Награда от темноцветов (гет)

В предыдущей главе:

Северус, терзаемый совестью, посылает Гермионе письмо с извинениями. Он считает, что обманул ее доверие, и в то же время шокирован увиденным в ее разуме. Пытаясь разобраться в своих чувствах, он пересматривает воспоминания в Омуте, и его осеняет догадка. Желая поделиться открытием с Гермионой, Снейп хочет послать ей Патронуса — но тот не может превратиться в лань! Северус думает, что его защитник постепенно превращается в выдру, и воспринимает это как доказательство своей любви к Гермионе.

Обеспокоенный как неминуемым афишированием своих чувств, так и перспективой иметь столь немужественного Патронуса, он сотворяет заклинание снова — и из кончика палочки вылетает орел.

Северус безмерно счастлив обрести собственного Патронуса и, следовательно, самого себя. Он решает не посылать Гермионе сообщение: пусть она сама заговорит с ним, когда будет готова.

Лишь после двух бессонных ночей и двух дней тщательного избегания Снейпа Гермиона набралась храбрости показаться ему на глаза. Подойдя к двери профессорского кабинета, она постучалась неувереннее, чем обычно, но короткое: «Войдите!» — прозвучавшее в ответ точно так же, как все предыдущие разы, придало ей решимости.

Открывая дверь, Гермиона чувствовала, что она как будто вернулась в тот миг, когда стояла на этом же самом пороге, в таком же состоянии, как сейчас: смущенная темой предстоящего разговора, не знающая, чего ждать от Снейпа, однако твердо настроенная довести задуманное до конца.

Но все сходства с первой встречей закончились, как только встретились их взгляды. Хмурая складка на лбу Северуса моментально разгладилась, и он встал навстречу гостье, откладывая перо.

— Гермиона… — мягко произнес Снейп, и его взгляд был… Она не поняла, что именно означало выражение, которое она впервые увидела на его лице: серьезное и одновременно расслабленное до безмятежности. Гермиона даже не смогла определить, хорошее или дурное сулит ей предстоящий разговор.

— У тебя найдется минутка? — спросила она.

— Разумеется.

Северус отодвинул на край стола стопку сочинений и превратил гостевой стул в мягкое кресло. Гермиона робко присела на предложенное без слов место и, опустив голову, начала:

— Прости меня…

— Что?! — возмущенно перебил Снейп. — Даже не думай! Просить прощения должен я!

Гермиона вскинула на него взгляд.

— Ты уже сделал это, — и тут же против воли ее глаза снова опустились. — Теперь моя очередь, для этого я и пришла к тебе. Не хочу, чтобы ты считал, будто я виню тебя или затаила обиду. Я же знаю, ты не хотел подглядывать: я ощущала и твое удивление, и желание выбраться из того места… А еще ты очень рассердился… — Гермиона спрятала горящее лицо в ладонях. — Господи, мне даже смотреть на тебя стыдно! А тем более говорить об этом! Это самый большой позор в моей жизни…

— Гермиона! Пожалуйста, прекрати! — взмолился Северус, борясь с желанием склониться через стол, взять ее руки в свои и отвести их вниз от лица. — Я не сердился, даже не думай! Я был… удивлен, растерян… А если и зол, то только на самого себя! Я никак не ожидал, что увижу такое… Хотя, наверное, должен был догадаться. Если бы не мои упорные попытки закрывать глаза на правду… — он раз за разом терялся, не зная, как подступиться к главному. — Твои мысли, которые я увидел, естественны. А если бы я не злоупотреблял окклюменцией, чтобы избегать неудобных вопросов, то обнаружить в тех мыслях себя самого не стало бы для меня неожиданностью.

Она опустила руки на колени, но головы не подняла, Северус видел лишь краешки алеющих щек.

— Ты был шокирован не только своим присутствием.

— А чем еще? Сюжетами? — спокойно уточнил он. Щеки студентки достигли насыщенного томатного цвета, и она судорожно кивнула. Северус покачал головой: — Нет. Я мог бы и раньше догадаться.

Удивление придало Гермионе храбрости, чтобы снова взглянуть на Снейпа.

— О чем? — спросила она.

Вместо ответа Северус поднялся из-за стола.

— Идем. Нам требуется более приватная обстановка, обсуждение данной темы в кабинете лишь добавляет неловкости. — Он сделал шаг, но остановился, заметив тень сомнения на лице спутницы. — Ты не против?

— Нет, нет! Просто немного неожиданно, — поспешно объяснила Гермиона, пока Северус снова не решил, будто он сделал нечто неприличное. — А тема не потеряет неловкости от того, что мы переместимся в другое место. Я просто подумала… Ведь приглашать меня в твои личные комнаты — тоже нарушение дистанции?

Она готова была дать руку на отсечение: никто из студентов за все время работы Северуса в Хогвартсе не бывал в его жилище. Поэтому ее и удивило приглашение: казалось, войти в личные комнаты профессора — все равно что увидеть его раздетым… После этого сравнения у Гермионы окончательно перехватило дух от ощущения интимности того, что сейчас случится. Но в то же время визит в комнаты Северуса не казался ей предосудительным после всего, что было между ними за последние месяцы.

— Нарушение дистанции? — переспросил Снейп. — Я напрасно обманывал себя, пытаясь сохранять эту дистанцию прежней. Крайне глупо было делать вид, что ты для меня всего лишь одна из студенток, а я — только твой профессор. Невозможно забыть все, что было сказано в тот вечер, прежде чем мы поцеловались. Глупо притворяться, что ничего не изменилось. А я притворялся. Но лишь в силу своей неопытности в любовных делах.

— Ты мне жалуешься на неопытность? — спросила Гермиона, поднимаясь из кресла. — Мне?

— Что ж, нам обоим придется прощать друг другу оплошности.

Северус открыл неприметную дверь в задней части кабинета и привел девушку в гостиную. Или это правильнее назвать библиотекой? Книжные полки тянулись до самого потолка, и Гермиона немного успокоилась, почувствовав себя в своей стихии. Быть окруженной знаниями в физически осязаемой форме — это само по себе давало чувство защищенности.

Тяжелый библиотечный запах бумаги и кожаных переплетов дополнился ароматом древесного дыма от большого камина, который Северус разжег взмахом палочки, пока гостья разглядывала помещение. Огонь, быстро разгоревшись, заманчиво и уютно подсветил пару глубоких мягких кресел с оттоманками.

Следующее заклинание хозяина сотворило шар света, подвесив его в абажуре стоящего между креслами напольного светильника, который выглядел точь-в-точь как современный маггловский электрический торшер, только без провода. Дополняли домашнюю обстановку ковер с длинным ворсом, журнальный столик, заваленный книгами, и уютно тикающие механические часы на камине.

— Симпатично… — скованно похвалила Гермиона, крутя головой по сторонам.

Снейп изогнул бровь, заметив ее удивление.

— А что ты ожидала увидеть? Голые стены, тусклые факелы, банки с отрезанными конечностями? — Он с усмешкой перечислял все слухи о своем жилище, которые когда-либо слышал. — Развешанные по стенам наручники, хлысты и пыточные зажимы? Гроб, в котором я сплю? Иногда мне кажется, что я переусердствовал с исполнением роли «грозы подземелий»…

Гермиона залилась краской, и Северус засомневался, не лишним ли было упоминание наручников. Но она быстро расслабилась и хмыкнула с непринужденным видом:

— Ничего подобного. Просто думала, что будет как-то… позеленее.

Собрание мебели и аксессуаров в комнате было довольно хаотичным, без соблюдения единой цветовой гаммы и стиля. Однако приглушенные оттенки древесно-коричневого и темно-синего, кое-где разбавленные пятнами бордового, создавали некоторую гармонию. Комната выглядела уютной и практичной, обустроенной для удобства хозяина, а не для того, чтобы впечатлять гостей.

Снейп покачал головой:

— Зеленого мне хватает в слизеринской гостиной. Его обилие быстро утомляет.

— Понимаю, — кивнула Гермиона. — Я могу сказать то же самое о гриффиндорском красном.

Северус, сбросив мантию, повесил ее на крючок у двери. Почему-то это обыденное действие привлекло внимание Гермионы. Сейчас Снейп был более раздетым, чем когда-либо при ней: прямо перед ее взглядом маячил сюртук с длинным рядом мелких пуговиц, фантазии о которых и спровоцировали недавний инцидент. Гермиона полагала, что облик Северуса будет менее строгим без длинной просторной мантии, которая делала грозным и внушительным каждое его движение, но ничего подобного не случилось: хозяин комнат стал разве что стройнее с виду, но оставался таким же чопорным, с идеально прямой осанкой.

Северус поймал на себе ее изучающий взгляд, едва заметно поморщился, и Гермиона поняла: он не знает, что в их ситуации более неловко — снять на ее глазах хотя бы один предмет гардероба или вести разговор на щепетильную тему, сидя перед ней облаченным так же, как на уроках.

Она остро ощутила, что они с Северусом ходят над пропастью — точно как в тот вечер, когда они за считаные часы узнали друг о друге слишком много, чтобы после этого просто разойтись каждый в свою сторону и жить как прежде. Вот и сейчас они видели друг друга насквозь, разделяли одни и те же страхи и слабости, боялись сделать неосторожный шаг. Несмотря на располагающую домашнюю обстановку, Гермиона все еще испытывала неловкость. И когда Северус предложил чаю, она охотно согласилась: чашкой можно было занять руки и взгляд. Смотреть в лицо Снейпу ей все еще было совестно.

Чай был приготовлен и налит двумя движениями палочки, и снова повисла напряженная тишина. Гермиона собиралась с силами взять быка за рога. В конце концов, это она настояла на продолжении уроков окклюменции, после того как Северус предельно ясно перечислил причины для того, чтобы завершить их. Конфуз на ее совести, а Снейп, как недвусмысленно следует из его письма, винит в случившемся только себя. Прочитав полное вины и боли послание, в котором говорилось, что Северус даже не надеется получить ее прощение, Гермиона расплакалась. Она прекрасно понимала, какого труда Снейпу стоило столь эмоциональное и откровенное высказывание.

— Северус, — тихо, но уверенно заговорила Гермиона. — Я хочу, чтобы ты знал: даже если бы я винила тебя за то, что ты увидел лишнее при легилименции, то несомненно простила бы. Но мне вообще не за что тебя прощать. Я сама пересекла черту.

Снейп пристально смотрел на свою собеседницу, которая героически боролась со стыдом. Вот уж кто гриффиндорка до мозга костей! Неважно, насколько ей трудно и страшно, она сделает то, что считает правильным. И так же по-гриффиндорски благородно и смело она готова взять на себя всю вину. Северус не ожидал от Гермионы чего-либо иного, однако поводов для ее самообвинений не понял.

— Какую черту? — озадаченно спросил он. — У всех есть фантазии.

— Да, но обычно ими ни с кем не делятся… Особенно с тем, кто фигурирует в этих фантазиях. А теперь у меня такое чувство, что я… как будто оклеветала тебя.

Северус в недоумении встряхнул головой. Ничего себе клевета — оказаться героем сокровенных грез юной привлекательной девушки!

— Гермиона, в своих мыслях ты вольна делать что угодно. И я не считаю оскорбительным для себя ни сам факт своего участия в увиденном, ни сюжеты, ни что-либо еще.

Гермиона наконец подняла взгляд от чашки и с надеждой посмотрела на него:

— Правда?

— Правда.

Ему тяжело давался этот разговор, но требовалось ответить откровенностью на откровенность. Чтобы справиться с волнением, он принялся ходить взад-вперед у камина, уставившись себе под ноги и не глядя на Гермиону.

— Ты говорила, что твой сексуальный опыт крайне небогат, — Снейпу приходилось усилием воли выталкивать из горла норовящие застрять слова. — Разумеется, я не могу сказать того же о себе. Но «богатство», которым я располагаю, более чем сомнительно: оно представляет собой довольно похожие одна на другую короткие необременительные связи, в которых никогда не шло речи о любви или хотя бы влюбленности. Я интересовал женщин только как молодой и потенциально могущественный темный маг из числа особо приближенных к Волдеморту. Они хотели через мою постель упрочить свое положение, войти в ближний круг и завести полезные знакомства.

— Но ведь были и такие женщины, которые искренне симпатизировали тебе? — возразила Гермиона. — Возможно, имидж мрачного и загадочного Пожирателя смерти играл какую-то роль… Но ведь не ключевую? Не могли же все эти женщины тянуться исключительно к власти?

Северус не совсем понял, что она имеет в виду: желание его любовниц через связь с ним дорваться до власти самим или же подчиниться его власти в самом прямом и первобытном смысле. Но в любом случае ответ был один и тот же.

— Могли. И тянулись. Те дамы искали острых ощущений, а не нежной привязанности. Они желали ровно того, что видели во мне: жесткость, властность, иногда даже жестокость. Им хотелось поиграть с огнем. Так что увиденное в твоем разуме вызвало у меня ощущение диссонанса.

— Диссонанса?

— Все, что ты говорила мне, и все, что я ранее наблюдал в твоих мыслях, свидетельствовало о твоем глубоком уважении ко мне, о том, что ты считаешь меня человеком чести, понимающим и деликатным. И вдруг в тех сценах, что открылись мне недавно, я снова обнаружил себя таким, каким видели меня те искательницы острых ощущений. Деспотом и садистом.

— Нет! — отчаянно воскликнула Гермиона. — Я не считаю тебя деспотом! Все не так!

Обстановка в ее фантазиях действительно была далека от романтической и деликатной. Северус вел себя требовательно и довольно грубо. Он проделывал такое, чего, конечно, никогда не сделал бы в реальности: по полной злоупотреблял своими полномочиями на отработках, прибегал к изощренным способам заткнуть студентке рот в буквальном смысле, жестко брал ее то на ученической парте, то на своем рабочем столе, применял плетки и наручники… Да, все это было! Но в устах Снейпа описание увиденного звучало превратно.

— Я не считаю тебя деспотом и садистом… Для меня ты по-прежнему человек чести, способный на понимание как никто другой!

Гермиона боялась, что он не верит ей и все безнадежно испорчено. Господи, что она наделала? Ну почему, почему ее воображение плюет на те глубокие чувства, которое Гермиона питает к любимому человеку, и рисует какие-то дикие разнузданные сцены? И как теперь объяснить ему, что эти фантазии рождаются в голове помимо ее воли? Что эти фантазии — лишь одна из многих-премногих граней, которые Гермиона видит в Северусе?

Услышав панические нотки в ее голосе, Снейп поспешил продолжить объяснение:

— Не бойся, я все понимаю.

Она посмотрела на него с недоверием. Что он имеет в виду? Неужели Северус действительно понимает, как можно уважать человека, полагаться на его благородство и при этом воображать его в образе насильника и извращенца?

— Правда? Но как, если я сама не понимаю этого противоречия?

Он мягко улыбнулся:

— Никакого противоречия нет. Здесь требуется то, что называется жизненным опытом. Любой опыт, даже негативный, в конечном счете полезен. Например, глядя с высоты собственного опыта на все, что я узнал о тебе, я понял, что ты жаждешь получить от меня.

— Да? И что же? — с надеждой спросила Гермиона.

Северус перестал мерить шагами комнату и встал напротив гостьи.

— Опору, — мягко сказал он, глядя прямо ей в глаза.

Северус хорошо понимал такую потребность у девушки, которая через несколько месяцев окончит школу. Он сам чувствовал в ее возрасте нечто подобное. В то время, когда Снейп уже поссорился с Лили, но еще не примкнул к Пожирателям смерти, он чувствовал себя бесконечно одиноким, ему не с кем было поделиться своим горем и своей виной в потере единственного друга. Необходимость выбирать жизненный путь пугала, и юный Северус многое отдал бы за то, чтобы иметь человека, который сможет поддержать, дать совет, понять и принять его со всеми слабостями. Ему, рано оставшемуся без родителей, нужен был старший товарищ, наставник — и, к несчастью, это место занял Люциус Малфой. Когда Северус попал в компанию приспешников Темного Лорда, то обрел покровительство друзей, ощущение единства и сопричастности к чему-то великому — но счастье иметь единомышленников было недолгим, а расплата — поистине ужасной. Нельзя допустить, чтобы нечто даже отдаленно похожее случилось с Гермионой.

— Тебе нужен тот, кто подскажет, что делать. Кто избавит тебя от сомнений и разделит с тобой бремя ответственности. Ты устала принимать решения за себя и за других. Тебе хочется на кого-то положиться, но при этом быть уверенной, что ты выбрала правильного человека — того, кто будет рад обрести власть, сумеет правильно распорядиться ею и никогда не злоупотребит. Тебе нужен тот, рядом с кем ты можешь позволить себе хоть немного побыть слабой и почувствовать себя защищенной.

— Да… — почти шепотом выдохнула Гермиона, распахнув глаза от изумления.

Северус был абсолютно прав. Он в нескольких фразах изложил все ее слабости, сокровенные желания и страхи. Она действительно безумно устала отвечать за всех вокруг, всех выслушивать, утешать и поддерживать, при этом не зная, что ей делать со своей жизнью. Как же она хотела, чтобы кто-то большой и сильный обнял ее, пообещал, что все будет хорошо, и сказал, что ей делать прямо сейчас! И надо же — человек, которого все считают черствым, безразличным и ничего не понимающим в людях, описал ее желания с потрясающей точностью!

— Откуда ты все это знаешь? — не удержалась она от вопроса. — Ведь не из своего опыта? Я очень сомневаюсь, что тебе знакома жажда полностью отдаться чужой власти…

— Полностью отдаться? Нет! — моментально отозвался Северус. — Я и так слишком долго плясал под чужую дудку. Больше не желаю слышать ничьих приказов. Я хочу сам принимать решения и нести ответственность за их последствия. Но твои чувства понятны мне, потому что когда-то я, так же как ты, был молод и не уверен в себе. К сожалению, в поисках жизненного пути я свернул не туда и послушал не тех людей. Гермиона, мы с тобой оба слишком долго были вынуждены идти против своей натуры и жить не своей жизнью. Меня принуждали подчиняться, тебя — решать за других.

Гермиона издала тихий горький смешок.

— Многие сказали бы, что командовать и контролировать все на свете абсолютно в моем характере.

— Те же, кто назвали бы тебя занудой и всезнайкой? — Северус скривил уголок рта. — Все гораздо сложнее. Да, ты стремишься к контролю, тебе хочется, чтобы все вокруг было логично, предсказуемо и подчинялось четким закономерностям. Тебя пугает хаос безумных страстей, мощных чувств и нелогичных поступков. Ты не любишь сюрпризов: они тебя не радуют, а пугают.

Гермиона кивнула. Да, снова все в точку. Безрассудность Гарри и Рона, их привычка не думая бросаться навстречу опасностям частенько вызывали у Гермионы желание панически рвать на себе волосы. Оба (особенно Рон, особенно в последнее время) жили эмоциями, и подруга не могла на них положиться.

— Но тот факт, что ты стремишься к контролю, не означает, что хочешь осуществлять этот контроль сама, — продолжал Снейп. — Раньше у тебя просто не было выбора: кроме тебя, некому было стать голосом разума для парочки сорвиголов. Ты взвалила на себя эту ношу по необходимости, а не по собственному желанию. Для прирожденного лидера ты слишком осторожна, я заметил это на первом же уроке. Ты ужасно боишься ошибиться.

— Ты уже говорил, — поморщилась Гермиона. — Помнишь, когда мы обсуждали, что я сделала с родителями?

— Да, и с тех пор я не переменил своего мнения. А ты, похоже, по-прежнему не совсем согласна? Тогда скажи мне вот что: почему тебе нравится зельеварение?

Гермиона уже готова была сказать: «Потому что это интересно», — или: «Мне нравится не само зельеварение, а преподаватель». Но вдруг она отчетливо вспомнила то чувство, которое овладевало ею всякий раз, когда она входила в личную лабораторию Снейпа. Это было чувство уверенности и безопасности, вызванное в первую очередь присутствием самого Северуса, но все-таки и предстоящим делом тоже.

— Потому что зелья предсказуемы, — ответила Гермиона, начиная понимать, куда клонит Снейп. — Если строго следовать рецепту, то все получится.

— Именно! — кивнул Северус, и в его голосе прозвучало такое одобрение, которого Гермиона никогда не слышала в свой адрес на уроках. — Тебе нравится уверенность, которую дают четкие правила и пошаговые указания. Все шесть лет ты варила зелья точно по рецептам, а я упрекал тебя за неизобретательность. Но и после моих замечаний ты не сомневалась в правоте авторов учебника.

Снейп немного преувеличил, сказав «не сомневалась». На самом деле Гермиона довольно часто подвергала сомнению написанное в книгах. Но вместо того, чтобы разрешить сомнения на практике, как поступали в свое время Северус и Лили, она отправлялась в библиотеку на поиски авторитетного источника, который подтвердил бы ее правоту. Закопавшись в книги, она из каждой скрупулезно выписывала цитаты, сопоставляла точки зрения разных авторов и на основе таких исследований писала длиннющие сочинения, в которых излагала что угодно, кроме собственного мнения.

Она боялась экспериментировать даже тогда, когда можно было заменить один безобидный ингредиент другим и в случае ошибки худшим последствием стало бы испорченное зелье. Точнее, для Снейпа на ее месте это было бы худшим. А сама Гермиона больше всего боялась замечаний, критики и плохих оценок.

— Ты всегда опасалась сделать что-то не так и потерпеть неудачу, — продолжал Северус. — Отсюда и твое настойчивое следование правилам.

— Однако я не раз нарушала школьные правила! И за это мне доставалось в том числе от тебя!

Снейп улыбнулся, встав прямо напротив нее:

— И что ты при этом ощущала?

Немного подумав, Гермиона поморщилась:

— Что так мне и надо.

— Любишь получать по заслугам? — тихо спросил он, склоняясь над ней.

Бархатистый нажим в голосе Северуса вызвал у Гермионы волну мурашек вдоль позвоночника, и она, вскинув голову, в упор посмотрела на собеседника. Был ли в его словах намек? Кажется, все-таки был… Северус слишком хорошо знает ее, а его глаза слишком многозначительно блестят, чтобы считать этот вопрос простым совпадением. Ему известно, что «наказание непослушной школьницы» — любимый сюжет Гермионы, и, кажется, он не только не осуждает ее, но и сам не прочь…

Она тяжело сглотнула, безотрывно глядя снизу вверх на Северуса. Мерлин помоги, что же этот мужчина творит с ней только взглядом и вскользь брошенным намеком?

А Снейп, вдоволь насладившись ее реакцией, тихонько хмыкнул, распрямляясь, и многозначительный огонек в его глазах погас. Он сел обратно в кресло и продолжил ровным тоном, как ни в чем не бывало:

— Ты по-прежнему пытаешься заслужить любовь, Гермиона. Ты думаешь, что вся твоя ценность для других заключается лишь в том, чтобы оправдывать их ожидания. Поэтому ты так яростно добивалась одобрения старших, в том числе моего.

— Я всегда уважала тебя, — возразила Гермиона. — Разумеется, мне было нужно твое одобрение.

— И мой скверный характер для тебя не имел значения, хотя любой другой ученик быстро махнул бы рукой на попытки услышать от меня доброе слово. Я не хвалил никого, не демонстрировал приязни ни к кому — однако ты не оставляла попыток стать исключением. В тебе есть природная склонность подчиняться авторитетам и при этом чувствовать себя не униженной, а защищенной. Ты искренне уважаешь знания и силу, они дают тебе ощущение безопасности и порядка.

Гермиона застыла с приоткрытым ртом. В свете этих откровений ей стала окончательно понятна природа собственного влечения к Северусу. И правда — вот чего ей не хватало в ровесниках! Все то, что ей нужно, может дать только кто-то более старший и опытный, способный указать путь, уберечь от ошибок и повести за собой.

— Не любым авторитетам! — уточнила Гермиона. — Амбридж я никогда не уважала!

Северус хохотнул:

— Я говорил об истинном авторитете, а не дурацких бумажках от Министерства с перечислением полномочий. Так что Амбридж не в счет. Насчет Локонса ты уже сама давно все поняла. А с чем у тебя ассоциируются другие учителя? Минерва, Ремус, Дамблдор, я?

— Знания, сила, безопасность, порядок, — повторила Гермиона недавние слова Северуса. — Да, ты всегда вызывал у меня эти ассоциации.

— Знаю, — сказал он и добавил немного самодовольно: — Поэтому тебе так нравилось добавлять «сэр» через слово.

Гермиона зарделась.

— Это просто предписанное школьным уставом уважительное обращение к профессору. А я действительно уважала тебя и хотела видеть от тебя хоть какое-нибудь уважение в ответ! Хотела, чтобы ты не считал меня такой же безнадежной тупицей, как всех.

— А я и не считал тебя тупицей. И мое уважение всегда с тобой.

— Всегда? Даже сейчас? — она внимательно всмотрелась в лицо Северуса, как будто проверяя его на честность.

— Разумеется. А что должно было измениться?

— По тому, как ты описываешь меня, портрет получается… довольно жалким. Я боюсь принимать простейшие решения. Я не способна позаботиться о самой себе. Я хочу, чтобы кто-нибудь дал мне четкие указания, приняв ответственность за возможные ошибки. Я хочу подчиниться кому-то старшему и авторитетному, уяснить правила и прилежно следовать им… Как я вообще надеюсь, чтобы ты воспринимал меня как взрослую, если при этом веду себя совершенно по-детски?!

— Тебе нравилось быть ребенком? — вдруг спросил Снейп.

— Не совсем, но в целом… Скорее да, чем нет, — ответила Гермиона после недолгих раздумий. — А что?

— Что именно тебе нравилось?

— Безопасность, забота. Возможность на кого-то полностью положиться. Детство — это когда все просто и понятно: есть черное и белое, «хорошо» и «плохо», нет ни полутонов, ни сомнений, ни трудных решений. И моя жизнь больше никогда не будет такой безоблачной…

Потеря родителей во многом усугубила послевоенные трудности. Детство Гермионы кончилось в одночасье, а тот факт, что это произошло по ее собственной вине, делал только хуже. Стерев себя из памяти мамы и папы, она перестала быть чьим-то ребенком, лишила себя безопасной гавани, в которую можно иногда возвращаться, чтобы отдохнуть от сложностей взрослой жизни.

— Нет ничего плохого в том, чтобы нуждаться в заботе, — мягко произнес Северус. — И в том, чтобы довериться чужим решениям, когда ты по любой причине не уверена в своих.

Неуверенность с ее лица никуда не девалась.

— Гермиона, ты совершенно очевидно не ребенок, — настойчиво продолжал Снейп. — Ты с честью перенесла то, что не каждому взрослому под силу. Ты умна, даже мудра, не по годам. Ты доказала, на что способна, и все знают: ты очень умелая и могущественная волшебница. Я ни на йоту не сомневаюсь, что ты можешь принять любое решение, которое потребуется. Да, это будет тяжело, но ты сможешь. Ты всегда была сильной, и твоя сила не исчезла безвозвратно, ты снова ощутишь ее со временем. А за нынешнее желание отдохнуть от ответственности тебя не осудит никто. Особенно я. Потому что я готов принять эту ответственность.

— Правда? — спросила Гермиона со смесью удивления, счастья и надежды.

Северус, видя ее готовность сейчас же передать ему бразды правления, почувствовал себя так, словно получил Святой Грааль. Он не привык к чужому доверию. Дамблдор на словах постоянно твердил, что доверяет Снейпу, а на деле хранил множество тайн от своего агента. Ученики опасались профессора, большинство коллег избегали его, и даже в Ордене Феникса почти все держались рядом с Северусом настороже — надо сказать, сам Снейп считал подобную осмотрительность разумной. От Темного Лорда и Пожирателей смерти тем более не приходилось ждать доверия. Лили? Да, она доверила ему жизнь своего сына — но лишь потому, что у нее не было выбора, а Долг жизни Северуса перед Джеймсом служил гарантией, что Снейп сдержит обещание.

Таким образом, Северус не смог вспомнить хоть одного человека до Гермионы, который полностью доверял бы ему, не требуя обетов или доказательств. И в этот миг — увидев исполненные надежды глаза прекрасной юной женщины, готовой без раздумий вложить в руки Снейпа свою судьбу, — он понял, насколько ему не хватало такой безусловной веры в него, веры в то, что если наделить Северуса властью, то он не злоупотребит ею и не уподобится ни своему отцу, ни Пожирателям смерти, ни Дамблдору.

— А ты не веришь? При всем том, что знаешь обо мне? — тихо спросил он. Пусть Гермиона не могла знать, как сильно он жаждет доверия, но она должна понимать, что Северус не откажет ей в просьбе. — Ты знаешь, что я за человек. Не все во мне было притворством. Я говорил тебе, что, в отличие от тебя, властен по своей природе.

Другая на ее месте, наверное, побоялась бы хоть на минуту доверить себя в руки Снейпа. Но Гермиона не была испугана. Она была возмущена.

— Это не вся правда! — горячо возразила она. — Ты умеешь быть и другим, не только властным! Терпеливым, мягким, понимающим. Я убедилась в этом на собственном опыте. Полумна права насчет темноцветов: как только я стала проводить много времени рядом с тобой, то почувствовала, что возвращаюсь к жизни и становлюсь такой же цельной, как была раньше. Я вовсе не упрощаю твой характер до властности и строгости. Ты гораздо сложнее.

— Знаю, Гермиона. Я сам все видел: твое мнение обо мне, твои эмоции и желания. После этого я понял кое-что очень важное. — Такая предельная откровенность вызывала у Северуса головокружительное чувство, которое могло стать его новым наркотиком. — Твои фантазии были бы совсем другими, если бы ты не доверяла мне целиком и полностью.

Именно в этом заключалось то самое откровение. Пересмотрев воспоминания в Омуте, Северус с внезапной отчетливостью осознал: нет никакого конфликта между его «темной» и «светлой» стороной. До того момента, как Снейп заглянул в сокровенные фантазии Гермионы, он был уверен, что она закрывает глаза на многие его поступки, приукрашивает его характер и видит лишь то, что хочет видеть. Он боялся, что она, такая благородная и целомудренная, просто не в состоянии понять, сколь существенную часть его личности составляет неприглядная сторона. Но оказалось, что Гермиона вовсе не витает в облаках неведения. Она легко воображала его властным и устрашающим, полностью отдавалась этой власти, но в то же самое время помимо возбуждения, похоти и уязвимости, глубоко в душе чувствовала полную безопасность и защищенность. Северус не сразу сумел услышать эти нотки в буре ее эмоций, потому что просто не знал, что можно одновременно испытывать настолько разные чувства.

Собственный опыт Северуса научил его тому, что доброта, открытость и эмоциональность — качества, присущие жертве, они не приводят ни к чему хорошему, а властность, высокомерие и озлобленность, наоборот, вызывают у окружающих уважение и трепет, даже если у тебя самого — чувство внутренней пустоты и боли. И вот оказалось, что Гермиона готова принять его целиком, не разделяя его душу по категориям «хорошее» и «плохое». И только осознав это, Северус понял, что качества, которые он считал взаимоисключающими, не являются таковыми. Сильный человек может позволить себе минуту слабости. Если ты строг и ворчлив, это не значит, что тебе вовсе незнакомы доброта и сострадание. А властность и доминирование не равны жестокости и насилию.

До сих пор Снейп бросался из одной крайности в другую — как он сам считал, по воле обстоятельств, притворяясь то одним, то другим. Но все это время он просто не знал о возможности компромисса. Северусу потребуется еще какое-то время для того, чтобы встроить новые открытия в свою жизнь, в свои взгляды и привычки. Но теперь он по крайней мере узнал, что это возможно. В конце концов, ему всего лишь 39, еще не поздно подумать о будущем. И все картинки будущего, рисуемые воображением Снейпа, включали Гермиону.

Тем временем сама Грейнджер огорченно нахмурилась.

— Ты говорил, что мы сейчас не можем быть по-настоящему вместе из-за разницы в возрасте и из-за неравных отношений. Но что будет дальше, если я не хочу ничего менять?

Северус качнул головой с легкой улыбкой: оказывается, не только он разбирается в других лучше, чем в себе самом, у Гермионы те же трудности.

— Не думаю, что ты хочешь всегда и во всем подчиняться партнеру или оставаться на положении ребенка, — уверенно ответил он. — Ты слишком независима и умна для этого. Ты прекрасно можешь сама позаботиться о себе. Кроме этого, в тебе несомненно есть творческая жилка, и если ты позволишь ей полностью проявиться, то достигнешь невероятных успехов. Ведь моя должность никогда не мешала тебе спорить со мной, если ты считала, что я неправ. Сейчас речь идет только об одной области отношений — той, в которой ты чувствуешь себя неуверенно из-за неопытности или же после неудачного опыта, — Снейп легонько усмехнулся, — к примеру, обретенного с каким-нибудь рыжим болваном. Говоря о разнице в возрасте, я не имел в виду, что ты слишком юна для меня. Наоборот, я хотел сказать, что я слишком стар для тебя. Я был уверен, что я безнадежно испорчен всем пережитым и наделен многочисленными недостатками.

— Был уверен? А сейчас?

Вместо ответа Северус с заговорщицким видом достал из рукава волшебную палочку.

— Экспекто Патронум! — громко и уверенно произнес он заклинание. Мощное серебристое свечение, вырвавшись из кончика палочки, моментально обрело форму.

— Орел! — выдохнула Гермиона, завороженно глядя, как величественная хищная птица описывает круги под потолком. — Он прекрасен! Но… как же лань?

— Мой Патронус изменился, — ответил Северус, тоже наблюдая за мощными взмахами крыльев нового защитника. — Ты, наверное, знаешь: это случается, если происходят существенные изменения в личности мага.

Гермиона тоже достала палочку и произнесла заклинание. Маленькая подвижная выдра пробежалась по воздуху, быстро крутя головой по сторонам и с любопытством поглядывая на двоих волшебников, как будто интересовалась, что от нее требуется.

— А мой такой же, каким был, — развела руками Гермиона, не зная, рада ли она этому факту. Свою выдру она любила по-прежнему, но вместе с этим ощущала, что в ней, как и в Северусе, произошли фундаментальные изменения. Те качества, которые демонстрировал магический защитник: любознательность, бодрость и оптимизм — Гермиона больше не чувствовала в себе, так что, по всем правилам, выдру должен был сменить кто-то более солидный, важный, взрослый.

— Вот именно! — ответил Снейп, сияя так, словно выдра служила доказательством чего-то уже известного ему. — Несмотря на все пережитое и на твое нынешнее самочувствие, ты та же, кем была: назойливая, упрямая, невыносимая всезнайка. Тебя не смог изменить сам Темный Лорд, а мою жизнь перевернула с ног на голову девчонка вдвое моложе меня. А теперь скажи, кто в нашей паре сильнее?

Лицо, выглянувшее к Северусу из-под густых волос, на сей раз было озарено теплой улыбкой.

— Спасибо тебе. Мне нужно хорошенько обдумать все, что ты сказал, но общий смысл я уловила. И… кажется, ты впервые назвал нас парой?

Снейп склонился ближе к гостье и ответил, глядя на нее в упор:

— Я бы сказал это раньше, если бы был достаточно честен с собой и не пытался пренебрегать своими и твоими чувствами. И ты так часто говоришь о прощении и втором шансе, что, кажется, я как-то незаметно поверил в такую возможность для себя. Да, Гермиона. Я готов начать новую жизнь. С тобой.

Они одновременно встали с кресел, и Гермиона подошла к Северусу вплотную, крепко обняла его и уткнулась лицом в грудь.

— Я рада, — прошептала она. — Больше чем рада. Ты как никто другой заслуживаешь другой жизни.

Он бережно обвил руками ее талию, привлекая к себе максимально близко. Опираясь подбородком на лохматую макушку, он какое-то время неподвижно стоял и глубоко вдыхал цветочный запах. Затем Северус мягко взял Гермиону за плечи и высвободился из ее объятий, однако не выпустил ее руки из своих.

— Гермиона… Я не имел в виду, что мы уже пара в полном смысле.

— Понимаю, — ответила она с безмятежной улыбкой, ее глаза блестели от влаги. — Но мы ведь можем и дальше быть друзьями?

— Друзьями? Нет, — моментально ответил Северус. — Между нами останется то, что уже есть… — Он выдержал паузу в полсекунды. — Большое чувство, платоническое, но гораздо более глубокое, чем дружба.

Северус не сказал «любовь» лишь потому, что хотел приберечь это слово до того дня, когда он будет иметь право, признавшись Гермионе в любви, поцеловать ее, подхватить на руки и дать полную волю всем желаниям. Однако знал: она прекрасно поняла его. Некоторые слова вовсе не обязательно произносить, чтобы они были услышаны.