Авилины игры (джен)

В Московской области, спрятанный за кронами высоких деревьев, глубокими обрывами, разделяемый длинной дорогой, стоял один городок, небольшой, старый. Старше самой Москвы, старше леса, который скрывал невысокие крыши домов, старше многих обычаев и традиций. Кривые и узкие улочки, красивая центральная площадь, вымощенная красным кирпичом, множество парков, лугов, близкое соседство с природой — всё это про маленький и отдалённый от шума других городов Лудонск. Необычный это город, сказать честно — помимо своего внешнего вида он удивляет и своей интересной историей. Поговаривают, что раньше на том самом месте, где был построен первый Лудонский дом, собирался один ведьмин ковен на шабаш. А первое построение, от которого, впрочем, и следа уже не осталось, выросло на лугу Авиловом, близь речки Уки. Луг этот, как поговаривают люди, проживающие рядом с Укой, проклят, ведь, по рассказам, в его травинках всё ещё звучат по ночам истошные крики одной ведьмы — Авилы, в честь которой он назван и о которой рассказывают в легенде про Авиловы игры — любимой байке жителей Лудонска. Позвольте замолвить словечко об этой удивительной истории.

Давным-давно на земле русской, как рассказывают деды, завелась нечисть — ведьмы, да необычные, не похожие на остальных. Непросто заговоры длинные да страшные читать могли. Чтоб в небо воспарить, не нужна им была кочерга — в крови их текла особая мощь и безграничная сила, о которой дрожащим шепотом говорили остальные. Из пальцев новей — так прозвали ту нечисть — могло и золото переливающееся посыпаться, и яд смертельный политься. Стоило босым ногам новей ступить на сено сухое, как возгоралось оно от прикосновений стоп, а взглядом своим злым могли новеи человека и убить, и воле своей подчинить, а уж проклянут тебя если, то не избавишься от клейма несчастья.

Но особенно запомнилась всем лишь одна представительница новей, чьи силы потрясали и ужасали других намного больше, чем способности её ровесниц, ведь были они чужды всем и вся. Беспощадная жестокость её пределами не была ограничена, а извращённый ум да хитрость использовались далеко не во благо. Авила — так звали бессердечную и вселяющую колкий страх в сердца других новею. И силы ее были намного могущественнее ее ровесниц. Даже среди друзей ходили о Авиле — Карательнице душ — ужасающие слухи: о ее бессердечии, лицемерии и дьявольском уме. Настолько пугали они окружающих, что решили те от Авилы избавиться, а зависть к способностям Авилы лишь стала последней каплей, последним толчком к предательству. Ровно в полночь, в новолуние, на Авиловом луге вспыхнул яркий костёр, лизнул ноги и поднялся ввысь, устремив клочья дыма к серебряным звездам. Вместе с дымом вытекала из тела мучительной болью жизнь, слизываемая языками огня, но вместо проклятий и молитвах о пощаде вились вокруг Авилы густыми кудрями лишь вскрики нестерпимой боли и громкий, противный, липкий смех, всё так же вселяющий страх в сердца.

Смехом Авилы, каким смеется сам дьявол, пропитались земля, почва, листья деревьев и даже гладь Уки. Птицы с громким карканьем взлетали с сухих веток деревьев, и с их коротким резким карканьем сливался такой же острый, грохочущий предсмертный смех, и липло это двухголосие к воздуху, и делало оно его сухим и тяжелым, таким, что не мог он пройти в легкие. Новеи слишком поздно поняли, какую ошибку они совершили, осознали это только тогда, когда ноги подкашивались, звон стоял в ушах, а в груди полыхало огнем удушье.

— Я вернусь... Я прокляну... Я сыграю с вами ещё в весёлые игры-ы-ы, — прошипела подобно змее Авила, издала последней смешок, вдох... и затихла. Лишь ветви потрескивали под тяжестью огня. Лишь запах запекшей крови, лишь оранжевые пляшущие искры, лишь двенадцать черных фигур задыхались и умирали вместе с Карательницей душ.

Прошло много времени с тех пор, как Авила вселяла страх в других, о ней уж успели подзабыть, как вдруг несчастье свалилось на Лудонск: пропало сразу восемнадцать людей. Ночью заснули они у себя дома, а наутро уже не нашли их родные. Искали, искали, но даже днём с огнем не сыскали. Много горьких слёз было вылито в тот день, много людей скрепя сердца ходили в самые трущобы лесов, да так и не нашли ни одного пропавшего. Но на этом легенда не заканчивается.

Авилов луг уже тогда Авиловым звался, стороной его обходили все путники, боясь гнева духа Авилы, который, по преданиям, летал над пропитанными росой травинками. Но всё же в народе в каждом поколении смельчак найдется, так и тут: раз пошел один странник через Авилов луг и напоролся на изнеможённое и израненное тело девушки — одной из пропавшей, а вскоре узнали о ней и остальные.

Уж не знаю, что хуже — сначала потерять свою дочь, а потом найти ее упокоившейся или не находить лучше, но то, что дальше было, не перетерпело бы, наверное, ни одно материнское сердце: на животе пропавшей и нашедшейся из ран, тонких алых полосок, складывалось предложение:

"Мы хорошо поиграли".

А внизу, под пупком, выведена была лишь одна буква: "А".

И дурак поймет, чьи игры и проказы это было, чей дух позабавился с беспомощным телом.

С тех пор каждую сотню лет, каждый век стали пропадать около двадцати людей самого разного возраста, но ни у кого не получалось найти кого-нибудь из пропавших. Исчезали те бесследно.

Правдой ли это является, никто сказать уже не сможет, но только байка эта стала символом Лудонска, живёт она в нём уже веками, передаётся из уст в уста, старики рассказывают её внукам на ночь вместо сказки, а старшие братья пугают духом Авилы младших.

Дети пробуют вызывать дух Авилы, чтоб позабавиться и поиграть с ним, а фраза "Авилу бояться — на луг не ходить" стала собственной пословицей жителей Лудонска.

И наша история начинается как раз в Лудонске.

* * *

Гудки прекратились.

— Алё? — звонкий, кажущийся ещё совсем детским, голос колокольчиком зазвенел в ушах Максима.

— Чего звонил? — его голос не такой звонкий, наоборот, Максим спросил шёпотом, боясь разбудить мать. Увидев пропущенный от лучшего друга, не перезвонить было никак нельзя, особенно учитывая ситуацию на тренировке. — По кроссовку?

— Ага.

— Нашел?

— Не-а, — спокойно протянул Игорь. — Видать, ты реально под лавкой второй кроссовок забыл. Мама не заметила ещё?

— Если б заметила, я не с тобой разговаривал был, а в гробике валялся. Ты же мою маму знаешь — один маленький промах способен вывести её себя. А в гневе это женщина страшна, поверь мне.

— Верю, сам один раз видел. И слышал. Она спит?

— Спит, — Максим на секунду отвёл телефон от уха, прислушиваясь к посторонним звукам, и не найдя среди них скрипа пола, который обычно возникал, когда мать шла в комнату сына, повторил еще раз. — Да, спит.

— Ну вот и отлично. Завтра у нас снова волейбол, так что будет шанс найти кроссовок. Ясен пень, что валяется в раздевалке, — Игорь громко выдохнул прямо в трубку.

— А если не найду? Что, если он не в раздевалке?

— А где он ещё быть может, тупень? Хочешь сказать, потерял, пока в автобусе ехал? Или у тебя украли его? — привычка была у Игоря всех обзывать, но Макс знал, что это он не со зла, а так, от балды. И давно он уже привык к обзывательствам друга.

— Ты прав, конечно, — Максим сам вздохнул. Да и правда, чего он так беспокоится за какой-то кроссовок? Украсть его точно не могли — кому нужен всего один кроссовок? Выпасть из рюкзака — тоже не вариант, значит, с самого начала Максим забыл его в раздевалке. Иначе быть не может. — Осталось всего-то скрыть потерю от мамы до того, как я приеду.

— Это да, но ты справишься, не в первой же, да, Маша-растеряша? — Игорь рассмеялся и слава Богу, что он сейчас не видел, как порозовели щёки Максима, иначе тут же начал бы и про них шутить. — Ладно, до завтра. Мне ещё этот дурацкий проект про экологию делать.

— Ага, пока... Спокойной ночи.

Игорь сбросил, экран телефона потемнел, и лицо Максима тут же тоже помрачнело. Игорьку легко говорить, у него мать не такая злая, и кроссовок не он потерял.

Максим сам не понимал, как это вышло. Ведь уже не впервой, как говорил Игорь, пора бы и научиться перепроверять вещи перед тем, как выйти из раздевалки. Но Максим постоянно об этом забыл, пока болтал с друзьями об игре или о школе, тем всегда много было. Из-за разговоров и забывал то майку, то бутылку, то вот кроссовок. Видимо, из-за этого его и называли Машей-растеряшей. Хотя невнимательным себя Максим не считал, оправдывая забытые вещи усталостью после очередной трёхчасовой тренировки. В школе же он ничего не забывал, потому что мышцы в школе не ноют, пот не стекает со смуглой кожи водопадом и майка не липнет к мокрой груди, а в горле не горит жажда.

— Максим, ты долго топать будешь? Ты же говорил, что быстро рюкзак с волейбола разберешь и сразу спать ляжешь? Что возишься? — мамин крик заставил Максима немного вздрогнуть — маму он боялся больше всех в семье. Куда уж там, маму боялся даже папа.

— Ложусь уже, мам! — Максим быстро ногами запихнул рюкзак в шкаф и пересек комнату одним прыжком, оказавшись в кровати. — Уже в постели!

— Давай, тебе завтра в школу рано вставать! И проект защищать! У тебя и так по обществознанию не самая лучшая оценка, ты же не хочешь её ещё больше испортить?

— Конечно-конечно!

Спорить с мамой — дело абсолютно безнадежное, всё равно что воду в дуршлаг наливать. Особенно когда дело казалось учебы. Это вещь, конечно, важная и нужная, но для Максима, как для будущего спортсмена, всё же второстепенная, но мама никак не желала этого принимать. Возможно, две научные степени мешали этому.

Глаза уже слипались, когда в голову Максима проникала мысль о том, что он забыл поставить будильник на завтра, но он тут же отбросил её подальше. Мама ведь завтра дома работает, а значит она его, если что, разбудит. Уж школу он под её присмотром вряд ли проспит.

* * *

Жгучая боль пронзала левую ногу раз за разом, в спину упиралось что-то твердое, и казалось, что оно вот-вот проткнет кожу. Холод обжигал снаружи, а рука жутко чесалась... Максим открыл ещё слипающиеся глаза и на пару секунду подумал, что ослеп, ведь первым, что он увидел, была... Темнота. Абсолютная.

Высокие стволы деревьев, вроде бы сосен, казалось, подпирали небо, отчасти спрятанное за пышными, черными ветвями, из-за чего складывалось впечатление, будто бы над тобой раскрыли черное покрывало с мелкими дырками. Но тонкие хвоинки и темные ветки Максим различил не сразу, приняв все за одно сплошное темное пятно. Тьму.

Но в комнате Максима никогда не росли сосны.

Усталость как рукой сняло. Резко подскочив, Максим привстал, опираясь на руки, но стоило ладоням коснуться чего-то холодного и мокрого, как он сразу убрал одну и встал уже на ноги. Грязь. Он лежал в грязи, прикрытой тонким слоем листьев. Банальный, но в то же время неконтролируемый вопрос вырос в голове:

"Где я?"

Легкий туман, будто сшитый из тонких бесцветных нитей, окутывал сосны. И пусть те вроде бы не стояли близко к Максиму, не считая той сосны, под которой он проснулся, ему всё казалось, что их тонкие стволы и колючие хвоинки вот-вот стиснут его, перекрыв путь к отступлению, что они приближались к нему всё ближе и ближе, будто хотели раздавить маленькое хрупкое тело, так, чтобы хруст костей зазвучал как хруст сухих веток...

Странный звук прервал будоражащие кровь мысли, Максим вздрогнул, резко втянув воздух, и оглянулся. Сосны, листья... И лишь одна широкая дорога, над которой по бокам нависали сосны и рядом с которой клубился туман. И ни одного человека.

В голове тоже клубился туман, туман неясных и не лучших мыслей, спутанных в один комок, тревога нарастала, крича беспокойной сиреной... Нет, панике поддаваться было нельзя.

Максим потряс головой, отгоняя странное наваждение, гипноз страха. Коленки всё равно предательски дрожали, а ведь Максим считал себя смелым. Только пока что у него не очень хорошо получается держаться храбрецом. Хорошо, что хоть думать рационально мог, но надолго ли его хватит?..

Первой мыслью было пойти по дороге. Второй — найти где-нибудь людей. Неважно каких, просто людей, чтоб спросить, где он очутился. Третьей — что он ещё спит и скоро проснется, его разбудит мама, и он пойдет в школу. Но Максиму никогда не снилось таких реалистичных снов, где его наполняло столько эмоций! Но если не сон, тогда что это? Реальность? Он правда в лесу? Но как он тут оказался? "С этим и надо разобраться. То ли я совсем из ума выжил и теперь не могу сон от яви отличить, то ли... То ли..." — мысль Максим не закончил, не сумел подобрать конец.

Четвертой и, наверное, самой правильной, мыслью было добыть себе оружие. На кинжал или какой-нибудь меч Максим, конечно, и не надеялся, но слабый лучик надежды на кол ещё оставался. Но...

Что будет дальше? Где он? Как здесь оказался, зачем, почему он?.. Сдерживать поток вопросов без ответов было сложно, особенно когда вокруг стоит звенящая тишина. Казалось, что это не признак безопасности, а лишь затишье перед бурей, которую пережить придётся в одиночку. И почему-то именно эта мысль больше всего пугала Максима, пока он искал подходящий материал для кола. Он один. И умрет он, будучи одним.

"Что за глупая мысль? Не умру я! Отчего это я должен умирать? Вон, пока что тут безопасно, тихо, ничего не предвещает беды... И во всём я разберусь, найду людей, всё расспрошу, вернусь домой"... — впрочем, Максим даже не пытался гнать мысль о том, что его оптимистичные взгляды на ситуацию — это лишь маска, чтоб скрыть дикий ужас, который сковывал всё внутри. Нестабильность, неуверенность — вот что вселяло страх в сердце Максима. Правильно говорили, незнание — главная причина страха.

И Максим не знал, что его ждёт.

— Знать бы хоть, где я нахожусь, — не стесняясь — а кого можно было? — вслух произнёс Максим. И сам испугался того, каким злым тоном сказал эту фразу: будто бы с ней, подобно злому змею, он выплеснул весь яд и презрение, ненависть к этому лесу.

— Знать бы хоть, как отсюда выбраться, — вторила первой фразе новая.

Но она принадлежала уже не Максиму.