Проверено на грамотность 
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Первое, что я увидела — это обеспокоенное красивое лицо незнакомца на фоне яркого — режущего взгляд неба. Первое, что услышала: «Шики(1)…» Но это не имело значения — мое тело одновременно терзали слабость, боль и холод. Я была настолько измучена, что для отключения стало достаточно закрыть глаза.
Второе пробуждение оказалось более приятным: ломающая боль ушла, слабость осталась и главное — холод больше не ощущался. Лицо немилосердно горело, как будто на нем был ожог, но веки открылись: если в меня и плеснули кислоту, то глаза это не затронуло. Это стало второй осознанной мыслью, а третьей — воспоминание о ярком небе и красивом лице на его фоне. В этот раз моему взгляду предстала полутемная комната с тенями, пляшущими от пламени. Света, исходящего из печи, расположенной у противоположной стены, оказалось достаточно, чтобы взгляд различил не только очертания помещения, но и широкоплечую фигуру незнакомца. Судя по позе, он устроился на стуле, а по свешенной голове и расслабленным рукам, его сморил сон. Внешний вид чужака и обустройство комнаты лучше любых слов показали, что я находилась очень далеко от дома.
И хоть глаза могли видеть, в тот момент им стало тяжело держать фокус — пространство начало расплываться. Мне хотелось прикоснуться к голове — проверить, что там, насколько я стала уродлива, но правая рука только шевельнулась, подняться не смогла. Возможно, именно последовавшая за немощностью злая настойчивость — выяснить поспособствовала открытию «знания». В дальнейшем я не смогла подобрать более емкого термина и описания происходящим процессам; «знание» включало в себя все, что человек получал через слух, осязание, обоняние и то, что ему никогда не было доступно — время и пространство. В моем мире не существовало определения для того, что открылось передо мной, как, впрочем, и в этом.
Отчасти происходившее в тот момент было похоже на интуитивное ощущение или на то, как люди считывали чужие эмоции по мимике. Видели, благодаря жестам тела, ложь, но далеко не каждый мог объяснить, каким образом он понимал то, насколько искренен собеседник. Из-за наук моего мира я знала, что все подчинено законам — у всего есть логическое объяснение и обоснование; пришедшее ко мне «знание» — это результат. Но чего именно?..
Будь я менее сухой и рациональной, то сказала бы: «Воздух напел о незнакомом мире, вода рассказала о людях, в нем живущих, пламя поведало о воцарившейся войне, а земля — о чужой боли и страданиях» — но это было не так. В миг, когда «знание» открылось, я словно стала сверхчеловеком, видящим все: происходящее сейчас — везде и всюду — и одновременно пребывающим в маленькой сторожке в сердце гор Алитэ(2).
«…очнулись!» — ворвались в разум чужие слова и тем самым вывели из транса. Судя по холоду, обжигавшему кожу — мое тело сотрясалось в конвульсиях. И именно это пробудило незнакомца и заставило приблизиться к постели.
«Как вы себя чувствуете?» — спросил он, укрывая меня одеялом из сшитых шкур.
Слух царапало непривычное сочетание звуков, но разум прекрасно постигал смысл чужих фраз.
«Пить», — ответила я и поразилась, насколько хрипло прозвучал голос.
Я боялась, что красавец не сможет понять просьбу, но это переживание оказалось напрасным. Едва заметно улыбнувшись, он осторожно напоил меня водой с непередаваемым оттенком чистоты — с непривычным диким вкусом, а если точнее, безвкусием.
А потом он упал на колени и, склонив голову, сдавленно назвал меня — шики. И когда я хотела отказаться, опровергнуть, мол, нет, я — Мара и к божеству отношения не имею от слова «совсем», меня снова поглотило «знание». И все, что я успела откинуть, все, от чего так небрежно отмахнулась, ворвалось в разум и принесло еще один фрагмент.
Гул чужих голосов — отчаянных, больных, неистовых, яростных, бессильных, злых, скорбящих — молил, просил, требовал, обращаясь к божеству. Языки, на которых говорили взывающие, оказались разными, произносимые ими имена отличались — но все они были устремлены к одной сущности. Я слышала одновременно каждого, и в то же время хор голосов сливался в непрерывную звуковую волну.
Казалось, череп через миг-другой взорвется — от обилия информации мутило, непрекращающийся шум буквально разрывал на части. Пытаясь заглушить невыносимое обилие стремлений и переживаний, я прижала ладони к голове. Кажется, даже закричала, но своего голоса так и не услышала. И снова мне помог незнакомец — подойдя ближе, он обеспокоенно спросил:
«…ки! Что с вами, шики?»
Прозвучавшая фраза вернула часть меня из «знания», хотя то продолжило владеть разумом. Сфокусировав на незнакомце взгляд, я сосредоточилась на чертах чужого лица, разглядывая, точно впервые. Он обладал внешностью близкой к восточной и высоким, мускулистым телом. Со светлой кожей, темными, чуть изогнутыми бровями, глазами нюэ(3), прямым носом и достаточно объемными губами — он имел симметричные черты лица. И чем-то неумолимо напоминал хищную птицу, что отмечает любое движение и через мгновение готова сорваться в стремительный полет и схватить добычу. Его темные глаза, с радужкой, сливающейся со зрачком, точно утягивали в бездну — и именно это помогало мне остаться в «здесь и сейчас». Не осознавая собственных действий, я подняла руку — в этот раз совсем легкую, словно слабости не было — и положила ее на чужую голову:
«Аньки(4) слышит молитвы хэдангу(5), видит стремления его сердца. Аньки говорит с хэдангу устами шики».
После этих слов рука обессиленно опала — тело снова стало немощным, а взгляд начал расплываться. Но «знание» не исчезло, чужие молитвы по-прежнему звучали внутри, эхом страдания и муки проходя по телу.
Тогда я еще не понимала, на что способна божественная мощь и что ее можно попросить укрепить плоть и наполнить ее энергией. И физическая боль и слабость не являлись проблемой — та крылась совсем в другом. В тот момент я ощущала себя человеком в достаточной мере, чтобы верить, что им являюсь.
Мое третье пробуждение в этом мире стало самым приятным — хоть лицо все также горело, но слабость почти ушла. Увидев фигуру чужака, я обрадовалась, с той искренностью и восторгом, что возникают, когда оказываешься в новом месте, и неожиданно встречаешь знакомого. «Знание» было внутри, и хотя я старалась его игнорировать — но уже постигла, что в быту(6) красавец носил имя Хэй Линьчи(7).
Заметив, что я больше не сплю, он спросил о самочувствии. И снова из моего рта быстрее мысли вырвались незнакомые звуки, что точно передали ответ на вопрос. На мгновение опустив голову, Хэй Линьчи едва заметно улыбнулся и положил рядом с кроватью сложенное луан(8).
«Этот гухэ(9) будет ждать снаружи», — произнес он, прежде чем устремиться к выходу.
Открытая Хэй Линьчи дверь позволила ледяному воздуху ворваться в помещение. Вдохнув морозную свежесть, я осознала, почему было так холодно, когда в первый раз открыла глаза в этом мире — над землями Цихэ(10) властвовала зима.
И хоть тело было непослушным и с трудом подчинялось, я успела одеться раньше, чем Хэй Линьчи вернулся. На его черных волосах, убранных в высокую прическу, осел снег, а мех на юфэй(11) успел заиндеветь. Невольно замерев на пороге, он пристально рассматривал меня, забыв закрыть дверь. Морозный воздух прошелся по ногам и поднялся выше, точно в стремлении подарить ласку.
«Этот гухэ … — хрипло прошептал Хэй Линьчи, падая на колени, — молит шики о милости…»
И «знание» раскрыло мне, что скрывалось за этой фразой, и почему Хэй Линьчи находился на одной из самых высоких гор хребта Алитэ. Почему народ Яо(12) воззвал к Аньки, а их жрец — Чжу Жунся(13) облачил молитву в стремление, и божество, оставив отпечаток ладони на моем лице, наполнило тело своей силой. Почему старший брат Хэй Линьчи, Хэй Инью(14), вел войско в битву против каганов(15), объединившихся с цэцзао(16). Из-за чего северный народ завоевывал земли Цихэ и с каждым днем продвигался все дальше, не планируя останавливаться.
Поднявшись, я подошла ближе, смотря на Хэй Линьчи расфокусированным взглядом; на сознание давила безжалостная воля жреца, вынуждая подчиниться его устремлениям. Когда между нами остался шаг, уста почти произнесли: «Шики сделает все возможное» — но я крепко их сомкнула, изо всех сил сопротивляясь неизбежности, и выдохнула совсем другое:
«Яо ждут».
Выражение лица Хэй Линьчи стало странным — трудночитаемым, там мешались и благоговение, и надежда, и безумная — бескрайняя радость, и мука. Мои глаза увлажнились — я снова хотела отвернуться от «знания» и оказаться в удобном невежестве, но… Взгляд Хэй Линьчи был наполнен одержимостью, в помыслах таилось ожидание — никакая слепота не могла защитить от этого и тем более спасти от веры народа Яо. И поэтому, несмотря на состояние тела, я уверенно вышла за порог охотничьего домика.
Холодное солнце, скрытое тонкой пеленой низких туч, освещало простирающиеся вокруг горы. Морозный воздух, вошедший в легкие, помог вынырнуть из оцепенения и отстраниться от чужой, сковывающей разум воли. «Знание» открыло мне, что воины Хэй Линьчи ожидали у подножия Цэйду(17) — горы, где мы находились.
И не успела я пройти дальше, как Хэй Линьчи окликнул, заставив остановиться. Он кивнул на снегоходы, но я отмахнулась — снег не отказал в просьбе стать плотным и твердым под ногами — и пояснила:
«В них нет необходимости».
Чуть нахмурившись, Хэй Линьчи не поверил; вместо словесных убеждений и объяснений я легким шагом направилась вперед, так и не провалившись.
«Верьте, хэдангу», — рассеянно произнесла, смотря вдаль, но совершенно не видя простирающиеся красоты. Точно став металлическим, «знание» сжало грудь, заставив подавиться вдохом. Вместо заснеженного леса простирались многочисленные пути — вероятности будущего. И я смотрела в них — на возможности, что воплощались от каждого решения, и пыталась втянуть в легкие воздух, но он словно исчез. Везде — в каждой развилке находились смерть невиновных, муки живых и ужас умирающих. Я глохла от проклятий, сгибалась от ненависти, каменела от чужой боли.
«…с вами?» — пробился сквозь дурман голос Хэй Линьчи, в который раз принося спасение и вырывая из «знания». И с тем это также не позволило мне постигнуть больше — найти лучший путь. Именно в этот момент я приняла, что больше не являюсь человеком. И быть может, потому с отчаянным упорством ухватилась за свою личность — Мару.
Задыхаясь, я вцепилась в Хэй Линьчи и постаралась сосредоточиться на его лице. Его взгляд был обеспокоенным, напряженным, отчасти участливым и от этого я смогла наконец ощутить, как в легкие попал воздух, и в тело вернулась жизнь.
«За что?..» — одними губами проговорила я и прижалась лбом к чужой груди; ноги дрожали, а голова кружилась.
Лицо обожгло от боли, но я почти этого не заметила — «знание» давило на плечи и обнажало все скрытое, непроизнесенное вслух и даже еще не произошедшее. Меня пугали устремления народа Хэй Линьчи и я осознавала, что шики являлся для них абстрактной фигурой, чье мнение и взгляды полностью соответствовали ожиданиям Яо. А я — Мара никогда не стану этим образом. И также я понимала, что они не простят мне отличий, не смогут примириться с тем, что посланник бога имеет собственную волю, желания и принципы.
Яо верили, что шики спасет их от каганов и цэцзао, но сделает это через уничтожение последних. Они не видели разницы между «освобождением» и «геноцидом» — эти понятия были для них равны.
«…еще отдохнуть?» — пробился сквозь размышления голос Хэй Линьчи.
Резко выдохнув, я отстранилась и поймала чужой взгляд. Нахмурившись, Хэй Линьчи чуть сильнее сжал пальцы на моих плечах и уже хотел что-то произнести, но я опередила:
«Нам нужно идти», — и, скинув его руки, отступила.
Попросив божественную силу укрепить тело, я развернулась и уверенной поступью направилась вниз по склону.
«Шики, подождите!» — воскликнул Хэй Линьчи и вскоре зашагал рядом.
И когда он снова хотел заговорить, я остановила его словами:
«Мара — обращайтесь ко мне именно так».
«Этот гухэ не смеет», — замотал головой Хэй Линьчи, мимолетно скользнув растерянным взглядом.
Дальнейший путь не стал сложным: моя поступь была тверда — я точно чувствовала направление, а Хэй Линьчи, не осмеливаясь говорить, молча шагал рядом. Но я знала: вопросы так и танцевали на кончике его языка. А когда солнце уже было в зените, мы подошли к обрыву. Хмуро смотря на простирающуюся под ногами белоснежную пропасть, Хэй Линьчи не выдержал и спросил:
«Зачем мы здесь, шики? Нам нужно…» — но я не дала ему закончить, повернувшись, оборвала:
«Верьте, хэдангу», — и, раскинув руки, шагнула назад.
Стоило телу начать падать, как Хэй Линьчи метнулся вперед в стремлении поймать, но его пальцы только успели коснуться тяжелой полы взметнувшегося вверх бордового юфэй. Испуганным криком где-то над головой пролетело: «Нет!» — вспугнув стаю птиц и заставив их сорваться в полет и закружить над лесом.
Воздух не отказал в просьбе замедлить падение, и мое тело плавно опустилось на снег. Стоило ногам обрести устойчивость, как я посмотрела на Хэй Линьчи. Расстояние было слишком большое и хэдангу нельзя было полностью различить, но «знание» открывало, что спутник, сжав кулаки, с искаженным лицом напряженно смотрел вниз.
«Шики!» — прозвучал его испуганный голос, во второй раз подняв только-только устроившихся на ветках птиц.
«Прыгайте следом, хэдангу», — улыбнулась я, и воздух донес эту тихую фразу прямо к Хэй Линьчи.
Больше не интересуясь спутником, я развернулась и направилась к находящейся в отдалении чаще. Мне не нужно было видеть — «знание» открывало мир вокруг, точно у тела появились глаза на затылке. Едва слышно ругнувшись, Хэй Линьчи, разбежавшись, прыгнул; он крепко сжал зубы и поэтому крик так и не вырвался. Воздух замедлил его падение и мягко опустил на снег; помотав головой, воин поспешил меня догнать.
«Этот гухэ заслуживает кару. Он не должен был сомневаться в шики», — сдавленно произнес он, ступая на шаг позади.
Но я не обратила его слова внимания, механически переставляя ноги. После этого короткого полета сорвало некую преграду, и гул чужих голосов, звучавший где-то вдалеке, вдруг стал до невозможного отчетливым — словно все, взывающие к богу, говорили прямо мне в лицо. Зажав уши, я старалась не вслушиваться, отстраниться, но это получалось откровенно паршиво. Никакие мои действия не могли спасти от гудящего рокота — он звучал в сознании.
«…ки?» — в который уже раз помог Хэй Линьчи, возвращая из потока молитв в настоящее.
Мои колени соприкасались со снегом, видимо, я успела упасть, а спутник заботливо обнимал за плечи и с напряженным выражением смотрел в лицо. В его расширенных глазах — именно вблизи можно было уловить тонкую — почти незаметную границу, где радужка переходила в зрачок, я увидела свое отражение. Жуткое — изуродованное лицо, с выжженным отпечатком ладони, покрасневшими от напряжения глазами и неестественно бледными — почти синими, как у покойника, губами. Именно то, что я посмотрела на себя со стороны, вдруг резко открыло факт, который тут же захотелось забыть.
«Говорите, хэдангу», — севшим голосом попросила, вцепляясь в плечи Хэй Линьчи мертвой хваткой. Мне одновременно хотелось вернуться в поток чужих голосов и навсегда исчезнуть — раствориться в нем, утратить личность. И в то же время на ослином упорстве, свойственном мне с детства, я продолжала цепляться за себя — Мару и искать возможность ей оставаться. Даже вопреки, даже с осознанием, которое лучше не постигать.
«Что?..» — растерялся Хэй Линьчи.
Закрыв на мгновение глаза, я расцепила пальцы и поднялась — спутник остался в коленопреклоненной позе, снова с благоговением смотря снизу вверх. Мои губы дрогнули — но не смогли растянуться в улыбке, замерли в незаконченном напряженном положении. Не слыша своего голоса, я задала вопрос о шраме на груди Хэй Линьчи — молитвы, точно под управлением невидимой руки, крутящей регулятор динамика, становились все громче.
На лице Хэй Линьчи быстро мелькнуло удивление, сменившись испугом, а потом выражение застыло в растерянности.
«Откуда шики знает?..» — пораженно спросил он.
Продолжая разглядывать свое отражение в расширенных глазах спутника, я медленно отступила на шаг назад. Взгляд опять начал терять фокус, а происходящее здесь и сейчас стало отходить на второй план, постепенно охватывая все больший ракурс — уходя дальше в горы — распространяясь по земле Цихэ.
И снова не слыша себя, поторопила Хэй Линьчи начать рассказ. И стоило его голосу зазвучать, как всеобъемлющее ощущение начало сужаться, возвращаясь в чуть большее, чем мог охватить человек. Ровно такое, что я могла воспринимать, оставаясь Марой; а голоса утратили громкость, становясь звучащим вдали рокотом.
«Говорите дальше, хэдангу, — произнесла я, когда Хэй Линьчи замолчал. — Шики нужен ваш голос».
Чуть помедлив, он начал рассказывать историю своего народа и под моим пристальным взглядом поднялся с колен. И хоть мне не нужны были слова, «знание» открывало куда больше, чем речь спутника — как показала практика, самым лучшим способом являлось звучание голоса Хэй Линьчи. Он, словно якорь, удерживал мое сознание в реальности и не позволял заблудиться в «знании».
Так, под непрекращающуюся речь Хэй Линьчи, к закату солнца мы достигли его отряда. Стоило только вступить в лагерь, как семеро воинов упали на колени и, склонив головы, недружно произнесли приветствие. Замерев, я смотрела на них и постигала «знание»: их прошлое и будущее простиралось перед глазами и болезненным комком застревало в горле.
Молчание затянулось, но воины не позволили ни жестом, ни взглядом выразить недоумение и или недовольство. Как, впрочем, и Хэй Линьчи — он остановился позади, ожидая моей реакции.
«Вам следует отдохнуть, — чуть повернув голову, произнесла я и, словно не замечая коленопреклоненных фигур, прошла мимо. — Не тревожьте мой покой до утра», — добавила, устраиваясь в медитативной позе у заледеневшего ствола мертвого фэнъянь(18), и закрыла глаза.
Резко выдохнув, Хэй Линьчи позволил себе короткий взгляд в мою сторону — я увидела это благодаря «знанию» — и начал отдавать воинам приказы, а также выслушивать их доклады. И пока вокруг кипела жизнь — разносились приглушенные разговоры, я пыталась остаться собой в море «знания». Воля умершего жреца, призвавшего меня в это мир, заковывала в цепи долга. А объем — невозможно широкий и многогранный объем — информации растворял в себе, уничтожал личность — ее основу и превращал в безвольное оружие. На протяжении всей ночи я неустанно повторяла: «Я есть Мара». Стараясь, чтобы именно это стало якорем, а не Хэй Линьчи — вскоре наши дороги должны были разойтись.
Стоило горизонту начать светлеть, как я стряхнула упавший на одежду и волосы снег и поднялась на ноги. Тело не чувствовало дискомфорта, и я знала, что оно могло мчаться вдаль без устали годами, до тех пор, пока божественная энергия его полностью не покинет.
Никто из спящих воинов не услышал моих движений: воздух не отказал в просьбе скрыть звуки. На раскрытую ладонь опустилась маленькая шэнпи(19) и, наклонив голову, принялась меня рассматривать.
«Но если это ошибка?..» — спросила я, а птица вспорхнула с руки и вознеслась над головой, а после затерялась в кроне деверев.
Гул голосов так и не удалось подавить, я все еще слышала непрерывную речь, и стоило уделить потоку внимание, как становились различимы отдельные молитвы. За прошедшую ночь я смогла обрести целостность и установить границы «знания», точно плотину на бурном потоке реки. Это как урезало мои возможности, так и позволило остаться собой — не превратиться в оружие Яо.
Мой взгляд остановился на спящем Хэй Линьчи. Второй сын Хэй Жоуци(20) династии Исинь(21) обладал благородством своего народа и лучшими чертами характера, что они превозносили. Он был идеален, насколько может быть безупречна личность с сильным духом и непреклонной волей, торжествующая над слабостями.
Подойдя ближе, я присела рядом; даже во сне лицо Хэй Линьчи оставалось напряженным: на переносице залегла морщинка гнева, а губы были плотно сжаты. Ни покоя, ни просвета — тяжесть долга и ответственности давила на плечи второго сына Хэй Жоуци и не отпускала ни на миг. Протянув руку, я почти прикоснулась к чужому лицу, но так не закончила движение. Ладонь замерла на таком малом расстоянии от кожи, что ощутила исходящее от нее тепло.
И, словно невзначай, из гула голосов выделился один — женский. В далеком городе Юхо(22) главная жена(23) Хэй Линьчи, преклонив колени, страстно и настойчиво молилась о благополучии мужа. Вань Нодин(24) взволнованно просила, чтобы беды и опасности обошли его стороной, и он справился с возложенной миссией.
Выдохнув, я закрыла глаза и убрала руку, но видение не исчезло. Перед взглядом по-прежнему простирались комнаты палат Дянь(25), в одной из которых сладко спала Хэй Жоси(26) — пятилетняя дочь Хэй Линьчи. Она еще не знала, что через полгода станет старшей сестрой. Младшая жена, Оу Жунся(27), носила под сердцем сына — желанного наследника.
«Проснитесь, хэдангу».
Резко вскочив, Хэй Линьчи за миг выхватил меч и едва успел остановить движение руки, чуть не пробив мне грудь. В это же мгновение проснулись воины и обнажили оружие, готовясь отражать нападение.
«Этот гухэ заслуживает смерти», — мгновенно побледнев, прошептал Хэй Линьчи и медленно опустил руку.
Смотря в его глаза, я на миг потеряла связь с миром. Мне потребовалось принудительно отвернуть голову в сторону, чтобы разорвать контакт взглядов.
«Так ли это? — мягким тоном не согласилась я, поднимаясь. — Время истекает, хэдангу».
И пока Хэй Линьчи отдавал приказы, я отошла к фэнъянь, служившему мне подпорой под спину ночью. Дерево было мертво и раньше ничто в этом мире не могло бы вернуть ему жизнь. Но божество наделило меня своей силой и даровало возможность принимать решения, руководствуясь собственными суждениями и совестью.
Фэнъянь начало преобразовываться на глазах: до этого торчал сухой ствол с ломкими ветвями, потерявшими большую часть игл — а после дерево обрело пышную крону, кора точно напиталась влагой и стала насыщенного цвета.
Изменения фэнъянь потревожили его соседей и заставили их уронить с крон снег — этот звук привлек внимание Яо и те, забыв про дела, замерли без движения. Ожившее дерево остро выделялось среди других; я прикоснулась к коре, и та оказалась теплой, словно вокруг властвовала совсем не зима.
«Мертвое стало живым», — точно в забытьи прошептал О Погу(28).
Обернувшись, я скользнула мимолетным взглядом по застывшим в странном выражении лицам и остановила его на Хэй Линьчи. В чужих глазах снова сплетались в клубок противоречия, камнем падая на сердце.
Зацепившиеся за фразу мысли погрузили в «знание», и то открыло события тысячелетней давности. Мой взгляд сфокусировался на картинах прошлого, наблюдая, как дитя с божественной кровью и силой, вынужденной течь по жилам смертного тела, еще даже не сделав первый шаг, уже ступило на дорогу из череды страданий.
«Спасения нет», — подняв голову, беззвучно произнесла я, смотря на заполненное низкими тучами небо.
Мой взгляд зацепился за знакомую шэнпи, что недавно порхала рядом, а сейчас сидела на ветви ожившего фэнъянь. За спиной раздался звучный окрик Хэй Линьчи, испуганная птица взлетела, а воины, выйдя из оцепенения, начали сворачивать лагерь.
В моих руках находилось невероятное могущество, не было существа, стоящего на этой земле, сильнее, чем шики. И с тем я ощущала себя слабой — понимание того, к чему могут привести мои слова и действия, являлось самыми прочными оковами, лучшими, чем металлические кандалы. У меня не было надежды — только выбор и ответственность за принятые решения.
«Шики».
Поймав чужой взгляд, я чуть наклонила голову в немом вопросе, Хэй Линьчи пояснил:
«Отряд этого гухэ готов выдвигаться».
Посмотрев за его спину, я увидела, что воины уже оседлали цзао(29) и только двое остались без наездников. И хоть все внутри сопротивлялось, вся моя сущность не желала того, но я сделала шаг к Хэй Линьчи.
1) Шики (др.-яо. ши «использовать; применять, употреблять; посылать, командировать; велеть, повелевать; посланец, посланник», кии «бог, божество; необъяснимый, чудесный, волшебный; жизнь; живость, энергия») — посланник божества.
2) Хребет Алитэ (др.-яо. бесконечные горы: альи «не иметь пределов; беспредельный, безграничный; неисчерпаемый; бесконечный», тэи «гора, холм») почти диагонально разделяет западную и восточную часть континента.
3) Глаза нюэ — удлиненной миндалевидной формы с небольшими лучистыми морщинками на конце.
У народа Яо считается, что обладатель подобных глазами утонченный, интеллектуальный, наделенный множеством талантов человек.
Нюэ (др.-яо. нюэ «король всех птиц; императрица; влиятельная дама; супруга, жена; невеста; дамский, женский, изящный, грациозный, прекрасный») в противовес Юн (др.-яо. юн «король всех морских существ; государь, император; императорский; высочайший; выдающаяся личность, знаменитость, гений; даровитый, талантливый; гармония, согласие, мир») воплощает женское начало, является символом севера.
4) Аньки (др.-яо. божество света: ань «свет; блеск; сияние; хорошая репутация, почёт, слава; прозрачный; открытый», кии «бог, божество; необъяснимый, чудесный, волшебный; жизнь; живость, энергия») или Аньэци (др.-яо свет над миром: ань «свет; блеск; сияние; хорошая репутация, почёт, слава; прозрачный; открытый», цэ «верхний, верх, сверху; первый; над», ци «низкий, нижний; внизу, ниже; нижестоящий, подчинённый; следующий; будущий; второй; земля, поверхность») главное божество верхнего мира яоского пантеона. Олицетворяет свет и жизнь.
5) Хэдангу (др.-яо. хэ «высочайший; священный; царствующий (о династии); эпитет всего относящегося к императору, напр.: родни, утвари, жилища», дан «следующий; второй (по порядку); быть хуже, уступать, отставать; второсортный, низкого сорта, плохой; порядок; очерёдность, последовательность», гу «потомок, дитя; сын; дочь; детёныш; плод; семя; яйцо; икра») — второй сын императора.
6) У Яо несколько личных имен: первое получают при рождении (чуай др.-яо. «имя, название; слава, известность, репутация; человек»); второе (цэнь др.-яо. «верх, лицевая сторона; наружный; поверхностный; верхний; пример для подражания; образец») — при достижении совершеннолетия; третье (ачуай др.-яо. «посмертное почётное имя, посмертный титул»: а «под землей; после смерти», чуай «имя, название; слава, известность, репутация; человек») — посмертно, оно подводит итог жизненного пути человека и содержит оценку его родственниками или современниками.
Данное при рождении имя (чуай) используется только самим человеком, его родственниками и близкими людьми — в быту; второе (цэнь) — взрослыми и сверстниками для обращения друг к другу при общении или на письме — в миру; третье (ачуай) пишут на деревянных табличках предков, выставляемых на домашних алтарях или в храмах.
7) Полное имя Яо состоит из двух частей: первой идет родовое имя, второй — личное имя.
Хэй (имя рода) Линьчи (имя человека).
В быту — Хэй Линьчи, в миру — Хэй Банчи.
Хэй (др.-яо. хозяин; владелец; главный; основной; ведать, управлять) — главный.
Линьчи (др.-яо. линь «стремление, желание, воля; надежда, ожидание; личные стремления; честолюбивые помыслы; чувства», чи «твёрдый, крепкий, жёсткий; решительный, непреклонный; суровый; упорный; упорно, непреклонно; упрямый, строптивый; наперекор, нарочно; нечётный (о днях, числах)») — непреклонная воля.
Баньчи (др.-яо. бань «ветер; обычай, нравы; традиция; характер; слух, молва, известие; сумасшествие, помешательство; дух, вдохновение, одухотворённость», чи «твёрдый, крепкий, жёсткий; решительный, непреклонный; суровый; упорный; упорно, непреклонно; упрямый, строптивый; наперекор, нарочно; нечётный (о днях, числах)») — смерч.
8) Луан (др.-яо. платье, одежда; форма; наряд, убор) — традиционный костюм Яо.
Состоит из трех слоев: нижнее белье (рубаха и штаны), внутренняя одежда (длинная рубаха с широкими рукавами и длинная юбка, расширяющаяся к низу) и пальто.
9) Гухэ (др.-яо. имперский потомок: гу «потомок, дитя; сын; дочь; детёныш; плод; семя; яйцо; икра», хэ «высочайший; священный; царствующий (о династии); эпитет всего относящегося к императору, напр.: родни, утвари, жилища, свиты») — принц.
10) Цихэ (др.-яо. земля императора: ци «низкий, нижний; внизу, ниже; нижестоящий, подчинённый; следующий; будущий; второй; земля», хэ «высочайший; священный; царствующий (о династии); эпитет всего относящегося к императору, напр.: родни, утвари, жилища») — государство Яо, расположенное в юго-западной части континента.
11) Юфэй (др.-яо. большое знамя: ю «большой, великий; просторный», фэй «знамя, хоругвь; командовать, управлять (войсками)») — военный плащ; его носят поверх одежды и доспехов, для него характерно отсутствие рукавов, свободный крой и завязки. Служит для защиты от непогоды и используется как походное одеяло.
12) Яо (др.-яо. единый; первый; одинаковый, один и тот; единственный, неповторимый; каждый; некий) — один из народов континента Ци (др.-яо. низкий, нижний; внизу, ниже; нижестоящий, подчинённый; следующий; будущий; второй; земля), говорящий на яоском языке. Проживает в юго-восточной части континента на территории одного из древних государств — Цихэ. Также власть Яо распространяется на полукочевые племена — цэцзао (др.-яо. на коне: цэ «верхний, верх, сверху; первый; над», цзао «лошадь, конь»), проживающих в юго-западной части континента.
Яо не воспринимает себя, как отдельного представителя, Яо — это одновременно один человек и весь народ.
13) В быту — Чжу Жунся, в миру — Чжу Вэй.
Чжу (др.-яо. внук; правнук, прямой потомок (по мужской линии); молодые побеги, ростки; молодой, маленький, мелкий) — потомок.
Жунся (др.-яо. жун «маленький; небольшой; молодой; младший; на короткое время; недолго; ребёнок; крошка, малышка; второстепенный, неважный», ся «сокровище, драгоценность») — маленькое сокровище.
Вэй (др.-яо. приятный запах; ароматные травы; благовония; хорошая репутация; доброе имя; слава; талантливый человек, мудрец) — мудрец.
14) В быту — Хэй Инью, в миру — Хэй Шунь.
Хэй (др.-яо. хозяин; владелец; главный; основной; ведать, управлять) — главный.
Инью (др.-яо. инь «храбрость, отвага, мужество; герой; солдат, воин; доброволец», ю «большой, великий; просторный») — великий герой.
Шунь (др.-яо. красивый; прелестный; захватывающий; искусный; тайный; молодой, юный; хитрость, тонкость; мастерство, искусство; талант; виртуоз; шедевр) — талант.
15) Каганы (др.-каг. каган «великий муж»: кага «величие; могущество; большой», ан «тк. в соч. мужчина; супруг, муж») — один из народов континента Ци (др.-яо. «низкий, нижний; внизу, ниже; нижестоящий, подчинённый; следующий; будущий; второй; земля»), говорящий на каганском языке. Проживает в северо-западной части континента на территории государства Циин (др.-каг. ци «тк. в соч. в результате; в конечном счёте; в конце концов; наконец; в итоге», ин «государство; страна»).
16) Цэцзао (др.-яо. на коне: цэ «верхний, верх, сверху; первый; над», цзао «лошадь, конь») — собирательное название полукочевых племен, проживающих в юго-западной части континента Ци. Каганы называют их пханчон (др.-каг. быстрые мужи с конями: пха «лошадь, конь», ан «тк. в соч. мужчина; супруг, муж», чон «быстрый; скорый; поспешный»).
17) Цэйду (др.-яо. достигающая неба: цэй «достигать, доходить; повсюду, везде; мудрый, эрудированный; убедительный, исчерпывающий», ду «небо, небеса; рок, удел, судьба») — одна из самых высоких гор хребта Алитэ, расположенная в северной части. Согласно легенде шесть священных пиков возникли от тела первого Яо, из-за своего положения Цэйду считается телом, в некоторых источниках — сердцем.
18) Фэнъянь (др.-яо. фэн «взлохмаченный; спутанный; в беспорядке; слабый, распушенный, расслабленный; рыхлый; неплотный; непрочный; сосна», янь «дерево; растение; экран, ширма») — сосна. У народа Яо почитается, как король деревьев, является символом долголетия.
19) Шэнпи (др.-яо. горная птица: шэн «гора; дикий; могильный холм; крепко; твердо; громогласно», пи «воробей; птица») — синица.
20) В быту — Хэй Пяйбу, в миру — Хэй Датяо, будучи императором — Исинь Хэй Жоуци.
Использование личного имени (чуай и цэнь) императора считается недопустимым, при коронации он выбирает новое имя — хэчуай (др.-яо. имя императора: хэ «высочайший; священный; царствующий (о династии); эпитет всего относящегося к императору, напр.: родни, утвари, жилища», чуай «имя, название; слава, известность, репутация; человек»)
Хэй (др.-яо. хозяин; владелец; главный; основной; ведать, управлять) — главный.
Пяйбу (др.-яо. пяй «защищать, охранять; предохранять», бу «благодеяние; милость, доброта; дарить; жаловать, преподносить; удостоить») — защитник добра.
Датяо (др.-яо. да «быть, являться; выступать в качестве; считать (чем-л., кем-л., каким-л), принимать за; заниматься (чем-л.), делать (что-л.), трудиться над», тяо «первый, изначальный; исходный; главный, основной, великий; основа, исток, корень, начало») — величие.
Жоуци (др.-яо. жоу «светлый, яркий, ясный; становиться очевидным; прославиться, стать знаменитым; освещать, озарять», ци «низкий, нижний; внизу, ниже; нижестоящий, подчинённый; следующий; будущий; второй; земля, поверхность») — озаряющий мир.
21) Исинь (др.-яо. и «жизнь; век, эпоха; мир; вселенная», синь «цветущий, обильный; благоденствующий; откровенный; правдивый, искренний; развиваться; свирепствовать») — эпоха благоденствия.
22) Юхо (др.-яо. большой город: ю «большой, великий; просторный», хо «город, рынок») — столица государства Цихэ.
23) У народа Яо принято многоженство, супруги делятся на ранги:
— главная жена (др.-яо. ан «жена»)
Ее основная задача — забота о процветании и репутации семьи; имеет самые широкие полномочия в доме, также занимается воспитанием детей, в том числе от младших жен и наложниц.
— младшая жена (др.-яо. ань «младшая (второстепенная) жена»)
Имеет статус жены и соответствующие привилегии, находится в подчинении у главной жены, не имеет права на воспитание детей.
— наложница (др.-яо. аньу «ниже младшей жены»: у «уничижительный суффикс существительных; префикс со значениями: производный, вторичный, подчинённый, под-; меньший, младший, молодой»)
Не имеет статуса и прав.
24) В быту — Вань Нодин, в миру — Вань Альлань.
Вань (др.-яо. вода; жидкость; сок; водоем, река; прибыль) — река.
Нодин (др.-яо. но «цветок; трава; талант; отборное, лучшее; тонкий, чуткий», дин «прелести, изящество; красота, блеск») — прекрасная.
Альлань (др.-яо. аль «долго, всегда; бесконечный, бескрайний, глубокий; густой, многочисленный», лань «весна; страсть; любовь; жизнеспособность, жизнь; похоть») — вечная молодость.
25) Дянь (др.-яо. слива) — слива.
26) В быту — Хэй Жоси.
Хэй (др.-яо. хозяин; владелец; главный; основной; ведать, управлять) — главный.
Жоси (др.-яо. жо «ясный; открытый, очевидный; зрение; зоркость; мудрый, си «рассвет, утренняя заря; утро; понимать, уяснять; сообщать, уведомлять») — рассвет.
27) В быту — Оу Жунся, в миру — Оу Юй.
Оу (др.-яо. белый; седой; чистый; бесплатно; напрасно, зря; траур) — белый.
Жунся (др.-яо. жун «маленький; небольшой; молодой; младший; на короткое время; недолго; ребёнок; крошка, малышка; второстепенный, неважный», ся «сокровище, драгоценность») — маленькое сокровище.
Юй (др.-яо. нефрит; драгоценность; красота; превосходный) — нефрит.
28) В быту — О Погу, в миру — О Занвань.
О (др.-яо. спокойный, тихий, мирный; покой; безопасный; здоровый) — мирный.
Погу (др.-яо. по «три», гу «потомок, дитя; сын; дочь; детёныш; плод; семя; яйцо; икра») — третий сын.
Занвань (др.-яо. зан «тонуть; оседать; тяжёлый; глубокий; сильный», вань «вода; жидкость; сок; водоем, река; прибыль») — глубокие воды.
29) Цзао (др.-яо. лошадь, конь) — конь.
Пятый сын Сендага династии Рэми(1), вошедший в мир под простым именем Ссанго(2), оказался одаренным человеком: прирожденным лицемером и гениальным стратегом. Будучи самым младшим отпрыском, случайно зачатым от служанки низкого происхождения, ставшей после этого младшей наложницей, без поддержки могущественной семьи — ее ресурсов и связей, он смог обмануть, а после уничтожить всех братьев. И в неполные двадцать лет Ссанго, взяв новое имя — Ирдан(3), взошел на трон и получил в руки разрушенную стихийными бедствиями и междоусобицей страну.
Казалось бы, убрав пять угрожающих жизни препятствий, Рэми Ирдан достиг наивысшей точки власти, а значит и возможности воплотить любые замыслы без ограничений. Но на выходе получилось, что новоиспеченный кёрькё(4) обрел еще более шаткое положение. С каждой стороны давили могущественные кланы, желающие урвать как можно больший кусок от королевской власти, также приобрести автономию, а среди простых подданных назревало восстание.
Проблемы Рэми Ирдана стали обширнее и глубже, но не зря он считался выдающейся личностью, достойной стать легендой в анналах истории. Пятый сын Сендага прекрасно разбирался в окружении и был прирожденным управленцем: не стремился самостоятельно решать все вопросы, а находил компетентных людей и отдавал им руководящие полномочия. Таким образом он оставил себе время, чтобы сосредоточиться на интригах внутри дворца, балансируя между аристократическими родами и удерживая их в выгодной для себя позиции.
Несмотря на все принятые меры, несмотря на то, что Рэми Ирдан прыгнул выше головы, этого не было достаточно, чтобы принести не то что процветание — а хотя бы стабильность каганам. Как бы ни был гениален Ссанго, как бы ни был хорош созданный им управленческий орган — это не могло остановить стихийные бедствия и истощение земли. Из «серьезных» проблема перешла в ранг «чрезвычайно опасные» — каждый год ситуация только ухудшалась, все быстрее и быстрее.
Причина и следствие — одно порождает другое, и после второе становится первым. И хотя Рэми Ирдан не знал того, но смерть кигу(5) являлась причиной медленного истощения земли, где располагалось государство Циин(6). Это был небыстрый процесс, он шел постепенно — почти тысячелетие, а в последние десятилетия достиг апогея. И приближался к тому, что в скором времени должно было погибнуть все живое — не оставив ничего, кроме бесплодной земли, яростного ветра и бескрайнего неба.
Следствием стало решение Рэми Ирдана объединиться с пханчон(7) и начать захват соседнего государства — Цихэ. Именно в этом плане кёрькё видел спасение для своего народа: возможность его выживания, а также возрождения.
Когда Хэй Жоуци осознал, что война идет на уничтожение, что каганы пришли не просто захватить — а переселиться, то обратился к последней надежде. И следствие переросло в причину для появления шики.
«А какое следствие будет порождено мной?» — именно об этом я размышляла, вдыхая морозную свежесть, наполненную ярким ароматом гари. По мере продвижения запах усиливался, и на фоне чистого, заснеженного леса казался диким, странным, тревожным.
«Этот гухэ смеет сказать, что нам не стоит…» — начал Хэй Линьчи, но осекся, когда наши взгляды соприкоснулись.
В аромате горелого уже стало возможно различить нотку жареного мяса; даже без «знания» мои спутники понимали, что оно принадлежало совсем не животным.
«Проклятые звери», — с бессильной яростью прошептал один из воинов отряда Хэй Линьчи, как и спутники, устремив тяжелый взгляд на пожарище, открывшееся взгляду после того, как мы выехали на опушку леса.
Без выражения смотря на поднимающийся в небо дым, я промолчала и направила цзао вперед; мы должны были миновать это поселение — оно заставляло делать крюк.
За дни пути чем больше я вслушивалась в гул голосов в голове, тем крепче и настойчивее становилось желание спасти — спасти хотя бы одного из тех, кто обращался к богам. Одни рассказывали мне о своих грехах и просили прощения, другие взывали к отмщению, третьи молили о чуде. И разделяя их боль, я тянулась к ним и отвечала самым отчаянным: «Я с тобой», — и хорошо, когда они умирали, поглощенные надеждой. Были и другие — те, кто понимал после безумной радости, что «с тобой» не равно «помогу», и тогда их жизнь прерывалась в еще большем отчаянье, ненависти, горе. Быть может, поэтому бог моего мира молчал?
Спешившись, я подошла ближе к кострищу, а Хэй Линьчи отдал приказ обыскать поселение.
«Аньки позаботится о вас», — проговорила я, прикасаясь к все еще теплой земле; она не отказала в просьбе и поглотила чужие тела, оставив девственную черноту.
Мой взгляд пересекся с Хэй Линьчи, и чужая ненависть заставила задержать дыхание. В этот момент я ясно осознала, никогда — совершенно без единой возможности — при жизни мне не заслужить его понимания или прощения.
Для Хэй Линьчи и его народа шики являлся спасителем; их вера взывала уничтожать, но моя суть — то, что являлось Марой — была против разрушения. Принципы, воспитание — буквально все — заставляло бороться и сопротивляться. Быть может, именно поэтому божество заключило свою силу в сосуд живого тела с сознанием, а не в предмет, которым мог воспользоваться каждый? Бог предоставил выбор — подарил право решать, как именно распоряжаться его силой. И быть может, именно поэтому его выбор пал на меня — Мару из мира, где была демократия, где люди рождались свободными.
И до того, как наши взгляды разомкнулись, я попросила воздух обездвижить Яо. Мускулы Хэй Линьчи напряглись, глаза покраснели от усилия, вены на лбу вздулись, а взгляд буквально пронзил непониманием. Но я это проигнорировала и прошла мимо — к двум воинам, волочившим умирающего кагана.
Воздух не отказал в просьбе: тело Таль Идына(8) плавно выскользнуло из чужих рук и опустилось на землю. Он зашелся в кровавом кашле, и я придержала его, терпеливо ожидая, когда приступ отпустит. Воины косили глаза, я буквально ощущала, как Яо разрывало от противоречий и вопросов, но не обращала внимания на чужой гнев и ярость. Все это не имело значения.
«Херьхе(9) слышит тебя», — мягким тоном сказала я на каганском.
Обессиленно откинувшись, Таль Идын поймал мой взгляд; его глаза увлажнились, а правая рука вцепилась в предплечье, он открыл рот, намереваясь что-то произнести, но вместо этого зашелся в новом приступе кашля.
«Херьхе говорит с тобой, — все так же ласково продолжила я, — говорит с тобой моими устами».
Несмотря на сокрушительный кашель, Таль Идын становился все слабее — даже его напряженное в спазме тело расслаблялось. А Хэй Линьчи и его воины наоборот затвердевали в борьбе с воздухом — каждый был до безумия настойчивым, словно от этого зависела его жизнь.
«Так… больно», — с трудом выдавил Таль Идын.
Аккуратно вытерев пот, выступивший на его лбу, и кровь на губах, я хотела улыбнуться, но не смогла — лицо точно парализовало в одном — безразличном выражении.
«Слышишь, Идын? Семья зовет тебя, — и, промокнув рукавом его слезы, нежно добавила: — Иди к ним».
Закрыв чужие веки, я поднялась и посмотрела на пятна крови на одежде; в этот момент земля спрятала тело, не оставив и следа. Я смогла достигнуть одного из вызывавших к богам, но это только позволило мне убедиться, что не в моей власти дать спасение. И даже несмотря на то, что каган обрел легкую смерть, груз на моих плечах не стал легче.
Стоя в центре разрушенного поселения Яо, вдыхая запах гари с постепенно выветривающимся оттенком жареного мяса, я постигла еще одно осознание: голоса в моей голове — это плата. Плата за силу, подаренную божеством.
Подойдя к Хэй Линьчи, я смело поймала его взгляд; что-то внутри шевельнулось и вздрогнуло. Я искала слова, способные одновременно объяснить произошедшее, смягчить противоречия и донести до Яо, что я следую своему пути — он не хуже того, что его народ избрал для шики. И этого уже не изменить, можно только смириться.
Вероятно, Хэй Линьчи что-то понял, поскольку его тело начало расслабляться. Воздух дал ему свободу и неожидавший этого воин едва не упал. Невероятно плавным и красивым движением он выровнял корпус, придержав при этом начавшего переступать на месте цзао; и после спешился.
«Шики… — Хэй Линьчи провел по лицу рукой, точно силясь снять напряжение, и тяжело выдохнул. Устремив на меня сложный взгляд, он молчал какое-то время, а потом попросил: — Спасите Яо».
На краткое мгновение мне захотелось не быть Марой, а стать безликим оружием. Я понимала спутника — отчаянье его народа ни на миг не умолкало в моей голове. Но одна такая слабость означала, что я сделаю шаг на пути шики и уже не смогу вернуться.
«Спасу, — пообещала я и добавила: — от этой войны».
Снова тяжело выдохнув, Хэй Линьчи долго вглядывался в мои глаза, ища то ли признак обмана, то ли ответ, способный разрешить его сомнения. Мое лицо по-прежнему оставалось непроницаемо, а в глазах не было ни лжи, ни ответа.
После этого разговора мы ехали прямо к Юхо — последнему оплоту Яо; городу, который окружила армия захватчиков. И я делала все возможное, чтобы на нашем пути не встречались патрули северного народа, а также чтобы мы смогли добраться как можно быстрее.
«Вы не станете убивать каганов», — утвердительно произнес Хэй Линьчи ночью, когда до Юхо оставалось несколько суток пути.
Мельком взглянув на его напряженную, готовую к атаке позу, я промолчала. Это не было чем-то удивительным, после того случая с Таль Идыном я почти все время держала рот закрытым. Я не имела уверенности, что произнесенные слова не свяжут долгом — необходимостью подчиняться и следовать сказанному. В моем мире волшебные существа не умели лгать и не любили давать обещания, потому что были вынуждены воплотить последнее даже против своей воли. Я не знала, было ли так в этом мире, и не хотела рисковать. Свобода — вот основа Мары и одного обещания уже достаточно, чтобы я чувствовала себя загнанной в угол.
«Они зло!» — ожесточенно прошептал Хэй Линьчи, подавшись ближе.
И он повторил сказанное когда-то ранее, что каганы — воплощение скверны и ведет их яростный бог, требующий жертвоприношений. Что в них нет ничего светлого, и ненависть их губит даже природу, и именно поэтому северный народ пришел в земли Яо. А когда воин замолчал, усталость от бессилия развязала мой язык и вырвалась со словами:
«А вы не зло?»
Смотря на меня с комком неразличимых эмоций, Хэй Линьчи отчеканил:
«Не мы пришли в их земли, не мы сжигаем, грабим и убиваем, не мы сгоняем в рабство!»
Я знала, что его правда именно такая, но «знание» показывало мне и другую сторону. И поэтому хоть и понимала чувства Хэй Линьчи, желания его сердца, но не могла согласиться.
«Не вы, — воин вскинулся, думая что смог, наконец, достучаться; но раз фраза начата, то я не посмела остановиться: — Но и Яо не знают пощады и точно так же убивают, насилуют и не щадят даже детей».
«Они это заслужили», — отвернулся Хэй Линьчи.
«Они такие же люди, как и вы», — я ссутулилась, смотря на темный снег под ногами; от него не тянуло холодом, и под лунным светом он казался россыпью блестящих сокровищ.
«Разве того, что вы увидели, было недостаточно? — удушливо прошептал Хэй Линьчи. — Что еще нужно показать, чтобы вы осознали: каганы — зло?»
Отвернувшись, я запрокинула голову и посмотрела на усыпанное звездами небо. Расположение созвездий отличалось от того, что было в моем мире — но я по привычке искала знакомые линии.
«Есть ли в этом мире хоть один невиновный? — едва слышно спросила я, а потом взглянула на Хэй Линьчи: — Если все каганы и цэцзао умрут, обретете ли вы счастье?»
Ничего не ответив, Хэй Линьчи отошел в сторону, а я продолжила разглядывать звезды, прочерчивая невидимые линии, и слушать голоса в голове. Я — Мара никогда не смогу принять нормы этого мира, а он не сможет принять меня. У каждого была своя правда и моя не могла изменить чужих суждений.
Следующей ночью я попросила воздух, чтобы мои спутники сладко и долго спали, и ушла от них. Лес не отказал в просьбе уберечь сопровождавших меня Яо и на время скрыть от северного народа — поэтому мой шаг был легок, а сердце спокойно. Путь в одиночестве продлился недолго — буквально к полудню я достигла патрульного отряда каганов. Дав себя заметить, я остановилась в ожидании; вскоре несколько воинов оказались рядом. Поймав взгляд главного в этой группе, я попросила воздух обездвижить нападавших и сказала:
«Проводите меня к кёрькё».
Смесь эмоций во взгляде Ёнлон Сэка(10) конфликтовала с тем образом, что находился в мыслях. Напомнив себе, что сейчас для него являюсь странным, пугающим врагом, я подошла ближе к воину, подхватила его ладонь и приложила к выжженному отпечатку на лице.
«Слушай».
И Ёнлон Сэк прикоснулся к мольбам своего народа; он закричал, но звук так и не вырвался — воздух до сих пор держал его неподвижным. Отпустив чужую руку, я повторила:
«Проводи меня к кёрькё, Ёнлон Сэк. Посланнику Херьхе есть что ему сказать».
Я не удивилась, когда воин безоговорочно подчинился: посадил на своего пха(11) и пришпорил его, увозя нас прочь от застывших в изумлении подчиненных.
«Тебе не о чем переживать, — произнесла я, чувствуя, как напряжен Ёнлон Сэк. — Танрохе(12) ищет мира».
«Мира?» — едва слышно переспросил он.
Прикоснувшись к его ладони, добавила:
«На этой земле нет существа сильнее. Танрохе могла убить вас еще до того, как Мён Чхило(13) ее заметил. Но все же ты жив и сейчас танрохе говорит с тобой».
Отчасти это примирило воина с текущей ситуацией; дальнейший путь прошел в молчании. А когда мы добрались до лагеря союзных войск, я произнесла:
«Оставь сомнения, Ёнлон Сэк», — и снова обратилась к воздуху, и он не отказал — сделал меня невидимой для глаз людей. И пока я шла мимо каганов и пханчон, то смотрела в чужие лица, ища подтверждение словам Хэй Линьчи, но не находила. Хэдангу был неправ: здесь было не более зла, чем в каждом человеке, здесь было ровно столько насилия, сколько в каждом смертном этого мира. Я по-прежнему не могла оправдать ожиданий Яо — совершить массовое убийство.
Когда моя фигура появилась из ниоткуда в шатре кёрькё, реакция Рэми Ирдана была мгновенной: он, молниеносно выхватив из ножен ятаган, устремил лезвие к моей шее. Поймав сталь пальцами, я попросила воздух обездвижить правителя каганов.
«Война закончится здесь и сейчас, Ссанго».
Взяв его свободную ладонь, я приложила ее к выжженному отпечатку. Слушая голоса, ощущая божественную мощь, скованную моим телом, захлебываясь в немом крике, кёрькё смотрел на меня, но не видел.
«Ты слышал все молитвы, Ирдан, — сказала я, после того как отпустила его руку. — Ты слышал мириады голосов, они говорили на разных языках и взывали к разным именам. И ты ощутил, не так ли? Все молитвы обращены к одной сущности — у бога тысячи имен…»
Воздействие на разум кёрькё оказалось мощным: он задыхался, его вены вздулись, а на лбу выступили капельки пота. В чужих глазах было только мое отражение и полное отсутствие мыслей и эмоций; я знала, что ум Рэми Ирдана остер, и отчасти была напугана этой пустотой.
«Яо воззвали к божеству, — продолжила говорить я. — И Херьхе отправил танрохе в земной мир, даровав право быть его дланью и гласом. Танрохе здесь, чтобы услышать твой голос, как сказали его Яо. Они молили уничтожить твой народ — избавить их край от захватчиков. Но танрохе также слышит, как взывают ваши женщины и дети, как молят об урожае. И танрохе может откликнуться — сделать твою землю плодородной. Но для этого кёрькё должен остановиться и отказаться от захваченных земель».
Я видала: Рэми Ирдан колебался, он зашел так далеко, он смог достичь невозможного и отступить сейчас — вернуться в мертвые земли — находилось для него за гранью понимания. И я знала, что он поймет только силу — реальную угрозу. Ему нужны доказательства, то, что он услышал — недостаточно.
«Разорви союз с пханчон и уходи в родной край. Танрохе пойдет с кёрькё и вернет жизнь его земле».
Не отрывая взгляда от Рэми Ирдана, я воззвала к земле и семечку ильгито(14), скрытому под ней. Взмолилась о том, чтобы почва напитала его силой и оно выросло. И тут же земля под нами вздыбилась — проклюнулся росток, на глазах становясь все больше и выше, пока не превратился в полноценное дерево с сочными плодами. Я сорвала один и вложила в ладонь Рэми Ирдана, спросив:
«Жизнь или смерть?»
И его глаза ответили: «Жизнь», — а я попросила воздух отпустить воинов, застывших у шатра; как только они услышали подозрительные звуки, то тут же попытались проникнуть внутрь.
«Не сметь! — приказал Рэми Ирдан, когда его охрана с обнаженным оружием ворвалась в шатер. — Все вон!»
Склонив головы, воины отступили, а кёрькё, крутя в руках плод, принялся разглядывать дерево. Его глаза немного щурились, на губах лежала полуулыбка; и сколько бы я ни вглядывалась, никак не могла понять, какие мысли находились в чужой голове.
«Этого чуда мало, дари(15)», — послав мне усмешку, Рэми Ирдан звучно откусил от красного плода.
«Пханчон скоро уйдут, — безэмоционально пообещала я и добавила: — Отпусти пленных Яо».
Мимолетно посмотрев на меня, Рэми Ирдан углубил ухмылку. Я видела: он хотел высказаться и весьма нелестно, но смог сдержаться. Для него это было дико — еще более немыслимо, чем развернуть войско и уйти в родной край. Это было равноценно тому, чтобы людям в моем мире сказали: «Освободите всю технику, которой пользуетесь, и признайте, что тостеры, пылесосы, холодильники и прочее имеет разум». Здесь рабство было естественной частью общества. Здесь человека, не имеющего рабов, считали несостоятельным — подобных людей не уважали и презирали. Как в моем мире доход и работа являлись определителем социального статуса, так и здесь количество рабов стало отправной точкой для определения чужого богатства и успеха.
«Твое мышление, дари, довольно необычно», — в конце концов произнес он, откладывая фрукт.
«Наш путь будет легок и быстр», — пообещала я, оставив эту тему.
В шатер вошел один из охранников и, склонившись, передал, что патрульный командир срочно желает рассказать кёрькё нечто важное. Прищурившись, Рэми Ирдан махнул рукой, дозволяя воину войти; через пару мгновений в шатер влетел Ёнлон Сэк. Увидев меня и ильгито, находящееся позади, он замер, а потом перевел пораженный взгляд на правителя. Опомнившись, он упал на колено и сложил руки в приветственном жесте:
«Этот недостойный выражает почтение кёрькё!»
Рэми Ирдану хватило одного взгляда на Ёнлон Сэка, чтобы понять: последний тоже соприкоснулся с божественной силой.
«Это ты привел дари, — воин склонил голову ниже, признавая сказанное, а я осталась без движения, наблюдая. — Раз так, то на твои плечи ляжет забота о ней», — он махнул рукой, позволяя Ёнлон Сэку удалиться.
Сдавленно поблагодарив кёрькё за милость, воин попятился назад, а потом и вовсе скрылся за пологом. Поймав взгляд Рэми Ирдана, я чуть склонила голову и попросила воздух сделать меня невидимой.
Для правителя каганов у меня был пряник — я могла даровать ему равноценный обмен, но для пханчон остался только кнут. И как бы мое сердце ни обмирало, как бы ни противилась натура, я по очереди посетила пятерых вождей, заставив каждого вдохнуть дурманящий воздух и услышать мой шепот. Точно червяк, поедающий яблоко, я проникала в их сердца и нашептывала ужасы, призывая срочно разорвать союз с каганами и вернуться в родные края. И картины кары в случае непослушания беспощадным потоком атаковали чужой разум. Чтобы закрепить впечатление, подобно божеству, наделившего мое тело силой, на лбу каждого я оставила по отпечатку большого пальца.
С последним вождем племени уррюк(16) произошла именно то, чего я так отчаянно страшилась. Мой шепот разбивался о его волю, он не поддавался и, точно скала, противостоящая могучим волнам, оставался непоколебимым. Смотря в его суть, видя последствия, я понимала, что должна решить: одна жизнь или мириады. Столкновение воль свело Кечдара(17) с ума — его рассудок повредился.
«Хоть один невиновный?» — тяжело спросила я и закрыла глаза, но даже так продолжала видеть пускающего слюну вождя уррюк.
Закрыв веки Кечдара, я оставила отпечаток большого пальца на его лбу. К своему удивлению, я ничего не ощутила, внутри все словно окаменело. Что-то ушло из меня вместе с разумом Кечдара. Одна жизнь в обмен на сотни тысяч? Оправдывало ли меня это? Нет, только позволяло объяснить мотив и понять поступок.
«Вожди пханчон скоро придут», — обозначила я, появляясь перед Рэми Ирданом.
Не отрываясь от разглядывания ильгито, кёрькё хмыкнул и спустя несколько мгновений произнес:
«Мне достаточно посмотреть на человека, чтобы понять то, что им движет. Но тебя, дари, я совсем не понимаю».
«Танрохе стремится к миру», — равнодушно ответила я, подходя ближе.
Коротко усмехнувшись, Рэми Ирдан покачал головой и более ничего не сказал; а я села в медитативную позу, ожидая дальнейшего развития событий. Прошло совсем немного времени, как шатер кёрькё наполнился шумными спорами. На мое тело, застывшее в неподвижности, как и на дерево, косились. Вождь барук(18) даже хотел подойти и прикоснуться, но я открыла глаза и посмотрела на него, обронив короткое:
«Время истекает», — и попросила плоды истлеть.
В этот момент я, как никогда, была близка к образу шики. Только имея твердую волю и непреклонное намеренье, я могла добиться успеха — каждый находящийся в шатре должен был ощутить угрозу. Ясную и четкую угрозу своей жизни — понять, что предоставленный мной выбор — на самом деле принуждение к одному варианту и не терпит несогласия.
На рассвете пханчон оставили лагерь союзных войск, а Рэми Ирдан объявил, что каганы возвращаются домой.
«Херьхе отправил к нам танрохе. И ее устами сказал, чтобы мы вернулись домой, его длань возродит нашу землю! — прогремел голос Рэми Ирдана над головами склонившихся людей, усиленный по моей просьбе воздухом. — Нам более нет нужды быть здесь — время вернуться к женам и детям!»
Воины были готовы бунтовать — многие не были согласны и хотели остаться на этой плодородной земле. И я обратилась к снегу и попросила его растаять, землю стать твердой, а семена, заключенные в почве, взойти и дать плоды.
Это чудо купило немного времени. Но никакие дары не могли изменить чужое предубеждение, и я была той, кто затмила разум кёрькё и заставила его отступить у самой победы, в довершение всего — отказаться от того, что они уже считали своим.
Когда прошло восемь дней, и мы достаточно отъехали от Юхо, я попросила воздух усыпить народ каганов, а металл — освободить пленных Яо. Воздух выполнил еще одну просьбу и разнес мой голос всем рабам.
«Уходите, — говорила я им. — Земля скроет ваши следы, а лес защитит от каганов».
И видя, что не все последовали этому пожеланию, я попросила воздух передать новые слова:
«Уходите и не трогайте северный народ. Или я дарую вам иную свободу!»
Как и в моем мире, не все люди готовы воспользоваться шансом и спасаться — они желали большего, они были наполнены яростью и гневом. И больше, чем даровать им свободу, мне хотелось излечить их сердца и вернуть покой. Жить в ненависти, просыпаться с неугасающей болью — разве такой путь можно пожелать хоть кому-нибудь?..
Не все вняли моему предупреждению, и я, в который уже раз, обратилась к воздуху — не позволить Яо навредить захватчикам — и он не отказал. Бывшие пленники не смогли ни убить, ни поджечь лагерь, и, сдавшись, ушли, а я не смогла воплотить свою угрозу и отнять жизнь. Это стало очередной моей ошибкой и за нее, как всегда, заплатили другие — но произошло это много-много позже.
Наутро Рэми Ирдан призвал меня к ответу. Злость его людей становилась все больше и для того, чтобы они презрели приказ кёрькё, оставалось совсем немного. Пока я шла к его шатру, меня прожигали враждебными взглядами, за спиной раздавались резкие слова, но отклика не было — каганы имели право не принимать мой путь и не считать навязанное Рэми Ирдану решение спасением. У них, как и Яо, была своя правда и не мне ее осуждать.
Стоило поднять тяжелый полог, как хмурый Рэми Ирдан встретил меня неприветливым взглядом, сказав короткое:
«Дари».
И в этом слове скрывалось многое: гнев, смирение, усталость, а также сила.
«Яо ошиблись, призвав тебя», — мотнул головой он, когда его люди покинули шатер.
«Они молили о спасении», — согласилась я.
«А следовало о возмездии», — тонко улыбнулся Рэми Ирдан, прищуриваясь.
«Наш путь будет легким», — напомнила ему и просила семена деревьев взойти и установить непроходимую преграду. За пределами шатра раздались крики, земля задрожала, а пространство наполнилось гулом; один из воинов, откинув полог, вбежал внутрь и шепотом поведал Рэми Ирдану о происходящем. Выслушав, он устало вздохнул:
«Дари», — тем самым давая дозволение уйти.
За то время, пока я ехала с народом каганов, помимо сдержанной враждебности, осуждения и неприязни, были и светлые моменты. Ёнлон Сэк — командир ответственного за меня отряда — несмотря на все происходившее, оставался учтив и вежлив. Быть может, соприкосновение с божественной силой что-то в нем изменило, а возможно, он относился к той категории мудрых людей, что хоть и не могли понять чужую философию, но умели относиться к ней почтительно. Он не разделял моих взглядов — но уважал за силу духа и стремление сохранить свои ценности и бороться за них до самого конца. И я была ему признательна, как может быть благодарен человек, что не заслужил чужой доброты, но все же ее получил.
«Яо — отчаянный народ, раз решился призвать в мир подобную силу, — как-то сказал Ёнлон Сэк, расположившись рядом. И, не дождавшись от меня ответа, добавил: — Сомневаюсь, что они примут смирение».
Зная, что он прав, и не имея ни одного слова утешения, я склонила голову. «Знание» предупреждало о приближающейся опасности — Хэй Жоуци, повелитель народа Яо, не смог отпустить жажду мести. Дочь жреца — Чжу Жунвао(19) готовилась воззвать к Аньки с просьбой о новом посланнике, но в этот раз не для спасения, а для отмщения. И снова Яо были готовы заплатить кровью и жизнью за приход шики. Мало молить — именно добровольная жертва служила тем, что принуждало божество откликнуться.
В одну из ночей дочь жреца достигла вершины горы Сяотэ(20) хребта Алитэ и пронзила свое сердце ножом, отдавая жизнь и прося о новом посланнике. И Аньки отозвался — разве мог он проигнорировать зов своего потомка? — все вокруг завибрировало от боли — я содрогнулась от муки — в мир вошел новый шики.
Связь возникла мгновенно: я видела шики так же четко, как он меня — отпечаток ладони на его лице полностью соответствовал моему. Я и второй посланник успели обменяться взглядами — «знанием», а потом связь исчезла. Алекс, как и я когда-то, потерял сознание от боли.
Приход нового шики принес смятение в мое сердце — будущее, до того ясное и четкое, пусть и ограниченное восприятием Мары, вдруг исчезло. Я больше не могла увидеть, каким будет развитие событий. Впрочем, возникшая неуверенность не подорвала решимость; через сутки я, попросив воздух скрыть тело, оставила войско каганов и устремилась к долине Янмаль(21) — эпицентру, откуда распространялось посмертное проклятье земного сына Аньки. Добравшись до места, где умер кигу, я отдала всю божественную силу земле каганов и утратила разум.
1) Полное имя кагана состоит из двух частей: первой идет родовое имя, второй — личное имя.
Рэми (имя рода) Чхольсо (имя человека).
При восхождении на трон новоиспеченный король выбирает себе личное имя, под которым войдет в анналы истории. Его личное имя, данное при рождении, становится запретным, и разрешено к употреблению только с его дозволения и только царственной семьей.
Рэми Чхольсо, будучи королем Сендага династии Рэми.
Рэми (др.-каг. создатель, основатель) — основатель.
Чхольсо (др.-каг. чхо «первый», льсо «ноль; абсолютно; полностью; дух») — процветающий.
Сендага (др.-каг. сен «главный; основной», да «префикс со значением «характерный», «связанный с чем-либо», «пребывающий в данном состоянии», га «степень; мера; предел; грань; догма») — ведающий.
2) Ссанго (др.-каг. ссан «пять; ладонь; сфера влияния», го «сын; наследник») — пятый сын.
3) Ирдан (др.-каг. ир «стебель; прут; упорство, настойчивость, да «префикс со значением «характерный», «связанный с чем-либо», «пребывающий в данном состоянии», ан «тк. в соч. мужчина; супруг, муж») — настойчивый муж.
4) Кёрькё (др.-каг. кё «король; царь; монарх», рё «верх; вершина; старший; более; вне») — дословно «король над королями», имеет значение «величайший из королей».
5) Кигу (др.-яо. дитя бога: кии «бог, божество; необъяснимый, чудесный, волшебный; жизнь; живость, энергия», гу «потомок, дитя; сын; дочь; детёныш; плод; семя; яйцо; икра») считается земным сыном Аньки.
6) Циин (др.-каг. последняя страна: ци «тк. в соч. в результате; в конечном счёте; в конце концов; наконец; в итоге», ин «государство; страна») — государство каганов, расположенное на северо-западной части континента Ци.
7) Пханчон (др.-каг. быстрые мужи с конями: пха «лошадь, конь», ан «тк. в соч. мужчина; супруг, муж», чон «быстрый; скорый; поспешный») — собирательное название полукочевых племен, проживающих в юго-западной части континента Ци. Яо называют их цэцзао (др.-яо. на коне: цэ «верхний, верх, сверху; первый; над», цзао «лошадь, конь»).
8) Таль Идын
Таль (др.-каг. черта; линия; контур; связь; лучи) — луч.
Идын (др.-каг. и «мягкий; добрый; кроткий; ласковый; тихий; нетерпкий; неострый; легкий», дын «мир; свет; вся жизнь; очень») — добрый свет.
9) Херьхе (др.-каг. хе «бог, божество; дух», рё «верх; вершина; старший; более; вне») — дословно «божество над божествами», главное божество верхнего мира каганского пантеона.
10) Ёнлон Сэк
Ёнлон (др.-каг. ён «холод; мрачность; угрюмость», лон «плач; стучать; свистеть; хрустеть; скрипеть») — зима.
Сэк (др.-каг. «кисть; рука; усилие; сила; мощь») — сильный.
11) Пха (др.-каг. лошадь, конь) — конь.
12) Танрохе (др.-каг. тан «кисть; рука; сила; мощь», ро «дорога; путь; роль; метод, способ; в процессе…», хе «бог, божество; дух») — рука божества. Вместе «тан» и «ро» имеют переносное значение «оказание помощи или нанесение ущерба», поэтому можно также перевести, как божественная помощь или бедствие.
13) Мён Чхило
Мён (др.-каг. слышать; воспринимать; иметь эффект; действовать) — слышать.
Чхило (др.-каг. чхи «воля; намерение; смысл; значение; важность», ло «небо; бог») — воля небес.
14) Ильгито (др.-каг. иль «префикс со значением «чрезмерный; излишний», ги «плод; фрукт», то «тяжелый; громоздкий; грузный; дерево») — яблоня.
15) Дари (др.-каг. да «женщина», ри «человек») — женщина.
16) Уррюки (др.-ур. кочевник: ур «степь», рюк «мужчина; житель; человек») — кочевое племя, проживающее в юго-западной части континента Ци.
17) Кечдар (др.-ур. кеч «сила; энергия; мощь; перен. возможность, состояние», дар «страсть, задор, пыл; желание, охота, влечение, стремление, побуждение») — дословно «находящийся в состоянии стремления».
18) Баруки (др.-бар жители гор: бара «гора, холм», ур «муж, мужчина») — полукочевое племя, проживающее в юго-западной части континента Ци.
19) В быту — Чжу Жунвао.
Чжу (др.-яо. внук; правнук, прямой потомок (по мужской линии); молодые побеги, ростки; молодой, маленький, мелкий) — потомок.
Жунвао (др.-яо. жун «маленький; небольшой; молодой; младший; на короткое время; недолго; ребёнок; крошка, малышка; второстепенный, неважный», вао «цветок; цветной; расписной; узорчатый; пёстрый; брызги; осколки») — маленький цветок.
20) Сяотэ (др.-яо. «гора восхода»: сяо «выходить, выезжать; появляться, показываться, возникать; производить», тэи «гора, холм») — одна из самых высоких гор хребта Алитэ, расположенная в восточной части. Согласно легенде шесть священных пиков возникли от тела первого Яо, из-за своего особенного положения Сяотэ считается головой.
21) Долина Янмаль (др.-каг. бедствие: ян «обратный; противный; префикс, добавляющий значение «противоположный» или «нарушенный», маль «зеркало; отражение») — располагается в северной части континента Ци и окружена горной цепью Чальто (др.-каг. высокий лес: ча «высокий; возвышенный», льто «лес; роща; заросли»).
Я оказалась везде — но в то же время меня не было. Я находилась во всех уголках этого мира, где звучали молитвы и «знание» было открыто мне настолько широко, насколько это вообще возможно. Я — Мара фактически не существовала, устремление, позволяющее мне оставаться ей, исчезло.
А когда разум вернулся, то оказалось, что прошло уже шесть с половиной месяцев, а я ношу под сердцем дитя. Ребенка, что был зачат против моей воли в насилии, и о существовании которого я даже не знала. Отдавая божественную силу, я была уверена, что вернусь к изначальному состоянию — моя тело функционировало за счет силы бога — стану мертвой. Но в одном теле оказалось две жизни; божество даровало силу не только мне, но и ребенку, и именно он позволил мне продолжать жить.
А потом я увидела Алекса, а он меня — и его взгляд был наполнен холодом и злостью. И «знание» открыло мне больше, чем я хотела бы знать. Пусть я смогла уйти от предназначения, которым сковал меня народ Яо, но это имело последствия. За то время, пока я утратила личность, Алекс, став оружием Яо, уничтожил войско каганов и захватил их города и земли.
Второй шики боялся соприкасаться со «знанием» — он ощущал в нем присутствие моей сущности. Быть может, именно это и стало причиной того, что он остался Алексом — человеком с божественной силой, которую считал магической, и отсутствием «знания». Следствием стало, что он не мог отделить искаженную правду от истины и в суждениях полагался на собственные логические построения. Алекс знал только версию событий с ракурса Яо и не видел полной картины.
Второй шики был силен, как может быть чудовищен человек, без остатка поглощенный идеей. Он не просил, как я, а брал силой; не предлагал выбор, а заковывал в рамки своих желаний. Он был невероятно могущественным — и без сожалений нес смерть. И с тем Алекс имел слабость — был немощен, как может быть убога личность, упивающаяся своей исключительностью и не понимающая, что на самом деле она заменима. Хэй Жоуци уловил главное — второй шики отчаянно желал быть особенным и нужным. И Яо дали ему это ощущение и прочно заковывали в кандалы.
«Так ты жива», — именно такими стали его первые слова, обращенные ко мне; в ответ я промолчала, и связь с ним разорвалась — Алекс исчез из поля зрения.
За тот миг, что мне удалось соприкоснуться со вторым шики, я отчетливо поняла, что до тех пор, пока он сам не вернется в «знание», ни одна моя фраза или действие не смогут изменить его суждений.
Мое решение не стало панацеей: оно спасло одних, но привело к гибели других. И я понимала, что это нужно принять и не корить себя — для того чтобы полностью избавиться от насилия, нужно уничтожить всех людей. Пока они есть — будут и войны.
Прижав руки к выросшему животу, я сфокусировала взгляд в настоящем. Вокруг кипела жизнь: все цвело, земля ожила не только от губительного проклятия земного сына божества, но и от зимы. Рядом порхали стрекозы, летали мушки, ветер, играя с листьями, доносил невероятный аромат леса, а птицы и звери наполняли слух приятным шумом.
«Знание» не открывало будущего — перед глазами стояло только прошлое. Видимо, наличие одного шики в этом мире нивелировало возможности другого. Одновременно это даровало мне облегчение и в то же время пугало — я могла полагаться только на свой ум и знание человеческой природы при принятии решений.
Стремясь уйти как можно дальше, я направилась еще глубже на север — в горы Чальто(1), туда, где властвовала дикая природа. Все внутри меня гнало и заставляло спешить — найти как можно более защищенное место, где мое дитя окажется в безопасности.
«Тебе не скрыться, — говорил Алекс, пока я пробиралась через лесную чащу, которая уже сотни лет не знала ноги человека. — Я все равно тебя найду и поймаю», — не уставал повторять он, пока я путала свой след в горах.
Я не знала, как показать Алексу, что все намного сложнее и с тем проще — что жизнь священна и мы — те, кто владел силой бога — должны быть вне мира людей. Хотя нас назвали посланниками божества, но мы не являлись теми, кто имел право управлять чужой жизнью или смертью. Хоть у нас и была мощь, но мы не должны ее использовать. Ведь наша сила — это не только привилегии, это, прежде всего, ответственность. И ни я, ни Алекс не были справедливы в суждениях — мы были всего лишь людьми с индивидуальной симпатией и антипатией. Алекс оставался глух и слеп, он не хотел быть вне — он желал владеть этим миром и людьми, живущими в нем, по праву сильного.
Я шла со свойственным мне упорством и мужеством, которого у меня было слишком мало. Мое дитя с каждым днем росло все больше и затрудняло путь, но ни одно препятствие не могло меня остановить. Инстинкт говорил скрыться, спрятаться — найти безопасное место, пока еще есть время.
Мой сын родился в глухой чаще — ранней осенью. Появился на свет, как все дети — из муки и боли. Его крик слышали только лесные звери, и первой его согрела волчица. Она вылизала его от моей крови, укрыла телом и накормила своим молоком; а еще неожиданно напомнила о том, за что я боролась. О тех идеалах, что утратили яркость под грузом чужих криков, о том, к чему я стремилась, но постепенно перестала из-за ненависти людей этого мира. Моей воли больше не было достаточно, чтобы идти дальше. Я — Мара признала поражение и была готова принять кару. И то, насколько она была заслужена, утратило значение.
«Я уже близко», — сказал Алекс ночью.
«Ты всегда рядом», — ответила я мысленно.
Услышав в голове мой голос, Алекс растерялся, а потом связь разорвалась, и я не смогла узнать, какой именно была его дальнейшая реакция.
Оставив своего сына волчице и попросив лес и существ, в нем живущих, чтобы они позаботились о нем, я устремилась к берегу океана. Во мне горела надежда, что именно это даст моему ребенку возможность выжить; быть может, именно так его судьба станет свободной от чужой воли, а имя не будет связано с божеством. Я спешила, делая крюк, чтобы запутать преследователей и те не смогли найти спрятанное дитя. Алекс находился недопустимо близко — нас разделяло буквально несколько суток пути.
«Это бессмысленно, Мара, — устало произнес он следующей ночью, смотря, как и я, на усыпанное звездами небо. — Остановись, тебе не скрыться».
Переведя на него взгляд, я сохранила молчание. Мое лицо по-прежнему оставалось неподвижным, словно я стала зверем и могла выражать эмоции только глазами.
«Затянется погоня на сутки-другие и что? Все равно итог один», — успел добавить Алекс, прежде чем исчезнуть.
Даже полдня имели значение — это означало, что я буду дальше от места, где спрятано мое дитя, и второму шики станет сложнее его найти.
Преследование закончилось на берегу океана — ледяная вода омывала мои ноги, когда Алекс остановился на небольшом расстоянии и предупредил:
«Давай без глупостей, Мара».
Смотря на горизонт, где водная гладь сливалась с небом, я была готова расстаться с жизнью. И не планировала бороться, хотя дарованная сыном божественная сила могла поднять воды, разверзнуть землю и призвать магму — так недопустимо много. Я знала, что могу противостоять Алексу и убить его, он был слишком ограничен в восприятии, и это делало его слабым.
Через мгновение меня окружили энергетические жгуты, отрезая от мира и заключая в клетку. Медленно повернув голову, я взглянула на Алекса — и тут же чужая сила прижала мои колени к песку и заломила руки за спину.
«Ты думала, я убью тебя? — его колючий взгляд пронзил холодом. Надменно фыркнув, Алекс помотал головой и пояснил: — Тебя ждет суд. Яо решат, как с тобой поступить».
Отвернув голову, я вернула взгляд на горизонт; солнце уже скрылось, но небо все еще хранило яркую палитру красок. Почему-то сердце сжималось от боли и отдавало удушающим чувством бессилия.
Запястья и щиколотки, точно кандалы, обвязали тонкие жгуты силы Алекса. От концентрированной мощи, заключенной в яркую нить, исходил едва уловимый потрескивающий звук и тянуло то усиливающимся, то ослабевающим жаром. Подчинившись давлению, я подошла к Алексу и опустилась на колени. Рассматривая меня, он хмурился и раздражался все сильнее.
«Где твой ребенок?» — спросил он, когда пространство погрузилось в сумрак.
«Хочешь стать детоубийцей, Алекс?» — из-за длительного отсутствия практики голос оказался резким и хриплым.
Лицо Алекса исказилось, но, к своей чести, он не стал спускать злость на меня, только сжал кулаки и на какое-то время закрыл глаза. Пока он искал успокоение, мир окончательно погрузился в темноту. От воды тянуло холодом, где-то вдалеке были слышны крики чаек, и на мгновение мне показалось, что сейчас все завершится. Моя история — путь Мары закончится на этом влажном песке, на краю континента, и больше…
«Ты действительно ужасна, — открыв глаза, выговорил Алекс. — Даже звери неспособны бросить своих детенышей».
Взмахнув руками, второй шики создал огненные шары, и те закружили рядом, освещая берег. Из-за постоянно меняющих положение теней Алекс выглядел словно демон, пришедший из ада. И я невольно задалась вопросом, кем именно мы были для людей этого мира? Они называли нас шики, но действительно ли мы посланники? Фактически что Алекс, что я, что мое дитя были всего лишь ожившими сосудами, содержащими чужую силу. Но ни у одного из нас не было руководства от божества, что именно делать и как — мы были свободны и вольны следовать собственным суждениям при принятии решений. Единственное ограничение — наша нравственность.
Вероятно, в глазах Алекса я выглядела не лучше — второй шики быстро отвернулся и приказал следовать за ним. По лесной чаще мы двигались четыре дня — а потом вышли к тому месту, где ожидал отряд Алекса. Там же находилась и повозка с металлической клеткой, что должна была доставить меня в Циин-ми(2).
«И зачем ты убегала? Столько времени из-за тебя потерял», — посетовал Алекс, когда запряженная цзао потянула повозку по дороге, созданной вторым шики.
Закрыв глаза, я проигнорировала его слова. За время пути я еще больше погружалась в чужие крики и мольбу, игнорируя мир вокруг и происходящее. В поисках искупления я хотела достигнуть предела боли и покарать себя за то, что оставалась Марой — бесполезным человеком, не отпускающим свои принципы.
«Зачем ты бросила своего ребенка?» — как-то спросил меня Алекс, устав от сомнений и противоречий. Он не раз задумчиво рассматривал меня, словно искал ответы на внутренние вопросы, но не находил; и до сих пор не обращался к «знанию», отвергая его.
В ответ я промолчала. Алекс поинтересовался не в поисках правды или желания разобраться, а потому, что ему хотелось вернуться в уютный мир иллюзий и простоты. Ему не были нужны причины и обоснования другой стороны — а хотелось услышать подтверждение, что его мир по-прежнему стабилен.
После этого вопроса Алекс все чаще оказывался рядом с моей клеткой и в разных формулировках спрашивал о магической силе. Его интересовало то, как я ей управляю и каким образом применяю; второй шики видел последствия, но не сам процесс и очень хотел разобраться. Его не смущало ответное молчание, скорее подстегивало развивать размышления. Как-то ни странно, но Алекс ощущал ко мне близость куда большую, чем к людям это мира. Для Яо он был могущественной фигурой — с подобной не дружили, перед такой падали ниц. И поэтому он тянулся ко мне — единственному существу, что слушало его и видело в нем человека, а не шики.
«Теперь ясно, почему ты забралась так далеко, — поделился он, морщась от гула молитв; чем ближе мы подъезжали к людям, тем громче становились голоса. — При таком шуме совершенно невозможно заниматься проектами».
Доверие Алекса возросло, и он откровенно делился собственными разработками, уловив, что концепции использования божественной силы у него и у меня разные. Иногда он совсем раскрепощался и говорил о нашем мире. Ностальгически погружался в воспоминания и мечтал о возвращении. И мои губы не раз вздрагивали, но я проглатывала слова о том, что мы умерли. Ни Алекс, ни я не могли вернуться — наши тела функционировали за счет силы божества. «Знание» было в Алексе, а он был в нем, и как только Алекс пожелал, то увидел бы истину — а до тех пор не мне лишать его счастливой слепоты.
Быть может, именно благодаря ему я не сошла с ума?.. Как я была нужна Алексу, так и он был нужен мне — словно опора, позволяющая и дальше стоять под грузом, давящим на плечи.
Через две недели наш путь пересекся с караваном работорговцев. Вереница женщин, мужей и даже детей была закована в кандалы с единой цепью. Процессия двигалась медленно — неспешно, но и с тем не останавливалась ни на мгновение: если один из пленников запинался, другим приходилось его поднимать. Звучные удары кнутов охранников обрушивались на тела, понуждая не нарушать строй — они не разбирались: попадало всем.
Нахмурившись и сжав губы в тонкую линию, Алекс отвернулся, а я продолжала смотреть; у меня не было права прятаться от последствий. Неожиданно невольник, поравнявшийся с клеткой, вдруг поднял взгляд и посмотрел прямо на меня. От лютой — пробирающей до самых костей — ненависти мое дыхание на миг сбилось, но потом снова стало размеренным.
«Юнальри(3)», — выплюнул он и даже дернулся в мою сторону, но подъехавший охранник взмахнул плетью — и ее удар заставил пленника вскрикнуть и изогнуться от боли, забыв о попытках приблизиться. Более не обращая на меня внимания, он, сжавшись, продолжил брести вперед.
Даже когда караван скрылся, я продолжала смотреть в ту сторону, совсем не понимая, отчего сдавливало грудь. Алекс, приказав продолжить путь, был тих и хмур; до самой ночи он так и не проронил ни слова. А когда сопровождающий второго шики отряд остановился на ночлег и на небе стали видны звезды, я первой нарушила молчание:
«Алекс».
Поднявшись, он мрачно посмотрел в мою сторону. Взмахнув руками, Алекс создал кружево из тонких нитей, и те накрыли пространство между клеткой и вторым шики.
«Говори вслух, они, — Алекс кивнул на воинов, — нас не услышат, — подойдя ближе, он сел напротив и постучал по лбу: — Здесь и без того достаточно голосов».
«Слышишь их?» — хрипло спросила я вслух.
Нахмурившись, Алекс отвел взгляд и тяжело выдохнул:
«Да. И что?»
На мгновение мне показалось, что уголок губ дернулся в усмешке — но на самом деле остался неподвижен. Между нами установилась тяжелая тишина: Алекс был задумчив, а я, закрыв глаза, искала успокоение в чужих молитвах. С правого бока поддувал ледяной ветер, а изо рта вырывалось облачко пара. Погода постепенно ухудшалась: пусть днем и пригревало солнце, но по ночам землю сковывал мороз. Зима уже почти вступила в свои права и от яркой — поражающей красотой палитры осени осталась только желтизна под ногами; иссохшие травы и листья отчасти скрашивали коричневую градацию леса.
«Люди, которых мы встретили… — медленно заговорил Алекс. — Они это заслужили».
Неожиданно на мою щеку упала нечто холодное; в воздухе закружили большие слипшиеся снежинки. Ветер немного успокоился — прекратил яростно выстужать тело — да и вокруг стало теплее.
«Если бы каганы продолжали жить на своей территории и не начали бы оккупацию земель Яо, то… — тяжело выдохнув, Алекс поднял руку и раскрыл кисть, на нее упало несколько снежинок. Они не спешили таять, словно температура его тела соответствовала застывшей влаге. — Хотели завладеть миром и загнать других в рабство? — усмехнувшись, он сжал ладонь, снег едва слышно захрустел. — Но в итоге сами стали рабами».
«Тогда не отворачивайся, — тихо произнесла я, — смотри прямо».
«Да ты совсем!.. — зло рассмеявшись, Алекс дернул кистью, и на мои губы легла полоска из силы, плотно их запечатывая. — Держи рот закрытым и не смей открывать».
Эта размолвка на какое-то время заставила Алекса сторониться меня, он больше не ехал рядом с повозкой и не пытался завести диалог. И никому из нас это не пошло на пользу: второй шики все больше погружался во мрак, смотря на мир и рядом находящихся людей с тяжестью неразрешимых вопросов, а я — все глубже увязала в отчаянии. «Знание» поведало о событиях недавнего прошлого, и я не смела находиться в настоящем — тело сковывал страх. Мне казалось, что если я хоть на мгновение перестану смотреть — то произойдет нечто непоправимое. И в то же время я осознавала, что это бессмысленно — ничего уже не изменить.
Неожиданным поводом к возвращению в состояние худого мира между мной и Алексом послужил приезд Хэй Линьчи. Последний стал выглядеть хуже: ярость, ненависть и сомнения осушили его и забрали десятилетие жизни. Ночью он долго стоял напротив моей клетки и безмолвно смотрел, и в его глазах был вопрос, но Хэй Линьчи так и не решился произнести его вслух.
«Вас что-то связывает?» — полюбопытствовал Алекс.
Заледенев, Хэй Линьчи медленно повернулся; лицо воина побледнело, а глаза горели от воспаления. Казалось, чужой гнев через мгновение вырвется вспышкой неконтролируемых действий, но Хэй Линьчи остался неподвижен.
«Понял, понял, — замахал руками Алекс, — простите невежду, Хэй Банчи».
Коротко кивнув, хэдангу ушел в другой конец лагеря; а Алекс усмехнулся:
«Как же он тебя ненавидит».
«Не меня», — безмолвно возразила я, запечатывающая уста полоска силы по-прежнему не позволяла раскрыть рот.
На это Алекс, даже не заметив, что мой голос прозвучал в его голове, рассмеялся:
«Ну-ну, рассказывай».
Ничего не ответив, я закрыла глаза, погружаясь в «знание». Цепочка произошедших событий разворачивалась перед глазами, и я пыталась понять, каким должен стать итог, а также найти выход. Решение, при котором мой сын останется свободным, а две силы — два человека, наделенных божественной силой, — будут вне жизни людей этого мира.
Следующим днем я безгласно позвала Алекса. Устремив на меня внимательный взгляд, он вопросительно приподнял бровь и подъехал ближе. И слова уже были готовы вырваться, но мне не достало смелости отпустить их на волю.
Мрачно усмехнувшись, Алекс снял заклятье, не позволявшее говорить, и, устало потерев лицо, вздохнул:
«Не лезь больше в мою голову. Говори вслух».
Прикрыв веки, я промолчала. Мне повезло чуть больше — с самого начало «знание» было открыто передо мной и показывало все. Информация не была ограничена или отягощена чужим восприятием. А вот Алексу гораздо меньше — он имел только силу и не постигал «знания» и, более того, не имел возможности увидеть будущего. Но наступит момент, когда второй шики и «знание» станут едины и тогда…
«Мой сын невинен, — голос снова отдавал хрипотой, но интонации не скакали — оставались в одной равнодушной тональности. — У него даже нет имени…»
Нахмурившись, Алекс уже хотел что-то сказать, но неожиданно вмешался подъехавший Хэй Линьчи:
«Шики».
Резко повернув голову, Алекс посмотрел на хэдангу, но оказалось, что тот не отрывал от меня напряженного взгляда, и потому было невозможно понять, кому именно адресовано обращение.
«В чем дело?»
Хэй Линьчи сдержанно ответил:
«Будьте осторожны», — его взгляд снова переместился на меня; поймав его, я спросила:
«Хэдангу стал счастливее?»
«Да вы задрали! — возмутился Алекс, смотря, как цзао Хэй Линьчи поднимал пыль и увозил хозяина вдаль по дороге. — Оставь ты его, — обратился он ко мне, — мужик и так уже настрадался».
Задержав на Алексе взгляд, я промолчала. Каждый из нас выбирал свои идеалы — каждый жил в той вере, что избирал. И это не я заставляла страдать Хэй Линьчи — он сам желал боли и осознанно варился в разочаровании и ненависти.
Вечером, когда отряд Алекса и хэдангу остановились на ночлег, мне снова выпала возможность поговорить со вторым сыном Хэй Жоуци.
«Не стал», — ответил он на заданный ранее вопрос, а потом, сжав кулаки, сделал шаг ближе.
И смотря в его глаза, постигая через «знание» его прошлое, я чувствовала чужие противоречия, но, как и прежде, не могла их разрешить. Только он сам мог помочь себе.
«Верьте, хэдангу», — в конце концов произнесла я.
Замотав головой, Хэй Линьчи отступил. Его губы дрогнули, но то, что он хотел сказать, так и не было озвучено.
«От женщин одни проблемы», — вздохнул Алекс; он расположился поблизости и стал невольным свидетелем диалога.
«Едва ли есть различие», — безрадостно возразила я.
Поутру Хэй Линьчи уехал; а наш путь до Циин-ми продолжался почти две недели. Алекс и я вернулись к прошлому взаимодействию: его монологам и моему молчанию. И это хрупкое равновесие возвратило второму шики улыбку и благодушное расположение духа, а мне — толику спокойствия.
Еще до того, как мы достигли стен города, с резким порывом ветра в нос ударил запах разложения. Пусть холода уже наступили, но днем солнце продолжало одаривать теплом и согревало замершую поверхность земли — как и развешанные вдоль стены тела защитников. Чем ближе мы подъезжали, тем больше становилось мух; морщась, Алекс не выдержал, взмахнул рукой и окружавшие нас насекомые упали высохшими трупами на землю и звучно захрустели под копытами цзао и колесами телеги.
А потом я увидела, кто именно находился в клетке, болтающейся над проемом, что уводил внутрь Циин-ми. Чуть привстав, я подалась вперед, но буквально через миг все мое тело опутали тонкие нити, наполненные концентрированной силой, и вернули в прежнюю позу.
«Сиди смирно», — пробился голос Алекса сквозь шум в голове; но я только мимолетно обратила на него внимание — вся моя сущность была сосредоточена на умирающем человеке. Рэми Ирдан, несмотря на все пережитое и утраченное, с гниющим телом, на одной только воле продолжал цепляться за жизнь. Казалось, он ждал именно моего возвращения — стоило его взгляду встретиться с моим, как губы правителя каганов дрогнули:
«Ты жива, дари», — вопреки ожиданию, в чужих глазах не было ненависти, только презрение; а потом — буквально через мгновение — они утратили фокус. Кёрькё умер.
Внутри что-то окончательно иссохло — моя воля истаяла. Я до сих пор оставалась Марой — та была человеком, а люди рано или поздно ломались под тяжестью бремени. Ехавший рядом Алекс начал что-то выплетать из тонких нитей. Когда узор был закончен, то кружево накрыло повозку, где я находилась, и спрятало от взгляда людей.
«Алекс», — позвала я второго шики после того, как повозка проехала под клеткой мертвого правителя каганов.
«Не сейчас, Мара», — помассировав виски, второй шики пришпорил цзао и отъехал вперед.
«Не позволь ему остаться так».
И хоть Алекс не подал виду, но я знала, что он меня услышал. Когда мы заехали за стену, окружавшую территорию некогда королевского, а теперь имперского дворца, повозка остановилась, и понуждение Алекса заставило меня выбраться из клетки.
«Мара, — непривычно серьезно произнес он, — не делай глупостей».
Уголок губ почти дернулся в усмешке; сотни стрел были устремлены в мое тело, вокруг находились воины с обнаженными мечами и наклоненными копьями. Устремив взгляд на возвышающийся дворец, я напомнила:
«Не забудь мои слова, Алекс».
Выдохнув, второй шики махнул рукой и я, словно марионетка, последовала за ним. Одновременно с нами начали двигаться и воины; и это снова почти заставило губы дернуться.
«Суд будет справедливым», — тихо произнес Алекс скорее для себя, чем для меня, когда мы поднимались по лестнице из тысячи ступеней.
Сфокусировав взгляд на его спине, я проглотила ответные слова; он все еще не понимал. В тронном зале ожидал не только Хэй Жоуци, с личной гвардией и министрами, но также там находился мой сын. И это не стало неожиданностью — пусть «знание» больше не позволяло соприкоснуться с будущим, но по-прежнему открывало произошедшее. В один из дней я увидела, как дикие звери обгладывали волчицу, до последнего защищавшую моего ребенка.
«Вы хорошо справились, шики, — выступив вперед, обратился Энь Жунчуай(4) к Алексу. — Хэюн(5) по достоинству вознаградит вас».
Поклонившись, Алекс выразил благодарность; а я не отрывала взгляда от сына — он вырос так быстро. Ощутив мое присутствие, он прижался к прутьям клетки и начал тянуть руки в мою сторону, издавая невнятные звуки.
«Мы просим достопочтенного шики оставить нас».
И я знала, зачем меня и моего ребенка привезли именно в Циин-ми. Алекс был свободен в воле, а Яо убедились, насколько это неподконтрольно и опасно. Им было нужно оружие на случай, если взгляды Яо и Алекса разойдутся — и я, имея уязвимое место, подходила для этого идеально.
«Нет, — вдруг уперся Алекс. — Я не уйду».
«Этот слуга смеет настаивать… — начал Энь Жунчуай, но сидящий на троне человек в золотых одеждах приподнял руку и дунфа(6) замолчал.
Оторвав взгляд от сына, я посмотрела на Хэй Жоуци. Сомневаться не приходилось: Хэй Линьчи действительно приходился ему сыном — черты лица и даже телосложение были похожи. Но если в глазах хэдангу я видела просвет и нечто, заставляющее благоговеть и трепетать, то во взгляде его отца царил мрак. Бескомпромиссная и удушающая воля угнетала любого, осмелившегося посмотреть на хэюн прямо. И я понимала, почему именно этот человек находился во главе великой Цихэ, а также как он смог взять под контроль второго шики.
«Поклянись служить шу(7)», — прямо сказал Хэй Жоуци, когда я опустила взгляд, не выдержав давления.
«Разве хэюн не хотели ее судить?» — спросил Алекс, снова чувствуя «знание», но привычно от него отмахиваясь.
«Служа Яо, эши(8) искупит грехи», — ответил дунфа.
Нахмурившись, Алекс перевел взгляд на меня и не нашелся с возражением.
«Да поклянись ты уже», — с тяжелым вздохом прошептал он, порядком устав от связанных со мной проблем.
Хэй Жоуци едва заметно шевельнул рукой, и воин, стоящий рядом с клеткой, обнажил меч и занес его над телом моего сына. На мгновение мне показалось, что сердце остановилось — а потом пульс участился и застучал в ушах.
«Второй милости шу не будет, — произнес Хэй Жоуци, снова поймав мой взгляд, — дитя умрет».
Мне не нужно было «знание», чтобы увидеть, каким станет будущее, все прошлое этого жуткого человека за мгновение развернулось перед глазами. И на основе этого я осознала ясно: он не отпустит ни меня, ни Алекса, ни тем более моего ребенка. Снова мне требовалось принять решение: остаться Марой или презреть ее принципы.
«Спокойно», — шепотом предупредил Алекс, делая шаг ближе.
Я обратилась к божественной силе, прося ее полностью покинуть мое тело и стать для сына невидимой стеной, защищающей от всех людей этого мира.
«Мара! Сумасшедшая!» — закричал второй шики, пытаясь остановить этот процесс.
И хотела бы я испытать облегчение — ответственность перейдет в руки Алекса — но во мне было пусто и сухо. Божество этого мира даровало невероятное могущество и, поставив перед невыносимым выбором, забрало меня — Мару. Когда тело начало оседать на пол, слух успел ухватить крик Хэй Линьчи:
«Шики!»
Первым, что я увидела в этом мире, было — лицо Хэй Линьчи; оно и стало последним. В момент, когда последняя крупица божественной силы покинула мое тело, сердце перестало биться.
1) Горная цепь Чальто (др.-каг. высокий лес: ча «высокий; возвышенный», льто «лес; роща; заросли») расположена в северо-западной части континента Ци и омывается океаном.
2) Циин-ми (др.-каг. ци «тк. в соч. в результате; в конечном счёте; в конце концов; наконец; в итоге», ин «государство; страна», -ми «аффикс со значением «человек» или «группа; толпа») — столица государства Циин.
3) Юнальри (др.-каг. ю «зло», наль «после; следующий; нижний; результат», ри «человек») — проклятой существо; так же в переносном значении имеет смысл «существо-проклятье».
4) В быту — Энь Жунчуай, в миру — Энь Пяйинь.
Энь( др.-яо. белый, седой; чистый, без примесей, пресный; пустой; светлый, ясный; траур) — белый.
Жунчуай ( др.-яо. жун «маленький; небольшой; молодой; младший; на короткое время; недолго; ребёнок; крошка, малышка; второстепенный, неважный», чуай «имя, название; слава, известность, репутация; человек») — маленький человек.
Пяйинь (др.-яо. пяй «защищать, охранять; предохранять», инь «храбрость, отвага, мужество; герой; солдат, воин; доброволец») — защитник.
5) Хэюн (др.-яо. хэ «высочайший; священный; царствующий (о династии); эпитет всего относящегося к императору, напр.: родни, утвари, жилища, свиты», юн «король всех морских существ; государь, император; императорский; высочайший; выдающаяся личность, знаменитость, гений; даровитый, талантливый; гармония, согласие, мир») — дословно «священный император».
6) Дунфа (др.-яо. дун «управлять, заведовать; департамент, отдел; управление; приказ; глава, правитель, старшина», фа «опустошать, освобождать; свободное время, досуг») — советник (начальник приказа) общественных (публичных) работ.
7) Шу (др.-яо. мы) — местоимение, используемое в речи о себе императором Яо.
8) Эши (др.-яо. э «ложный; фальшивый; поддельный; фиктивный; притворный; лже-», ши «использовать; применять, употреблять; посылать, командировать; велеть, повелевать; посланец, посланник») — лжепосланник.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Популярное
VKontakte
WhatsApp
Telegram
Отключить рекламу