Forgiveness (гет)

Джейн открыла глаза и попыталась принять то, что видит. Он действительно вернулся в ее жизнь, он действительно сейчас в ее спальне, и они действительно это сделали.

Только вот, что это, в сущности, меняло? То, что секс уж точно не значил для этого человека абсолютно ничего, она прекрасно знала. Раньше он не раз заваливался в эту же кровать, даже не пытаясь скрывать следы других женщин на себе. Ее чувства его не волновали, но в какой-то момент Джейн осознала, что и их имена он вряд ли запоминал. Все, что заботило его, он сам и его удовольствие.

Чего Джейн точно никогда не могла понять, так есть ли вообще хоть кто-то или что-то еще значимое для него? Тот Теон, что она помнила, смеялся надо всем вокруг. Казалось, взорвись неподалёку метеорит — его бы беспокоило только, не заденет ли его машину. Совсем не ту, что у него сейчас, но ведь его же.

Теон, что свалился на нее невесть откуда, точно тот метеорит, говорил, что ему безумно была важна Мелисса. Вдруг. Внезапно спустя четыре года дочь стала для него важна, и он готов всего себя ей посвящать.

Но Джейн поймала себя на том, что не может ему поверить. Не могла поверить вчера, и прошлая ночь тоже ничего не меняла.

Наверное, верить после всего этого она уже совсем разучилась. К сожалению. Ведь больше ни с кем построить что-то тоже не удалось. В какой-то момент задумавшись, что так было бы проще и лучше для нее, и для Мелиссы она даже сделала пару попыток, если это можно было назвать попытками, но спустя буквально пару разговоров она представила, что все сказанное — ложь, и не могла отделаться от этой мысли.

А еще наряду с раненой девчоночьей обидой ей приходилось признавать, что никогда ни от кого другого так не захватывало сердце. Хоть это все — просто абсолютные глупости, которым не было места в жизни матери, которая несет ответственность за двоих.

Да и с рождением Мелиссы на такие глупости, на себя саму и свои желания, у нее и секунды не оставалось. Первые два года она, кажется, вообще не спала. И не только потому, что малышка требовала внимания, а работа занимала те редкие часы, когда дочь укладывалась, но и из-за того, кошмара, что длился эти два года, благо, и он прошел. Какой уж теперь смысл спрашивать что-то.

Она вообще только сейчас осознала, что не знала о человеке перед собой — ничего.

Не знала раньше, и не знала сейчас.

И пришел он к ней прошлой ночью просто потому, что это было удобно. Удобно, когда на нем целый день висит Мелисса, не искать больше никого, а просто пройти по ступенькам. Она ведь всегда была очень для него удобной, и более того, всегда старалась множить это удобство, только бы он чуть чаще обращал на нее внимание. И за это внимание одна влюбленная дурочка готова была на все.

Она ведь даже всегда утешала себя мыслью, что все-таки родила ребенка от человека, которого так сильно любила, пусть даже и не смогла собрать из этой любви семью.

В школе над ней часто смеялись, что она обязательно станет той самой мамочкой и женой без карьеры и амбиций, скучная правильная отличница. Джейн никогда не понимала, в чем тут повод для насмешек, она и впрямь когда-то очень сильно мечтала о настоящей семье, и чтобы было много детей, и большой дом, и любимый муж, который от всего защитит.

О чем еще могла мечтать девочка, что выросла без мамы?

Только вот почти все те девчонки, что смеялись над ней, и сами оказались замужем. На ней же, видимо, зависло проклятье какое-то, отец был одиноким родителем, и она сама мать-одиночка. Одна разница — на вдовцов с детьми смотрели как на героев, а на юных девчонок, рожающих случайно — уже менее восторженно. Хоть она и не сомневалась, что папа бы ее поддержал. Отругал бы, но все равно поддержал. А его бы выставил за порог. Но отца уже нет, а ей нужно как-то жить дальше. Жить с тем, что Теон есть в ее жизни, но совершенно не ясно, каким образом и на сколько его хватит.

Проще всего просто не совершать больше ошибок.

Она провела рукой по его груди. Весь в каких-то странных татуировках, их раньше не было.

И нарисованы, и разбросаны совсем без какой-то идеи, будто случайно. По крайней мере, так казалось на взгляд человека, который занимался рисунком. Она водила пальцем по этим татуировкам с мыслью, что не спи он сейчас — тут же бы вывернулся.

Обнимать или что-то вроде того его можно было, только когда они занимались сексом, в остальных случаях ему вообще-то и не нужны были никогда все эти ее попытки в заботу.

Ну вот он, даже не просыпаясь, убрал ее руку с себя.

Ничего не изменилось.

Хотя нет, он только делал вид, что спит, а на самом деле лыбился и подглядывал. Думал, наверное, о том, настолько же Джейни-варенье все-таки безотказная дурочка.

Она подняла взгляд на его волосы. Странно. Они вроде такие же, но все-таки цвет немного другой. Ну, она же все-таки рисовала и видела цвета. А может, она просто его забыла и ей показалось?

— Доброе утро, — лениво буркнул он, безо всякого добра и без любой радости утру.

Это тоже нечто неизменное.

— Это ничего не значит, — выпалила Джейн.

— Да, — сонно согласился он. — Люди всегда это говорят, хотя сами понимают, что ничего доброго в утре быть не может.

«Боги. И его потрясающая способность слышать только то, что хочется, никуда не делась.

А вот когда нужно ему — он мог любые слова подобрать и куда угодно пробраться. Например, в мою жизнь обратно.

Как ему верить?»

— То, что было между нами ночью — ничего не значит, — повторила она.

— У, серьезные разговоры утром — обожаю. Прямо как тебя, — он нагло подтащил ее к себе.

Да уж, плоть слаба. На Севере западная религия так и не прижилась, но когда-то в детстве отец, у которого всегда было мало времени, отдавал ее на занятия для девочек, где читали Семиконечную звезду и обучали прочим премудростям женской морали. Так он надеялся заменить отсутствие матери. Они сотни раз читали о том, какой огромной уязвимостью маленького человека является то, насколько слаба их грешная плоть.

Насколько слаба ее плоть, он прекрасно сейчас осознавал, поглаживая сосок и живот.

— У тебя ведь никого не было все это время, — шепнул он ей.

— Не сомневаюсь, что ты провел это время занимательнее.

Все-таки она вывернулась и замоталась в одеяло для надежности. А он так и продолжил разглядывать ее со своей тайной улыбкой.

— Да, у меня вообще никогда никого не было, ты тут выжег всю землю — можешь гордиться. И прошлой ночью ьты просто… ты… ты просто оказался лучше вибратора, — неожиданно даже для самой себя заявила она.

Вообще-то и вибратора у нее тоже никогда не было. Она же скучная отличница. Но представить, что он все-таки лучше, она могла.

Он печально усмехнулся.

— Вибратора, значит, — довольно мрачно кивнул он, с какой-то тоской посмотрев на нее.

«Кажется, палку я все-таки перегнула. Или… Стоп, что? Я перегнула?»

Подумать о том, до какой степени она может ему хамить и как все-таки расставить точки над «i» с этим человеком — времени уже не было. В любом случае утром он бы ей и не ответил ничего внятного.

— У тебя есть одна минута, чтобы одеться, — выпалила Джейн, натягивая халат.

— Ну что же ты такая строгая, — фыркнул он, не собираясь даже шевелиться, и кажется, снова засыпая — перегнешь с ним палку, конечно же.

— Ты что, не слышишь? Мелисса проснулась.

Пришлось еще хорошенько пихнуть эту бестолочь, что все-таки заставило его лениво начать напяливать на себя хоть что-то.

— Ну ма-а-ам!..

Ладно, утреннее «ну мам» новостью не было. Кажется, в нем скрывалось недовольство тем, что мама снова позволила этому солнцу светить по утрам.

«Совенок, мой маленький».

Джейн открыв дверь, увидела, как Мелисса, почти не раскрывая глаз, тащит свое одеяло за собой в ее спальню.

Так начинался почти каждый ее день. И в эту любовь она точно верила. И эти поцелуи были самыми искренними.

— Доброе утро, малышка.

— Угу…

Утро у ее совенка наступит гораздо позже.

Пекло. Пекло-пекло. Джейн опомнилась, когда было уже совсем поздно.

Она ведь сейчас увидит отца, который к слову, тоже не слишком вот и торопился пошевелиться и спасти ситуацию и… И как она ей это объяснит? Утром с Мелиссой договориться вообще всегда было непосильной задачей.

Но, Мелисса сейчас и дракона бы не заметила. Она просто протоптанной дорожкой забралась в кровать, замоталась в свое одеяло и, совсем не удивившись, ткнулась носом в отца, а он точно так же, не особо-то и просыпаясь, пододвинул ее к себе поближе.

«Вообще-то, для утренних обнимашек всегда была нужна мама».

— Ну… Ну… Ну и валяйтесь, полуночники.

Это что, у нее сейчас появилось время на себя утром?

— Вот такую нужно, и такую… — на нем сидел маленький сурок с самыми милыми щеками на свете и старательно заклеивал футболку наклейками.

Он смотрел на нее и вообще не понимал, как она такая смешная, оказалась в его жизни.

— Сколько ты уже приклеила?

— Ой, я умею! — гордо заявила она и повела пальцем по наклейкам. — Десять!

Он прилепил две ей на лоб.

— А теперь? Да, не на лбу.

Он рассмеялся глядя на то, как она попыталась посмотреть себе же на лоб.

Палец снова сосредоточенно пошагал по груди. А брови-то как сдвинула, суровая какая.

— Семь!

— Восемь, малыш, — вздохнул он.

Считала она явно прямо как мать, которой все возможные цифры казались загадочным миром легенд.

Мелисса хитро стрельнула глазами, будто вообще не услышала, хлопнула в ладоши и рухнула на него.

— Папа, целовашки! — радостно объявила она.

Нос заелозил по шее и щекам и щекотал.

Ну, семь так семь, какая вообще разница?

И глазки смешно довольно жмурились, если начать целовать эти щеки.

Она задумчиво уложила голову ему на грудь, так же водя по наклейкам.

— Совсем утро не любишь?

— Не-а. Сонно.

— Моя девочка.

Он разглядывал ее и ничего не понимал.

Когда он ехал к ней, он так и не придумал никаких слов, чтобы объяснить ребенку, где он был все это время, и кто он вообще такой, и как начать с ней разговаривать, что с ней вообще делать. Он хотел просто её увидеть.

Он специально приехал ночью, чтобы попробовать сначала поговорить с Джейн, ну и вообще важные разговоры утром — это затея плохая. Правда, и ночью поговорить не очень получилось, но зато, кажется, прошлой ночью — вполне удалось, что бы она там ни говорила.

И уж точно он не мог ожидать, что в отличие от него, да и от Джейн, эта малышка прекрасно знала и как разговаривать, и что делать.

— Ты мой папа?

— Да

А что он вообще мог ей сказать в этот момент?

Ещё меньше он ожидал, что в его жизни появиться кто-то кто так сильно рад его видеть и кому он, оказывается, так сильно нужен. И кто возьмёт с него твёрдое слово — не уезжать больше никогда, туда, где нет связи. И кому нужны обнимашки каждую минуту.

И что одна очень маленькая девочка будет так сильно за него переживать на далёкой льдине.

Он вообще не ожидал больше ничего хорошего в своей жизни. Да и жить дальше не то чтобы собирался. Просто не представлял, как и зачем, какой вообще смысл может остаться после всего этого.

Он даже приехал на мост. На тот самый мост. На тех самых островах.

Пограничник в крохотном аэропорту Пайка очень долго рассматривал его паспорт и его самого, сложно было сказать — он просто не мог сверить личность, или наоборот: слишком хорошо понимал, кто перед ним. То, что о его прибытии Управление островами знало еще до приземления самолета, он прекрасно понимал. Но, ему это было уже совсем не важно. Он хотел увидеть этот мост.

Он долго сидел на нем и думал обо всем с самого начала.

С самого начала на этом проклятом мосту, с которого и полетела его жизнь. С самого начала полетела. Вместе с ней.

Он ведь так долго не мог её простить за это. А вот сидя там, понимая, насколько отчаянно хочется взять и спрыгнуть — простил.

А потом подумал о девочке, которая осталась где-то на Севере.

Джейн права, он, быть может, так бы и не появился, чтобы не становиться лишним призраком прошлого после всего, что было, но понял, что не хочет, чтобы и она когда-то захотела улететь с этого проклятого моста. Чтобы ещё одна душа оказалась такой же потерянной в целом мире, и этот чертов круг никогда не разорвался. Есть же где-то другой путь?

Он вернулся на Север и заставил себя вернуться в жизнь, снова стать похожим на человека, начать зарабатывать. У него ведь оставались деньги, даже думать, откуда они остались, было невыносимо, но уже ничего не изменить, и их нужно было вложить.

Вино. Вино появилось само собой, как самая очевидная идея, что буквально всегда висела перед носом, но разве он вообще когда-то что-то видел перед собственным носом? Вино, это же не для героев, это почти скучно.

Он разглядывал этого самого милого сурка на свете, копошащегося у него под боком.

У неё все обязательно должно быть по-другому.

Она пойдёт в хорошую школу и будет дружить с хорошими ребятами, заниматься хорошими вещами, и обязательно станет кем-то лучше, чем он. Она уже гораздо лучше.

Он не верил, что все дети такие же, других он не особо видел, но все-таки она точно очень-очень особенная девочка. Такая добрая, и всему на свете рада. Поверила ему с первой минуты и не отлипает ни на секунду.

Он прижал её покрепче.

— Эй, сурок, будешь важной шишкой?

— Важной Шишки у меня ещё нет, — очень серьёзно ответила она, раздумывая над вопросом. — Папа, а почему она такая важная?

Папа. Она когда это говорила, он дальше ничего и не слышал. Как… как это вообще случилось?..

— Папа!

— А-а-а…

«Вот что она вообще спрашивала?»

— Шишка — такая важная, почему?

«Очень строгие брови».

— Эм…

— А я знаю! — выдохнула она, просияв, даже не обратив внимания на его замешательство. — Слушай, слушай, слушай! У этой Шишки хранятся особые ключики! — заговорщически округлив глаза, прошептала она ему на ухо. — Это ключики от всех-всех игрушек в Шишечном Королевстве!

Она и сама раскрыла рот от удивления, разгадав тайну Важной Шишки.

Он очень старался сохранять серьёзный вид в момент, когда его посвящали в тайны Шишечного Королевства. Момент-то явно был очень серьезен.

— Так. И как другие шишки получают свои игрушки?

«Что за шишечный тиран такой?»

Она возбужденно забегала взглядом по комнате и даже губу закусила, раздумывая.

— Важная Шишка распределяет игрушечки среди всех Шишек-малышек Королевства. Чтобы у всех-всех было поровну, и никто не был грустным. Это очень важно, и поэтому Шишка — Важная.

— Верно, — пораженно отозвался он, и сам раскрыв рот.

Его сейчас потрясало буквально все. Во-первых, это у Мелиссы самой толком игрушек не было, и это она грустила. Пекло.

Но, и это не главное, Мелисса ведь сейчас на ходу все это придумала, ухватившись за одно слово. Мало того, придумала так, чтобы всем было поровну, и никто-никто не грустил.

Он крепко обнял этого волшебного сурка.

— Боги, какая ж ты невероятная.

Она снова задумчиво смотрела на него, не понимая, что он там бормочет.

«На мать похожа».

Она тоже всегда была немного не от мира сего, ходила в этих своих странных винтажных строгих платьях с юбками в пол, которые сама и шила. Как из средневековья выпала. Только Джейн постоянно что-то рисовала и молчала, а эта девчонка без умолку рассказывала о своих добрых-добрых мирах, которые на ходу и выдумывает.

Единственная душа на всем свете, которая переживала за него, потому что в ее добром мире нашлось место даже для него.

— Пап… — она повела пальцем по его щеке, сгоняя каплю. — Ты чего?..

— Эм…

— Нужны обнимашки! — радостно заявил один очень деятельный сурок.

— Очень нужны.