Охота джинко (джен)

— Я — это судный день, гибель твоих детей! — тихое рычание. — Словно полночный бриз, я опускаюсь вниз!

Алые глаза едва различимы в темноте, но с каждой секундой они разгораются все сильнее. Резкий рывок — падает тело. В глазах жертвы застывает удивление, пища даже не успела осознать, что уже мертва.

Зубы впиваются в нежную кожу. Джинко делает глоток, второй, кровь льется по лицу, падая каплями на герб клана Узумаки. Но джинко это не интересно. Он облизывает алые губы и начинает свой путь по улицам Конохи. Ночь еще так молода.

— Я — это небеса, взгляни в глаза мои, где затаился страх плачущих ками, — призрачные хвосты бьют по ногам, чакра бурлит в слабом теле ребенка, буквально крича: Курама начинает охоту…

Луна так высоко, она полна, ярка и обворожительна. Курама видит в этом насмешку — как долго он смотрит на нее глазами джинчурики?⁽¹⁾ Годы складываются в десятилетия, меняются люди, но что-то остается неизменным.

Ненависть, страх. Такие обжигающе яркие эмоции. Они открывают ему двери. Улыбка сосуда сменяется ухмылкой — слишком рано для оскала, но джинко умеет ждать, и ночь прячет его в своих объятьях. Курама замирает, когда из-за поворота доносится визгливый голос.

— А я тебе говорю, пора проучить демоненка! — мужчина, вошедший в переулок, едва стоит на ногах, по чувствительному нюху бьет запах саке. Джинко морщится, рука сжимается в кулак, до крови впиваясь когтями в кожу. Он прекрасно знает, о каком демоненке говорит эта пьянь.

— Проучить? — едва различимый смешок. — Кэйташи, да нас запинают раньше, чем мы доберемся до его дома!

— Так было раньше! Теперь все изменилось! — в голосе храбреца торжество. Курама слышит, как голос Кэйташи чуть дрожит, от саке или от эмоций, причина не важна. Джинко мягко ступает в тенях, наблюдая за слишком смелым гражданским.

— Ага, и что же?

— Учиха но Джикен!⁽²⁾ Эти красноглазые демоны мертвы, и их ручного зверька больше некому защищать!

Из груди джинко вырывается низкий рык. Одно упоминание Учих приводит его в бешенство: слишком свежа память о той бессильной ярости, что испытал Курама, попав под действие проклятых глаз.⁽³⁾

Собеседник Кэйташи замирает и с опаской оглядывается. Но окружающая их тьма снова безмолвна. Курама облизывает губы, ощущая на губах сладковатый запах. Опасение, медленно перерастающее в страх,

— Ты бы не орал об этом!

— А что? Изаму-сан боится, что за ним придут? — не вопрос, а настоящий плевок, отчетливое презрение, и Курама улыбается прозвучавшему намеку.⁽⁴⁾

— Ты говори, да не заговаривайся! — Изаму рычит, но джинко чувствует, что сказанные слова — бравада. Человек перед ним боится, прячет за рыком собственных страх. Чуткий лисий слух улавливает участившееся сердцебиение.

— Мой Отото трус?!

— Не стоит путать осторожность с трусостью, а тебе пора проспаться, Онии-сан! — Изаму качает головой и старается уйти с улицы, но распаленный саке Кэйташи хватает его за руку.

— Я знаю, где он живет! И сегодня он точно дома!

— Что ты предлагаешь?

Курама припадает на все четыре лапы: пусть человеческое тело и не способно полностью перестроиться на привычное ему движение, сейчас хватит и этого. Резкий рывок — и две головы упадут на землю, орошая кровью стены и камень, удар — и все будет кончено, но что-то заставляет его помедлить. Что-то в глубине души, там, где сейчас спит обсуждаемый гражданскими ребенок.

— Мы заставим его чувствовать страх, а потом убьем, сожжем его дом и демона вместе с ним! Сейчас никому нет до него дела! — голос Кэйташи набирает силу, последнюю фразу он буквально кричит в лицо Изаму.

Курама слушает, но не может поверить услышанному. Слова безумца набатом звучат в голове, порождая в душе мрачную решимость.

Эмоции джинко выплескиваются в мир новыми порциями чакры, призрачные хвосты наливаются силой и все сильнее бьют по бокам. Он ненавидит свой сосуд всеми фибрами демонической сути, но сам факт! Пьянь, неспособная быть шиноби, собирается убить ребенка.

— И это мой сосуд они называют демоном? — отросшие когти с силой впиваются в землю, Курама старается удержаться на месте, но в груди клокочет ярость.

Тьма сгущается вокруг, превращая и без того слабо освещенную улочку в нечто мрачное и зловещее. Люди испуганно оглядываются по сторонам, но… Опьянение в них слишком сильно, страх притуплен, и Курама морщится от усиливающегося презрения.

— Что происходит? — Изаму дергается, чувствует, как мир вокруг меняется, но уже слишком поздно. Подобно густому туману расползается мрак. Он подступает все ближе, ближе, словно голодный зверь обступает жертву.

— Изаму? Ты куда пропал? — в голосе Кэйташи нотки испуга, непроглядная темнота наступила для него слишком быстро. Изаму исчез практически мгновенно, рука смогла ухватить лишь пустоту.

— Ройте могилы, хватайтесь за вилы! — Курама смеется, пламя в его душе разгорается все сильнее, и в такт ему бьется сердце сосуда. Руки его слишком слабы, но лисьи иллюзии не нуждаются в грубой силе. Он мягко обходит своих жертв, и там, где ступает его призрачная лапа, загорается алый след. — Прыгайте в сети!

И сеть появляется. Каждый след вспыхивает пламенем, неся в себе боль и ярость запертого в ребенке зверя. Пронзительный лисий смех раздается в головах людей, заставляет закрывать уши, будто это способно защитить их от наступающего возмездия.

Джинко воет, и от этого пронзительного, ни на что не похожего звука у его жертв трясутся руки. Курама смотрит в их распахнутые глаза, он знает, что видит каждый из них.

Кэйташи улыбается, когда брошенный кунай с взрывной печатью разбивает окно демоненка, взрыв оказывается слишком сильным и общежитие начинает рушиться. Пламя ревет, среди начавшейся паники Кэйташи слышит плач детей, но все это не имеет значения. Демонёнок наконец мертв!

Тело его изломанной куклой лежит у ног Кэйташи, и мужчина смеется от восторга и облегчения, но в следующую секунду его радость сменяется ужасом. Лисий скелет разрывает на куски тело ребенка, с каждой секундой все больше прорастая в реальности. Позвонок за позвонком проявляется он в этом мире, пока наконец перед лицом Кэйташи не щелкает огромная пасть.

— Я — это плач отцов, чаша для всех глупцов! — руки жертв взрыва хватают Кэйташи. Мертвые глаза смотрят, кажется, в самую душу. Кэйташи пятится от ужаса, но тут же, споткнувшись, падает на задницу. Плач детей и стариков, звуки бойни вокруг и ревущее пламя. Все это постепенно сливается в жуткий шум, которому нет начала и конца. А кьюби тем временем становится все больше. Рушатся здания вокруг, и Кэйташи видит, как огромный коготь пробивает Изаму насквозь.

Смех вырвавшегося биджу⁽⁵⁾ похож на раскаты грома, и Кэйташи вдруг отчетливо осознает, кто виноват в происходящем. Он чувствует, как пламя начинает пожирать все вокруг, и пронзительно кричит, когда понимает, что бойня, случившаяся семь лет назад, повторяется вновь.

— Нет, нет, я должен был все исправить! Должен был убить демоненка раньше! — по побелевшему лицу Кэйташи текут слезы. Обезумев от страха, он пытается отползти подальше, но скрыться от пристального взора биджу не удается.

Щелкает огромная пасть, обезглавленное тело падает на землю, из отсутствующего горла толчками выплескивается кровь.

— Я — это стая крыс, жрущая падших низ, слушая детский плач, я — это твой палач! — Джинко улыбается, «Пляска теней» слишком быстро сводит Кэйташи с ума, но это не интересно, и джинко, наклонив голову набок, размышляет о наказании. Ведь никто не смеет угрожать его сосуду, как бы сильна ни была ненависть Курамы к нему.

Изаму же плачет, пальцы скребут по бледному лицу. Видение, так и не ставшее реальностью, все еще в разуме Изаму. Огонь пылает в мыслях, сжигая душу и тело, с каждой секундой пламя все сильнее пожирает ложного храбреца. И в голове его звучит жуткая песня джинко.

— Скрип на моих зубах, твой обгорелый прах. Я — это просто я, я — это жизнь твоя! — Курама срывается с места, в руке ребенка мелькает сталь куная, и Изаму падает, так и не успев осознать, что именно его убило. А между тем джинко облизывает пересохшие губы, в мыслях лиса пылает ненависть.

Курама подходит к Кэйташи и смотрит в глаза безумца, что был готов убить ребенка. Курама с силой разжимает пальцы Кэйташи. Вкладывает в ладонь кунай, которым еще несколько минут назад Кэйташи собирался убить Узумаки Наруто. Кунай, с лезвия которого капает кровь Изаму.

— Я — это злобный пес, я — расхититель грез! Я за твоей спиной, дьявол всегда с тобой! — Курама смотрит на мужчину снизу вверх, на лице ребенка — несвойственная Наруто Узумаки злая усмешка. Разум Кэйташи разрывается от новых «воспоминаний». Жуткие картины убийства родного брата в пьяном угаре не укладываются в голове, но лисий смех не смолкает, и с каждым ударом сердца Кэйташи понимает, что иначе и быть не могло.

Через несколько секунд тьма отступает, и вместе с ней в свете луны пропадает образ маленького мальчика в заляпанной кровью футболке. Наруто Узумаки проснется утром, так и не поняв, что пережил еще одну ночь благодаря джинко.

1) Люди, в которых запечатаны хвостатые звери — биджу

Вернуться к тексту

2) Массовое убийство клана Учиха, после которого в живых осталось лишь два представителя клана. Полиция Конохи состояла из представителей этого клана и была упразднена.

Вернуться к тексту

3) Шаринган, отличительная особенность Клана Учиха.

Вернуться к тексту

4) Изаму — в переводе с японского — «Храбрый»

Вернуться к тексту

5) Хвостатые звери представляют собой живую форму чакры и поэтому, иногда, их называют «Монстры из чакры»

Вернуться к тексту