Дух Хогвартса (гет)

У директора Снейпа с днем святого Валентина взаимоотношения не клеились столько, сколько он себя помнил. В годы своего обучения в Хогвартсе он всегда испытывал раздражение от назойливых сердечек отвратительного розового цвета, летавших по коридорам замка, да некоторую зависть при виде целующихся парочек, которые даже не пытались спрятаться от окружающих. Будучи преподавателем зельеварения и деканом Слизерина, он проникся еще большей неприязнью к этому, с позволения сказать, празднику. Ведь ему нужно было зорко следить за целым факультетом подростков, чьи и без того не самые выдающиеся мозги были затуманены всплеском гормонов, диктующих свои правила поведения. В то время радовало одно: подземелья по-прежнему оставались мрачными, каменные стены их были выкрашены в изумрудно-зеленый цвет, а не тошнотворной палитрой всех оттенков розового, и тускло освещались лишь мерцанием свечей, а не ядовитым светом летающих под потолком сердечек всех размеров и форм.

Вспоминая годы деканства Слизнорта, он недовольно кривился. Но сейчас, когда после войны и всех судебных разбирательств к его вящему ужасу его восстановили в должности директора Хогвартса, все его раздражение и неприязнь переросли в лютую ненависть к этому… дню. Ну а как же иначе? Ему теперь предстояло следить за порядком не только внутри одного факультета, но и по всей школе. А еще призывать к этому порядку преподавателей, которые иногда вели себя так, словно это у них сорвало башню от гормонов и скорого приближения весны.

Несмотря на то, что после войны прошло уже без малого 7 лет, настоящих праздников, таких, чтоб с размахом, как это было при Дамблдоре, ученики Хогвартса могли пересчитать по пальцам одной руки. Да и те, мягко говоря, не дотягивали до того же уровня. Но директор Снейп четко придерживался того мнения, что первостепенная их задача в столь юном возрасте — это приобретение тех знаний, которые пригодятся им в жизни. А чем в жизни может пригодиться умение написать глупое любовное послание с довольно сомнительными рифмами на клочке розового пергамента, пахнущего так, что хочется чихнуть — спасибо близнецам Уизли и их волшебным вредилкам — он не представлял.

Суета в замке началась около двух недель назад, когда от новой преподавательницы Древних рун поступило предложение сделать этот день особенным для всех жителей Хогвартса. И Северус бы с огромным удовольствием высмеял его, а заодно и несусветную глупость, и самомнение этой выскочки. Но к его удивлению, все преподаватели, включая Минерву, ту, которая обещала помогать и поддерживать его, если только он вновь займет должность директора, подхватили эту идею, пообещав внести свой посильный вклад в ее осуществление. Никакие доводы Северуса о том, что это нецелесообразно, глупо и, в конце концов, опасно для самих же учеников — опять же вспомнив недобрым словом близнецов Уизли с их вредилками — не возымели должного эффекта. Все преподаватели в один голос заявили, что будут зорко следить за порядком и не допустят каких бы то ни было сумятиц, а еще приложат все усилия, чтобы организация и проведение праздника никак не отразились на учебном процессе.

Оставшийся на этот раз в меньшинстве Северус, скрипнув зубами, лишь коротко кивнул, давая согласие на это мероприятие и подписывая, как ему казалось, свой досрочный выход в отставку… возможно, посмертный. Тут уж как повезет. До боли сжав переносицу, он пытался игнорировать начавшийся вокруг гомон. Все принялись бурно обсуждать детали проведения праздника, меню для ужина, украшения замка. Северус поглядывал на них из-под опущенных ресниц и удивлялся, как сквозь этот нестройный разноголосый хор можно услышать и понять, о чем говорит собеседник. Но всмотревшись в радостные, возбужденные лица коллег, с удивлением понял, что вполне можно. Несколько раз он пытался призвать их к порядку, превозмогая головную боль, но его грозное шипение потонуло в общем гвалте.

Обсуждение продолжалось до позднего вечера, и когда он понял, что голова разболелась окончательно и на этот раз все же придется принять зелье, чего он жутко не любил, все преподаватели, как по мановению волшебной палочки, поднялись со своих мест и, не прекращая галдеж ни на миг, по очереди покинули учительскую, бросив напоследок дежурное: «Доброй ночи, директор Снейп».

Когда дверь хлопнула в последний раз, Северус, прикрыв глаза, откинул голову на спинку стула и, наслаждаясь наступившей тишиной, глубоко вздохнул. Вновь и вновь прокручивая в голове прошедший педсовет, он тихо проговорил в пустоту:

— Уверен, что пожалею об этом.

— О том, что дали свое согласие? — услышал он негромкий голос и резко открыл глаза.

Взгляд сразу же наткнулся на одиноко стоящую у большого окна женскую фигуру, освещенную лунным светом. Женщина смотрела вдаль и не видела, как он с интересом рассматривал причудливую игру света и тени в ее волосах, которую создавали мерцание свечей в кабинете и большая полная луна в ясном небе.

— Это очевидно, мисс Грейнджер, — устало проговорил он.

Она повернулась, встречаясь с ним взглядом, и на миг ей показалось, что он лучится теплотой. Но Северус моргнул и наваждение отступило. На нее вновь сурово взирал со своего места директор Снейп и готовился отчитать за очередную попытку самоуправства. Но сегодня он не спешил отчитывать и плеваться ядом, просто смотрел и выглядел очень изможденно. Как будто его вновь мучила боль в области шеи, там, где оставили большой безобразный шрам ядовитые клыки проклятой змеи Волдеморта.

О том, что его временами беспокоит застарелая травма, Гермиона узнала совсем случайно. Однажды ночью ее мучила бессонница, и она отправилась в больничное крыло, попросить у мадам Помфри зелье для сна. Подойдя к приоткрытым дверям, она стала невольной свидетельницей разговора директора и целительницы. Тогда-то она и узнала, что в сырую холодную погоду, а также после напряженной трудовой деятельности или стресса у него вновь начинает болеть место укуса, побелевший со временем шрам воспаляется, а кожа вокруг него становится красной и горячей наощупь. Хоть Гермиона и не считала, что вторглась на чью-то частную территорию, подслушав разговор, однако взгляд, которым одарил ее Снейп, открывший двери так резко, что она едва успела отскочить в сторону, явно говорил о том, что он был совершенно иного мнения. Пролепетав что-то вроде: «Доброй ночи, директор Снейп», она поспешила юркнуть в больничное крыло, опасаясь его праведного гнева.

— Почему? — спросила она после недолгой паузы.

— Потому что я проработал с подростками более двадцати лет. И я знаю, какими неуправляемыми они могут становиться в считанные минуты. Вы же наивно полагаете, что несколько взрослых хоть и могущественных магов в случае чего смогут быстро и без последствий предотвратить любое происшествие. Но вы забываете, что невозможно быть в нескольких местах одновременно, — закончил Северус, не сводя с нее пристального взгляда чуть прищуренных глаз.

От этого колючего взгляда Гермиона поежилась и через рукава мантии и строгого платья потерла предплечья ладонями, разгоняя кровь. В учительской будто резко снизилась температура.

— Для вас, — тихо начала Гермиона, но с каждым словом речь ее становилась громче и увереннее, — для всех нас война до сих пор не закончилась. Для некоторых она не закончится никогда. Все мы в той или иной степени будем каждую минуту ожидать удара в спину. Многие из нас до сих пор ночами сжимают под подушкой древко волшебной палочки и боятся спать без зелья сна без сновидений. Но это дети, новое поколение нельзя воспитывать в условиях военного положения. Нельзя лишать их радости детства, новых открытий, дружбы, первой любви. К тому же сейчас нет даже абстрактной угрозы безопасности мирной жизни в магической Британии. Так почему вы не даете себе возможности просто жить? Почему вы пытаетесь лишить ее других?

Ее голос звенящим эхом отразился от стен и затих. Во время всей пламенной речи Северус не сводил с нее горящего взгляда, на который она в запале не обратила внимания. Воздух вокруг нее чуть ли не искрился от всплеска эмоций.

— Уймитесь, мисс Грейнджер, нам ни к чему магические выбросы, даже если вы задались целью превратить мое весьма посредственное существование в совершенно невыносимое, покалечив меня, — со вздохом проговорил он. — Вижу, вы подготовились и пришли во всеоружии. Но я вовсе не собираюсь с вами спорить. Я лишь высказал свое мнение. К тому же я не в той форме, чтобы противостоять всему преподавательскому составу, на который вы имеете гораздо большее влияние, — он усмехнулся. — Я лишь пытаюсь призвать вас к благоразумию, и в следующий раз, когда вам в голову взбредет очередная безумная идея, — с этими словами он многозначительно изогнул бровь, отчего ей сразу вспомнились все «безумные идеи», что рождались в ее голове на протяжении двух лет работы в Хогвартсе, большую часть которых ей так и не удалось претворить в жизнь, — неплохо было бы для начала посоветоваться со мной, прежде чем вещать их во всеуслышание всему преподавательскому составу. Пользоваться вашим безоговорочным статусом героини войны, самой умной ведьмы за последние сто лет и всеобщей любовью для того, чтобы заручиться поддержкой — совсем не в духе Гриффиндора и совершенно вас не красит.

Последние его слова словно выбили из-под ног почву. Идеально прямая спина Гермионы медленно ссутулилась, плечи поникли, а гордо вздернутый подбородок опустился. Глаза защипало от слез, готовых пролиться в любую минуту. Но только не здесь. Она быстро зашагала к выходу. У дверей она остановилась и бросила взгляд на стол, за которым сидел Северус. Он снова закрыл глаза, откинувшись на спинку стула, и, казалось, совершенно потерял к ней всякий интерес.

— Когда вы наконец перестанете видеть во мне лишь амбициозную вчерашнюю школьницу? — проговорила она срывающимся голосом в тишине кабинета и выскользнула за дверь.

Гермиона быстро шла по коридору, временами переходя на бег. Ей хотелось, как можно скорее оказаться в своих комнатах и дать наконец волю разыгравшейся обиде, что грозила прямо сейчас перерасти в истерику. Слезы ручейками стекали по щекам, оставляя после себя соленые мокрые дорожки, и застилали глаза. Не разбирая перед собой дороги и нисколько не заботясь о перешептываниях портретов за спиной и не обращая внимания на то, как резко стихли завывания Пивза где-то под потолком, стоило ей тихо всхлипнуть и пуститься бегом вниз по лестнице, перепрыгивая через ступеньки.

Оказавшись в своей гостиной, Гермиона бросилась на диван и кинулась лицом в подушку. Чувство обиды и унижения разрывало ее изнутри. Она никак не могла взять в толк, почему Снейп до сих пор видит в ней лишь маленькую лохматую выскочку. Ей было невдомек, что сразу же, как за ней закрылась дверь учительской, Северус открыл глаза и тихо произнес ей вслед:

— Вы уже давно не школьница, Гермиона.

Она даже не предполагала, что в том, что казалось ей полным равнодушием и смирением, крылось нечто большее. Откуда ей было знать, скольких усилий стоило ему надеть привычную маску полного безразличия ко всему происходящему с некоторым налетом презрения в то время, как внутри все клокотало от совершенно иррациональных желаний и первым из них было схватить эту непокорную львицу в охапку, прижать к себе и сказать ей, что она не одинока? Она бы ни за что не поверила, расскажи ей кто о том, что человек, которого она не единожды в сердцах называла черствым, когда ее нововведения вновь и вновь разбивались о его доводы, подкрепленные железными аргументами, каждую ночь перед сном пил зелье сна без сновидений в таких количествах, что им можно было опоить стадо единорогов. А все для того, чтобы его тайные и несбыточные желания не мучили его во сне.

Гермиона ничего этого не знала, поэтому сейчас задавала себе один и тот же вопрос: «Почему?», и не находила ответа.

С тех пор, как Гермиона вернулась в Хогвартс в качестве преподавателя Древних рун, она видела, наверное, все оттенки личности Северуса Снейпа. Она неплохо выучила его привычки. Например, она знала, что на завтрак он предпочитает яичницу с беконом овсянке и черный кофе с двумя кусочками сахара традиционному тыквенному соку. Она также знала, что каждый вечер, когда на окрестности Хогвартса опускаются сумерки, он любит прогуливаться у берегов Черного озера, а время от времени, когда ночи особенно ясные и луна ярко освещает всю округу, выбирается в Запретный лес с небольшой котомкой в руках, предназначенной для сбора ингредиентов. Возвращается он обычно далеко за полночь.

А ведь в начале своей педагогической деятельности ей даже казалось, что они вполне неплохо поладили. Конечно, по началу он не был в восторге от нового преподавателя, навязанного министерством магии и попечительским советом, и это было вполне ожидаемо. Они много и жарко спорили об учебных планах, дисциплине и методах преподавания. Гермиона пыталась привнести что-то новое в устаревшую систему образования, а он оспаривал ее доводы, апеллируя тем, что у нее отсутствует опыт работы с детьми, и с такими проектами она надолго здесь не задержится. Все-таки магическое сообщество весьма консервативно и с осторожностью относится к нововведениям, навеянным магглами. Тем не менее Гермиона не могла не отметить, что директор Снейп со временем стал более терпимым и менее придирчивым.

Как-то раз, засидевшись в библиотеке, она и не заметила, что время давно перевалило за полночь. Спохватившись, что завтра с утра у нее занятия у второкурсников Равенкло, она расставила книги по местам и, подхватив письменные принадлежности, поспешила в свои комнаты. А утром она чуть не опоздала на завтрак, потому что не могла найти свое перо. Его подарил Гарри на день рождения, и оно было ей дорого как память. Перо было коричневым с белоснежными вкраплениями, кончик его, заточенный под углом, писал необычайно тонко. А еще Гермионе иногда казалось, что на него наложены какие-то специальные чары, потому что от долгого письма рука совершенно не уставала. Она даже пыталась однажды расспросить об этом Гарри поподробнее, но тот лишь отмахнулся, и больше они не возвращались к этому разговору.

Она обыскала гостиную и спальню, даже вернулась в библиотеку, не обнаружив с утра пропажу, но пера нигде не было. После завтрака Гермиона понуро побрела в кабинет, думая о том, чтобы после занятий отправится во Флориш и Блоттс и купить новое, точно такое же. Но когда она подошла к столу и увидела мирно лежащую пропажу, ее радости не было предела. По началу она даже не заметила записки, что лежала возле пера, написанной небрежным размашистым почерком на куске пергамента.

«Вам следует лучше следить за своими вещами. Хорошего дня».

Подписи не было, но Гермиона и без того знала, кто ее написал. Десятки раз она читала язвительные замечания на полях эссе, написанные этим почерком. Но сейчас записка вовсе не сочилась ядом и сарказмом. И это не могло не радовать. Ведь в этих двух предложениях она разглядела заботу.

Часто они пересекались в библиотеке, но лишь сухо желали друг другу хорошего вечера, как это было принято, и расходились по разным углам, спрятавшись за книгами. Так было до тех пор, пока однажды Гермиона, расхохотавшись, не отбросила последний выпуск журнала «Магия рун». В библиотеке кроме них уже никого не было, и смех получился необычайно громким. Северус, сидевший в другом конце секции, с любопытством уставился на нее, поглаживая пальцами подбородок.

— Что вас так рассмешило, мисс Грейнджер? — спросил наконец он.

— Да вы только послушайте, — давясь смехом, проговорила она и, снова взяв в руки журнал, принялась читать вслух статью очередного старого маразматика выскочки, в которой говорилось о том, что древние руны пришли в современный магический мир как наука о прорицаниях. — Вы слышали когда-нибудь что-то подобное? Прорицания — это наука? Да как он может ставить на одну ступень древние руны и эту, с позволения сказать, лженауку?

Ее голос то и дело срывался на смех, такой заразительный, что уголки губ Северуса невольно дрогнули в ухмылке.

Так и начались их библиотечные встречи и интересные дискуссии о прочитанных книгах, статьях или о том, что сейчас происходит в магическом мире в целом. Теперь они не разбредались каждый в свой угол после дежурных вежливых приветствий, а занимали соседние кресла в одной из секций. Нет, они не приходили в библиотеку вместе, держась за руки. Но когда пересекались, не сторонились друг друга, прикрываясь наигранным желанием уединиться.

В ходе таких дискуссий Гермиона обнаружила, что Северус не только прекрасный эрудированный собеседник, способный поддержать практически любую беседу. Он также обладал незаурядным чувством юмора. Шутки его хоть и сочились сарказмом, однако обидными отнюдь не были. Или это оттого, что теперь его сарказм не был направлен на нее? На педсоветах он перестал разносить в пух и прах любое ее предложение, а пару из них даже поддержал, вставив лишь несколько замечаний.

В какой момент уважение переросло в симпатию, а последняя — во влюбленность Гермиона не знала. Но некоторое время спустя все закончилось. Северус Снейп вновь превратился в желчного профессора зельеварения, занимающего теперь должность директора школы. На собраниях он отметал любую ее идею, касающуюся учебного процесса или организации досуга для учеников, даже не дослушав до конца. В библиотеке они больше не беседовали долгими вечерами. Он вообще стал появляться там лишь изредка, а когда им все же удавалось пересечься в одном из коридоров Хогвартса или столкнуться в Большом зале, то на ее приветствие он лишь отрешенно кивал головой, не смотря в ее сторону, и продолжал свой путь так, будто ее не существовало вовсе. Будто не было между ними того странного перемирия, чем-то отдаленно похожего на зарождающуюся дружбу, каких-то несколько недель назад.

Слезы давно закончились, но подниматься с дивана не хотелось. Чтобы не думать о том, что ее тревожит, Гермиона мысленно занялась тем, что у нее получалось с детства — планированием праздника. Она представила себя, сидящей за большим письменным столом, чистый свиток и перо с чернильницей. Она взяла в руки перо и, обмакнув его в чернила, поставила на пергаменте цифру «1», что означало первый пункт из предстоящего длинного списка. Некоторое время спустя она уже крепко спала, так и не перебравшись из гостиной в спальню.

* * *

Северус сидел в кресле перед камином, снова и снова прокручивая недавний разговор с Гермионой, больше похожий на ссору с последствиями. Далеко идущими последствиями. И он совершенно не удивится, если завтра она покинет Хогвартс и больше никогда сюда не вернется. От этой мысли неприятно заныло где-то в груди, и головная боль разыгралась с новой силой, стуча в висках маленькими, но очень навязчивыми молоточками. Северус взмахнул палочкой. Огонь в камине весело затрещал, разгораясь ярче, а свечи, развешанные по стенам в бронзовых подсвечниках, погасли. Комната погрузилась в полумрак. Северус, не мигая, смотрел на яркое пламя. Где-то отдаленно слышались завывания ветра на улице.

«Наверняка пойдет дождь», — подумал он, не отрываясь, наблюдая за причудливой пляской огненных языков. Если бы можно было посвятить этому занятию всю оставшуюся жизнь, он бы сделал это не задумываясь.

В тиши гостиной раздалось негромкое покашливание.

— Северус, мальчик мой, ты бы с ней помягче…

— Не сейчас, Альбус, — резко оборвал его Снейп, и тот удрученно замолчал.

Однако не прошло много времени, как портрет заговорил снова:

— Северус, она сейчас…

— Знаю, Альбус, — вновь перебил его Снейп и, вздохнув, опустил голову, скрыв лицо за завесой черных волос.

— Тебе бы пойти и… — не унимался Дамблдор стоя вплотную к картинной раме, словно того и гляди перемахнет через нее и ступит на каменный пол замка.

— Я сам с этим разберусь, — отрезал Северус. — А если ты еще раз сунешь нос в мою жизнь, разберусь и с твоим портретом.

— Как скажешь, — тихо проговорил он.

Изображение на портрете потускнело, и фигура Дамблдора растворилась, оставив после себя лишь фоновый пейзаж.

Оставшись наконец один, Северус шумно выдохнул и снова взмахнул палочкой. Из высокого дубового шкафа, стоящего в глубине комнаты, показались початая бутылка Огденского и бокал и прямо по воздуху поплыли к нему, мерно покачиваясь, пока не замерли на расстоянии вытянутой руки. Северус, убрав палочку, подхватил их и поставил на низкий столик возле кресла. Откупорив бутылку, он плеснул себе щедрую порцию. Первый глоток обжог горло, и он поморщился. Методично прикладываясь к бокалу, он прикрыл глаза и перебирал в памяти личные запасы зелий. Он вспомнил, что зелье сна без сновидений закончилось, а после педсовета он как раз собирался сходить в больничное крыло за новой порцией. Но вместо этого неслышной тенью последовал за Грейнджер, прислушиваясь к ее тихим всхлипам. Проводив ее таким образом до дверей комнаты и убедившись, что она не наделает глупостей, он пришел к себе и сейчас покидать теплую гостиную желания не было. Что ж, сегодня вместо зелья у него есть огневиски. Он налил еще порцию в опустевший бокал и вновь воззрился на пламя.

День святого Валентина неотвратимо приближался.