Зов монстра (джен)

— «Кто хочет найти себя и насладиться собой, тот не должен искать развлечений и удовольствий. Он должен думать о смерти! Ибо лишь эта мысль ведет нас к самопознанию, заставляет верить в свою крепость и оберегает нас от того, чтобы родственники, друзья и сильные мира сего не растерзали бы нас на куски со всеми нашими пороками и желаниями, разуверяющими человека в самом себе» — именно такими словами знаменитый Микеланджело Меризи да Караваджо говорил о волнующей его теме жизни и смерти, спасения и бессмертия…

Гарри даже не делал вид, что пытается печатать лекцию. Голова нещадно гудела после вчерашней вечеринки, и он прижал ко лбу бутылку прохладной содовой, пытаясь хоть немного облегчить свои страдания. Однако монотонный, слишком высокий голос лектора только сильнее раздражал его, грозя превратить банальное похмелье во вполне себе неприятную мигрень.

Он откинулся на спинку стула, гипнотизируя глазами стрелки часов, висящих над входом в лекционный зал. Быстрее, ради всего святого, идите быстрее…

Внезапно экран его планшета ожил. Гарри лениво взял его в руки — боже, зачем такая высокая яркость экрана? — и свернул «окно» с девственно-чистым текстовым редактором.

Полли: А я говорила тебе, что неразбавленная водка в твоём возрасте хуже яда.

Одно упоминание о водке вызвало неприятные процессы в желудке. Гарри злобно зыркнул на парту двумя рядами ниже, где его подруга Полли слово в слово продолжала усердно печатать лекцию профессора.

Гарри: Ты просто злишься, что тебя не пригласили.

Полли: Я просто оказалась сильно умнее вас обоих. Салли даже не дошел сюда, да? Это ему аукнется ещё — уже третий пропуск за месяц. Я ему больше со справками помогать не стану.

Гарри: Скинь мне эту дурацкую лекцию. Нет сил печатать.

Полли: Обязательно! Только сделаешь кое-что для меня?

Гарри подозрительно уставился на светлый затылок Полли.

Гарри: Что именно?

Полли: Представь, что ты ешь жирный, сочащийся салом бургер из грязной пепельницы.

У Гарри всегда было слишком живое воображение, и Полли, разумеется, прекрасно об этом знала. Он не успел дочитать предложение, как неаппетитная картина тут же появилась перед глазами, вызывая сильнейшие рвотные позывы.

— Вот же стерва, — процедил сквозь зубы Гарри, закидывая планшет в сумку и быстрым шагом направляясь к двери. Он мог бы поклясться, что услышал в наступившей тишине смешок Полли, а заодно и удивлённые возгласы других студентов — разумеется, все до единого заметили, что он покинул своё место.

Всегда замечают.

Гарри уже не слушал возмущение профессора — он ускорил шаг, молясь очутиться в уборной раньше, чем последствия вчерашней попойки покинут его организм. Едва успев закрыться в туалетной кабинке, он рухнул на колени, и его вырвало.

Гарри не знал, сколько времени провел, сгорбившись над унитазом, пока внезапно не услышал тихий голос:

— Ты в порядке? Нужно что-нибудь?

— Нет, — не слишком любезно ответил Гарри незнакомцу. — Просто отвали.

— Как скажешь. Попей обязательно, как выйдешь, иначе обезвоживание замучает.

У Гарри не было сил отвечать, так как желудок, казалось, выворачивало наизнанку. И когда спустя несколько минут он всё же нашел в себе силы встать и выйти из кабинки, около раковины стояла невскрытая бутылка питьевой воды, а в помещении никого не было.

Умывшись ледяной водой и сразу наполовину опустошив бутылку, Гарри, чуть пошатываясь, вышел из туалета. Время занятий ещё не закончилось, поэтому коридоры университета были пустынны. Он здраво рассудил, что возвращаться на лекцию смысла нет — скорее всего профессор уже влепил ему неявку. Кажется, Гарри пропустил не менее двадцати минут.

Срочно требовался свежий воздух. К следующему занятию необходимо привести себя в форму. Пропуск лекции по истории изобразительного искусства — это само по себе неприятно, а если пропустить и практическую часть, но с него просто шкуру спустят.

Небольшой парк на территории университета не был пуст — там шло какое-то занятие. Гарри отметил на студентах галстуки зелёного цвета — значит, профессор Делакруа решил провести для первокурсников урок авторского чтения на открытом воздухе.

Тем не менее, именно в ту сторону и двинулся Гарри — спрятаться от солнечных лучей можно было только под кронами деревьев. Он незамеченным прошел за спинами студентов и прилёг на спрятанную за стволами дерева скамью.

Как же хорошо! Главное — не заснуть.

До Гарри доносился высокий девчачий голос — одна из первокурсниц, кажется, что-то читала вслух, причем уже не одну минуту, и её голос убаюкивал не хуже колыбельной.

— … спасти дракона, а не принцессу — и за это решение рыцарь был навеки изгнан с земель Авалона, — торжественно проговорила девушка.

Послышались редкие вежливые хлопки.

— Прекрасно, прекрасно! — раздался громкий голос профессора Делакруа. — Мне очень понравился ваш нестандартный подход к банальному сюжету о спасении принцессы из замка дракона. А эта подмена архетипов героя и злодея! Я восхищён!

Восхищаться тут было ровным счётом нечем. Гарри был уверен, что не раз уже встречал подобные истории: главный злодей — король, принцесса — манипулятор, а жертвой ситуации всегда становится дракон. И бедолаге-рыцарю нужно с этим разобраться, не утратив доблести и чести, желательно сохранив при этом голову на плечах.

Пока Гарри размышлял об этом, Делакруа пригласил уже другого студента. И услышать его было уже сложнее, поэтому Гарри пришлось напрячь слух.

— Жил да был однажды невидимый человек, который очень устал от собственной невидимости.

Внезапно Гарри почувствовал холодок на затылке. Он резко сел, отчего немного закружилась голова.

— Это не была настоящая невидимость. Люди просто привыкли его не видеть.

— «Я слышал этот голос, я точно его слышал, — подумал Гарри. — Точно! Незнакомец в туалете, который оставил мне воду».

— Но если никто тебя не видит, существуешь ли ты на самом деле?

Нет, дело не только в этом. Он знает этот голос, он точно слышал его ещё раньше. И почему так неприятно заныла челюсть?

— И однажды невидимый человек решил: «Я заставлю их увидеть меня!».

Гарри встал со скамьи — он ощутил острую необходимость увидеть лицо парня. Вышел из-за дерева и прислонился к стволу — его всё ещё мутило, а перед глазами всё сливалось.

— Для этого он позвал… чудовище. И чудовище сделало его видимым.

Гарри потер глаза, и наконец смог сфокусироваться на чужом и одновременно ужасно знакомом лице.

— Он снова стал видимым. Но были и другие неприятные вещи, которые раньше были невидимыми.

Коннор О’Малли оторвался от планшета и посмотрел Гарри прямо в глаза.

— И хоть люди снова его увидели, человек почувствовал, что ещё сильнее отдалился о них.

Гарри не любил вспоминать причину, из-за которой шесть лет назад его перевели в другую школу. Обидную, унизительную, болезненную причину. Коннор О’Малли не был выше или, упаси бог, сильнее, однако, когда он набросился на Гарри в столовой, тот был уверен — победить обезумевшего парня не было ни единого шанса. Гарри казалось, будто его избивал огромный монстр, настоящая стихия — а что можно противопоставить стихии?

Отец Гарри был тогда в ярости — нападение на сына он считал личным оскорблением. Однако за О’Малли тогда вступился весь педагогический коллектив и органы опеки. Это вопиющий случай, мы с вами согласны, но просим вас проявить сочувствие — у мальчика умирает мама, вы же понимаете…

В очередной раз О’Малли прикрылся умирающей мамочкой и не получил никакого наказания. Но Гарри больше в школу не вернулся — после выписки он уже обнаружил дома форму частного учебного заведения для мальчиков в Лондоне, и возможности отомстить у него не было.

Из воспоминаний Гарри выдернул сигнал телефона. Он оторвал взгляд от О’Малли и посмотрел на экран:

Салли: Есть ли мне смысл тащиться на следующую пару? Я всё ещё умираю, клянусь.

Салли отвратительно переносил алкоголь. Настолько отвратительно, что Полли дважды помогала ему с оформлением освобождения от уроков после особо грандиозных попоек — её тётушка была клиническим директором Госпиталя Святого Иуды.

Гарри точно знал, что сегодня у Салли в любом случае не будет физических сил прийти на занятия, поэтому он даже не стал тратить времени на ответ. Вместо этого напечатал пару слов Полли, подхватил со скамьи чуть примятый пиджак и пошёл в сторону университета — оставаться рядом с группой первокурсников категорически не хотелось.

Полли появилась в столовой спустя пару минут после окончания лекции. Окинув понимающим взглядом две пустые бутылки из-под минералки, она села напротив Гарри.

— Это было подло, — у Гарри не было сил на то, чтобы злиться.

Полли захохотала:

— Приём с бургером всегда работает. Я, кстати, тебя отмазала от профессора, он не поставил неявку. Это для меня картошка?

Строго говоря, картошку Гарри покупал для себя, но желудок всё ещё отказывался принимать что-либо, кроме воды.

— Конечно, угощайся.

— Ага, только схожу за чаем. Тебе взять?

— Лучше кофе. Капучино. С карамельным сиропом. И ещё воды.

Полли упорхнула, а Гарри опустил голову на стол. Он чувствовал себя гораздо лучше, чем утром, только спать хотелось неимоверно. Поэтому, когда над ним нависла чья-то тень, даже не поднял головы:

— Ты быстро. Не забыла про сироп?

— Привет.

Голос явно принадлежал не Полли. Гарри всё-таки выпрямил спину и посмотрел на заговорившего.

О’Малли. Кто же ещё это мог быть.

Резко заныла челюсть, и Гарри невольно провёл по ней рукой. К его досаде, этот жест, конечно, не ускользнул от взгляда его крайне нежеланного собеседника.

— Не ожидал тебя здесь встретить, О’Малли, — Гарри почти удивился тому, насколько вежливо прозвучал его голос. — Значит, факультет языковедения? Не помню тебя большим поклонником громких речей.

— Я не на языковедении, просто присоединился к курсу авторского чтения, — О’Малли тронул свой галстук, и Гарри присмотрелся — на галстуке золотом отливал логотип его собственного факультета живописи.

— Не заметил тебя на вчерашней вечеринке первокурсников.

— Я ушел почти сразу.

Воцарилась тишина. Гарри видел, что О’Малли очень хочет что-то сказать, но не имел ни малейшего желания помогать ему, продолжая с вежливой полуулыбкой сверлить его взглядом.

— Я хотел бы извиниться, — наконец выпалил парень. — За ту драку. Я не должен был… В общем, прости.

— Прощаю, — легко ответил Гарри. — Вопрос закрыт. И знаешь, что, — он встал и протянул ему руку, настолько внезапно, что О’Малли автоматически её пожал. — Раз уж между нами больше нет разногласий, я, пожалуй, снова перестану тебя видеть.

О’Малли несколько секунд растерянно смотрел на Гарри, и тот почти почувствовал сладкий вкус отмщения — не невидимости ли так сильно боялся этот тощий засранец? Но внезапно… О’Малли расхохотался. На памяти Гарри — впервые в жизни.

— Как скажешь, как скажешь. Быть невидимкой крайне удобно по жизни.

Он на мгновение сжал ладонь Гарри, после чего развернулся и ушел, аккуратно обойдя заинтересованную Полли, шагающую с подносом в их сторону.

— Что это за милый мальчик? Не знаю, чего хочется больше, накормить его или… — Она внезапно осеклась. — Что с тобой?

Гарри показалось, что ему в лицо плеснули ледяной водой. Он прижал ладонь ко лбу и понял, что его немного трясёт. Он продолжал наблюдать за О’Малли до тех пор, пока тот не присоединился к группе первокурсников за дальним столиком.

О’Малли просто рассмеялся. Рассмеялся! Хотелось догнать этого тощего засранца, повалить на землю и бить о пол со всей силы, пока он не перестанет разговаривать.

— Боже, Картер, тебе нехорошо?

— Всё нормально, — Гарри взял стаканчик с кофе, накинул сумку на плечо и бросил удивлённой Полли. — Увидимся на паре.

Не дожидаясь ответа, он быстро пошел к выходу, спиной чувствуя обжигающий взгляд.

* * *

Оставшиеся три пары Гарри старался не светиться перед преподавателями, отсиживаясь на задних партах. Полли бомбардировала его сообщениями, но он даже не брал в руки планшет, игнорируя её возмущённые взгляды. Говорить про О’Малли не было ни малейшего желания, поэтому, едва время последнего занятия окончилось, он мгновенно подхватил вещи и быстро покинул помещение.

В общежитии Салли встретил его в той же позе, в которой Гарри утром его оставил — укутанным в плед и бессильно валяющимся на ковре. Почему-то Салли всегда утверждал, что похмелье лучше пережидать на твёрдой поверхности.

— Я больше никогда не буду пить ничего крепче капучино, — торжественно поклялся он печальным голосом.

— Свежо предание, — хмыкнул Гарри, прямо в ботинках падая на кровать. — Полли сказала, что не будет помогать тебе со справкой.

— Она пообещала помочь, если ты расскажешь, с кем встретился сегодня в столовой, — помахал Салли мобильным телефоном. — Она пишет, цитирую: «…клянусь, он выглядел так, будто его заставили голыми руками собирать мерзкую жижу из раковины после мытья посуды».

— Она задрала со своими ассоциациями, — чёрт бы побрал его богатое воображение! Гарри прямо-таки почувствовал отвратительные, мягкие прикосновения к пальцам.

Салли наконец соизволил подняться с ковра и с любопытством уставился на Гарри.

— Так кто это был? И чего ты так взбесился?

— О’Малли.

— Что?

— Это был О’Малли. Он теперь тут учится. На первом курсе.

Салли присвистнул, вытащил из-под себя подушку, швырнул её на кровать, после чего с заметным усилием сам на неё заполз.

— Тот самый маменькин малыш О’Малли? Нихрена себе… Вернулся из Америки, значит?

Гарри привстал.

— Он уезжал в Америку?

— Да, мне мой старик рассказывал — он как-то с его бабушкой работал. После смерти матери О’Малли жил с бабкой около года, а потом и та богу душу отдала. Ну и пришлось папаше его забирать. Кажется, во время летних каникул и уехал. Тут точно не скажу, я в том же году в твою школу перевёлся. Наверно, из-за всех этих переездов он и учится на курс младше.

— Ясно, — Гарри лёг обратно и закрыл глаза. — Ну и чёрт с ним.

— Прямо-таки чёрт с ним? — ухмыльнутся Салли. — Что, даже мстить не будешь?

— Мне что, двенадцать лет? Просто буду игнорировать, словно его и нет.

— Отличный план, а главное — надёжный, — хохотнул Салли. — Мне-то не заливай, Картер.

— Ты о чём?

— Да ты его ни единого дня не мог игнорировать в школе, просто ни единого дня. Мы с Энди подозревали даже грешным делом, что ты на него запал.

— Чушь не неси. Я просто…

Их разговор прервал стук в дверь.

— Если вы неприлично одеты, то мне категорически плевать. Я захожу.

— Я тут голый! — взвопил Салли, пытаясь натянуть на себя одеяло.

Полли проигнорировала его возмущения, пинком распахнув дверь.

— Я пришла сюда послушать парочку историй, — заявила она, с ногами залезая на кровать Салли. — Кто был тот паренёк? Твой школьный друг? Я тебя таким злым, кажется, никогда не видела, — она перевела взгляд на Салли. — Боже, от тебя ужасно воняет. Иди в душ.

Салли, обмотав одеяло вокруг туловища, послушно встал с кровати.

— Вообще-то я и так собирался тебе отписаться, потому что всё разузнал. Так что, твоё обещание со справкой всё ещё в силе. Я не виноват, что ты потерпеть пять минут не можешь. И кто тебя вообще в мужское общежитие пускает?

— Связи всё решают, — Полли полностью потеряла интерес к этому разговору и повернулась к Гарри. — Ну так что? Кто был этот крошка?

— Бывший одноклассник, — неохотно выдавил из себя Гарри. — Учился с ним в младшей и средней школе. Ничего особенного.

Салли выразительно усмехнулся из-за дверцы шкафа, пытаясь натянуть на себя футболку.

— И всё?

— И всё.

— Мне-то не заливай, Картер.

Гарри закатил глаза — что Салли, что Полли, кажется, слишком хорошо его знают. Иначе почему они используют одну и ту же фразу?

— Ну ладно, это тот парень, из-за которого я поменял школу. Он сильно поколотил меня однажды, до больницы довёл. Довольна?

Полли недоверчиво вскинула бровь:

— Это вот он тебя избил? Этот цыплёнок? Да у него нога толщиной с мою руку!

— Может у тебя просто руки широкие? — бесстрашно съязвил Салли, спустя секунду захлопнувший за собой дверь с другой стороны. Полли недовольно опустила едва вскинутую подушку и забросила её себе за спину.

— Гарри, ну серьёзно. Что между вами произошло? Таким потерянным, как сегодня, я тебя за два года ни разу не видела.

Гарри привстал с кровати и потянулся к бутылке с водой. Может, действительно всё ей рассказать?

Полли обладала порой просто невыносимым характером — шумная, наглая, всегда неизменно уверенная в собственной правоте. Наверно, именно поэтому, несмотря на симпатичную внешность, Гарри не мог относиться к ней именно как к девушке, в романтичном плане — с их первой встречи она стала, скорее, боевым товарищем для него и для Салли. Почему бы и не довериться ей до конца?

— Если честно, в нашей истории скорее я мудак, — через силу начал Гарри. — У его мамы обнаружили рак, она сгорела за несколько месяцев. Но меня так бесило его скорбное лицо, и что все вокруг носились с ним, как со Святым Граалем, не меньше… Короче говоря, в один день я, видимо, перегнул палку. Ну у него и сорвало все предохранители в башке, и он меня избил просто в мясо. Руку сломал, челюсть, зуб выбил… Из-за того, что у него через несколько дней после драки мама умерла, отец ничего их семье не предъявил, просто перевёл меня в другую школу. Вот и всё, конец истории.

Да уж, довериться до конца не получилось.

К чести Полли, она не присвистнула, не засмеялась, даже не усмехнулась. Только помолчала с минуту, после чего твёрдо сказала:

— Даже не думай мстить ему, понятно? Ты повёл себя мудаком, а он — психопатом. Считаю ваш конфликт исчерпанным.

— Я тоже.

— Клянёшься? — она взглянула на часы и вскочила. Гарри тоже посмотрел время — в этот час Полли обычно шла на теннис.

— Клянусь. Буду его игнорировать, словно его и нет.

О’Малли, тем не менее, был буквально везде. На каждой перемене Гарри натыкался на него — то в коридорах, то в столовой, то на улице. На мероприятиях колледжа его лохматая голова каждый раз оказывалась в зоне видимости. В любимом баре Гарри, где обычно не обслуживали первокурсников, О’Малли непременно веселился в компании ребят постарше буквально за соседним столом. Гарри чувствовал, что его опрометчиво принесённая Полли клятва даётся ему всё тяжелее — буквально каждый раз хотелось схватить парня за патлы и приложить об стол. Со всей силы, чтобы в кому вогнать.

Салли прекрасно всё это понимал, и ситуация сильно его забавляла. У него самого не было проблем с О’Малли — даже в школе он участвовал в драках только из-за Гарри, а не потому, что одноклассник с вечно скорбным лицом страшно его раздражал. Однако в мире было слишком мало вещей, которые могли бы хоть немного смутить Гарри-«Мне-На-Всё-Плевать-Ибо-Я-Круче-Варёного-Яйца»-Картера, и поэтому хотя бы периодическое изменение выражения его всегда невозмутимого лица немного грело сердце Салли.

И поэтому через три недели после того памятного похмельного дня он долго и с удовольствием хохотал, когда узнал, кого из первокурсников переселяют в их блок.

Соседняя с ними комната пустовала уже давно — говорили, что у предыдущего жильца поехала крыша, и он пытался принести себя в жертву дьяволу. Парня скрутили за мгновение до того, как он, сидя в центре нарисованной мелом пентаграммы, закинул себе в рот горсть снотворных таблеток.

Из-за подобной репутации никто из слишком суеверных студентов не спешил занимать комнату, даже не смотря на прекрасную возможность пожить в одиночку. Никто, кроме, конечно, Гарри и Салли. Они украли ключи прямо из кабинета заведующего, и использовали свободное помещение как мастерскую.

Теперь же счастливая жизнь закончилась — в комнату заселяли первокурсника. Салли узнал об этом первым от знакомого старосты, а потому между лекциями бросился туда, чтобы скрыть следы их с Гарри незаконного взлома.

Он почти успел! Едва Салли, держа в обеих руках мольберты, пинком закрыл отныне чужую комнату, дверь блока открылась, и на пороге нарисовался О’Малли.

Салли, замерев в нелепой позе, уставился на вежливо-удивлённое лицо бывшего одноклассника.

— Да не может быть. Только не ты. Серьезно?

— Привет, Салливан, — всё так же вежливо кивнул Коннор, затаскивая чемодан.

— Нет, чувак, нет!.. Это мог быть кто угодно, но оказался именно ты! — Салли запрокинул голову и так сильно расхохотался, что один из мольбертов Гарри почти выскользнул из его рук.

О’Малли не стал особо его слушать, лишь достал ключ направился к запертой двери. Салли же, не особо переживая за сохранность мольбертов, швырнул их в комнату и снова обернулся к О’Малли.

— Как это ты себе выбил комнату в блоке? Да ещё и со второкурсниками? Обычно новички живут в крыле с общими коридорами и душевыми.

О’Малли, воюя с замком, пожал плечами.

— Просто попросил у старосты комнату потише, и меня отправили сюда. Я не знал, что ты тут живёшь.

— Ага. Гарри будет в восторге, я уже представляю, — снова рассмеялся Салли.

О’Малли словно застыл.

— Он тут живёт?

— Да, — Салли подошёл к нему и выхватил ключ. — Тут секрет есть, надо ключ резьбой верх вставлять. Вот так, — дверь с небольшим скрипом отворилась, и Салли вернул притихшему Коннору ключ. — Добро пожаловать, О’Малли! Тишину не обещаем, но скучать тебе точно не придётся.

Он не стал дожидаться ответа и пошёл в свою комнату — до следующего занятия в колледже оставалось всего десять минут.

* * *

Гарри шёл в общежитие в приподнятом настроении, кажется, впервые за несколько недель. Наконец-то упрямый профессор Блаунт принял его набросок! Две недели постоянных правок! Две недели проклятый старик придирался к мелочам — то в картине нет истории, то не соблюдена анатомия, то неправильно прорисована вертикальная перспектива… И только сегодня Гарри услышал долгожданное «Принято. Переходите к цвету».

Учитывая, что больше никто в группе не удостоился положительной оценки, Гарри чувствовал небывалый подъём духа. Творить, творить, творить! Немедленно нужно браться за работу!

Он не стал ждать лифта, пешком влетев по лестницам. Не хотелось сбивать свой настрой, и поэтому Гарри не стал даже заходить в свою комнату — закрыл за собой дверь блока, скинул сумку и пиджак и тут же потянулся за ключом от второго помещения.

— Хэй, ты сегодня в хорошем настроении, — Салли, загадочно улыбаясь, привалился к косяку — кажется, он опередил Гарри буквально на несколько минут и ещё не успел снять пиджак, только тапочки натянул.

— Ага. Этот дранный кот наконец принял набросок, я уже думал, что его только стрихнином задобрить можно.

— Классно. И что, ты теперь к своим мольбертам?

— Ага. Да почему эта дурацкая дверь не откры...

Дверь открылась, причём так резко, что Гарри едва не получил по лбу. Хотя когда он увидел, кто стоит на пороге, ему показалось, что чем-то тяжёлым его всё-таки прихлопнуло.

О'Малли посмотрел сперва на изумленного Гарри , потом на широко улыбающегося Салли, и, наконец, его взгляд опустился на ключ, который Гарри все ещё сжимал в руке.

— Это, наверно, моё, — тихо сказал он и аккуратно потянулся за ключом. Гарри покорно разжал ладонь и позволил О'Малли забрать всю связку. И только когда парень отцепил от брелока свой ключ, Гарри пришёл в себя.

— Ты какого хрена тут делаешь, О'Малли? Совсем крыша поехала?

— Я тут живу. Сегодня заселился.

— Живёшь? Именно в этой комнате? — Гарри швырнул тубус со своей работой о землю. — Клянусь, О'Малли, ты грёбанный психопат! И только посмей сказать, что ты меня не преследуешь!

— Я... — О'Малли так сильно растерялся, что беспомощно обернулся к Салли. Однако тот сам недоуменно пожал плечами — подобной паранойи у Гарри раньше не наблюдалось. — Преследую?

— В колледже, в парке, в баре, в кафе! Ты постоянно у меня за спиной маячишь! Что ты задумал? Отомстить? Выбесить меня? Ножом зарезать?

Гарри схватил его за воротник и приподнял, так сильно, что О'Малли невольно встал на носочки.

— В чем твоя проблема, психопат?

Внезапно лицо О'Малли изменилось. Он не был удивленным, растерянным, не был напуганным.

Он улыбался, незаметно, но зло. Гарри показалось, что это его самого схватили за горло, так сильно, что перехватило дыхание.

— У меня нет проблем, Гарри . А вот у тебя, кажется, есть.

— Довольно, — внезапно Салли схватил Гарри за плечо. — Отпусти его. Это не школа — тут за драку и отчислить могут.

Гарри и Коннор ещё несколько мгновений сверлили друг друга взглядами, после чего первый, наконец, разжал руки и, ни на кого не глядя, поднял свои вещи и скрылся в комнате. Салли и О'Малли проводили его взглядами, после чего Салли в очередной раз усмехнулся.

— Как я и сказал, скучать тебе точно не придётся.

* * *

Салли не сразу вернулся в комнату. Прямо в тапочках он спустился на первый этаж и вышел на улицу. Через дорогу от общежития располагалась кофейня, где он купил две большие порции капучино, щедро сдобрив один из них сиропом со вкусом солёной карамели, а также пять круассанов с клубничной начинкой, и только со всем этим добром спустя несколько минут вернулся к себе.

Он застал Гарри хмуро пытавшимся установить свой мольберт.

— Хм, я пропустил основную истерику? — Салли осмотрелся, прикидывая масштабы разрушения. Стопка комиксов была раскидана по всей комнате, маленький кофейный столик стыдливо лежал ножками кверху, а один из мольбертов, кажется, пару очень долгих минут били об стену.

— Иди к чёрту, — немедленно ответил Гарри, откидывая крышку тубуса.

— Я только от него, он просил передать тебе это, — Салли потряс бумажным пакетом с круассанами. Маленькая морщинка на лбу Гарри мгновенно разгладилась.

— С клубникой?

— Обижаешь, — Салли кинул ему пакет и опустил на тумбочку держатель с двумя стаканчиками. — Подкрепись, угомони свои страдания по нашему новому соседу и начинай рисовать свою картину.

Гарри молча жевал круассаны, пока Салли собирал и сортировал раскиданные им комиксы. У него была собственная система их хранения — не по номеру и дате выпуска, но по событиям, от наиболее важных к наименее. Он так увлёкся этим, что невольно вздрогнул, когда Гарри внезапно заговорил:

— У меня нет истерики по соседу. Я просто не ожидал его тут увидеть.

— Разумеется. И ты совсем не хотел размозжить ему череп от дверной косяк. И твоё лицо совсем не было похоже на лицо Джека Потрошителя, — кивнул Салли, выкидывая в дальний угол один из наименее интересных комиксов. Никогда не любил Супермена — слишком уж идеальный мужчина, аж тошнит… — Ну и в комнате у нас, конечно же, просто ураган пролетел, с кем не бывает.

— Слушай, он меня бесит, окей? Я стараюсь быть взрослым и игнорировать его, а он, как назло, сам лезет всё время.

Салли шумно выдохнул, после чего швырнул один из комиксов прямо в лицо Гарри. Тот перехватил его и аккуратно опустил рядом с собой.

— Из тебя очень хреновый взрослый.

— Я знаю.

— Но я тебя всё равно люблю и скажу вот что, — Салли встал с пола, чтобы не смотреть на Гарри снизу вверх. — Тебе надо хоть кому-то рассказать, почему ты так мучил О'Малли в школе. В идеале — ему самому.

Гарри нарочито медленно начал стряхивать крошки со своей рубашки.

— Я рассказал тебе. Этого мало?

— Чувак, я твой друг, но мы с тобой росли в совсем разных условиях. Рассказать мне — это как рассказать психологу, только забесплатно, — Салли отвернулся и снова начал раскладывать оставшиеся комиксы. — Твоя крыша всё ещё знатно протекает, и тебе нужно с этим что-то делать. Это абсолютно неадекватно — вот так взрываться каждый раз, когда ты видишь О'Малли. В смысле… Вы сколько не пересекались, лет пять? Шесть? И ты был в норме. А сейчас…. Жалкое зрелище, если честно. Меня это даже уже не забавляет.

Гарри помолчал пару минут, после чего вернулся к своему мольберту, пытаясь настроить его на необходимую высоту.

— Я ничего никому рассказывать не буду.

— Ну и ладно. Ещё мольбертов накупим, будет чем стенки пинать, — покладисто ответил Салли и забрал у Гарри последний круассан.

В общем и целом, соседство с О’Малли протекало не так уж и ужасно. Он уходил на занятия пораньше, и так же рано возвращался в блок, порой пересекаясь с ребятами у входа в ванну, так что Гарри лишь изредка сталкивался с ним в стенах колледжа. Поэтому справляться с данным самому себе обещанием, а именно — не разговаривать с О’Малли — было не так уж и сложно.

Казалось, сам Коннор тоже прилагал к этому некоторые усилия, — иногда, выходя утром из своей комнаты, Гарри видел тень под его дверью, словно он дожидался, пока блок опустеет.

В этой почти идиллии прошло пару месяцев, и приближались рождественские каникулы. Салли собирался провести Рождество со своими бабушкой и дедушкой в Ирландии, — хотя гораздо больше он искал встречи со своей кузиной, которая «вообще-то не совсем кузина, моя тётя её удочерила, так что формально мы не родственники». А Полли с родителями улетали во Францию, кататься на лыжах. Так что Гарри был готов к временному одиночеству, и даже радовался ему — по крайней мере, ему удалось убедить в этом обоих друзей.

Его отец совсем не ждал на каникулах. Кажется, он говорил Гарри , что планирует улететь на острова со своей молоденькой секретаршей. Или она была юристом его фирмы? Женщины, которые сменяли друг друга рядом с его отцом, были настолько похожи, что Гарри иногда казалось, что тех специально клонируют по запросу, заменяя одну модель на другую, более свежую.

В последний день перед каникулами колледж гудел, как пчелиный улей. Ни студенты, ни, чего греха таить, преподаватели не могли сосредоточиться на учёбе, а с последнего занятия их отпустили раньше почти на сорок минут, — профессор очень боялась опоздать на самолёт.

Салли задержался поболтать с приятелем с другого факультета, так что Гарри направился в общежитие один. Завернул по дороге в кофейню, захватил себе капучино и несколько круассанов, — готовить ужин ему совершенно не хотелось. И всё равно он вернулся в блок раньше обычного времени, и застал странную картину.

Сумка О’Малли лежала прямо у двери в блок. Его самого Гарри увидел в туалете, всё ещё одетым в форму. Кажется, его сильно тошнило, и он почти распластался на полу, склонившись над унитазом.

Гарри собирался пройти мимо, но тут заметил, как сильно дрожит рука О’Малли, на которую он опустил лоб.

— Что, начал праздновать Рождество раньше времени? — саркастично поинтересовался Гарри, прислоняясь к косяку.

О’Малли вздрогнул, потянулся к двери, чтобы закрыть её. Однако его снова затошнило, и он едва сумел удержать себя хотя бы в немного вертикальном состоянии. Взмокшие волосы прилипли ко лбу, и когда он, наконец, откинулся назад, вытирая рот, Гарри заметил совершенно белое лицо.

— Отравился чем-то, — очень тихо проговорил О’Малли. — Закрой дверь, пожалуйста.

— Я вижу, — Гарри прикрыл дверь, за которой вновь раздались отвратительные звуки, и собирался уже запереться в своей комнате, как вдруг вспомнил кое-что.

Туалет в колледже, он сам, склонившийся над унитазом в страшном похмелье. Тихий голос за дверью, советующий пить больше воды.

Гарри шумно выдохнул, оставил кофе и круассаны на тумбочке и полез на полку Салли — тот всегда прятал у себя маленькие заначки с едой и питьём. Забрав оттуда бутылку воды, Гарри вернулся к О’Малли.

Его уже не тошнило — он сидел на холодном полу, чуть кашляя в раскрытую ладонь. Кажется, О’Малли настолько обессилел, что не сказал ни слова, а молча забрал из рук Гарри бутылку и жадно к ней присосался. По подбородку стекла тонкая красная струйка.

Гарри нахмурился и посмотрел на унитаз. Он почти весь был заляпан красными каплями.

— Это что, кровь?

О’Малли равнодушно пожал плечами.

— Не знаю. Может быть, — он сделал ещё пару глотков и закашлял. — Наверно, пищевод немного повредил. Такое бывает при сильной рвоте.

— Что, серьезно, что ли? — Гарри отвёл взгляд. Он ненавидел вид крови почти на физическом уровне.

— Наверно.

О’Малли ещё пару минут сидел на полу, тяжело привалившись к холодному кафелю стены, но Гарри не спешил уходить. Он понятия не имел, что делать. В его понимании кашель кровью не являлся чем-то обыденным.

— Ты же тут не планируешь, не знаю, истечь кровью или что-то в этом роде?

— Не сегодня.

Наконец, О’Малли нашёл в себе силы встать, и, немного пошатываясь, подошёл к умывальнику. В отражении зеркала он увидел всё ещё встревоженного Гарри.

— Ты что, крови боишься?

— Чушь не неси, — огрызнулся Гарри. — И убери за собой, весь унитаз заляпал.

— Хорошо, — покладисто ответил О’Малли, и Гарри, наконец, закрыл за ним дверь.

* * *

Гарри всё-таки пришлось признаться себе, что без ребят в общежитии было ужасно скучно. Правда, признался он в этом только на третий день после их отъезда.

Сразу после того, как шумный и неповоротливый из-за многочисленных сумок Салли бросил ему отрывистое «ну всё, бывай, чудила» и выкатился из комнаты, Гарри начал уборку. Куча мусора из-под кроватей, старые ненужные наброски, безнадёжно засохшие и просроченные закуски из заначек Салли — всё это отправлялось в один большой пластиковый пакет, который быстро стал весить неприлично много. Проведя весь день в наведении порядка, Гарри настолько вымотался, что даже не принял душ, а сразу крепко заснул.

На второй день Гарри провожал в аэропорт Полли, — она ограничилась всего одним чемоданом и обещала ему, что если он встретит её по возвращении, то она привезёт ему пару сувениров из Парижа. Гарри на это не повёлся, — в прошлом году она так же уезжала с маленькой сумкой, а вернулась с четырьмя огромными чемоданами с новой одеждой. Им с Салли пришлось тащить всё это добро в её комнату, пока Полли шла перед ними, цокая каблуками и мило здороваясь со своими многочисленными подружками. Встречать её в этот раз Гарри планировал сразу с парочкой грузчиков. В тот же день из аэропорта Гарри поехал на вечеринку к знакомым ребятам, и вернулся в общежитие лишь к утру.

Весь следующий день Гарри крепко проспал, и проснулся только ближе к шести часам вечера, чувствуя зверский голод. Он натянул на себя толстовку и джинсы, размышляя, заказать ли ему пиццу, или же не полениться и приготовить хотя бы яичницу. Будь здесь Салли, он бы точно каким-то чудом достал из-под подушки сэндвич или порцию фри!

Отчаянно зевая, Гарри вышел из комнаты и почти столкнулся с О’Малли. Одной рукой он отчаянно балансировал коробкой из-под пиццы, а второй пытался попасть ключом в замочную скважину.

— Привет, — коротко бросил он, и внезапно настроение Гарри упало ниже плинтуса.

Он коротко кивнул О’Малли и прошел мимо него к холодильнику.

Практически пустой! Одно сиротливое яйцо, просроченное молоко и половинка луковицы. Почему всегда в любом холодильнике обязательно должна лежать половинка луковицы?

Желудок Гарри страшно заурчал, и тот решил, что без заказа еды всё-таки не обойтись, — выходить на улицу сегодня совершенно не хотелось.

Гарри захлопнул холодильник и потянулся к телефону. Из комнаты О’Малли доносился чарующий запах еды, из-за чего желудок запел ещё громче.

Внезапно раздался голос:

— Хочешь пиццу? Я случайно заказал большую, сам столько не съем.

Гарри медленно повернул голову. Дверь О’Малли была открыта нараспашку. Он стягивал с себя куртку, а открытая коробка с пиццей лежала на кровати, источая невероятный аромат. Аромат сыра, грибов, выпечки, жизни, свободы… Голодному Гарри казалось, что прямо сейчас нет ничего важнее еды, и он запретил себе мешкать.

Да, это О’Малли, это его комната и его пицца. Да, всё ещё хочется бить его лицом о стену, пока оно не станет таким же плоским. Но с другой стороны…

Гарри уверенно зашел в давно знакомую ему комнату, схватил кусок пиццы и опустился на стул, поджав под себя ноги. Сам О’Малли на мгновение вышел, чтобы включить чайник, и пока его не было, Гарри украдкой осмотрелся.

Не верилось, что в этой комнате живёт молодой парень. Всё стерильно чистое, ни пылинки, ни одного пятнышка на зеркале. Даже кровать идеально заправлена, без единой складки. Да какой студент вообще заправляет кровать?

Впрочем, было одно место в комнате, которое хирургический порядок никак не зацепил. Рабочий стол О’Малли предоставлял собой чистый хаос — куча исписанных листов, небольших зарисовок, обломанных карандашей, нагроможденных друг на друга баночек с акварелью, стопка потрёпанных скетчбуков. Вся стена над столом была оклеена рисунками, и почти на всех было нарисовано… нечто.

Гарри, всё ещё пережёвывая пиццу, встал и подошёл поближе, пытаясь рассмотреть монстра. Вблизи он скорее напоминал дерево — ветвистая крона, могучие ноги-корни. Отчего-то этот монстр казался смутно знакомым.

— Это иллюстрации к моим рассказам, — раздался за спиной голос О’Малли. Он залез с ногами на кровать и пытался не дать горячему сыру стечь по пальцам. — Ты один из них слышал. Про монстра.

— Ты откуда-то его срисовал? Выглядит знакомо, — Гарри опустил взгляд ниже, и увидел на столе не до конца завершенный рисунок. На нём было изображено небольшое кладбище на вершине холма. На правом углу виднелась знакомая архитектура церквушки, а несколько могил слева ютились под тенью огромного дерева. — Погоди, это…

— Тис, да. Растёт на кладбище в Крейле. Только ты мог узнать.

Теперь Гарри видел. Чудовище, которое О’Малли изображал на практически всех своих зарисовках, было ожившим тисом.

— Тебе бы провериться, О’Малли, — искренне пробормотал Гарри.

О’Малли чуть натянуто рассмеялся:

— Вообще я ходил к психологу, ещё в Америке. Ей мои рисунки тоже не понравились.

— С чего бы это, — Гарри вернулся к кровати за вторым куском пиццы, после чего снова начал рассматривать рисунки на стене. Спиной он чувствовал обжигающий взгляд — кажется, О’Малли не был в восторге от того, что его картины так бесцеремонно разглядывают.

Помимо тиса, тем не менее, были и другие рисунки. Царственная фигура девушки с чашей в руках; юноша и девушка, спящие под кроной дерева; мужчина в одежде священника, склонивший голову перед разрушенной церковью; стройная женщина, стоящая на краю обрыва.

Гарри рисовал в совершенно другом стиле, но он понимал, что рисует О’Малли на очень высоком уровне.

А вот почерк у него был кошмарный. Гарри склонил голову к плечу, пытаясь разобрать его каракули, но не сильно преуспел.

— Ты знаешь, люди давно изобрели ноутбуки, или, на худой конец, печатные машинки, — пробормотал Гарри . — И не придётся так насиловать бумагу.

О’Малли за его спиной закашлял:

— Я…. кха… я без бумаги не могу ничего писать.

— У писак свои причуды. А…

Кашель внезапно стал громче. Гарри обернулся, и в этот момент О’Малли сполз с кровати.

Он затрясся от кашля, словно задыхаясь. Подумав, что он подавился, Гарри бросился к нему, и в этот момент О’Малли выплюнул на пол сгусток крови.

— Какого хрена… — Гарри замер, наблюдая, как алая кровь расползается по светлому ковру, впитываясь в ворс.

О’Малли ещё пару раз кашлянул в раскрытую ладонь. Гарри присел рядом с ним, наблюдая, как он вытирает перепачканные кровью губы.

Увидев его перепуганный взгляд, Гарри чуть улыбнулся — правда, в его случае улыбка выглядела кроваво-жуткой.

— Всё окей, у меня такое бывает иногда.

Он откинулся спиной к кровати и глубоко вдохнул.

— Я видел трупы, которые выглядели лучше, чем ты.

— Не сомневаюсь, — О’Малли продолжал глубоко дышать, будто успокаиваясь. — Забирай пиццу, я наелся.

Гарри понимал, что это — завуалированная просьба покинуть комнату. Ему почему-то не хотелось спорить, и, хотя аппетит совсем пропал, он захватил с собой ещё один чуть остывший треугольник.

У дверей он всё же невольно обернулся:

— Ты бы в больницу сходил, О’Малли. Не знаю, что там с твоим пищеводом, но блевать кровью — это не норма.

— Спасибо за заботу, — раздался почти ядовитый ответ, и Гарри всё-таки ушёл.

Той ночью Гарри почти не спалось — практически до утра он прислушивался к тому, что происходит за стеной, в соседней комнате. Иногда оттуда слабо раздавался кашель, но гораздо больше Гарри нервничал, если надолго воцарялась тишина.

Насколько было бы спокойнее, если бы здесь был Салли! Или даже лучше Полли с её тётушкой-доктором на быстром наборе.

В конечном итоге, ближе к пяти утра Гарри заснул, и проснулся через пару часов от звука льющейся воды в душе. Голова нещадно гудела, и он с трудом заставил себя дойти до чайника. В семь утра можно обойтись и мерзким растворимым кофе.

О’Малли в пижаме вышел из ванной, вытирая влажные волосы полотенцем, и на удивление он выглядел куда лучше, чем Гарри.

— Выглядишь отвратительно, — не преминул заметить он, и Гарри раздражённо опустил кружку о стол.

— Уснёшь тут, когда за стенкой всю ночь сосед кашляет, как туберкулёзник.

Пожав плечами, О’Малли прошмыгнул к себе, но Гарри пошёл за ним.

— Ты пойдёшь к доктору?

— Конечно.

— Когда?

О’Малли снова пожал плечами.

— Наверно, уже после каникул, — внезапно он обернулся к Гарри. — А почему ты не уехал на Рождество?

— Конечно, О’Малли, сейчас мы с тобой присядем, обнимемся под пледом, включим грустную музыку, и я всё тебе расскажу, — язвительно усмехнулся Гарри. — Короче, я к чему. Ненавижу вид крови, ненавижу трупы. Так что запрещаю тебе здесь помирать.

— Обязательно приму это к сведению, — холодно отчеканил О’Малли. — Будь добр, свали из моей комнаты.

Гарри не нужно было повторять эту просьбу дважды, поэтому он вернулся к себе, услышав, как О’Малли запер за ним дверь. Одним глотком проглотив остатки кофе, он снова упал на кровать, и за стенкой раздался громкий кашель.

— «Да пусть хоть лёгкие выкашляет, мудак», — подумал про себя Гарри, как вслед за кашлем раздался грохот упавшего тела.

Спустя долю секунды Гарри барабанил в дверь О’Малли:

— Хэй, ты там жив? О’Малли! — не получив ответа, он со всей силы ударил плечом о дверь, и тут же громко выматерился от боли. Дверь не поддалась ни на йоту, словно выточенная из камня. Да нахрена в обычном общежитии такие двери?

Гарри бросился к своей ключнице, но вспомнил, что О’Малли забрал у него свой ключ.

Но не забрал у Салли! Тот не пользовался ключницей ни разу в жизни, и всё, что хранилось в карманах, Салли ежедневно вываливал на полку.

Молясь, чтобы его рассеянный друг не вздумал в последний день изменить своим привычкам, Гарри открыл полку с такой силой, что она вылетела с паза, и всё содержимое рассыпалось по полу. В самом центре новообразованного хаоса лежал ключ.

Когда Гарри, наконец, открыл дверь, он обнаружил белого как лист О’Малли на полу, и с уголка его рта стекала струйка крови. В руке он сжимал телефон, где успел набрать 9-1. Нажав ещё раз на единицу, Гарри быстро проговорил девушке-оператору адрес, этаж и номер блока, а сам в страхе потянулся к запястью О’Малли.

Если на его руках умрёт человек, снова, Гарри просто не выдержит, он просто сойдёт с ума. Это неправильно, чтобы в его руках умирал харкающий кровью человек, такое должно быть только в кино.

Гарри сжимал запястье О’Малли, отслеживая пульс, до тех пор, пока дверь в блок не распахнулась, и на пороге не появились люди в белой форме.

* * *

О’Малли увезли в госпиталь имени Святого Иуды, и Гарри с ним не пустили — откровенно говоря, он особо и не рвался. Он ненавидел больницы, ненавидел запах хлорки и вид больных людей. Да и жить без кашляющего кровью соседа было куда проще. Целых два дня.

Через два дня Гарри всё же связался с Полли и попросил её через тётушку оформить пропуск в госпиталь. У него был даже повод — отец О’Малли прислал тому открытку из Нью-Йорка, и комендант передал её Гарри с просьбой оставить у соседа.

Да, именно так Гарри объяснял себе, почему он решил навестить О’Малли.

Тот выглядел не очень болезненно, но довольно печально, — когда Гарри вошёл в палату, О’Малли с угрюмым видом читал какой-то медицинский журнал.

— Тут настолько уныло, что я рад видеть даже тебя, — казалось, он ничуть не удивился, увидев Гарри.

— Да я вообще обычно человек-праздник, — Гарри издали кинул ему открытку, которая мягко спланировала на кровать О’Малли.

К тонкой руке парня была подключена капельница, а в ноздри вставлен катетер для вентиляции лёгких. Из-за явно не по размеру огромного больничного халата О’Малли казался ещё меньше.

Он вскрыл конверт с открыткой и уставился на фотографию — с неё ему улыбались мужчина, женщина и маленькая девочка лет шести. Обратная сторона была исписана текстом, на который О’Малли едва кинул взгляд — казалось, что ему вообще не интересно, что именно ему написали.

— Ты отцу-то сказал, что в больницу загремел? — Гарри почему-то очень не хотелось заходить внутрь, и он стоял почти у выхода. Мерный плеск капельницы выводил из себя.

— А зачем? Он всё равно не прилетит, — откинулся на подушку О’Малли. — Даже в Рождество работает. Моя страховка и без его присутствия всё покроет.

— Что тебе сказали? Откуда кровь?

— Старая болячка, ничего нового, — О’Малли пожал плечами. — Мне поставят ещё пару капельниц, и через неделю я вернусь.

— Чтобы снова со скорбным болезненным видом шататься по общежитию? — покачал головой Гарри. — Отличный план, нам к Рождеству как раз уныния не довезли.

О’Малли беззлобно улыбнулся.

— Иди к чёрту. И спасибо.

— Что?

— Спасибо. Что вызвал помощь, и всё такое, — голос О’Малли посерьезнел. — Доктор сказал, что ты спас мне жизнь.

Гарри стало совсем нехорошо.

— В смысле, ты правда мог… умереть? Совсем? Да какого хрена с тобой случилось?

— Он сказал, что спазм лёгких. Такое бывает, — О’Малли чуть улыбнулся. — Я не приглашаю меня навещать, но, если будешь проходить как-нибудь мимо, принеси пожалуйста мой телефон и чёрный скетчбук. И пару карандашей.

— Ещё чего, — огрызнулся Гарри и, не прощаясь, вышел.

И вернулся на следующий день с телефоном и скетчбуком.

О’Малли не выписали ни через неделю, ни через две, и Гарри приходил к нему почти каждый день. И был очень благодарен, что тот не задавал вопросов.

Они вообще практически не разговаривали. О’Малли с головой уходил то в рисование, то в писательство, и очень быстро один скетчбук превратился в три, а потом в пять. Гарри же занимался своими делами: готовился к пересдаче одного экзамена, читал пропущенные им лекции, которые великодушно прислала ему Полли. Но чаще всего он читал рассказы, которые с умопомрачительной скоростью писал О’Малли — минимум по одному рассказу в день.

— Почему почти во всех твоих рассказах обязательно есть монстр? — однажды спросил Гарри. — У тебя хватает и героев, и злодеев, так зачем приписывать ещё одно чудовище?

О’Малли с любопытством посмотрел на него:

— А ты как думаешь?

— Я не знаю, поэтому и спрашиваю.

— И всё-таки подумай.

Гарри раздражённо опустил взгляд на лист бумаги. За это время он легко научился разбирать ужасный почерк О’Малли, который со временем становился только хуже и неразборчивее.

— Что именно ты сейчас читаешь?

— «Принцесса и разрушенное королевство».

— Да, точно, — О’Малли с трудом приподнялся на подушках. — Начни вслух. Сначала.

Пару минут Гарри молчал, после чего удобнее перехватил листы и вернулся к началу рассказа.

— Сотни лет назад, во времена разумных чудовищ и безумных правителей, короли двух соседних государств приняли решение — поженить своих едва родившихся детей, дабы тем самым укрепить союз между ними.

Дочь короля суровой северной земли была отважной и смелой принцессой — наравне со своими рыцарями она принимала участие в пирах и битвах, но мечтала о том, чтобы однажды поселиться у южного моря, в тихой гавани, и растить своих детей в свободе от королевских клеток.

Её жених, королевич восточного государства, был тих и скромен, и предпочитал громким и славным битвам тихие часы в королевской библиотеке. Он надеялся, что однажды вернёт мир на их земли и помирит враждующие народы, не силой, но дипломатией.

Эти двое росли совсем разными людьми, хотя время и чаяние придворных сделало их близкими друзьями. Однако они смирились, что в итоге им придётся стать супругами, как того желали их отцы…

— …не в силах противиться воле отцов.

— Что? — Гарри чуть встряхнул головой, словно приходя в себя.

— Исправь последнюю фразу на «не в силах противиться воле отцов».

Закатив глаза, Гарри перечеркнул одну строку и поверх неё написал исправленный вариант.

— Так, где я… Не в силах противиться силе отцов.

Но однажды в северное королевство пришла страшная беда. Чудовище высотой с башню пришло к ним в ночи. Открыв дверь главных врат, оно начало творить бесчинства, уничтожая кузницы и мельницы, разрушая дома и замки, не оставляя камня на камне. И лишь поутру оно покинуло королевство, оставляя за собой обездоленных людей.

Король востока, услышав об этом, спросил своего сына — чего желает его сердце? Готов ли он жениться на той, что лишилась всех богатств за одну ночь? И королевич, скрепя сердце, ответил отказом. Хотя он и отказался от брака, но тем не менее королевич направил на помощь своей несостоявшейся супруге волов, строителей и врачевателей, и люди обнищавшего королевства покинули свои горы и спустились к южному морю. Там, на солнечном берегу и плодородных землях, они начали строить новый город. Принцесса вышла замуж за кузнеца и поселилась с ним в маленькой хижине в тихой гавани, а королевич взял в жёны юную княгиню, которая обожала поэзию и театры, и знала, как вежливо встречать послов на всех языках мира. Так королевич и принцесса и встретили свою старость — врозь, но в глубоком счастии.

О’Малли слушал его, чуть прикрыв глаза, и Гарри показалось, что тот заснул.

— Ну, и? — наконец не выдержал Гарри. — Вот тут зачем чудовище? Вся история по сути — про политику, брак по расчёту. Логичнее было бы, если бы северное королевство было уничтожено армией каких-нибудь злых чужеземцев. При чём тут чудовище?

— Чудовище — это самый главный герой рассказа, — тихо возразил Гарри. — Подумай сам — почему оно пришло? В чем была его цель?

Гарри ещё раз погрузился в чтение, внимательно погружаясь в сцену появления монстра. Внезапно его лицо просветлело:

— Он пришёл не сам по себе, верно? Его пригласили! — О’Малли улыбнулся и кивнул. — Принцесса пригласила?

— Верно.

— Он открыл врата в город… Она дала ему ключ? Но зачем? Избежать брака?

— Не только брака, — О’Малли потёр глаза, будто пытаясь согнать сонливость. — Ей были ненавистны холодные горы севера, и она мечтала увести оттуда свой народ. Но гордые северяне ни за что бы не покинули родные земли. Ты заметил, что монстр не убивал людей?

— А только уничтожил кузницы и мельницы, — закивал Гарри.

— Именно. По сути, монстр — это олицетворение всех чаяний принцессы, это её страхи, надежды, мечты, планы, провалы. Она призвала монстра, она и есть монстр.

Гарри ненадолго замолчал, после чего обернулся на стопку уже прочитанных им рассказов. Теперь они понемногу обретали новый смысл.

— Когда ты набросился на меня тогда, в столовой, — голос Гарри резко охрип. — Это был твой монстр? Которого ты призвал?

— Да, — очень быстро и легко признал О’Малли. — И мой монстр был огромен. Размером с тис. И он ужасно хотел доказать тебе, что я не невидимка.

В палате стало очень тихо. О’Малли смотрел на Гарри, а тот наблюдал, как лекарство в капельнице понемногу капало в рукав.

Кап-кап-кап.

— Хочешь, теперь я расскажу тебе историю? — после долгого молчания голос Гарри прозвучал очень тихо.

О’Малли ничего не ответил, и Гарри продолжил.

— В этой истории нет монстров. Только не очень хорошие люди.

Жил был один мальчик. Назовём его… скажем, Гарри. Гарри Картер. Отличное имя. — О’Малли чуть усмехнулся, но продолжал внимательно слушать. — И была у Гарри прекрасная жизнь, — куча игрушек, большой дом, папа и мама.

Так вот, однажды мама заболела. Она стала очень тонкой, слабой и белой, и всё время лежала, истыканная иголками и трубками. А малышу Гарри говорили — всё будет с ней хорошо. Громче всех это говорил папа, а потом махал рукой и улетал на свои конференции.

Маме действительно вроде бы стало лучше. В доме перестало пахнуть лекарствами, и все люди в белых халатах собрали свои вещи и уехали.

И однажды мама и Гарри обедали в столовой, и в доме они были только вдвоём. И внезапно мама… — Гарри тяжело задышал. — Мама начала кашлять и упала на землю. Она кашляла кровью.

Коннору внезапно расхотелось слушать эту историю, но он не стал останавливать Гарри.

— Она кашляла несколько минут, не могла встать и отдышаться… А что мог сделать Гарри? Ему было всего пять лет, и он не умел звонить по телефону. Никто его этому не учил. Он мог только держать мамину голову до тех пор, пока она не перестала кашлять. Совсем.

Гарри замолк, после чего встряхнул головой, пытаясь выплыть из тяжёлых липких воспоминаний.

— Она так и умерла у меня на руках, — почти будничным тоном продолжил он. — И я просидел с ней около двух часов, пока наконец с рынка не вернулась наша кухарка. Она вызвала скорую, а меня… меня просто отвели в мою комнату. Даже не переодели. Так и сидел с каплями маминой крови на рубашке. А потом… Потом всем было плевать. Её быстро похоронили, папа быстро привёл в дом новую женщину, потом другую, и так далее. Никто со мной об этом не поговорил, ни одна живая душа. Никому и в голову не пришло, что я хоть что-то чувствую, типа… Ну, что я мог понимать? Я же был ребёнком. Мне даже никто не сказал, что это нормально — оплакивать её.

Гарри чувствовал, что его горло словно сдавливают тиски, и ужасно боялся расплакаться, и поэтому заговорил ещё быстрее.

— Но у меня всё было окей, потому что мы всё ещё были богаты. Я пошёл в школу, нашёл друзей, и всё было нормально, пока однажды… — Гарри, наконец, перевёл взгляд на О’Малли, — пока однажды к нам не пришла директриса и не сказала, что у тебя заболела мама. Что у неё рак, и мы все должны проявить к тебе сострадание и поддержку. Сострадание и поддержку, О’Малли!

Коннора передёрнуло, но Гарри словно этого не заметил.

— Я взбесился так, что словами не описать. Оказывается, мальчикам, которые теряют своих матерей, нужна поддержка. А мне её никто ни оказал, ни разу в жизни, и кажется, я так это и не перерос. Ты говоришь, что был невидимкой? — Гарри зло усмехнулся. — Да на тебя вся школа смотрела. И мне не передать, как сильно ты меня этим раздражал.

— Тем, что получаю не нужное мне сочувствие? — покачал головой О’Малли. — Знаешь, в чём была самая большая проблема, Гарри? Что ничего кроме сочувствия я не получал. Люди смотрели на меня, и видели только мою умирающую маму, — он попытался перехватить взгляд Гарри. — Во всём должен быть баланс.

Гарри чуть не засмеялся:

— Баланс?

— Тебе не перепало ни толики соболезнования. А мне — чересчур много. И то и другое просто не даёт дышать.

Воцарилось молчание, прерываемое редким кашлем О’Малли. Горло Гарри сдавливало всё сильнее, до боли, и ему казалось, что если он скажет хоть слово, то или расплачется, или тоже начнёт кашлять кровью.

— У меня рак лёгких, — О’Малли сказал это настолько легко и буднично, что Гарри не сразу понял, о чём речь. — Последней стадии. Очень быстро развился, не было ни одного шанса. Я сказал папе, он прилетает завтра.

Он поднял взгляд и наткнулся на недоумевающее лицо Гарри.

— Рак?

— Да. Мне сказали, что у меня сильная генетическая предрасположенность. У мамы был рак крови, у меня — лёгких. Будь у меня дети, наверно, и до пубертата не дожили бы.

Гарри показалось, что слова О’Малли доносятся до него сквозь толщу воды. И он не мог поверить, насколько спокойно тот об этом говорит. Несколько минут Гарри молчал, глубоко дыша и совершенно не доверяя своему голосу.

— И сколько тебе осталось? — глухо прошептал он.

— День, два, неделя, месяц… Тут не угадаешь, — пожал плечами О’Малли. — Зависит от того, сколько ещё могут вынести мои дырявые лёгкие. Им внезапно сильно разонравился кислород.

— Почему ты такой спокойный? — Гарри почувствовал, как в нём вскипает ярость. — Почему просто лежишь и ничего не делаешь? Не плачешь, не кричишь?

— Не кричу? — О’Малли внезапно расхохотался, — Боже мой, Гарри Картер… Я кричу. Я ору, каждый день. Вот мои крики, — он указал дрожащей рукой на стопку тетрадей, полных его рисунков и рассказов. — Вот он, мой голос монстра.

Его снова скрутил жуткий приступ кашля. Он согнулся, сотрясаясь всем телом и прижимая руку ко рту. Гарри бросился было к кнопке вызова персонала, но О’Малли остановил его второй рукой.

— Не надо, — задыхаясь, прошептал он. — Я сам позову… чуть позже.

Он сжимал толстовку Гарри до тех пор, пока его дыхание не восстановилось, и только после этого откинулся на подушку.

— С ума сойти, да ты белее меня, — хохотнул он. — Как это вообще возможно?

— Ты охренеть какой странный, О’Малли, — процедил сквозь зубы Гарри.

— Будешь меня оплакивать?

— Нет.

— Вот и славно, — О’Малли потянулся к кнопке вызова. — Завтра твой пропуск аннулируют.

— Что?

— Твой пропуск. Сюда. Его аннулируют, когда ты сегодня уйдешь.

— Но… почему?

— Я попрошу.

В этот раз Гарри перехватил его руку, не разрешая нажать на кнопку вызова персонала.

— И зачем?

— Затем, что не должен ты этого видеть, — О’Малли покачал головой, словно ему приходилось объяснять ребёнку прописные истины. — Затем, что я собираюсь умирать в точности, как твоя мама. А у тебя нет своего личного монстра, который помог бы тебе это всё пережить.

— Что, мозг отключается? Ты чего удумал? Помереть тут в одиночку? — Гарри ужасно хотелось перевернуть кровать вместе с О’Малли.

— Я же связался с отцом, помнишь? Он летит сюда.

— Но…

— Всё в порядке, Гарри, — голос О’Малли теперь звучал совсем по-другому, словно он просил прощения. — Я в порядке. Я всё выплакал, всё прокричал. Излил что смог. И заметь, сделал это всего за две недели. Ты уж тоже постарайся — покричи, сломай что-нибудь. Можешь побить стену чем-нибудь, только чем-то нормальным, а не сопливым мольбертом, — О’Малли тихонько рассмеялся, а у Гарри от воспоминаний про его вспышку ярости заалели уши. — Это нормально. Оплакивать людей — это нормально.

— Я не стану тебя оплакивать.

— Конечно, станешь. Это единственное, что ты можешь сделать. А я сделаю всё возможное со своей стороны — не умру на твоих глазах. Мне кажется, это честная сделка.

Гарри на мгновение сжал его запястье чуть крепче, и тут же отпустил. О’Малли нажал на кнопку вызова персонала.

— Не нужно аннулировать мой пропуск.

— Нужно, — О’Малли протянул ему руку, настолько внезапно, что Гарри автоматически её пожал. — Счастливо оставаться, Гарри.

— И что я должен на это ответить? — голос Гарри прозвучал настолько тихо и жалостливо, что он сам его не узнал.

— Что ответить? — Коннор склонил голову и улыбнулся. — Можешь пожелать мне счастливого пути.

* * *

Полли обещала достать ему новый пропуск, и на это ушло целых четыре дня. Однако он не успел — отец О'Малли к тому моменту уже увёз Коннора в Крейли, в город их детства. Персонал госпиталя не давал никаких комментариев относительно того, в каком состоянии О’Малли выписывался, а его сотовый телефон каждый раз отвечал Гарри молчанием.

Только через две недели, наконец, на том конце подняли телефон, и усталый мужской голос сказал, что Коннор О’Малли вчера умер.

Эта новость настигла Гарри между лекциями. Он оттянул галстук — внезапно стало очень тяжело дышать. Мозгом он понимал, что скорее всего ему ответил отец Коннора, и что нужно принести свои соболезнования, потому что именно так поступил бы взрослый, но вместо этого он спросил, где его похоронят.

— Под старым тисом, на городском кладбище, — ответил мистер О’Малли и положил трубку.

Гарри очень аккуратно убрал телефон и допил воду из бутылки, которую сжимал в руках. После чего он, полностью проигнорировав удивлённо окликнувшего его Салли, развернулся и направился в общежитие. Зайдя в свой блок, Гарри на мгновение замер перед чужой дверью, сжимая в руке ключ.

В комнате О’Малли ничего не изменилось. Всё такая же идеально заправленная кровать, разложенные по цветам вещи — лишь тонкий слой пыли покрывал все поверхности.

Стол О’Малли был практически пуст — перед отъездом он попросил отца забрать лишь его рисунки и рукописи, и только один лист лежал в центре стола. Судя по неровностям линий, один из последних его рисунков.

Маленький мальчик в белом держит за руку высокую, смеющуюся женщину, и на его рубашке краснеют лепестки роз.

Гарри не взял в руки рисунок. Он сделал глубокий вдох, потом ещё один. И ещё. В груди поднималась волна ярости — медленная, неотвратимая, словно цунами. Он ударил стену кулаком — несильно, словно примериваясь. Потом ударил сильнее, и ещё раз. Опрокинул шкаф и пинал его до тех пор, пока древесина не превратилась в щепки. Схватил стул и с одного удара разломал его о стену. И кричал, кричал, задыхаясь от слёз, впервые за двенадцать лет рыдая навзрыд, пока не почувствовал, как силы покидают его. И в этот момент в комнату зашёл Салли и изо всех сил обнял его, опускаясь вместе с ним на землю, а Гарри всё плакал и плакал, оплакивая разом и маму, и О’Малли, и шестилетнего Гарри Картера, которому так и не позволили побыть ребёнком.

Гарри вернулся в родной город — впервые за несколько лет.

По сути, родным городом назвать Крейли уже было нельзя — его отец продал их дом три года назад, о чём не счёл нужным сообщить сыну. Поэтому официально Гарри приехал погостить у Салли и его родителей, однако таксисту он назвал совершенно другой адрес, попросив того немного подождать с его вещами.

Поднимаясь на кладбище, Гарри обернулся и взглянул на город с высоты. Его собственный дом, где он родился и вырос, можно было увидеть сразу же — от остальных зданий его выделяла уродливая башня, которая в детстве казалась ему настоящим дворцом. А вот дом О’Малли он бы не смог узнать при всём желании.

Сперва Гарри нашёл могилу своей мамы. Высокое мраморное надгробие выглядело как совершенно новое, даже позолота не слезла. Или же у отца всё же хватило совести перед отъездом освежить все надписи? Гарри не хотелось об этом думать.

Могила О’Малли находилась прямо под тисом, и самые нижние ветви почти касались надгробия. Она была маленькой и неприметной, но почти полностью заваленной цветами — и Гарри знал, почему.

Из внутреннего кармана он достал тонкую книжку. На обложке был изображён огромный монстр, ужасно похожий на оживший тис, и под ним серебром было вытеснено следующее:

ЗОВ МОНСТРА

автор и иллюстратор: Коннор О’Малли

— Кому бы ты не кричал, О’Малли, ты точно докричался, — тихо засмеялся Гарри. — Хотя я всё ещё делаю ставку на то, что твоя смерть послужила хорошей рекламой. Люди обожают творчество рано погибших гениев.

Больше Гарри не сказал ни слова. Он легко коснулся надгробия, опустил книгу на могилу и ушёл, ни разу не обернувшись. Внезапно ветви тиса затрепетали, будто от сильного порыва ветра, и книга распахнулась на одной из первых страниц:

— Жил да был однажды невидимый человек, который очень устал от собственной невидимости…