К вопросу о нюансах призыва (джен)

Люциус боялся. Его страх холодил кончики пальцев, колотил в стекла дождем, потрескивал поленьями в камине. После того, как из бокала — третьего по счету — снова расплескалось вино, бокал отправился в полет вслед за своими собратьями. Крошево осколков у стены — именно на это теперь стала походить его жизнь. Метка проявлялась все отчетливее, как и мысль о том, что это конец. Скорая расплата за ошибки юности, и платить он будет не только собой, но и семьей. А еще метка болела, Люциус был в этом уверен. И Северус, язвительно помянувший мнительность друга и заявивший, что лорд Малфой изволит ощущать фантомные боли, его переубедить не смог. Едва заметно дрогнувший голос друга свел на нет панические мысли Люциуса о том, что весь букет ощущений получает он один. Как обещание грядущей расплаты за утраченный дневник Лорда. Говорить ни с Макнейром, ни с Эйвери не решился, о своем страхе он мог сказать только двум людям — жене и другу.

Нарцисса, присутствовавшая при разговоре, сидела молча, вышивала, но Люциус видел, как подрагивают ее руки, а пальцы судорожно сжимают иглу.

— Люк, когда? — спросила она еле слышно после ухода Северуса.

— Не знаю, — глухо откликнулся Люциус, сел на пол около кресла Нарциссы и обнял ее колени. — Я не знаю когда, но скоро.

Нарцисса воткнула иглу в канву, да так и осталась сидеть.

— Не хочу, — прошептала он. — Снова… И Драко…

Воцарившуюся тишину нарушали лишь звуки дыхания да шелест дождя за окном.

После этого разговора Люциус стал чаще запираться в кабинете наедине с бутылкой вина и своими мыслями. Он понимал, что нужен Нарциссе, что ей важна его поддержка, но не мог пересилить себя и посмотреть ей в глаза.

* ~ * ~ *

Подслушивать не хорошо — эти слова Драко в детстве слышал очень часто. Подслушивать и подсматривать. Он соглашался — да, плохо, даже отвратительно, те, кто так делает, поступает ужасно. Терпеливо выслушивал нотации, послушно принимал наказание и… делал это снова. Иначе как бы он узнал о том, что отец против отправки Драко в Хогвартс? Отец хочет послать его в далекий и холодный Дурмштранг, где не будет ни друзей, ни знакомых. Драко тогда закатил такую истерику, что отец в гневе махнул рукой и ушел, процедив сквозь зубы: «Делайте что хотите, хоть в Шармбатон езжайте!»

Драко поехал в Хогвартс, где продолжил подслушивать и подглядывать. Но если раньше он частенько либо попадался на этих неблаговидных поступках, либо так или иначе выказывал свою осведомленность, то теперь, к своему четырнадцатилетию, он стал умнее. Научился хорошо прятаться и терпеливо выжидать, прежде чем использовать те знания, которые сумел получить. Не попадаться. Не получать наказаний. И не вызывать подозрений.

Самым сложным всегда было последнее. Стараться делать вид, что не понимаешь, почему у мамы по утрам едва заметно припухли глаза, а отец стал чаще запираться в кабинете. Не знаешь о том, что скоро привычный мир если и не рухнет, то сильно пошатнется. И не показывать свой страх.

Именно страх был виновником всего того, что случилось дальше. Страх погнал Драко туда, где можно спрятаться от всего мира, где можно найти выход. Драко пошел в библиотеку.

— Привет, Невил!

Я услышал громкий голос буквально у себя над ухом и недовольно оглянулся на оравшего. Рыжий долговязый («Шестой Уизли, он же Уизел», — промелькнуло в памяти), радостно улыбаясь во все лицо, махал кому-то. Я едва заметно хмыкнул: никакого воспитания! Шедшая рядом с Уизли девушка («Грейнджер», — вспомнил я) вздохнула, видимо, не одобряя поведения друга, и стала вертеть головой, явно выискивая друзей или знакомых. Заметив меня, задержала взгляд — ровно настолько, чтобы мне хватило времени вежливо улыбнуться в ответ на мимолетное внимание и вполне приветливо кивнуть.

— Идем, Миона, а то все хорошие места займут! — Уизли ухватил явно оторопевшую от моего внимания Грейнджер за руку и потащил за собой. — А ты, хорек, прекращай лыбиться.

«Хорек, это кажется, я. Хороший зверь, правильный! — Я весело поглядел вслед Уизли. — Но об этом враги обычно узнают слишком поздно».

Именно о хорьках и их сложных взаимоотношениях с окружающими я некоторое время раздумывал в поезде. Этот способ передвижения мне вполне понравился. В отличие от аппарации, выворачивающей наизнанку и скручивающий внутренности, под мерный стук колес можно было и подремать. Ехать предстояло далеко. И я сделал вид, что заснул — слишком много мыслей накопилось за последние несколько дней, во многом надо было разобраться. И вспомнить…

…Огонь в камине взметнулся так, что, казалось, выплеснется и на пол, и на полки с книгами, затопит не только библиотеку, но и весь дом. В гудении пламени слышалось злое посвистывание зимней пурги, грохот камней, заунывный вой волков и почему-то веселый смех. А потом все стихло, огонь снова сделался приветливо-привычным, и в последнем всполохе пламени из камина шагнул невысокий рыжеволосый человек, закутанный в меховые одежды. Он с веселым любопытством огляделся вокруг, заметил сидящего на полу у опрокинутого кресла Драко, и спросил, насмешливо щуря зеленые глаза:

— Удобно?

Драко мог только смотреть на него огромными, как у домового эльфа, глазами и молча разевать рот. Он так и не поверил в то, что ритуал, о котором он нашел упоминание, возможно будет провести. Не поверил — и все же полез искать информацию о нем. И нашел — в ужасном состоянии, на каком-то древнем языке, но с пометками на староанглийском. А потом как проклятый сидел над томами разной степени сохранности, переводя и восстанавливая ритуал взывания к богам о помощи. Еще некоторое время ушло на вырезание деревянной фигурки. И вот теперь он на полу и взирает на результат своих трудов — шагнувшего из камина (обычного, не подключенного к сети) человека. Или не человека.

— Ты так страстно взывал о помощи, что я не мог не откликнуться, — склонив голову набок и улыбаясь, произнес пришедший. — Может, даже помогу. Если ты, конечно же, поделишься со мной своей бедой…

Мальчишка рассказал все, и вот теперь я путешествую в еще загадочный для меня Хогвартс на забавном паровозике в компании разновозрастных детей и подростков. А, нет, уже приехали — паровоз останавливается, и пора выходить.

Крыши замка едва виднелись над деревьями, и я скользнул по ним безразличным взглядом — еще успею налюбоваться вблизи. А если будет на то желание, то и сверху погляжу. Зато впряженные в повозки одры́ [1] вызывали больший интерес.

Кому-то они могли показаться ожившим кошмаром, но мне понравились своей грациозностью и силой. Изящные, тонконогие, с огромными сложенными крыльями, они казались воплощением зловещей красоты. Одры спокойно стояли и, казалось, не замечали ни повозок, ни гомона приехавших. Но как только все пассажиры расселись, повлекли повозки безо всяких понуканий. Я сидел на скамейке, слушал болтовню сидящих рядом со мной и готовился к тому, что меня ожидало. Со слов призвавшего меня мальчишки, готовилось нечто ужасное, причем настолько, что он все каникулы угробил на поиск решения, простого и сложного одновременно: как спасти свою семью. И пусть я не помнил тех, кто меня породил на свет, и до сих пор был зол на ставших мне родичами, но его боль чувствовал как свою. Или это из-за проведенного им ритуала так получилось? Об этом думать пока не хотелось, да и не ко времени были эти мысли, так что я готовился к жизни в мире смертных.

— Сначала будет пир по случаю начала нового года, — рассказывал мне мальчишка. — Новости будут объявлять, новых преподавателей представлять. Точно по Защите кто-то новый придет, каждый год так бывает. Говорят, — он ухмыльнулся, — должность проклята. И директор каждый год ищет кого-то…

Я слушал рассказы о директоре, о сокурсниках, друзьях, врагах, учителях… Мальчишка рассказывал, перескакивая с одного на другое, а я не перебивал. Я улавливал связи между разными смертными, событиями, погружался в атмосферу Школы чародейства и волшебства, в тот мир, где мне предстояло прожить некоторое время. Я учился быть четырнадцатилетним подростком по имени Драко Малфой.

Между тем одры довлекли повозки до замка, вблизи подавлявшим своими размерами. Не сравнить, конечно, с Асгардом, но тоже ничего себе. Высокие башни, но не устремленные вверх, а эдакие основательные, земные.

Соученики, кто радуясь окончанию поездки, кто в ожидании грядущего обучения, загомонили, выбираясь из повозок. Я сидел с краю, а потому выскочил одним из первых и неспешно пошел к распахнутым воротам замка. Следом за мной топали два сокурсника, которым я, судя по воспоминаниям Драко, должен покровительствовать в обмен на сопровождение и возможную защиту. Забавно — он был явно сильнее их как заклинатель, но предпочитал скрывать это от окружающих, прячась за спинами олицетворявших грубую силу Крэбба и Гойла. И правильно делал — незачем окружающим знать границы твоих умений. Вот Тор, например, всем и каждому бахвалился своей силой. И где тот Тор сейчас… Я вздохнул, отгоняя непрошенные мысли.

— Прикинь, Гарри, говорят сам Грюм…

Снова рыжий вопит. Я с неодобрением покосился на размахивающего руками Уизела, стоящего недалеко от повозки, и бурно общающегося с Поттером. Их лохматая подружка только что уложила в сумку книгу и теперь хмуро глядела на парней.

— Позвольте вам помочь, мисс Грейнджер, — я подал ей руку и улыбнулся слегка насмешливо.

Она смутилась и, опершись на мою руку, спустилась на землю.

— Отвали, Малфой, — тут же подскочил к нам Уизел и собирался, видимо, оттолкнуть, но налетел на вставшего между нами Гойла.

— Утихни, — пророкотал мой защитник и ухмыльнулся. — Не съест он ее.

— Разрешите сопроводить вас в замок, мисс Грейнджер. Дорога мокрая и весьма скользкая, не хотелось бы видеть вас… упавшей.

Девушка окончательно смутилась, выдернула свою руку и отошла за спину Поттера. Уизел между тем продолжал препираться с Гойлом, не замечая смешков проходящих мимо соучеников.

— Грег, пойдем, — Крэбб дернул за рукав Гойла. — Ну его, жрать охота. Да и Драко уже уходит.

Как все же этот Уизел похож на Тора. И не только цветом волос, но и вспыльчивостью. Вспыхивает чуть что, так же хорошо ведется на любые слова хоть немного похожие на вызов. Интересно, он так же хорош в бою и столь же верно прикрывает спину? А вот его дружок Поттер пока для меня загадка. Драко его одновременно недолюбливает, завидует ему и немного восхищается. Тщательно прячет это, но я услышал отзвуки чувств так же явно, как и то, что он до одури любит свою семью, обожает мать и преклоняется перед отцом. И панически боится будущего.

Наверное, для Драко пир прошел бы как обычно… Или нет — потому что после объявления о проведении Турнира Трех Волшебников весь зал словно взорвался шумом. А потом появились представители других волшебных школ. Я рассеянно смотрел на них, но мысли мои вертелись вокруг преподавателя по Уходу за магическими тварями. Драко небрежно обмолвился о том, что он и преподаватель заклинаний полулюди. И сейчас я, поглядывая на сидящего за столом бородатого мужика, с ностальгией вспоминал почти родных ётунов [2], наверняка приложивших, скажем так, руку к появлению Рубеуса Хагрида. А также о том, как именно его зачали, и не страшно ли было человеческому родителю. Хотя, если вспомнить Скади [3]… Не зря же и Ньёрд [4] был вполне доволен, живя с ней, и побратим не один раз глаз (и не только его) прикладывал к дочери Тьяцци. И пусть я до сих пор зол на нее за змею, но все же ладная девица была.

Появление нового преподавателя по Защите впечатлило почти всех, с громом и молниями, в духе все того же Тора. На роль Тангриснира [5] вполне подойдет да хотя бы козлобородый директор Дурмстранга. Когда он полез обниматься с местным повелителем детей, я заметил, что сидящий за столом преподавателей черноволосый человек («Северус Снейп, декан и зельевар, — всплыло в памяти. — А также лучший друг отца») зябко передернул плечами и едва заметно скривился. На роль же Тангниостра подошел бы… Странно, а почему это дорогой друг Аластор иногда подергивается маревом? Надо бы потом не забыть спросить Драко, умеют ли здешние заклинатели («Волшебники, — будто наяву я услышал голос мальчишки. — Лодур [6], мы зовемся волшебники или маги. Ну, и ведьмы, конечно же. Особенно некоторые!») менять свой облик?

Больше ничего интересного на пиру не произошло, и студенты, переговариваясь и перешептываясь, отправились по спальням.

______________

1. Одёр — устар., прост., презр. старая, исхудалая, изнурённая лошадь, плохая корова; кляча ободранная

2. Ётуны, или йόтуны (др.-сканд. Jötunn — обжора) в германо-скандинавской мифологии, — великаны (турсы) семейства хримтурсов (инеистых великанов), правнуки Имира. Ётуны жили в Ётунхейме и Нифльхейме, отличались силой и ростом и были противниками асов и людей.

3. Скади, дочь Тьяцци (древнескандинавск. Skaði; варианты написания: Skade — общеупотребительный скандинавский, Skadi, Skadhi, Skathi — транслитерация имени Skaði) — в скандинавской мифологии инеистая великанша, покровительница охоты. После того, как асы убили ее отца (он похитил Идун и ее золотые яблоки), отправилась им мстить, но в итоге стала женой Ньёрда. С ним она потом рассталась. Сага об Инглингах упоминает, что Скади позже сожительствовала с Одином и родила от него много сыновей.

4. Ньёрд (др.-сканд. Njörðr) — в скандинавской мифологии бог из ванов, отец Фрейра и Фрейи. Ньёрд представляет ветер и морскую стихию, но, как и другие ваны, прежде всего является богом плодородия.

5. Tanngrisnir (старонорвежский: [ˈtɑnːˌɡrisnez], буквальное значение "зубы тонких", или "тот, который не имеет пробелов между зубами") и Tanngnjóstr ([ˈtɑnːˌɡnjoːstz], "зубы мясорубка" или "тот, который скрежещет зубами") — это козлы, которые тянут колесницу бога Тора в скандинавской мифологии.

6. Лодур — одно из хейти, прозвища Локи

— Ты наложил на полог заглушающее? — прошептал Драко.

Видел я его не целиком — много ли увидишь в крохотном зеркальце, зато слышал чудесно.

— А зачем они мне нужны? — удивился я. — Если я не хочу чтобы меня видели или слышали, то так и происходит.

— А, ну да, — он рассмеялся в голос. — Забыл, с кем говорю. Что-то уже случилось?

— Аластор Грюм. Грозный глаз. Что ты о нем знаешь?

Из разговора с ним я узнал биографию достойного мужа и храброго воина, не знающего компромиссов, неподкупного и безжалостного. Драко пообещал раздобыть колдографии и газетные статьи, прислать воспоминания о встречах с Грюмом, а еще посоветовал сходить в библиотеку. Правда, в его словах я услышал сомнения в том, что мне ведомо значение этого слова. Под конец разговора он добавил:

— Но учти, я был тогда совсем маленьким. Да и давно это было…

Следующий наш разговор состоялся через несколько дней. За это время много чего успело произойти. Например, первый урок с доблестным бывшими аврором.

Это был во всех отношениях странный урок. Поражала не осведомленность об учениках и их родителях, и не его всевидение. Рассказать о том, что он назвал Непростительными заклятиями вчерашним детям — нормально, ибо многие говорят о надвигающихся темных временах. Но заставлять смотреть не только на их действие, но на то наслаждение, которое испытывает преподаватель? А он наслаждался — как минимум тем, что причиняло боль.

Это выбивалось из стройной картины, сложившейся в моей голове после разговора с Драко и чтения книг и старых газет в библиотеке. Хорошее изобретение эти библиотеки. И книги — тоже хорошее. Пусть там хранится не только мудрость некогда живших, но и глупость — любые знания достойны сохранения. А вот газеты мне не очень понравились.

Тот Аластор Грюм, который был на страницах, не мог показывать детям непростительные заклинания. Я не поленился и поспрашивал первокурсников об их первом уроке у нового преподавателя. И тех, кто на втором курсе тоже. Аластор Грюм не стал бы с удовольствием и наслаждением показывать подростку страдания живого существа. Неужели никто, кроме меня, не заметил этого?

А еще я заметил, что марево, окутывающее Грюма, почти всегда предшествует прикладыванию к фляге, которую он постоянно носит с собой. Интересно, что у него там? Спиртным от него вообще никогда не пахнет, да и в зале он уделяет должное внимание напиткам, стоящим на преподавательском столе. И мне повезло — один раз я увидел, пусть и размыто, второй облик. Молодое лицо, резкие черты и взгляд затравленного зверя. И ощущение, что я это лицо уже видел — пусть и мельком, но все же видел. Надо только вспомнить, когда и где.

А еще был вызов к декану. Я сначала слегка испугался — неужели я что-то сделал не так? Драко несколько раз говорил о том, что учится он хорошо, и что даже «Выше Ожидаемого» ему ставят редко. С этой стороны вроде бы все в порядке. Поведение — тоже мимо. Никаких правил я не нарушал — все те три раза, когда я бродил по школе, делал это невидимкой, а в кровати была телесная копия. Заметить мои отлучки никто не мог. Тогда почему?

Ответ я получил быстро — Северус Снейп просто хотел узнать, как у меня дела. Я с удовольствием рассказал о тех заклинаниях, которые нам показывал милейший Аластор. Декан помрачнел, что-то едва слышно прошипел сквозь зубы и попросил, даже строжайше порекомендовал, не привлекать к себе внимания Грозного глаза. Не то положение у моей семьи. Я заверил декана, что это в мои планы не входит. Как и продолжение негласной войны с Поттером. А вот тренировки в квиддич в планах имеются. На втором месте. Как это почему? Потому что учеба на первом.

Снейп, кажется, был озадачен моим поведением. Надо будет у Драко подробнее узнать, как вообще обычно проходит его общение со Снейпом вне учебных классов. Не хотелось бы огрести проблем. Мне квиддича хватает выше головы.

Увы и ах, мне не нравился квиддич. Едва я услышал о возобновлении тренировок, как понял, что правильным студентом мне не стать. Летать на метле, древко которой врезается в самые неприспособленные для этого места, да еще и получать от этого удовольствие? Крутиться на ней, гоняясь за вертким мячиком с крыльями? Ужас, да и только. Но ничего не поделаешь, придется соответствовать. Собственно, три моих отлучки как раз были связаны с полетами на метле.

К Драко у меня вообще накопилось много вопросов, начиная от взаимоотношений со Снейпом и заканчивая однокурсниками. Живя в Хогвартсе, я постепенно осознал, что знаю о Поттере, Уизли, Грейнджер, о ссорах с ними и их привычках, но совсем не понимаю, что ответить Паркинсон на простой вопрос: «В этом году как в прошлом, да?» Так что мальчишке предстояло говорить долго. И, как обычно, тем для обдумывания после разговора с ним было много.

Например, где наследник древнего рода и единственный сын поборника чистоты крови научился так свободно ориентироваться в мире простых людей? Еще при нашем знакомстве, обсуждая детали авантюры с моей поездкой в Хогвартс, Драко сказал, что остановится в маггловском отеле.

— Я бы хотел остаться дома, но эльфы сразу же донесут об этом родителям. Приказать молчать я, конечно, могу, но они не послушаются — не я их хозяин.

Тогда я как-то не задумался об этом. Просто не понимал, какая пропасть лежит между магами и магглами. А сейчас я конечно же спросил у Драко об этом.

— Мой отец Упивающийся и все такое, но у него очень много деловых партнеров магглов, — ответил Драко. — Они, конечно же, не знают о магах. Мы с мамой несколько раз сопровождали отца. Он отправлялся на переговоры, а мы по — музеям и театрам.

Конечно же, он рассказал мне не все. Точнее так: он честно и полностью отвечал на мои вопросы, давал информацию, необходимую с его точки зрения для моей жизни в Хогвартсе, но ничего сверх этого. И в этом мы были похожи. Я, например, не рассказывал о том, как именно я научился летать на метле. Или о том, что узнал все, что сумел прочесть или услышать об Упивающихся и этом их Лорде. И еще я пока не сказал Драко, что вижу незримые нити, соединяющие разных людей. Всех преподавателей с директором. Некоторых однокурсников друг с другом. Снейпа, Каркарова и почему-то Грюма. Раньше, до события, разделившего мою жизнь на «до» и «после», я видел эти нити лишь иногда. Видимо, пребывание на грани небытия обостряет зрение.

* ~ * ~ *

Мы думали, что Рагнарек [7] — это некая черта, отделяющая мир до конца света и мир после. Мы ждали смерти Бальдра, свободы Фенрира и прихода Сурта. Но мы не подозревали, что уже живем во времена Рагнарека, что уже омрачены гибелью знакомого нам мира и всего лишь агонизируем. Не скажу, что понял это первым — наверняка Один разглядел это раньше меня. Но все его потуги повернуть время вспять или удержать мир на краю гибели лишь ускоряли события. Постепенно это понял и Хеймдалль — я видел это знание в его взгляде, обращенном ко мне. Видел отражение своего знания. Но остановиться уже не мог. Я жаждал конца, и меня устроил бы любой исход. Смерть или жизнь мне, отравленному горечью презрения со стороны асов и собственной гордыней, казались одинаково привлекательными. И я изо всех сил стремился достичь хоть чего-то. И стрела, направленная моей рукой, стала лишь поводом, а не причиной гибели.

Мы были слишком самонадеянны. Мы смеялись, когда к нам явились первые крещеные. И не осознали, что первые аккорды финальной песни Гьяллархорна прозвучали, когда на нашу землю ступил Ансгар [8]. Дальше была лишь агония, долгая и кровавая.

Мы сражались плечом к плечу. Фрейр сражался рядом с Суртом, я прикрывал спину Хеймдаллю, а Один разил врагов верхом на Фенрире, ибо Слейпнира он отдал привыкшему к коню Хермоду. Тор добивал тех, кто избежал яда Ёрмунганда, а прекрасная Фрейя помогала сынам Муспельхейма пройти по Биврёсту. Мы сражались и проиграли. И символом нашего поражения стало правление короля, прозванного Харальдом Синезубым [9].

Мы могли надеяться лишь на то, что старая карга Вёльва не до конца выжила из ума, когда изрекала свое пророчество.

Но мы не умерли. Мы жили в песнях скальдов и древних мифах, мы боролись в легендах и побеждали в сказаниях. Мы — были. Слабые смертные-однодневки пережили Рагнарек и воскресили нас. Я помню свой новый первый вздох. Он был соленым, как слезы на моих щеках, и вкусным, как первый поцелуй. Я смеялся и плакал, не веря в то, что вновь вижу и чувствую.

Очнувшись на берегу обновленного океана, я понял, что полезно бывает пережить свою смерть. Мозги прочищает.

Я умею быть благодарным. Я приходил к зовущим и помогал жаждущим. И чем больше я давал смертным, тем сильнее становился. Я обрел второе бытие и не хочу вновь очутиться в Великом Ничто. Я слишком люблю быть.

* ~ * ~ *

Я сидел в Большом зале и смотрел на ликование студентов и радостные лица претендентов на смерть. Интересно, а что было бы, если бы я тайком пробрался в зал и кинул имя Драко в этот их кубок. Этот их артефакт узнал бы мой возраст или Драко?

Упавшая на зал тишина вырвала меня из размышлений. Я смотрел на растерянного Поттера, идущего по проходу, и верил ему. Он действительно не кидал этот клочок, неужели этого никто не видит? Воистину, смертные слепы в своей зависти и ревности. Конечно же, он хотел попасть в число претендентов, но не сделал ни шагу в эту сторону. Почти все хотели, а некоторые и пытались. Но хорошо хоть у директора хватило здравомыслия провести возрастную черту, которую не обманешь простыми фокусами. И теперь проникшему сквозь лазейку доставались ушата презрения и ведра зависти. Особенно старался его собственный факультет, те, кого он мнил друзьями и приятелями.

Ночью я пошел на Астрономическую башню и вызвал Драко. Башня мне понравилась — высокая, с нее все так хорошо видно. А если сесть на пол, то и меня видно не будет. Надо будет как-нибудь на других башенках побывать, сравнить… Но я отвлекся. Итак, я вызвал Драко и рассказал о последних событиях в Хогвартсе. Он в свою очередь поведал о своих изысканиях и пообещал прислать мне сову с воспоминаниями. Потом попытался было рассказать про какой-то думосбор, но затих под моим насмешливым взглядом.

— Тебе он тоже не нужен, да? — с легким оттенком зависти спросил он. — Хотел бы я так…

— Лучше не надо, — невольно скривился я. — Порой мне хочется не слышать чужие устремления и мысли.

Сова прилетела на следующий день. Скинула мне в руки небольшой сверток, получила лакомство и удалилась по своим совиным делам. Я воспользовался моментом, проскользнул в первый попавшийся туалет, заперся в кабинке и раскрыл изящный флакон. Я впитывал воспоминания Драко, смотрел его глазами и понимал, что он прав. Беда уже стоит на пороге: по школе ходит Барти Крауч-младший.

______________

7. Рагна́рёк, или Рагнаро́к (др.-сканд. Ragnarök, Ragnarøkkr — букв. «Судьба богов», «Сумерки богов»), в германо-скандинавской мифологии — гибель богов и всего мира, следующая за последней битвой между богами и хтоническими чудовищами. Согласно пророчеству, в день Рагнарёка чудовищный волк Фенрир освободится от своих пут. Его сын, громадный волк по имени Сколль (др.-сканд. Skoll — «предатель»), преследующий Солнце, наконец догонит его. Второй сын Фенрира, волк по имени Хати (др.-сканд. Hati — «ненавистник»), схватит месяц. А когда из глубин всплывёт мировой змей Ёрмунганд, море выйдет из берегов. К ним примкнёт и огненный великан Сурт с пылающим мечом, который выжжет землю; повелительница загробного царства Хель и бог лжи и обмана Локи вместе с инеистыми великанами — гримтурсенами и ётунами. Из Хельхейма приплывёт освобождённый потопом корабль Нагльфар с войском ётунов. Войско сынов Муспельхейма проскачет по радужному мосту Биврёст, который при этом разрушится.

Против них выступят все асы во главе с Одином и все эйнхерии, которых призовёт страж богов Хеймдалль, трубя в Гьяллархорн — «громкий рог». Перед битвой Один отправится к Мимиру, хозяину источника мудрости, испрашивая у него совета.

Битва произойдет на равнине Вигрид. Oдин сразится в битве с Фенриром и будет им убит, но сын Одина Видар тут же разорвёт пасть волка (или пронзит его мечом). Тор будет биться со змеем Ёрмунгандом и убьёт его, но и сам падёт от его яда. Бог Фрейр сразится с Суртом и, отдав свой меч слуге Скирниру[en], погибнет; Хеймдалль — с Локи; Тюр — с псом Гармом. Видя, что ни зло, ни добро не могут победить, великан Сурт соберёт всю убийственную мощь подвластного ему огня и обрушит её на землю, закончив таким образом битву Тьмы и Света.

Но за гибелью мира последует его возрождение: выживут и поселятся на месте, где раньше была долина Идаволл (в центре Асгарда) сыновья Одина — Видар и Вали, и сыновья Тора — Магни и Моди, которые унаследуют молот Мьёльнир. Возвратятся из царства мёртвых и примирятся между собой Бальдр и его невольный убийца — слепой бог Хёд. Выживут, укрывшись в роще Ходдмимир, два человека — Лив и Ливтрасир, которые вновь дадут начало новому человеческому роду.

8. Ансгар (швед. Ansgar, также Ансгарий, Анскар, Анскариус, Ансгариус, лат. Anscharius) — святой как Римско-католической (день памяти 3 февраля), так и православной церкви (местночтимый святой Берлинской и Германской епархии, день памяти 16 февраля) — первый епископ Гамбурга, епископ Бремена, названный «Апостолом севера» за заслуги по распространению христианства в Северной Германии, Дании и Швеции.

9. Харальд I Синезубый (Харальд Гормссон; дат. Harald Blåtand, норв. Harald Blåtann; 930-е — 1 ноября 986?) — король Дании и Норвегии.

На вопрос, зачем Драко отправился домой, он не мог дать ответ. Мне так точно не захотел или не смог, и я понимал, что дальше спрашивать об этом не стоит — еще немного, и парень произнесет слова, после которых я благополучно покину его тело, а ему придется справляться со всем самому.

— Хорошо, ты оказался дома, — примиряющее произнес я. — Это я уже понял. А что было дальше?

А дальше случилось то, чего и следовало ожидать — Драко заметили, скорее всего эти их домовые эльфы, сообщили хозяйке, и та собственноручно отконвоировала единственного отпрыска перед грозные очи хозяина дома. Тому, к чести Драко, понадобилось немало времени, чтобы выяснить у сына, что все это значит, и кого именно превращал Грюм в хорька. Каюсь, был такой эпизод.

Я как раз узнал, что в окрестностях Хогвартса появились младшие собратья Нидхегга и Фафнира [10], а потому был слегка взволнован. Да любое здравомыслящее существо на моем месте пребывало в таком состоянии. Это Тор в одиночку на Ермунгада ходил, так на то он и Тор. У него силы было немерено… в отличие от ума. Он его как раз на силу и сменял. Точнее, на силу и отвагу, а то, что сталось — на пояс и рукавицы с Мьельниром. А вот тот же Поттер, например, думать умеет. Правда, о чем, я так и не понял.

Наверное, все же не стоило его так задирать. Но преследовал я при этом благие цели — чтоб он разозлился, например, или задумался. Не удалось. И палочку я выхватил зря. А, может, и нет — Крауч-Грюм не сдержался и выдал себя, показав, что следит за Поттером, прямо глаз с него не спускает, особенно магического. Да и вообще вел себя не как взрослый человек, а вчерашний сорванец и задира. Надеюсь, мальчишка задумается после случившегося. А хорьком мне быть понравилось. И Минерва понравилась.

Драко я не успел рассказать об этом эпизоде, и как раз после вопроса отца о Грюме и хорьке он все рассказал, пусть и неохотно. И стал ожидать наказания. Но Люциус впал в задумчивость, сыну велел пока идти в комнату, переодеться и не опоздать к обеду. Ах, да, и потом забрать вещи из гостиницы. Драко воспользовался моментом и вызывал меня.

— А ты вообще сейчас где? — спросил он, узрев в зеркале мое окружение. — Что за…

— На стадионе, — любезно просветил я его. — Тут как раз Поттер с хвосторогой развлекается. Думаю, он победит.

— Поттер? Да никогда! Скорее ты с Грейнджер танцевать станешь прилюдно, чем он выиграет!

— Я запомню твои слова, — улыбнулся я. — Спорим?

— То есть если Поттер пройдет этот тур, то ты танцуешь с Грейнджер? — хмыкнул он. — Согласен!

И он, конечно же, проиграл.

Не скажу, что идея танцевать с лохматой девицей мне так уж нравилась, но… Для всех танцевать будет Драко Малфой, и именно в этом была суть спора. Мелкий засранец, гордящийся чистотой своей крови, явится перед всеми под руку с той, кого он на словах презирает, и уже не раз попрекал происхождением. В те моменты, когда он говорил о чистоте крови, мне хотелось его ударить. В его голосе слышались отголоски самодовольства голоса сына девяти матерей и рокота грома, попрекающих меня моими родителями.

И слишком разные они были, Драко Малфой и Гермиона Грейнджер, и точек соприкосновения у них было не больше, чем у ветра и воды. Разве что библиотека. Там она преображалась и становилась, наверное, самой собой, без всего того, что диктовало ей воспитание или традиции. К тому же чаще всего она была там без своих друзей. И именно в библиотеке я подстерег ее сразу же после объявления о проведении Святочного бала.

Она искала книгу, и, конечно же, эта книга была у меня.

— Мисс Грейнджер, вы ищете этот томик? — вежливо спросил я.

Она молча отвернулась и вернулась на свое место. Можно подумать, это могло меня остановить!

— Мой вопрос был преамбулой, — подсев к ней и кладя книгу на стол к другим томам, сообщил я.

— Что? — ее удивление было не напускным. Удивилась она, как мне кажется, не словам, а самим фактом разговора.

— Преамбулой, сиречь вступлением, — я встал и вежливо склонил голову, в соответствии с этикетом: — Я хотел пригласить вас на бал в качестве моей партнерши. Вы согласны?

— Малфой, ты заболел?

Я ее уговорил. Я потратил немало времени, доказывая, что для нее именно я буду идеальным кавалером. Конечно, пойдя со мной, бал она открывать не будет, но зато все внимание будет ее. Грейнджер обещала подумать, но я был уверен, что она согласится. И я был прав — еще бы, после неуклюжего приглашения своего лучше друга Уизела! Конечно, был еще Виктор Крам, пригласивший ее на день позже меня, но в споре между силой и умом в этот раз победил ум.

Как я и обещал, все взоры были устремлены на нее. Замечали сначала нас с ней и лишь потом остальных. Половина голосов за спиной обсуждала ее. Гермиона Грейнджер могла гордиться — ее появление на балу стало сенсацией. А если учесть, что наши наряды идеально гармонировали друг с другом, то выглядели мы сногсшибательно. Мне тоже льстило это внимание — ощущаешь себя совершенно восхитительно, когда входишь в зал под руку с прекрасной девушкой (а не привычной всем лохматой заучкой). И я наслаждался. Когда танцевал, прогуливался по галерее или вел беседу. Впервые за все время пребывания в облике Драко я позволил себе быть собой. Мои шутки веселили Гермиону, она смеялась весело и искренне. Беседа о происхождении ее имени привела нас к сравнению греческой и скандинавской мифологий. И, конечно же, заговорили обо мне.

— Я… думаю, что Локи не был настолько однозначен, — увлекшись, я чуть было не проговорился. — Например, его желание помочь асам… и заметь, ему неоднократно вспоминали его происхождении! Так вот, это желание было искренним.

— Откуда ты это знаешь про упреки? — спросила Гермиона, заправляя выпавшую из прически прядь волос за ухо. — Этого нет в Старшей Эдде. И у Снорри Стурлусона [11].

— Этого нет в сохранившейся части, — ответил я. — Но многое можно прочесть между строк. К тому же дома в библиотеке есть некоторые тексты…

За то время, что я провел в библиотеках поместья Малфоев и Хогвартса, я успел досконально изучить все, что знают сегодняшние жители Мидгарда о нас. А потому на тему скандинавской мифологии я мог дискутировать совершенно свободно, не боясь, что меня уличат в чем-то неправильном. Но увы, наша дискуссия была прервана: мимо нас мрачно прошествовал Северус Снейп. Гермиона вздрогнула и замолчала, и я тут же предложил ей вернуться в зал, а потом отошел за напитками…

* ~ * ~ *

Многое доступно, когда ты бог. Ты можешь частью сознания управлять телом, идущим вдоль стенки, дабы не помешать танцорам, а второй частью незримо следовать за щедро раздающим наказания деканом. Человечище, однако! Все веселятся, у всех праздник, даже у меня — потому что мне их церковные праздники как ножом по сердцу. А Снейп зловещей птицей подобно Хугину парит над всеми. И хорошо, что меня он не видит — иначе мне пришлось бы опять к нему в кабинет идти. Мне еженедельных визитов вполне хватает, когда он приглашает к себе, поит чаем (хорошо хоть не тыквенным соком, я успел возненавидеть несчастный овощ) с пирожными и справляется о том, как прошла неделя. Заботу проявляет. Когда я рассказываю об этих визитах Драко, тот глупо улыбается и радуется такой заботе. Засранец!

Я-Драко подошел к Гермионе и ее друзьям как раз в тот момент, когда Уизел упрекал ее в том, что она пришла на бал с врагом. Ха! Для того, чтобы быть моим врагом ты, мальчик, мелковат. Я предотвратил ссору друзей, попросту уведя Гермиону прочь, взглядом пообещав бурчащему мальчишке укоротить его язык. И будьте уверены, он меня отлично понял.

Я-незримый меж тем видел встречу Каркарова и Снейпа. И видел выбредшего на свежий воздух Поттера, наблюдавшего за ними. Умеет же мальчик оказываться в нужном месте в нужное время! Может хоть эта встреча и этот разговор заставят его задуматься о грядущей трагедии? И, конечно же, я видел Грюма, ковыляющего за Поттером. Все бдит, боится раньше времени потерять мальчишку, боится, что с ним что-то случится. Знать бы еще, для чего это ему? Сопроводив Снейпа до бального зала и убедившись, что Поттер тоже вернулся, я на пару секунд расслабился, и снова стал собой-одним. Рядом с Гермионой.

Конечно же, я проводил ее до двери в гриффиндорскую башню.

— Малфой, почему ты это сделал? — спросила она, почти повернувшись к двери.

— Угадай, — ответил я с улыбкой.

— Ты в последнее время сам на себя не похож. Почему?

— Гермиона, ты же умная девушка, — моя улыбка стала ехидной. — И, в отличие от своих друзей, не ленишься мыслить логически. Неужели ты не сможешь сама найти ответ на этот вопрос?

__________________________

10. Нидхёгг (др.-сканд. Níðhǫggr) — в скандинавской мифологии один из нескольких великих змеев (наряду с Йормунгандом, Фафниром и пр.), дракон, лежащий в колодце Хвергельмир и грызущий один из корней Иггдрасиля. Также он пожирает прелюбодеев, клятвопреступников и подлых убийц.

Фа́фнир, или Фа́фни (др.-исл. Fáfnir) — персонаж скандинавской мифологии, сын колдуна Хрейдмара, брат Отра и Регина, впоследствии принявший облик дракона.

11. Сно́рри Сту́рлусон (исл. Snorri Sturluson; 1178, Хвамм — 23 сентября 1241, Рейкхольт) — исландский скальд, прозаик, историограф и политик. Снорри больше всего известен как автор Младшей Эдды, состоящей из «Видения Гюльви» (Gylfaginning), где излагаются сюжеты скандинавской мифологии, «Языка поэзии» (Skáldskaparmál) и «Перечня размеров» (Háttatal).

Как хорошо, что мы с Драко договорились, что общаться по зеркалу будем после отбоя. Как это замечательно! Иначе бы мог случиться конфуз. Он мог меня позвать, когда я был, скажем, на занятиях или с Гермионой. Нет, не на свидании, как можно! Мы просто часто занимались в библиотеке вместе — когда ее друзья не составляли ей компанию. А потому не пропустил обсуждение вопроса: «Как можно в течение часа не дышать под водой?» Это было настолько душераздирающее зрелище, что, если бы мог, я бы подсказал. Но, увы, вода — не моя стихия.

Нельзя сказать, что Драко огорошил сообщением о том, что со мной хочет пообщаться его отец. Я ждал этого со дня на день.

— Даже не знаю, как к вам обратиться, — вкрадчиво произнес холеный мужчина средних лет. — Драко называет вас Лодур.

— Это одно из моих имен, — согласился я.

— Северус бы педантично поправил, что не имен, а хейти или кеннинг [12], — мимолетно улыбнулся Люциус. — Я могу обращаться к вам так же?

Мы проговорили с ним почти до рассвета. Драко уже тихо посапывал на диванчике в библиотеке, а мы все обсуждали то, что предстоит сделать. Люциус сумел настоять на том, чтобы в число посвященных в тайну подмены попал и Снейп — как декан Драко и друг самого Люциуса. Я предупредил его о том, что то, чего он так опасается, все ближе — и он поверил мне без вопросов, разом, уж слишком тоскливым сделался его взгляд. Моим же словам о помощи и возможном спасении поверить не смог, хоть и очень старался. Свой главный аргумент я, правда, так и не озвучил. Сделка с Драко дала мне гораздо больше, чем просто быть. Я смог быть собой, вновь ощутить себя живым.

Как я и ожидал, Снейпа не обрадовало известие о том, что с начала учебного года среди его студентов находился сам сын Фарбаути [13]. Во время традиционного ритуала чаепития он был сдержан и молчалив, но только до той поры, пока к нам не присоединились отец и сын Малфои. Едва они успели поздороваться, Снейп с извинениями утянул Малфоя-старшего на пару слов в другую комнату и запечатал ее чарами. Драко же стал расспрашивать меня о последних новостях и делиться своими. Ему, конечно, не понравилось мое сближение не просто с гриффиндоркой, но еще и Грейнджер, но я отмахнулся — никто не мешает ему рассориться с ней. А мне хочется иногда не только Крэбба с Гойлом пошпынять, но и с умным человеком поговорить.

— Я надеюсь, мы договорились, — послышался голос Снейпа из-за закрытой двери.

— А сейчас мы узнаем про будущее, — едва слышно прошептал Драко, и мы рассмеялись.

Это наверняка выглядело очень непривычно — два Драко Малфоя, сидящие рядом и смеющиеся. Даже близнецы Уизли, даром что были очень похожи, не были настолько одинаковы. Понимаю вздрогнувшего Люциуса. Снейп и не такое видел, в Хогвартсе чего только не насмотришься.

Продолжалось это не слишком долго — стали обговаривать возможные варианты обратного обмена. Я в основном молчал, потому что прекрасно понимал, что единственной причиной, по которой такой обмен станет возможен — это мое личное присутствие там, куда заведет меня желание помочь Драко. Именно я шагну в то место, где начнется новый акт драмы в жизни магической Британии. И потому Драко должен быть рядом, иначе вся наша затея будет напрасной.

Обучение студентов, как и турнир, меж тем шли своим чередом. Снейп лютовал, Флитвик обучал, «Грюм» скрипел… На Минерву я смотрел почти влюбленными глазами и все страдал, что высказать-то я свои чувства могу, но мне она не поверит. А я искренне восхищался Минервой за ее тогдашний поступок. Она заступилась за Драко, а ведь всем известно, что Гриффиндор и Слизерин постоянно соперничают друг с другом. И тем не менее — она это сделала. Увидела несправедливость по отношению к подростку, а не слизеринцу. Да к троллю все — она заступилась за меня. Прекрасная женщина! К тому же я всегда был неравнодушен к кошкам.

Судя по шипению Снейпа в адрес Поттера, отважный герой снова попал под горячую руку. Надо будет вечером у Гермионы спросить — наверняка Поттер ей расскажет. Интересно же. А потом сравнить с тем, что расскажет Снейп, и попытаться понять, что произошло на самом деле.

Но главным моим занятием оставалась слежка за Краучем-младшим. Или уже единственным? Я верил рассказу Поттера и видел, как вел себя Грюм после озерного состязания. И ждал. Уж этому я научился очень хорошо.

* ~ * ~ *

Во время последнего этапа Турнира я сидел рядом с Гермионой. Как мне это удалось? Отвлек ее вопросом, дождался, пока Уизел, увлеченно обсуждающий что-то с близнецами, не отошел подальше, и после этого отослал свою свиту. Так что ей ничего не оставалось делать, как сесть на выбранные мной места. Я и об этом заранее подумал: договорился с Крэббом, и он занял их для нас. А Гойл позаботился о друге. Слизеринцы поддерживали либо Крама, либо Диггори, я же втайне болел за подопечного Минервы. Ему точно предстояло пережить гораздо больше других — я видел, как вокруг него сплетался кокон нитей, особенно щедра была Скульд [14]. Больше всего мне не понравилось то, что эта девица зачем-то свивает нить Поттера и Диггори.

— Сегодня утром профессор Грюм спрятал… — разнеслись над стадионом слова Дамблдора, и я приготовился к худшему.

Я мысленно потянулся к Поттеру, другой же частью дотянулся до Драко и мягко толкнул его: «Пора, будь наготове». Я-на-трибуне подолгу замирал и порою отвечал невпопад, ведь я-рядом-с-Поттером был настороже и готовился прикрыть от опасности. Не от любой, конечно — только отвести смерть или не дать случиться непоправимому. И все же не успел — они вдвоем коснулись Кубка.

Стремительный водоворот перемещения, и мы оказываемся в мрачном и неприветливом месте. Я-Драко успеваю лишь шепнуть Гермионе: «Скоро буду» и уйти с трибуны туда, где меня уже нетерпеливо ожидает Драко Малфой. Я-здесь чувствую привкус крови на губах, и мое тело вновь содрогается от яда, капающего на грудь. Я слышу влажный шепот Гьёлль [15] и вижу яркий блеск Гьялларбру [16]. Я предвижу, что будет дальше.

И я стараюсь изо всех сил, чтобы не допустить свидания с дочерью этих двоих. Я успеваю заслонить собой Седрика, и зеленый луч расплескивается по моей едва прикрытой лохмотьями изъязвленной груди с кровоточащими ранами. Я хватаю за руку возрожденного и ступаю на золотой мост. За тем, кого раньше звали Волдемортом, тянутся нити, связывающие его с другими. Я почти осязаю их — каждая нить ведет к Метке, тянет силы и магию из заклейменных.

— Я покажу тебе настоящую магию, — шепчу я, делая первый шаг.

Я смеюсь, слыша, как звенит мост под моими ногами. Это так хорошо — быть живым! Болит сломанное когда-то в битве плечо, и чешутся подживающие раны, схватываясь новой кожей, но это так здорово — слышать звон моста мертвых. Идущему рядом со мной не дано это понять, ибо движение его ног бесшумно. Он не успел вновь стать живым, а теперь и не станет — я веду его в Хельхейм. И я слышу, как с тихим шелестом сгорают связующие нити. Мой спутник шипит, пытаясь удержать их, но они легким пеплом просыпаются сквозь его пальцы.

— Приветствую тебя, сотрапезник Одина и асов, — ворчит Модгуд, а Гарм сопит, принюхиваясь к нам. — Тебе нет дороги далее.

— Я желаю видеть дочь Ангрбоды [17], — усмехнулся я. — Или не ты ли когда-то попрекала, что отец забыл свое дитя?

Модгуд с невнятным бурчанием пропускает нас вперед. И я улыбаюсь широко и искренне — меня ждет Хель.

__________________________

12. Ке́ннинг (исл. kenning) — разновидность метафоры, характерная для скальдической поэзии, а также для англосаксонской и кельтской. Принципы построения кеннингов и многочисленные примеры можно найти в Младшей Эдде.

13. Кеннинг Локи — он сын ётуна Фарбаути и Лаувейи.

14. Одна из норн. Но́рны — в скандинавской мифологии три женщины, волшебницы, наделенные чудесным даром определять судьбы людей и богов. Соответствуют славянским рожаницам и судицам. Являются гранью транскультурного образа мойр. Имена Норн: Урд — что значит прошедшее, Верданди — что значит настоящее, Скульд — что значит будущее.

15. Гьёлль (норв. Gjöll) — в германо-скандинавской мифологии одна из двенадцати рек Эливагар, согласно Гилфагиннингу, берёт начало от Хвергельмир в Нифльхейм, протекает через Гиннунгагап, и оттуда в земной мир. Гьёлль — река, которая протекает ближе всего к воротам преисподней. Через неё перекинут тонкий золотой мост Гьялларбру, который охраняют верная служанка Хель, великанша Модгуд и пес Гарм.

16. Гьялларбру (норв. Gjallarbrú) — в древнескандинавской мифологии мост через реку Гьёлль, ведущий в Хельхейм. Его охраняет великанша Модгуд. Мост громко звенит, если кто-то живой идёт по нему, но остаётся тихим, когда идёт мёртвый.

17. Хель (др.-сканд. Hel) — в германо-скандинавской мифологии повелительница мира мёртвых (Хельхейма), дочь Локи и великанши Ангрбоды (Вредоносной), одно из трёх хтонических чудовищ.

— И передай Гермионе мои наилучшие пожелания! — серьезно произнес Локи.

Драко смиренно вздохнул. Он слабо себе представлял, как вообще сможет подойти к Грейнджер и что-то от кого-то передать. Тогда, на стадионе это было одно, но теперь…

Он успел на трибуны как раз в тот момент, когда над лабиринтом расцвел сноп искр.

— Надеюсь, это не Гарри, — пробормотала Грейнджер. — Драко, какого они цвета, я никак не разберу.

— Синие, — буркнул Драко, усаживаясь рядом. Он еще припомнит это Локи. Шутник нашелся!

А потом Грюм схватился за руку и что-то простонал, но Драко на это мало обратил внимания — одновременно с ним с тихим стоном на пол сполз Каркаров, а Снейп дернулся и, побледнев, выпрямился почти до хруста, и Драко рванул к декану.

— Быстро, — сквозь зубы процедил Снейп. — Люциус… Что-то… Не так…

Над стадионом повисла тишина, которую разбил хлопок портала: на поле рядом с корчащимся Грюмом выпали Поттер и Диггори, держащиеся за Кубок. И начались толчея и неразбериха.

Драко помог Снейпу, украдкой выпившего зелья из пары флаконов, дойти до директора, а потом и до директорского кабинета. Грюма к тому времени перенесли туда же, а Каркарова на носилках уволокли в Больничное крыло. Драко успел заметить, как набухает темным его левый рукав. А потом Драко со словами благодарности выпроводили вон, и ему пришлось идти в подземелья.

На потряхивание переговорного зеркала он не сразу обратил внимание, а потом не сразу узнал плачущую мать.

— Драко, сынок, — утирая слезы насквозь мокрым платком, прошептала она. — Метка…

— Кровь, да? — онемевшими губами спросил он. — И не останавливается?

— Будет шрам, наверное, — кивнула мать, и тут Драко понял, что плачет она от радости. — Всего лишь шрам!

Он улыбнулся, кивнул, а сам подумал о том, какой ценой куплена эта радость — Локи молчал. Драко попытался вызвать его через зеркало, пытался мысленно дозваться. Тишина. Весь день он ходил, словно укутанный в вату, а на следующий день на него словно набросили пелену равнодушия. Все эмоции были приглушенными и серыми. Сквозь нее он слушал новость об освобождении настоящего Грюма и наказании Крауча-младшего, и даже не удивился, что Грейнджер поделилась с ним этими новостями. Только молча кивнул и пошел дальше. Так же молча выслушал новость об окончании учебного года. Равнодушно сдал экзамены, попрощался с друзьями и молча в сопровождении Снейпа ушел камином домой. И лишь там его прорвало — когда он увидел стоящего чуть позади Люциуса и взирающего с ехидной улыбкой на суматоху Локи.

— Тыыыы… — задохнулся Драко и кинулся к нему. Ему хотелось одновременно придушить и обнять это непостижимое существо. Горячо поблагодарить и столь же горячо попенять на то, что не подавал о себе вестей.

А теперь он готовится вновь ехать в Хогвартс и выслушивает кучу восхищений про Макгонагал и просьб передать что-то там Грейнджер.

— Ты точно не забудешь? — спросил Локи.

— Да не забуду! — не выдержал Драко. — Давай уже сюда этот медальон!

На платформе он первым делом подошел к Грейнджер и протянул ей безделушку.

— Держи, Грейнджер. Тебе просили это передать.

— Ты снова стал собой, Малфой, — хмыкнула он. — Не уверена, что возьму хоть что-то от тебя.

— Я так и знал, — с тоской произнес Драко. — Я говорил, что ты не возьмешь…

— Миона!- послышался вопль Уизела и его приближающийся топот.

Грейнджер быстро схватил безделушку и отвернулась, и Драко, облегченно выдохнув, пошел к ожидающим его слизеринцам.

* ~ * ~ *

Как обычно, первое сентября было суматошным. Гермиона только вечером в спальне вспомнила о безделушке, которую ей вручил Малфой. Интересно все же, что с ним было в прошлом году? Не весь год, конечно, но с ноября по июнь было что-то такое, из-за чего он временами казался мало похожим на себя. И это приглашение на Святочный бал… Может, его кто-то подменил?

Гермиона вздохнула. Тогдашний Малфой нравился ей больше всегдашнего. Если бы он всегда был таким! Но что толку мечтать, это нереально. Зато очень интересно, что же это за вещица. Проверка не выявила никаких вредоносных чар, но было одно очень интересное плетение… Гермиона сосредоточилась, коснулась палочкой центра изящного кулона…

Это было похоже на зеркало Еиналеж каким его описывал Гарри. Или же на экран телевизора. Гермиона во все глаза смотрела на сидящего в кресле и увлеченно читающего какой-то фолиант человека. Вот он закрыл книгу, поднял голову и в упор посмотрел на Гермиону. А потом улыбнулся знакомой по прошлому году улыбкой и произнес:

— Привет. Пойдешь со мной в библиотеку?