К вопросу о нюансах призыва (джен)

— Ты наложил на полог заглушающее? — прошептал Драко.

Видел я его не целиком — много ли увидишь в крохотном зеркальце, зато слышал чудесно.

— А зачем они мне нужны? — удивился я. — Если я не хочу чтобы меня видели или слышали, то так и происходит.

— А, ну да, — он рассмеялся в голос. — Забыл, с кем говорю. Что-то уже случилось?

— Аластор Грюм. Грозный глаз. Что ты о нем знаешь?

Из разговора с ним я узнал биографию достойного мужа и храброго воина, не знающего компромиссов, неподкупного и безжалостного. Драко пообещал раздобыть колдографии и газетные статьи, прислать воспоминания о встречах с Грюмом, а еще посоветовал сходить в библиотеку. Правда, в его словах я услышал сомнения в том, что мне ведомо значение этого слова. Под конец разговора он добавил:

— Но учти, я был тогда совсем маленьким. Да и давно это было…

Следующий наш разговор состоялся через несколько дней. За это время много чего успело произойти. Например, первый урок с доблестным бывшими аврором.

Это был во всех отношениях странный урок. Поражала не осведомленность об учениках и их родителях, и не его всевидение. Рассказать о том, что он назвал Непростительными заклятиями вчерашним детям — нормально, ибо многие говорят о надвигающихся темных временах. Но заставлять смотреть не только на их действие, но на то наслаждение, которое испытывает преподаватель? А он наслаждался — как минимум тем, что причиняло боль.

Это выбивалось из стройной картины, сложившейся в моей голове после разговора с Драко и чтения книг и старых газет в библиотеке. Хорошее изобретение эти библиотеки. И книги — тоже хорошее. Пусть там хранится не только мудрость некогда живших, но и глупость — любые знания достойны сохранения. А вот газеты мне не очень понравились.

Тот Аластор Грюм, который был на страницах, не мог показывать детям непростительные заклинания. Я не поленился и поспрашивал первокурсников об их первом уроке у нового преподавателя. И тех, кто на втором курсе тоже. Аластор Грюм не стал бы с удовольствием и наслаждением показывать подростку страдания живого существа. Неужели никто, кроме меня, не заметил этого?

А еще я заметил, что марево, окутывающее Грюма, почти всегда предшествует прикладыванию к фляге, которую он постоянно носит с собой. Интересно, что у него там? Спиртным от него вообще никогда не пахнет, да и в зале он уделяет должное внимание напиткам, стоящим на преподавательском столе. И мне повезло — один раз я увидел, пусть и размыто, второй облик. Молодое лицо, резкие черты и взгляд затравленного зверя. И ощущение, что я это лицо уже видел — пусть и мельком, но все же видел. Надо только вспомнить, когда и где.

А еще был вызов к декану. Я сначала слегка испугался — неужели я что-то сделал не так? Драко несколько раз говорил о том, что учится он хорошо, и что даже «Выше Ожидаемого» ему ставят редко. С этой стороны вроде бы все в порядке. Поведение — тоже мимо. Никаких правил я не нарушал — все те три раза, когда я бродил по школе, делал это невидимкой, а в кровати была телесная копия. Заметить мои отлучки никто не мог. Тогда почему?

Ответ я получил быстро — Северус Снейп просто хотел узнать, как у меня дела. Я с удовольствием рассказал о тех заклинаниях, которые нам показывал милейший Аластор. Декан помрачнел, что-то едва слышно прошипел сквозь зубы и попросил, даже строжайше порекомендовал, не привлекать к себе внимания Грозного глаза. Не то положение у моей семьи. Я заверил декана, что это в мои планы не входит. Как и продолжение негласной войны с Поттером. А вот тренировки в квиддич в планах имеются. На втором месте. Как это почему? Потому что учеба на первом.

Снейп, кажется, был озадачен моим поведением. Надо будет у Драко подробнее узнать, как вообще обычно проходит его общение со Снейпом вне учебных классов. Не хотелось бы огрести проблем. Мне квиддича хватает выше головы.

Увы и ах, мне не нравился квиддич. Едва я услышал о возобновлении тренировок, как понял, что правильным студентом мне не стать. Летать на метле, древко которой врезается в самые неприспособленные для этого места, да еще и получать от этого удовольствие? Крутиться на ней, гоняясь за вертким мячиком с крыльями? Ужас, да и только. Но ничего не поделаешь, придется соответствовать. Собственно, три моих отлучки как раз были связаны с полетами на метле.

К Драко у меня вообще накопилось много вопросов, начиная от взаимоотношений со Снейпом и заканчивая однокурсниками. Живя в Хогвартсе, я постепенно осознал, что знаю о Поттере, Уизли, Грейнджер, о ссорах с ними и их привычках, но совсем не понимаю, что ответить Паркинсон на простой вопрос: «В этом году как в прошлом, да?» Так что мальчишке предстояло говорить долго. И, как обычно, тем для обдумывания после разговора с ним было много.

Например, где наследник древнего рода и единственный сын поборника чистоты крови научился так свободно ориентироваться в мире простых людей? Еще при нашем знакомстве, обсуждая детали авантюры с моей поездкой в Хогвартс, Драко сказал, что остановится в маггловском отеле.

— Я бы хотел остаться дома, но эльфы сразу же донесут об этом родителям. Приказать молчать я, конечно, могу, но они не послушаются — не я их хозяин.

Тогда я как-то не задумался об этом. Просто не понимал, какая пропасть лежит между магами и магглами. А сейчас я конечно же спросил у Драко об этом.

— Мой отец Упивающийся и все такое, но у него очень много деловых партнеров магглов, — ответил Драко. — Они, конечно же, не знают о магах. Мы с мамой несколько раз сопровождали отца. Он отправлялся на переговоры, а мы по — музеям и театрам.

Конечно же, он рассказал мне не все. Точнее так: он честно и полностью отвечал на мои вопросы, давал информацию, необходимую с его точки зрения для моей жизни в Хогвартсе, но ничего сверх этого. И в этом мы были похожи. Я, например, не рассказывал о том, как именно я научился летать на метле. Или о том, что узнал все, что сумел прочесть или услышать об Упивающихся и этом их Лорде. И еще я пока не сказал Драко, что вижу незримые нити, соединяющие разных людей. Всех преподавателей с директором. Некоторых однокурсников друг с другом. Снейпа, Каркарова и почему-то Грюма. Раньше, до события, разделившего мою жизнь на «до» и «после», я видел эти нити лишь иногда. Видимо, пребывание на грани небытия обостряет зрение.

* ~ * ~ *

Мы думали, что Рагнарек [7] — это некая черта, отделяющая мир до конца света и мир после. Мы ждали смерти Бальдра, свободы Фенрира и прихода Сурта. Но мы не подозревали, что уже живем во времена Рагнарека, что уже омрачены гибелью знакомого нам мира и всего лишь агонизируем. Не скажу, что понял это первым — наверняка Один разглядел это раньше меня. Но все его потуги повернуть время вспять или удержать мир на краю гибели лишь ускоряли события. Постепенно это понял и Хеймдалль — я видел это знание в его взгляде, обращенном ко мне. Видел отражение своего знания. Но остановиться уже не мог. Я жаждал конца, и меня устроил бы любой исход. Смерть или жизнь мне, отравленному горечью презрения со стороны асов и собственной гордыней, казались одинаково привлекательными. И я изо всех сил стремился достичь хоть чего-то. И стрела, направленная моей рукой, стала лишь поводом, а не причиной гибели.

Мы были слишком самонадеянны. Мы смеялись, когда к нам явились первые крещеные. И не осознали, что первые аккорды финальной песни Гьяллархорна прозвучали, когда на нашу землю ступил Ансгар [8]. Дальше была лишь агония, долгая и кровавая.

Мы сражались плечом к плечу. Фрейр сражался рядом с Суртом, я прикрывал спину Хеймдаллю, а Один разил врагов верхом на Фенрире, ибо Слейпнира он отдал привыкшему к коню Хермоду. Тор добивал тех, кто избежал яда Ёрмунганда, а прекрасная Фрейя помогала сынам Муспельхейма пройти по Биврёсту. Мы сражались и проиграли. И символом нашего поражения стало правление короля, прозванного Харальдом Синезубым [9].

Мы могли надеяться лишь на то, что старая карга Вёльва не до конца выжила из ума, когда изрекала свое пророчество.

Но мы не умерли. Мы жили в песнях скальдов и древних мифах, мы боролись в легендах и побеждали в сказаниях. Мы — были. Слабые смертные-однодневки пережили Рагнарек и воскресили нас. Я помню свой новый первый вздох. Он был соленым, как слезы на моих щеках, и вкусным, как первый поцелуй. Я смеялся и плакал, не веря в то, что вновь вижу и чувствую.

Очнувшись на берегу обновленного океана, я понял, что полезно бывает пережить свою смерть. Мозги прочищает.

Я умею быть благодарным. Я приходил к зовущим и помогал жаждущим. И чем больше я давал смертным, тем сильнее становился. Я обрел второе бытие и не хочу вновь очутиться в Великом Ничто. Я слишком люблю быть.

* ~ * ~ *

Я сидел в Большом зале и смотрел на ликование студентов и радостные лица претендентов на смерть. Интересно, а что было бы, если бы я тайком пробрался в зал и кинул имя Драко в этот их кубок. Этот их артефакт узнал бы мой возраст или Драко?

Упавшая на зал тишина вырвала меня из размышлений. Я смотрел на растерянного Поттера, идущего по проходу, и верил ему. Он действительно не кидал этот клочок, неужели этого никто не видит? Воистину, смертные слепы в своей зависти и ревности. Конечно же, он хотел попасть в число претендентов, но не сделал ни шагу в эту сторону. Почти все хотели, а некоторые и пытались. Но хорошо хоть у директора хватило здравомыслия провести возрастную черту, которую не обманешь простыми фокусами. И теперь проникшему сквозь лазейку доставались ушата презрения и ведра зависти. Особенно старался его собственный факультет, те, кого он мнил друзьями и приятелями.

Ночью я пошел на Астрономическую башню и вызвал Драко. Башня мне понравилась — высокая, с нее все так хорошо видно. А если сесть на пол, то и меня видно не будет. Надо будет как-нибудь на других башенках побывать, сравнить… Но я отвлекся. Итак, я вызвал Драко и рассказал о последних событиях в Хогвартсе. Он в свою очередь поведал о своих изысканиях и пообещал прислать мне сову с воспоминаниями. Потом попытался было рассказать про какой-то думосбор, но затих под моим насмешливым взглядом.

— Тебе он тоже не нужен, да? — с легким оттенком зависти спросил он. — Хотел бы я так…

— Лучше не надо, — невольно скривился я. — Порой мне хочется не слышать чужие устремления и мысли.

Сова прилетела на следующий день. Скинула мне в руки небольшой сверток, получила лакомство и удалилась по своим совиным делам. Я воспользовался моментом, проскользнул в первый попавшийся туалет, заперся в кабинке и раскрыл изящный флакон. Я впитывал воспоминания Драко, смотрел его глазами и понимал, что он прав. Беда уже стоит на пороге: по школе ходит Барти Крауч-младший.

______________

7. Рагна́рёк, или Рагнаро́к (др.-сканд. Ragnarök, Ragnarøkkr — букв. «Судьба богов», «Сумерки богов»), в германо-скандинавской мифологии — гибель богов и всего мира, следующая за последней битвой между богами и хтоническими чудовищами. Согласно пророчеству, в день Рагнарёка чудовищный волк Фенрир освободится от своих пут. Его сын, громадный волк по имени Сколль (др.-сканд. Skoll — «предатель»), преследующий Солнце, наконец догонит его. Второй сын Фенрира, волк по имени Хати (др.-сканд. Hati — «ненавистник»), схватит месяц. А когда из глубин всплывёт мировой змей Ёрмунганд, море выйдет из берегов. К ним примкнёт и огненный великан Сурт с пылающим мечом, который выжжет землю; повелительница загробного царства Хель и бог лжи и обмана Локи вместе с инеистыми великанами — гримтурсенами и ётунами. Из Хельхейма приплывёт освобождённый потопом корабль Нагльфар с войском ётунов. Войско сынов Муспельхейма проскачет по радужному мосту Биврёст, который при этом разрушится.

Против них выступят все асы во главе с Одином и все эйнхерии, которых призовёт страж богов Хеймдалль, трубя в Гьяллархорн — «громкий рог». Перед битвой Один отправится к Мимиру, хозяину источника мудрости, испрашивая у него совета.

Битва произойдет на равнине Вигрид. Oдин сразится в битве с Фенриром и будет им убит, но сын Одина Видар тут же разорвёт пасть волка (или пронзит его мечом). Тор будет биться со змеем Ёрмунгандом и убьёт его, но и сам падёт от его яда. Бог Фрейр сразится с Суртом и, отдав свой меч слуге Скирниру[en], погибнет; Хеймдалль — с Локи; Тюр — с псом Гармом. Видя, что ни зло, ни добро не могут победить, великан Сурт соберёт всю убийственную мощь подвластного ему огня и обрушит её на землю, закончив таким образом битву Тьмы и Света.

Но за гибелью мира последует его возрождение: выживут и поселятся на месте, где раньше была долина Идаволл (в центре Асгарда) сыновья Одина — Видар и Вали, и сыновья Тора — Магни и Моди, которые унаследуют молот Мьёльнир. Возвратятся из царства мёртвых и примирятся между собой Бальдр и его невольный убийца — слепой бог Хёд. Выживут, укрывшись в роще Ходдмимир, два человека — Лив и Ливтрасир, которые вновь дадут начало новому человеческому роду.

8. Ансгар (швед. Ansgar, также Ансгарий, Анскар, Анскариус, Ансгариус, лат. Anscharius) — святой как Римско-католической (день памяти 3 февраля), так и православной церкви (местночтимый святой Берлинской и Германской епархии, день памяти 16 февраля) — первый епископ Гамбурга, епископ Бремена, названный «Апостолом севера» за заслуги по распространению христианства в Северной Германии, Дании и Швеции.

9. Харальд I Синезубый (Харальд Гормссон; дат. Harald Blåtand, норв. Harald Blåtann; 930-е — 1 ноября 986?) — король Дании и Норвегии.