Компас твоей души (гет)

Кита счастливо выбежала из дома, осторожно прижимая к себе обеими руками чашку с просом, и перепелки, проведшие ночь на веранде под крышей, квохча вертелись у ее коленок, как пушистый водоворот. Хихикнув от легких прикосновений перьев к ее голым икрам, она поторопилась на середину огорода, перехватила чашку, чтобы можно было держать ее одной рукой, а потом уже свободной рукой зачерпнула крохотные зернышки и рассыпала их по земле.

Перепелки бросились врассыпную за семенами, с нетерпением воркуя и квохча. Кита просияла и повернулась, чтобы насыпать еще проса в противоположном направлении. В огороде также было много насекомых, которых перепелки могли есть, так что будет неважно, если они пропустят несколько семян и просо прорастет. Что было важно, так это то, чтобы завтрак для перепелок был равномерно рассыпан по всему огороду, чтобы никто из них не остался голодным. Так сказала мама!

Кита была уже большой девочкой, три года, так что она отвечала за то, чтобы каждое утро кормить перепелок и заводить их на веранду до того, как стемнеет, чтобы их не съели кошки. Она должна была считать их по пути в дом, а потом ходить в огород, чтобы посмотреть, не отложил ли кто-то из них яйца там, а не в специальных гнездах под приподнятым полом в доме, как они должны были делать.

Однако это будет позже: было только утро, и она дала перепелкам их завтрак, так что пришло время взять корзину и проверить гнезда на яйца, чтобы мама могла приготовить завтрак для всех остальных!

У мамы этим летом будет малыш, так что Кита училась помогать больше, потому что она будет старшей сестрой, а старшие сестры должны подавать пример. Она уже умела делать рисовые шарики, хотя ее не выглядели так же красиво, как мамины, и она знала, как искать под листьями растений в огороде яйца гусениц, чтобы овощи не оказались съедены, как подметать пол и как выбивать пыль из сёдзи. Кита хотела помогать и со стиркой, но мама сказала, что она была слишком маленькой и упадет в таз, и ей пока не было позволено помогать маме шить, потому что она была еще недостаточно сильной, чтобы проткнуть иголкой несколько слоев ткани без того, чтобы не ранить пальцы.

Однако Ките было позволено проверять тутовых шелкопрядов, которые жили в лотках на чердаке, и она могла считать, скольким лоткам были нужны новые листья для еды, чтобы мама могла срезать свежие ветви с шелковицы в саду. Она также говорила маме, когда шелкопряды делали коконы, чтобы мама могла подготовиться к тому, чтобы высушить их на солнце, потом вскипятить воду и смотать шелк. Это было очень важной работой, потому что без шелкопрядов у мамы не будет шелка, которым она делала свою особую вышивку!

Бабушка тоже помогала с шелком, но она говорила, что слишком стара, чтобы карабкаться по лестницам. Бабушка крутила пушистый белый шелк с менее хороших коконов в более плотные нити, которые мама красила в красивые цвета в специальной бадье вместе с тоники нитями, а потом сплетала их. Летом, когда вырастала конопля, бабушка крутила нити и из нее, после того как папа ее вымачивал, а мама и тетушка Тсую ее отбивали и прочесывали. Бабушка проводила всю осень круча конопляные нити и натягивая их на большой ткацкий станок в ее комнате, чтобы осенью делать футоны, сумки для хранения проса и бинты для тех случаев, когда люди ранились. Она также показала Ките, как скручивать тонкие нити вместе, чтобы сделать веревочки для сандалий, так что она могла помочь! У новых сандалий Киты были ремешки, которые она сделала сама!

Кита не знала, почему они не красили всю конопляную ткань в красивые цвета, как они делали с шелком, и не делали из нее кимоно, но бабушка отругала ее, когда она это предложила, так что для этого наверняка была причина. Наверняка странная причина, которая не будет иметь смысла, потому что она еще не взрослая. Она любила свое коричневое хлопковое кимоно с узором черепашьего панциря (зимние черепахи, потому что Кита была зимней девочкой), но ей хотелось зеленое кимоно, которое иногда носила мама, и ткань, которую делала бабушка, была такой же мягкой и приятной как и хлопок цвета индиго, из которого мама шила плащи для старших мальчиков. Или зеленый плащ! Зеленый плащ был бы очень красивым!

Она спросила папу о плаще, когда относила его бенто в кузницу, и он взъерошил ей волосы и сказал, что Учиха — благородный клан, а благородные не носят верхнюю одежду из конопли. Только фермеры носят конопляные кимоно, потому что они не могут себе позволить купить хлопок. Кита не думала, что это честно, что у нее только одно хлопковое кимоно, которое вначале принадлежало ее двоюродной сестре Куве, когда у нее могли быть два конопляных кимоно, которые были бы только ее, но папа так посмотрел на нее, когда она это сказала, что она извинилась и немного посмотрела, как он работал, прежде чем пойти домой.

Папа делал проволоку. В основном он делал стальную проволоку для клана, но иногда он делал проволоку из золота и серебра для мамы, чтобы она ей вышивала, проволоку тонкую, как шелк. Тетушка иногда говорила, что мама вышла замуж за папу, потому что он подарил ей золото, чтобы вышить ее оби, и мама всегда закатывала глаза, но никогда не заявляла, что это неправда.

Кита знала, что быть Учихой — это важно. У нее было странное чувство, что она должна была жить в деревне с людьми, которые не были Учиха, но она обежала всё вокруг, и все, кто жил в домах вокруг роскошного главного дома клана, были Учиха, и все, кто работал в зданиях рядом с рекой, тоже были Учиха, как и люди, работающие на полях вокруг домов, и воины, которые собирались вокруг убежищ на восточной стороне деревни, где не было полей.

Она также знала, что теплое чувство под ее кожей — это чакра, то, о чем говорили воины, и она знала, что, когда ее взрослые двоюродные братья дышат огнем по вечерам, чтобы покрасоваться, они используют чакру. Кита точно не знала, когда ей об этом рассказали, но она знала, что это было именно этим, так же как и знала о мостах, песке, собаках и коровах, несмотря на то, что ничего из этого не видела. Как она знала, что вдобавок к маме и папе у нее были мамочка и папочка, но их здесь не было.

Она не скучала по мамочке и папочке: воспоминания были теплыми и успокаивающими, и она знала, что они знали, где она, так что они не волновались, что она потерялась. Она выбрала быть здесь и быть Китой с мамой и папой, а после она вернется обратно, чтобы быть с мамочкой и папочкой и всей остальной семьей, теми, кого здесь не было.

Она сделала все полезные вещи, которые мама попросила сделать, и папа был занят, так что она была свободна пойти поиграть!

* * *

Ките было уже шесть, и у нее была младшая сестра Татешина и еще более младшая сестра Нака, которая еще даже не умела ходить. Сейчас она знала намного больше вещей, вещей, которым ее научили ее мама и тетушки, вещей, о которых, как она слышала, говорили другие члены клана, и вещей, которые она вспомнила сама.

Она знала, как перешивать кимоно после того, как его постирали, она знала, как заштопать тяжелые стеганые куртки, которые носили воины, чтобы никто не мог сказать, что они когда-либо были порваны, обожжены или запачканы, как отпечатывать цветные рисунки на внутренней стороне плащей, которые носили ее двоюродные братья, которые обучились сражаться, и сейчас она училась чинить прекрасные шелковые композиции на внутренней стороне плащей тех членов клана, чьи рода были более уважаемы. Жена Таджимы-сама умерла две зимы назад, и с тех пор мама отвечала за починку его плаща. У сыновей Таджимы-сама не было таких прекрасных плащей, как у него самого, потому что они все еще росли, и, в любом случае, только двое старших ходили на миссии, но Киту учили сшивать друг с другом кусочки шелка со старого плаща Ниниджи-сама, который Ниниджи-сама отдал маме в качестве компенсации расходов на новый плащ, когда женился на Наке-сама за год до того, как родилась Кита. На Наке-сама, у которой было такое же имя, какое и у младшей сестры Киты: среди Учих было множество женщин, которых звали «Нака», потому что селение было рядом с рекой Накой. Ките больше нравилось ее собственное имя: в клане были только две другие женщины с именем «Кита», и они обе были намного старше нее.

Мама распорола всю внешнюю часть плаща Ниниджи-сама и обрезала ткань, чтобы сделать плащ для папы, потому что папа был ниже Ниниджи-сама. Она также сняла большую часть композиции с подкладки и хранила элементы к тому времени, когда сыновья Таджимы-сама будут достаточно взрослыми для полноценных плащей. Пока что они были недостаточно взрослыми (Мадаре-сама было только девять), но Кита получала много практики, и прошлым летом мама обменяла часть конопляной ткани бабушки на конопляную бумагу тети Тсую, чтобы Кита могла начать учиться копировать рисунки и узоры и превращать их в композиции. Рисование было намного проще каллиграфии, в основном потому что мама не была против, что она рисовала левой рукой. Кумами-сан, которая учила читать и писать ее и других девочек ее возраста, заставляла Киту пользоваться правой рукой, а потом ругала за грязь, хоть она и не могла ничего поделать с тем, что ее правая рука была более неловкой, чем левая.

Кита также знала, что если она ничего не сделает, то ее друг Яхико-кун и его младшие братья Миёко-чан и Сабуро-чан скорее всего умрут, как они умерли в той истории, которую она помнила. Конечно, со старшими братьями Яхико Изуной и Мадарой тоже произойдут ужасные вещи, но это будет позже, так что это в данный момент было менее важным. Ей надо было попытаться помочь Яхико сейчас, иначе он никогда больше не будет с ней играть и не покажет ей кои в пруду главного дома клана, и не будет лазать с ней по дубам летом, и не будет искать с ней коконы дикого шелка для мамы, чтобы она ткала зелено-золотистую ткань, и не будет рассказывать ей о чакре.

Ей надо было научиться фуиндзюцу. У нее было немного чакры, но то, что она помнила, и то, чему ее научили, свидетельствовало о том, что печатям не нужно было много чакры. Не как огненным техникам, которыми так гордился Яхико и которые Кита вообще не могла создавать: она могла призвать достаточно пламени, чтобы разжечь утром ирори, и папа научил ее, как разжигать и поддерживать слабый огонь в углях, но они не были настоящими клановыми техниками, как огненный шар Яхико.

К сожалению, изучение печатей будет означать трату всех ее карманных денег на чернила и поиск старой черепицы, чтобы на ней практиковаться, так как бумага была дорогой. Ей, скорее всего, следовало начать с того, чтобы научиться делать чернила, как дядя Ивате и его сыновья Яэ и Икома. Она могла сказать, что хочет этому научиться, чтобы не тратить его продукт на свои композиции рисунков и чтобы практиковаться в письме. Дядя Ивате продавал свои чернила двору даймё, потому что из угля, сожженного с использованием чакры, чернила получались более высокого качества, чем обычные.

Кита знала, что множество ремесел конкретно клана Учиха включали уголь, сделанный с помощью огненных клановых техник: от ковки оружия до красок для шелка и цветного лака на доспехах воинов. Они не продавали много своих изделий (они были слишком заняты сражениями с Сенджу, чтобы производить больше, чем надо было им самим), но то, что они продавали, кормило и оснащало клан в зимние месяцы, когда ничего не росло. Никто не голодал, но взрослые все равно волновались до того времени, пока не начинались миссии.

* * *

Кита опоздала к Яхико: он умер, доставляя сообщение, вскоре после того, как Нака научилась ползать. Она также опоздала к Миёко и Сабуро и почти опоздала к младшему сыну Ниниджи-сама Хидзири-куну, но она относила новый плащ Хикаку-сама после того, как долго не ложилась, чтобы его закончить, и зашла в его дом с фонарем в то же время, когда вражеские шиноби убивали Току-чан (младшую сестру Хикаку и Хидзири). Кита почувствовала запах крови и давящую смертоносную ауру незнакомца и закричала изо всех сил, а потом бросила плащ и побежала — шиноби погнался за ней из дома и наткнулся прямо на Ниниджи-сама и Таджиму-сама, которые мгновенно его убили. Они уже убили Сенджу, который пробрался в главный дом и убил Миёко и Сабуро в их постелях.

После похорон Ниниджи-сама и его жена подарили Ките отрез хлопка на новое кимоно, окрашенный в ярко-красный и с узором из белых переплетающихся кругов. Кита вежливо приняла подарок, с восторгом осознав, что теперь у нее было достаточно ткани для взрослого кимоно, и тщательно, скрупулезно превратила хлопок, оставшийся благодаря тому, что она сделал себе кимоно не совсем взрослого размера, в сумку и оби, чтобы носить с другим ее кимоно. Было сложно сделать так, чтобы узор совпадал, но ярко-красный оби выглядел очень радостно на фоне кимоно цвета индиго с узором перьев. Ей уже было семь, и ей было позволено носить полноценный оби, а не просто подвязываться шнурками для оби.

Кита скучала по Яхико. Он был светлым, счастливым, полным энергии и играл с ней во все ее игры, хоть и думал, что она была странной, раз хотела играть в белок и лазать по деревьям, когда играть в ниндзя или драконов было круче.

Она разработала свою первую печать зимой после седьмого дня рождения. Это было удивительно легко: печати были метафоричными, они позволяли делать одни вещи другими, или, по крайней мере, ей казалось, что они работали именно так. Печать была здесь, чтобы сказать вещи, чем она была: зонтичная печать говорила крыше дома быть как зонтик, и вода переставала протекать между черепицами, потому что в зонтиках нет щелей. Печать работала так хорошо, что черепица перестала отваливаться в ветреные дни, потому что зонтик был одним целостным элементом, так что от него не могли отваливаться кусочки. Она была очень счастлива, что сделала такую печать!

Печати были похожи на игры, в которых надо было притворяться кем-то другим, и Кита была в них мастером. Она знала множество историй, как те, что ей рассказывала мама и другие соклановцы, но большую часть она помнила из того, что было раньше. Кита нарисовала печати на складах, чтобы они не могли загореться, спрятавшись в месте между двумя крышами, чтобы никто не увидел, что она их делала. Она нарисовала больше противопожарных печатей под камнями ирори, чтобы искры не прожигали татами, а потом проскользнула в дома своих тетушек и дядюшек, чтобы сделать то же самое.

Потом в чей-то дом во время грозы попала молния, так что она разработала печать, чтобы предупреждать и это, что заставило ее научиться трюку с чакрой «хождение по стенам», как делали все в истории про Наруто, но о чем в ее клане, кажется, никто не знал. Она уже умела прилипать к стенам (ну, к деревьям, так как это делало лазание менее страшным), но настоящее хождение было сложнее.

Кита нарисовала заземляющую молнию печать на коньке крыши дома, добавив линию вниз до земли, чтобы рассеять заряд. Ей понадобилось время до весны, чтобы сделать это с каждым зданием в селении, и у нее дважды были неприятности из-за того, что она лазила по крышам чужих домов (папа очень злился, когда ее поймали на крыше главного дома клана), но это определенно того стоило. Сейчас она чувствовала себя в гораздо большей безопасности.

Может, дальше ей надо будет придумать печать, которая будет не давать перепелкам сбежать из огорода? Шина всегда просила Киту помочь, когда не могла их найти, а не искала их сама. Даже хоть искать самой было бы быстрее, чем найти Киту и искать их вместе.

* * *

Тот год, когда Ките исполнится восемь, был ужасным. Было больше сражений с Сенджу, дядя Катсума умер на охоте на кабана, и одной ночью лиса пробралась в дом и убила половину перепелок, прежде чем кто-то осознал, что происходит. Папа выгнал ее, а потом пошел и накричал на Сусери-сама, кланового призывателя кошек, потому что держать лис подальше от селения было работой кошек. Шина в шоке от всех маленьких тел, но мама просто собрала их и сказала им их ощипать, чтобы их было можно приготовить, а потом набила перьями подушки. К тому времени, как наступило утро, еще две перепелки умерли от страха, но остальные, кажется, были в порядке, и четырехлетняя Шина осторожно вывела намного сократившуюся стайку в огород.

Киту послали к тете Ёко, чтобы попросить одолжить самца перепелки, которых она держала как певчих птиц, чтобы оставшиеся птицы могли дать приплод. Тетя Ёко согласилась, сказав Ките, что у нее с мамой была договоренность, что, как только птицы вырастут, мама оставит себе самок, но отдаст ей самцов. Яиц не будет еще несколько месяцев, пока стайка будет восстанавливаться, так что им придется их покупать. Скорее всего, у тети Тсую, у которой были курицы. Ките не сильно нравились курицы тети Тсую: они были глянцево-черными, как вороны, и петух был очень-очень шумным.

Мама снова была беременна, и ее продолжало тошнить, так что Ките пришлось взять на себя готовку и стирку, помогать Шине приглядывать за шелкопрядами и помогать бабушке с коноплей, вдобавок к постоянному ношению Наки в слинге. Мама хотя бы достаточно хорошо себя чувствовала, чтобы продолжать шить, но Ките приходилось красить нити под пристальным взглядом бабушки, потому что мама не могла выносить запах. Она не была сильно против этого (это было интересно), и помощь с коноплей подарила ей идею вышивания печатей. Если все сработает, то никто их не заметит до тех пор, пока печати будут такого же цвета, как и ткань, а печати на бинтах, чтобы уничтожить инфекцию и уменьшить рубцевание, были бы полезными.

К сожалению, в этом году вообще не было времени на эксперименты: Кита успевала только записывать идеи и тайно рисовать на доме печати против вредителей, чтобы удостовериться, что на перепелок снова не нападут. Ей даже пришлось помогать папе с проволокой, после того как его ученик (ее двоюродный брат Фурио) умер, защищая клановые ежеквартальные поставки железного песка.

Узнавать больше о проволоке было интересно и помогало ей чувствовать себя, как будто она защищала клан, но у нее было недостаточно чакры, чтобы заниматься этим больше нескольких часов подряд. Она знала, что с возрастом и практикой ее резервы увеличатся, но у нее было мало времени, чтобы практиковаться в навыках владения чакрой, когда ее дни были заполнены обязанностями и уроками, а у ее двоюродных братьев и сестер было намного больше чакры, чем у нее, так что они не хотели играть с ней в игры с чакрой. Поздней осенью папа нашел себе другого ученика (двоюродный брат Яэ решил, что не хочет делать чернила, и у него было много чакры), и Кита освободилась как раз к тому времени, чтобы быть погребенной под закруткой солений и другой зимней подготовкой.

В ноябре шел снег, так что весь месяц перед своим днем рождения Кита провела за тем, что пряла коноплю, придумывала новые композиции рисунков для плащей и рассказывала истории Наке, чтобы малышка не скучала и не плакала. Шина училась прибираться под бдительным присмотром мамы, кормила перепелок и училась делать рисовые шарики. Шина тоже любила истории Киты, а бабушке больше нравились те, в которых были моральные уроки, но она все равно разрешала Ките рассказывать даже глупые, потому что они позволяли скоротать время.

Все это прядение научило Киту тому, что она могла вливать чакру в коноплю, конечно, с учетом того, что она была очень-очень аккуратна. Слишком много — и нить порвется, так как все волокна будут разрушены. Бабушка сердилась на нее, когда это происходило. Ну, бабушка в любом случае ворчала, потому что нити Киты не были такими ровно хорошими, какими надо для того, чтобы ткать, но они были достаточно хорошими, чтобы подшивать или делать швы, так что как только бабушка заканчивала каждый отрез ткани, Кита должна была сшивать их в простыни, свежие чехлы для футонов и разное нижнее белье, все с едва различимо вышитыми узорами: может, они и были благородным кланом, но только горстка самых богатых и влиятельных семей могла позволить хлопковое нижнее белье.

Так как была зима, у нее было более чем достаточно времени, чтобы испытать несколько вышитых печатей на старых кусках тряпок в перерывах между помощью бабушке, (в отличие от чернил, вышитые печати были непрерывными, так что ей пришлось подкорректировать несколько дизайнов), но к ранней весне она сделала несколько нижних рубашек для обеих своих сестер, где крохотные печати в виде глаза-шарингана были вышиты на внутренней стороне воротника у лимфоузлов на горле, чтобы их иммунные системы могли быть постоянно бдительными и быстро принимать меры против болезней. Кита не посмела добавить печати на одежду мамы (это повлияет на ход ее беременности, она точно это знала, хоть никто и никогда ей это не объяснял), но она нашила их на нижние рубашки отца под предлогом того, что их надо было зашить. Теперь, когда ее семья носила новое нижнее белье, Кита была свободна стирать, зашивать, чинить и вышивать их предыдущие комплекты вместе со своими собственными.

Бабушка не позволит Ките прикасаться к ее одежде, так что ей придется быть без печатей. Но бабушка была крепкой.

* * *

Ее новая младшая сестра родилась в феврале, так что, пока мама была занята заботой о маленькой Мидори и обучением Шины шитью, Кита должна была приглядывать за Накой. У нее была новая печать (поводок, который не давал Наке убежать из поля зрения) и множество вещей, которые надо было залатать, так как нужно было проверить всю одежду Таджимы-сама, раз начался весенний сезон. У мамы был младенец, за которым надо было следить, и Шина, которую надо было учить, так что Кита сидела на солнце на краю энгавы, детально изучая одежду главы клана и присматривая за Накой, пока малышка бегала под шелковицами, персиками, сливами и хурмами между их домом и домом тети Тсую, гоняясь за насекомыми и покрываясь грязью и травяными пятнами.

Она не рисковала вышить печати на нижних рубашках Таджимы-сама (у него был активный шаринган, и улучшенный геном клана позволял людям видеть чакру), но Кита решила покрасить несколько хлопковых нитей в индиго, чтобы можно было вышить печати между слоями его плаща, где он с меньшей вероятностью мог их заметить.

Конечно, ей надо будет иметь на уме несколько печатей, чтобы это того стоило. Ей надо будет придумать несколько новых печатей, которые будут полезными. Может, печати против повреждений? Печати для рассеивания импульса? Как она вообще будет их тестировать?

Она даже не знала досконально, как хорошо работают ее печати для стимулирования иммунитета, хотя на прошлой недели Шина только пару дней хлюпала носом от простуды, несмотря на то, что обычно ей требовалась целая неделя, чтобы полностью выздороветь. Кстати говоря, ей надо будет вышить несколько таких печатей на одеялках маленькой Мидори.

* * *

Ките уже исполнилось восемь, так что у нее было больше обязанностей. Она училась тому, как чинить сёдзи и делать новые татами, а не просто латать старые, тому, сколько стоят разные вещи и какую плату брать с людей за свою работу, как торговаться за вещи и как определить качество риса, бобов, глиняной посуды, васи, соли и хлопка. Ну, по крайней мере, начинала учиться: было множество вещей, которые надо было запомнить. Также надо было учить новые слова и кандзи, и это не давало ей скучать.

Однако она была не настолько занята, чтобы не заметить напряжение. Прошлый год был тяжелым для клана (умерло больше людей, чем обычно), и все винили Сенджу. Кита была согласна, что то, что Сенджу послали людей, чтобы убить младших детей Таджимы-сама и Ниниджи-сама, было действительно ужасно, но то, что после этого несколько воинов клана пошли и убили детей Сенджу, и несколько погибло, было их собственным выбором. Они не обязаны были это делать. Таджима-сама мог сохранить моральное преимущество и привлечь даймё.

Ну, Кита так думала, но она понимала, но она на самом деле ничего не знает о политике. Она просто знала, что, когда ее соклановцы говорили «честь», они часто имели в виду «мое право делать то, что я хочу, и называть это правильной вещью», и что большая часть ее дальних родственников больше волновались о мести, чем о том, чтобы делать вещи лучше. Что было грустно, но она ничего не могла фактически с этим сделать. Да, она действительно хотела мира, но не существовало способа, чтобы заставить мир случиться. Чтобы получить мир, все вовлеченные должны быть в равной степени заинтересованы. Так никто не захочет его нарушить.

Кита провела весну за прополкой огорода, лазанием тайком по крышам других людей, чтобы нарисовать на них зонтичные печати, чтобы бесконечные дожди никого не смыли, и учась самозащите. Она не была шиноби и никогда не будет, но папа хотел, чтобы она умела обращаться с ножом, так что она научится ради него. Обладание собственным ножом будет означать разрешение на сбор грибов и съедобных корешков летом и осенью, что будет замечательно. Может, ей даже позволят принести домой несколько дубовых ветвей с дикими шелкопрядами, а не ждать, пока они совьют коконы, а потом их искать.

Бабушка говорила, что она слишком маленькая, чтобы прясть шелк, но если Кита будет лучше управляться с коноплей, может, бабушка согласится спрясть для нее больше шелка, и сейчас она хотя бы могла использовать коконы более высокого качества. Шелк был более ценным, хоть и дикий шелк очень плохо красился из-за того, что был по природе зелено-золотистым, а в данный момент в доме было семь человек, и Кита знала, что понадобится больше еды, чтобы всех накормить. В этом году мама расширила сад на территорию конопляного поля и увеличила поле в сторону реки, чтобы это компенсировать, но этого могло быть недостаточно. Больше шелка поможет. В зеленом не было ничего плохого.

Кто знал, может, она даже найдет достаточно коконов, что бабушка решит начать откладывать шелк на полноценное формальное кимоно. Бабушка все время носила свое шелковое кимоно (ну, все время, когда не работала на улице), но мама нет. Мама говорила, что иметь детей — это грязное дело, так что лучше носить хлопок, потому что хлопок легче стирать. Что, ну… увидев, как Нака, а теперь Мидори срыгивали молоко на маму в младенческом возрасте, Кита была вынуждена с ней согласиться. Фартук не мог прикрыть самый верх.

Ее самая большая проблема с тем, что ей было восемь, была в том, что сейчас ее волосы были длинными, и ее родители не разрешали ей их обрезать, даже когда ношение их в пучке заставляло ее шею болеть. Кита решила их заплетать, из-за чего бабушка цыкала, что это был «мужской» стиль, но прическа была достаточно аккуратной, так что никто не заставлял ее прекращать.

* * *

Кита точно не знала, что произошло, но в разгар лета Таджима-сама привел своего наследника к ним домой и проинформировал маму, что заказывает полноценную стеганую куртку для Мадары-сама. Это означало, что Ките приходилось носить с собой Мидори, пока она работала, а также присматривать за Накой, потому что мама была занята перешиванием шелковых элементов композиции со старой куртки Ниниджи-сама и созданием новой целостной композиции для новой куртки Мадары-сама. В прошлом году Кита помогала маме с дизайном (Окунинуси, помогающий Зайцу из Инабы на берегу реки, пока заяц предсказывает достижения бога), но ей не позволят пришить эту композицию, потому что надо было приглядывать за Накой и Мидори, а Татешина еще была недостаточно взрослой, чтобы это делать.

Конечно, Шина также была еще недостаточно взрослой, чтобы помогать маме, но она была достаточно взрослой, чтобы взять на себя некоторые обязанности, пока Кита училась у папы тому, как делать золотую проволоку, достаточно тонкую, чтобы оборачивать вокруг шелковых нитей. Конечно, она не могла делать проволоку, но ее пальцы были достаточно ловкими и сильными, что она могла оборачивать мягкую плоскую проволоку вокруг шелка достаточно плотно и аккуратно, что бабушка оставила это задание ей.

Ките хотелось, чтобы Таджима-сама не решил так рано посылать сына на поле боя, чтобы у нее было время научиться вышивать достаточно хорошо, чтобы мама разрешила ей делать эту работу. Тогда она могла бы вышить печати на его плаще.

Но в этой ситуации она воспользовалась тем, что мама была занята, а Нака и Мидори были слишком маленькими, чтобы обращать на все пристальное внимание, чтобы разработать больше печатей. Немного осторожных экспериментов оставили ей печати, чтобы смягчать нрав, улучшать рефлексы и ловкость, усиливать ткань, на которой они вышиты, до такой степени, что прижатое к ней лезвие ножа не прорезало нити (может, это не защитит от меча, но это сделает хоть что-то), и изгонять кошмары. Она сразу пришила противокошмарные печати на собственную подушку: они наверняка ей понадобятся. Она знала о войне больше, чем большинство девочек ее возраста, и ее воспоминания вообще не успокаивали в том, что касалось многих, многих вещей, которые могли случиться с Мадарой-сама. Ему еще даже не исполнилось двенадцать!

Следовало признать, Ките было только восемь, но ее никто не заставлял убивать людей. Частично это было из-за того, что она не родилась в семье воинов, частично из-за того, что у нее не хватало на это чакры, но в основном потому, что она была девочкой и не показывала желание или склонность к этому. Если бы она была мальчиком, от нее бы ожидали, что она будет учится у папы, но на нее бы также сильнее давили, чтобы она училась сражаться. Отец Мадары-сама возглавлял клан, так что сражения — это все, что от него ожидали.

* * *

Ките было девять, когда она получила собственный тяжелый хлопковый рабочий фартук и свой первый полноценный заказ: Таджима-сама решил, что Изуна-сама, которому недавно исполнилось одиннадцать, стал достаточно взрослым, чтобы этой весной присоединиться к брату на поле боя. Учитывая то, что сейчас Татешине было почти шесть, ей было можно учить трехлетнюю Наку выполнять легкие задания, пока мама приглядывала за Мидори и смотрела за Китой, пока она совмещала и сшивала шелковые элементы, следя за каждым маленьким кусочком ткани, чтобы результат работы не был кривым или негибким. Все должно было быть немного больше, чем, как казалось, должно бы, чтобы все хорошо легло поверх подкладки и не стесняло движений Изуны-сама на поле боя. Плащ также должен был быть достаточно большим, чтобы мальчик сразу из него не вырос.

Кита думала, что было глупо называть «сама» нахального мальчишку одиннадцати лет, но мама это делала, так что она повторяла за ней. На его плаще будет Рюдзин, свернувшийся на верхней части его спины и вниз по рукавам, и плащ будет дополнен бело-красным коралловым дворцом, поднимающимся от подола, и бурлящими волнами у воротника. Ей потребуется много времени (несколько недель, в лучшем случае) просто на дизайн, а потом ей надо будет осторожно пришить подкладочную ткань к внешнему крепкому индиговому слою поверх еще одного слоя подкладки и выстегать и этот слой, в этот раз ровными строчками, а не следуя дизайну композиции.

Кита планировала вышить столько печатей на подкладочной ткани, на сколько у нее будет времени, особенно на воротнике и на манжетах. Особенно печати, придающие огнестойкость и усиливающие ткань. Быть оставленной в покое за работой на несколько часов подряд было удивительно приятно: мама даже разрешила ей не выполнять ее обычные обязанности.

В конце концов, единственной ложкой дегтя в бочке меда было то, что, несмотря на то, что Таджима-сама был доволен качеством нового плаща своего сына, он не утруждал себя запоминанием имени Киты. Ниниджи-сама знал ее имя!

* * *

Той зимой, когда ей исполнилось десять, бабушка решила, что ее умения были наконец достаточно высокими для ткачества, и незамедлительно начала учить Киту работать за ткацким станком, как тот, от которого она сама редко отходила между летом и весной. Бабушка также начала объяснять вещи, о которых Кита отчасти догадывалась, но которым никогда не имела подтверждения.

— Декоративные плащи, которая делает твоя мама, — одно из сокровищ нашего клана, и хорошо, что у тебя есть терпение, ловкость и острый глаз, которые нужны как для того, чтобы дополнить существующую композицию, так и для того, чтобы создать новую. Однако ткачество — это необходимость, так что неважно, насколько мало у тебя может быть к нему таланта, я ожидаю, что ты будешь упорно работать, пока не станешь хотя бы компетентной. Если у тебя обнаружится к этому талант, я проинструктирую тебя, как ткать узор, однако я не жду, что это произойдет: твой разум слишком быстрый и ты слишком очарована новизной и разнообразием. Татешина более методичная, чем ты, и видно, что она сильнее ценит деликатность и повторение, так что я ожидаю, что она будет моей преемницей. Я соткала свадебное кимоно Хитоми-сама, когда она выходила замуж за Таджиму, и надеюсь, что, к тому времени, как Мадара-сама женится, Шина-чан будет достаточно умелой, чтобы одеть его невесту.

Мама училась у матери бабушки, своей собственной бабушки, но бабушка Киты научилась ткать у матери своего отца, которая была гражданской и вошла в клан Учиха вместе со своим сыном, когда он женился на прабабушке.

— Да, бабушка, — послушно сказала Кита. Она никогда не была особо заинтересована в ткачестве (в отличие от Шины, которая была готова счастливо сидеть у ткацкого станка и часами наблюдать за происходящим), но она знала, что без множества часов самоотверженной работы бабушки все в доме носили бы нижнее белье с большим количеством заплаток и заштопанных мест и простыни были бы так же потрепаны. У клана также было бы меньше бинтов, чтобы перевязывать раны, и у воинов клана было бы меньше химически обработанных огнеупорных обмоток, чтобы защищать их руки и ноги в бою.

Одежда и защита были важными вещами и должны были происходить вне зависимости от того, насколько мало Кита была заинтересована в ткачестве, так как однажды у нее будет собственный дом и ей надо будет как делать нижнее белье для своей семьи, так и вносить свой вклад в помощь всему клану. Ей также однажды придется ткать окрашенный шелк, создавая короткие куски ткани для композиций рисунков на плащи, так что это определенно было важно.

Устанавливать станок было тяжело, пусть только и с половиной нитей от того, что использовала бабушка. Кита начнет с того, что будет ткать бинты, так как они могли быть низкого качества и никого не будет волновать, если плетение будет неровным. В конце концов, их будут только кипятить и перевязывать ими раны.

Поиск способа, как вышить на них печати, придется отложить, пока она не будет фактически знать, что она делает, и бабушка не будет следить за каждым ее движением. Как только ее работа будет сносной, бабушка наверняка переключит все внимание на Татешину: в конце концов, ее младшей сестре было шесть, более чем достаточно, чтобы начать учиться полноценному ремеслу. В шесть Кита чинила стеганые куртки и училась создавать композиции из рисунков.

Как и следовало ожидать, несколько дней спустя, как только бабушка научила Киту основам и убедилась, что она знает, что делает, папа принес раму еще одного ткацкого станка из кладовки. Затем бабушка начала давать Шине намного более детальные уроки о том, как поддерживать станок, устанавливать его, как называются разные элементы и для каких видов ткани они используются. Кита слушала вполуха (ткать бинты было просто невыносимо отупляюще), а потом потеряла интерес. Пение под нос заставляло все идти быстрее и также отвлекало Мидори, которая была все еще немного маловата, чтобы понимать, что значит «не трогай».

Выпутывание все хватающей младшей сестры из ткацкого станка не было чем-то, что Кита хотела делать, сегодня или когда-либо.

* * *

Ткачество бинтов привело к их доставке, что познакомило Киту с той частью территории клана, которую она почти не видела раньше: с аптекой и операционной. Они были рядом с храмом клана, который Кита никогда раньше не посещала. Однако ее родители и другие родственники туда ходили, в основном на фестивали. Все истории и ками были очень хороши как сказки, но лично она в них не верила. Они не были тем, кому она посвятила свою предыдущую жизнь, так что даже если они и существовали, у них не было власти над ее душой.

Самой большой особенностью аптеки был окружающий ее сад с травами. Киту кормили разными лекарствами от кашля и простуды, и она наблюдала, как аптекарь клана (которая регулярно писала клану Нара, которые были намного больше ориентированы на медицину, чем клан Учиха) осматривала ее младших сестер и предписывала припарки, мази, чаи и вдыхание дыма трав. Однако она никогда фактически не навещала Юмиори-сан.

Юмиори-сан была высокопоставленной как благодаря рождению в главной семье одного из родов клана, так и тому, что была единственным аптекарем клана. Она выглядела примерно одного возраста с бабушкой и говорила с бабушкой, как будто они знали друг друга лучше, чем обычное «я вижу тебя регулярно и мы в одном клане», которое случалось, когда в клане было больше пяти сотен Учих, и у нее не было ученика. Ну, не было надлежащего ученика: Ойзуру был хирургом клана, ответственным за зашивание ран и вправление костей, но он был воином в отставке без левой ноги ниже колена и в основном находился здесь, чтобы удерживать людей, пока Юмиори-сан работала, и он был не сильно заинтересован в том, что касалось лекарств.

Кита подозревала, что это было из-за того, что он плохо умел читать, но она не собиралась это спрашивать. Ойзуру был возраста папы, и такой вопрос был бы грубым.

В отличие от бабушки, Юмиори-сан любила говорить.

— Кита-чан! А, вижу, ты наконец-то учишься ткать. Не хочу сказать, что твоя мама не должна была развивать твои таланты (клановые плащи — это важно, и наши лидеры должны быть одеты соответствующе их положению), и с четырьмя дочерьми важно удостовериться, что вы все можете вносить свой вклад в клан. А еще у твоей бабушки Фушими очень высокие стандарты: я знаю, моя сестра хотела отдать свою Наку-чан ей в ученицы, но она отказалась. В тот момент Сатоми была ужасно обижена, но Нака-чан была счастлива последовать за нашим братом в химию и пиротехнику, по крайней мере до тех пор, пока не вышла замуж и не взяла всех этих сирот из семей воинов. Она любит детей, моя племянница.

— Дай мне взглянуть на эти бинты — совсем неплохо для первого раза! Это свободное плетение идеально для перевязки ран, Кита-чан, так что не затягивай слишком сильно и прилагай все усилия, чтобы натяжение было равномерным. Бинты-обмотки для воинов должны быть более жесткими, чтобы их можно было обработать и сделать их огнеупорными, так что, когда будешь их ткать, добавь еще дюжину нитей в плетение, чтобы ткань была плотнее, но общая ширина оставалась такой же. Я уверена, твоя бабушка тебе покажет, как только ты убедишь ее, что тебе можно доверять более сложную работу.

Она хохотнула, тряхнув головой, пока по-другому заворачивала посылку с бинтами, а потом положила их в корзину в другими подобными свертками.

— Спасибо, Юмиори-сан, — пробормотала Кита. — Есть ли необходимость в большом количестве бинтов?

— Боги соблаговолят, этот год будет не таким плохим, как тот, в который умерли младшие сыновья Таджимы-сама, — мрачно сказала Юмиори-сан, тряхнув головой. — Так много смертей, как на поле боя, так и вне его. Я бы надеялась на большее, но мне сказали, что даймё Чая начинает очередную торговую войну с даймё Огня, так что воины, скорее всего, уйдут сразу на несколько месяцев, и мы потеряем больше, снабжая их, — женщина рассеянно похлопала ее по голове. — Ты хорошая, послушная девочка, Кита-чан, делаешь клан сильнее.

— Если я сотку больше бинтов, это поможет, Юмиори-сан?

— Зови меня Юмиори-оба, Кита-чан. Будет здорово, если будет больше бинтов, дорогая: воины забирают у меня все подчистую, когда отправляются на кампанию, а потом всегда есть кто-то, кто упадет с дерева или будет неправильно обращаться с топором, кого надо подлатать, прежде чем мои запасы будут пополнены. Ты хорошая девочка, что предлагаешь помочь.

— Спасибо, Юмиори-оба.

Кита восприняла это как-то, что тайное вплетение печатей в завершенные бинты будет очень полезно, и также было очень маловероятно, что их отследят обратно к ней, так как почти каждая женщина в деревне, которая не сражалась и не работала над железом, ткала бинты, и они проходили сквозь достаточное количество рук, что существовала слабая вероятность, что ее выявят как ответственную.

Сейчас она вышила печати, чтобы раны оставались стерильными, чтобы предупредить сепсис (что, как она надеялась, сработает, так как теория была хорошей) и чтобы стимулировать мышцы соединяться обратно так, как они были до ранения, и, скорее всего, она также пришьет ко всему и ее печати, стимулирующие иммунитет. Это не повредит.

Если даймё собирался нанять всех воинов клана на одну кампанию (ну, может, не всех, но определенно всю Внешнюю Стражу), тогда будет потребность в продовольствии и снаряжении. Для Мадары-сама наверняка надо будет удлинить плащ: ему уже было тринадцать и он очень быстро рос. Мама, скорее всего, позволит ей это сделать, когда плащи всех остальных будут проверять на наличие разрывов и изношенность, что означает возможность добавить печати на его подкладку плаща как у Изуны.

Этой зимой она определенно соткала достаточно конопли, чтобы не волноваться о том, что у нее закончатся нити.

* * *

Для самураев даймё военный сезон длился с конца июня до середины сентября: летом после того, как посадка риса была окончена и поля были затоплены, до того времени, когда урожай должен был быть собран и взвешен, чтобы можно было отослать даймё определенный процент в качестве налога. Для шиноби военный сезон начинался весной с цветением вишни и заканчивался в середине осени после того, как даймё собирал свою ежегодную десятину риса. Немало местных землевладельцев нанимали шиноби, чтобы защищать свои налоги на пути в столицу, чтобы убедиться, что все прибудет в сохранности. Эти землевладельцы также были склонны платить рисом, что поддерживало клан зимой, пока весной не поступали свежие контракты.

В этом году, когда в уравнении была война, Кита решила быть инициативной и предложила маме, чтобы они пораньше начали чинить и заменять плащи. Погода все еще была кусачей, так на дворе стоял февраль, но мама преодолела это препятствие, пригласив одну из более маленьких семей воинов на обед и проверив их плащи вместе с Китой, в свете фонарей на энгаве под навесом, зашивая, латая и циркулируя чакру для тепла, пока бабушка развлекала гостей.

Через несколько дней слухи разлетелись — Кита с мамой провели остаток зимы за хождением по гостям практически ко всем и проверкой их плащей в обмен на еду и чай. Настоящий листовой чай, а не просто порошковую жидкость в чашках. Она даже получила маленький контейнер с сенча от Ниниджи-сама и Наки-сама, который был намного лучше того, что она когда-либо пила дома. Лучший чай держали для гостей, так что Кита в основном пила кукича, чай из веточек. За последний месяц она выпила больше сенча, чем за всю жизнь до этого!

Ее даже пригласили в главный дом клана, где она провела целый день за скрупулезным распарыванием и стиркой плащей Мадары-сама и Изуны-сама, а потом еще один день пришивая все обратно, пока мама делала то же самое с обоими плащами Таджимы-сама. Мадара-сама действительно вырос, как и Изуна-сама, хоть и не настолько, так что Кита удлинила оба плаща. Она также убрала несколько грубо пришитых заплат с подкладок плащей обоих мальчиков (починки, сделанные при свете огня в поле после стычек) и заменила их более незаметными, которые подходили к дизайну, добавив соответствующие декоративные швы.

Она также вышила столько печатей на подкладке плаща Мадары-сама, сколько смогла, и проверила целостность печатей на плаще Изуны-сама, убрав и заменив те несколько, которые были повреждены. Кита очень постаралась выполнить эту часть, пока Таджима-сама был на встрече с кем-то в центральной приемной главного дома: она не знала, что он сделает, если поймает ее, но она не думала, что он даст ей кредит доверия, хоть она и член клана.

Даже если он ее поймает, Кита не хотела, чтобы ее заставили делать взрывные печати или другие вещи для убийства людей. Она хотела помогать, поддерживать и защищать, а не убивать. Убийство никогда не решало ничьи проблемы, неважно, что думал Изуна-сама. Судя по всему, двенадцатилетний заполучил софистический философский свиток или что-то подобное и изливал свою новоприобретенную веру в циклическую природу судьбы всех, кто живет достаточно долго. Он явно находил успокаивающей идею о том, что все, что он делает, было предопределено даже до того, как он начнет, но Кита не могла терпеть эту ерундовую болтовню. В конце концов, она вежливо попросила не отвлекать ее, что заставило его с топотом выйти из комнаты в поисках своего старшего брата.

Кита не верила даже в судьбу, не говоря уже о «цикле неизбежности». Кита верила, что у каждого человека есть власть над своим будущем и что каждый способен его изменить, к лучшему или к худшему. Она также верила, что не существует такой вещи, как божественное веление, кроме как «будьте добры друг к другу», и что мир по своей сути слишком сложен для человеческого понимания, так что лучшее, что любой человек может сделать, — это найти удовлетворение в настоящем и не делать себя несчастным, гоняясь за невозможным идеалом.

Она не верила в «честь» или «угождение предкам», что наверняка рано или поздно окажется камнем преткновения. Ее предки были мертвы (ну, большая их часть), и у них не было права голоса: их жизни были прожиты и с ними было покончено. Ее жизнь была для нее и, максимум, для ее будущих детей.

Именно ее воспоминания о другом времени и месте заставляли ее втайне закатывать глаза на Изуну-сама, который был почти на два года старше ее. Она знала в самом сердцем, что мир больше и более многогранен, чем то, как его отец воспитал его видеть. Восприятие бесконечных конфликтов с Сенджу как «неизбежных» создавало послушных воинов, которые никогда не сомневаются в нескончаемом параде ран и смерти и, следовательно, не ставят под вопрос стабильность иерархии клана.

Мадара-сама хотя бы видел, что мир будет полезен для клана.

* * *

То, что вся боевая сила клана была нанята одним клиентом, очень отличалось от миссий на несколько человек или на несколько десятков. Кита узнала, что уходили не только воины: множество жен также уходили, чтобы готовить, носить раненых и заботиться о них, а также торговать по пути ради продовольствия. А еще чтобы шпионить, слушать сплетни и пестовать дружбу с влиятельными гражданскими женщинами, которые сами передавали информацию, чтобы поддерживать привилегию дружбы с благородной леди.

Клановое селение было очень пустым, когда половина жителей ушла. Охабари-сама, сестра Таджимы-сама, была самым высокопоставленным человеком из оставшихся, и стража, патрулирующая земли вокруг селения, состояла из подростков, раненых, ремесленников на полставки и людей среднего возраста. После того, как посадка была окончена, Кита обнаружила, что у нее было намного меньше дел, чем обычно, так что она подошла к Хикаку-сама, чтобы попросить его дать ей уроки сюрикенов. Она уже умела защищать себя ножом (папа убедился, чтобы она знает, куда бить), но быть способной бросить что-то с расстояния, а не ждать, пока враг подберется поближе, наверняка было хорошей идеей.

Хикаку согласился на условии, что она перестанет звать его «сама». Дюжина ее двоюродных сестер тоже заинтересовались, что в свою очередь заинтересовало в обучении больше старших мальчиков, и эти уроки стали регулярными. У Киты это никогда не будет отлично получаться (в отличие от ее двоюродных сестер Кувы, Майи и Сато, которые получили дополнительные уроки и которые наверняка потребуют собственные плащи следующей весной), но ей это было не надо. У нее это просто должно было получаться достаточно хорошо, чтобы успеть убежать и поднять тревогу.

Хикаку-кун очень серьезно отнесся к ее обучению, и сам он был очень, очень способным. Кита очень уважала Ниниджи-сама за то, что он позволил Хикаку-куну остаться дома с его беременной матерью и двумя младшими братьями (Хидзири было девять, а Хидаку едва отлучили от груди), а не вытащил его на поля боя, как Таджима-сама сделал со своими сыновьями.

Пока лето постепенно подступало к концу, Кита осознала, что мама снова беременна. У нее родится очередная младшая сестра вскоре после того, как ей исполнится одиннадцать (ну, может быть, это будет мальчик, но, будучи одной из четырех сестер, Кита сомневалась, что это было вероятно), как раз к тому времени, как Нака начнет учить Мидори выполнять домашние обязанности. Татешина уже хорошо осваивалась в роли бабушкиной ученицы (об этом наверняка скоро официально объявят, если это уже не сделали, так как Шине было уже семь и она носила оби), и Яэ уже был достаточно хорош, чтобы папа позволял ему делать больше, чем подготавливать уголь и сортировать железо.

Она не знала, сколько членов клана вернутся домой. Две трети выплат даймё Чая каждый месяц доставлялись в клановое селение в виде соли, железа, шелковой бумаги и обещаний риса, привозимые надменными самураями или тщательно уважительными шиноби из кланов, с которыми у Учих были непрочные альянсы, как кланы Акимичи, Яманака и Нара, Фуума или Хагоромо.

Так как у нее было меньше дел (и благодаря уменьшившемуся риску столкнуться с Сенджу вне селения), Кита уходила в поля дальше, чем обычно, собирая дикую зелень и выкапывая корни, чтобы принести их домой и съесть или посадить в огороде, и она сумела заполучить действительно удивительно большое количество дикого шелка благодаря тому, что принесла домой покрытые гусеницами ветви дуба и держала их в лотках рядом с мамиными шелкопрядами. Ей пришлось самой сделать дополнительные лотки (она смастерила их из конопляной бумаги и сломанных половиц) и регулярно приносить свежие ветви, но результат того стоил: теперь у нее было в четыре раза больше коконов, чем она когда-либо находила.

Мама сказала ей, что она стала достаточно взрослой, чтобы самой решать, хочет ли она выращивать собственных шелкопрядов, так что Кита высушила только три четверти коконов и позволила остальным насекомым вылупиться, установив навес из старых простыней, чтобы ночью в нем летали бабочки, где также были ветви, на которые они могли откладывать яйца. Она внимательно следила, чтобы все вылупившиеся коконы были маленькими (большой кокон мог быть знаком того, что у гусеницы были паразиты), чтобы все ее бабочки вылупились и чтобы сами коконы были хорошо сделаны. Весь шелк будет зелено-золотистым, но Ките нравился этот цвет. Он был симпатичным.

Этой осенью бабушка пообещала, что научит ее прясть свой собственный шелк (так как он был ее и она не будет тратить мамины коконы, пытаясь научиться), и она достаточно смягчилась, чтобы проинформировать Киту, что шелк от сброшенных коконов, из которых вылезли яйцекладущие бабочки, был также ценным, несмотря на то, что из него нельзя было сделать ткань такого же высокого качества. Такой шелк купят монахи, потому что гусеницы не умерли, чтобы его произвести, так что это будет новый рынок, которым сможет воспользоваться клан.

Желая сохранить дух этого рынка, Кита стала выпускать бабочек из окна чердака после того, как они переставали откладывать яйца. Может, они также отложат яйца на улице и посетят цветы в саду, но даже если нет, летучим мышам будет приятно их съесть.

Она уже размотала шелк с коконов, которые были достаточно высокого качества, чтобы это позволить, так что даже если у нее не получится хорошо спрясть шелк, у нее все равно останутся нити.

* * *

Ниниджи-сама не вернулся домой — Нака-сама была так расстроена его смертью (прямо в конце боев, так поздно, что они даже принесли домой его тело, а не просто его пепел), что ее схватки начались раньше.

Все закончилось тем, что на погребальном костре было два тела. Охабари-сама взяла на себя воспитание Хикаку, Хидзири и Хидаки, и Хикаку был вынужден дать имя своей крохотной недоношенной сестре, которую Тсуги-сан (старшая сестра Наки-сама) кормила вместе с собственным сыном. Он назвал ее Бентен. Кита сшила в подарок лоскутное одеяло из разноцветных хлопковых кусочков и спрятала столько печатей, стимулирующих иммунитет, сколько, как она думала, сойдет ей с рук.

Декабрьский снег накрыл округу, и Кита была завалена починкой плащей живых и распарыванием тех плащей, чьи владельцы были мертвы, чтобы ткань могла быть использована для других целей. Ночной холод оставался в кусачих морозных утрах и везде была постоянная слякоть, пока она училась прясть свой собственный шелк.

Прясть шелк было как сложнее, так и проще, чем коноплю. Он был прочнее и сильнее растягивался, но волокна были намного более тонкими и гладкими, а также менее ровными по длине, из-за чего справляться с ними было сложнее. Ну, по крайней мере, таким был ее дикий шелк не очень высокого качества. Она немного жульничала с чакрой, чтобы помогать сохранять толщину нитей одинаковой, что давало дополнительное преимущество в виде того, что обеспечивало ей возможность позже вышить ими печати.

Она оставила разорванные коконы напоследок, так как те волокна будут еще короче и потребуют намного больше внимания. В конце концов, их для нее спряла бабушка (пока Кита взамен спряла больше конопли) и показала ей, как полученные нити были толще и менее ровными, но в этом случае это считалось доказательством качества и показателем аутентичности. Это действительно хорошо выглядело в этом оттенке зеленого.

К большому удивлению многих малышка Бентен-чан пережила зиму. Весной не было войны, что с одной стороны было облегчением, но с другой — напряжением: как ее клан был дома и зависел от приходящих миссий, служащих источником дохода, так и Сенджу. Они запасли достаточно вещей первой необходимости, но у них было мало оружия и железа, и им надо было купить лак и кожу, чтобы заменить и починить пластины доспехов. Кита подслушала, как ее родители и бабушка обсуждали, продавать ли просто ее нити от коконов или сначала наткать рулоны ткани: было недостаточно «мирного шелка», чтобы оправдать ткачество из него, если это не будет шаль или оби, но бабушка расценила, что другие три четверти будут достаточными на два целых кимоно, одно из шелка-сырца, а другое из шелковой пряжи. Также было достаточно маминого шелка, что прядение шелка на кимоно и его покраска будет стоящим вложением вместо ее обычной практики прядения одиночных рулонов, а потом покраски их в разные цвета вместе с мотками ниток, чтобы у нее не закончились материалы для создания композиций для композиций рисунков на плащах.

Война подразумевает грабеж, и несколько воинов принесли домой различные поврежденные кимоно как из шелка, так и из хлопка: некоторые из них поменяли у папы на проволоку или у мамы на скидки на новые плащи для растущих сыновей и племянников. Было маловероятно, что у мамы закончатся запасы, пусть даже и для Мадары, и для Изуны в этом году были нужны плащи большего размера и Таджима-сама решил, что ему тоже требуется новый плащ.

Папа сказал, что деньги от кимоно из Китиного шелка-сырца будут отложены для ее приданого. Так как Кита еще даже не задумывалась о женитьбе (ей было одиннадцать), ей было от этого немного некомфортно. Было облегчением притвориться, что она ничего не слышала и следующим утром благодарно принять бабушкино «предложение», чтобы Кита позволила ей спрясть весь ее дикий шелк в узорчатое кимоно, которое они смогут продать.

Вся суть создания шелка была в том, чтобы у семьи было больше денег, так что Кита была счастлива, что это помогало. Мама уже должна была родить со дня на день, так что знание того, что будет дополнительный доход, чтобы все были сыты, было огромным облегчением.

Было очень вероятно, что в этом году мама также начнет учить ее рисовать по шелку (она уже знала, как рисовать по хлопку, так как это было то, как украшали подкладку плащей нижестоящих воинов), и Кита с нетерпением ждала этого.

* * *

Была весна, и у Киты родился младший брат. Брат. Мама была на седьмом небе от счастья от малыша Дзонена, но Кита в основном чувствовала усталость. Теперь в доме было трое взрослых и пятеро детей, и места для них всех действительно не хватало. Может, ее младшие сестры этого не замечали, так как выросли с таким порядком вещей, но Кита помнила, когда была только она, ее родители и бабушка (ну, и Шина некоторую часть этого времени), и она скучала по тишине. Она очень скучала по тишине.

То, что было достаточно тепло, чтобы сидеть и работать на энгаве, помогало, даже со всеми дождями. В основном ветер дул с другой стороны дома, так что пол оставался сухим и она могла шить новый плащ для четырнадцатилетнего Мадары (который окончательно вырос из своего старого) подальше от шума и бардака. Татешина училась у бабушки, так что могла спрятаться в ее комнате и смотреть, как она прядет дикий шелк со сложными узорами из силуэтов журавлей, но Нака была громкой и бодрой, и Мидори была такой же, так что трехлетняя была счастлива бегать за своей ближайшей по возрасту старшей сестрой и учиться тому, как присматривать за перепелками и подметать полы.

Изуна не получал новый плащ, несмотря на то, что тоже вырос из своего старого: он наденет старый плащ Мадары, как только Кита немного над ним поработает. Она бы отпорола рисунок с Рюдзином, который пришила два года назад, для подкладки нового плаща Мадары, но Изуна закатил истерику и настаивал на том, чтобы оставить его себе, и Таджима-сама дополнительно заплатил, чтобы было так, как он хочет, так что Кита пришила подкладку его старого плаща на прочный холщовый индиговый холст, чтобы ее можно было демонстрировать, и громкий тринадцатилетний уже унес его, чтобы повесить в своей комнате.

Кита соврала бы, если бы не призналась, что была немного польщена.

Старый плащ Мадары с Зайцем из Инабы надо было немного подправить, и она, скорее всего, полностью заменит внешний слой и второй слой подкладки (так много заплаток поверх прожженных мест и наскоро зашитых разрывов), но слой с рисунками был не тронут, и именно это было важно. Теперь, когда Кита знала больше о сложностях кампаний (все жаловались, что их одежда пахла плесенью после слишком большого количества дождей, и ни один плащ не остался неповрежденным из-за людей, использовавших от отчаяния низкоуровневые огненные техники), она собиралась добавить свои медицинские дезинфицирующие печати, что наверняка неплохо сработает против неприятных запахов и нежелательной флоры.

Хикаку, скорее всего, тоже захочет плащ, раз сейчас он был главой семьи с двумя младшими братьями и младшей сестрой, которых надо было обеспечивать. То, что ему было только двенадцать, ничего не означало, раз его отец был мертв — Таджима будет рассматривать его как достаточно взрослого.

Новый плащ Мадары будет взрослого размера, хотя не будет так выглядеть: сам Мадара еще не совсем вырос, так что его плащ будет подшит по подолу и швам. Однако было ничтожно маловероятно, что он вырастет из него, учитывая то, что она взяла мерки Таджимы-сама для длины. Таджима-сама уже заранее заплатил за плащ взрослого размера, включая дополнительное золото и серебро, из которого папа и Яэ сделают проволоку, чтобы она сделала из нее нити. Только лучшее для наследника клана, особенно учитывая то, что Мадара, скорее всего, будет носить этот плащ до тех пор, пока он не развалится на куски или сам Мадара в нем не умрет.

Тем больше причин, чтобы усилить плащ. Ему наверняка понадобятся еще и нижние рубашки: ей надо будет предложить их сделать, «чтобы убедиться, что все правильного размера» и незаметно нашить больше печатей в швы.

* * *

Когда наступило лето, Кита обнаружила, что стала слишком высокой для своей юкаты: она вообще этого не замечала. Бабушка поджала губы и оглядела Киту с ног до головы, заставив ее осознать, что ее икры были видны под подолом нагадзюбана и ее запястья также торчали из рукавов. Внезапно она почувствовала себя неопрятной.

— Ты, — угрожающе сказала бабушка, — будешь высокой. Я уже могу это сказать. Минами, достань одно из своих запасных кимоно из кладовки, пока я спрошу Тсую о юкате.

Муж тетушки Тсую дядя Сефури был шиноби, и он покупал ей новую юкату примерно каждый год, потому что он мог. Летом она носила их поочередно, чтобы покрасоваться во всех и не носить какую-то одну чаще других. Ките, скорее всего, достанется ее самая старая или простая, но это было не особо важно, когда у нее будет ее первая взрослая юката! И настоящее взрослое кимоно! Она будет одеваться как взрослая!

Бабушка вернулась с неожиданно по-новому выглядящей юкатой с рисунком из больших водяных ирисов.

— Тсую думает, что она будет хорошо на тебе смотреться, раз ты будешь высокой и с фигурой настоящей Учихи. А теперь снимай одежду и дай мне посмотреть, насколько сильно ее надо подшить.

Подразумевалось, что тетушка Тсую пошла в мать гражданского отца бабушки, который, судя по всему, был низким и коренастым. Бабушка не была очень высокой, но она также не было очень широкой: мама была выше, но также чуть более коренастой. Если бабушка думала, что у Киты будет «фигура настоящей Учихи», это значило, что она наверняка будет высокой и худощавой. Высокой, как мама, но худощавой, как бабушка.

После того, как Кита некоторое время постояла ровно для примерки юкаты, она была вынуждена разрешить бабушка надеть на нее мамину одежду (простое нижнее белье и очень симпатичное коричневое кимоно с бело-бежевым узором конопляных листьев и с белыми вставками), чтобы она могла решить, насколько сильно ее надо было подвернуть. Кита не будет вовлечена в это решение, так что, как только бабушка была удовлетворена, она переоделась обратно в свежеподшитую юкату и направилась на улицу: ее бабочкам было нужно больше дубовых листьев для еды и маме были нужны листья шелковицы.

После успешно проданного папой кимоно, которое бабушка сделала из ее шелка, Кита хотела продолжать. Скорее всего, она никогда не будет такой же хорошей ткачихой, какой, кажется, станет Татешина, но она наверняка сможет сделать простой узор бисямон-кикко, если хорошо постарается. Она хотела уметь прясть из своего собственного шелка что-то большее, чем просто отрезы ткани. Да, простое кимоно можно прекрасно разрисовать или сделать вышивку (и она помогала маме украсить одно кустами клевера и яркими колокольчиками на нежном, почти туманном сине-зеленом фоне), но Кита никогда не сможет носить окрашенное кимоно. Она не была достаточно важной, чтобы наносить такие официальные визиты вежливости, для которых требовались раскрашенные томэсодэ или цукэсагэ.

Однако простое шелковое кимоно с незаметным узором могло быть эквивалентом либо очень дорогого комона или иромудзи, которые можно было носить регулярно. Когда ей будет двадцать, она наденет старое и очень красивое фурисодэ ее рода на совершеннолетие, и когда она выйдет замуж, она унаследует черное томэсодэ от рода своего мужа (как минимум, ей отдадут кимоно бабушки, так как мама была ее старшей дочерью, а Кита — старшей дочерью мамы), но она втайне хотела новое кимоно, которое она могла бы выбрать сама. То, которое будет отражать ее собственные вкусы, а не ее близких или дальних родственников.

Скорее всего, этого не случится до тех пор, пока она полностью не вырастет или, может быть, даже не женится, но это было приятной мечтой. В основном из-за того, что это было тем, что она наверняка сможет достичь с предусмотрительностью и усердием, так как это не зависело ни от кого другого.

* * *

Это был бедный год в плане работы шиноби, что означало больше давления и позерства со стороны Сенджу и множество ран при патрулировании границ земель Учиха: дядя Сефури провел несколько недель со сломанными ребрами. Это означало высокий спрос на бинты, но также потребность стирать все использованные бинты, чтобы их можно было снова использовать. Киту назначили помогать с замачиванием в холодной воде, чтобы убрать пятна, а потом кипячением, чтобы хорошо очистить любые загрязнения, и складыванием, после того как бинты высохнут на солнце. Она потратила большую часть своего запаса пропитанных чакрой нитей, чтобы пришить стерилизующие и стимулирующие иммунитет печати на большее количество бинтов: это было на очень благое дело.

С другой стороны, было меньше ран на внешних миссиях, но это было из-за того, что вообще миссий было меньше, что, в свою очередь, означало меньше денег. Таджима-сама вместе со своим внутренним кругом отправился в столицу на месяц и вернулся с разрешением немного расширить сельскохозяйственные угодья Учих, чтобы они могли вырастить больше бобовых и зерновых. Большая часть этого будет соей, за которой поздним летом последует гречка, но также будут выращивать бобы адзуки, скорее всего, зимнюю тыкву и, может, разобьют еще один сад. В следующем году, в любом случае: до зимы осталось время только на то, чтобы свалить деревья и убрать подлесок в подготовке к весеннему посеву.

Вырубка леса, как минимум, предоставила собственные возможности. Кита потратила часть своих драгоценных шелковых денег на доски для нормальных лотков для гусениц и осторожно перенесла туда яйца, которые отложили вылупившиеся бабочки. Так как в этом году она вырастила гусениц из яиц, у нее было их в два раза больше, чем в прошлом, и она была вынуждена много лазать по деревьям ради свежих листьев — она посадила три желудя в горшки в надежде на то, что через пять лет ей, может, не придется лазать по деревьям. Мама просто отрезала ветки со своих шелковиц, и Кита, скорее всего, могла делать то же самое с дубами, если решит, что они должны оставаться низкими. Она могла позже даже отдать голые ветки папе, чтобы он их высушил, а потом сжег до угля.

В два раза больше гусениц означало в два раза больше шелка — она позволила вылупиться только такому же количеству бабочек, как и в прошлом году, иначе следующей весной она будет абсолютно перегружена. Прядение всего низкосортного шелка и разорванных коконов будет ее главным занятием этой зимой, но шелк хотя бы был достаточно ценным (и Татешина с Накой были достаточно взрослыми), что мама сократила список ее обязанностей в свете ее других вкладов в семью. В эти дни ее главной домашней обязанностью была готовка, чем мама воспользовалась, чтобы научить ее тому, как делать все различные блюда, которые подают в разные времена года, и как подготавливать все ингредиенты.

Кита прошла долгий путь от кривых рисовых шариков, сделанных неуклюжими руками трехлетки. Однако перед ней лежал такой же долгий путь: может, у нее уже хорошо получалось делать консервы, но мама ожидала от нее, что она сможет делать тофу и мисо, а это было тяжело. Мама хотя бы также учила ее обо всех видах сладкой бобовой пасты, так что она делала сладости в перерывах между борьбой с соевым творогом.

Просто чтобы подчеркнуть, насколько все было тяжело в этом году, Таджима-сама привел Хикаку к маме вскоре после первых морозов и заявил, что этой весной его племяннику потребуется плащ. Вообще, созданию плаща придется подождать, пока доспехи Хикаку не подгонят ему по размеру (плащ должен был идти поверх них), но предупреждение заранее означало, что мама могла приобрести подходящие материалы и запланировать достойную композицию рисунков. В конце концов, Хикаку был старшим ребенком Ниниджи-сама, а Ниниджи-сама был братом Таджимы-сама.

Мама спросила Киту насчет композиции, потому что знала, что Кита любит создавать новые композиции, а не просто повторять старые, и она придумала несколько. Ниниджи-сама умер в плаще, который мама сделала ему, когда тот женился, в плаще, на котором Сусаноо превращает Кусинаду-химэ обратно в человека после того, как носил ее как гребень в своей прическе, убивая змея Ямато-но-Ороти. На предыдущем плаще Ниниджи-сама, на котором Кита училась составлять композиции из рисунков, был изображен Тсукуёми, убивающий Укэмоти, и это был стандартный клановый дизайн для рода Аматерасу. Младшим сыновьям в роде Аматерасу было позволено носить Тсукуёми, но так как Изуна носил Зайца из Инабы (что было новым дизайном, который создала Кита, и он не был закреплен за каким-то родом), было уместно предложить его Хикаку.

Плащ Мадары был с новым дизайном и, скорее всего, считался работой мастера, так как мама фактически больше не давала ей уроки шитья после того, как она его закончила. Плащ Таджимы-сама был с традиционным дизайном: Сусаноо, рождающий пять богов от ожерелья Аматерасу. Мужчина носил его с тех пор, как стал главой клана, даже до того, как Кита родилась. У него, конечно, был другой плащ (сделанный к его свадьбе), но он был полностью уничтожен во время нападения Сенджу в прошлогоднюю войну, и, кажется, он пока не был заинтересован в том, чтобы его заменить.

Хикаку решил, что хочет такой же плащ, какой был первым у его отца, пожалуйста, так что Кита достала свиток с рисунками и начала разговор о цветах, металлических нитях и ценах, пока мама молча наблюдала поверх чашки чая. Таджима-сама внимательно смотрел за тем, как Хикаку задавал вопросы, выбирал цвета и торговался, и его лицо было равнодушным, но чакра выражала одобрение. Хикаку было только тринадцать, но он, скорее всего, думал о подготовке его к роли одного из главных подчиненных Мадары-сама наравне с Изуной, так что то, что Хикаку демонстрировал свою способность планировать, задавать хорошие вопросы и принимать решения, которые бы учитывали доступные ресурсы, было важным для клана.

Конечно, никого не волновало, что Кита демонстрировала те же способности: она была девочкой и не воином, так что это было менее важно, хоть она и была на год младше Хикаку. Ее выборы влияли только на ее семью, а не на целый клан.

Как только торги закончились, Таджима-сама согласился на цену и организовал, чтобы Ките заранее заплатили треть, чтобы она могла приобрести подходящие материалы и сделать металлическую нить. Таким образом, когда Хикаку подгонят доспехи по размеру, с него смогут немедленно снять мерки и она сможет начать.

Его плащ был не единственным, который ей заказали на эту зиму, но у остальных предполагались отпечатанные рисунки, так что они займут меньше времени, хоть в каком-то плане и потребуют более кропотливой работы. Множество возни с печатными устройствами, рисовым крахмалом и ванночками с краской, что было невесело на холоде, так как все сохло дольше даже на солнце. Скорее всего, все закончится тем, что она будет делать их все вместе ранней весной, проводя каждый час за работой.

Однако это того стоило, видеть как клановые шиноби ходили по округе в плащах, которые она сделала, с печатями, спрятанными на подкладке, чтобы помочь защитить их от вреда. Мама поможет, однако она намного больше времени проводила с маленьким Дзоненом, чем, как помнила Кита, с любой другой ее сестрой, когда они были малышами.

Хотя бы в этом году Татешина взяла на себя прядение и ткачество большей части конопли, так что Ките приходилось делать только столько, сколько ей надо было для собственной починки вещей и для печатей.

* * *

Пришла весна, но не теплая погода: морозы остались на недели дольше, чем обычно, дожди пришли на два месяца раньше и часто шли со снегом, все мерзли и мокли, и везде была грязь. Чихание и кашель стали распространенными звуками, и у Юмиори-оба осталось так мало лекарств для горла, что воины, патрулирующие границы земель Учих, выкапывали дикую лакрицу, где могли ее найти, чтобы принести ее аптекарю домой.

Кита не страдала от чего-то более серьезного, чем легкая лихорадка на два дня и першение в горле. Ее младшим сестрам и брату также повезло, как и ее отцу, но мама и бабушка кашляли и хрипели несколько недель. Вооруженная неоспоримым доказательством того, что ее стимулирующие иммунитет печати были чрезвычайно эффективны, Кита предложила помочь Юмиори-оба ухаживать за прикованными к постели соклановцами, и ее мгновенно утащили. Беря свое шитье с собой, она готовила чай и мисо-суп для температурящих детей и поддерживала истощенных клановых женщин, сидя у их постелей, чтобы различные тетушки в различно плохом состоянии здоровья могли выполнять все необходимые дела, чтобы держать дом на плаву.

В перерывах между ее собственной работой, состоящей из прошивания плащей с принтами и завершения подкладки плаща Хикаку с композициями рисунков, она помогала стирать косодэ и нижнее белье и вышивала свои печати в форме шарингана под воротниками и на нижних юбках, чтобы ускорить выздоровление соклановцев. Кита понятия не имела, насколько сильно это реально помогало, но пока никто не умер. Потом одним утром ее послали сидеть в доме Охабари-сан: Хидзири, Хидака и Бентен все болели вместе с их тетей, а Хикаку отправили в патруль, и он носил взятый в долг плащ, чтобы заменить очередного больного воина. Кита была здорова (качество, которое прямо сейчас у клана было в дефиците), дети ее знали, и ее текущий основной проект был для Хикаку, так что маловероятно, что он будет жаловаться, если она закончит его чуть позже из-за того, что поставила в приоритет здоровье его братьев и сестры.

Кита прекрасно понимала, почему Юмиори-оба выбрала ее. Однако это слегка нервировало, потому что дом Охабари-сан был одним из самых роскошных в клане (ну, раньше это был дом Ниниджи-сама, но сейчас Охабари-сан была единственным живущим в нем взрослым) и все в доме было намного более высокого качества, чем то, к чему привыкла Кита, от тарелок до простыней. Бабушка рассказывала, что у главных семей самых видных родов клана были хлопковые простыни, но до этого момента она не полностью осознавала весь подтекст. Представьте возможность просто купить все свои простыни! И весь материал для нижних рубашек растущих детей! Единственное хлопковое косодэ, которое было у Киты, досталось ей от тетушки Тсую вместе с юкатой!

Это создавало проблему: у Киты не было хлопковых нитей, пропитанных чакрой. Ну, достаточно хороших, чтобы штопать нижние рубашки — ее нити для прошивки плащей были из хлопка, но они были крепкими, сделанными из множества тонких нитей, сплетенных вместе. В конце концов, она предложила заняться стиркой, что открыло место в доме с бобинами ниток, которые использовались для сборки кимоно, и она была вынуждена отложить все до следующего утра, пока моток ниток с бобины лежал на наскоро созданной печати, предназначенной для того, чтобы «влить» ее чакру в хлопок без его повреждения.

Патруль Домашней Стражи, как тот, где заменял Хикаку, не просто маршировал по периметру клановых земель: каждый патруль был отнесен к конкретной области, где были спрятанные укрытия с припасами и постелями, и воины могли оставаться в этой области несколько недель подряд, поддерживая контакт с патрулями по обеим сторонам несколько раз в день. Следовательно, Кита будет нянчиться с младшими ее своего рода друга (и пытаться присматривать за Охабари-сан, которая отказывалась оставаться в кровати, несмотря на температуру) достаточно долгое время. Хидзири не потребовалось много времени, чтобы начать жаловаться на мисо-суп, несмотря на весь имбирь, который в него добавляла Кита, чтобы их головы оставались ясными. Не помогало и то, что он был не больше, чем на год, младше ее. Он колебался между тем, что был раздражительным из-за того, что девочка была назначена ответственной за него, и тем, что хотел маму.

Нака-сама была мертва уже больше года.

Кита пела песни, поила детей и сумела быстро вытащить Хидаку на край энгавы как вовремя, чтобы его вырвало на землю, а не на футон. Она говорила о почти законченной композиции рисунков, которую делала для плаща их брата, рассказывала им историю об Укэмоти и Тсукуёми (оба мальчика посчитали идею того, что богиня изрыгала еду, отвратительной, но одновременно очень смешной) и сидела на энгаве, пока они дремали в середине дня, а Бентен была привязана к ее спине и сопела, пока Кита вышивала печать за печатью в воротники: белое на белом в тусклом свете пасмурного неба требовало намного большей концентрации, чем композиции рисунков — там ей уже оставались только металлические акценты, и их было легко видеть даже поздно вечером.

Отложив в сторону последнюю детскую нижнюю рубашку, Кита повела плечами и размяла шею — а потом чуть не подскочила от испуга.

Таджима-сама стоял на дальнем краю энгавы, где она заворачивала за угол вокруг дома. Он был неподвижным, и его чакра была приглушена, но его глаза были красными от шарингана, и в них лениво кружились томоэ, пока он за ней наблюдал.

— Значит, это ты таинственный дух клана, создающий печати, — задумчиво сказал он, делая шаг ближе. — Девочка Тоётама. Сколько тебе лет?

Кита не была удивлена, что Таджима-сама знал ее только по роду. Она не была достаточно значимой для управления клана и его защиты, чтобы он посчитал ее имя важным.

— Мой двенадцатый день рождения был в декабре, Таджима-сама, — пробормотала она, не осмеливаясь встать, но чуть наклонив голову, чтобы можно было следить за его руками.

К ее спине была привязана его племянница. Скорее всего, он ей не навредит.

Он кивнул, и его чакра запульсировала внезапным всплеском удовлетворения:

— Я поговорю с твоими родителями.

Он развернулся и снова ушел за угол здания, оставив Киту позади с трясущимися после выброса адреналина руками, пока она с трудом пыталась дышать ровно. Что теперь с ней будет?