Компас твоей души (гет)

Зима надвигалась все ближе, но сражения не прекратились. Их стало меньше, но Сенджу продолжали вторгаться на их границы, и их надо было отгонять, несмотря на снег на земле, и конкретно Тобирама пользовался огромным преимуществом внезапного изобилия его элемента, чтобы мочить каждого Учиху, на которого он мог напасть из засады, своими феноменальными водяными техниками. Минимум четверть Внешней Стражи лечилась от легкого обморожения, а двое слегли с пневмонией. Мадара в данный момент работал над техникой, в которой использовалась огненная чакра, чтобы поддерживать температуру тела, и ему помогали несколько менее высокопоставленных членов Внешней Стражи с более скромными резервами чакры. «Небольшие усилия» не были сильной стороной Мадары.

Кита, конечно, никогда лично не видела Тобираму, но она много о нем слышала, когда слушала, как Изуна болтал, когда она чинила его плащ. Тобирама был очень хорош с мечом, так что ее затупляющие и укрепляющие печати были недостаточными, чтобы сохранить одежду в целости: она была вынуждена брать иголку примерно каждые две недели, чтобы накладывать швы и делать заплатки. К счастью, Изуна носил доспехи под плащом.

— … а потом, когда я попытался прижать его Великим Огненным Уничтожением, он просто остановил его этой гигантской стеной, сделанной из воды! Я никогда раньше не видел эту технику! Она едва ли из пяти печатей, и как он вообще придумывает такие вещи?!

— Примерь это для меня? — попросила Кита, протягивая зашитый плащ. Изуна послушно это сделал, все еще ворча о своем заклятом враге.

— Я клянусь, он так развлекается. Половину времени он едва удосуживается нападать на меня с чакрой, он просто намертво останавливает мои техники, и из-за этого я выгляжу как придурок…

Косточки запястий Изуны виднелись из-под его рукавов. Кита легонько потянула за ближайший рукав, но он не сдвинулся.

— Встань для меня на секунду, пожалуйста?

— Зачем?

Однако Изуна стоял почти до того, как закончил спрашивать. Кита оглядела подол плаща (его колени были видны) и вздохнула:

— Изуна, ты вырос из своего плаща.

— Нет, не вырос!

— Твои запястья и колени видны, — прямо сказала Кита. — Мне нужно будет сделать тебе новый.

Он, скорее всего, никогда не вырастет таким высоким, как его брат, но он не был низким.

Изуна поморщился с несчастным видом:

— Кита-чан, у нас нет времени. Меня могут отправить на поле боя в любой момент!

— Тем больше причин сделать тебе более подходящий по размеру плащ настолько быстро, насколько возможно, — твердым тоном парировала Кита. — Он наверняка ограничивает твои движения, а если это пока не так, то скоро так и будет.

Если это было не так, то только потому, что плащ изначально был сделан для Мадары, который был более крепко сложен, чем Изуна.

Изуна прикусил нижнюю губу.

— Тогда простую композицию рисунков, — решил он. — Что-то, что не займет у тебя много времени.

Значит, он не выберет один из ее первых дизайнов: они были достаточно замысловатыми. Если только, конечно, она не убедит его в обратном.

— Я принесу тебе дизайны, чтобы ты мог выбрать.

Потому что как глава Внешней, так и Домашней Стражи традиционно принадлежали роду Аматерасу, и как им, так и их детям и супругам было разрешено носить плащи с композициями рисунков, и существовали строгие правила о том, кому было позволено носить что в плане изображений. Только главе было позволено носить плащ с Аматерасу, Тсукуёми или Сусаноо на подкладке на весь плащ. Наследникам были позволены все трое, но на полплаща. Кита обошла это правило с плащом Мадары тем, что включила Изанаги, умывающего лицо, из-за чего меньший размер троицы выглядел как перспектива или элемент повествования истории. Дочерям глав было разрешено носить Аматерасу на весь плащ, а всем сыновьям глав — Тсукуёми или Сусаноо.

Племянники и племянницы глав могли получить разрешение носить плащ с композицией рисунков, но это было привилегией, а не правом. Кита думала, что Таджима-сама позволил это Хикаку, потому что в тот момент в роду было только четыре других человека с правом на это, и это подтверждало зависимость сыновей брата от него лично.

Никто не мог выбрать для подкладки своего плаща более вышестоящих богов, чем это было разрешено, без согласия обоих глав, но если человек хотел более нижестоящего бога, он или она были свободны это сделать. Вот почему Таджима ходил с Сусаноо на своем плаще до того, как стал главой Внешней Стражи, а Мадара носил Зайца из Инабы, пока не вырос из этого плаща. Однако поощрялась индивидуальность подкладок плащей: они часто использовались, чтобы опознать тела. В основном когда тела были слишком повреждены, чтобы опознать их иначе.

Хикаку носил Тсукуёми, так что Кита собиралась предложить Изуне Сусаноо. Было множество дизайнов с Сусаноо, от базовых портретов с солнцем и луной над каждым плечом, как аллюзия на его сестру и брата, до различных мифических сцен (включая Сусаноо, бросающего шкуру, содранную с живой лошади, на ткацкий станок своей сестры), и до трех разных версий ками, сражающего Ямато-но-Ороти, одну из которых создала сама Кита.

Изуна очень осторожно пролистал дизайны, три раза возвращаясь к рисунку смерти восьмиглавого дракона (может, ему нравилось, как отрубленные головы дракона падали по рукавам?), но в конце концов выбрал самый простой портрет в полный рост. Кажется, на заднем фоне даже не было грозовых туч или клубящихся волн. Учитывая то, как часто она чинила плащ Изуны, она наверняка сможет со временем что-нибудь добавить, если действительно захочет.

— Вот этот.

Кита смерила его взглядом.

— Ты обижаешь меня как художника, — сухо проинформировала его она.

— Смотри, когда мы больше не будем постоянно сражаться с Сенджу, я лично заплачу за более изысканный плащ, — сторговался Изуна, — но сейчас не время.

— Ловлю тебя на слове. Какого цвета ты хочешь остальную подкладку?

Изуна пожал плечами:

— Синюю? Серую? В любом случае, что-нибудь неяркое.

Дамасский или с добавлением воды серый шелк мог заменить грозовые тучи. Отчасти.

— Ладно, иди надень свои доспехи, чтобы я могла снять с тебя мерки. Подожди, их надо тоже подогнать?

— Я подогнал доспехи по фигуре несколько месяцев назад, Кита-чан!

Кита прожгла его взглядом:

— И ты не подумал сделать то же самое с плащом?

Изуна пожал плечами, и его глаза блестели:

— Упс?

Кита бросила в него подушку. Она отскочила от его плеча.

— Снимай этот плащ и оставь его здесь, — сказала ему она, — а потом оденься для примерки.

— Что будет с этим плащом? — спросил Изуна, снимая его.

Кита осмотрела множество, множество починок как внешнего слоя, так и композиции рисунков на подкладке, вспомнив все разы, когда ей приходилось его распарывать, чтобы залатать холщовую сердцевину.

— Пойдет на тряпки, я подозреваю: это следовало сделать уже какое-то время. Но не раньше, чем я закончу твой новый плащ, что не должно занять у меня очень много дней.

Правда, этот рисунок был почти оскорбительно простым.

— Ты милая, когда раздражаешься, Кита-чан, — весело сказал ей этот семнадцатилетний вредина, рванув сквозь сёдзи к гэнкану. Кита собиралась тыкать его иголками столько раз, сколько реально сойдет ей с рук, во время примерки. Это будет сложновато из-за доспехов, но они не защищали все.

* * *

Сегодня был день рождения Киты, и отец вытащил Мадару из кровати в болезненно ранний час под предлогом того, что им надо проверить, может ли Тобирама чувствовать передвигающихся людей, когда спит. Оказалось, что да, Тобирама (отлично) это мог, и судя по тому, какими сонными были Сенджу и как почти слышно скрипели зубы Буцумы, отец наверняка сделает это снова. Или, возможно, начнет будить их для отвлекающих маневров, просто чтобы измотать Тобираму. Если в половине случаев, когда они будут покидать селение, они будут просто разворачиваться и снова идти в кровать и будут продолжать делать это в середине ночи, Буцуме надоест, что его сын будит его, и он отдаст другие приказы.

Он подремал около полудня, но он хотел пойти домой, но не мог, потому что Хаширама скрывался за линией фронта со стороны Сенджу, и хоть прямо сейчас никто не нападал, так долго не продлится.

И это долго не продлилось. Уже давно снова стемнело, когда Мадаре было позволено поплестись домой. Он сбросил свои сандалии в гэнкане, нахмурился, когда не смог нигде увидеть свои тапочки и просто пошел босиком. Должно быть, он оставил их у кровати этим утром.

— Мадара?

О, вот почему не было тапочек: он был у Хикаку. Кита встала с того места, где сидела у ирори, отложив свою вышивку (очередная подкладка плаща), и мягко повела его в соседнюю комнату.

— Вот, начинай переодеваться. Я принесу стойку для твоей брони.

Мадара снял свое оружие и положил его на низкий сундук, повесил свой плащ на угол вертикального шкафа и начал возиться с грудной пластиной. Сверху послышались глухие звуки, а потом Кита снова оказалась в комнате с надлежащей стойкой для брони и оружия в руках. Мадара помог ей ее собрать, потом разделся до утепленных зимних длинных бриджей и нижней рубашки, добавив свое оружие на стойку после того, как хорошо разместил доспехи. Он так устал.

Кита снова зашла (когда она вышла из комнаты?) с чашей теплой воды и полотенцем. Да. Ему следовало помыться. Он хотел помыться, хотя бы просто вытереться влажным полотенцем, чтобы он не так плохо пах. Кита вышла, когда он снял нижнюю рубашку, и зашла несколько минут спустя с немаки, который она надела на него, пока он вытирал лицо и руки, а потом, как только она завязала пояс, он встал на ноги, оставив одежду и теплое нижнее белье кучей у сёдзи вместе с полотенцем.

— Сядь, чтобы я могла расчесать тебе волосы.

Мадара сел. Он мог чувствовать колени Киты, упирающиеся ему в спину, и ее руки в его волосах: она использовала одну из своих трехзубчатых заколок из панциря черепахи, зубцы которой были шире, чем у гребня. Его волосы всегда запутывались, и у него не было возможности причесаться этим утром, так что, должно быть, они были в полном беспорядке. Он думал, если он их отрастит, это поможет, но пока что это сделало их только более неопрятными.

Он так устал, и он знал, что у него были синяки от дурацких деревьев Хаширамы, но Кита мягко распутывала его волосы без того, чтобы слишком сильно дергать, и было просто так приятно сидеть с ней, чувствовать ее чакру рядом со своей…

Мадара проснулся, осознал даже до того, как открыл глаза, что тело в кровати рядом с ним было Китой (Изуна не пах так приятно), и решил, что прямо сейчас ему было все равно. Ките уже было шестнадцать, она была более чем достаточно взрослой, чтобы узнать о сексе и желании, и у тела в его руках определенно были изгибы, и если она помогла ему раздеться в своей комнате и затащила его к себе в постель после того, как он задремал, значит, очевидно, она решила, что ее все устраивает. Они были помолвлены — это произошло бы рано или поздно.

… она заплела ему волосы? Она всегда заплеталась, прежде чем пойти спать. Это было для того, чтобы они не запутывались? Если так, ему надо начать это делать.

Позже. Прямо сейчас было темно, кровать была теплой, и он все еще был слишком уставшим, чтобы его волновало то, что он был голоден.

* * *

Изуна пришел, когда Кита подавала завтрак, неся собственную чашку тядзукэ, прижимая ее к груди. Ненормированный график, от которого страдала Внешняя Стража, означал, что качество еды упало, так как полноценные приемы пищи надо готовить заранее. Кита в данный момент работала над охлаждающими и подогревающими печатями, но текущая ситуация была такова, что лучшая и самая сытная еда доходила до Внешней Стражи в бенто на второй рубеж обороны, когда они возвращались с линий фронта. Завтраки обычно были заранее приготовленным рисом с чаем или крепким бульоном, который можно было разогреть: быстро, тепло, портативно и (самое главное) легко собираемо самими членами Внешней Стражи из заранее подготовленных ингредиентов.

Удивительно мало воинов клана было способны приготовить что-то более сложное, чем рисовые шарики и чай, несмотря на то, что все они могли опознать съедобную зелень и грибы в условиях дикой природы.

Кита приготовила катемиси, кашу из злаков с овощами, потому что, несмотря на то, что это была крестьянская еда, она была теплой, сытной, и каждый день ее можно было делать немного разной, чтобы младшие дети не жаловались. В сегодняшней был рис, пшено, маринованный дайкон, зимняя тыква, кунжут и вакамэ, и она подавалась с рыбными чипсами: Мадара уже ел добавку.

— Как ты заходишь в неправильный дом, брат? — пожаловался Изуна, плюхнувшись на подушку и придвигаясь к ирори так близко, как было возможно без того, чтобы поджечь штаны. — Мы жили в главном доме клана всю жизнь!

Мадара едва ли поднял взгляд от своей еды, которую быстро клал в рот и жевал, но поменял положение, чтобы прислониться к плечу Изуны. Изуна тряхнул головой, но вытащил палочки из своего рукава и приступил к собственной еде.

Кита предложила ему рыбные чипсы, которые были благодарно приняты с активным киванием: у Изуны был набит рот.

— И все же, как ты не заметил? — позднее потребовал ответа Изуна после того, как все съели свои порции и Кита собрала оставшееся в чашки, чтобы Хидака отнес их к пункту сбора Внешней Стражи для членов клана в дозоре. — Эти здания даже выглядят по-разному!

Однако он прижимался к Мадаре, так что Кита знала, что эти претензии не были серьезными.

— Я был уставшим, — проворчал Мадара. — И не то чтобы это было важно. Кита принесла мне полевую стойку для брони оджи-сана и некоторые его вещи для сна.

— О, значит сейчас она Кита? — лукаво спросил Изуна, разглядывая ее, сидящую у ирори, пока она нагревала воду, чтобы помыть чашки. — Ёбисутэ? Ну, ей уже исполнилось шестнадцать, думаю, это должно было случиться. Но я все равно ожидал, что ты не будешь торопить со…

Мадара схватил своего брата за волосы и ткнул его лицом в татами:

— Мы не занимаемся этим! Мы просто спали!

Изуна толкнул его в ответ, и начался борцовский поединок. Кита приглядывала за ними, но драка была вполсилы.

— Ну, ты действительно выглядел, как будто свалишься с ног, когда ушел с места сбора, — признал Изуна, ловя брата в захват, — так что это, наверное, к лучшему. Ты мог уснуть посред…

— Заткнись! — и вот опять, теперь Мадара пытался задушить младшего брата подушкой.

Бентен захихикала, с любопытством наблюдая за ними поверх тарелок, которые вытирала, стоя на коленях рядом с Китой. Ей уже было пять, и она полноценно участвовала в повседневных домашних делах: рис, который ел Изуна, был приготовлен под ее присмотром прошлым вечером, прямо перед тем, как Кита уложила ее в кровать. Увидеть, как ее почти боготворимый двоюродный брат ел ее еду, было неожиданным удовольствием. Изуна был любимчиком семьи, потому что он как улыбался, так и говорил больше, чем Мадара.

Кита была рада видеть, как Мадара и Изуна валяли дурака. Были дни (дни, которые неуклонно становились все более частыми), когда Изуна просто желчно бормотал о чем-то, а Мадара молчаливо горбился, не имея сил оспаривать яд младшего брата.

Это были дни, когда Кита брала на себя роль подначивания в ответ, что на самом деле было изнурительно, но споры достаточно заряжали Изуну, чтобы побудить его с топотом выйти из дома, чтобы пожаловаться своим друзьям о том, как ужасны все ее идеи, особенно когда ей удавалось указать на логическую ошибку в его рассуждениях. Затем Кита прижималась к своему жениху и источала молчаливый комфорт, пока она чинила, вышивала, рисовала или играла на кото, наслаждаясь тем, как его чакра постепенно успокаивалась в ее присутствии.

В эти дни у нее намного лучше получалось играть на кото, но она все равно не наслаждалась игрой по нотной азбуке. Настоящие мелодии были намного менее отупляющими. Она также наконец-то выучила все необходимые кандзи, хотя от нее все еще ожидали, что она будет практиковаться в каллиграфии, и ее изучение истории клана продолжалось: тут были века материала. Ее работа над чайной церемонией также еще не была завершена: знание что делать, не делало ее исполнение более гладким, так что практика продолжалась. Ките иногда было сложно примириться с лицемерием Охабари-оба и Таджимы-сама, когда они признавали, что наказание ее за письмо левой рукой было абсурдным, однако все равно ожидали, что она будет проводить чайную церемонию правой рукой.

Драка в конце концов закончилась, когда Хикаку напомнил, что Изуне надо будет идти в дозор на рассвете, что побудило семнадцатилетнего убежать в поисках своих доспехов. Он уже носил свой новый плащ (ей правда понадобилось совсем мало времени, чтобы его сшить), и она хотя бы сумела вложить достаточно заботы и добавить достаточно деталей на внешнюю часть, что большинство людей никогда не осознают, насколько базовой и наскоро сделанной была подкладка. Ну, несмотря на то, что она была простой, она сумела прошить серый шелковый задний фон в форме облаков, так что подкладка не была полностью скучной. Учитывая то, как часто она зашивала плащ Изуны, она наверняка сможет добавить несколько украшений тут и там, если они будут не слишком заметными. Однако будет лучше избегать рукавов: они были самой регулярной целью.

Мадара лежал там, где его оставил брат, распластавшись на спине поперек татами и старательно избегая зрительного контакта. Его контроль над чакрой в последнее время действительно взлетел, так что Кита могло только гадать о его настроении. Она подозревала, что он смущен.

— Я пока что на самом деле еще не заинтересована ни в чем таком, — сказала она, передавая Бентен чашку грязной мыльной воды, чтобы пятилетняя осторожно вынесла ее на улицу и вылила сквозь решето в дренажную канаву, которая незаметно петляла в кустах. Затем содержимое решета отправится в ведро с помоями, которое заберет тот, чья очередь была сегодня кормить свиней. — И я верю, что ты будешь это уважать.

Мадара снова сел и осторожно расправил татами, сдвинув подушки обратно туда, где они изначально лежали.

— Я также не против, чтобы ты ложился спать здесь, а не просто уходил куда-то блуждать, потому что ты слишком устал, чтобы заметить, что ты это делаешь, — добавила Кита, потому что это было правдой. — Приятно, когда есть с кем обниматься.

Ее жених наклонил голову и волосы соскользнули на его лицо. Однако его уши были видны, и они были розоватыми.

— Я запомню, — хрипло пообещал он.

И он запомнил. В конечном итоге он начал оставаться на несколько ночей в неделю, хотя иногда его вызывали в середине ночи. Однако Кита быстро научилась это игнорировать: если ей надо будет бодрствовать, он ей скажет.

Вскоре после дня рождения Изуны в феврале Таджима-сама проинформировал Киту, что сейчас она стала достаточно взрослой, чтобы переехать в главный дом клана. В собственную спальню, конечно: она не будет делить комнату с Мадарой, пока они на самом деле не поженятся. Кита подозревала, что это было чисто для того, чтобы Таджиме-сама не требовалось покидать дом, чтобы найти своего сына, когда он пытался организовывать ночной рейд на силы Сенджу.

Кита бы сильнее волновалась о том, что оставляет братьев Хикаку одних (Хидзири проходил стандартную подготовку для Внешней Стражи теперь, когда ему исполнилось четырнадцать, но Хидаке было только шесть), если бы семнадцатилетний не влюбился по уши в одну из учениц Юмиори-оба. Ёри тоже было семнадцать, она была восхитительно честной, шокирующе уравновешенной и абсолютно счастливой от перспективы переехать к своему любимому. Также было очень вероятно, что она будет умолять родителей о раннем совершеннолетии, чтобы она могла нормально выйти за него замуж, а не просто быть со своим любимым: не то чтобы пока невозможность выйти замуж каким-то образом удержит Ёри от того, чтобы заниматься сексом с Хикаку.

Ёри знала, что хочет, и собиралась это получить. Кита была не против позволить этому случиться, но она собиралась взять с собой Бентен. Она заботилась о девочке с тех пор, как ей было восемнадцать месяцев, и была единственной матерью, которую помнила пятилетняя — разорвать эту связь будет предательством.

Учихи понимали важность эмоциональных связей, так что Таджима-сама будет жаловаться, только если Бентен будет вертеться под ногами. Маленькие девочки были невидимы для глав клана, пока они не начинали создавать проблемы.

Без старших братьев, с которыми она привыкла спать в обнимку, Бентен наверняка окажется в кровати Киты. Что, честно, могло было быть частью злобного плана Таджимы-сама: Мадара очень ценил свою приватность, и хоть секс в комнате своей невесты был приватным, он не был приватным, если на кровати также спала пятилетняя девочка. Что если Бентен проснется?

Хитро и типично для него — Кита сразу начала придумывать печати секретности. Ее охлаждающие и согревающие печати для коробочек бенто имели огромный успех в клане: всем нравились горячие обеды и дольше остающаяся свежей рыба. Таджима-сама даже в какой-то степени выступал за то, чтобы их продавать. Ну, хотя бы чтобы взимать плату за то, чтобы печати были нанесены на работы некоторых гражданских ремесленников, так как массовое производство лакированных бамбуковых коробочек для обедов будет бесполезной тратой ресурсов клана.

Ответная реакция Мадары на то, что он обнаружил ее в его столовой, когда шатаясь пришел с миссии, была и правда довольно очаровательной, и радость Бентен от проживания в главном доме клана помогла смягчить удар от того, что ей придется одеваться в верхнюю одежду, чтобы провести время со своими братьями.

Было немного больно, что Кита знала больше о Бентен, чем о Дзонене и малыше Текари. Было также больно, когда Татешина приводила восьмилетнюю Мидори на кухню главного дома клана, чтобы попросить для нее уроки по готовке. Мама правда была так занята обучением Наки и развлечением своего младшего сына, что ее другие дочери даже не подумали попросить сначала ее? Или дело в том, что раз Мидори не была заинтересована в семейном ремесле, то ее оставили искать собственный путь, а не мама начала спрашивать по округе и организовывать подходящее ученичество? Именно бабушка тогда заметила талант Татешины, а не мама попросила ее подумать об этом.

К марту Мидори также переехала в главный дом клана, и Кита раздобыла отдельный футон для нее и Бентен, выделила им маленькую комнату, которая раньше использовалась для хранения всякого детского барахла, которое Кита перенесла на чердак. Мидори продолжила ухаживать за курицами тетушки Тсую и огородом их родителей, хотя она добавила к своим обязанностям заботу о декоративном саде вокруг главного дома клана. Кита не была уверена, что мама даже заметила.

Было правда больно, когда родители без тени сомнения доказывали, что они тоже люди и склонны ошибаться.

* * *

Война с Сенджу замедлилась, когда поток миссий снова начал нарастать, но она полностью не остановилась. Отец был вынужден держать границу полностью укрепленной, что означало, что принималось меньше миссий, так как у Учих не было лишних людских ресурсов. Некоторые из этих миссий выбирались членами Домашней Стражи (несколько тут, несколько там, в основном женщинами, которые ушли в отставку, чтобы завести детей, и которые могли позволить себе оставить на несколько дней этих уже подросших детей с сестрами или матерями), но Мадара подозревал, что именно прогнозируемое падение доходов было тем, что побудило отца продавать фуиндзюцу Киты. Несмотря на то, что доход клана за последние два года все равно был выше, чем за предыдущие три десятилетия.

Справедливости ради, он не сделал это напрямую. Он написал нескольким давним союзникам Учих, большинство из которых были гражданскими, но включали несколько кланов шиноби, с кем они поддерживали нейтралитет, и проинформировал их, что у Учих есть печати против ударов молнии, текущих крыш, гниения дерева и паразитов. Ничего, что предлагало очевидное военное преимущество, но все вещи, на которые требуются время и ресурсы — шквал предложений (чрезвычайно щедрых предложений), которые в кратчайшие сроки принесли обратно, дал ясно понять, что да, все их союзники были готовы зарыться поглубже в кошельки ради таких вещей.

Особенно Акимичи. Они предлагали десять лет поставок специй в добавок к оплате наличными авансом за каждое защищенное здание. Отец определенно примет это предложение, неважно насколько многим складам в конце концов потребуются печати. Это с легкостью были десятилетия (если не века) поставок специй, широкого круга специй, за которые им не придется платить. Безумная щедрость — вот чем было их предложение, что весьма громко говорило о том, от скольких потерь их уберегут эти печати.

Однако отец представлял Санносаву-сенсея в качестве кланового специалиста по печатям и делал это по разным причинам. Во-первых, тот был уважаемым ученым и подходил под общепринятую картинку, которая была в голове у большинства гражданских для мастера по печатям. Во-вторых, он достаточно долго работал вместе с Китой, так что он действительно понимал ее печати так хорошо, что мог воспроизводить их лишь с малыми потерями качества и стабильности.

Более прагматично, если все будут думать, что Санносава-сенсей их специалист по печатям и если (или, что реалистичнее, когда) его убьют Сенджу, у Учих все равно останутся как их печати, так и их мастер по печатям. Санносава-сенсей полностью осознавал риски и был не против, как и его ученик Ямизо, который слегка лучше рисовал печати, несмотря на то, что слегка хуже понимал их внутреннее устройство. Они больше чем все остальные в клане действительно понимали, насколько ценны печати Киты, насколько более стабильным и процветающим они сделали клан Учиха в целом.

Кита даже не будет присутствовать на этих миссиях в роли самой себя: отец приказал ей надеть рабочую одежду, замотать грудь, спрятать волосы, заправив их под рубашку, и притвориться мальчиком на побегушках Санносавы-сенсея.

Если он ожидал, что Кита обидится, то был разочарован. Единственным вопросом Киты было будут ли они не против есть готовку ее младшей сестры, пока она будет в отъезде. Что да, было важным вопросом, но еда Мидори-чан хоть и была простой, была теплой, сытной и всегда хорошего качества.

Мадаре очень бы хотелось быть телохранителям на этих миссиях, но отец отдал эту работу Акаиси и Хикаку. Мадара был вынужден оставаться ближе к дому, выполняя менее важные миссии, чтобы его могли отозвать в любой момент без того, чтобы скомпрометировать альянсы, если Сенджу нападут крупными силами.

Он правда надеялся, что Кита случайно не наткнется на Хашираму или Тобираму ни на какой из своих миссий. Было и так плохо, что Изуна тоже теперь обладал Мангекьё. Он не хотел знать, что случится, когда Кита наконец встретится с ужасами войны лицом к лицу. У Учих была поговорка о тех членах клана, которые были самыми добродушными, и в ней говорилось, что самое ровное пламя горит жарче всего.

Кита была, возможно, самой добродушной Учихой, из всех, кого Мадара когда-либо встречал. Теперь у нее было более чем достаточно чакры, чтобы она могла активировать свой шаринган (если он у нее был) без того, чтобы случайно убить себя час спустя от перенапряжения. Вместе с ее печатями (и тем, как она непринужденно бросала вызов отцу, отказываясь массово производить те нокаутирующие печати: «они для личной защиты, так что я не представляю их на одобрение», действительно) у него было чувство, что ее ответная реакция на искреннюю веру, что она сейчас умрет, наверняка будет очень, очень… скажем так, инстинктивной.

У клана была еще одна поговорка, что у всех Учих были одинаковые резервы врожденной драмы в их распоряжении, некоторые просто оставляли ее для особых случаев. И Мадара никогда не видел, чтобы его невеста демонстрировала мельчайшую толику драмы ни для чего.

Первые две миссии по печатям прошли без проблем. Отец поставил Акимичи первыми в списке из-за их щедрого предложения, затем послал письма всем остальным, чтобы дать им знать, что их предложения «рассматривались». Что на политическом языке означало «это ваша возможность сделать более хорошее предложение» — все, конечно, сделали более хорошие предложения, потому что бытовые применения печатей встречались реже, чем куриные зубы.

Мадара точно не знал, почему Кита использовала это сравнение. Но оно хотя бы звучало забавно. Изуна спросил, почему не птичьи зубы в целом, и был в ужасе, когда узнал, что у гусей вообще-то в действительности есть зубы. Как и у лебедей.

Глоточные зубы.

Жуть.

Третья миссия по печатям была той, с которой Акаиси вернулся в зонтичной сумке, а Хикаку вернулся с Мангекьё. Вообще с Мангекьё Ятагарасу, а не Аматерасу, что было настоящим сюрпризом: не полностью невероятно, так как их общая бабушка была из рода Ятагарасу, но все равно удивительно. Это было, опять, не совсем справедливым обменом. Особенно не тогда, когда реакцией отца на потерю своей правой руки было повышение Хикаку до должности Акаиси и разрешение ему жениться на Ёри-сан.

Хикаку был на полгода младше Изуны, и ему еще не исполнилось восемнадцать. Ему не нужно было такое давление, но он также был новым главой рода Ятагарасу, и если он не поднимется в должности и не женится, то на его младших братьев и сестру будет оказываться больше давления. Ну, больше, чем уже внезапно оказалось. То, что Хикаку оказался Ятагарасу, действительно нарушило политический статус кво, который еще не восстановился после того, как Така стала главой Ёмоцусикомэ. Однако это означало, что теперь отец держал Хикаку ближе к дому — на следующую миссию по печатям отец послал Тсуёши и Таку, чтобы присматривать за Китой.

Со следующих четырех миссий все вернулись домой только с минимальными ранами, и к этому времени был разгар лета и в бизнесе наступило затишье. Ките, конечно, к этому времени надо было собирать коконы (Бентен и Мидори присматривали за куколками для нее, и Мадара полазил по деревьям за свежими листьями по ее просьбе, как и Изуна), и тот факт, что шесть недель подряд было слишком жарко, чтобы сражаться, побудил отца организовать свадьбу Хикаку.

Мадара думал, что то, насколько сильно его двоюродный брат любил Ёри-сан и насколько было ясно, что она также сильно любила его в ответ, было очень обнадеживающе. Он точно не знал, как Кита сумела закончить вовремя тот плащ со сложной композицией рисунков, предназначенный для Ятагарасу (она шила в дороге?!), но она смогла, и Хикаку выглядел в нем очень свирепым и уверенным.

Ну, выглядел, если не знать, что выражение его лица было на самом деле ужасной нервозностью. Хикаку всегда был очень добросовестным старшим братом по отношению к своим младшим братьям и сестре, но смерть его родителей и вступление во Внешнюю Стражу в раннем возрасте правда не помогло уменьшить его склонность волноваться.

Ёри-сан уравновешивала его в этом плане: она едва волновалась. Не потому что она не думала, но потому что она, кажется, напрямую переходила от мысли к действию и редко снисходила до того, чтобы подумать, что она может не быть полностью успешной во всех своих начинаниях. Она не всегда была успешной, но она всегда училась на своих ошибках.

Мадара не ожидал, что Кита наденет на церемонию свое черное фурисодэ, украшенное покровительницей ее рода. Оно выглядело абсолютно потрясающим на ней и привлекало его внимание к тому факту, что сейчас она была лишь слегка ниже Изуны.

Она всегда была маленькой раньше. Когда это случилось? Как он это пропустил? Да, в этом году она много была в отъезде, но правда ли, что он обращал так мало внимания?

Только после свадьбы Мадаре пришло в голову, что Хикаку и Ёри-сан были на два года младше, чем он, и только на год старше Киты. То, что отец мог приказать ему жениться в следующем году, было… неприятной мыслью. Да, он действительно хотел жениться на Ките, но он хотел, чтобы это случилось, когда он будет готов. Когда она будет готова. Ёри-сан уже громко заявляла о своем желании выйти замуж за Хикаку, и раз отец дал Хикаку разрешение, то он наверняка также спросил, но отношения Мадары с Китой шли по-другому. Они не торопились, и контракт говорил двадцатилетии Киты, до чего было еще больше трех лет.

Мадара не хотел торопить это. Отец всегда говорил, что спешка — это враг качества, когда учил Мадару мечу, когда он был маленьким, так почему это изменится сейчас, когда он сам почти взрослый? Кроме того, в данный момент Кита воспитывала собственную младшую сестру и малышку Бентен и жила в главном доме клана, так что брачная церемония будет просто означать, что от нее будут ожидать, что она будет заниматься с ним сексом.

Он не собирался давить на Киту, чтобы она занялась с ним сексом. Она ясно дала понять, что она пока в этом даже не заинтересована. Он не собирался жениться на Ките в ближайшее время, и отец не сможет его заставить.

* * *

Может, у клана Учиха сейчас и было больше денег и товаров в их общем распоряжении (и в распоряжении каждого отдельного члена клана), чем когда-либо раньше на памяти этого поколения, но это был полный бардак. Да, одна из причин состояла в том, что к этому моменту они воевали с Сенджу семнадцать месяцев подряд и только сейчас получили передышку от непрерывных сражений, но Внешняя Стража была честно отлично организована, как и всегда. Напряженной ситуацию делали раны и уменьшающееся число людей, и обе эти вещи происходили регулярно (судя по хроникам, некоторые года были очень плохими, но пока что ситуация не стала настолько катастрофичной), но изменятся со временем.

Дела ремесленников клана также шли довольно хорошо: для ремесел, связанных с войной, было достаточно сырья, чтобы обеспечивать потребности Внешней Стражи (хоть и не всегда времени, что означало привлечение большего количества учеников), и для более мирных ремесел были деньги для материалов и доступ к более широкому рынку, так что они тоже были заняты и приносили деньги в клан. Проблема была с политической и социальной стороны, и люди, поднимающие больше всего шума по поводу этого, были зажиточными женами со свободным временем и старейшинами родов, которым было больше нечем заняться, кроме как жаловаться и делать жизни всех остальных сложнее.

Старейшины также обладали связями и огромная социальной властью, что делало все намного сложнее. Как и новая беременность Охабари-оба. Кита не возмущалась, но женщина в данный момент страдала утренней тошнотой, так что не совсем была на уровне ее обычно беспощадных стандартов. А еще у Минакаты резались зубки.

Весь клан трещал у корней, и Кита могла признать, что она этому поспособствовала. С абсолютно благими намерениями (и она ни капли не сожалела о своих действиях), но человеческая природа была такой, какой была, и никому не нравились перемены, особенно не тогда, когда они приходили с, как воспринималось, падением статуса и уменьшением привилегий.

Проблема была двойственного характера: во-первых, потрясение внутренней иерархии, когда она дважды изменилась за два года из-за того, что люди из отдельных родов проявили Мангекьё, а во-вторых, (но во многих смыслах более распространенная причина) социальные сдвиги, вызванные шелковым кооперативом вдов.

Кита в действительности предвидела многие из изменений, связанных с шелковым кооперативом, она просто считала их позитивными. Было хорошо, что вдовы клана больше не зависели от близких родственников и клановой казны для выживания их детей. Было хорошо, что они могли купить новую одежду для своих детей, больше мяса для еды и могли заплатить за ремонт своих домов. Теперь они вносили свой вклад в клан, что сокращало зависимость Учих от работы наемниками и помогало сбалансировать бюджет для высокой цены войны.

Проблема была в том, что все эти отчаянные вдовы больше не были доступны для того, чтобы готовить, убираться и ухаживать за садом за гроши (у них был их шелк и они могли позволить чуть больше гордости), так что меньшинство из более богатых членов клана, которые не хотели заниматься собственными домашними делами, было вынуждено предлагать больше денег, если они хотели, чтобы эта работа была сделана. Или платить меньше, чтобы кто-то менее квалифицированный (скорее всего, ребенок предподросткового возраста или ушедший в отставку воин из Внешней Стражи, который также наверняка был в менее хорошем физическом состоянии) сделал работу медленнее.

Да, было хорошо, что теперь клан стал богаче в общем смысле, и те немногие из обеспеченных леди (и это были по большей части пожилые вдовы, чьи сыновья еще не женились или у чьих невесток было собственное ремесло или профессия) определенно наслаждались возможностью носить шелк, но они также были очень озлоблены из-за того неудобства, что принесла им эта обеспеченность, и втайне чувствовали, что вдовы не заслуживали престижа и статуса, который они получали со своей работой. Безусловно, шелкопряды должны быть в более соответствующих руках? Должны быть доверены людям с большим опытом руководства?

Таджима-сама любил эти споры, потому что они не имели абсолютно никакого отношения к нему как к главе Внешней Стражи, и все старейшины были так заняты тем, что жаловались на смену статуса кво, что у него была полная свобода действовать как вздумается в других областях.

Настоящая проблема было более исподволь социокультурной: быть вдовой — это быть обузой, на твоем отце, твоем брате или сыне, и вдова с молодыми детьми и без свекра находилась в действительно в шатком положении. Клан всегда их обеспечивал (сыновья вдов почти всегда оказывались во Внешней Страже, как и многие дочери), но едва-едва: базовая еда, латаная-перелатанная одежда из вторых рук, уроки кандзи и не больше. Никакой траты денег на игрушки и сладости, никаких дополнительных чернил для практики каллиграфии дома, никакой поддержки или связей для ученичества и никакого наследования земли, не тогда, когда клан поддерживал взрослого брата, а не несовершеннолетнего сына в плане владения фермой или мастерской. Учихи просто не могли позволить себе дать полям оставаться невозделанными и продуктивности упасть, и так как все были родственниками друг другу, наследника физической собственности можно было изменить по приказу главы Домашней Стражи, если он или она чувствовали, что вышеупомянутой собственностью плохо управляли.

Деверя с собственными женами и сыновьями, которых надо было кормить, быстро оспаривали право вдовы на собственность ее мужа, особенно если ее сыновья были слишком малы, чтобы сами выполнять работу. Старший сын вдовы вполне мог стать учеником дяди в семейном ремесле (при условии, что у них было семейное ремесло), но это был только один ребенок, когда у большинства матерей было четыре или больше молодых ртов, которых надо было кормить.

Шелкопряды означали, что у большинства этих вдов была работа, они приобрели силу, общность и гордость за свои достижения. Их дочери учились полезным навыкам и приобретали связи, что делало их более выгодными для брака, и были деньги, чтобы заплатить за ученичества их сыновей или убедить более высокопоставленных членов клана предложить дополнительные тренировки по воинской части. Клан в целом был в менее неустойчивом равновесии и более жизнеспособным, но те отдельные люди с самыми громкими голосами, которые привыкли, что их слушали, видели только дешевый труд, который они потеряли.

Кстати, Кита недавно освоила намерение убийства. Ну, намерение осуждения. Способность проецировать «я разочарована вашей узколобостью» была намного более полезной, чем прямые угрозы людям за чаем. Кроме того, все знали, что она в действительности не убьет их, но способность бессловно транслировать, что кто-то ставит его или ее собственный комфорт выше благополучия клана, была очень полезной.

Дедуля Ямасачи, сидя на одной из таких встреч, яростно посмотрел на одну такую раздраженную леди, когда Кита указала, что она по сути жаловалась на то, что больше не может эксплуатировать своих менее удачливых родственников и недоплачивать им за их труд: судя по всему, никто никогда не формулировал это при нем таким образом. Вскоре после этого похожие жалобы перестали доходить до ее ушей: Кита подозревала, что остальные старейшины начали цитировать ее, и эта идея разошлась повсеместно. Конечно, это не означало, что проблема уже исчезла. Требовалось время, чтобы раненое эго и оскорбленное достоинство успокоились, и никому не нравилось, когда ему или ей указывали, что он или она вели себя так, как было недостойно Учиха.

Однако это было на одну вещь меньше, из тех, что занимали время Киты, что было огромным облегчением. Политическое потрясение было достаточным кошмаром, с которым надо было справляться, а это было не единственным моментом, что прямо сейчас требовал ее внимания.

Нет, ее текущая проблема была намного более срочной: клановый запас бинтов с печатями заканчивался, и у нее не было никаких нитей, которые она спряла, которые не были шелком.

— Ты еще никого не научила это делать, серьезно?

Кита прожгла Ёри взглядом поверх стола, пока копировала ту давнюю печать, которую она использовала, чтобы вливать чакру в хлопковые нити. Это так же хорошо работало на конопле, но это было медленно. У нее было шесть других печатей, разложенных в комнате, на которых лежали заряжающиеся мотки ниток.

Ёри была хороша в вышивке, обладала солидными резервами чакры, у нее с первого раза сработала печать для вливания чакры, и она была старшей ученицей Юмиори-оба — она была идеальным человеком для обучения вышитым печатям, учитывая то, что большая часть вышитых печатей была связана со здоровьем. Конечно, она также была замужем за Хикаку и сейчас являлась матриархом рода Ятагарасу, но Ёри была освежающе невысокомерной, и ее это не сильно волновало. Что вполне могло позже создать проблемы с троюродными братьями Хикаку, если они решат, что она «пренебрегает своими обязанностями», но прямо сейчас это было хорошей вещью, потому что им двоим только совсем недавно исполнилось восемнадцать, и Мангекьё или нет, но Учихи предпочитали, чтобы главе рода было двадцать, прежде чем он или она возьмет контроль над своими обязанностями и функциями. Нынешний глава мог контролировать дела до этого времени и учить Хикаку в его очень ограниченное свободное время.

— Это должно было быть первой вещью, которую ты сделала, правда: сейчас они незаменимы в поле, тетушка говорит, что в эти дни множество воинов возвращается домой, и у ничтожно малого количества из них в процессе развивается заражение крови. Бинты с печатями есть даже в стандартной аптечке Внешней Стражи! Мы сохраняем каждый из них и постоянно кипятим между использованиями, но они определенно становятся изношенными, хоть и печати все равно хорошо работают. Сейчас тетушке приходится покрывать их новыми бинтами, так как большую часть из них чинили множество раз. Без тех стерилизующих печатей их надо было бы заменить несколько лет назад.

Как Ёри могла просто продолжать говорить, пока наблюдала за руками Киты, когда она вшивала стерилизующую печать в плетения части бинта индиговым шелком (для демонстрации, чтобы печать выделялась), и не терять концентрацию? Уму непостижимо. Из-за этого Ките также было сложновато держать в уме цель печати, но она сделала так много их, так что теперь ей едва ли были нужны мысленные упражнения, чтобы помогать ей формировать чакру. Она знала, как чувствуется эта печать.

Глаза Ёри на мгновение блеснули алым, но он погас до того, как Кита смогла удостовериться, что это было больше, чем игра света. Затем она взяла другую часть бинта и индиговую конопляную нить с ее заряжающей печати. Эта нить лежала на ней только несколько часов, а не ночь, но этого будет достаточно для практики.

С первой попытки у нее получилась неправильная форма, так что Кита продемонстрировала снова, добавив объяснение для конкретной части, которую Ёри сделала неправильно. Возможно, это был стежок, который она раньше не видела: Кита точно не знала, как обычные клановые женщины занимались вышивкой и много ли из них ей занимались. Она использовала стежки и техники, которым научила ее мама, которые, вполне возможно, были промышленным секретом.

В этот раз глаза Ёри определенно были красными, и по одному томоэ решительно крутилось вокруг ее зрачков. Кита не прокомментировала: это могло подождать до того, как Ёри сделает печать правильно. Что она, конечно, сделает теперь, когда она воспользовалась шаринганом, чтобы заметить каждую деталь — и определенно, вторая попытка Ёри была идеальной.

Но пустышкой, так как Кита еще не объяснила часть про концентрацию чакры — это было вторым шагом. Печать должна была быть идеальной, ты должен был уметь идеально вышить печать без того, чтобы об этом задумываться, прежде чем начать вышивать активные печати. Иначе ошибки приводили к сожженным ниткам и разочарованию.

— Теперь вышей десять таких, — сказала ей Кита. — Это должно быть инстинктивно и непринужденно, прежде чем ты начнешь добавлять намерение к своим печатям, иначе этот момент «что мне делать дальше» прервет твою концентрацию, и чакра не сработает.

— Значит, мне надо вышивать их, пока мне не надоест и едва ли будет нужно смотреть вниз — я могу это сделать, — вздохнула Ёри, оглядывая аккуратные печати размером с ноготь большого пальца в углу части бинта, который был достаточно большим, чтобы вместить еще пятьдесят, учитывая то, что они будут вышиты близко. — Так зачем учить меня, когда я точно знаю, что, когда старейшины узнают, что ты наконец решила принимать учеников, они все будут пихать тебе своих любимых внуков? Не то чтобы я не любимая внучка моей Рури-баа, конечно, — она подняла взгляд, широко и лукаво улыбаясь, — но это кажется удивительно спокойным темпом, учитывая все вещи.

— Я специально учу тебя моим медицинским печатям, — сказала Кита, подходя к слегка модифицированной печати для вливания чакры, чтобы проверить целостность короткой нити, свернутой на ней. Ускорение процесса — это, конечно, очень хорошо, но оно легко могло пойти не так: разорвавшаяся нить означала испорченную печать. — Ты ученица Юмиори-оба — исцеление — это в твоей компетенции. Как только я научу тебя, ты будешь учить того, кого сможешь заполучить для обязанности постоянно делать печати на бинтах.

Нитка порвалась — вот и пропала вся надежда.

— О, значит, выбор политически правильных учеников — теперь внезапно моя проблема? Хитро. Ты осознаешь, что я наверняка буду хватать разных дальних родственниц с самым большим опытом шитья, что неизбежно означает тех, кто больше остальных привычен сам чинить собственную одежду?

Другими словами, бедных. Возможно, также внебрачных дочерей, которых, как притворялись определенные воины, у них не было.

— Менее политически опасно, — заметила Кита, комкая испорченную нить и разрывая пополам неудавшуюся печать, — и это только медицинские печати, в любом случае: делать бинты уже женская работа, к тому же неквалифицированная женская работа. То, что сейчас неквалифицированная работа включает техники чакры, вышивку и чакру, тем не менее наверняка никого не привлечет: это все равно бездумная тяжелая работа, просто теперь более утомительная.

— Так как тут используется чакра, — задумчиво согласилась Ёри, игла танцевала между ее пальцами. — Как только я наберу несколько девочек, способных делать печати, ты сможешь научить их напрямую вливать чакру в нить? Печати, вливающие чакру, — это, конечно, очень хорошо, но ты сказала, что нитки, в которых вливали чакру, когда их крутили, держат ее бесконечно и намного более полезны в трудную минуту. Нам просто надо позаботиться о том, чтобы запросить часть урожая от имени аптеки и удостовериться, что у нас есть хорошие запасы. Только что сделанные нитки для того, чтобы влить в них чакру, на случай чрезвычайных ситуаций, конечно, но личные нитки означают возможность вышивать больше, чем на бинтах, — она подняла глаза, чтобы встретиться взглядом с Китой. — Не думай, что я не заметила, как ты и твои сестры никогда не болеете, Кита-чан.

— Печати в виде глаза-шарингана потенциально вредны для нерожденного ребенка в матке, — спокойно сказала Кита, — так что не подходят для женщин, пытающихся зачать.

Ёри широко улыбнулась:

— Тем лучше! Я пока не хочу забеременеть: мы оба слишком молоды, и я не закончила мое ученичество, и серьезно, война — это ужасное время, чтобы ждать ребенка. Я уже принимаю травы для этого эффекта — печать будет просто гарантией. Я не хочу подхватить что-то от пациента и принести это домой к мужу, не так ли?

— Давай сначала посмотрим, как ты заставишь работать эту.

Печать в виде глаза-шарингана было намного сложнее объяснить кому-то, кто не знал, как на самом деле работает иммунная система. Ей придется начать с этого, чтобы Ёри могла вливать чакру, прямо когда будет делать печать, но не создала странных и потенциально летальных побочных эффектов.

Ёри потребовала от Киты обещания держать ее шаринган в секрете («все будут суетиться, а у меня работа! В любом случае, визуального запоминания недостаточно для аптекарской работы или печатей»), и ей потребовалось две недели, чтобы успешно правильно настроить свою чакру, чтобы вышить работающую стерилизующую печать. К тому времени Ките снилась вышивка печатей на бинтах, так что она была счастлива наполовину уменьшить свой объем работы. Она сумела объяснить Ёри достаточно основ иммунной системы, что та почти мгновенно уловила метафору с шаринганом — ей потребовалось только пять дней, чтобы полностью освоить эту печать.

Затем Кита написала ей вычурный сертификат на маленьком свитке васи, поставила на нем штамп своей личной печатью ханко, пригласила Ёри на формальное чаепитие и вручила его ей перед Изуной, который в тот момент был единственным членом рода Аматерасу мужского пола, находящимся на клановых землях. Ёри взвизгнула, внезапно осознала свою оплошность и начала лихорадочно извиняться, но Изуна гоготал, а Ките правда было все равно. Чайная церемония скорее рухнула, чем формально и степенно закончилась, когда Ёри вприпрыжку побежала домой, обнимая свой сертификат компетентности в лечебном фуиндзюцу (чем технически считались те печати), Изуна уснул на татами (она не была удивлена, должно быть, он был истощен теперь, когда количество сражений снова увеличилось), а сама Кита тихо прибиралась, чтобы не потревожить Изуну.

Это было самой замечательной чайной церемонией, в которой она когда-либо участвовала, что намекало на то, что ей, скорее всего, стоит проводить их больше с людьми, которые ей на самом деле нравятся.

Конечно, следить надо будет не только за бинтами: ей надо будет научить Мидори прясть, шить и вышивать. От нее не требовалось быть в этом идеальной или иметь терпение для того, чтобы создавать целые плащи с композициями рисунков — умения обновлять печати на холщовых сердцевинах и шить швы было более чем достаточно, чтобы сделать ее необходимой для клана, и это оставит ей достаточно времени на ее любимое садоводство.

Оказалось, что мама была рассеянна частично из-за того, что снова была беременна (Текари еще не исполнилось даже восемнадцати месяцев, а у него уже была младшая сестра), и малышку, родившуюся десять дней назад, назвали Кину. Кита просто надеялась, что мама не будет пренебрегать Кину, отдавая все внимание ее старшим братьям: когда она была маленькой, это никогда не было очевидно, но после рождения Дзонена становилось все более ясно, что мама всегда хотела мальчиков.

Если дойдет до этого, Кита была уверена, что бабушка устроит маме хороший разнос за пренебрежение малышкой: никогда не было секретом, что бабушке больше нравятся маленькие девочки.

* * *

Первый день осени начался с письма из столицы, «запрашивающего» главу клана Учиха и его ближайших родственников присутствовать по приглашению даймё на любовании осенними листьями в конце октября и посетить празднество Сити-Го-Сан в ноябре. В нем содержался подтекст, что другие кланы ниндзя тоже были приглашены, что было тонко завуалированным приказом организовать перемирие с Сенджу, так как они тоже будут там. Отец был недоволен, но они не могли позволить себе раздражать даймё, так что было написано письмо, предлагающее Сенджу перемирие с момента наступления Хана Мацури в апреле.

«Лучше быть щедрым, — объяснил отец, — и внимательно наблюдать: так Сенджу потеряют лицо, если будут настаивать на более коротком перемирии, и клан не застанут врасплох, если они нарушат предложенные условия».

Было очевидно, что Сенджу также сегодня получили такое письмо: они прибыли на границу почти в тот же самый момент, и Хаширама с видимым трудом сохранял самообладание от возможности мира, неважно насколько временного. Мадара не встречался с ним взглядом, вместо этого изучая Тобираму. С того разговора с Китой, который открыл, насколько мало значения Хаширама действительно придавал их дружбе, он ловил себя на том, что задумывался о том, каковы отношения его друга с его собственным братом. Хаширама не очень хорошо отзывался о своем брате тогда, когда они были детьми (он в основном жаловался на то, что вышеупомянутый неназванный брат проводил все время за обучением у его отца и как попугай повторял взгляды мужчины), и Мадаре было интересно, изменилось ли это.

Изуна был слишком занят тем, что с ненавистью прожигал взглядом своего соперника, чтобы заметить внимание Мадары на том же самом человеке — однако Хаширама заметил и чуть ближе придвинулся к своему брату.

Значит, ему все же было не все равно. То, что Мадара сразу задумался, насколько сильно Хашираме не все равно, было горько, но не неожиданно: два брата Сенджу никогда не казались особо близкими, так что беспокойству Хаширамы явно был лимит.

Буцума предлагал мир только до Риссюна, но показаться неблагодарным в ответ на указ даймё было очень неблагоразумно, так что была пауза, чтобы договор Сенджу был переписан, оба свитка были подписаны, и ими формально обменялись. Мадара был просто рад, что оба их отца были здесь — иначе Хаширама наверняка бы на него прыгнул.

Ему придется провести большую часть месяца в столице, нося свою лучшую одежду и не ввязываясь в драки, и Кита тоже будет там. Ему придется представить Киту Хашираме, а ему наверняка в ответ представят Узумаки Мито. Не говоря уже о множестве других благородных кланов и наследников, которые, вероятно, тоже будут присутствовать: определенно Абураме и Акимичи, а также, скорее всего, Хьюга.

Мадара был уверен, что это будет полной головной болью, но с ним хотя бы будет отец, чтобы его направлять, Изуна, чтобы его поддержать, и Кита, чтобы открыто обо всем поговорить. Было очень маловероятно, что Сенджу попытаются сделать что-то слишком неуместное прямо под носом у даймё.

* * *

Весь бардак, созданный недавними изменениями и сменой главенства различных родов Учих, достиг апогея, когда Таджима-сама попытался выработать, кто будет сопровождать его ближайших родственников в столицу. Они не могли поехать одни (это будет неуважительно), но взятие слишком большой свиты будет подразумевать трусость. Была также проблема представления: взятие старейшин, а не воинов, подразумевало, что у них была в вера в силу даймё поддерживать мир, но также ограничивало мобильность группы и (что, возможно, более неудобно) демонстрировало большое значение старейшины или избранного старейшинами.

Скорее всего, потребуется несколько дней громких споров, чтобы все уладить: Кита была благодарна, что их ждали в столице только через две недели. Она, конечно, поедет: для нее было личное письмо от жены даймё, включающее официальное приглашение, «предлагающее», чтобы она взяла больше тенсана, чтобы продемонстрировать при дворе. В этом году у Киты было простое кимоно, которое она сшила сама, украшенное кустами клевера. Она также подарила Мадаре подходяще мужской узкий оби из мирного шелка на его последний день рождения, который будет хорошо выглядеть с его формальным индиговым кимоно и хакама.

И прядение, и ткачество были очень успокаивающими и приятной сменой от вышивания печати за печатью на разных вещах. Ей нужно было больше учеников. Возможно, ей сначала стоит поспрашивать в корпоративе вдов? И у ее младших сестер, и у Бентен не было необходимых навыков (не говоря уже о требованиях к чакре), так что она не могла привлечь их, пока они не подрастут.

Письмо также намекало, что жена даймё вполне могла потребовать, чтобы она осталась при дворе подольше, может, даже до цветения сливы, так что Кита заботилась о том, чтобы соответствующе упаковаться и взять подходяще женские и безобидные вещи, которыми можно будет заняться. Как каллиграфия и вышивка: у нее был еще один оби из дикого шелка, который она хотела вышить бабочками шелкопряда (у них была приятно осенняя цветовая гамма, все коричневое и желтое с розовыми деталями), кимоно простого кроя, окрашенное в голубой цвета лазорника, с рисунком из плетистых роз, которое было подарком от кооператива вдов и будет выглядеть подходяще великолепным поверх угольного нагадзюбана, на котором ей надо было вышить герб Учих для надлежащей формальности, и два простых оби, которые для нее сделала бабушка, один нежно-лиловый, а другое ярко-алый. Ее планы на оба предмета все еще были смутными, но она запаковала все свои нитки, так что у нее будет большой выбор.

У нее также было новое повседневное шелковое кимоно, неяркое сине-серое с дерзким повторяющимся принтом веера утива с белыми планками под красным: ни один из вееров не был строго вертикальным, что требовалось для официального камона, и ручки вееров были скорее бежевыми, а не чисто белыми, но это кимоно выглядело очень жизнерадостно с ее узким повседневным индиговым оби, на котором был принт из повторяющегося узора бамбука, который был оживлен добавлением тут и там розовых деталей к листьям.

Кита смирилась с тратой еще большего количества денег на кимоно в какой-то момент: двор — это дорого. Однако у нее теперь хотя бы было ее черное фурисодэ, подходящее для рода Тоётама, и ее собственный плащ с шелковой подкладкой, что было хоть чем-то.

Конечно, переживания о своей одежде было отвлечением от главной проблемы: так как Кита была официально главой Домашней Стражи, Таджима-сама потребует ее мнения о том, кого взять. Просто чтобы решить, достаточно ли ему понравятся ее идеи, чтобы притвориться, что он полагается на ее решения, и дополнительным преимуществом было то, что он мог сделать ее мишенью любого недовольства людей, которых не выберут.

Дело в том, что, хоть то, что Мадара и Изуна активировали Мангекьё, абсолютно ничего не меняло во внутренней системе главенства между разными родами клана (не считая того, что верховенство и власть рода Аматерасу увеличились), а Така-сан же все перевернула. Не считая Мадары и Изуны, прошел почти век с тех пор, как у кого-то был Мангекьё, и Мангекьё Ёмоцусикомэ не видели почти пятьсот лет.

Пять. Сотен. Лет.

До позапрошлой весны род Ёмоцусикомэ был наименее важным во всем клане, и это было положение, которым они наслаждались почти триста из этих лет. Предыдущий глава рода (тот, кого Така-сан бесцеремонно свергла из-за того, что ее любимого убили у нее на глазах) держал уток на мясо и карпов как часть фермерского хозяйства в пруду для кои. Вообще он все еще продолжал разводить карпов в этом пруду: Таку-сан не волновали кои, и оставить рыбу там было меньшими усилиями, чем вырыть другой пруд.

И неважно, что только главам родов было позволено иметь дома с прудом в саду. Пруд — это много работы.

Продвижение Таки вверх в своем роду означало, что все остальные в нем также сдвинулись вверх или вниз, в зависимости от того, насколько близкими они были ей родственниками: род, соединяющий ее с ее предком, был теперь «истинным» родом Ёмоцусикомэ, а не просто учитывалось мужское первородство, и жилье зависело настолько же от главенства и важности, насколько и от личного богатства. Немало ее родичей были слегка недовольны тем, что оказались вынуждены переехать из их хороших домов, и были только слегка успокоены тем, что внезапно стали вторым по важности родом в клане. Все там еще были достаточно напряжены, но все эти споры были внутренними, и их старейшины были в курсе.

Примерно через год все начало успокаиваться, и в этот момент Ятагарасу (в виде Хикаку) спихнули их на ступень ниже, что в основном было шокирующе, потому что трое из четырех клановых носителей Мангекьё были несовершеннолетними, и у клана до этого не было четыре Мангекьё одновременно. По крайней мере, не с того момента, когда клан начал вести письменные записи.

То, что их спихнули даже до того, как они сумели обосноваться на вершине, вывело из себя множество людей со стороны Ёмоцусикомэ и породило множество самодовольства со стороны Ятагарасу, потому что хоть они все равно были на третьем месте (главенство шло тут в порядке очереди), теперь они по сути были равными в плане важности, а не далекими третьими, выезжающими на навыках давно мертвого предка.

Большой шум со стороны Ятагарасу был в главной семье. Ну, бывшей главной семье. Все считали Хикаку Аматерасу, но если он был Ятагарасу, значит Ниниджи-сама тоже, и главная линия шла через его с Таджимой-сама мать, а не через ее старшего брата.

Генетика здесь еще не была известна, но кланы с кеккей генкаем явно знали, что наследственность шла в равной степени как по материнской, так и по отцовской стороне. Наследственность по отцу просто считалась более важной по сексистским причинам. Учихи также верили в каком-то роде мистический атавизм в том, что касалось Мангекьё, как будто «дух» дара двигался вниз по семейной линии целым и неизменным, будучи сильнейшим в том, в ком обитал на данный момент, и в ближайших родственниках этого человека.

Кита не поддерживала всецело эту идею, но также и не была готова полностью ее отвергнуть. Чакра делала вещи странными.

Проблема Ятагарасу была многогранной. Во-первых, их новый глава был воспитан в другом роду, с другими ценностями и другими стандартами. Практически, как ей объяснил Мадара, это означало большую сложность в адаптации и использовании специфических техник Мангекьё и связанное с этим увеличение побочных эффектов, если тренировки будут поспешными или неполными. Тсуними-сан, бывший глава Ятагарасу, делал то, что мог, чтобы научить Хикаку всему о роде, за который он теперь был в ответе, но Хикаку также был правой рукой Таджимы-сама во Внешней Страже, и это уже было отдельной полноценной должностью. Хикаку также недавно исполнилось восемнадцать, он недавно женился (на младшем члене рода Инари), и у него было два младших брата, о которых надо было заботиться.

Тсуними-сан очень мудро предложил взять на себя образование Хидзири и Хидаки, чтобы хотя бы они были воспитаны по стандартам Ятагарасу. Не то чтобы для Хидзири можно было сделать многое (ему уже исполнилось пятнадцать, он был членом Внешней Стражи, и обладал собственным плащом с композицией рисунков как наследник своего брата), но Хидаке было семь, и он подходяще стремился угодить.

Во-вторых, была Бентен, которой через несколько дней исполнится шесть и которая считала Киту своей матерью, несмотря на то, что звала ее «онее-чан». Шли сложные переговоры, касающиеся образования Бентен, которое будет либо торопливо проводится, либо приостановится в зависимости от ожиданий даймё, и Кита подозревала, что ускоренное образование принесет ее подопечной большую пользу. Она не могла взять Бентен с собой в столицу, что означало, что девочке придется остаться со своим самым старшим братом и его женой. У Ёри было достаточно дел и без добавления маленького ребенка (что она отлично знала, отсюда и шло ее нежелание забеременеть в обозримом будущем), что означало, что, несмотря на проживание со своим братом, Бентен придется проводить время в другом месте. Например, со старшей дочерью Тсуними Чидори, у которой было время и которая искренне любила детей.

Это было уступкой, которую Кита всегда намеревалась сделать, но она сначала хотела выудить больше ответных уступок из старейшины Тамаёри, уступок, которые дадут Бентен большую свободу. Ну, может быть, честность поможет выиграть эту битву? Если она ясно даст понять, что ее приоритет — это благополучие Бентен, Тамаёри-сан вполне может изменить свое мнение в свете, к сожалению, неотложных обстоятельств, вынуждающих ее свернуть продолжающийся танец хороших манер.

Третьим источником текущих внутренних конфликтов Ятагарасу был контракт их призыва. Он переходил не от родителя к ребенку, а от учителя к ученику, но главная семья все же пыталась сохранить его в своей линии. Эбоси-сан был текущим основным призывателем, его учитель (и двоюродный дедушка) давно ушел в отставку, но то, что титул главной семьи перешел к другим людям, означало, что теперь он встал лицом к лицу с моральной дилеммой от того, что осознавал, что ему надо было подготовить либо Хикаку, либо одного из младших братьев или сестру Хикаку в качестве своего преемника.

Остальные в роду были, естественно, довольно расстроены из-за этого, особенно два маленьких близнеца-племянника, которые надеялись стать следующими клановыми призывателями воронов. У Киты было чувство, что Эбоси попытается подождать, пока у Хикаку не родятся дети, с пониманием того, что если он умрет до этого момента, то контракт с воронами по умолчанию перейдет к самому Хикаку или к Хидзири. Скорее всего, к Хидзири: он даже в данный момент был в отряде Эбоси во Внешней Страже, при всем том, что он был немного староват для того, чтобы сейчас быть учеником. Однако вороны могли принять его как вспомогательного призывателя, просто чтобы убедиться, что контракт останется в семье.

Смешивание все это (что еще полноценно не обговорили полностью, потому что немалая часть каждого рода была во Внешней Страже, так что они были больше сосредоточены на сражениях с Сенджу, а не на семейных размолвках) с подчинением вызову даймё будет полным кошмаром.

У Киты было несколько идей о том, кого предложить сопровождать их в столицу, но это очень сильно зависело от того, сколько людей Таджима-сама решит взять и кто оставался ответственным за что. Хикаку оставят ответственным за Внешнюю Стражу, что означало, что они хотя бы смогут избежать необходимости взять с собой кого-то из Ятагарасу: этому роду была оказана достаточная честь. Им наверняка стоит взять Таку-сан, хоть Кита и серьезно сомневалась, что та захочет поехать: она была очень способным воином и чувствовала себя не менее комфортно в кимоно, не говоря уже о ее Мангекьё. Взятие одной новой главы рода и оставление другого в ответе за Внешнюю Стражу привело к тому, что им была оказана примерно одинаковая честь, но это все равно оставляло еще пять родов, с которым надо было разобраться. Ну, четыре рода: она вполне хорошо представляла род Тоётама, несмотря на то, что была в значительно дальнем родстве с главной семьей.

Четырех фрейлин было достаточно для того, чтобы помогать ей и Таке-сан, и троих мужчин было достаточно для Таджимы-сама. Им, наверно, также следовало взять с собой человека без рода (род или нет, все были Учихами), но Кита понятия не имела, кого или почему.

Ну, у нее хотя бы была половина плана, чтобы представить Таджиме-сама, когда он потребует ее вклада.