Компас твоей души (гет)

Реальность уже столько раз сегодня опровергла ожидания Тобирамы, что ему следовало бы, наверное, потратить несколько секунд, чтобы серьезно пересмотреть свои убеждения насчет клана Учиха. Он ожидал, что его убьют на глазах у брата, однако этого не произошло. После того, как его бесцеремонно притащили в селение Учиха как какой-то груз, он ожидал, что его поселят в клетку или хотя бы в изолированное здание, предназначенное для «гостей» клана, где он постоянно будет под стражей. Только Мадара не сделал и этого. После того, как его поставили на ноги у ворот (чтобы Мадара мог присесть и поприветствовать двух нетерпеливых малышей — его дочерей?), Тобираму решительно повели в сердце селения Учиха и к самому изысканному зданию в его центре.

Дом главы клана. Ну, так он определенно будет чрезвычайно доступен Мадаре, если так случится, что Изуна умрет у Сенджу: может, в этом и был смысл. Однако был также вопрос маленьких девочек, которых теперь нес Мадара, и трех детей постарше, которые поторопились появиться в коридоре, когда Мадара объявил о своем прибытии из гэнкана.

Аккуратно надев тапочки для гостей, Тобирама оценил, что старшей девочке могло быть тринадцать, той, что помладше, десять или одиннадцать, а мальчику максимум восемь. Старшая девочка носила хлопковое кимоно с принтом, но двое младших были в обычной индиговой одежде, такой, какую носили воины клана Учиха, в комплекте со светлыми бинтами-обмотками на руках и ногах.

— Мадара-нии! — старшая девочка обняла своего главу клана, а затем отступила назад, чтобы с любопытством уставиться на Тобираму. — Это Сенджу-сан?

— Почему он здесь, Мадара-нии? — настороженно спросил мальчик, закрывая собой другую девочку, стоя в защитной позе.

— Вот почему мой футон теперь в комнате Изуны-нии, Мадара-нии? — спросила младшая девочка, ее глаза были бесстрашными и блестели. Они могли быть сестрами и братьями или просто дальними родственниками: все Учихи были больше похожи друг на друга, чем Сенджу, так как были кланом, в котором была важна кровь и браки намного чаще заключались друг с другом, а не с другими кланами. Даже их чакра была похожа, она у всех несла характерное ощущение огня, перьев и чего-то сложного и смутно ароматного, почти как благовония — требовалось много практики, чтобы отличить одного от другого только по чакре, и на поле боя Тобирама честно полагался больше на их разную концентрацию, чтобы это делать. Мадара в особенности был очень специфичным.

— Да, Бентен-чан. И новые печати на сёдзи тоже поэтому, — спокойно сказал Мадара, передавая двух малышек Ките, затем вышел из гэнкана и по очереди взъерошил волосы всем трем старшим детям. — Мидори, Минаката, что вас сюда привело?

— Мы с Накой почистили твой плащ, Мадара-нии, — старшая девочка (Мидори, судя по всему) похлопала ресницами на своего главу клана. План Мадары по обмену заложниками был явно известен Учихам заранее.

— Окаа-сан послала меня с сообщением, Мадара-нии, — со всей серьезностью сказал мальчик (Минаката).

— И что это за сообщение? — спросил Мадара, вытянув руку, схватив рукав Тобирамы и потянув его дальше в здание. Минаката шел рядом с ними, пока они направлялись в большую и хорошо обставленную центральную приемную, оставив девочек позади в прихожей с Китой.

— Окаа-сан говорит, что ты можешь рисковать собственной жизнью и жизнью своего брата, но если в результате твоей глупости что-то случится со мной, Ясой-чан или Широ-чан, она убьет тебя с улыбкой на лице и сделает Хикаку-нии главой Внешней Стражи, — радостно сказал Минаката. Тобирама тревожно дернулся от этих слов, откровенно нарушающих субординацию, но Мадара был скорее смирившимся, чем каким-то еще.

— Оба-сан это сделает, — пробормотал он, на секунду со вздохом закатив глаза к потолку. — Кита-сан все уладила с Сенджу-саном, Минаката-кун, — добавил он нормальным тоном, прямо смотря в глаза мальчику. — Он никуда не пойдет и ничего не сделает без ее согласия.

— Окаа-сан говорит, что Таджима-сама обручил с тобой Киту-нее, потому что у нее холодная голова, которая тебе отчаянно нужна, — невинно заметил Минаката. — Это правда?

Тобирама попытался притвориться, что не слышал ничего из этого.

Мадара фыркнул, явно позабавленный и ни капли не обиженный:

— Иди домой и скажи своей окаа-сан оставить дипломатические вопросы мне и твоей Ките-нее и заниматься своими делами.

— Да, Мадара-сама! — прощебетал мальчик, поклонился и пронесся мимо них. — Пока, Кита-нее!

— До свидания, Минаката-кун!

— Покойный муж моей тети был одним из самых доверенных людей моего отца, — добавил Мадара, взглянув на Тобираму, — и одним из моих, пока куноичи, которой ты отдал свои доспехи, не убила его в прошлом году.

А. Тобирама подумал, что смутно помнит мужчину, о котором шла речь: он в основном сражался с Изуной, но он редко сталкивался с несколькими другими членами элиты Учиха. Коротко.

— Тото? Кто это?

Тобирама посмотрел вниз на малышку, дергающую левую штанину Мадары чуть выше колена. Лохматая девочка уставилась на него в ответ, абсолютно бесстрашная.

— Это Тобирама-сан, Тошико. Он будет нашим гостем следующие несколько недель, — Мадара свирепо посмотрел на него, подначивая его не согласиться, но Тобирама не видел нужды расстраивать маленького ребенка реальностями войны.

— Бира-джии-сан? — спросила Тошико.

— Тобирама-сан младше меня, Тошико, — протянул Мадара, и его глаза светились весельем. Однако Тобирама почувствовал некоторое утешение в знакомом заблуждении: у Сенджу определенно был больший диапазон расцветок, чем у Учих, чьи волосы были всех оттенков темно-коричневого и черного, но среди Сенджу определенно не было никого другого с такими же светлыми волосами цвета слоновой кости.

— Но у него старые волосы!

— У него волосы Хатаке, горошинка, — сказала Кита, заходя в комнату с другой девочкой на руках. — Мать Тобирамы-сана была Хатаке, и у всех Хатаке светлые волосы.

— О, — Тошико обдумала это. — Прости, Бира-оджи. Я Тоши, рада познакомиться!

— А я Азами, — прощебетала другая малышка, ерзая, пока Кита не поставила ее на пол, и она подбежала к нему, чтобы рассмотреть его поближе. Ее волосы были менее лохматыми и скорее откровенно остроконечными. — У тебя странная рубашка.

Тобирама действительно заметил, что манера одеваться Учих была совсем не похожа на манеру одеваться Сенджу. Обе малышки носили рубашки в стиле кимоно и свободные штаны, как все шиноби клана Учиха носили на поле боя под бинтами-обмотками, доспехами и плащами. Единственным исключением был радостный цветочный принт вместо простого индиго, как у старших детей. Маленькие дети Сенджу обычно носили полосатые хакама и водолазки под хаори, включая девочек.

— Она не странная, Азами, она просто не похожа на учиховскую рубашку, — твердо сказал Мадара. — Как гонцы Абураме тоже были одеты по-другому.

Азами обдумала это, посасывая свои пальцы.

— Ты одет как Хатаке, Бира-оджи? — невинно спросила Тошико. Тобирама обдумал то, что знал о клане своей матери: они действительно одевались довольно похоже на Сенджу в плане стиля, хоть и в другие клановые цвета и с более теплыми слоями, чтобы учесть разницу в климате.

— Да.

Меховой воротник, который он носил, был определенно более привычным аксессуаром для Хатаке. Он принадлежал его матери, в конце концов.

Тошико серьезно кивнула:

— Хочешь пойти посмотреть сад, Бира-оджи?

Тобирама замялся, взглянув на Мадару. Он действительно наслаждался компанией детей, и ему никогда бы даже не пришло в голову навредить ни одной из этих малышек, но было крайне маловероятно, что кто-то из Учих поверит ему на слово. Также, после того как его отконвоировали сюда с запечатанной чакрой, ему было немного холодно, несмотря на то, что весенняя погода была как обычно теплой.

— У Тобирамы-сана нет плаща, Тоши-чан, — легко сказала Кита, — так что он не может выйти в сад.

— Он не может взять на время запасной плащ тото? — спросила Азами, переведя взгляд с Тобирамы на своих родителей, как будто пытаясь понять контекст, закладываемый в этот иначе безобидный разговоре.

— Ты не думаешь, что он заслуживает собственный плащ, Азами-чан? — с улыбкой поинтересовалась Кита.

— Ты собираешься сделать Бира-оджи плащ, кака? — спросила Тошико, ее глаза были распахнуты, и она подпрыгивала на носочках.

Тобирама был уверен, что упускал минимум половину этого разговора. Было что-то значимое в обладании плащом?

— Жена, — предупреждающе сказал Мадара, но в его тоне не было настоящей резкости.

— Ему нужен плащ, муж, — повторила Кита, и в ее чакре слегка пузырилось озорство.

— Бире-оджи нужен плащ, тото! Он замерзнет на улице! — твердо согласилась Азами.

Мадара на секунду закрыл лицо рукой и пробормотал что-то неразборчивое и смутно горестное о том, что женщины доведут его до могилы. Это была шокирующе человечная сторона мужчины, которого Тобирама раньше видел только тогда, когда он прикладывал все усилия, чтобы уничтожить Хашираму и любых других Сенджу, которые попадались ему на пути, абсолютно уверенный в своей мощи и ужасающе проницательный в том, что касалось слабых мест других.

— Ладно, твоя каа-сан может сделать Тобираме-сану плащ, и когда он у него будет, вы можете показать ему сад. Но вы не должны жаловаться, если это займет у каа-сан много времени, — он сложил руки, строго посмотрев в глаза каждой девочке по очереди. — У вашей каа-сан много дел, и для создание плаща требуется время.

— Да, тото, — серьезно хором сказали малышки, сделав два маленьких поклона.

— Хорошие девочки. У вас с собой ваши бенто?

— Они у Наки-нее, тото!

— Ну, тогда вам лучше пойти и забрать их, если вы хотите поесть обед с нами, не так ли?

— Да, тото!

Девочки рванули из комнаты — из гэнкана послышалось шуршание, пока они надевали сандалии, прежде чем выскочить за дверь.

— Я серьезно насчет плаща, Тобирама-сан, — спокойно сказала Кита. — Ты действительно замерзнешь без него, особенно с этой печатью. Я принесу зимнее кимоно, которое ты пока что сможешь носить поверх повседневной одежды.

Она прошла сквозь комнату.

— Чье кимоно ты украдешь, жена? — иронично спросил Мадара.

— Твоего отца, муж, — ответила она, улыбнувшись через плечо, прежде чем открыть одну из сёдзи и покинуть комнату.

Тобирама почувствовал себя некомфортно, как будто он вторгался в личный момент. Проводить время с его братом и Мито было совсем не похоже на это.

— Ты будешь спать здесь, — сказал Мадара, пересекая комнату и открывая другую сёдзи. — Кита запечатала ее, чтобы никто не смог открыть двери, пока ты внутри, и эти печати будут затуманивать твои способности сенсора.

Было облегчением иметь комнату, которая запиралась изнутри, а не клетку, которая запиралась бы снаружи. Однако…

— Почему ты так целеустремлен ограничить мои способности сенсора, Мадара? — спросил Тобирама, зайдя в комнату и повернувшись лицом к главе клана Учиха. Из-за невозможности чувствовать то, что происходит вокруг него, ему было сложно успокоиться, и он привык иметь возможность видеть сверх того, что предлагало зрение, и потерять это было некомфортно. Он уже был дерганным от такого кардинального сокращения его радиуса сенсорства (то, что маскирующие печати селения Учих были не менее непроницаемыми на близком расстоянии, не помогало), и перспектива больших ограничений нервировала.

Мадара поднял одну бровь.

— Прости меня за желание уединения с моей женой в моем собственном доме, Сенджу, — сухо сказал он.

Тобирама почувствовал, как его лицо покраснело от намека: это не было чем-то, о чем он всерьез задумывался до этого момента. Через ощущение чакры люди виделись яркими и бесполыми пятнами, и он никогда серьезно не обдумывал, что может означать близость между ними.

Чертов Мадара! Теперь это будет его преследовать!

Кита пришла вовремя, чтобы отвлечь от неловкости, передав Тобираме ржаво-коричневое подбитое кимоно с более темным коричневым шестиугольном узором черепаховых панцирей.

— Вот. Приходи на кухню, как только переоденешься: я собираюсь делать чай.

Мадара последовал за своей женой к выходу из комнаты, плотно закрыв за собой сёдзи — Тобирама почувствовал, как заработали блокирующие печати. Прижав свернутое кимоно к груди, он повернулся, чтобы полноценно осмотреть комнату: она была хорошего размера, с элегантными и продуманно повешенными картинами и резьбой на стенах и на фусума, отделяющих ее от комнат по обеим сторонам, а также на сёдзи, ведущих в центральную комнату и на энгаву с противоположной стороны. На потолке было больше изысканных резных панелей, татами на полу были ухоженными, и единственный достаточно хороший футон был свернут в одном из углов комнаты. Здесь также была простая вешалка для одежды, умывальник и полотенце, пустая книжная полка (что намекало на то, что книги были где-то в другом месте, где он мог их, возможно, взять на время?) и довольно видавший виды низкий стол у одной стены.

Тобирама привык к стульям, столам и высокой кровати с полноценным матрасом, но Учихи явно жили более традиционно. Это была красивая комната и намного более хорошая, чем то, что он ожидал. Он задрожал: ему правда было холодно без его чакры. Довести себя до болезни было бы глупо, так что он снял воротник и расправил кимоно, надев его поверх рубашки и штанов и осторожно поправив его, прежде чем плотно завязать предоставленным поясом. Он давно не носил кимоно: Сенджу обычно не заморачивались, кроме как для гражданских фестивалей или когда шпионили на миссиях, но если это принадлежало Таджиме, тогда Учихи явно считали кимоно повседневной одеждой, когда не находились на поле боя.

Скорее всего, ему придется взять в долг более традиционные вещи, пока он будет здесь: он не мог носить одну и ту же рубашку и штаны три недели подряд. Его чувство собственного достоинства и обоняние этого не позволят. Весь клан его матери был следопытами и охотниками в той же мере, в какой и воинами, и хоть он отслеживал людей преимущественно по их чакре, это не было единственным способом, который он использовал. Не то чтобы он много об этом рассказывал: с кем он будет это обсуждать? Его брат определенно не разделял с ним его нюх и слух. Тобирама был вынужден учиться у призывов его матери — снежных барсов.

Он надеялся, что Хаширама будет достаточно ответственным в вопросе документов даже без него, стоящего рядом, чтобы напоминать брату, что надо сделать бумажную работу. И что Мито не будет против взять на себя написание некоторых более дипломатических писем. Если бы он знал, что именно это было планом Мадары, он бы смог все организовать, чтобы должным образом учесть его отсутствие, но это оказалось полным сюрпризом, и то, его брат немедленно ухватился за эту возможность, означало, что у него даже не было шанса назвать Токе имена людей, наиболее квалифицированных для занятия делами, за которые он был в ответе. Что-то, что надо будет уточнить позже, определенно.

С раной Изуны, о которой надо было суетиться, и Мито и Токой, которые за всем присмотрят, Хаширама не должен суметь сделать что-то слишком безответственно глупое в следующие три недели…

* * *

Мадара обхватил чашку двумя руками и задышал. Изуна все еще был жив, его чакра пульсировала, как сердцебиение, в печати на плече Мадары. Хаширама согласился на обмен заложниками и пообещал присмотреть за его младшим братом, так что было очень вероятно, что он получит Изуну обратно к концу трех недель. Его младший брат не умрет.

Конечно, ему придется иметь дело с тем, что Тобирама Сенджу будет жить в его доме большую часть месяца, но он сможет это сделать. Он сделает что угодно для Изуны.

Однако Мадара не верил, что Хаширама сделает что угодно для своего младшего брата, не после того, что он сегодня видел и слышал. Или, скорее, чего он не видел и не слышал. Хаширама не попросил Мадару позаботиться о его младшем брате или предоставить ему способ отслеживать здоровье Тобирамы. Он даже не попросил Тобираму согласиться, просто согласился от его имени, а потом безмолвно пригрозил ему, когда Тобирама запротестовал.

Мадара был не впечатлен. Он изначально подружился с Хаширамой, потому что они оба хотели мира для их младших братьев. Когда его друг забыл, для кого была их мечта о мире? Хаширама все еще цеплялся за детские обиды, что Буцума уделял Тобираме большую часть внимания, когда они были младше?

Его жена спокойно наблюдала за ним поверх собственной чашки, чуть более маленькой копии его. Супружеские чашки, которые он купил ей почти жизнь назад и из которых они с тех пор постоянно пили чай.

— Тебе обязательно делать ему плащ, Кита?

Она кивнула.

— Все с обучением шиноби бессознательно немного используют свою чакру, чтобы регулировать температуру тела, Мадара, даже если у них и не огненная чакра. Без плаща он замерзнет, и тогда нам придется ухаживать за больным Сенджу.

Это не прельщало.

— Ты собираешься одолжить ему еще одежду ото-сама, не так ли.

Это не было вопросом. Мадара мог даже увидеть практичность в этом, несмотря на то, что Сенджу был довольно более крепко сложен, чем его отец, и к тому же был немного выше. Не то чтобы у Тобирамы было что-то другое, что можно было носить: прежде чем покинуть свой дом этим утром, он не знал, что его обменяют в другой клан на три недели, в отличие от Изуны, у которого было несколько смен одежды в зонтичной сумке, спрятанной между складками одеяла, в которое он был завернут.

— Это наименее спорный вариант, — мягко заметила его жена.

— Однако я не уверен, что поставить герб Сенджу на спину плаща, который он будет носить по селению, это хороший план, — ответил Мадара, не пытаясь оспаривать ее аргумент. — Учитывая то, скольких мы потеряли, это может быть слегка слишком вызывающе.

— Я могу отпечатать его на подкладке, — ответила Кита, — а внешнюю сторону оставить пустой. Или поставить туда какой-нибудь другой символ, может, его имя? Или мон клана Хатаке, чтобы он мог чтить обоих своих родителей и просто вывернуть плащ наизнанку, когда вернется к Сенджу.

— Я бы предпочел самый простой плащ или с минимальным количеством узором, просто с моном Сенджу внутри, — сказал Тобирама, заходя в комнату в зимнем кимоно отца Мадары поверх его обычной одежды, которая немного отличалась от того, к чему привык Мадара, так как Сенджу не носил свои бронированные поножи — его штанины были свободны вокруг его лодыжек чуть ниже подола кимоно.

— Ты не чтишь свое наследие Хатаке? — мягко спросила Кита.

— Моя мать умерла, когда мне было семь, и вскоре после этого Хатаке разорвали альянс с Сенджу, — ровным тоном ответил Тобирама. — Я не встречал и не был представлен ни одному родственнику Хатаке, так что я бы не знал, где начать.

— Тогда приношу свои извинения.

Кита поставила одну из гостевых чайных чашек и наполнила ее — Тобирама осторожно опустился на татами у ирори подальше от его хозяев Учих, но все же принял предложенный чай.

Мадара решил, что это хороший момент, чтобы прояснить несколько базовых моментов.

— Тоши и Азами обе спят здесь, в главном доме клана, как и Бентен. Они все каждый день будут входить и выходить из здания и сада, как и разные другие дети Учихи в зависимости от дня и того, чем в это время занимаются их родители или опекуны. Они могут проявлять к тебе любопытство, но многие другие старшие дети будут также злиться, так что ты можешь предпочесть остаться в своей комнате, — Сенджу осиротили множество детей клана Учиха, и Тобирама довольно сильно в этом поучаствовал, как косвенно, через стратегические решения Сенджу, так и лично. — В моем кабинете есть книги и свитки для чтения на досуге, которые ты можешь взять на время, и можно найти бумагу и чернила, если тебе захочется писать или рисовать. Ты не можешь покинуть клановое селение, но при условии, что в следующие дни не будет слишком больших возмущений по поводу твоего присутствия, я дам тебе свободу ходить, где хочешь, — он остановился. Что еще… — Я организую сопровождение, чтобы никто не подумал, что им сойдет с рук нападение на тебя.

Скорее всего, одного из детей: он заметил колыхание теплоты в чакре Тобирамы, когда девочки обратились к нему, и никто в клане не нападет на ребенка.

Тобирама вежливо наклонил голову.

— У меня нет жалоб на мое размещение, — пробормотал он. Может, он собирался сказать что-то еще, но в этот момент вернулись девочки, сжимающие свои коробочки бенто в руках, и Кита достала еду, которую она приготовила. Тобирама замялся принять еду, но то, что все подавалось из общих блюд, и то, что Азами разрешили облизать ложку, очевидно успокоило его паранойю.

Мадара был немного оскорблен, что Сенджу думал, что они так воспользуются ядом. Он был заложником за здоровье Изуны! Да, возможно, он не был самым любезным хозяином, но сейчас Тобирама был гостем, и с гостями надо обращаться вежливо.

Однако он ничего об этом не сказал: девочки были в том возрасте, когда они повторяли все, и он хотел еще чуть подольше оградить их, оставив уродство этого мира за стенами кланового селения.

* * *

То, что было три недели перемирия, означало, что ее муж был абсурдно занят, так как внезапно было идеальное время, чтобы организовывать поставки товаров (частично благодаря тому, что, так как Тобирама был в селении клана Учиха, у Сенджу будет намного больше проблем с их отслеживанием), и поставки товаров теперь были ответственностью главы Внешней Стражи. Следовательно, Мадара встречался с ремесленниками клана и отрядами Внешней Стражи, обсуждая рынки и цены и читая письма разных заинтересованных сторон, так что Кита находила себе дела в другом месте. Она сняла мерки с Тобирамы для его плаща и убедилась, что у него был ряд подходящей одежды, из которой он мог что-то себе выбрать, навестила Наку, чтобы проверить, что она могла использовать старые краски мамы, заплатила, чтобы ей нарезали листы для копий, потратила время, чтобы заглянуть ко всем своим сестрам и братьям (у которых, в целом, все было хорошо, хотя Текари, у которого был тяжелый день, поплакал у нее на плече), и походила по магазинам, чтобы взять материалы, которые понадобятся ей для запланированного плаща.

Материалы, за которые она заплатила из средств главы Внешней Стражи, так как, технически, это были дипломатические траты, а не что-то, что делалось для конкретного члена клана. Она также обдумала возможность отправить письмо Сенджу, чтобы они могли передать часть одежды Тобирамы: у нее было впечатление, что он не был привычен к стилю Учих, и больше собственной одежды наверняка поможет ему чувствовать себя больше как гость и меньше как узник.

Она расскажет об этой идее своему мужу за обедом.

Несколько дней спустя Кита отпечатала нужный узор на ткани и приступила к нарезке и сборке всех частей для простегивания. Она покрасила подкладку плаща в тот же простой умеренный синий цвет, какими были доспехи Тобирамы, мон Сенджу был нарисован большим и черным ниже шеи поверх центрального шва, а снаружи был обычный учиховский индиго с белым принтом узора пены по всей поверхности. Ее план был в том, чтобы простегать внешний слой вместе с узором, укрепляя изгибы, и подкладкой с простым геометрическим узором из ромбов, который восходил к стандартному чешуйчатому доспеху. У плаща также не будет высокого учиховского воротника, чтобы Тобирама мог носить вместо этого свой меховой.

Пока что Тобирама, кажется, был счастлив проводить дни в своей комнате, беря книги и свитки для чтения, хотя этим утром он попросил письменные принадлежности. Кита предоставила ему достаточно бумаги, но заставила его поклясться на жизнях детей его клана, что он не будет рисовать печати, прежде чем она дала ему кисть и чернила. Он совсем не был обижен ее настойчивостью: судя по всему, он посчитал такую предосторожность как логичной, так и абсолютно обоснованной.

Она еще не спросила его, что он писал. Возможно, письмо своей семье: в одежде, которую Хидзири вчера принес с границы, было короткое письмо. Как и ожидалось, Тобирама выглядел намного более комфортно в своих штанах и светло-голубом косодэ, хотя под ним он также носил плотную зимнюю водолазку.

Кита колебалась, вышивать ли печати на подкладке плаща. С одной стороны, она так привыкла делать это, что не делать это чувствовалось неправильно. С другой стороны, Тобирама наверняка не захочет, чтобы незнакомый мастер печатей прятала вещи в его одежде. Она постучала иглой для вышивания по колену, смотря невидящим взглядом в сторону сада. Решения, решения…

Она скорее почувствовала, чем увидела, как Тобирама вышел на энгаву и прошел у стены здания, сев на почтительном расстоянии от нее.

— Тобирама-сан?

— Да, Кита-сан? — он повернулся, чтобы посмотреть ей в глаза.

— Ты бы хотел, чтобы на подкладке твоего плаща были вышиты печати?

Она не узнает, пока не спросит.

Вся его поза переменилась с нейтральной на глубоко любопытную.

— Ты можешь вышивать печати? Как ты вышиваешь печати? Какие… — он прервал себя. — Мои извинения, Кита-сан, я не хотел лезть не в свое дело.

Кита улыбнулась:

— Тобирама-сан, возможно, когда между нашими кланами будет полноценный мирный договор, ты сможешь снова нас навестить, и мы сможем провести подробный разговор о техниках печатей.

— Я бы очень этого хотел, — признал он, и в его чакре на мгновение промелькнула тоска. Она сделала мысленную заметку: было вероятно, что единственным другим человеком, с которым он говорил о печатях, была Мито-сан, при условии, если женщина этого хотела, и, возможно, его учитель, если он еще был жив.

Предполагая, конечно, что у него был учитель. У нее определенно не было.

— А пока, мои печати позволяют мне укреплять нити плаща, снижая ежедневное изнашивание, а также предотвращают плесень и грибок, — она не предложила никакие печати для ловкости и спокойствия: он уже был кошмаром на поле боя и не нуждался в них. — У меня также есть печати, предотвращающие возгорание, но я подозреваю, что они не понадобятся тебе на манжетах рукавов.

— У меня водяная природа, так что нет, — сухо согласился Тобирама, всего лишь чуть-чуть улыбаясь на ее словесное предложение мира. — Однако другие печати звучат очень практично. Я так понимаю, эти же печати вышиты на плащах Мадары-сана и Изуны-сана?

— Как и у других, — легким тоном согласилась Кита. — Я мало что еще могу сделать, чтобы они были в безопасности, так как я сама не воин.

Тобирама позволил разговору завершиться на этом месте, так что Кита взяла иголку и нитку и начала вышивать стерилизующие печати на холщовых панелях там, где будут под мышки и поясница, потом вокруг запястий и у подола, где часто появлялись пятна. Она знала, что Тобирама пристально за ней наблюдал, но она была уверена, что он не разглядит ключ к вышитым печатям без объяснения ментального аспекта (он несомненно уже заметил чакру, влитую в нить), так что она отрезала новую нить и перешла на укрепляющие печати. Их надо было вышивать с регулярными интервалами на каждой панели, для формирования некой сети по всему плащу, так что на них надо было потратить больше времени.

Хотя, конечно, не настолько ужасно долго, насколько все это. Как только она с ними закончит, она сможет вставить подкладку и тут и там стратегически простегать слои друг с другом, чтобы они оставались на месте, пока она будет собирать плащ и делать некоторые швы. Пришивание рукавов лучше оставить на последнюю очередь.

— Ты делаешь много плащей?

Кита взглянула на Тобираму с грустной улыбкой.

— Я совсем не высокопоставленная в клане Учиха по рождению, Тобирама-сан, — призналась она. — Делать клановые плащи — это семейное ремесло. Однако когда мне было двенадцать, Таджима-сама поймал меня за тем, что я вышивала печати на одежде его племянника, и без промедления обручил меня с Мадарой-саном.

— Ясно, — ему наверняка действительно было ясно. — Вы выглядите очень счастливыми вместе.

— Мы счастливы, но то, что у нас есть, мы построили сами.

У Таджимы-сама не было никакого права считать это своей заслугой, несмотря на то, что они с Мадарой наверняка никогда бы не обменялись чем-то большим, чем вежливые обсуждения плащей, если бы не его вмешательство. Ну, если бы она не решила быть смелой и инициативной, но все обернулось другим образом, так что она никогда не узнает.

Разговор снова замер, но тишина не была неуютной. Кита закончила половину швов и снова взялась за изогнутую иглу для сашико: теперь было время для нудной части. Ну, может быть, не настолько нудной: ей надо было сделать лишь столько, чтобы слои не сдвигались, и с новыми рулонами почти войлочной хлопковой подкладки, для которой клан нашел поставщика, не требовалось столько же стежков, чтобы все оставалось на месте.

С капелькой удачи она закончит этот плащ завтра.

* * *

Тобирама все еще точно не знал, что он чувствовал от того, что Кита-сан делала ему плащ. С одной стороны, она явно была искусна в этом, и ее тихое объяснение ее жизни ясно дало понять, что она гордится своими умениями, но с другой стороны, она была женой главы клана Учиха. Безусловно, у нее были более важные вещи, на которые она могла потратить время? Разве она не могла делегировать эту работу? Было очевидно, что она не делала плащи для всего клана, так что, должно быть, были другие с необходимыми умениями, и скорость, с которой она собрала одежду, предполагала, что такое дело не будет сложностью даже для неопытной ремесленницы или ремесленника. Даже учитывая печати.

Но она сделала ему плащ настолько же хороший, насколько носили и другие члены ее клана (хоть явно и без того большого количества печатей, скрытых в подкладке), и поставила символ клана Сенджу на спине выше лопаток на внутренней стороне. Плащ был даже полностью двусторонним, так что он мог носить его наизнанку, если бы захотел. Не то чтобы он будет делать это здесь, но это оставалось доступным для него вариантом. Она даже отказалась от стандартного высокого учиховского воротника, чтобы он мог вместо этого прикрепить свой меховой.

Тобирама не был уверен в надлежащем протоколе для благодарности жены главы клана, который держал его в заложниках, за то, что она лично сделала для него предмет одежды. Он смутно чувствовал себя в долгу, как будто ему следовало предложить ей что-то в знак признательности за ее время и внимание. Он также недостаточно знал о плащах или о ее других обязанностях, чтобы суметь точно оценить, что будет достаточно равноценным обменом, так что ему сначала надо было узнать мнение незаинтересованной стороны. Возможно, даже несколько мнений: будет чрезвычайно контрпродуктивно ее обидеть.

Обладание плащом привело к значительному изменению в рутине: за завтраком его осадили дочери-близняшки Мадары, настаивающие на том, чтобы показать ему сад, что каким-то образом привело к тому, что ему дали достаточно большое бенто для него самого, для них обоих, а также для одиннадцатилетней Бентен.

— Помните, Тобирама-сан наш гость, так что не убегайте и не оставляйте его одного, — твердо сказала Кита Тошико и Азами, пока он пытался встретиться взглядом с Мадарой, чтобы узнать, чего, черт возьми, тот пытался этим добиться. Мадара старательно избегал поднимать глаза от своего чая — Тобираме явно придется самому в этом разбираться. — Бентен присоединиться к вам к обеду после ее урока с нагинатой и возьмет на себя обязанность показать ему округу, пока у вас будет сончас.

— Да, кака, — серьезно хором сказали обе маленькие девочки, прежде чем схватить свободную руку Тобирамы и край его плаща и попытаться тащить его к гэнкану.

Тобирама позволил им. Он любил детей, и у него был племянник такого же возраста, как малышки Мадары и Киты (кстати о Тсунаме, он надеялся, что кто-то объяснил его отсутствие мальчику в положительном ключе), так что он не был против им потворствовать. То, что они хотели показать ему сад и, возможно, другие части селения Учих, будет приятной сменой обстановки после сидения внутри и чтения в разной степени ошибочных философских текстов. Ему было интересно, кто их купил: один из них был таким раздражающим, что он потратил полдня за написанием опровержений абсолютно каждого пункта. Свое письмо домой он оставил коротким: он попытался написать письмо с упоминаниями, кому надо поручить какие обязанности в его отсутствие, но было очевидно, что Учихи прочитают любое письмо, прежде чем его отправить, и он не хотел лично ставить под угрозу никого из своих соклановцев, информируя все еще конкурирующий клан об их позиции в иерархии Сенджу.

Надев сандалии, он взял каждую девочку за руку (к счастью, ручки коробочки бенто были достаточно широкими, чтобы удобно лежать у него на ладони, оставляя несколько пальцев свободными) и позволил им вывести его в сад.

Час спустя Тобирама был торжественно представлен каждому дереву, цветку и кусту в саду в произвольном порядке, и они закончили у пруда кои. Тошико быстро сбегала на кухню за миской с едой для рыб, чтобы она могла накормить их, пока Азами указывала ему на отдельных кои и называла их имена:

— Это Кохаку-сан и Кохаку-чан, а это Кохику-сан, а вот Танчо-сан, и Шова-сан, и Шовамару-сан, и Асаги-чан! Вон там Чагой-чан и Мадара-чиби, и Гин-сан, и Огон-чан, и Очиба-чан! О, а вот там прячется и Бекко-сан!

Имена было легко запомнить: они все соответствовали их расцветке.

— Они очень красивые, — тепло сказал Тобирама. Он был в курсе, что несколько Учих поблизости наблюдали за ним из-за низкой садовой стены — он был бы сильнее обеспокоен, если бы они не наблюдали, учитывая то, что он был из конкурирующего клана и на расстоянии вытянутой руки от детей их главы.

— У тебя есть пруд с кои, Бира-оджи?

— Лично у меня нет, но он есть у моей сестры.

В пруду главного дома клана Сенджу не было кои десять лет из-за набегов диких животных, пока Мито не взяла на себя заботу о садах и не решила проблему с печатями. Ему стало интересно, пользовались ли Учихи таким же способом, чтобы обеспечить то, чтобы лисы, журавли, тигры и кабаны оставляли рыбу в покое.

Никто их пока не прервал, что несло интересный подтекст. Он знал, что печать на его спине блокировала ему доступ к чакре, и явно было что-то, чтобы не дать ему покинуть селение Учиха, но в этой печати легко могли быть дополнительные условия для других вещей. Не то чтобы Тобирама был склонен выходить за рамки, чтобы самому узнать, какими они были — однако доверие, оказываемое печатям Киты, было довольно говорящим. Оно говорило, что клан в целом был знаком с работой Киты и ее эффективностью, так что люди доверяли ей даже без того, чтобы самим увидеть конкретную печать в действии.

— У ее кои симпатичные цвета?

— Очень симпатичные, но я не думаю, что у нее есть такие же, как Асаги-чан.

Тобирама не был уверен, что его клан доверял бы его работе до такой степени. Но опять, большинство его печатей были предназначены для его собственного использования на поле боя, пока Кита, кажется, пошла в противоположном направлении и изобрела печати для использования в более домашних и универсальных контекстах. Ее вышитые печати определенно не были похожи ни на что, что он когда-либо видел раньше — даже Узумаки не работали в таком ключе. Иногда Мито упоминала некоторые из более малоизвестных стилей печатей Узумаки, но если даже они работали с одеждой, их печати все равно были нарисованными, а не сделанными стежками.

— Теперь, когда ты увидел сад, мы можем показать тебе все на улице! — радостно сказала Тошико.

— Может, вам стоит сначала отнести миску в дом? — предложил Тобирама.

Азами снова подпрыгнула на носочках, и Тошико быстро отнесла миску обратно на энгаву.

— Идем, и ты посмотришь на все, Бира-оджи!

Тобирама поймал ее руку и позволил вывести себя из ворот сада, протянув другую руку Тошико, как только она их догнала.

— Тогда веди вперед, Азами-чан.

Тобирама точно не знал, кто был наблюдателем, которого пообещал Мадара, или где был этот человек, но прямо сейчас за ними присматривали несколько Учих, и множество других появлялись и исчезали из его поля зрения (он уже определил, что маскирующие печати были на зданиях селения, так что он не мог почувствовать никого внутри и даже на энгаве), так что он был уверен, что этот человек или люди были здесь. Он не чувствовал никакой открытой враждебности в чакре тех, кого мог чувствовать, но это не было настолько явным показателем, насколько могло казаться.

— Вот дом Хикаку-оджи и Ёри-оба! У Ёри-оба малыш! А вот дом баа-сан! — оба дома были очень хорошими, так что владельцы, должно быть, были высокопоставленными в клане Учиха. — Это дом Усу-чан, это Икеды-куна, а это Кагуцучи-нии!

Девочки указывали не на все дома, так что Тобирама предположил, что их жители не были интересны малышкам или, возможно, просто не были знакомы.

Все дома были в намного более традиционном самурайском стиле, хотя за центральной улицей вокруг главного дома клана Учиха эти здания сменялись широкими одноэтажными фермерскими домами, складами, двухэтажными зданиями городского стиля с местом под мастерскую на первом этаже и со спальнями на втором, и мелкими скоплениями зданий, окруженных огородами и редкими садами или полями. Чем дальше его утаскивали от главного дома клана (и чем западнее, к краю селения, наиболее далекому от Сенджу), тем более крупными становились фермерские дома и склады и тем больше было открытого места между полями.

— А вот тут живет Суи-чан, а вот дом И-нее!

Тут также было намного больше детей. Тобирама честно был удивлен: он не осознавал, что клан Учиха настолько большой. Здесь находились несколько амбаров, которые были не больше чем крышами, поддерживаемыми столбами, поверх деревянного пола, и один из них использовался как учебное пространство: подросток с искусственной стопой учил группу из пятнадцати детей, едва научившихся хорошо ходить, растяжкам, дополняя движения бессмысленной песенкой, пока они прикасались к полу между ногами, поднимали руки над головой, наклонялись в одну сторону, в другую, а потом назад, и их крохотные сигнатуры чакры были яркими и стабильными.

— … а вот тут баа-чан работает большую часть дней с Шируши-оба!

Поле, прилегающее к импровизированному додзё, было полным шелковиц, женщин различного возраста и девочек-подростков, наполняющих корзины листьями и несущих их в ближайшие склады — Тобирама предположил (частично из-за фонового бормотания, слышного даже за детским хором), что они кормят шелкопрядов клана Учиха. Было даже несколько пожилых женщин, прядущих шелк под укрытием широких крыш складов.

Он не видел много мужчин: они все ушли на миссии? Он знал, что Мадара был занят, организуя множество миссий в свете текущего перемирия, и он ожидал, что Сенджу делали то же самое, хоть одобрять их обычно и было его обязанностью.

Было больше детей (в основном старших мальчиков), бегающих под деревьями между полями, и в одном саду сбоку он мог видеть несколько девочек еще не подростков, ловящих младенцев и малышей в низкой весенней траве, присматривая за ними, чтобы они не путались под ногами у своих родителей, несомненно.

И все же, это почти полное отсутствие взрослых немного сбивало с толку. Оба человека, пропалывающие поле справа от него, были мальчиками-подростками, низкая фигурка, опрокидывающая ведро за ограду под звуки визга свиней, была одета в кимоно, так что, скорее всего, была девочкой, и единственный взрослый мужчина, которого он мог видеть, стоял на пустынном поле с восемью подростками, находящимися к нему лицом в двух рядах в шахматном порядке, и их плащи, обмотки на ногах и позы давали ясно понять, что они проходили какого-то рода боевую подготовку. Возможно, используя гендзюцу? Это не принесет большой пользы для накопления мышечной памяти, но иллюзии можно очень эффективно переделать для демонстрации боевых построений и передачи другой необходимой информации. Например, обучение человека устанавливать ловушки в гендзюцу сработает, и будет преимущество, что они будут практиковаться без использования материалов или фактического причинения вреда себе или кому-то другому.

Тобираме надо будет позже сказать об этом Токе. Она никогда не была хорошим учителем, но она была лучшей в клане в гендзюцу, и множество людей обучались лучше, когда смотрели и делали, что не всегда было практично организовывать в реальной жизни. Особенно с проволокой: каждый специалист по ловушкам Сенджу обожал проволоку Учих и желал с ней расставаться не больше, чем дракон хотел расстаться со своими сокровищами.

Азами и Тошико в конце концов провели его по боковой дорожке вдоль границы поля к запаху железа и дыма и звуку молота. Тобирама совсем не был убежден, что ему будут рады в кузнечном районе Учих (что явно было тем местом, куда они направлялись), но не то чтобы он мог им это сказать. Или то, что он это скажет, обязательно отговорит их от этого плана.

Как и следовало ожидать, один Учиха вышел на дорожку перед ними:

— Кто это?

— Яэ-оджи! — обрадовались близняшки, отпустив руку Тобирамы, чтобы подбежать к мужчине и обнять его ноги.

— А, это шалость и хаос! — тепло сказал худощавый, но мускулистый мужчина, наклонившись, чтобы взъерошить им волосы покрытыми шрамами руками. — Как у вас обеих сегодня дела?

— Мы показываем Бира-оджи все, Яэ-оджи! — с готовностью ответила Азами, хватая его за руку.

— Все, хм? — спросил Учиха Яэ, оглядывая Тобираму острым взглядом поверх голов девочек. — А он уже видел гончарные печи?

— Нет, Яэ-оджи, мы пришли сначала сюда!

— Бире-оджи надо познакомиться с Текари-нии и Дзоненом-нии!

— Ну, оба ваших нии-сана сейчас очень заняты, но я точно знаю, что ваш ото-сама сегодня помогает с печами, так что почему бы вам не пойти и не посмотреть? Я уверен, Тобираме-сану будет интересно.

Мастерское перенаправление— обе девочки развернулись, чтобы посмотреть Тобираме в лицо.

— Я не знал, что ваш ото-сама интересуется гончарным делом, — сказал он, совершенно готовый последовать предложению. Избегание кузнецов клана Учиха снизит напряженность, что в свою очередь поможет сделать его пребывание настолько спокойным, насколько возможно. — Вы мне покажете?

Обе девочки отпустили Яэ, чтобы подбежать обратно к нему.

— Мы тебе покажем! — с готовностью воскликнула Тошико.

— Мы увидим, как тото дышит огнем! Это будет так круто! — согласилась Азами. Тобираму мгновенно развернули и потащили по другой дороге, ведущей обратно на восток, параллельной той, по которой они шли раньше, и обе девочки тараторили, перебивая друг друга в своем стремлении рассказать ему о «супер потрясающих» умениях их отца дышать огнем.

Однако огненные гендзюцу для гончарной печи? Разве это не заставит горшки треснуть? Сейчас ему действительно было любопытно.

* * *

В какой-то момент Мадара начал действительно наслаждаться гончарным делом. Не самой частью обращения с глиной (лично он был объективно, по-настоящему ужасен в этой части, при всем при том, что это взывало к веселым детским чувствам от возможности поиграть в грязи без того, чтобы его ругали), но окунать горшки в глазури и осторожно устанавливать их в печи, следя за тем, чтобы все стояло на достаточном расстоянии, и оборачивая некоторые предметы в солому, чтобы пепел окрасил глазурь во время обжига. Существовал правильный способ, как это делать, при всем при том, что он немного менялся каждый раз в зависимости от того, что ставилось в печь и какими были желаемые результаты, и это всегда было интересной задачей.

Он также наслаждался обжигом, потому что несколько лет тщательных экспериментов принесли результаты, и теперь у клана были надлежащие техники для разогрева печи вообще без использования топлива: специально модифицированное дзюцу вместе с измеряющими температуру печатями Киты и ее печатями для поддержания бенто горячими позволили им поднимать температуру в печи, запечатывать ее, и все оставалось ровно настолько горячим, насколько им было нужно, и настолько долго, насколько надо, а потом все остывало благодаря вентиляционным отверстиям. Керамике раку надо было только несколько часов, но сейчас существовала и учиховская керамика, на которую надо было потратить почти две недели, чтобы полноценно обжечь, и которая также требовала других техник и печи другой конструкции, так как жар должен был нарастать медленнее, но температура должна была подниматься выше.

Он все еще отправлял своих ястребов на охоту (при всем при том, что его любимая леди уже была постаревшей, а его новая птица была своего рода ленивой бездельницей по сравнению с ней), но гончарные печи были другим видом хобби, которое требовало тщательного обдумывания, стратегии и удивительно большого количества знаний о химии. Большинство гончарных изделий обжигалось с железными глазурями, сделанными из размолотых остатков железа от выплавки стали для лезвий и с разной концентрацией в глине и глазури (а также с разным временем обжига и разными методами), в результате чего получались разные цвета. От нежно-голубого цвета утиного яйца и фарфора цвета морской волны до оранжевой, коричневой, черной и иногда темно-голубой керамики раку — для всего этого был рынок, и крохотные клейма в форме веера на дне каждой вещи наполняли Мадару глубоким чувством клановой гордости.

Он не был единственным человеком с резервами, необходимыми для обжига в печах, но он наслаждался участием там, где мог, и с тех пор как он воспользовался перемирием, чтобы послать множество членов Внешней Стражи на миссии, прямо сейчас в селении было мало других людей с достаточно глубокими резервами. Ну, не тех, у кого не было более важных вещей, на которые надо потратить свою чакру. Также перемирие означало, что гончары решили начать обжиг раньше, чтобы керамика была готова к продаже на следующей неделе и, возможно, чтобы вместить второй обжиг в промежуток времени в две недели.

Мир — это прибыльно. Он также успокаивающий, плодотворный и приятный. Мадара оставил свой стол на несколько часов, чтобы присоединиться к загрузке продукции в печь, и был совсем не против, что после ему придется осторожно счистить грязь со своего кимоно.

Печь была наполовину наполнена, когда его две малышки появились здесь, таща Тобираму за обе руки.

— Тото!

От соклановцев вокруг раздались теплые смешки, пока он быстро выбирался из зоны загрузки, чтобы трехлетние с тремя четвертями девочки никого не толкнули, когда будут бежать за объятиями. Мадара подхватил и поднял Азами, подбросив ее в воздух (она счастливо запищала), прежде чем посадить ее на плечи, чтобы также поприветствовать Тоши.

Тобирама остался позади, выбрав дерево, под которым можно было стоять, пока Мадару забрасывали счастливо беспорядочными рассказами об их утре.

— … Яэ-оджи сказал, что ты занимаешься обжигом, и Бира-оджи сказал, что хочет посмотреть, так что мы пришли!

— Верно, — с улыбкой согласился Мадара. Двоюродный брат Киты Яэ поступил правильно, не дав Тобираме подойти к кузницам. Не то чтобы он не доверял своим соклановцам, но у тех Учих, у кого были резервы для ковки лезвий и проволоки, очень часто были родственники во Внешней Страже, и Внешняя Стража была как почти полностью выкошена, так и в основном состояла из довольно молодых парней и девушек. Если бы он не поднял возраст вступления до шестнадцати, у него было бы двадцать пять четырнадцатилетних и пятнадцатилетних, составляющих шестую часть его войск. Осталось, может быть, двадцать воинов старше тридцати: его отец умер в сорок два, и в тот момент во Внешней Страже было пятнадцать воинов примерно его возраста.

Он бы действительно лучше предпочел бы пока иметь более маленькую Внешнюю Стражу, чем вечно четко помнить смерти драгоценных детей клана благодаря шарингану. Хватало того, что они теряют семнадцатилетних.

Ну, если они получат мир, то подростки больше не будут умирать у него на руках — с этой радостной мыслью Мадара подошел к Тобираме, который со все возрастающим интересом наблюдал за тем, как изделия закладывали в печь. Он явно пытался сопоставить то, что сейчас видел, с уже имеющимися знаниями о гончарном деле, чтобы разобраться, что сейчас делали Учихи.

— Это фарфоровые кувшины для воды и сосуды для чая? — спросил он, как только Мадара подошел к нему на расстояние слышимости, кивнув на предметы, которые аккуратно ставили на огнеупорные капсулы для обжига (простые керамические коробки), чтобы они равномерно обожглись и чтобы их не задел мусор в остальной части печи.

Мадара бросил туда взгляд:

— Да, и вазы с рисунком цветов сливы, шкатулки для благовоний, курильницы, чашки для саке, чаши для риса и блюда. Если все пройдет успешно, они должны получиться с голубоватой селадоновой глазурью.

Если содержание железа было выше, чем ожидалось, тогда глазурь будет более оливковой, но они все равно смогут все продать, просто по чуть более низким ценам. Изысканный оттенок морской волны просто сейчас наиболее высоко ценился при дворе даймё, и у Киты были планы «подарить» шкатулку с благовониями министру керамики. Это будет меньше подарком и больше скорее рекламной уловкой, чтобы он показал ее другим министрам и придворным и тем самым увеличил спрос на учиховский фарфор.

Их дела с керамикой шли очень хорошо, и теперь, когда их гончары разработали способ, как получать достаточно устойчивую селадоновую глазурь, и рецептуру для глины, чтобы половина их работ не трескалась при каждом обжиге, как раз пришло время прорекламировать их достижения вне клана и расширить рынок для учиховского фарфора.

— И вы обжигаете их с помощью ниндзюцу? — сейчас выражение лица Тобирамы так сильно напоминало мордочки множества ниннеко, которые жили в селении (особенно их выражения, ассоциирующиеся с нетерпеливо покачивающимися хвостами и кошачьими игрушками на веревочке), что Мадаре пришлось подавить зубастую ухмылку.

— Не стесняйся наблюдать.

Сейчас Мадара был достаточно умел, чтобы не нуждаться в ручных печатях, и у Тобирамы все равно была водная природа, так что не то чтобы он сможет скопировать технику. Кроме того, все важные аспекты регуляции температуры требовали прямого калибрования, а не являлись частью техники сами по себе (для фарфора температуру в печи надо было поднимать постепенно в течение нескольких часов), и это он точно не сможет скопировать. В остальном эта техника была просто необычайно горячим огненным вихрем, который, возможно, был более опасен для пользователя, чем для врага, на которого он мог быть направлен. Эта техника была безопасной только благодаря тому, что двери печи закрывались за огнем, как только достигалась необходимая температура, после чего пламя само тухло из-за отсутствия воздуха.

Однако в этот момент огонь, как правило, пытался покинуть печь — закрыватели дверей должны были обладать рефлексами шиноби.

Таким образом поощренный, Тобирама медленно и осторожно подошел ближе. Мадара обратил внимание на то, как Азами неосторожно извивалась, и поставил ее обратно на ноги, прежде чем она могла свалиться с его плеч.

— Идем, Бира-оджи! — прощебетала она, схватив Сенджу за свободную руку. — Давай посмотрим!

— Ты не пойдешь, Тоши-чан? — тихо спросил Мадара, пока Тобирама позволял малышке утаскивать себя.

— Останусь с тото, — пробормотала его более высокая малышка, обернув руки вокруг его шеи. Поцеловав ее в лоб, Мадара поудобнее устроил ее на бедре и направился обратно к печи, чтобы с ним могли спокойно проконсультироваться по поводу всего, как надо распределить, чтобы обеспечить воздушный поток и неизбежный температурный градиент.

Его отец наверняка бы ужасно все не одобрял, если бы был здесь, ругая Мадару за то, что тот пачкал руки ремеслом, когда он глава самого престижного рода клана Учиха и командующий Внешней Стражей, но, честно говоря, Мадара скорее потратит остаток своей жизни пытаясь натренироваться лепить горшки из грязи, если это означало никогда больше не видеть очередное поле боя.

Сражаться было захватывающе, и существовало мало таких же восхитительных вещей, как противостоять сильному оппоненту и испытывать себя новыми техниками, но спарринги были не менее удовлетворяющими, чем настоящие битвы, и он смертельно устал от снов с изломанными телами его родичей, тяжело испускающими их последние вздохи в его руках.

У клана было два новых пользователя Мангекьё, не то чтобы кто-то за пределами Внешней Стражи об этом знал. Те, кто был с ними, потребовали от остальных клятву держать это в секрете, не желая иметь дело с политической трясиной клана, которая несомненно возникнет, если это перестанет быть тайной. Мадара решил пока не вмешиваться в эту ситуацию: если, как все выглядело, они получат мир, он убедит их объявить все официально, чтобы новые Мангекьё могли быть задокументированы и люди могли получить собственные плащи с композициями рисунков. Не то чтобы от него потребовали клятву держать все в тайне, конечно: ему не надо было говорить, чтобы он заметил изменения в своих подчиненных.

Они оба были сиротами без признанных родов, и только у Сахоро остались живые родственники (он был частью семьи, которая делала клановые доспехи), так что не то чтобы их признание сильно что-то изменит кроме того, что расстроит немногих оставшихся старейшин клана.

* * *

Самая расстраивающая вещь в наблюдении за тем, как члены клана Учиха загружали предметы печь под экспертным взглядом Мадары, была в том, что Тобирама знал, что не знал достаточно о гончарном деле, чтобы суметь понять, что он видел. Он знал, что глиняные изделия надо обжигать, чтобы они стали водостойкими, он знал, что разные виды глины обжигаются при разной температуре и что некоторые глазури в одной партии могут получиться совершенно разными, несмотря на то, что их всех отправляют в печь одновременно, и что некоторые партии просто трескаются, но это не было чем-то, что он изучал. Это никогда его не интересовало.

Однако вот он был, дрожащий от любопытства, потому что Мадара явно изучал это, как и несколько других Учих, и все вместе они выяснили достаточно факторов, чтобы обеспечить предсказуемые результаты. На этой печи были печати, печати для обеспечения предсказуемости и повторяемости, и Тобирама был уверен, что сейчас станет свидетелем скачка вперед в керамической химии и технологии, однако он не знал достаточно, чтобы иметь возможность распознать, что происходит и как это работает.

Все, что он видел, это то, что Мадара настаивал на осмотре внутренностей печи и что по его указу гончары (как полностью гражданские и, возможно, даже не Учихи, судя по их лицам, хотя все пять разновозрастных учеников обладали значительными резервами чакры и клановой внешностью) переместили некоторые секции по причине, о которой он не мог даже гадать (Тобирама ненавидел что-то не знать), затем внутрь положили небольшое количество угля, все отступили довольно далеко назад, и глава клана Учиха поставил Тошико на землю и мягко прогнал ее, чтобы та отошла в сторону. Затем Мадара встал в ужасно знакомую стойку у входа (в ту, которую Тобирама видел бесконечное количество раз на поле боя), его чакра скакнула, и он выдохнул в печь поток голубоватого огня.

Тобирама знал, что цвет огня меняется как в зависимости от того, что горит, так и от температуры. Синий огонь был чрезвычайно горячим. Мадара также явно овладел техникой непрерывного дыхания, потому что пламя все продолжалось. Намного дольше, чем Тобирама когда-либо видел, чтобы мужчина делал во время сражения.

Самый старший ученик стоял за дверями, весь напряженный и готовый, пока один из гончаров стоял за углом печи, наблюдая за одной из печатей, на которой поднимались две отдельных красных линии — одна линия стабилизировалась, но вторая продолжила расти еще выше. Мадара был абсолютно спокоен, синее пламя лилось из его рта в печь…

— Режь!

Дверь захлопнулась, и Мадара отскочил назад настолько быстро, что на долю секунды стал размытым, и даже так было мгновение, когда почти закрытая дверь печи оказалась объята огнем. Печать на двери (ну, точнее на двери с переходом на дверную раму) немного засветилась, когда дверь закрылась, так что, предположительно, это был запирающий механизм.

— Пока что хватит, Мадара-сама, — бодро сказал один из гончаров, хлопнув главу клана по плечу рукой, покрытой высохшей грязью — не то чтобы Мадару это волновало, несмотря на то, что он был одет в черно-белое шелковое кимоно с узором решетки, а не в индиговую хлопковую рабочую одежду Учих. — Печати полностью заряжены, так что дальше мы справимся сами.

— Дайте мне знать, когда придет время вытаскивать изделия, чтобы я мог посмотреть результаты, — тепло ответил Мадара, потянувшись вниз, чтобы взъерошить волосы Тошико, когда она снова к нему подбежала.

— Конечно, Мадара-сама! Мы думаем о том, чтобы запустить печь для керамики через пять дней. Возможно, шесть обжигов в день, так что если вы захотите спуститься и присоединиться, то не стесняйтесь, — сказал другой гончар с широкой улыбкой. — Покажете детишкам, как это делается.

— При условии что я не буду нужен в другом месте, сенсей, — согласился Мадара, уважительно кивнув старшему мужчине. — А сейчас я оставлю вас работать.

— Шоу кончилось, ребята! — прокричал младший гончар, махнув рукой на собравшихся учеников. — Возвращайтесь к работе!

Толпа грязных зевак мгновенно исчезла, большинство из них направилось к другой подвесной крыше (эта была над грязным полом), где находились столы и колеса, деревянные стеллажи с сушащимися изделиями, и очень большая гора глины занимала около четверти всего места.

— Тото такой крутой! — эмоционально сказала Азами, потянув Тобираму за руку, чтобы привлечь его внимание. — Он лучший в огненных техниках! Больше никто не может делать синий огонь!

— Это было очень впечатляюще, — согласился Тобирама. Он подозревал, что этот синий огонь повлек бы за собой раскаленный пар, если бы вошел в контакт с водой, что было бы крайне неприятно на поле боя. Однако он не видел, чтобы Мадара раньше его использовал: возможно, он работал только на близкой дистанции или требовал какого-то подготовительного шага?

Азами просияла улыбкой, довольная его подтверждением, затем потащила его к краю мощеного участка, куда отошел Мадара, чтобы поговорить с Учиха в доспехах с татуировкой глаза-шарингана на лбу. Тобирама точно не знал, что лежало в основе увлечения Учих татуировками (они были минимум у трети их воинов, благодаря чему, признаться честно, их было легче идентифицировать), и не был уверен, как спросить. Что-то связанное с их религиозными практиками, может быть? Он раньше видел татуированных монахов.

Мужчина перестал говорить, когда Тобирама вошел в зону слышимости, настороженно его оглядывая. Тобирама честно ожидал больше враждебности от клана в целом, но все Учихи, которых он пока видел, либо полностью его игнорировали, либо держались на расстоянии, как будто он был дикой собакой, и они не хотели спровоцировать его на то, чтобы он их укусил. Ну, не считая младших детей, для которых он был просто новым и интересным взрослым, или Мадары и его жены, которые обращались с ним как с чем-то между знакомым гостем и семейным питомцем. Возможно, скорее как с котом, которого не пускали в некоторые комнаты, но иначе кормили и позволяли свободно гулять по округе.

Возможно, в какой-то мере раздражало, что его чакра была связана и что с ним обращались как с котом, однако это было значительно лучше, чем то, чего он ожидал. Определенно лучше, чем быть запертым в клетке или тайно казненным, как только они вернулись обратно на земли Учих.

— Привет! Я Азами! Как тебя зовут?

Татуированный воин с козлиной бородкой с улыбкой поклонился малышке:

— Я Наги из рода Кондзин, Азами-чан. Рад с тобой познакомиться.

Тобирама всегда думал, что «Наги» — это женское имя. Ему было интересно, какие кандзи использовались, чтобы написать его имя в этом случае.

Тобираме также было интересно, какое значение имел названный род: какая-то внутренняя система ранжирования Учих? Способ выделить конкретные семейные линии из более широких рамок клана? Возможно, связь с теми семью людьми, которые стояли по бокам от Мадары во время связывания его чакры, и один из них был маленьким ребенком, следовательно, не был подходящим представителем для чего бы то ни было, если правда не было никого другого?

— А это Бира-оджи! — Азами сделала паузу. — Ты раньше встречался с Бирой-оджи, Наги-оджи?

— Я видел его много раз до сегодняшнего дня, но мы не были представлены, — сказал Учиха Наги со сдержанной аккуратностью.

— Тебе не нравится Бира-оджи? — с любопытством спросила Тошико.

Возникла пауза. Наги взглянул на главу своего клана, чье выражение лица и чакра нехарактерно ничего не выражали.

— Клан Учиха не в хороших отношениях с его кланом, — ответил Наги, и как его лицо, так и его чакра жестко контролировались, — и он отдал приказ отрубить кисти моей племяннице И.

Обе малышки развернулись, ошеломленные:

— Бира-сан!

Тобирама почувствовал укол в сердце от внезапной формальности.

— Она нападала на людей, за которых я в то время был в ответе, — осторожно начал объяснять он, — и я боялся, что она победит их.

— И-нее крутая, — объявила Азами, свирепо смотря на него, сложив руки на груди, — и она могла бы победить тебя без рук!

В этот момент схожесть с ее отцом была довольно явной.

— Я тебе верю, — согласился Тобирама: прямо сейчас он был не ровня специалисту по фуиндзюцу, с руками или без рук. Если предположить, что И была той женщиной, которая стояла за Изуной с кистью в зубах, то она определенно не позволила потере кистей остановить ее продвижение в этой сфере.

— Хорошо, — решительно кивнула Азами.

— Ты не собираешься отрубать ничьи руки? — настороженно спросила Тошико.

— Я гость ваших родителей — напасть на кого-то в клане Учиха, пока все так остается, было бы очень грубо с моей стороны.

Не говоря уже о том, что он не имел доступа к своей чакре и у него даже не было ни одного куная.

— Манеры очень важны, девочки, — сказал Мадара, снова обратив внимание своих дочерей на себя. — Тобирама-сан здесь, потому что я надеюсь, что однажды наши кланы смогут стать друзьями, так что больше не будет сражений. Так что мы все вежливы друг с другом, хоть мы и воевали в прошлом.

— Да, тото, — Азами замялась. — Ты можешь пообедать с нами, тото?

— Где вы планируете пообедать, цветочек?

Девочка оживилась:

— У реки! Бентен-нее встретит нас там! Она так сказала!

— Тогда я возьму свое бенто и тоже присоединюсь к вам у реки, — легко согласился Мадара. Тобирама не мог вспомнить ни одного случая, когда его брат отставлял в сторону свои планы на день, чтобы потворствовать Тсунаме. Или даже откладывал их на несколько часов, чтобы пообедать со своим сыном по просьбе Тсунамы. И его племянник просил.

Это была некомфортная мысль, что не прошло и недели, а Мадара уже проявил себя более внимательным родителем, чем Хаширама сумел за всю жизнь своего сына.

— Я могу остаться с тобой, тото? — спросила Тошико, вытащив большой палец изо рта.

— Конечно можешь, горошинка. Хочешь, я тебя понесу?

Тошико просияла:

— Ты можешь побежать?

— В моем кимоно? — Мадара состроил драматично шокированное лицо, а затем тепло улыбнулся своей дочери. — Ладно, но только ради тебя.

Он подхватил Тошико и исчез в мгновение ока.

Азами надулась:

— Ты можешь так сделать, Бира-оджи?

— Не прямо сейчас: я гость.

К счастью, она приняла его не совсем прямой ответ и подбежала к нему, чтобы схватить за руку.

— Я покажу тебе реку, Бира-оджи!

Тобирама позволил снова себя утащить, ощущая, что Наги-сан сверлил глазами его затылок, пока они не скрылись из виду. Значит, были Учихи, которые злились из-за его присутствия здесь, у кого были личные обиды вдобавок к более общей ненависти к его клану. Однако пока что они, кажется, предпочитали ничего не демонстрировать, памятуя о намерениях главы своего клана.

Он задался вопросом, насколько долго это продлится.