Отражение души (гет)

— Эй, торговец! — к одному из представителей «братства» подъехал на повозке довольно статного вида мужичок. Весь его вид говорил о том, что живет тот очень богато, однако на щеках не было самодовольной улыбки, как часто бывает у зажравшихся чиновников. Вид покупателя был до подозрительного прост. — По какой причине все лавки закрываются так рано?

— Сегодня оправа зеркала семьи Вонг празднует свой юбилей! — довольно радостно откликнулся торгаш и подкинул богачу один из фруктов, лежащих на прилавке. — Отведай заморские апельсины и поблагодари Богов, что нашему Боссу подарили такую великую женщину!

На улице, и в правду, царила удивительно веселая атмосфера. Все жали друг другу руки, играли на жуанях* и пипах*, ели и пили за здоровье мадам Вонг. Даже прохожие, которые ни разу и не слышали об этой мадам, радовались за нее и ее зеркало, пропуская чарку сакэ или съедая ножку жареного гуся.

Наблюдая за этим сквозь окно ресторана, Шан, откровенно говоря, скучала. Ее супруг, раз за разом повторяя о том, что «в клетках держат лишь красивых птиц», вечно дарил различные одежды или украшения, которые складывать было уже попросту некуда. Поэтому и сейчас, сидя за праздничным столом, Шан наперед видела, как сейчас принесут коробку с дорогими шелками и россыпью драгоценных камней, как Кунгкит повторит тот самый тост, который он повторяет уже пятый год подряд, и как она сделает вид, что от всей души рада этому подарку.

— Моя дорогая жена уже заскучала? — допивая бокал виски, спросил Кунгкит. Он смотрел на лицо своей жены так пристально, будто увидел что-то новое.

Но время было невластно над Шан. Она до сих пор сияла молодостью, морщины и седина не тронули ее. Кунгкит всегда любил ее волосы — мягкие, шелковистые, густые, они отливали самым богатейшим оттенком черноты, который нельзя было увидеть нигде, кроме как у Шан.

— Нет, мой дорогой муж. А ты все никак не можешь разглядеть во мне что-то особенное? То, что заставило тебя забрать меня из того крысятника? — Шан склонилась ближе, зашептала так, чтобы от ее тона глаза Кунгкита почернели от возбуждения. — Ты жалеешь? — и женщина провела ладонью от ключиц до талии, привлекая внимание к телу.

И Кунгкит отреагировал так, как реагировал на каждую провокацию своей хули-дзин*.

— Нет, моя хитрая женушка, — хватая ее руку, шепчет в ответ Кунгкит и притягивает к себе. — Я всегда знал, что и в вороньем гнезде рождаются фениксы. Так почему бы и в полной темноте не распуститься люймуданю*?

Они поцеловались — их поцелуй был так же долог и крепок, как и пять лет назад. Кунгкит посадил Шан на свои колени, погладил ее запястья и достал коробочку из-под стола — маленькую, перевязанную шелковой лентой. Шан не стала ждать приглашения и открыла подарок. Там, на черной бархатной подушечке, лежали два маленьких револьвера.

— Моя первая и единственная жена, я помню твое признание на нашей первой встрече, — Кунгкит взял ладонь жены в руку и поднес к губам, смотря прямо в глаза возлюбленной. — Эти пальчики умеют держать оружие. Надеюсь, тебе понадобится это лишь однажды — когда я умру и тебе придется спасать свою жизнь и честь. В другое время я обещаю беречь тебя так, как не берегу даже наше Поднебесное.

Шан же не могла вымолвить и слова. На ресницах застыли слезы — она не могла поверить, что ее драгоценный супруг приготовит такой сюрприз. Мадам Вонг прижалась ближе к мужу и прошептала лишь слабое, но такое искреннее «спасибо».

Они действительно любили друг друга. Чем больше проходило времени, тем сильнее красная нить судьбы связывала их по рукам и ногам. Ближе, еще ближе; казалось, что еще интимнее любовь просто быть не может. Но сначала они начали делиться мыслями, потом тайнами. А после они разделили тяжбы жизни: Шан начала вникать в работу «бизнеса», а Кунгкит чаще появлялся дома.

А потом, как-то резко и непонятно, они будто разделили души друг друга. Им не нужно было говорить, они понимали друг друга с полуслова, полувзгляда. Только одно оставалось неизменным: Шан была для Кунгкита птичкой. Красивой, умной, воспитанной, но слабой и безвольной птичкой.

Тотемы в их семье были очень важны. Кунгкит, будучи волком, действительно был предан и честен. Однако он ожидал подобной преданности дому — точнее, даже подчинения — и от Шан. Он надеялся, что его жена оставит мысль быть собой, станет частью его жизни, как револьвер или машина. Только вот Шан была против. Она хотела быть собой вне зависимости от чьих-либо желаний.

Так заведено, что женщина может избрать себе иного покровителя, вне зависимости от того, какой был дан ей природой. Кунгкит надеялся, что Шан сделает это для него. Она не стала. Она показательно медитировала в спальне перед гравюрой лисы, носила яркие одежды и красила кончики волос луковой шелухой. Волк и лисица — неразлучная пара. Жаль лишь, что оба с характером.

После ресторана Кунгкит повел супругу по улице. Им кланялись, кричали тосты, да и в принципе просто радовались тому, что «хозяин» порта и его супруга так счастливы. Им задавали вопросы про детей, на что Шан краснела в рукав кимоно, а Кунгкит громогласно смеялся: их двое детей уже уехали далеко, там, где про Китай слышали только сказки. Пусть лучше так, чем ввязывать их в «семейный» бизнес.

Домой двое супругов попали довольно поздно. И стоило им лишь переступить через порог, как волна страсти затопила их. Кунгкит целовал ее плечи и гладил молочную кожу. Шан, будто вновь вспомнив первую встречу, извивалась, как лента, и таяла в руках мужа. Они не считали время, утопая в друг друге, наслаждаясь этими минутами ласки.

Уже глубокой ночью, наслаждаясь тишиной и покоем, они заговорили.

— Шан, — Кунгкит гладил ее кожу, в то время как она, обнаженная, лежала на нем. Шан подняла свое лицо, взглянула ему в глаза, и Кунгкит готов был продать весь мир за этот блестящий взгляд. — Может ты все-таки?..

— Нет, — лицо женщины приняло то самое жестко-самоуверенное выражение. Шан села в его ногах, лунный свет сиял на ее коже, и мужчина замер, разглядывая это видение. — Лиса не может стать птицей, мой драгоценный супруг. Как бы ты не хотел, чтобы я ждала тебя в стенах золотой клетки, я не буду. Ты обещал мне моря Китая, и я получила их. Ты отразил богатства, а я их приумножила…

— Но ведь именно поэтому я хочу, чтобы ты хранила наше зеркало здесь, в безопасности… — только попытался вставить слово Кунгкит, но был жестоко перебит разозленной Шан:

— Но, мой дорогой супруг, как тыква не бывает абсолютно круглой, так человек не бывает абсолютно совершенным. Я хочу больше. Я хочу получить больше морей, хочу получить больше богатств, хочу увидеть больше новых созвездий, которые сияют для нас, зажженные Богами, — даже разозленная, Шан была прекрасна в глазах супруга. Он промолчал, но притянул к себе и поцеловал, медленно, сладко.

Они снова затихли. Шан прилегла на его груди, вырисовывая пальцами какие-то узоры на коже. Кунгкит накручивал ее локоны на пальцы, наслаждаясь ощущением уюта и тепла, которое дарили такие ночи.

Однако не все было так спокойно в этот раз. Настало время второго шага к выходу в свет. И первым действием для этого шага был отвлекающий маневр. Встав с кровати, женщина подошла к столу. Там лежал подарок Кунгкита к ее юбилею. Сняв ленточку, Шан подвязала волосы и присела около мужа.

— Знаешь, мой дорогой супруг, я тут подумала… — задумчиво протянула Шан, смотря на мужа серьезными глазами. Тот вздрогнул от неожиданности, смотря на супругу в ответ. — Может, тебе стоит сместить нашего генералиссимуса с места? Он так зачах в последнее время… Вот-вот сердечный приступ ударит по старичку…

Кунгкит шокировано посмотрел на нее в ответ, но, кажется, мысль осела в его голове. Когда она даст свои плоды — уже не важно, потому что потолок едва слышно скрипнул, а Шан хитро усмехнулась в подушку — один из шпионов Чан Кайши уже ушел, чтобы передать своему сюзерену плохую новость.

«Братство» выходит из-под контроля.

Примечания:

1. Юэцинь (月琴, yuèqín, т.е. "лунная лютня"), или жуань ((阮), — это разновидность лютни, с круглым корпусом-резонатором.

2. Пипа (琵琶, pípa) — 4-струнный щипковый музыкальный инструмент, который иногда ещё называют китайской лютней.

3. Хули-дзин — женщина-искусительница.

4. Люймудань — "зеленый пион", сорт хризантемы. Цветы хризантемы как бы соединяют легкий холод зимы и теплое дыхание лета. Этот неприхотливый осенний цветок поистине царского происхождения. Ведь когда-то на Востоке в его честь устраивали роскошные пиры, изображение хризантемы служило символом знатности, счастья и считалось священным. Ему посвящено много стихов, мифов и легенд.