Спустя пять лет (гет)

Лея, затаив дыхание, крутилась перед зеркалом.

Платье было великолепно. Белая, расшитая золотыми и серебряными нитками парча, отражая лучики света, словно светилась, — Лее непременно хотелось такой цвет, чтобы напоминал электрический свет.

— А ты говорила — невозможно! — улыбалась Рия, поправляя струящуюся фату на волосах подруги.

— Это всё папа! — счастливым тающим голосом ответила Лея, не в силах отвести взгляд от своего отражения.

Дело, очевидно, было не только в совершенно волшебном платье: лицо влюблённой невесты и само по себе светилось почти отчётливо.

— О, Его Величество может, — уважительным тоном согласилась Рия и добавила: — Ты всех сегодня ослепишь!

Лея рассмеялась:

— Главное — ослепить Нея!

— Ну! — махнула рукой Рия. — Для него ты и так как солнце!

…это было истинной правдой: когда король-консорт, сам светившийся отцовской гордостью, повёл Лею к алтарю в церкви, исходящий от невесты свет отразился в глазах и лице ожидающего её жениха — как если бы он держал в своих руках сейчас не обычную свечу, а свою знаменитую электрическую.

«Неужели правда, правда, правда?» — с торжеством думала Лея, вглядываясь в глаза возлюбленного и видя там тот же ликующий вопрос.

И, хотя жених и невеста на венчании обычно выглядят счастливыми, и королева в четвёртый раз уже наблюдала венчание своих детей, ей всё же показалось, что Лея выглядела самой счастливой из всех них.

Невольно сердце Каи сжалось при мысли, что она хотела этому помешать. А ведь именно такой она и мечтала однажды увидеть свою дочь: сияющей, влюблённой и любимой!

Перестав вслушиваться в молитвы, королева ушла мыслями в осознание того факта, что своими руками чуть не разрушила счастье дочери просто потому, что посчитала её слишком юной и неспособной понимать, что для неё лучше.

Это «я лучше знаю, ведь я — королева!» — было страхом Каи. Она всегда боялась, что, забывшись, начнёт вершить чужие судьбы, искренне полагая, что печётся только о благе. И вот, то, чего она так боялась, чуть не произошло, а она и не заметила, потому что ей и в самом деле казалось, что в этом вопросе она безусловно права.

Из размышлений её выдернул тревожный жест короля-консорта; заметив, что супруга занята какими-то тяжёлыми думами, явно неуместными в момент свадебной торжественной службы, он слегка тронул её руку своей.

Она подняла на него глаза и увидела, что он смотрит на неё с тревогой.

— Как же я рада, — тихо, почти неслышно шепнула она, — что вы не дали мне их разлучить.

Ей хотелось сказать ещё очень много — что она бесконечно благодарна ему за его любовь и заботу, что она чувствует себя так спокойно благодаря тому, что в её жизни есть человек, который сумеет вовремя остановить и уберечь от ошибки, что для неё так важно, что он так хорошо понимает её… но шла служба, красиво пел хор, жених и невеста постоянно поглядывали друг на друга с такой беспомощной нежностью…

Она не могла теперь рассказать всё то, что хотела; но и ей и не нужно было говорить, потому что он понял её без слов.

— Это потому, — наклонившись к ней, шепнул он, — что я всегда вслушиваюсь в стук твоего сердца, и порою слышу его голос лучше, чем ты сама.

Глаза её засияли; украдкой они поцеловались, надеясь, что все слишком заняты разглядыванием пары у алтаря, и на это грубое нарушение этикета и регламента никто не обратит внимания.

Их вольность, впрочем, увидел священник, но он-то ничего по этому поводу говорить не стал, и только улыбнулся сентиментально.