Синие птицы (джен)

— Мари-Виктуар! Мари-Виктуар! — звенит на весь дом тонкий голосок.

Хлопает входная дверь. Доминик с разбегу падает в объятия сестры — такие уютные и хорошо знакомые, неизменно тёплые. Мари-Виктуар, едва успев сбросить на пол рюкзак, со смехом прижимает её к себе. Выглянувшей из гостиной Флёр остаётся лишь с умилением наблюдать картину воссоединения своих дочерей. С появлением Мари-Виктуар коттедж «Ракушка» мгновенно наполняется радостью встречи, словно обретая буйство красок. Ярких — как и сама Мари-Виктуар, ярче которой только солнце.

Доминик с любопытством втягивает носом целую палитру ароматов, витающих вокруг сестры. Освежающий шлейф лавандовых полей — новые духи; аппетитная нотка сдобной выпечки — круассаны на завтрак; едва уловимый запах кофе — бабушка Аполлин жизни не мыслит без этого горького, по мнению Доминик, напитка. Мари-Виктуар привезла с собой частичку Франции, и Доминик даже почти не расстроена, что ей самой не довелось погостить у бабушки с дедом. Всему виной глупая портальная болезнь.

Расцепив наконец объятия, Доминик переключает внимание на пару бумажных пакетов сестры, поначалу незамеченных. Пока Флёр хлопочет вокруг старшей дочери, расспрашивая, как она провела время во Франции и не тошнит ли её после перемещения через портключ, Доминик внаглую лезет рукой в один из пакетов. Прекрасно знает ведь: без подарков сегодня не обойтись. Мари-Виктуар никогда не приезжает от бабушки и деда с пустыми руками.

— Не этот пакет, другой, — со смешком оборачивается она, заслышав хруст плотной бумаги. — В этом жареные каштаны для папы. А вот в том — кое-что интересное для тебя.

Огонёк любопытства загорается в глазах Доминик, и она с удвоенным азартом принимается за поиски. Конечно же, Мари-Виктуар спрятала сюрприз для неё на самом дне, под аккуратно сложенной мантией, шарфиком и ещё какими-то предметами одежды. Которые Мари-Виктуар в поездке наверняка так и не понадобились. Мама вечно переживает, что кто-то из них замёрзнет, даже если на дворе теплынь.

Доминик выуживает со дна пакета небольшой плотный конвертик, на котором золотистыми чернилами выведено красивым почерком с завитушками: «Для Доминик». Собственное имя она узнаёт моментально и чуть ли не подпрыгивает от радостного возбуждения. Ещё непонятно, от кого и зачем таинственное послание, но ей достаточно возникшей атмосферы важности и серьёзности. Что-то, предназначенное именно ей, доставленное аж из другой страны только для неё, — это несомненно очень важно.

Захваченная томительным предвкушением, Доминик вскрывает конверт. Ей на ладонь падает письмо — или скорее записка — на маленьком отрезе бархатистого пергамента, а ещё — прозрачный мешочек из газовой ткани с блёстками, симпатично подвязанный ленточкой. Поначалу он кажется Доминик пустым. Приходится хорошенько вглядеться, чтобы различить внутри что-то похожее на длинную золотую нить. Предназначения необычного дара Доминик пока не знает, но нет никаких сомнений, что он связан с волшебством.

Мари-Виктуар с мамой тихо переговариваются, улыбаясь и наблюдая за тем, как Доминик по слогам старается прочесть размашистые строчки, начертанные на пергаменте. Ей пока трудно разобрать письменные буквы, но обращаться к Мари-Виктур бесполезно: та сразу важничает и отказывается читать за неё.

— Сама-сама, — говорит в таких случаях она. — Ты очень одарённая девочка и всё сможешь.

Доминик с ней по поводу своей одарённости не согласна, но любая похвала от старшей сестры сладким мёдом ложится на душу, а потому ей нравится быть послушной. Делать же какие-то пакости и вовсе в голову не приходит. Это же Мари-Виктуар — её незыблемый авторитет! Мари-Виктуар называет её уникальной младшей сестрой, потому что все остальные, которых она знает, — совершенно невыносимы. И ей уж точно с Доминик повезло больше, чем её друзьям и знакомым — с их младшими братьями и сёстрами. Доминик собой гордится.

Флёр, видя её мучения над письмом, незаметно толкает под локоть Мари-Виктуар. И та, конечно, сдаётся и усаживается на мягкий ковёр рядом с Доминик. Дочитывают они уже вместе, и у Доминик счастье расцветает в груди вдвойне: ей безумно нравится делать что-то вместе с сестрой. Что угодно, лишь бы вдвоём.

«...Надеюсь, этот скромный подарок сослужит тебе хорошую службу в будущем, когда станет начинкой для твоей волшебной палочки. Удачи, маленькая Доминик!

С наилучшими пожеланиями, Антуанетта».

— Это и правда настоящий волос вейлы! — визжит Доминик на весь дом, прижимая к груди крохотный мешочек.

— Да, теперь твоя мечта сбудется, — подтверждает Мари-Виктуар.

— Хоть и нескоро... — на миг печалится Доминик, вспоминая, что ей ещё долго ждать поступления в Хогвартс.

— Оглянуться не успеешь, время пролетит, — подбадривает её мама.

— Просто надо подождать, — подхватывает Мари-Виктуар.

Ей-то говорить легко — сама уже студентка. Но всё-таки она и раньше на ожидание не жаловалась. Для Доминик она уже стала взрослой, хотя для мамы и папы — по-прежнему ребёнок. Но как считать ребёнком такую серьёзную и изящную Мари-Виктуар?

Для Доминик сестра — словно принцесса из сказки, на которую она во всём хочет быть похожей. Самая красивая, самая умная, самая удивительная девочка на свете. Словом, совершенство. Почти как мама. Почти — потому что мама, конечно, вне конкуренции. Но Мари-Виктуар и на маму похожа куда больше Доминик. У неё светлые и воздушные, как лимонное безе, локоны; огромные голубые глаза с длиннющими ресницами; нежная кожа ровного цвета без единой крапинки. У Доминик — непослушные кудри, отливающие на солнце заметной рыжиной, а веснушек на лице больше, чем звёзд на небе. Мари-Виктуар все постоянно сравнивают с мамой, приговаривая, как та на неё похожа, а про Доминик чаще говорят, что она похожа на Уизли.

«Вон какая конопатая девчушка, сразу видно, чья порода!»

Не то чтобы Доминик не нравится быть похожей на папу — он у них тоже молодец и красавец, всем на зависть папа, как любит говорить бабушка Молли. Но у мамы есть одна заветная черта, уже давно не дающая Доминик покоя. В ней течёт кровь вейлы.

— Представляешь, у тебя, наверное, единственной во всём Хогвартсе будет палочка с волосом вейлы, — мечтательным тоном произносит Мари-Виктуар, поглаживая её волосы. — Даже у меня такой нет.

Пожалуй, она права. Это важное преимущество, карамелью подслащавшее для Доминик горькую микстуру — правду её пока совсем недолгой жизни. Хотя, как уверяет мама, кровей вейлы Доминик и Мари-Виктуар по наследству досталось поровну — они же сёстры. Но именно Мари-Виктуар внешне пошла в маму и в бабушку Аполлин. А значит, в ней вейловский след проглядывается пусть чуточку, но больше. Кроме того, двойное имя Мари-Виктуар получила неспроста. Вторую часть — в честь великой победы над злом, как вспоминают иногда в их семье. А первую — в честь прабабушки, которая и была той самой вейлой, передавшей им всем — бабушке, маме и самим девочкам — капельку своего волшебства. И хотя сестра обычно предпочитает, чтобы другие называли её Виктуар, Доминик никогда не забывает про первое имя.

Теперь она может вволю порадоваться — будет наконец и у неё что-то от вейлы. И Доминик не отказывает себе в выплеске искренних детских чувств: носится по комнатам с драгоценным подарком, с нетерпением ожидая приходы папы, чтобы поделиться с ним новостью, и аж подпрыгивает от переизбытка эмоций. Иногда ей кажется, что прыжки становятся выше, словно сам воздух пытается подбросить её чуть ли не до потолка. Мама бы списала такое явление на стихийную магию, но Доминик пока не понимает в полной мере, как это работает. Ведь палочка ей ещё долго не светит. А какая магия может быть без палочки? Она же не домашний эльф.

Билл возвращается домой как раз тогда, когда Мари-Виктуар рассказывает Флёр увлекательную историю про добычу столь редкого компонента волшебной палочки. По счастливой случайности знакомая вейла бабушки Аполлин как раз оказалась проездом во Франции и зашла в гости. А бабушка, отлично помня про одержимость младшей внучки вейлами, попросила её о такой услуге. И Антуанетта, по-видимому, оказалась женщиной доброй и отзывчивой. Вопреки всем слухам, ходившим о коварстве этих магических существ.

Обрывки разговора доносятся до Доминик.

— Я не одержима вейлами! — обиженно кричит она из комнаты так, чтобы было слышно на кухне.

— Конечно нет, милая, — участливо откликается мама. — Виктуар просто пошутила.

Полный впечатлений день подходит к концу, когда Доминик ощущает накатившую почему-то грусть. От мамы никогда не укрываются перемены в её состоянии, поэтому она заглядывает в глаза Доминик, укладывая её на ночь. Так, как только мама и может: со всей внимательностью и лаской. Это дарит умиротворяющее чувство безопасности. Но грусть всё равно не уходит.

— Что случилось? Почему у моей Ники глаза на мокром месте? — интересуется Флёр, поправляя ей подушку.

Доминик не знает, что ответить — сама пытается разобраться в себе. Ворох несовместимых эмоций заполняет всё её существо, и она делает единственное, что помогает в таких случаях, — тянется обхватить материнскую шею, прильнуть всем своим хрупким телом. И тогда становится легче. Тогда и думать не нужно: все невысказанные слова сами изливаются шёпотом прямо в ухо той, кто всегда поймёт.

И Доминик рассказывает, что очень-очень рада подарку, что её мечта и правда сбылась, но одна вещь до сих пор невыносимо её огорчает, и она не знает, как с этим справиться.

Выдаёт как на духу своё сокровенное признание.

Она никогда не станет настоящей вейлой.

И заливается горькими слезами.

* * *

Всё это началось, как ни странно, с дедушки Артура. Бабушка Молли потом даже отвесит ему подзатыльник — может, шутливый, а может, и нет, — за то, что, сам того не понимая, заморочил ребёнку голову. Но дедушка, по правде говоря, был совсем не виноват. Потому что едва ли кто-то мог предугадать, к чему приведёт одно невинное слово.

Это было в канун Рождества, когда часть семьи Уизли — только часть, но всё же очень большая — собралась в Норе. Не успели Доминик и Мари-Виктуар с колючего мороза попасть в домашнее, полное ароматов индейки и выпечки тепло, как счастливый дедушка Артур сгрёб обеих внучек в охапку.

— А вот и вы, мои маленькие вейлы! — весело поприветствовал их он.

Мари-Виктуар и внимания не обратила на это непонятное название. А вот Доминик сразу стало интересно: кто такие вейлы? Какое-то милое семейное прозвище? Но почему дедушка никогда не называл так своих детей и других внуков? А если это что-то смешное или укоризненное, то пусть не дразнится!

— Что ты, Ники, называться вейлой — это даже почётно, — на свою беду принялся объяснять Артур. — Это прекрасные, обворожительные существа, способные любого очаровать своей магией.

— Не то слово, — усмехнулся вдруг дядя Джордж. — Помню, довелось мне с ними близко познакомиться летом тысяча девятьсот девяносто седьмого.

Тётя Анжелина почему-то пихнула его в бок, на что Джордж лишь чмокнул её в щёку, моментально стирая выражение недовольства с лица жены.

Объяснение деда было, конечно, интересным и Доминик понравилось, но ей его не хватило. И за подробностями она отправилась к маме. Та слова деда подтвердила, да ещё и добавила, что прабабушка Доминик, оказывается, была настоящей вейлой. И что большая редкость — иметь в себе такую кровь. Доминик уже обрадовалась было, что мама тоже вейла, а значит — и она сама. Но тут её ждало разочарование. Флёр долго объясняла ей, как кровь передаётся через поколения. Про половинки, четвертинки и восьмушки. И Доминик в конце концов поняла: она считается вейлой только на какую-то восьмую часть. Крохотную восьмушку. Не на четверть даже. Это совсем-совсем мало. До чего обидно!

Пусть она и не понимала до конца, что такое — быть вейлой. Важнее было то, что они такие красивые, редкие, необычные. Не такие, как все остальные. А другие о них говорят чуть ли не с придыханием. Восхищаются.

Вот и Доминик захотелось быть настоящей вейлой.

Так у неё появилась первая несбыточная мечта.

* * *

— Поверить не могу, что мы здесь оказались, — Мари-Виктуар беспрестанно вертит головой по сторонам, рассматривая разношерстное магическое общество.

— Чего не сделаешь ради дочурки, — Билл заботливым отцовским жестом треплет Доминик по волосам.

— Знаете, мне здесь очень нравится, — улыбается Флёр. — Сразу юность вспомнилась.

Доминик едва вслушивается в разговор. Её ум сегодня занимает лишь одно. Крепко держа мать за руку, она вместе с ней протискивается через толпы волшебников, заполонивших всё пространство вокруг. Отовсюду звучит французская речь. Так непривычно для неё, живущей в Англии. Дома по-французски с ними говорит только мама, и то не каждый день.

На магическом фестивале в честь Дня взятия Бастилии собралась тьма народу. По крайней мере, так кажется маленькой Доминик, ничего не видящей за плотной завесой чужих спин. Но они непременно окажутся поближе к сцене, пообещали родители. Ведь Доминик нужно увидеть их. Она до последнего не верила в свою удачу, пока мама не зачитала ей вслух программку фестиваля, где говорилось, что вейлы тоже будут участвовать в представлении.

Конечно, она донимает всех расспросами — какие они, ну какие?

— Всё сама увидишь. Только не пугайся. Я предупреждала, что вейлы могут менять свой облик, и они не всегда такие прекрасные, какими ты их представляешь, — отвечает Флёр.

Доминик многое попросту пропускает мимо ушей. Её волнует лишь то, какие вейлы невероятные. Едва ли что-то в их виде может не понравиться. Ведь Доминик уже придумала, какими они будут: принцессы одна краше другой, у каждой — сияющие, как золото, волосы до пят, красивейшие шёлковые мантии и мелодичные голоса, способные любого околдовать своим звучанием. Кажется, последнее относится скорее к сиренам или нимфам, но эта мысль не задерживается в голове Доминик. Настолько она привыкла все чудесные качества, о каких слышала, приписывать вейлам.

До их появления перед зрителями, где-то в середине представления, приходится ждать целую вечность.

И вот момент наступает — Доминик задерживает дыхание, круглыми глазами глядя, как изящно выплывают на сцену стройные девушки в мантиях глубокого тёмно-синего цвета. Кажется, на миг даже шум и голоса вокруг стихают в такт тому, как замирает её сердце. Изо всех сил она старается разглядеть каждую чёрточку внешности вейл — узреть наконец всю эту необычность, мечтами захватившую впечатлительную детскую душу. Они, безусловно, красивы и даже величественны. Каждое движение их тела, взмах руки, поворот головы приковывают внимание, не позволяя отвернуться.

Очарование, распространяемое вейлами, похоже на сказку, в которую временной гостьей угодила Доминик.

И требуется всего секунда, чтобы очарование рассыпалось с той же лёгкостью, как когда-то снег в её руках, никак не желающий лепиться в комок на морозе.

В один голос издав странный выкрик, схожий с птичьим, вейлы одновременно обращаются в невиданных существ. Их красивые лица вытягиваются в остроклювые птичьи головы, злобные, как гаргульи. Только гаргульи-то камнем застыли на стенах, а вот птицы-вейлы вполне себе живые. Настоящие. Из плеч, только что бывших по-девичьи узкими и изящными, прорастают покрытые чешуёй крылья. Вейлы машут ими — быстро, звонко рассекая воздух, будто готовятся взлететь, и по-животному восклицают что-то недобрыми птичьими голосами.

Жуткое представление длится всего несколько мгновений, и они принимают свой первоначальный облик, а толпа разражается громкими аплодисментами. Вейлы глядят на собравшихся волшебников сверху вниз, спокойно и горделиво, будто и не было только что никакого перевоплощения.

Доминик поворачивается к матери с открытым ртом. Что-то сродни недоверию проскальзывает в её голове. Но как тут не поверить собственным глазам? Она не испугалась, потому что знает: рядом родители, да и всё это — не более чем спектакль. Хоть вейлы в изменённом облике и выглядели... мягко говоря, опасно. Вместо страха Доминик чувствует разочарование, граничащее с отвращением.

Ну как прекрасные принцессы из её воображения могут становиться такими страшными? Они же должны очаровывать, а не внушать ужас!

Мари-Виктуар, как и она, впервые видевшая вейл вживую, тоже выглядит удивлённой. А родители о чём-то перешёптываются, бросая многозначительные взгляды на Доминик. Кажется, её реакция от них не укрылась. И даже была ожидаемой.

Когда фестиваль подходит к концу и все собираются идти домой, Доминик следует по пятам за родителями с огромным облаком сахарной ваты на палочке. Оно неудобное, выше её готовы, поэтому Доминик стремится поскорее уменьшить лакомство в размерах, поедая его большими кусками. Всё оставшееся время она переваривала увиденное и, кажется, пришла к выводу, что вполне может прожить и без мечты стать настоящей вейлой. Особенно когда в мире ещё столько всего необычного и интересного.

— Ну что, больше не хочешь быть вейлой? — спрашивает папа, будто прочитавший её мысли.

— Не-а, — отрицательно качает головой Доминик с полным ртом сладкой ваты. — Теперь у меня будет другая мечта.

— И какая же? — с любопытством вопрошает Мари-Виктуар.

Доминик задумывается на минуту, перебирая в голове все известные ей чудеса, включая увиденные сегодня на фестивале.

— Хочу себе настоящего единорога!

Услышав это заявление, Билл и Флёр в один голос протяжно вздыхают, не скрывая, однако, невольных улыбок.