Скачет белка в Лангедок... (джен)

С ветки на ветку, прыг да скок —

Тикки Шельен

Солнце… Такое яркое, горячее, невыносимо слепящее. Какой болван додумался впустить его в подземелья? Голову можно дать на отсечение, что это работа неугомонного Поттера — только этой ходячей бомбарде под силу снести древний замок до основания, чтобы добраться до ненавистного учителя, которого не доела гигантская змея.

Нагайна… Перед глазами возникли огромные саблевидные клыки, метящие в горло, и голова рефлекторно дернулась назад. Шея взорвалась ослепительной болью, из глаз брызнули невольные слезы. Северус захрипел и тут же над ухом раздался испуганный возглас:

— Крестный, тебе плохо? Я сейчас, ты подожди, я быстро! Мама! Ма-ама! Он очнулся! — дикие вопли сменились дробным топотом вниз по лестнице.

Через минуту в комнату ворвался свежий запах сирени и нежный женский голос озабоченно спросил:

— Северус, ты меня слышишь? Открой глаза, это я, Нарцисса. Ну, открой же глаза! Драко, помоги мне!

Звякнула ложечка о стакан, голова приподнялась вместе с подушкой и в горло по капле полилась блаженная прохлада, прогоняющая адскую боль. По лицу прошлась мягкая салфетка и мокрые ресницы наконец разлепились, являя глазам похудевшую, уставшую, но живую и здоровую Нарциссу Малфой, солнечно улыбающуюся сквозь набежавшие слезы.

— Наконец-то! — укоризненно сказала она и всхлипнула.

— Мама! — не менее укоризненно проворчал над ухом знакомый юношеский голос.

Драко. Живой.

— Люциус? — вместо вопроса из горла вырвалось жалкое сипение.

— Молчи, тебе нельзя разговаривать. — Нарцисса предостерегающе коснулась пальцем его губ. — Лежи спокойно, я сама все тебе расскажу, только не дергайся.

Убедившись, что ее услышали и поняли, она присела на мягкий стул у кровати.

— Люциус под арестом, — коротко сказала Нарцисса. — Вчера мне удалось с ним увидеться, ненадолго, правда, всего на несколько минут. Он, слава Моргане, жив, относительно здоров и даже не очень похудел. И сразу о тебе заговорил, точно как ты о нем. Мне можно начинать ревновать? — Нарцисса нахмурила брови и пальнула из-под ресниц подозрительным взглядом.

— Да шутит она, — заботливый крестник аккуратно поправил подушку, взял еще один стул и сел рядом с матерью. Похудел, круги под глазами, но весь сияет и улыбка такая открытая, совсем для него нехарактерная…

— Лорд убит, — поспешила предупредить следующий вопрос Нарцисса. — Нас оправдали — и тебя, и меня, и Драко. Твой Поттер оказался очень порядочным человеком и благодаря его свидетельствам нас отпустили. А ты… вообще стал народным героем.

— Посмертно, правда, — подхватил Драко, — так уж получилось. И орденом тебя наградили. Только его сразу в музей министерства отправили, но ты не волнуйся, — заверил он, заметив удивленное движение бровей, — если захочешь, мы тебе его запросто достанем — заменим на подделку, например, или попросту выкрадем.

— Сиди уж, авантюрист, — Нарцисса взяла сына за руку. — Наворовались, хватит. Отцу, мало того, что обвинений предъявили — на троих дементоров хватило бы, так еще и кражу приписали.

У Северуса глаза полезли на лоб: Люциус Малфой — вор? И что он мог украсть в Хогвартсе, да еще во время битвы? Разве что додумался все-таки ограбить кабинет Дамблдора, в смысле, директорский кабинет — Люциус всегда чувствовал себя там как медведь на пасеке, и в последнее время часто повторял, что только уважение к лучшему другу мешает ему найти всем размещенным там книгам и приборам достойное применение. Неужели он все же добрался до вожделенных альбусовых игрушек?

Люциус — мародер. Великолепно, просто великолепно…

— Когда началась битва за Хогвартс, — начал объяснять Драко и скривился: — это теперь так называется, давай, я тебе в подробностях потом расскажу, когда ты немного поправишься. Так вот, во время битвы, ты же сам видел, что там творилось — великаны, дементоры, акромантулы… где свой, где чужой — за взрывами и заклятиями не разберешь. И отец, чтобы не оставаться в этой мясорубке безоружным, подобрал чью-то потерянную палочку. Но, как потом оказалось, палочка принадлежала Лаванде Браун, помнишь, блондинка вся такая, с Гриффиндора. Ее Сивый…

Драко запнулся, увидев предостерегающий взгляд матери.

— Ну, авроры и уцепились. Если бы не следы на горле у Браун и не показания Грейнджер… Наша правдолюбка, скрипя, правда, зубами на все министерство, заявила, что отчетливо видела, как Браун упала с верхней галереи и как на нее накинулся Фенрир. Иначе отцу было бы совсем…

— Драко, хватит! — Нарцисса с тревогой посмотрела на едва очнувшегося Снейпа, опасаясь, как бы после таких новостей ему не стало хуже.

у Северуса и правда, потемнело в глазах. Кудрявая девчушка, которая умудрялась строить глазки парням даже на его уроках — и смрадное невменяемое чудовище…

— Мама, но ведь крестный все равно не успокоится, пока обо всем не узнает, — возмущался Драко, выставляемый твердой материнской рукой за дверь. Снейп горько усмехнулся. Его крестнику явно не терпелось в лицах пересказать проспавшему конец войны шпиону все самое интересное, что тот пропустил. Внезапное освобождение от власти Лорда и перспективы заключения в Азкабане заметно вскружило мальчишке голову и развязало язык. Ну и пусть бы ребенок потешился. Намолчались уже. Хватит.

Нарцисса, выпроводив сына, поправила Северусу подушку и погладила по голове. Как маленького, в самом деле.

— Отдыхай, потом поговорим. Тебе теперь торопиться некуда.

* *

— Поттер так убедительно рассказывал о твоей двуличности и хитрости, что Лорд мог бы умереть от бешенства, не дожидаясь результата дуэли, — вдохновенно рассказывал Драко, расхрабрившись после победы и напрочь забыв поговорку о том, кто именно пинает мертвого льва*. — И, как бы это ни было тебе противно, но своим спасением ты обязан именно Поттеру.

Наваристый бульон, такой вкусный и ароматный еще минуту назад, вдруг встал Северусу поперек горла. Драко, не заметив изменения в настроении своего крестного, настойчиво приставал:

— Съешь еще ложечку. Это настоящий лорет, в нем кроме моркови и лука есть еще и сельдерей, и укроп, и петрушка, и прочие полезные для здоровья травки и коренья. Или что-то не так? — наконец сообразил он.

Снейп, не желая привлекать к поразившему его факту излишнего внимания, покорно открыл рот.

— Так вот, — продолжил Драко. — Он так громко вопил, что слышно было, наверное, и в Запретном лесу. Мама с отцом как раз наткнулись в коридоре на меня и мы дружно засобирались на отдых во Францию, но тут услышали твое имя и решили пригласить тебя поехать с нами. Правда, Лорд заявил, что убил тебя еще три часа назад, но отец, зная привычки Лорда и еще лучше зная тебя, сразу же направился в Воющую хижину. Ты так картинно раскинулся в луже крови, что мы уже, было, решили, что опоздали, тем более, что столько времени прошло после укуса. Но мама у нас, оказывается, крутой специалист по определению состояния покойников и их последующему оживлению: она сразу аппарировала с тобой сюда, напичкала зельями согласно твоей же инструкции и вернулась изображать… короче, изображать все, что нужно по ситуации. А мы с отцом тем временем немножко поиграли в колонизаторов, поджигающих хижины мирных аборигенов, и вернулись в замок как раз к праздничному обеду.

— Драко, ты напоминаешь мне троюродного прапрадеда Карла Фридриха Иеронима, вернее, рассказы о нем моей бабушки. Тот точно в таком же тоне рассказывал о своих невероятных подвигах. Может, тебе стоит заняться мемуаристикой? — невинно поинтересовалась вошедшая Нарцисса.

— Нет, мама, теперь историю у нас будет писать Грейнджер, и нашей семье в ней, боюсь, отведут не самые героические страницы, очень уж нашему гриффиндорскому трио не понравилось знаменитое малфоевское гостеприимство. Так, крестный, еще чуть-чуть и будешь совсем молодец. Но своим детям я буду рассказывать чистую правду, вот как сейчас. — Драко запихнул в досыта накормленного новостями пациента последнюю ложку бульона и убежал на кухню за ромашковым чаем.

— Твой Поттер, действительно, молодец, нажал, как говорится, на все возможные рычаги, — голос Нарциссы, обычно тихий и плавный, как и положено истинной леди, сегодня звонко журчал весенним ручейком. — И наши адвокаты тоже стараются изо всех сил. Последнее слушание вселило в нас надежду — свидетели подтвердили, что Люциус был у Лорда в опале и не участвовал в битве, поэтому мы надеемся на его скорое освобождение.

— Поттер… почему? — голос звучал как утреннее приветствие старого прокуренного пропойцы, но, главное, что звучал вообще. Северус ужасно боялся, что любимая зверушка Лорда оставила его немым на всю жизнь. Лаборатория, в принципе, не оперный театр, но заклинания, сопровождающие приготовление некоторых интересных зелий, требуют хоть и тихого, но виртуозного владения голосом. Но, похоже, Северус скрестил пальцы на удачу, голос потихоньку возвращался к хозяину.

Нарцисса опустила глаза.

— У Поттера передо мной Долг жизни, — тихо промолвила она. — И в первую нашу встречу после победы он мне пообещал сделать все, чтобы нашу семью оправдали.

— Долг? — снова хриплое карканье, ласкающее собственный слух не хуже соловьиного пения.

— Тогда, в Запретном лесу, когда Поттер упал замертво, Лорд отправил меня проверить, жив ли он. Ты же знаешь, сам Лорд до такого никогда не опускался.

Северус знал. Именно на эту манеру Лорда он больше всего и рассчитывал, запасаясь зельями, словно маггловский смертник взрывчаткой. От авады они бы, конечно, не помогли, но Северус поставил на змею — и выиграл.

— Почему именно меня? — заметив в глазах Снейпа немой вопрос, Нарцисса горько усмехнулась. — Лорд прекрасно знал, что из всех его сторонников, собравшихся на поляне, страх испытывала только я. Все остальные жаждали крови. А я… Я боялась. Боялась всего — мертвых, смерти, крови, его оборотней, его змею, его самого… Он захотел еще раз запугать меня и унизить Люциуса… Решил, что я слишком трепещу перед ним и никогда не посмею обмануть. Но он не учел одного, — голос Нарциссы стал жестким. — Он не учел, что больше всего на свете я боюсь потерять свою семью. Потерять Драко, Люциуса, тебя…

— Меня? — голос сорвался на шепот. Такого Северус никак не ожидал. Нарцисса всегда была с ним приветлива и дружелюбна, но причислять его к членам семьи… Он бы никогда не осмелился претендовать на это, несмотря на все годы тесной дружбы с Люциусом.

— Ты лучший друг моего мужа, крестный отец моего сына, — пояснила Нарцисса в ответ на удивленный взгляд. — И, кроме того… Ты единственный проявил ко мне участие тогда, помнишь, на твоем первом курсе, после истории с ужом. Ты был тогда таким смешным маленьким рыцарем, неумело утиравшим слезы зареванной юной даме и предоставивший в ее распоряжение костлявое плечо и платок, заляпанный сиропом чемерицы, от запаха которой слезы у меня текли еще сильнее. Именно тогда ты стал еще одним близким мне человеком.

Северус молчал, не зная, что и сказать. Молчала и Нарцисса, накрыв тонкими пальчиками его ладонь. Как на грех, и Драко застрял на кухне, хотя за то время, что прошло после его ухода, можно было не только заварить ромашку, но и остудить, и выпить ее, и снова сбегать за новой порцией свежих цветочков.

В голове промелькнула гаденькая мыслишка: если я вам всем так дорог, что же вы сразу не бросились искать лучшего друга и любимого крестного? Драко ведь правильно сказал: если бы не вопли Поттера, не видать бы тебе ни Франции, милый друг, ни английских туманов. И зелье твое усовершенствованное не помогло бы — слишком поздно раскусил капсулу, опасаясь отключиться и не успеть передать Поттеру нужные воспоминания, слишком мало сил осталось для аппарации. Да и смысла в этой аппарации уже не было, какая разница, где умирать — на грязном полу пропахшей псиной хижины или на протертом ковре собственной гостиной.

Вспомнилось лето девяносто шестого: длинные светлые волосы разметались по упомянутому ковру, тонкая фигурка в дорогой мантии, содрогаясь от рыданий, сжалась в комочек у самых ног…. Болван ты, Северус, и жизнь тебя ничему не учит. Как последний идиот, на слезы женские купился, а на то и не обратил внимания, что от расстроенной дамы чемерицей разило на весь дом, а когда она вцепилась тебе в мантию, комкая в руке мокрый платочек, у тебя самого слезы на глаза навернулись. Ладно Белла, та могла списать запах на умиротворяющий бальзам, вполне уместный в положении ее сестры, но ты то, зельевар со стажем, должен был догадаться, что не слезами едиными тот платочек был пропитан. Люциус сколько раз тебе жаловался, что Нарцисса плачет все время, что с зельем, что без зелья…. А оно, оказывается, вот в чем секрет.

В горле вдруг запершило, из груди вырвался глухой кашель. Нарцисса вскочила, засуетилась, позвала Драко, внизу что-то грохнуло, звякнуло, послышался девичий визг, топот, и вот, наконец, в комнату влетел растрепанный крестник со стаканом чего то, мало напоминающего отвар ромашки.

— Извини, кувшин с ромашкой разбился, пришлось выбросить, — покаянно заявил он. — Я принес парное молоко, его только-только доставили — свежее совсем, с цветущих альпийских лугов, целебнее не бывает.

Он сунул стакан под нос своему крестному:

— Панацея от всех болезней!

Северусу вдруг стало смешно. Драко, всю жизнь воротивший нос от «плебейского напитка», рекламирует парное молоко. Ради этого зрелища таки стоило подставить горло под острые клыки.

Нарцисса рассердилась:

— Так, лекарь-самоучка, иди обратно на кухню и скажи, пусть сначала хорошенько прокипятят эту панацею. Куда ему сырое молоко после месяца на одних зельях? И с каких это пор у тебя Тулуза в Альпах оказалась? Чему тебя только в школе учили?

Драко ухмыльнулся, забрал стакан и резво помчался обратно на кухню, вероятно, в надежде еще застать там юную молочницу.

— Лангедок, значит? — вопросительно прохрипел Северус, еще не оправившись от приступа.

— Лангедок, — легко согласилась Нарцисса. — Благословенный край, страна оливок и винограда, трубадуров и еретиков, жаркого солнца и страстной любви. Здесь удивительно живительный воздух — он творит чудеса и исцеляет любые раны. Когда в детстве бабушка пела нам старинную и, как она говорила, волшебную колыбельную о белке, которая спешила именно сюда, мне казалось, что Лангедок — самое спокойное и защищенное место в мире.

Люциус страшно бесился, когда я под разными предлогами уезжала во Францию, думал, что у меня здесь кто-то есть, что я что-то от него скрываю. Отчасти он прав: у меня здесь дом, о котором не знает никто. Вернее, раньше не знал.

Северус представил, что скажет ему по этому поводу Люциус, когда вернется домой. Старый друг под опекой любимой жены в тщательно скрываемом от мужа доме… И плевать, что этот друг головы от подушки оторвать не может. И хорошо, если его не заавадят сразу… Хотя Люциус всегда предпочитал видеть месть в остывшем, а ее объекта — в хорошенько промаринованном ожиданием виде. Так что, дорогой друг, хватит нежиться под одеялом, усиленно лечись и набирайся сил — они тебе еще ой как пригодятся…

— У каждой женщины из рода Блэков есть в Европе свой уголок, где можно укрыться от житейских бурь, надоевшего супруга или злобного врага, — говорила дальше Нарцисса, не замечая, какое впечатление производит своими словами. — И никому из магов туда не войти, кроме тех, кого она приведет сама. И прислуга у нас здесь, как ты уже, наверное, заметил, немногочисленна — уж не обессудь, но тебе придется довольствоваться одной Нэнни. Ты же понимаешь, после того случая с Добби я не могу доверять никому из эльфов, а Нэнни единственная завязана только на меня.

Северус понимал, о чем она говорит — Беллатриса когда-то при нем развлекала Лорда леденящими душу рассказами о милых обычаях своих предков. Блэки — старинный темномагический род, и магия у них мощная, во многих других семьях давно позабытая. Галерея отрубленных голов на стенах домов — не прихоть хозяев, не почетная доска для эльфов, призванная устрашать и отвращать — это поддержание сильнейшей связи между членами древнего рода и их верными слугами. Собираясь выбросить головы эльфов из своего дома, Сириус чуть было не оборвал сильнейшую нить подчинения, которую плели многие поколения его предков. Нарцисса и Беллатриса были любимыми племянницами матери Сириуса и самыми благодарными ее ученицами. Если Нэнни заклинала сама Вальбурга — ничто на свете не могло заставить эльфийку изменить своей хозяйке.

— В доме постоянно толпятся авроры, — говорила дальше Нарцисса, — перевернули все вверх дном, даже эльфов пытались допросить. Во Франции местный аврорат подключили, обыски провели, правда, они там осторожничают — вежливо так все прошло, с реверансами, но мало ли что взбредет им в голову, когда они найдут этот дом, а в нем тебя? Буквально за шаг от свободы… Не хочу рисковать до возвращения Люциуса. Боюсь.

Она скрестила пальцы точно так же, как Северус несколькими минутами раньше.

Нарциса не стала вдаваться в подробности, но Северусу этого и не требовалось. Он прекрасно понимал, что может произойти, если авроры обнаружат в тайном убежище жены Пожирателя другого Пожирателя, объявленного мертвым. Северус прекрасно понимал и то, что решающую роль в его оправдании сыграло не столько заступничество Поттера, сколько рассказы гриффиндорской тройки об агонии, происходящей прямо у них на глазах. М-да, неприятное зрелище было, наверное. Не для детских глаз. Хотя, то что происходило потом…

Северус вспомнил рассказы Драко о Битве за Хогвартс и плотно зажмурился. Сколько же детей погибло, сколько искалечены, скольким еще эта битва аукнется в будущем…

— Северус, — Нарцисса озабоченно склонилась к нему. — Тебя что-то беспокоит? Может, Нэнни позвать?

Северус почувствовал, как у него запылали кончики ушей и изо всей силы запротестовал.

Широкоплечую статную эльфийку с трубным голосом и замашками армейского фельдфебеля старался не задевать даже Люциус, в особо трагические моменты своей семейной жизни любивший поплакаться на судьбу, пославшую ему неведомо за какие грехи полторы тещи. Северус, который видел любимую эльфийку Нарциссы всего несколько раз и то издали, только посмеивался, но в последние дни ему стало совсем не до смеха. Впервые появившись у постели очнувшегося Снейпа, Нэнни заявила, что ухаживала за ним все то время, пока он лежал без памяти, и собирается продолжать это делать, несмотря на все его грозные взгляды и протесты. Если же он надумает оказать сопротивление… на этом моменте Нэнни нахмурилась и зловеще заявила: «Хозяйка распорядилась — усыпить!»

Пока озадаченный Северус размышлял, что скрывается за этими словами, Нэнни бесцеремонно сдернула с него одеяло и принялась привычно вертеть непослушное тело как куклу, проводя необходимые манипуляции, принятые при уходе за лежачим больным. Северусу ничего не оставалось, кроме как последовать мудрому совету королевы Виктории, то есть закрыть глаза и предаться размышлениям о том, что происходит сейчас в родной Англии.

Поэтому видеть Нэнни ему хотелось сейчас меньше всего.

— Как хочешь, — Нарцисса не стала настаивать. — Тебе, кстати, пора принимать зелья. Похоже, молока нам сегодня не дождаться.

Нарцисса отошла к столику, стоящему у противоположной стены. Северус с трудом повернул голову вслед за ней и застыл: на столике, покрытом вышитой скатертью, стояла батарея лучшего малфоевского арманьяка, мозолившего ему глаза весь последний год.

Северуса замутило. Он так надеялся, что больше никогда в жизни не увидит ни одной такой бутылки, и тут на тебе!

Нарцисса заметила перекосившееся лицо своего подопечного, но неправильно истолковала его выражение.

— Горло болит? — сочувственно спросила она и взяла в руки одного из ужасных монстров. — Сейчас, подожди секундочку, это обезболивающее.

Северус с изумлением заметил на бутылке стандартный полукруглый ярлычок, стопка которых всегда лежала в его лаборатории на верхней полке шкафа для готовых зелий.

На этот раз Нарцисса правильно поняла его безмолвный вопрос.

— Да, это твои зелья, — пояснила она. — Вернее, их варила я, но по твоим рецептам и из твоих же ингредиентов. Пока мисс Макгонагалл изливала мне душу, Драко, как и положено единственному законному наследнику, забрал из Хогвартса твои вещи, а заодно и потайной шкафчик в подземельях «очистил» — как он выразился, «согласно указаниям безвременно погибшего героя войны». Ты уж прости, — Нарцисса смутилась, — но пришлось вскрыть тот конверт, что ты оставлял Люциусу на непредвиденный случай, по-другому до сейфа, сам понимаешь, было не добраться.

Уловив его согласный кивок, Нарцисса расслабилась и продолжила:

— Твои коллеги, как оказалось, очень скорбят и раскаиваются в своих несправедливых словах и поступках, поэтому Драко никто и слова не сказал, еще и извинились перед ним за взорванную дверь в лабораторию и погром, который там учинили авроры.

Северуса вдруг пронзила тоска по небольшой, но стерильно чистой лаборатории, по расставленным на полках в идеальном порядке скляночкам и коробочкам, по уютной гостиной слизеринского декана и гулким коридорам старинного замка. Каким он станет после войны, возрожденный Хогвартс? Кто теперь поставит на треножник самый большой котел с основой для перечного зелья? Кто встретит слизеринских первокурсников на пороге их нового дома? Кто откроет им великую тайну, как разлить по бутылкам известность, заварить славу и закупорить смерть?..

— И памятник тебе такой красивый поставили, — продолжила рассказ Нарцисса, наливая в стакан воду из кувшина. — Сначала мистер Флитвик предложил «Zebrino» — совершенно очаровательный белый мрамор с темными полосами, который, по его мнению, прозвучал бы как символ твоего двойного существования. Твои коллеги собрались было уже согласиться, но Хагриду… — Нарцисса сморщила нос, — приглянулся среди образцов голубой «Azul Cielo». Красивый, конечно, цвет, никто не спорит, и мрамор неплохой — один из самых редких и дорогих видов. Кстати, профессор Макгонагалл абсолютно не возражала, несмотря на довольно высокую его стоимость…

Посмотрев в наполняющиеся ужасом глаза пациента, Нарцисса улыбнулась и, сжалившись, договорила:

— Но мы настояли на граните. Идеально черный карельский габбро-диабаз. Тебе понравится.

Северус откинулся на подушку и расслабился. Волной нахлынуло раскаяние: ну вот почему ему видится в людях только плохое? Ведь дураку понятно, что ни Люциус, ни Нарцисса в день битвы за Хогвартс не могли от Лорда отойти ни на шаг. И в замке в первую очередь именно Драко бросились искать, потому как будь ты им хоть сто раз самым замечательным другом, но родной ребенок — прежде всего, а по-другому и быть не должно.

И спектакль этот у тебя дома только ради Драко и был разыгран. Опасалась, видимо, Нарцисса, что слез у нее для убеждения просто не хватит — выплакала все еще в те дни, когда Люциуса посадили после неудачного похода за пророчеством и когда впервые узнала о планах Темного Лорда на Драко. Устала бояться, сил даже на слезы не осталось.

А тебе все неймется. Вытащили, выходили, целый месяц возятся с тобой, как Хагрид с соплохвостами, несмотря на то, что глава семьи снова за решеткой сидит. Драко вон бледный весь, солнца не видит, дежурил возле тебя ночами, каждый чих ловил, теперь вот кормит с ложечки, как ребенка, откуда только что берется? Нарцисса вообще на три дома живет, разрывается между тобой и Люциусом. И тебе не стыдно?

Если бы не они, лежать бы тебе под лазурной мраморной плитой, и раз в году, в очередную годовщину победы, слушать, как Минерва бродит следи могил, жалуясь на яркое майское солнышко, слепящее глаза, и с ужасом содрогаться от диких воплей Хагрида, через все кладбище громогласно возвещающего: «Вы не туда повернули, профессор, во-он наш дорогой Снейп, голубенький!»

Северус содрогнулся и с искренней признательностью посмотрел на леди с тонким вкусом, выбравшую для его кенотафа единственно достойный вариант оформления.

Нарцисса тем временем протерла ложку чистой салфеткой и аккуратно откупорила бутылку.

— В подвале этого дома великолепная лаборатория, и пустых флаконов там тоже хватает, но Люциус почему-то попросил разлить лекарство для тебя именно в эти бутылки. Он сказал, что тебе должно понравиться, я только не поняла почему. Объяснишь?

Северус безмолвно закатил глаза. Люциус и здесь не оставляет его своей заботой. Что он хотел этим сказать — загадка: то ли напомнить о лишних словах, сказанных на их посиделках, и о том, что за стены гостиной они не вышли, то ли просто поиздеваться, зная, что от одного вида этих бутылок Северуса уже трясти начинает, то ли мстит за то, что Северус всегда требовал от него убирать за собой, опасаясь лишних глаз и лишних же разговоров о таинственных гостях. Интересно, а куда Люциус девал унесенные из подземелья бутылки? Выбрасывал по дороге в чьи-то камины? Оставлял в своей гостиной на коврике? Бережно складывал в гардеробной? Северус чуть не фыркнул, представив торжественное открывание дверей гардеробной во время обыска, звон раскатывающихся по полу пустых бутылок и глаза присутствующих при этом авроров.

Не дождавшись ответа, Нарцисса дернула бровью, мол, не хочешь говорить — не говори, ваши дела, и поднесла к его губам ложку с густым ароматным сиропом:

— Выпей, сейчас станет легче. Кстати, Люциус снова остался без палочки. Ту, что он подобрал возле тела мертвой девочки, у него, конечно же, отобрали. Нас с сыном спасло от Азкабана еще и то, что во время битвы мы остались безоружными — моя палочка была у Драко и сгорела в Выручай-комнате. Драко где-то в развалинах ухитрился подобрать целых две и спрятать, но Люциус их даже не видел, ведь его арестовали сразу после праздничного обеда, прямо в школе. А вчера он сказал, что снова будет слезно просить тебя о помощи, так как эти палочки, скорее всего, слушаться его не будут и, наверное, придется прибегнуть к… Северус, что с тобой? Снова приступ? Северус! Драко! Дра-ако!

В четыре руки Нарцисса с сыном трясли Северуса, вливали в него очередные зелья, хлопали по щекам, совали под нос какую-то вонючую гадость, но тот, не реагируя на их старания, дико хохотал, срывая больное горло и тревожа едва затянувшиеся раны. Драко потом клялся, что в глухом хрипе и клекоте он четко разобрал слова: «Зааважу» и «Занзибар», но Нарцисса подняла сына на смех, припомнив еще и Тулузу, заблудившуюся в Альпах, и тому пришлось обиженно заткнуться. Северус упорно отмалчивался, благо никто его и не спрашивал, проклинал острый слух своего крестничка и благодарил Мерлина и Моргану, что Нарцисса ничего подобного не расслышала — объяснить бурю чувств, всколыхнувшую его изнутри при ее последних словах, он бы не смог никому, даже самому себе. В ней были и возмущение наглостью Люциуса, и желание поскорее убраться из этого гостеприимного дома, пока его не вовлекли в еще чьи-то хитроумные интриги… Но в ней была и радость от того, что они все выжили, что все осталось по-старому, и пройдоха Люциус скоро вернется — без сомнения, с ворохом идей и полной готовностью к новым авантюрам.

Нэнни, призванная устранить последствия переполоха, убрала с пола осколки и лужицы, повесила на место штору, которую Драко сорвал, торопясь распахнуть окно, и принялась перестилать залитую водой и зельями постель. Нарцисса деликатно удалилась, а Драко наконец-то перестал дуться, притащил гитару и принялся развлекать крестного исполнением старинных песен, которые должны были убедить слушателя в том, что Лангедок — воплощение рая на земле. По мнению средневековых трубадуров, каждый, кто вдохнул благодатный воздух древней Окситании, больше никогда не желал покинуть этот волшебный край.

Свежий летний ветерок, врывающийся в открытое окно, действительно, наполнял комнату запахом цветущих сентифолий. По словам Нарциссы, эти аравийские красавицы с неповторимым ароматом росли только в двух местах Европы — на холмах Грасса и в ее саду. Северуса же Rosa centifolia, она же роза марокканская, роза прованская, роза столепестковая и роза капустная, интересовала с более утилитарной точки зрения, как уникальное в своем роде сырье для парфюмерии. Но делиться с Нарциссой своими наполеоновскими планами он не торопился — все следовало хорошенько обдумать и рассчитать, а сейчас ему хотелось просто прикрыть глаза, отдаться во власть старинной музыки и наслаждаться редчайшим, по утверждению «Вестника зельевара», «божественным благоуханием».

Пел Драко довольно неплохо, как и положено юноше из благородной семьи, играл, конечно, хуже, чем Долохов, вытворявший с гитарой нечто не поддающееся разумению, но несоизмеримо лучше, чем незабвенный Локонс, периодически притаскивающий гитару на собрания коллектива для развлечения дамской половины оного. Так что слушать его было вполне выносимо, но вот содержание песен и преобладающее в них преклонение перед образом Прекрасной Дамы оставили Северуса абсолютно равнодушным. Юношеская романтика ушла далеко в прошлое, прекрасные дамы, которые могли претендовать на какие-то чувства с его стороны, были либо мертвы, либо безнадежно замужем, впереди его ждала любимая работа, и только ей он собирался посвятить остаток своей жизни.

Нарцисса, появившаяся в комнате после ухода Нэнни, тихонько слушала, думая о чем-то своем, а затем взяла у Драко гитару и вполголоса запела ту самую старинную бабушкину колыбельную.

То ли Северус устал за день, то ли песня была, действительно, волшебной, но глаза у него закрылись сами собой, и впервые за последнее время перед ними возникла не оскаленная пасть с раздвоенным языком, а ослепительная синева высокого неба, отражающаяся в зеркальной глади лесного озера.

Нарцисса пела об уходящем лете, о студеной воде и густой листве, о рыжем пушистом зверьке, упорно стремящемся к своей цели, о дальней дороге, которую суждено пройти каждому. Ее голос звучал чистым ручейком, изгоняя из авгиевых закоулков души старого шпиона все страхи, кошмары и опасения последних лет.

На зыбкой границе сна и яви чья-то рука нежно скользнула по волосам.

— У каждого в этом мире должен быть свой Лангедок, Северус, — донесся до его слуха тихий шепот. — И ты его когда-нибудь обязательно обретешь…

__________________________________________________________________

* «Самый храбрый из трусов тот, кто первым отважится пнуть мертвого льва» (суфийская поговорка)

Дорогие мои читатели!

До встречи!