Око за око. Мюнхенский сговор (гет)

Предупреждение: осторожно, злая Гермиона.

Такой непогоды в Софии не помнили даже старожилы. Бешеный ветер рвал черепицу с крыш, выворачивал с корнем деревья, бросал в лицо прохожим едкие горсти колючего снега и валил фонарные столбы. Все, кто мог хоть как-то укрыться от страшной метели, попрятались по домам или гостиницам; на обычно шумных улицах не было ни единой живой души, и только около одного дома никак не иссякали посетители.

Казалось, что на похороны Виктора Крама, ловца болгарской сборной по квиддичу, съехались волшебники со всех концов земли, от Аляски до Японии: люди всех рас и национальностей шли нескончаемым потоком, на минуту-две задерживаясь около открытого гроба, качали головами, клали цветы и отходили прочь, давая место другим. И все как один старались не смотреть на тех троих, что мраморными статуями застыли в изголовье покойного: тоненькую женщину в черном платке, время от времени чуть заметно вздрагивавшую — на полноценные рыдания у нее уже не осталось сил; высокого, мощного горбоносого мужчину, как-то машинально прижимавшего к себе жену, и стройную девушку с роскошной копной каштановых кудрей. На мать, отца и теперь уже бывшую невесту знаменитого спортсмена, так и не ставшую его женой.

Гермиона не видела ни тех, кто пришел попрощаться с Виктором, ни его убитых горем родителей. Она видела только его самого: спокойного, умиротворенного, как будто спящего; резкие при жизни черты лица смягчились, придав хозяину удивленный и какой-то детский вид. Гора цветов покрывала Крама почти до подбородка, и слава Мерлину: не было видно ужасно глубокой, неправдоподобной впадины на левой стороне груди — на том самом месте, куда врезался взбесившийся бладжер. Колдомедики сказали, что Виктор умер быстро — осколки от раздробленных ребер попали ему в сердце — но Гермиона все еще не могла поверить, что он мертв. Не могла поверить тогда, когда услышала по радио жуткую весть о его гибели, не могла поверить тогда, когда из Амстердама привезли странно изломанное, безжизненное тело, не могла поверить даже сейчас. Но, тем не менее, Виктора — милого, славного, доброго Виктора — больше не было в живых, а где-то в девятой преисподней, подле самого Сатаны, посреди вечных жара и холода покатывались со смеху трижды проклятые Родольфус Лестрейндж с женой, братом и дочерью.

— Мисс Грейнджер?

Голос показался Гермионе знакомым. Несколько раз она замечала в толпе бывших соучеников — Роджера Дэвиса, Анджелину Джонсон, Оливера Вуда — но никто к ней так и не подошел. Обернувшись, девушка увидела перед собой Малфоя-старшего.

— Мистер Малфой…

— Сожалею о кончине вашего уважаемого жениха, — церемонно склонил голову Люциус. — Но вы мне нужны на пару слов. Ваше присутствие здесь необходимо или вы можете куда-нибудь отойти?

Оглянувшись на не замечающих никого и ничего вокруг родителей Виктора, Гермиона кивнула. Они прошли в соседнюю комнату; Малфой аккуратно притворил дверь и наложил на нее Чары Тишины.

— Прошу прощения, но наш разговор должен быть строго конфиденциальным. Мисс Грейнджер, от своего сына я узнал о его, кхм, выходке с зельем для миссис Уизли. К сожалению, исправить последствия этой выходки не представляется возможным ни сейчас, ни в ближайшем будущем…

Как будто она и так этого не знала. Кровь волшебника — один из самых мощных усилителей в зельеварении, об этом даже покойный профессор Снейп упоминал на своих уроках. Лестрейндж хоть и мерзавец, но мерзавец умный. Даже слишком.

— …поэтому мне остается только принести извинения за Драко, — Люциус чуть поклонился еще раз, — и надеяться, что вы их примете.

Гермиона покачала головой:

— Не стоит, мистер Малфой. Драко… я не думаю, что он так уж виноват. Сигнус шантажировал его.

— Шантажировал? — недоуменно вскинул брови Люциус. — И чем же?

Гермиона пересказала ему события того вечера, от момента, когда Малфой-младший увел ее от Молли и до дуэли — про саму дуэль она решила умолчать. С каждым ее словом лицо Люциуса темнело все больше, а пальцы в черных перчатках стискивали неизменную трость все сильнее.

— Мой племянник всегда был злобным бессердечным паршивцем, но на сей раз он превзошел сам себя, — процедил он скорее сам себе, чем Гермионе. — Ничего. Не думаю, чтобы там было что-то неизвестное Шеклботу…

— Но, значит, все же что-то есть?

Люциус пристально посмотрел на Гермиону:

— Разумеется. Отец Сигнуса отвечал в Круге за разведку и имел своего рода компромат на всех нас. Скорее всего, перед тем, как отправить мальчишку сюда, Родольфус передал ему все данные… и инструкцию по их использованию, — Малфой выдавил из себя кривую ухмылку. — Ничего, мисс Грейнджер, это наше семейное дело. Я разберусь с племянником, а заодно постараюсь вправить ему мозги. Всего доброго.

Он был уже у дверей, когда Гермиона вспомнила еще кое-что:

— Мистер Малфой!

— У вас тоже ко мне какое-то дело?

— Да… то есть, нет… просто… — Гермиона перевела дух. — Наверное, сейчас вы единственный, кто может мне помочь.

Выражение лица Люциуса никак не изменилось.

— Я вас внимательно слушаю, мисс Грейнджер.

— Сигнус… Мне кажется, он затеял нечто незаконное. Он постоянно носит с собой тетрадь с какими-то формулами, выкладками… Как-то раз я заглянула туда и увидела чертеж — песочные часы в круге, — Гермиона стиснула кулаки от глухой злости. — Мне кажется, Лестрейндж, то есть, ваш племянник, пытается сам собрать Маховик времени и… и отправиться в прошлое. Пожалуйста, мистер Малфой, сделайте с этим что-нибудь. Не дай Мерлин, у него получится, вы же понимаете, чем это грозит… всем нам.

Мне — медленной и мучительной казнью, а вам — постоянным страхом и полной зависимостью от того, кого и человеком-то назвать нельзя. Подумайте хорошенько, Люциус. Готовы ли вы променять даже тот маленький комфорт, что есть у вас сейчас, на рабское служение маньяку? Причем променять так, что вы и сами не поймете, что случилось. Решите, что вам просто приснился нелепый сон. И немногие будут знать, в чем дело.

Но если Малфой-старший и был удивлен, возмущен или шокирован, то никак этого не показал.

— Вот даже как, — негромко произнес он. — Спасибо вам, мисс Грейнджер, за информацию. И, пожалуй, возьмите вот это, — на небольшой столик у входа лег прямоугольник из плотного пергамента; Гермиона знала, что в магическом мире такие используются для визиток. — Это берлинский адрес Драко. Обращайтесь, если что-нибудь понадобится: помочь Героине войны — наша обязанность. А сейчас прошу меня извинить, но мне нужно удалиться.

Гермиона механически сунула карточку с адресом в карман, отметив, что вряд ли попросит Малфоя-младшего хоть о чем-нибудь после истории с зельем. Некоторое время она стояла, глядя на пургу за окном: мысли, закопошившиеся было при появлении Люциуса, улеглись, спрятались на дно сознания, и сейчас в голове и душе было абсолютно пусто и холодно. За стеной зашумели голоса: очевидно, кому-то все же стало не по себе. Гермиона встрепенулась и, спешно взглянув в зеркало, поспешила к Виктору и его семье.

Церемония прощания была далека от конца.

* * *

Еще шаг.

Бом-м-м!

Сигнус вздрогнул от неожиданности и свалился с кожаного дивана. Кажется, накануне он заснул прямо в кабинете… и прямо в одежде.

Бом-м-м!

Пушка? Да нет, какая к черту пушка. Напольные часы в гостиной. Интересно, который час?

Бом-м-м!

Бой часов остановился. Три часа… дня, судя по свету за окном. Во сколько же он вчера лег?

— Сигнус, ты здесь? — в кабинет заглянула Берта. — С тобой все в порядке? Ты вчера не пришел в спальню, и я подумала… Что случилось?

Сигнус ее не слушал. Одним прыжком покрыв расстояние от дивана до двери, он сгреб жену в охапку и запрокинул ей голову, рассматривая зрачки на свет.

— Ты хорошо себя чувствуешь? Ничего нигде не болит?

— Нет…

— Ночью все было в порядке? — Сигнус взял ее за руку, измеряя пульс. — Ты не просыпалась? Жара не было?

— Нет. Сигнус, да в чем дело?

Слава Мерлину, это был только сон. Поди к дракклам, Гвендолин Лестрейндж. Я и так собирался к тебе, маленькая эгоистка, но моего сына ты не получишь.

— Извини, — Сигнус выдавил из себя кривую усмешку и поцеловал Берту в лоб. — Просто я вчера прочитал, что на ранних сроках беременности есть большая вероятность выкидыша… Давай ты на всякий случай покажешься целителю? Сейчас только три, если мы через полчаса будем в клинике, то успеем до конца приема.

— Но мы не сможем никуда поехать в ближайшие полчаса…

— Это еще с какой стати?

— Люциус Малфой ждет тебя внизу.

Значит, Драко не сумел-таки удержать язык за зубами. Глупо было бы надеяться на обратное.

Дражайший родственник обнаружился в малой гостиной и был, судя по судорожно стиснутым на набалдашнике трости рукам, в последней стадии бешенства. Сигнус мысленно усмехнулся. Доводить людей до белого каления, зная, что в ближайшем обозримом будущем они ничего не смогут ему сделать, с детства было его любимым занятием. А доводить так Люциуса Малфоя — и вовсе верх блаженства. По многим причинам.

— Добрый день, сэр. Прекрасная погода, не так ли? — на улице было ясно, и шел легкий, золотящийся в лучах солнца снег. То, что нужно для кануна Нового года. — Полагаю, можно не спрашивать, что привело вас сюда?

— Полагаю, что да, — прошипел Люциус. — Ответь мне, мальчишка, что мешает мне прикончить тебя прямо здесь и сейчас?

Берта, застывшая в дверях, тихо ахнула. Сигнус и ухом не повел.

— Может быть, то, что вы находитесь у меня дома, и стоит вам только попытаться причинить мне вред, как защитная магия размажет вас по стенам? — мягко спросил он и, пока Малфой не подумал лишнего, добавил, — это было бы скверно. Эти обои здесь триста лет простояли, не хотелось бы их выбрасывать.

Люциус налился краснотой. Сигнус криво улыбнулся и, плеснув себе коньяку, уселся на диван, закинув ногу на ногу. Демонстрировать остатки манер он не собирался — много чести предателю.

— Ты хотел засадить меня в Азкабан, — выдавил Малфой наконец. — Будешь это отрицать?

— Буду. Я же не самоубийца, чтобы с вами связываться, — Сигнус отпил из бокала. — Речь шла только о Драко. Ему бы это пошло только на пользу, помогло бы усвоить пару уроков… в частности тот, что принимать помощь от грязнокровок недопустимо.

— Поэтому ты втянул его в этот фарс с Молли?

— Вам это кажется фарсом? — Сигнус чуть склонил голову, разглядывая собеседника. — Мне — нет. Как и мисс Грейнджер, полагаю. Кстати, о ней: вы же с похорон Крама? Как там наша скорбящая невеста?

— Держится, — процедил Люциус. — Зачем тебе вообще эта девчонка?

— Оу, — Сигнус сделал вид, что глубоко задумался над вопросом. — Ну, во-первых, она убила моего отца — как вам такой аргумент? Во-вторых, из-за нее погибла моя мать — по большей части, конечно, из-за уизлевской шлюхи, но мисс Грейнджер в той дуэли тоже засветилась. И. наконец, в-третьих, она единственная из всей этой камарильи, кто жив и находится в непосредственной близости от меня, а раз так… грех не взыскать с нее долги ее дружков.

— Это какие же?

— Рабастан, — Сигнус допил коньяк и налил себе еще. — Кто там его арестовывал? Уильям и Персиваль Уизли? Грейнджер была дружна с их младшем братцем, а значит, знала и их, тем более, что гостила у их мамаши каждое лето, так что пускай расплачивается. Далее, Гвен…

— Ах, ну да, конечно, — Люциус, так и не дождавшись приглашения, сел в кресло напротив племянника; в его бесцветных глазах появилось какое-то странное выражение. — Как же без нее… Знаешь, иногда мне кажется, что в том, что о вас рассказывали, была некая доля истины…

— О чем вы? — насторожился Сигнус.

Люциус откинулся в кресле, откровенно наслаждаясь недоумением юноши.

— Среди Ближнего круга ходили слухи о том, что всем нам повезло, что Гвендолин — твоя сестра, тем более — сестра-близнец. Что, якобы, будь она даже кузиной, нас ждала бы целая династия безумцев, навеки соединивших в своем облике черты Блэков и Лестрейнджей… целый род фанатиков, готовых на все во имя чистой крови и Темного Лорда…

Сигнус почувствовал, как пол уходит у него из-под ног и поблагодарил Мордреда и Моргану за то, что сидит. Чертов Малфой озвучил сейчас то, в чем он, Сигнус Лестрейндж, боялся признаться не то что окружающим, но даже самому себе… то, что он прятал в самые дальние, самые темные уголки души… то, что он старательно подавлял в себе, когда видел Линн с другими парнями…

— Это ложь, — услышал он со стороны собственный голос. — Ложь от начала и до конца.

— Рад это слышать, — Люциус напоминал кота, объевшегося сметаны пополам с валерьянкой. — Ну, что ты теперь будешь делать? С Грейнджер, я имею в виду.

— С Грейнджер? — Сигнус усилием воли взял себя в руки. — О, ее неприятности только начинаются. У меня есть пара знакомых адвокатов… очень хороших, но очень продажных. Да и Курт подключится, я думаю. Но скучно ей не будет, это точно.

— Бедная девочка, — притворно сочувственно вздохнул Малфой. — Впрочем, я понимаю, чем вызвана твоя ненависть…

— Наша.

— Что? — Люциус осекся. — Почему наша?

— Моя и Гвен, — пояснил Сигнус будничным тоном. — Вы что, серьезно думаете, что я стал бы мараться об эту грязь? Да мне было проще заавадить ее где-нибудь и закопать в ближайшей канаве. Но моя сестрица захотела увидеть падение грязнокровки на надлежащее той место… я не мог ей отказать.

Люциус побледнел.

— К-как… как ты узнал об этом? О том, что твоя сестра хочет увидеть падение Грейнджер?

— Она сама мне сказала, — Сигнус повертел в руках бокал. Коньяк, хорошая погода, злость Малфоя и относительно доброе здравие Берты сделали свое дело, и настроение у юноши улучшалось с каждой минутой. — Она часто приходит ко мне, знаете ли. Мы разговариваем о том и сем, но вот беда: в последнее время я не помню, о чем именно… В чем дело, сэр?

Люциус, вскочивший на ноги, смотрел на него со смесью ужаса и отвращения — так, как если бы увидел перед собой страшное, но вполне объяснимое уродство, вроде двухголового гиппогрифа.

— Великий Мерлин, как же мы сразу не догадались… Позволь откланяться, — прошептал он и, развернувшись на каблуках, почти бегом вышел прочь, бормоча себе что-то под нос. Сигнус пожал плечами — похоже, Малфой немного не в себе, если наплевал на такую кучу правил столь любимого им этикета разом — и опрокинул в себя остатки коньяка. Все, хватит, от кошмара он отошел, а то так и спиться недолго.

— Берта? — крикнул он в приоткрытую дверь. — Собирайся, дорогая. Мы едем в больницу.

* * *

Сукин сын.

Ты решил, что тебе все позволено, ублюдок Пожирательской шлюхи. Ничего похожего. Унижать меня я тебе не позволяла, но ты все равно это сделал и поплатишься за это. Только попадись мне на глаза, и ты узнаешь, что и гриффиндорцам знакомы Темные заклинания. Ты сдохнешь в канаве, умоляя меня о смерти, но я и пальцем не пошевельну, чтобы облегчить тебе муки; наоборот, я с удовольствием посмотрю на твою агонию. Ты мне за все заплатишь, тварь: за Молли, за Виктора, за Гарри, за…

— Фройляйн Грейнджер, с вами все в порядке? — вырвал Гермиону из мрачных, но приятных мыслей голос библиотекарши Центра.

Да куда уж там…

— Да, фройляйн Циммерман, — девушка с трудом выдавила из себя улыбку. — В полном.

Та покачала головой, но все же ушла к себе за библиотечную стойку. Гермиона закусила кончик пера и зажмурилась, чтобы не заорать от бешенства. В порядке?! Да черта с два в порядке, особенно последний месяц!

Как выяснилось, со смертью Виктора ее беды только начались. Чуть ли не на следующий день после похорон обнаружилось, что по какому-то закону, который никто уже давно и не помнит, она не может претендовать ни на дом, ни на финансы Крама, так как они не были женаты, хотя и особняк, и первоначальный капитал для бизнеса — Виктор хотел заняться производством новых метел — мистер и миссис Крам дарили им обоим. Собственных сбережений у Гермионы было достаточно, однако их едва хватило на то, чтобы снять небольшую двухкомнатную квартирку на окраине Мюнхена, поближе к работе, и внести оплату за три месяца вперед. Едва разобравшись с жильем, Гермиона, справедливо полагавшая, что и тут без Лестрейнджа не обошлось — уж больно злорадно блестели глазки у чинуш, явившихся за домом — бросилась в Центр, чтобы выцарапать ублюдку глаза (и запихать их ему в глотку), но и тут ее настигла своеобразная катастрофа в лице Валленштейна, сообщившего, что его приятель убрался в бессрочный отпуск без сохранения содержания, якобы для исследования очередной темномагической мути, так что теперь Гермионе придется выполнять двойной объем работы…

В довершение ко всему две недели назад берлинские целители заключили, что Молли Уизли абсолютно здорова. Невилл, приведший мать бывшего друга к Гермионе, краснел и заикался о том, что лучше пока подержать миссис Уизли под наблюдением и все такое… Девушка только махнула рукой и, стиснув зубы, оставила Молли у себя — все равно той негде было жить; Кингсли обещал решить эту проблему, но дело пока никак не продвигалось. Надо отдать должное, миссис Уизли согласилась взять на себя уборку и готовку, пока Гермиона на работе, но при этом не упускала возможности проехаться по бывшей подруге своих детей: и денег у них нет, и квартира не квартира, а конура собачья, и «да как я вообще могла подпустить тебя к моему мальчику»!

Дома было тошно, в кабинете — муторно: пустой стул Лестрейнджа словно бы сохранил всю память о хозяине и незримо насмехался над сидящей рядом Гермионой. Чтобы избавиться от этого ощущения, она сбегала работать в библиотеку Центра и просиживала там до самого ее закрытия, только чтобы вернуться домой попозже. Вот и теперь…

Гермиона поднялась со стула и подхватила со стола стопку книг — надо было закругляться, не то Молли вновь устроит скандал на пустом месте. Внезапно верхняя книга, чуть съехав, рухнула на пол; Гермиона, чертыхнувшись, бросилась ее подбирать, но безуспешно: вслед за первой на пол полетели все остальные.

Да что ж это такое…

Гермиона присела на корточки и начала быстро собирать тяжелые, обитые бархатом тома — в библиотеке Центра можно было найти настоящие библиографические редкости. Подхватив последний, она собралась было отлевитировать их на стойку выдачи, но нечаянно бросила взгляд на раскрытую страницу и замерла: на потемневшем от времени пергаменте была нарисована та самая схема, которую она уже видела в тетради у Лестрейнджа — песочные часы, заключенные в круг.

Моментально позабыв и про позднее время, и про книги, неаккуратной грудой сваленные на столе, Гермиона принялась с судорожной жадностью вчитываться в текст рядом с рисунком, и чем дальше она читала, тем страшнее ей становилось.

Чертов Лестрейндж не просто хотел собрать Маховик времени и отправиться назад в прошлое. Он хотел провести ритуал, который мало того, что тянет на пару пожизненных в Азкабане, но еще и дарует проводящему практически не ограниченную возможность делать все, что вздумается, в том времени, в которое тот переносится. Фактически — почти полная власть над будущим, право повернуть его в ту сторону, в которую тебе хочется и так, как хочется тебе… Да кем эта жертва инбридинга себя возомнила, богом, что ли?!

Гермиона торопливо перечитала последние строки описания ритуала и, воровато оглянувшись, сунула книгу под мантию. Ничего непоправимого пока что не случилось; одним из признаков проведенного Catenae ruptura были достаточно смутные и отстраненные воспоминания о совершившем его человеке, но никак не желание повыдирать ему кроваво-рыжие патлы. Значит, его еще можно остановить… и поможет ей в этом тот, кто по глупости влез во всю эту заварушку. Мерлин, как хорошо, что она не выбросила визитку, отданную ей Люциусом!

— Фройляйн Грейнджер, книги из этой секции запрещены к выдаче…

— Я знаю, Марта, но мне очень нужно. Я завтра принесу, обещаю! — выкрикнула Гермиона.

И аппарировала прямо с порога читального зала, пока растерянная библиотекарша не успела вставить хоть слово.

Малфой-младший, судя по указанным в визитке координатам для аппарации, обитал в модном районе магического Берлина, в одной из недавно построенных высоток. Гермиона, проскочив мимо пустующего места консьержки, единым духом взлетела на шестой этаж и забарабанила в дорогущую дубовую дверь руками и ногами.

— Кого там драккл… Грейнджер? — Драко открыл ей так резко, что девушка не удержалась на ногах и ввалилась в квартиру; дверь тут же захлопнулась с тихим щелком. — Что случилось?

Все еще тяжело дыша, Гермиона сунула бывшему однокурснику под нос том, раскрытый на странице с Catenae ruptura:

— Скажи… ты… знал… об этом?

Драко помрачнел и тяжело опустился на банкетку около входа («Совсем как у нас с Виктором», — с горечью отметила про себя Гермиона), обхватив голову руками.

— Узнал недавно, — глухо проговорил он. — Догадывался давно.

— И? — спросила Гермиона. — Что ты с этим будешь делать?

— А ты?

— Я? Я хочу остановить зарвавшегося подонка, возомнившего себя Господом, и я это сделаю!

— А нужно ли?

Гермиона опешила:

— Ты… ты понимаешь, что говоришь?

— Ты прочитала описание ритуала? — вопросом на вопрос ответил Драко. Гермиона кивнула. — Я тоже. Как ты заметила, для него нужна огромная магическая энергия. У простого волшебника ее не хватит, даже если он отдаст ее всю без остатка и умрет после этого, поэтому используются специальные магические усилители. Обычно один, но кузен решил подстраховаться и взял второй.

— И что?

— Да ничего, — пожал плечами Драко. — У Сигнуса отвратность характера прямо пропорциональна магическому потенциалу. Поскольку усилителей два, и они взаимосвязаны, энергия, вложенная в ритуал, увеличится многократно. Сигнуса не сможет принять то время, в которое он хочет перейти, поэтому он просто подорвется.

— Подорвется?

— Ну да. Как воздушный шар, — Малфой резко развел ладони в разные стороны и так же резко свел их обратно. — Бам, и все. Хоронить будет нечего.

Гермиона поспешно переваривала полученную информацию.

— И ты так спокойно об этом говоришь? — выдавила она наконец. — Я поняла, что вы друг друга не очень любите, но… он же твой двоюродный брат…

Драко нервно провел рукой по волосам и прикусил костяшки левой руки, словно стараясь сдержать крик или слезы.

— Я то же самое сказал своему отцу, — хрипло шепнул он, как будто что-то в горле мешало ему говорить. — Я сказал, что мама не переживет еще и его гибели… после тети Беллы… после Гвен… А отец ответил, что у Альберты будет ребенок, что уже ясно, что это мальчик… что этого мальчика можно правильно воспитать… И вообще, с молодой вдовой, к тому же беременной, проще договориться, чем с безумцем, готовым весь мир пустить под откос ради своих прихотей. А Сигнус… жаль, мол, его, но он все равно уже не жилец…

— Не жилец? — переспросила Гермиона. Как по ней, Лестрейндж выглядел вполне здоровым. — Он разве болен?

— В некотором роде, — Малфой выдержал паузу. — Что ты знаешь о магических близнецах, Грейнджер?

— Если честно, то не очень много, — пожала плечами она. — Знаю, что они в некотором роде зависимы друг от друга, что могут чувствовать друг друга на расстоянии… А что?

— А то, что магические близнецы бывают двух видов: нормальные и не очень.

— Не очень нормальные… Погоди… Сиамские?! — ахнула Гермиона.

— В точку, — кивнул Драко. — От обычных сиамских близнецов магические отличаются тем, что срастаются не телами, а как бы магией и душой. Они могут передавать друг другу силы, если один ослабнет, могут чувствовать эмоции друг друга, даже физическую боль… По сути — одна душа, поделенная на два тела. И если их не разъединить — сразу после их рождения или после смерти одного из пары — то тот, кто умрет первым, будет паразитировать на втором близнеце, пока тот не сойдет с ума… и тоже не умрет.

— Паразитировать?

— Забирать его душу, как-то так. Помыслы. Эмоции. Не оставлять ничего, кроме мысли о воссоединении, о том, что ему, первому, страшно и одиноко там, за Гранью… Еще вопросы есть?

— Только один, — медленно произнесла Гермиона. — Для того, чтобы родить таких близнецов…

— Женщина, носящая обычных магических близнецов, должна или быть подвергнутой влиянию темной магии, или использовать эту магию сама.

В голове Гермионы окончательно собрался паззл.

— А разделить?..

— Слишком поздно, — покачал головой Малфой. — Если бы сразу после смерти Гвен… да что там, даже полгода назад… Сейчас Сигнус одной ногой в могиле.

Некоторое время оба молчали. Потом Гермиона, будто решившись на что-то, аккуратно закрыла книгу, положила ее на подзеркальный столик и потянула дверь на себя.

— Ты куда? — насторожился Драко. — Домой?

— Нет. К твоему кузену. Где он живет?

— Грейнджер, ты…

— Мне плевать на него, Малфой. Пускай подыхает, я еще вальс станцую у него на могиле. Но там, в ритуале, — Гермиона припечатала ладонью бархатную обложку, — были вызовы каких-то Защитников, судя по всему — душ тех, с кем был близок проводящий эту мерзость. И я прекрасно понимаю, что для этого нужны определенные катрены и определенный человек, который будет их читать. И еще я понимаю, что твой чокнутый братец, скорее всего, привлечет к делу не Валленштейна или кого-то еще, а свою беременную жену. А теперь вопрос: даже если Берта уцелеет после некромантического ритуала, каков шанс, что, когда ее мужа размажет в атмосфере, дом не рухнет ей на голову?

К Альберте Лестрейндж Гермиона, по правде говоря, теплых чувств не испытывала от слова «совсем». Но почти два года назад чуть ли не у нее на глазах погибла другая беременная девушка. Как знать, может, спасая невестку убийцы Флер Уизли, Гермиона тем самым дает шанс нерожденному малышу подруги?

Между тем, ее, Гермионы, пламенная речь явно возымела влияние на Драко; он побледнел, пробормотал что-то в духе «как же мы об этом не подумали» и протянул девушке руку:

— Спускаться не будем. Сигнус, конечно, не сегодня все это затевает… но чем скорее мы расскажем Берте, тем лучше. Пускай находит ему ассистента, а сама не суется.

Особняк Лестрейнджей — трехэтажный барочный дом века так восемнадцатого — встретил их замком на ограде, запертой наглухо дверью и темными окнами; только в подвале, казалось, по стеклам бродили чуть заметные отсветы. Увидев их, Малфой бессильно заскрежетал зубами:

— Сглазил! Мы опоздали. Они уже начали ритуал или вот-вот начнут. А через калитку мы не сумеем пройти, даже если снимем замок — на ней защита…

— На калитке или на всей ограде? — прищурилась Гермиона. — В любом случае, это не вопрос. Бомбарда Максима!

Второй Бомбардой Гермиона снесла уже входную дверь — очевидно, тоже уже с пресловутой защитой; во всяко случае, пройти, точнее пробежать им с Малфоем ничего не помешало. Поворот направо, поворот налево — Гермиона каким-то шестым чувством знала, куда им нужно идти — ступеньки, ступеньки, ступеньки… Наконец-то дверь в подвал, по совместительству ритуальный зал…

Реальность подтверждала их с Драко худшие ожидания. Берта со здоровенным талмудом в руках, два усилителя — два больших шара из темного стекла на каменных подставках, установленные строго друг напротив друга, несколько сложных рунических кругов вокруг одного из них… И Лестрейндж, замерший в паре шагов от границы внешнего круга.

— Надо же, дорогая, у нас гости, — ублюдок и бровью не повел. — Мисс Грейнджер, вас не учили, что вламываться подобным образом в чужой дом неприлично? Ах да, о чем я, вы же грязнокровка…

— Есть идеи? — тихо спросила Гермиона стоявшего рядом Малфоя; тот нервно косился то на рунические круги, то на второй усилитель.

— Одна… но очень безумная, — тихо отозвался он и вытащил палочку. Лестрейндж в это время, криво ухмыльнувшись, начал движение к руническому контуру. — В любом случае — прости, Грейнджер. Exscribend testatem signa sacra, servato gravitatis!

Миг — и вокруг второго усилителя возник еще один, точно такой же, рунический рисунок. Еще рез мгновение Гермиона почувствовала, как летит по воздуху от сильного толчка в спину и падает рядом с чертовым шаром. Не до конца понимая, что делает, Гермиона положила на него руки — в тот самый момент, когда это сделал Лестрейндж.

Под сводами подвала пронеслось низкое, потустороннее гудение, и по внешнему руническому контуру побежала струйка голубоватого огня. Гермиона заворожено смотрела на него… пока до нее не дошло, что именно сделал Драко.

— Малфой!!!

— Как ты сказала, Сигнус — мой брат, — пожал плечами тот. — А братьям надо помогать, какими бы г… гадами они не были.

— Так это ты мне так помогаешь?! — прохрипел Лестрейндж из своего круга. — Отправляешь вместе со мной в прошлое дракклову грязнокровную шлюху?!

Гермиона хотела было сказать, что он и сам хорош, но не смогла: голубой огонь замкнул хитрое руническое плетение, и в эту же минуту на девушку навалилась страшная тяжесть, словно она была атлантом и держала небо на согнутой спине. Тяжесть давила на уши, кровью всхлюпывала в носу, сплющивала черепную коробку изнутри и снаружи…

Как сквозь вату до Гермионы донесся чистый голос Берты, выпевающей ритуальные катрены, и вторящей ей хрип Драко. С каждым новым словом становилось все легче: тяжесть позорно отступала, оставляя за собой лишь боль в голове и груди. Гермиона наконец-то смогла встать на ноги и взглянуть на Лестрейнджа: выглядел он плохо — кровь из носа заливала лицо и рубашку, глаза ввалились, как у мертвеца, а лицо заострилось. Гермиона покосилась на пол — под ее ногами переливалось в свете рунического пламени лишь несколько темно-бордовых капель.

Дружный взмах двух палочек. Новый катрен. Руническое пламя стало ярче и немногим горячее: Гермиона почувствовала, как у нее за спиной оно как бы собирается в одно место, становится плотнее, зримее, и, наконец, оформляется в… фигуру?

— Держись, Гермиона, — Джинни Уизли подошла к подруге и приобняла ее за плечи. — Ты сможешь, я знаю.

Так вот они какие, Защитники…

Еще один всплеск светлого пламени — и рядом с Джинни стоит Гарри, а еще через мгновение — Рон. Гермиона едва удерживается от того, чтобы не бросится им на шею, но мальчики неожиданно строго качают головами.

— Ни в коем случае не убирай руки, — Рон чуть сжал ее пальцы. — Если ты их уберешь… ну, это будет очень дурная шутка, скажем мягко.

— Кто это тут говорит о шутках? — Фред и Джордж, смеющиеся и вновь абсолютно неотличимые друг от друга, появились как всегда, из ниоткуда. — Готовы поклясться, Гермиона, эта — одна из твоих лучших!

— Если не лучшая, — усмехнулся Сириус, неслышно выступая из тени позади Гермионы. — Решила показать чистокровному отродью, где нарглы зимуют? Молодец, девочка.

Перси. Билл и Флер. Люпин и Тонкс. Все они появлялись рядом с Гермионой, все они вставали вокруг нее, защищая от… Кого?

Гермиона подняла голову. Сигнус в своем круге был тоже не один. Трое людей — рослый бородатый мужчина со шпагой наперевес, другой, худощавый и злой даже на вид и невысокая темноволосая женщина с удивительно кротким лицом — обступили его, что-то шепча и неприязненно косясь на Гермиону. В этот момент пламя позади Лестрейнджа вспыхнуло вновь и выплюнуло сразу двоих — тех, что приходили к Гермионе в ее кошмарах. Девушку затрясло.

— Их меньше, — заметил Рон.

— Ему помогает родовая магия, — помрачнел Сириус. — Ничего. Мы и без нее не дадим нашу девочку в обиду, — и он сжал плечи Гермионы, чуть подавшись вперед, готовясь, если что, закрыть ее своим телом. Напротив, зеркально отобразив его движение, словно волчица, защищающая волчонка, подобралась Беллатрикс.

— Сириус… ты так добр ко мне…

— Ты стала моему крестнику сестрой, а значит, мне ты как дочь, — отшутился он и тут же посерьезнел. — Приготовься. Сейчас начнется.

В противоположном круге призрачные Лестрейнджи расступались, давая дорогу невысокой, худенькой девушке, почти девочке, в тяжелом черном платье и с копной тяжелых кудрей, черной волной рассыпавшихся по худым плечам. Сигнус улыбнулся, едва завидев ее, улыбнулся так, как Гермиона еще не видела — светло и счастливо. Гвен чуть улыбнулась брату в ответ и положила полупрозрачные ладони поверх его рук, переплетя его пальцы со своими.

— Да будет проклят тот, кто встанет между нами, — прошелестело по подвалу на грани слышимости. — Не бойся, брат. Я здесь.

Голубой огонь вспыхнул по контуру сплошной стеной, отгораживая Гермиону и остальных от Лестрейнджей и Берты с Малфоем, оставшихся за кругами. Гул, поначалу почти не слышный, нарастал все сильнее, заглушая собой все прочие звуки.

— Эй, Грейнджер! — вдруг прорвался сквозь него голос Сигнуса. — На будущее: прежде чем что-то делать, подумай: а оно того стоит?

— Не слушай его, — прошептала Джинни. — Пойдем.

А потом все исчезло.

* * *

Холодно. Очень холодно. Ну конечно же, земля-то промерзла. А листья, тем более прошлогодние, тепла не дадут… Стоп. Земля? Листья?!

Гермиона рывком села и огляделась. Над ней было по-зимнему серое небо, под ней — ковер из палого листа, а вокруг стояли деревья. Рядом, у корней одного из них, валялась книжка — «Сказки Барда Биддля».

Мерлин, Мерлин, Мерлин… Неужели получилось?

— Гермиона? Гермиона, у тебя все хорошо?

Этот голос она узнала бы из тысячи.

— Гарри! — она вскочила и понеслась к его обладателю, не разбирая дороги. — Гарри… Гарри, ты жив! Жив!

— Ну, конечно, жив… Хотя, постой, — Гарри нахмурился и потянул было палочку из рукава, но Гермиона замотала головой и зачастила:

— Если ты мне не веришь, то вот: я — Гермиона Джин Грейнджер, дочь Эммы и Дэниэла Грейнджеров, они стоматологи. Мы познакомились в «Хогвартс-экспрессе», я зашла к тебе в купе, потому что искала жабу Невилла…

По ее лицу сплошным градом катились слезы.

— На первом курсе ты спас меня от горного тролля… то есть, но только ты, но и Рон Уизли: ты засунул ему палочку в нос, а Рон его оглушил его же дубинкой… Когда мы пошли за философским камнем, Рон пожертвовал собой в шахматной партии, а я пошла с тобой дальше. Я решила задачку с зельями, и ты ушел к Квиррелу, а меня попросил вернуться к Рону. На втором курсе…

— Тш-ш, тише, — Гарри привлек подругу к себе; Гермиона, почуствовав знакомый запах его свитера, разрыдалась еще сильнее. — Про шахматы и зелья никто не знает кроме нас… троих, ну только Дамблдор еще… Эй, да у тебя истерика! Гермиона, что случилось?

— Мне приснился сон, — пробормотала она, зарываясь лицом в его грудь. — Мне просто приснился очень страшный сон, Гарри.

Мне приснилось, что вы с Джинни лежите мертвые в ее комнате в «Норе». Что Рон умирает у меня на руках. Что Флер, Чарли и Перси изуродовали так, что тел нельзя опознать. Что Молли сошла с ума.

Но ничего. Я сделаю все, чтобы он не сбылся. Я обещаю тебе.

Гермиона вытерла слезы и зло усмехнулась. Теперь ей вновь было за что бороться. Будь ты проклят, Сигнус Лестрейндж, в том времени и в этом. Я объявлю тебе войну.

Конец первой части.

Пы.Сы. Как Гермиона на…вернула одной Бомбардой трехсотлетнюю фамильную защиту Лестрейнджей? Очень просто — она очень сильно этого хотела.

Ну, вот как бы пока и все. Сессия из каминг, так что ждите вторую часть осенью. По-прежнему радущийся конструктивной критике,

Ваш Воробей.