Дитя Рассвета (гет)

Испытаний час с темнотой придет,

Осязаемое напряжение, повисшее в воздухе, можно было резать ножом. Эхо, жившее под сводами тренировочного зала, усиливалось лязгом гномьей стали, перемежающимся время от времени воинственными воплями. Эта какофония звуков, отраженная от высоченного потолка и во множестве развешенных на стенах железных доспехов и орудий, больно била Эмин по ушам, заставляя вздрагивать и морщиться. И было отчего.

В молотоподобных кулаках приземистого, похожего на каменную глыбу Гимли, боевая секира казалось сделанной из дерева, а не из стали. Те удары, которые он обрушивал на юного Рагнара, могли бы быть фатальными. Могли бы. Но семнадцатилетний принц так ловко управлялся с двумя мечами сразу, будто это были не мечи, а пара зубочисток. Эмин невольно зажмурила глаза, когда сталь сошлась в очередной раз, осыпав каменный пол брызгами искр. Даже после всех приключений и Битвы Пяти Воинств она все еще не могла спокойно смотреть на то, как жадный острый металл рассекает воздух, пытаясь добраться до живой плоти.

Но это был всего лишь тренировочный поединок, по случайности превратившийся в представление, потому, что зрителей набралось неожиданно много.

Двалин, устроивший сие захватывающее действо, с нескрываемой гордостью взирал на своих учеников. Эти двое были лучшими по праву. Совсем немного, и Рорин догонит их в мастерстве. Эмин, которую некогда тоже тренировал суровый оружейник, прекрасно понимала, что за этим мастерством стоят несколько лет жестокого ученья, боли и терпения. Практически каждому здесь был знаком стиль тренировок, который практиковал оружейник Эребора.

Она бросила на мужа заинтересованный взгляд.

Торин стоял рядом, в расслабленной позе, небрежно подпирая плечом стену, но вряд ли нарочито невозмутимое выражение его лица могло обмануть Эмин. Она знала его довольно, чтобы не заметить взбудораженный блеск в серо-голубых глазах. Спокойствие было лишь кажимостью, на самом деле гном ревниво следил за боем, любовался сыном, едва сдерживая ликование при виде его искусных движений, выверенных с ювелирной точностью.

Рагнар был тем, на кого король возлагал все свои надежды. Он был настолько похож на отца, что их отличал только цвет волос — у Торина они были серебристыми от седины. Целеустремленный, твердый, как камень, наделенный изрядной долей упрямства, которое помогало ему в обучении воинскому искусству, ибо он не сдавался до тех пор, пока у него в совершенстве не получалось то, к чему он стремился, Рагнар был излишне жестоким, о чем нередко с грустью думала Эмин. Он ставил силу и твердость руки превыше всего, и по-человечески она понимала его. Ее сын, с самого начала знающий, что он будущий лидер целого народа, просто не мог не брать примера с самых сильных представителей его расы. Он стремился к тому, чтобы его отец — настоящий герой в глазах гномов — гордился им.

Рорин сознательно копировал брата. Рагнар был для него всем. Они были похожи, словно близнецы, и непосвященный ни за что не догадался бы, что они родились с разницей в целый год. Братья редко разлучались, и когда старшему из них исполнилось четырнадцать лет и для него пришло время отправиться в казармы, где жили и учились все юноши, Рорин не пожелал оставить брата и оказался так стоек в своем решении, что Торин позволил ему уйти вместе с ним, хотя ему было только тринадцать.

Гимли немного уступал Рагнару в росте и скорости реакции, но был тяжелее, опытнее и сильнее. В конце концов, он был старше принца на пятнадцать лет. В отличие от своего отца Глоина, который был торговцем и ювелиром и выдающихся успехов в обращении с оружием так и не достиг, он был воином по призванию. Кроме того, его закалила тяжелая работа в кузнях, которую он искренне любил, отточила мускулы до твердости адаманта, научила выносливости. Рагнар и Гимли были друг другу под стать и достойными противниками.

Эмин откинулась на спинку дубовой скамьи, чувствуя, как к ней подкрадывается противная слабость, и прикрыла глаза. Было душно и муторно, платье ощутимо жало под лифом, под ложечкой ныло от беспокойства и очень хотелось спать. Ей оставалось надеяться, что это безумие скоро закончится. В противном случае Торин заметит ее состояние и запрет в спальне, решив, что ее здоровью угрожает опасность.

— Матушка... Я решил, что тебя мучает жажда, — услышала она у самого уха знакомый голос. Открыв глаза, она увидела перед собою ласково улыбающегося Трена. Он протягивал ей кубок, наполненный чистой водой.

Эмин благодарно кивнула и с жадностью осушила его. Трен тут же протянул ей на раскрытой ладони большое блестящее краснобокое яблоко.

Она расплылась в слабой улыбке. Кто еще мог так мило заботиться о ней, как не младший сын? Из всех троих братьев только Трен называл ее «матушка». Рагнар и Рорин говорили не иначе, как «моя королева». Эмин все понимала правильно. Они любили ее, были готовы беречь и защищать до последней капли крови, как и любой гном Эребора. Но для них она была всего лишь женщиной, слабой, нуждающейся в покровительстве и опеке.

Эмин надеялась, что ее дети вырастут рядом с Фили и Кили, что те станут хорошим примером для них, что Рагнар и Рорин будут более мягкими, более похожими на двоюродных братьев, чем на своего отца. Но и этим надеждам не суждено было сбыться.

Сыновья Дис ушли из Эребора едва родился Трен. Кили засобирался в Эред-Луин внезапно, прятал глаза, когда Торин пытался дознаться, в чем дело, и упорно молчал, но решения не изменил. Эмин понимала, что могло стать причиной этого ухода, и племянника не винила. Винила она только себя. Кили пытался смириться с тем, что она стала женой его дяди долгих пять лет, но чувство оказалось сильнее, жизнь заходила в тупик, и молодой гном не выдержал.

Ожидаемо за братом потянулся Фили. Торин огорчился, но ни словом не попытался их отговорить от этой затеи, все понимая и принимая их решение. Зато Дис не смолчала. Она не собиралась покидать Эребор и подозревала, что сыновей видит в последний раз.

— Матушка, ты выглядишь усталой, — с беспокойством заглядывая Эмин в глаза, прошептал Трен. — Хочешь, я провожу тебя в твои покои?

— Предпочитаю досмотреть, с позволения сказать, представление до конца и убедиться, что мой сын останется цел, — возразила она, с дрожью наблюдая, как секира просвистела в пальце от уха Рагнара.

Трен хмыкнул и тут же заговорщицки зашептал ей на ухо:

— А вот отец и Двалин откровенно наслаждаются происходящим, ты не находишь? Рорин и вовсе едва сдерживается от того, чтобы бросится в бой тоже. Похоже, его останавливает лишь твое присутствие, потому, что он тоже заметил, что ты едва выносишь это зрелище.

Эмин сокрушенно вздохнула.

— Твои братья чересчур много значения придают мечемаханию.

— Как и я — книгам и свиткам, — парировал Трен. — С ними все будет в порядке, а вот насчет тебя не уверен. Неразумно в твоем положении так выматывать себя, — как ни в чем не бывало добавил он.

— Рот на замок, юноша! Что тебе взбрело? — прошипела Эмин. — Не слишком ли часто ты лезешь не в свое дело?

— Ты можешь мне верить, матушка, — улыбнулся мальчик. — Я никому не расскажу ваш с отцом маленький секрет. Он и так скоро станет известен. Я рад, что у меня появится сестра.

— Трен! Откуда... Послушай, ты ведь знаешь, что вероятность того, что родится девочка, ничтожно мала? Мне бы не хотелось, чтобы ты разочаровался.

Он уверенно покачал головой.

— Не в этот раз. Между нами, отец тоже хочет дочь. На самом деле он опасается, что мальчик окажется похожим на меня.

Эмин почувствовала прилив вины и сожаления. Она осторожно взяла сына за руку.

— Отец любит тебя, Трен, — мягко сказала она.

— Несомненно. Однако, это не мешает ему меня стыдиться.

— Трен!

— Я не в обиде, матушка, — с ноткой грусти произнес парень. — В этот раз, похоже, все наши надежды сбудутся. Я уверен, что у меня будет сестра. Смотри туда, — он указал на сражающихся. — Рагнар все же твой сын. Он хитер. А добрый Гимли всего лишь гном. Скоро все закончится.

Трен оказался прав. Гимли был вынослив и выдыхаться не собирался, а Рагнару вскоре надоела эта бесконечная безумная пляска. Он дождался, когда Гимли окажется ближе всего к стене, обошел его по короткой траектории, отрезая путь к отступлению, и одним движением обезоружив, припер к стене. Лезвие меча скрипнуло по стальным колечкам кольчуги.

— Ты убит, Гимли! — громко возвестил Двалин.

— Что я говорил, матушка? — удовлетворенно констатировал Трен и громко захлопал в ладоши. Восхищенно блестя глазами, к брату уже спешил Рорин. Эмин заметила, что их отец едва не лопается от гордости и удовольствия, хотя и старается спрятать эмоции. Она закатила глаза и покачала головой. Неисправимы.

Рагнар подошел и церемонно поклонился матери.

— Моя королева...

— Ты молодец, сын, — ласково сказала Эмин. Она посмотрела сыну в глаза, постаравшись вложить во взгляд всю силу убеждения. Ей нужно было, чтобы он понял ее. — Рагнар, помни, что хороший воин тот, что идет в бой по приказу и необходимости, а не по своей воле. Война — горькая неотвратимость, а не способ показать боевую удаль. Хороший воин должен ненавидеть необходимость убить сильнее, чем самого заклятого врага, — не дожидаясь его реакции, она повернулась к Гимли.

— Ты тоже искусно сражался, Гимли, сын Глоина. Твои родители могут гордиться тобой. С такими воинами Эребору не страшна никакая напасть.

Молодой рыжеволосый гном учтиво поклонился и мучительно покраснел. Было заметно, как ему польстил ласковый тон королевы. Гимли был еще совсем ребенком, когда они с матерью пришли в Эребор, и Эмин, ставшая Катрини подругой, часто играла с ним и читала ему диковинные сказки. Уважение и почтение к своей королеве граничило в нем с обожанием.

— Рагнар! Хватит на сегодня ученья, — крикнул Торин, хлопая сына по плечу. — Идем, ты мне нужен. Трен, проводи мать в покои да передай с рук на руки своей тетке. Пусть она проследит, чтобы Эмин поела и легла спать. И чтоб никаких книг! — пригрозил он.

— Торин, я не дитя, и я все еще тут, — проворчала девушка, неловко поднимаясь. — Я позабочусь о себе сама.

Однако Торин не счел необходимым ей ответить. Он притянул ее к себе в бережном полуобъятии и, ласково поцеловав в волосы, осторожно подтолкнул к Трену.

— Тебе все ясно? — он вопросительно посмотрел на сына.

— Да, отец, — кивнул тот и, подмигнув, потихоньку добавил: — Идем, матушка. Полагаю, спорить сейчас — бесполезная трата времени. Но я обещаю, что не выдам тебя, если ты решишь провести день за книгой.

* * *

Эмин извлекла из тайника, прихотливо скрытого в стене, два тяжелых книжных тома и стопку пергаментов, а также перо с чернильницей. В последнее время ее муж не спускал с нее глаз, да и рядом постоянно кто-то был, и поработать удавалось нечасто. Торин считал, что бдение над книгами и пергаментами плохо сказывается на ее самочувствии. Эмин подозревала, что ее муж более суеверен, чем можно было предположить, и всерьез полагает, что ее занятия наукой повлияют на мировосприятие будущего ребенка.

Как бы там ни было, ворох скрученных в свитки пергаментов рос и множился, оформляясь в нечто, под названием «Разъяснения магии».

Эмин обмакнула перо в чернила и заскрипела им по желтоватой поверхности свитка. Ровные круглые буковки синдарина ладно ложились одна к одной.

Существует поистине неисчислимое количество способов использования магии. Можно создать поток воды или сноп пламени, используя чистую энергию волшебства, которое повсеместно пронизывает окружающий мир, а можно направить огонь горящего костра, лаву, что извергает вулкан, или речные воды и обратить их в служение себе.

За годы жизни в Середиземье и долгое кропотливое изучение его истории, народов и магии, она успела понять, что с магией дела тут обстоят непросто. Настоящих волшебников, таких, как Гэндальф и она сама, было всего несколько. Саруман Белый, о котором лестно отзывался Серый маг, интересовал ее чрезвычайно, Эмин желала бы с ним познакомится, но тот делами гномов и людей не интересовался, обитал за тысячи лиг от Одинокой Горы и жилища своего не покидал.

Магия — текуча и многогранна. Люди не практикуют ее в открытую, и считается, что они не умеют ее направлять. Однако, среди них немало хороших целителей, врачующих тяжелые болезни и тяготы. Известно, что для этого мало знать лекарственные травы и уметь составлять целебные составы, нужно иметь веру, связь с природой, с теми потоками магии, которые и направляют руку целителя, хотя он зачастую и сам не знает об этом.

Драконы и вовсе способны видеть сквозь магию, — подумала Эмин, припомнив Смауга, который гонял по Горе их с Бильбо, якобы прикрытых невидимостью, будто зайцев.

Эмин отложила перо, убедившись, что чернила не запачкали пергамент, и устало потянулась, разминая руки. Она вынуждена была признать, что в последнее время действительно чувствовала себя неважно. Сказывалось почти полное отсутствие магии, угнетало молчание Луит, шалили нервы... Эмин всей душой надеялась, что это явление временное.

По крайней мере, ждать оставалось не так уж долго. Не больше двух лун.

Осень уже вступила в свои права, сентябрь даже успел присыпать сухим, словно крупа снегом, и день, который обозначила Дис, был не за горами.

Скрипнула дверь, и Эмин внутренне подобралась, приготовившись к очередной головомойке. Правда, в последнее время она стала настолько раздражительной и ранимой, что даже Торин все реже рисковал спорить с нею.

— Синдарин? — заглянув ей через плечо, заметил Торин. — Гномья королева пишет книгу на эльфийском языке?

— Ты надеялся, что я воспользуюсь тем кошмаром, который вы называете своим языком? — насмешливо отозвалась Эмин. — Пожалей мою бедную голову. К тому же, я не умею рисовать кракозямбры, которыми вы изъясняетесь на бумаге вместо букв.

Это было правдой. За двадцать лет, проведенные в Эреборе, она кое-как сумела освоить кхуздул, но пользоваться им категорически отказывалась.

— В следующий раз я попрошу Дис добавить в твой чай настой сон-травы, — полушутя-полусерьезно пригрозил Торин. — Проспишь сутки и хотя бы на это время забудешь о своих пергаментах. Похоже, тебе доставляет удовольствие игнорировать мои просьбы.

— Твои просьбы более всего напоминают приказы, — не осталась в долгу Эмин. — Попробуй сменить тон, и, возможно, я прислушаюсь к тебе.

— О, Дарин! Женщина, ты невыносима! Неужели так сложно понять, что я забочусь о тебе?

— Я знаю. — Эмин отложила рукопись. — Но я ведь человек. Я хочу решать сама за себя.

— Сейчас ты ничего не будешь решать. Оставь это мне, — он обнял ее, притягивая к себе. — Между прочим, когда ты выходила за меня замуж, то обещала подчиняться.

Эмин закатила глаза.

— Между прочим, меня не особенно спрашивали, хочу ли я замуж, — поддразнила она. — Скажи, что бы ты стал делать, если бы я все же отказала тебе?

Торин нахмурился. Улыбка погасла на его лице, он выпустил жену из объятий и отвернулся. Призрак тех далеких дней двадцатилетней давности встал перед ним, словно бы это было вчера. Он усмехнулся. Не в бровь, а в глаз.

— Я бы все равно сделал тебя своей, неважно по твоей воле или против нее, — серьезно сказал он. — Я слишком этого хотел. Я мог только надеяться, что ты не возненавидишь меня за это.

— Я любила тебя, Торин, поэтому и осталась с тобой, — мягко сказала Эмин. — И если бы это было не так, ни ты, ни ваши законы не удержали бы меня в Эреборе.

— Я удержал бы, — возразил он, оборачиваясь, и девушку поразило откровение в его взгляде. Торин не шутил. — Я бы не отпустил тебя обратно в Хоббитон и сравнял бы с землей Лесное Королевство, если бы ты вздумала уйти с остроухим.

— Торин, я очень устала, — тяжело вздохнув, произнесла Эмин. — От чрезмерной опеки и заботы. Все вокруг, начиная с тебя и заканчивая Треном, считают, что я беспомощна, как малое дитя, и считают своим долгом не оставлять меня ни на минуту. От всей этой кутерьмы мне тесно и душно в Горе. Еще немного и я сойду с ума.

Торин был ошарашен резкой сменой темы и неожиданно растерялся. С минуту он молчал, потом развел руками и спросил:

— Что ты хочешь? Ты знаешь, я сделаю все, чтобы ты была счастлива.

— Прими приглашение Барда. Его сын Байн женится. Тебя хотят видеть в Дейле.

Торин рассмеялся и отрицательно помотал головой. Она снова его перехитрила! Впредь наука — сначала будешь спрашивать, потом обещать.

— Тебя. Озерник хочет видеть тебя, — многозначительно заметил он. — Просто удивительно как ты располагаешь к себе и людей, и эльфов, и гномов.

— Преувеличиваешь, — возразила Эмин. — Бард очень ценит отношения с Эребором. Он умен, и не хочет повторения прошлых ошибок. Не отталкивай его дружбу.

— Я не собираюсь этого делать! Но меня раздражает то, как он на тебя смотрит. К тому же, там непременно появится этот остроухий гордец, — скривившись отозвался Торин.

— Ну конечно, Леголас придет. Это дань вежливости. Хотя я сомневаюсь, что тебе знакомо такое чувство, — проворчала Эмин.

— Ищешь повод встретиться со своим эльфийским другом? — с угрозой в голосе спросил Торин, но девушка нисколько не смутилась.

— Никаких поводов, — мурлыкнула она, теснее прижимаясь к мужу. — Говорю прямо — я не видела Леголаса почти полгода, и мне очень его не хватает. Я стосковалась по нему.

— О, Дарин! Куда катится этот мир? Моя жена как ни в чем не бывало признается, что тоскует по другому мужчине! — пожаловался в пространство Торин. — Хорошо, пусть будет по-твоему.

* * *

Дом Барда стоял в центре города, там, где кривые узкие улочки неуклонно поднимались в гору, и мало чем напоминал королевский дворец. Это было большое каменное строение, простое и добротное, высотою в три этажа, покрытое красной черепицей. Выше домов в Дейле не строили — землетрясения в горах время от времени бывали, хотя и не слишком сильные.

Внутри уже давно шумело веселье, сновали туда-сюда сноровистые прислужники, тонко и заливисто пела флейта. Бард вышел на широкую каменную веранду, с которой открывался вид на весь город и с наслаждением вдохнул прохладный вечерний воздух.

За двадцать лет Дейл раздался вширь и вглубь, придвинулся ближе к Одинокой Горе, пророс в тело горного кряжа, прочно обосновался в камне, и Бард был вынужден признать, что эта идея гномов была очень удачной. Глубокие пещеры, вырубленные в скальном массиве, обширные и скрытные, предназначались для того, чтобы жители смогли схорониться в случае приближения врага. Бард настоятельно рекомендовал селиться ближе к скале и пещерам семьям с детьми и стариками, а по внешнему периметру, ближе к крепостной стене, жили воины да одинокие мужчины.

Идея с крепостной стеной и укрывищами принадлежала Торину, он же присоветовал Барду необходимость вывести один подземный ход от Дейла к самому северному берегу Долгого озера, другим, подумав, соединили город с Эребором.

На строительстве гномы трудились едва ли не больше, чем люди. Да и сведущи в рытье пещер они были гораздо лучше. Бард понимал, что Торин делает это не по доброте душевной или из большого расположения к бывшим озерникам. Оба понимали, что дружить им гораздо выгоднее, чем просто существовать рядом, более того, только тесно сообщаясь, они могли обеспечить известную безопасность своим народам. К тому же, Бард был вынужден признать, что Торин сделал очень много для того, чтобы человеческая раса процветала в этой пустынной местности.

А еще у гномов была Эмин. Радужная волшебница. Подгорная королева. Та, которую в Дейле знал каждый, которой дети не боялись говорить «ты» и без стеснения зазывали в свои игры. Та, что много лет назад, не обращая внимания на ледяной зимний ветер и стужу, под открытым небом варила снадобья для внезапно оказавшихся бездомными озерников.

Бард сидел на треснувшем стволе поваленного бурей и выбеленного временем дерева, удобно вытянув длинные ноги. Его руки ловко и абсолютно бездумно вязали узлы на рыболовной сети. Это мастерство было отточено долгими годами практики, и занятие не требовало внимания и концентрации. Но позволяло незаметно наблюдать за тем, что интересовало лучника, и он то и дело бросал на маленькую волшебницу короткие и пристальные взгляды из-под ресниц.

Бард досадовал, когда Торин явился и увел волшебницу в Эребор. В тайне он надеялся, что девушка не станет слушать этого упрямого грубого гнома.

Сначала он сомневался в том, что она поступает по доброй воле — слишком уж властным был гномий король, слишком уж юной и невинной была она. Слишком странным был этот союз. Но время шло, и Барду стало ясно, что этих двоих связывает любовь. Воистину, необыкновенна судьба людская и неисповедимы пути валаров!

Сегодня был хороший день. Он женил сына на хорошей девушке, дочери градоправителя Эсгарота. Тот был стар, и в скором времени Байн займет его место. Сам Бард был еще силен и крепок, несмотря на то, что летом ему сравнялось шестьдесят, и надеялся служить на благо своего города еще многие годы.

И тот факт, что на его семейном празднике присутствовал и эльфийский принц, и Торин, говорил о многом. Бард был доволен, что они были здесь. Это давало людям понять, как сильны связи между народами Северо-Востока.

Он украдкой наблюдал за Эмин, которая о чем-то смеялась вместе с Сигрид, совершенно без стеснения обнимала Байна и его юную супругу, шепча ей на ухо нечто такое, отчего новобрачная мучительно краснела и отводила глаза. Удивительная и неумолимая вещь — время — было не властно над волшебницей. Теперь она казалась моложе его младшей дочери.

Торин в их общение не встревал, не желая мешать, однако же следил за женой, будто коршун за добычей.

Бард скользнул взглядом по гибкой фигурке гномьей королевы. Похоже он не ошибся, и намеренно просторное платье скрывало ее положение. Четвертый ребенок в семье гнома! Это уже было из ряда вон. Род Торина оказался сильным, а теперь, когда ни ему, ни его потомкам не грозило проклятие, которое некогда высвободил Трор, взяв у Горы ее сердце, он укрепится и будет править в Эреборе еще очень много веков. Сыновья, а после и внуки Торина будут расти с мыслью о том, что люди Дейла и Эсгарота — их друзья и союзники, связи станут прочнее, и, если этого пожелают валары, мир в долине будет вечным.

И это делало Барда спокойным. Это было хорошо.

* * *

Эмин сидела в сторонке, удобно и незаметно пристроившись в тени, и наблюдала за праздником. Усталость брала свое, час был поздний, но сегодня она чувствовала себя абсолютно радостной. Настроение не портило даже непрекращающееся, остро ощущавшееся покалывание в пояснице и духота, царившая в зале и пропахшая вином и горящей лучиной.

Леголас нахмурился, заметив, что Эмин выглядит бледной и утомленной. Он подошел к ней и осторожно взял ее за локоть.

— Хочешь, выйдем наружу? — тихо спросил он, и девушка благодарно кивнула.

— Ненадолго. Не хочу злить Торина, однако, мне действительно нужен свежий воздух.

— Твой муж слишком занят. Пытается переспорить Барда и, кажется, в этом преуспевает. Понятия не имею, в чем они не сошлись в этот раз.

Эмин пожала плечами. Торин и Бард безоговорочно сходились лишь в одном — в том, что касалось безопасности долины. Вероятно, теперь они обсуждали строительство очередных оборонительных сооружений.

Вечер был волшебным. Осенний холод еще не пришел в предгорья Одинокой. Теплая ночь наступила быстро, и их окружила густая темнота, такая, что бывает лишь летом — душистая, наполненная ароматами цветов и горной свежести. Теперь был конец сентября, и к этим ароматам примешивались запахи свежего сена и поздних яблок. Эмин глубоко вдохнула, чувствуя, как начинает кружиться голова.

Леголас вдруг остановился и скрестил руки на груди, выжидательно глядя на нее. Его глаза слабо мерцали в темноте, отражая звездный свет.

— Не молчи, Эмин. Успокой меня, — серьезно сказал он. — Тебя не было так долго, что я был готов прийти в Эребор сам.

— Я присылала тебе весточки, но прийти не могла. Ты все понимаешь... — она опустила глаза на свой весьма заметный живот.

Эльф издал сдавленный невеселый смешок.

— Между нами, у твоего мужа весьма своеобразный способ заботиться и любить, — заметил он, и Эмин была готова поклясться, что слышит в его голосе такие несвойственные спокойным эльфам гневные нотки.

Она нежно сжала руку своего друга.

— Торин не умеет по-другому. За годы, проведенные рядом с ним, я научилась его понимать и ко всему привыкла. Поэтому, умоляю, давай сменим тему, — улыбнулась она.

Леголас кивнул, стряхивая запутавшиеся в светлых прядях хлопья пепла. Обычно он убирал их на затылке в косу, но сегодня они струились по плечам, сдерживаемые только изящным серебряным обручем.

По всему Дейлу сегодня, провожая призрак лета, там и сям горели костры, осенние костры, которые люди всегда палили в сентябре в честь Земли, прославляя ее щедрость и благодаря за урожай и охотничью добычу. Это пламя полыхало в честь усопших и воинов, павших в битвах. Оно гудело и билось, словно сердце огромного зверя, осыпало искрами каменные улочки города. В небо взвивались клочья еще не остывшего красного пепла, проплывали над крышами домов и гасли в темноте ночи.

— Говорят, что пламя осенних костров открывает мертвым пути в лучшие миры, — задумчиво произнес Леголас. — Эльфы же верят, что дорогу эту освещает звездный свет.

Занятые тихим разговором, они не заметили, как вышли за пределы двора, на мощеную каменными плитами уклонную улочку. Здесь звуки праздника слышались тише, чем шепот ночного ветра в листве молодых падубов.

Внезапно ветер закружил вокруг них небольшой водоворот из палых листьев и донес тяжелый, приторный цветочный аромат ночных флоксов, от которого у Эмин сразу же к горлу подступила тошнота. Она невольно застонала и уткнулась лицом Леголасу в плечо.

— Нам лучше вернуться, — решительно сказал эльф, поддерживая ее за талию. — Уже поздно, и... Эмин, что с тобой?

— Тошнота пройдет, и я буду в порядке, — прошептала девушка, тяжело дыша. — Но ты прав, на сегодня довольно прогулок.

Они не прошли и нескольких шагов, когда Эмин снова остановилась. Слабость стала невыносимой, и она почти повисла на руке эльфа.

— Эмин? — Леголас взял ее лицо в ладони и слегка хлопнул по щеке. — Ты собралась упасть без чувств?

— Надеюсь, нет, — едва слышно прошептала она, потирая спину и морщась от неприятных ощущений. — О, Мерлин! — вдруг воскликнула она, съеживаясь.

Леголас осторожно притронулся ладонями к ее животу.

— Расскажи мне о своей боли, — попросил он. — Она идет из поясницы?

— Ох... да. Леголас, я понимаю, на что это похоже, но еще слишком рано, — она закусила губу, когда очередной приступ боли пронзил ее. — Хотя кое-что я почувствовала еще днем...

— И молчала?! — взвился эльф, подхватывая ее на руки. — О, Эру всемогущий! — воскликнул он, с ужасом глядя, как на ее голубом платье быстро расплывается темное пятно. — Потерпи, Эмин!

С полубессознательной девушкой на руках он стремглав бросился назад к дому, успел поймать во дворе за шиворот одного из мальчишек-прислужников, наказав ему бросать все и немедленно бежать к Торину и Барду.

* * *

Эмин металась в бреду и агонии уже несколько часов кряду, балансируя на грани реальности и забытья. Она то выныривала из бесконечного моря боли и слабости, то снова погружалась в жаркую вязкую темноту. Для нее больше не существовало ни времени, ни затемненной комнаты, где вокруг нее суетились дочери Барда и мрачная, точно тень, повитуха.

— Сколько это еще может продолжаться? — сказала Сигрид, с жалостью глядя на бескровное, покрытое липкой испариной лицо девушки, и толкнула ставни, чтобы впустить в комнату свежий ночной воздух.

— Столько, сколько положено, — отозвалась повитуха и, приложив ко лбу Эмин сухую сморщенную ладонь, добавила: — У нее жар, и он усиливается.

Тильда заварила листья ацелас, и скоро по комнате распространился его освежающий, бодрящий дух. Эмин сразу задышала ровнее и на некоторое время перестала метаться.

— Она слабеет, — заметила Сигрид. — Если ребенок не появится на свет в ближайшее время, она совсем не сможет бороться и погибнет.

— Теперь мы можем только ждать, — горестно объявила повитуха. — Больше я тут не могу ничего сделать — моего опыта и искусства не хватает, чтобы спасти ее. Впервые вижу, чтобы четвертые роды проходили так тяжело.

* * *

Время текло медленно. Мгновения падали, как капли, мучительно и неотвратимо, и для Торина, который сходил с ума от ожидания и неизвестности, ночь тоже превратилась в преисподнюю. Он неотрывно смотрел на дверь, за которой находилась его жена.

Рядом, уставившись в одну точку немигающим взглядом, застыл, будто мраморная статуя, Леголас. Глубокая складка залегла меж его бровей, губы были плотно сжаты в тонкую полоску, и Торин мог поклясться, что эльф прилагает немало усилий, чтобы казаться спокойным.

Когда в небе закатилась полная луна и погасли звезды, а небо потемнело перед рассветом, то уже всем стало ясно, что все идет не так.

Из комнаты показалась бледная Тильда. Она подняла на мужчин запавшие глаза, но ничего не сказала.

— Леди, что происходит? — взмолился Торин, метнувшись к ней. — Не молчите же вы!

— Мне нечем вас утешить, Ваше Величество, — тихо сказала женщина. — Просите валаров о помощи, это все, что я могу вам посоветовать.

— Ребенок, которого она носит — сильный маг, — вдруг заговорил Леголас. — Все последние месяцы, день за днем он впитывал ее волшебную энергию. Вот почему Эмин не могла колдовать. Теперь, пока она связана с ребенком, магии у нее нет, и нет ничего, что могло бы поддержать ее силы.

Торин уставился на него горящим воспаленным взглядом.

— Эльф, сделай что-нибудь! О вашей целительской магии ходят легенды, так покажи же ее могущество! Спаси моих жену и сына!

— Мы до последнего надеялись, что она справится сама, но видно не суждено... — развела руками Тильда.

— К балрогам эту самостоятельность! — взорвался Торин. — Она рожает в четвертый раз, и раньше ей никогда не было так худо!

В этот момент, прикрыв за собой двери, вышла повитуха. Она скользнула по ним виноватым взглядом и покачала головой. Леголас решительно двинулся вслед за Тильдой и исчез в комнате. Торин закрыл лицо руками и застонал.

Эмин открыла глаза, повинуясь очень знакомому ласковому голосу, который настойчиво звал ее по имени. В светлом, постепенно обретающем четкие границы, призраке, маячившем перед нею, она опознала Леголаса.

— Эмин, родная, вернись, — мягко приказал он, сжимая в своих руках ее ледяные ладони. — Я могу помочь, но ты тоже должна потрудиться, слышишь? Ты должна очень-очень постараться. Твой ребенок очень силен, но у тебя своих сил совсем не осталось. Если мы не прекратим это, он погибнет. Вы оба погибнете.

Тень пробежала по ее бледному лицу, она облизнула пересохшие губы и, не найдя сил ответить, слабо кивнула. Ладони Леголаса были твердыми и теплыми, они порхали по ее лицу и животу, успокаивали, защищали... Она словно бы отдаленно слышала, как эльф что-то бормотал на своем языке, не в силах уследить за смыслом. А еще от Леголаса шло такое родное, дающее силы тепло, что она с радостью доверилась и позволила ему окутать себя...

...Лучи утреннего солнца плясали по разноцветному стеклу оконного витража, разбрасывая по полу и белым простыням постели красные, зеленые и желтые солнечные зайчики.

Тильда, обмакнув льняную салфетку в чашу с водой, в которой плавали пластинки льда, протирала от пота лоб и шею Эмин.

— Принц Леголас поделился с тобой своим волшебством, — сказала она. — Эльфы — самые удивительные создания, которых я только встречала.

— Ты молодец, — улыбаясь, ласково произнес Леголас и погладил Эмин по волосам. Она кивнула на белоснежный сверток в его руках.

— Назови ее, — тихо сказала она, и почувствовала, что могла бы рассмеяться, увидев, как округлились от удивления глаза эльфа. — Она жива благодаря тебе. Дай ей имя, — настойчиво повторила она.

Леголас хотел возразить, но твердая решимость в еще туманных от слабости глазах волшебницы заставили его передумать. Он знал, какую честь она оказывает ему. Он молча поклонился ей, с величайшей осторожностью прижимая к себе ребенка.

— Утренняя заря подарила ее нам, — сказал он по-эльфийски. — Имя ей — Анариэль, Дочь Рассвета. — Леголас коснулся губами лба младенца. Девочка тихонько заурчала и открыла непостижимые, не похожие на младенческие глаза. Изумрудные глаза. — Будь светочем, Анариэль, в том мире, куда послала тебя судьба.

С этими словами он передал девочку матери.

— Анариэль, — с улыбкой повторила Эмин, разглядывая дочь, и беззвучно засмеялась. — Мерлин, Торин меня убьет...

— Полагаю, за эту ночь он пережил такой ужас, что теперь близок к помешательству и вряд ли обратит внимания на мелочи. На нем лица не было, когда я видел его в последний раз.

Торин ворвался в комнату растерянный и бледный, и эльф заметил облегчение, скользнувшее по его лицу, когда он увидел Эмин. Гном бросил на Леголаса жалобный затравленный взгляд.

— Что с моим сыном, эльф? Он жив?

Леголас беззастенчиво фыркнул и покачал головой.

— Дочь, гном. У тебя родилась дочь.