Солнце (гет)

Тик. Так.

Тик. Так.

Тик. Так.

Тик.

Так.

Правду говорят — монотонными звуками можно пытать людей. Тиканье этих треклятых часов в полнейшей тишине коридора реанимации так давило на уши, что хотелось кричать, срывая голос, и бежать, бежать, туда, где не было бы слышно этого ужасного звука.

Обхватив колени руками, Артём сидел на жесткой кушетке и думал. Что-то слишком часто он замечал за собой в последнее время эту подозрительную деятельность, тут и мыслителем недолго стать... Парень улыбнулся своим странным мыслям. Именно странным. Нормальный человек не думает о том, как стать философом в критические моменты жизни. Хотя этот момент трудно назвать критическим. Он, скорее, решающий. Да. Решающий момент его жизни. И её.

Медсестра пришла через полчаса после приступа, сказав, что состояние девочки крайне тяжелое. Многие органы попросту отказывали, но сердце билось. Елене Павловне пришлось вколоть успокоительное — у неё началась страшная истерика. Женщину увели в ординаторскую, где она сейчас спала и видела тревожные сны. Естественно, под присмотром.

Артём сходил в палату и взял медведя, одиноко валявшегося на кушетке. Если всё будет хорошо — он отдаст его лично. А если нет, то...

Не хотелось думать об этом.

Неясно было, что будет с жизнью маленькой девочки, чудом выжившей в автокатастрофе и видевшей Ту Сторону. Никто не знал об этом, врачам оставалось лишь делать то, что они должны, и пытаться сохранять спокойствие в ситуации, заставляющей молоденьких сестриц красного креста молиться.

Знали лишь они — Белый и Черный. Но никому не говорили. Даже Дмитрию, не находящему себе места наверху от беспокойства за дочь и жену.

— Вы двое ведь отправили её назад, да? Жить? Скажите, скажите же! Пожалуйста...

Но они упорно молчали, сохраняя бесстрастное выражение лица. Потому что им нельзя было говорить. Хотелось утешить страдающего мужчину, хотелось уверить его, но нельзя.

Нельзя.

* * *

— Эй, привет, ты где пропадаешь, дурень? Мы же волнуемся, мама твоя тоже все глаза выплакала, а ты вообще не...

— Она в реанимации.

— Пойми где пропа... Что? Степана? А как... О господи. Насть, Настя!...

Игорь, дождавшийся-таки звонка от своего лучшего друга, помчался на кухню, к девушке. Они уже отчаялись, не получая ответа от общего друга, ставшего неофициальным членом и маленькой почти семьи. Мать Артёма, также понятия не имеющая, где пропадает её сын, в этот поздний вечер засиделась у ребят. Одной дома ей было неприятно. Сейчас, допивая вторую кружку кофе, она чуть не поперхнулась, увидев парня, стремительно влетевшего в помещение.

— Насть, тёть Свет, это Артём! Стой, идиот, не бросай ты трубку же! Подожди! Что передать? И когда? А если... Понял. Всё.

Игорь положил телефон в карман и закрыл лицо руками. Несколько минут он просто стоял так под пристальными взглядами двух женщин, а потом, глубоко вздохнув, начал говорить.

— Тёть Свет, помните, авария была, автобус с детьми еще там... Там еще сестренка Настина сотрясением мозга отделалась. — Дождавшись кивка, он продолжил. — Так вот. Её подруга, Миркина, получила очень серьезные травмы и... В общем, она в коме. Была. До сегодняшнего момента. А ваш сын, Артём, он в это девочку, вроде как... Влюблен. Наверное. И он сегодня с утра туда, ну, в больницу, принес игрушку какую-то, передать маме Степашкиной... Степаной девочку эту зовут. А ей, девочке, плохо стало. То есть, в реанимацию её увезли. И, вот, этот дурень сейчас там. Сидит. Как-то так, тёть Свет.

Женщина не могла поверить ушам. Она видела, как после смерти отца её сын постепенно замыкается, она всячески старалась этому помешать. Но, как оказалось, причины такого поведения были куда серьезнее.

Атмосфера была напряженная. Спустя несколько минут Настя, поставив недопитый кофе на стол, вышла из кухни, сказав, что она должна позвонить Мирославе.

— Тёть Свет, с Вами все нормально? — Голос Игоря будто вывел женщину из некоего подобия транса. Она пару раз моргнула, чтобы вернуть четкость зрению, и тихо сказала:

— Да, спасибо, Игорек. Я в порядке. Но... В порядке ли Артёмка?...

— Об этом мы можем только догадываться. Мне кажется, что если она... — Не хватало мужества произнести это слово, такое короткое, но такое тяжелое. — Если... То тогда он уже никогда не будет в порядке.

Часы показывали одиннадцать часов и пятьдесят три минуты.

Близилось завтра.

* * *

Стук собственного сердца. Приятный звук, успокаивающий. Шорохи. Справа. Будто кто-то перевернул страницу книги.

Писк какой-то. Режет уши. Ощущаются провода, трубки, на руках, на голове, у лица.

Яркий свет бьет по глазам. Слишком громкий вдох. Слишком заметный. Резкая головная боль. Хлопок упавшего томика. Стук двери.

Тишина.

Тяжесть во всем теле.

Мягкая поступь. Зрение никак не сфокусируется.

Шепот. Кто-то вышел за дверь.

Светит в глаза. Неприятно.

Теплые руки. Измеряет пульс.

— Ты меня слышишь, милая? Моргни три раза, если слышишь.

Моргнуть.

— Замечательно. Тебе нельзя сейчас напрягаться.

Глаза закрываются. Хочется спать. На шершавых и сухих губах появляется улыбка.

— С возвращением домой. С возвращением в этот мир, девочка...