Близкие люди (джен)

Если для Джима Кирка степень близости с окружающими измерялась в основном в количестве совместно пережитых психологических травм (в результате очередной авантюры, которую не мог проигнорировать изобретательный мозг Джима), то для Боунза, очевидно, мерилом служила его докторская беспощадность.

Когда они были едва знакомы, Боунз доставал трикодер, выдавал Джиму платок и вкалывал в руку гипошприц. Он привычно ворчал, но работал спокойно и с какой-то профессиональной размеренностью.

Джим сначала даже не понял, какая муха укусила Боунза, когда тот взял за привычку чихвостить его, не отходя от кассы, с силой обтирать обсыхающую под носом кровь, едва не сворачивая ещё не сломанную челюсть, не говоря уж о том, что гипошприц он теперь всаживал не в плечо, а в поясницу. И, конечно, Боунз бы никогда не признался в том сам: он вообще предпочитал не говорить о чувствах, хотя эмоции расплёскивал напропалую. Просто в очередной раз они ввязались в драку вместе, после чего надрались бурбоном, залечивая раны, и тут же задрыхли на одной (боунзовской) постели. Наутро Боунз материл несправедливость вселенной, поминая все адские муки Данте, но Джиму не сказал ни слова. Не оставалось никаких сомнений: это была настоящая мужская дружба.

Время шло, и дружба эволюционировала. Джим бы со всей ответственностью набил морду любому, кто предложил бы осквернить их невероятное братство мелкой интрижкой, но ёмкое слово «друг» уже слабо вмещало в себя то многогранное понятие, которое в жизни Джима олицетворял Боунз. Боунз отвечал ему тем же и вполне по-родственному не замечал их слившегося общего пространства и затёршихся личных границ. Он шугал Джима, загоняя спать, без предупреждения вытряхивал из его тарелки «синтезированную дрянь» и гипошприцем целился исключительно в шею.

Теперь, после пяти лет знакомства, Джим был готов признать, что ошибался, записывая Боунза в чокнутые доктора, помешанные на гипертрофированной заботе.

Когда он вышел из двухнедельной комы, разом свалившееся осознание событий перекрыло всё остальное, и Джим отнюдь не сразу сообразил, что Боунз ещё ни разу не обругал его за произошедшее.

Когда их переназначали на «Энтерпрайз» он боялся, что Боунз будет упираться и бушевать, требуя от Джима прекратить лезть в космическую удавку. Тот, однако, выставил его из кабинета со всеми подписанными документами и явно заранее заготовленными справками.

* * *

— Можно сказать, ты прогрессируешь: всего-то нервный паралич, несколько раздробленных в крошку костей и пара помятых органов, — Боунз выглядел усталым — хотел бы Джим знать, сколько пробыл без сознания на операционном столе, — но хмурился и язвил, что было хорошим признаком.

"Нервный паралич", — зацепилось сознание за мысль, и Джим негромко кашлянул.

— Боунз?

Тот повернул голову, отвлекаясь от трикодера.

— Паралич надолго?

Он не решился спросить, «навсегда ли», хотя то, что они видели на планете не оставляло большого простора фантазии.

Боунз отложил прибор и чуть склонился к нему, сцепив руки в замок.

— Всё придёт в норму, Джим.

Он едва справился с соблазном зажмуриться — из животного страха перед беспомощностью и тут наткнулся на взгляд Боунза.

— Чёрт возьми, Джим, да не дрожи ты, как перед медосмотром! — тот крепко сжал его ладонь. — Бегать будешь через месяц. Пока я жив, по медицинским показаниям тебя не спишут, это, — Боунз неопределённо махнул рукой и невпопад моргнул, как будто говоря о чём неприличном, — я тебе обещаю.

— Ты ведь ненавидишь космос, — Джим рассмеялся, закрывая глаза и чувствуя, как его переполняет лёгкость.

— Спасибо, что напомнил, — проворчал Боунз и поправил одеяло. — Отсыпайся, пока тебя не пристроили к делу. Считай, я тебе организовал отпуск.

— Ты настоящий друг, — пробормотал Джим и добавил, силясь побороть гигантский зевок: — Спасибо.

Тот не ответил, и только тёплые пальцы на долю секунды коснулись его лба, проверяя повязку.

— Спи, капитан, — донёсся до него тихий голос Боунза, — тебя уже заждались четыре пятых галактики, где не ступала нога человека.