Яблочный зефир (гет)

Первый курс.

Резко контрастирующая со своими однокурсниками девчонка, которая полностью заполучила его внимание еще с распределения, сидела в кресле у камина, что-то увлечённо читая. Она хмурилась и улыбалась, удивлялась и радовалась вместе с героями книги.

Гермиона Грейнджер.

Он пробовал это имя, смакуя произношение на языке, явственно ощущая вкус зефира, — конечно, виной тому был недавний и сладкий ужин — но это все-равно вызывало странное чувство, будто эта гордая девчонка пахла зефиром.

Какие, однако, глупости.

Фред ещё несколько мгновений будет смотреть в сторону Грейнджер, а после, случайно уловив удивлённый взгляд Джорджа, — Гермиона не заметила бы внимательность к своей персоне — отшутится, ссылаясь на жутко странную муху в волосах Грейнджер.

Брат хмыкнет и, как-то странно посмотрев на фигурку у камина, чему-то кивнёт, развернётся и скроется за гобеленом, оставляя Фреда с каким-то странным чувством непонятности внутри.

Через несколько дней, случайно, и, конечно же, — определенно — ничего такого не думая, он сорвёт самую красивую ромашку на лужайке, вознамериваясь подарить её одной вздорной девчонке.

После случая в коридоре он будет ненавидеть ромашки.

Второй курс.

Такого волнения он не испытывал, кажется, никогда.

Ужасное чудовище, убивающее магглорождённых снилось ему каждою ночь, виделось в грёзах и заставляло чертовски нервничать.

Она.

Он видел её глаза, которые, секунду назад светившиеся вздорным жизненным светом, закрывались, всё покрывал туман, и тогда Фред просыпался.

До боли тёр глаза, на ватных ногах доходил до ванной и принимал холодный душ, который почему-то успокаивал.

Именно тогда, подглядывая за Гермионой и тайно провожая её до гостиной, он понял.

Просто — понял.

Дал название тому, что грызло его изнутри, поглощая все силы, и подталкивало к дурацким поступкам. Фред дразнил Грейнджер, обижал, высмеивал и, если честно признаться, однажды даже поставил подножку, но всё равно, каждый вечер, несмотря на тренировку, боль в голове или её дерзкие слова в его сторону — провожал.

А потом она попала в госпиталь, и он извёл себя на столько, что Джордж тоже всё понял.

Третий курс.

Ему приносило просто огромное удовольствие наблюдать за тем, как она ест.

Разжевывает и глотает.

Он даже однажды сказал ей об этом, но, наткнувшись на волну возмущения, поспешно ретировался, лелея себя тем, что она всё равно теперь об этом знает.

Она просто волшебно глотает.

Фред иногда и сам забывал питаться, ведь, увлёкшись такой живописной картиной, он часто не мог потом отвести взгляд.

А Джордж, прослеживая за взглядом брата, удивлялся, настораживался и, будучи не в силах перебороть себя, тоже смотрел.

Фред пропадал каждый раз, когда смотрел на неё.

Это чувство, казалось, засело так глубоко, что даже летняя интрижка с Анджелиной не смогла вытеснить столь глубокую и — что самое главное — странную привязанность.

Поэтому, когда Джордж, улыбаясь во все тридцать два и помахивая обрывком пергамента в руке, ввалился в комнату, он уже понял, что у него появился шанс.

Шанс, который потерявший голову мальчишка — её широкая улыбка, хмель в глазах, шоколадные волосы, пухлые, сладкие губы — не собирался упускать.

Потому что ему казалось, что он всегда любил только её.

Потому что её губы — несколько минут назад отвечавшие на поцелуй с дикой страстью — не могут целовать никого более.

Потому что это она — Гермиона Грейнджер.

Солнечный луч скользнул по затылку Фреда, словно подталкивая, и Уизли, ударив кулаком в стену, направился на поиски того, что он точно знал, больше никогда не хочет потерять.