Солнечная девочка (джен)

Пока открываются глаза, важно успеть придумать, какой мир ты хочешь увидеть.

Рассвет озарил небо красным цветом еще несколько часов назад, а сейчас поднявшееся в небо жёлтое солнце, усердно раскрасив мир в яркие, сочные, неповторимые цвета, старательно нагревает воздух, чтобы всё вокруг могло проснуться ото сна. И Луна Лавгуд, сонно потянувшись, распахивает свои серые глаза.

Утро. Каким может быть любое самое обыкновенное утро? Оно может быть абсолютно любым, каким тебе вздумается. Тёплым, когда солнечные лучики, пробиваясь сквозь оконное стекло, нежно щекочут твою мягкую кожу, а ты лениво улыбаешься и разрешаешь себе ещё полчаса понежиться под одеялом. Ласковым, когда ты просыпаешься от поцелуя любимого или воздушного и легкого поглаживания маминой или папиной ладошкой по спутанным волосам. Сонным, когда тебе нужно проснуться в определенное время, а ты до этого полночи мечтала о далеких странах, размышляла о чудесных неизведанных мирах, а еще о прекрасных маленьких феях, прячущихся под листиками плодового дерева в твоем саду, и потому тебе совершенно не хочется вставать именно сейчас, в эту минуту; ты просишь еще хоть часок, и глаза закрываются, а ты уже мечтаешь продолжить смотреть тот сон, в котором ты следовала за стайкой разноцветных бабочек по бескрайнему полю, пойманному в ловушку темного густого леса, но тебя снова окликает кто-то из родных: «Вставай, иначе не успеешь», и не остаётся ничего другого, кроме как откинуть одеяло и идти умываться холодной водой, потому что глаза все равно то и дело пытаются закрыться. Мрачным, когда зимой, открывая утром глаза, ты понимаешь, что за окном всё ещё темно, как ночью, а метелица воет на особый мотив, наигрывая на музыкальном инструменте природы что-то совершенно жуткое, но вот снегу это явно нравится, ведь он танцует, кружится и неистово стремится к земле, стараясь все вокруг закрыть своей белой простынёй. Холодным, когда весна еще только-только началась, на улице морозно, и снег ещё не растаял, но уже чувствуется, что что-то неуловимо меняется в лучшую сторону, потому тебе хочется пробежаться босиком по полу и надеть самый яркий легкий наряд, и ты делаешь это, игнорируя предательские мурашки по коже, и уже через пять минут сильно-сильно мерзнешь, но терпишь, потому что уже мечтаешь о первых тёплых солнечных лучах, которые отогреют деревья, чтобы те могли выпустить сочные зелёные почки, а затем и листики, и землю, которая, почувствовав тепло, покроется пушистым травяным ковром. Неуютным, когда сбросила одеяло во сне, а никто не накинул его тебе обратно на плечи, и тебе зябко и неприятно, то ли от холода, то ли от того, что никто не проявил внимание и заботу. Тревожным, когда ты просыпаешься после странного кошмарного сна и понимаешь: что-то может случится — или каблук сломается, или любимое платье порвётся, а может — поссоришься с кем-то очень дорогим... неприятно. Грустным, когда за окном дождь и ветер и в восемь утра всё серо, как поздним летним вечером, а ты всю ночь читала самую интересную книгу в мире, и вообще, заболела ни с того ни с сего простудой и маешься под одеялом, не желая теперь есть или спать. Счастливым, когда просыпаешься и хочешь петь от радости, потому что ты жива и здорова, полна сил и энергии и готова ко всем чудесам, которые, ты наверняка уверена, приготовил тебе сегодняшний день...

А утро Луны Лавгуд — это смесь всего со всем: радости и грусти, тепла и холода, единения с окружающим миром и зябкого одиночества. Можно долго рассуждать обо всём этом, лёжа в постели, пока не надоест, но Луна этого не любит. Едва открыв глаза, она уже успевает решить, что будет в её сегодняшнем дне. Мечтать и думать гораздо интереснее в движении. Она вскакивает с постели, одним точным заклинанием заправляя кровать, и, умывшись холодной водой, идёт к огромному дубовому шкафу с массивными темными створками, чтобы выбрать отражение самой себя на этот день.

Она задумывается: «Я сегодня солнечная или влюблённая по самые уши? А может, я спокойна, как утреннее безоблачное небо, или полна сил, как зелёные стебли мяты в саду? Нет, сегодня я — цветок. Колокольчик». Спустя пять минут на ней уже фиолетовая мантия, способная затмить все вокруг своей сочностью, и зеленые бусы с чуть продолговатыми, как крыжовник, бусинами.

— Чего-то не хватает, — говорит своему отражению в зеркале Луна и склоняет голову набок. Конечно! Внезапная мысль озаряет сознание, и Луна уже хитро улыбается, взмахнув волшебной палочкой, чтобы призвать необходимое дополнение к наряду. Несколько минут, немного хмурых взглядов в зеркало — это все волосы, они мешаются, видимо, обидевшись, что их до сих пор не причесали, — и все готово, образ завершён: теперь на мочках ушей красуются сережки в форме небольших гроздьев черной смородины — всего по пять темно-лиловых ягодок на каждой.

Теперь наступает черёд волнистых пшеничных волос. Они требуют к себе особого подхода. Медленно и даже нежно она проходится щёткой по каждому локону, разделяя перепутавшиеся за ночь слегка беспокойного сна тонкие длинные волосы, пока вся её «грива» не начинает сверкать, искриться на свету. Кто-то когда-то предложил ей укоротить шевелюру, но как можно расстаться со своим богатством, когда оно всегда являлось частью тебя? Нет, Луна никогда не слушает таких советов, потому что все эти люди не жили её жизнью, не расчесывали по утрам именно эти послушные волосы, ощущая их благодарность, когда те становились гладкими и шелковистыми, не чувствовали их приятную тяжесть, когда ветер дул в лицо и они взлетали, стремясь поймать ощущение полета...

Она бы хотела заплести волосы в косу, но сегодня особенный день, поэтому Луна оставляет их распущенными, и они водопадом струятся по ее спине, щекоча шею и руки.

Луна тяжело вздыхает. Да, сегодняшний день — особенный. Сегодня она встречается со старыми друзьями: Гарри и Джинни, Гермионой и Роном, Невиллом. Как давно она не видела знакомые, почти родные лица... И вот сегодня предоставится такой случай.

Хотя нельзя сказать, что Луна не виделась вообще ни с кем. Она же встретилась как-то случайно с Джорджем Уизли. Другие считают, что они с ним никогда не были близкими друзьями, но тогда, в далекие школьные годы (пусть прошло всего несколько лет, но Хогвартс со всеми его кошмарами войны остался где-то там, в воспоминаниях, будто в другом времени и пространстве, потому он кажется Луне таким далеким, что она сомневается, было ли это вообще в её жизни) они были на одной стороне, а значит, прошлое в любом случае сроднило их в достаточной степени, чтобы остановиться и поговорить при встрече, а не притворяться, что не знакомы, скользить любопытным взглядом по очертанию фигуры, делая вид, что на самом деле глядишь на вон ту витрину магазина. Так что никто бы не удивился, увидев как эти двое, немного склонив головы набок, чтобы можно было лучше рассмотреть собеседника, болтают о погоде или былых временах, а может, о какой-нибудь чепухе.

Она помнит эту встречу, как будто она состоялась пять минут назад, хотя на самом деле прошел почти год.

* * *

Тогда Луна шла по Косому переулку, рассматривая витрины, бормоча под нос список покупок, чтобы не забыть ничего важного, и подмечая, какие грустные и озабоченные лица у людей вокруг. Ей хотелось крикнуть: «Волшебники! Очнитесь! Вы же можете почти всё, так сотворите особую магию — станьте хотя бы чуточку веселее, иначе мир погрузится в уныние, и не останется в нем ничего яркого и доброго. Даже солнце уже не будет большим согревающим нас желтым пятном на небе, а превратится в безжалостное чудовище, сжигающее всю зелень и другие цвета радуги с покровов земли. Научитесь видеть и ценить красоту, ведь вы умели раньше, в детстве...» Но её мысли так и оставались в голове, а она продолжала двигаться куда-то вперед.

Кто-то окликнул Луну громко, грубоватым низким голосом. Теплый тембр заставил вздрогнуть и резко обернуться к зовущему. Перед ней стоял немного смущенный Джордж Уизли. Когда-то улыбчивый (вот и морщинки вокруг глаз остались), а сейчас — хмурый, как и остальные, он смотрел на неё потускневшими глазами со смесью грусти, радости и волнения.

— Луна, это ты, — не спрашивал, а утверждал он.

— А это ты, — отвечала она и гладила его по медным пушистым волосам. Раньше они сверкали, но теперь померкли, наверное, вместе с улыбкой. Просто и блеск, и улыбку забрал с собой Фред на небеса.

— Ты совсем не изменилась, — говорил он тихо, глядя в её бездонные глаза: там можно было запросто утонуть, но никогда нельзя было захлебнуться.

— А ты... — слова застревали в горле у Луны. — Почему ты тогда исчез?

— Прости, — на выдохе шептал он, опустив голову, как нашкодивший мальчишка. — Так нужно было.

— Кому нужно? — спрашивала она немного обиженно, но в то же время, невозмутимо положив руки ему на плечи, подойдя так близко, как только могла, обнимала своими тонкими руками. Раз сейчас это был не мираж и не фантазия, можно было вдоволь насладиться теплым присутствием этого замечательного человека.

— Мне, — отвечал он тихо-тихо и шёпотом добавлял, будто извиняясь: — И тебе.

— Нет, — качала она головой. — Ты не знаешь, что мне нужно. Если бы знал, то не ушел бы. Мой солнечный мальчик… — она нежно касалась его скул тыльной стороной ладони.

Он жмурился, то ли от солнца, то ли от слез, жгущих глаза, и вздыхал тревожно:

— Моя солнечная девочка... Прости меня.

Вместо ответа она тогда поцеловала его в искусанные в кровь губы. Солёный привкус напоминал о том, что не всё в жизни сладко, бывают и другие вкусы, которые приходится попробовать. Голова кружилась, сердце пускалось в неистовый танец в рваном ритме, и дыхания сразу же становилось слишком мало.

— Ты хорошо живешь? — спрашивала она, чуть отстранившись.

— Я хорошо существую, — отвечал он.

Она понимала, что это значит. Когда одна чаша весов пустеет, вторая с грохотом опускается вниз. Без равновесия трудно достичь полноценности, как ни крути...

— Ты придёшь ко мне когда-нибудь, — с надеждой и без неё одновременно спрашивала или утверждала она, вглядываясь в тёмные тусклые глаза.

— Нет, — честно отвечал он и извинялся больным взглядом. — Знаешь...

— Знаю, — перебивала она уверенно и спокойно. — Ты обязательно ещё придешь, вот что я знаю. Обязательно, слышишь? А я тебя дождусь, понимаешь?

— Понимаю, — он улыбался, едва-едва приподнимая кончики губ, и качал головой — спорить с Луной было трудной, почти невыполнимой задачей.

— Тогда уходи, чтобы я уже начинала ждать, а ты поскорее вернулся. Хорошо? — говорила она, сквозь почему-то льющиеся ручьём слёзы.

— Хорошо, моя солнечная девочка. Прощай, — он осторожно и очень бережно снимал её руки со своих плеч.

— Не «прощай», а «до встречи», — шептала Луна, стиснув длинные тонкие пальцы в кулаки, и почти беззвучно добавляла: — Мой солнечный мальчик.

Она стояла, с силой зажмурив глаза, чтобы не так яростно обжигали солёные непрошенные слёзы, и чтобы даже не видеть и не запоминать, как Джордж уходит. А он только поцеловал её в прохладный лоб, погладив по волосам, и ушёл, молча и не оборачиваясь, чтобы не делать ещё больнее им обоим.

* * *

Она помнит эту встречу, как будто она состоялась пять минут назад, хотя на самом деле прошел почти год. Между ними с Джорджем не было близкой дружбы, это было нечто другое, то, о чём не говорят вслух.

Она вздыхает. Пора идти. Сегодня там будут все. Почти все.

И вот Хогсмид... «Почему именно здесь?» — спрашивала себя Луна ещё тогда, когда от Гарри пришло витиеватое письмо с приглашением на встречу старых друзей. Но, собственно, какая разница, где разрывать свое сердце болезненными воспоминаниями?

Луна любит радость первого момента встречи, счастливые, искренние улыбки. Друзья здесь. Вот Гарри, такой серьезный, как всегда, с отпечатком забот и волнений, с грузом ответственности, но только теперь он позволяет себе немного расслабиться и тепло улыбается, даря всем свою мягкую светлую улыбку, однако при этом по привычке успевает следить за тем, чтобы всё вокруг было спокойно. Вот Джинни, такая же уверенная и статная, яркая и энергичная, с копной огненных волос, прикрывающих теперь даже её поясницу; у неё есть только одно слабое место — она всюду провожает взглядом Гарри, будто ожидая, что он может раствориться в любую секунду. Вот Рон, такой же хороший и веселый, как и раньше, только едва заметные морщинки появились, и прядь седых волос серебрится извилистой змейкой от макушки к правому уху, но аппетит ему это явно не портит; он важничает, рассказывая про свою новую работу всем, кто готов его слушать, а готовы все, для этого и собрались. Вот Гермиона, спокойная, строгая, немного сдержанная, внимательно наблюдает за всей компанией, пытаясь запомнить, проанализировать и понять, и чуть заметно улыбается, когда её взгляд скользит по Рону, а еще отрывисто вздыхает, пряча глаза, когда разговор заходит о войне. Вот Невилл, красивый, теперь уже уверенный в себе и немного уставший; он смотрит на всех с уважением и даже с каким-то благоговением, и сразу видно, насколько дороги ему сидящие рядом люди; Луна помнит, кажется, он был немножечко влюблен в неё тогда, в то время, когда все были готовы к тому, что могут неожиданно и навсегда исчезнуть из этого мира, и замирали в страхе от каждого шороха, а лучи заклинаний летали во все стороны и грозили разрушить весь уютный мир вокруг — как давно это было.

Вот они все здесь. Почти все. Джорджа нет и не должно быть, но Луна все равно надеется, потому что решила так однажды.

«Ты совсем не изменилась!» — звучит от друзей разными голосами одинаково. Луна улыбается в ответ своей коронной полуулыбкой и молчит. Уж она-то точно знает, что не могла не измениться, ведь она каждый день совершенно разная и новая. Да и что тут вообще отвечать, когда все они повзрослели, стали немного жёстче и загнали куда-то в угол души того беззаботного ребенка, который делал их жизнь ярче и веселее?

После первого обмена приветствиями каждый хочет говорить. Сначала самыми востребованными становятся последние новости. У кого что происходило в эти несколько лет, кто как вырос над собой и стал совсем уже взрослым и серьезным. Луне грустно это слышать и самой рассказать нечего, ведь она знает, что внутри сохранила детскую непосредственность и непохожий, иной взгляд на мир, который вряд ли будет понятен её друзьям. А потом настает черёд общих воспоминаний, они вытряхиваются из перегруженных голов со страшной скоростью. И вот уже через несколько часов воздух пропитывается смесью горечи и радости от выбравшейся наружу памяти. Безликие, но одновременно такие личные для каждого из друзей образы предстают перед глазами и больно расцарапывают раны без того плохо заживающей души. Странно, но в итоге так получается легче, чем просто носить воспоминания в себе, задвинув в дальний угол сознания. Там они слёживаются, каменеют и давят еще хуже, чем разбросанные по жаркому воздуху, как сейчас.

Слёзы, смех, улыбки, повторяющиеся раз за разом одни и те же истории, хриплые от усталости голоса... И вот уже поздний вечер, все уже прощаются, обнимая друг друга, обещая собраться вот так ещё раз, а может, даже совсем скоро, буквально через месяц.

Снова смех, теперь уже натянутый, нервный, и опять улыбки — немного печальные, хлопки трансгрессии, мир свёртывается в тугую пружину и разворачивается обратно, и Луна снова оказывается дома. Уже так поздно, и дом глядит на неё обиженными глазами прямо сквозь темноту, она это чувствует сегодня, как никогда. «Знаю, милый, — мысленно шепчет Луна, прохаживаясь по всем комнатам, не ленясь дотронуться до стен, будто передавая им часть своих чувств. — Завтра я уделю тебе гораздо больше времени, прости».

Луна зажигает свечу в своей комнате и садится на застеленную кровать, снимая смородиновые сережки, а затем заплетая пшеничные волосы в косу.

Вдруг в окно стучится маленькая серая сова. Луна открывает ей створку, приглашая, и сова залетает внутрь, но не собирается задерживаться здесь надолго — она только бросает на кровать письмо и сразу же улетает прочь, обратно в темные объятия ночи.

Луна, чуть дрожащими пальцами, медленно раскрывает бежевый безликий конверт. Внутри — только маленький листочек пергамента, исписанный меньше чем десятком слов.

«Ты совсем не изменилась, моя солнечная девочка», — это всё, что там написано.

Луна на мгновение прижимает листок к губам и, улыбаясь, ложится на кровать, обняв мягкую подушку. А сердце уже вытанцовывает под свой особый, неповторимый ритм, иногда сбиваясь и пропуская положенный удар.

Каким бывает вечер? Да любым. Таким же, как и любое обычное утро. Таким, каким ты его сделаешь. А у Луны Лавгуд сегодня нежный вечер, полный тепла поздней весны за окном, света зажжённой свечи, мерцающего и рисующего тенями на потолке и стенах странные причудливые узоры, прошлого, ноющего тихим, почти беззвучным стоном в глубине души, надежды, робко нашёптывающей слова о волшебном будущем... и ещё чего-то, о чём не говорят вслух.