Между собакой и волком (джен)

Ночь была беззвёздной. Когда последние отблески заката скрылись за горизонтом следом за самим красноватым солнцем, опустившаяся тьма стала настолько непроглядной, что и Беренгар мог ориентироваться лишь возле немногих домов, из которых просачивались крохи света от лучин или восковых свечей, если жилище принадлежало весьма зажиточному кмету или же купцу. Последние, впрочем, чаще всего имели дома в Вызиме, но те из них, что вели дела помельче, селились здесь, за городом.

Ориентироваться приходилось, используя в первую очередь слух и обоняние. Хоть тьма и была недостаточно непроглядной для Беренгара, чтобы наткнуться на придорожный куст или дерево, но приближение тварей одними глазами он бы уже не заметил. Обоняние же и слух слабо помогали замечать кочки и ухабы, и в данный момент это раздражало ведьмака, не давая ему войти в нужный настрой.

Зверь, как и раньше, появился неожиданно. Он даже не предупредил о приближении своим воем или появлением группы баргестов, демонических созданий, вселяющихся в тела псов. Огромная оскаленная морда в оранжевых языках пламени возникла совершенно внезапно, хотя Беренгар, пользуясь ведьмачьим зрением, мог видеть отблески огня на больших расстояниях.

Когда ведьмак увидел огромного пса в первый раз, тот производил впечатление. Огромная, объятая языками пламени фигура вызывала бессознательный страх, но он тогда смог быстро прикинуть: если верить глазам, существо имело более метра в холке, а весом приближалось к центнеру…

Квен, аксий — и Беренгар, достав серебряный меч, преодолевает расстояние одним прыжком, пока псина не успела очнуться и не начала действовать первой. Рубящий удар приходится на воздух — Зверь успевает увернуться, словно знак так и не сумел его дезориентировать. Он тоже атакует, так быстро, что ведьмак может только принять удар на меч, отводя его в сторону. В следующий момент Зверь уже прыгает, хоть это и кажется невозможным для существа подобных размеров — Беренгар успевает подставить меч, но не уйти с траектории прыжка. Его сносит назад, и если бы не квен, вряд ли он смог бы откатиться в сторону после такого удара, потом резко вскочить — и снова отпрыгнуть, выигрывая себе мгновения передышки. На краю сознания снова ведутся расчёты… да, до центнера вес псины всё же вряд ли дотягивает, скорее порядка девяноста пяти килограмм, но ему от этого не легче. Особую опасность представляют клыки. Размером не меньше большого пальца, они не замечают веток старого куста, за который ведьмак и закатился, дабы задержать Зверя. Мельком проносится мысль, что надо успеть записать эту информацию для себя. В то, что от чудища удастся избавиться за один присест, в эту самую ночь, он уже не верит: из-за недостатка информации ему пришлось выпить слишком широкий спектр зелий для защиты, и далеко не все необходимые ему для победы над подобной машиной смерти отвары и эликсиры вошли в их число.

Во вторую ночь он подбирает другой стартовый состав ведьмачьих декоктов, который, вероятно, может помочь ему добиться больших успехов, нежели в первый раз. Он уже догадывается, что огромный пёс появляется не в случайных местах, хоть и может делать это практически незаметно. Но недалеко от дома местного пьяницы по имени Одо он показаться должен, если Беренгар хоть что-нибудь понимает в закономерностях его появлений. Или если ему не наврали немногие очевидцы, что тоже представляется делом вполне возможным. От огородов Одо доносится надрывный вой — не Зверя, а просто какого-то местного пса, оплакивающего то ли хозяина, то ли просто зарытую среди грядок игрушку. Идёт дождь, успевший уже вымочить вещи до последней нитки, дует холодный промозглый ветер, особенно сильные порывы которого срывают с деревьев листву — и Беренгару очень, очень не хочется, чтобы полученная информация оказалась ложной.

Но нет, в момент, когда ожидание становится нестерпимым, появляются неподалёку языки пламени, в котором можно различить фигуру огромного свирепого пса, готового вмиг разорвать любого, кто к нему приблизится. Судя по внезапному возникновению, пламени, слабой реакции на знаки, Зверь имеет демоническую природу. Беренгар, ещё будучи подростком, слушал, конечно же, в Каэр Морхене лекции Весемира на тему демонов и демонологов, призыва, методов борьбы и прочего — и эта информация даже отпечаталась в его памяти, в отличие от того, как же он тогда жил, от рутины. Если оживлять эти сведения, выходило, что перед ним был какой-то демон в облике большого пса. Но полной уверенности не было.

Беренгар, задумавшись, даже не сразу обнаруживает, что в этот раз всё пошло иначе — непростительная оплошность для охотника за чудовищами. Но трудно не заметить трёх налетающих на него с разных сторон баргестов. Мгновение — и он бросается на первого вселившегося в собаку духа. Ещё один миг — и серебро клинка разрезает её на две части, будто это была не укреплённая связью с потусторонней сущность плоть, а навозная куча. Запах от мёртвой псины, к слову, идёт не менее сильный. Следующий момент — и Беренгар рывком уходит в сторону, так, что прыгнувшие на него баргесты врезаются друг в друга. Прикончить их после такой оплошности — дело нескольких секунд, в течение которых они не могут оказать сколько-нибудь достойного сопротивления.

Зверь наблюдает за этим процессом безучастно, с лёгким оттенком заинтересованности и любопытства, не торопясь вмешиваться или вообще предпринимать какие-либо действия. Взгляд его кажется Беренгару на этот раз умным, оценивающим. Ведьмак не знает, над чем размышляет это существо, когда медленно, почти вразвалочку Зверь подходит всё ближе, и его ужасная морда начинает скалиться всё шире. Рычания он не издаёт, и эта молчаливая оскаленная ухмылка пугает ещё больше, словно он радуется предстоящей игре и тому, как его огромные клыки будут рвать податливую для них человеческую плоть. Беренгар атаковал бы его знаком аард — но вряд ли он может серьёзно покалечить или отбросить Зверя. Он бы поджёг его игни — но чудовище явно не боится огня, а привнося его с собой, опаляет своим жаром противника, в чём ведьмак смог убедиться в прошлую ночь. Боится Зверь железа или серебра, тоже не представляется ясным. И, говоря по правде, вряд ли у него есть шанс определить это без предварительных стычек, во время которых самое главное — остаться живым. Что ж, иногда ведьмакам приходится собирать информацию и такими — самыми опасными — способами. Зверь тем временем всё приближается, и глаза его словно смотрят в душу. В них отражается пламя, и появляется странное ощущение (хотя Беренгар по очевидным причинам не может знать этого наверняка), что то же самое пламя отражается и в его, Беренгара, глазах. Оно жжёт тело изнутри, в суставах появляется ломота, хочется бросить меч, лечь на землю — и сгореть. Или быть разорванным клыками и когтями, а после, возможно, и пожранным — или самим чудищем, или падальщиками, которые обязательно соберутся пировать над свежим трупом. А может, всё соединится в одно, и кара его будет состоять сначала из пожирания хищником, а потом начнутся бесконечные муки в Вечном Огне, окутавшем фигуру Зверя, несущего в этот мир наказание?..

— Это всё кара, наказание за грехи наши! — взывает к собравшейся на главной улице толпе ещё не старый, но и далеко уже не молодой священник Вечного Огня, сильным, звучным, глубоким голосом пробиваясь даже сквозь защитную оболочку Беренгара, а местных кметов, наверное, просто пробирая до самых глубин души. — Кайтесь, ибо пришёл Зверь, адское отродье, пришёл судить и воздать грешникам, забрать их с собой в вечные муки, муки пламени нечестивого, демонскими отродьями проклятого! Не очищает его огонь — убивает!

— Это что за?!.. — ведьмак хватает за руку первого попавшегося слушателя, дабы спросить его, но не договаривает, вовремя догадываясь, какую реакцию могло вызвать продолжение вопроса.

— Тише! — шикает на него потревоженный кмет. — Это же сам Преподобный! Заткнись и внемли его речам, ничтожный червь, ибо он — глас самого Вечного огня! — заканчивает он с восторженным придыханием. — Он смог прекратить правление смердящего царства чумы, он помогает бездомным и лишённым родителей детям, передавая их в послушание Церкви!

«Глас Вечного Огня» производит впечатление человека высокого, но худощавого, словно бы измождённого, как если бы этот Вечный Огонь солитёром пожирал бы его изнутри. Но горящий, пробирающий взгляд его глубоко посаженных глаз, которым он, словно объятиями, охватывает всю свою аудиторию, пробирается ей в душу, в самые потаённые её уголки, делает Преподобного похожим уже на настоящего фанатика, что не нравится Беренгару ещё больше. Вкупе с одеянием, недорогим и скромным, но подчёркивающим его достоинство, бородой, длинной и даже, вероятно, ухоженной, но всё равно кажущейся немного растрёпанной, будто обладатель её считает земное много ниже небесного, Преподобный может сойти для местных жителей за святого, но ведьмаки к подобным вещам — а Беренгар, при всей его нелюбви к ним, несомненно, был самым что ни на есть ведьмаком, хоть и не до конца — относились негативно, хорошо понимая, чем такая «святость» грозит в плане борьбы с чудищами.

— Молитесь! Молитесь и кайтесь! — продолжает тем временем священник вещать, воздев к небу руки. — И возможно, минует вас кара эта, тронув только лишь недостойных. И помните, только молитва и нахождение нечестивых, мерзостию и грязью своей воззвавших чудовище к жизни, поможет вам спастись.

— Эй, мужик, — вполголоса спрашивает у ведьмака подошедший кмет с рогатиной — вот уж кто действительно соответствует всем внешним критериям «мужика», — ты, тогось… как там тя? Я тебя здесь раньше не видел, мужик, — продолжает он распинаться, но заметив мечи за спиной Беренгара, крепче берётся за своё оружие. — У нас тут, эта-сь, чумка недавно была, — Беренгар как-то отстранённо отмечает, что кмет забавным образом путает болезни (хотя знать какого-нибудь Нильфгаарда, могла бы с ним согласиться, считая его существом низшим, ближе к собакам, чем к благородным), — а в городе кар-ма-тин ввели. Или как там его? — он задумывается, а потом махает рукой, из-за чего, рогатина едва не вываливается на землю. — А ты, может, заразный, а? Нам здеся таких не нуждо!

— Я не болен, — спокойно отвечает Беренгар, внутренне готовясь к возможным проблемам.

— А как докажешь? — недоверчиво вопрошает кмет, крепче хватаясь за рогатину. Костяшки его пальцев белеют.

— Я ведьмак, — голос его всё так же спокоен, но, уже понимая, как на это может отреагировать толпа после прослушанной проповеди, думает о том, как будет отбиваться: выхватит ли меч и прорежет им себе дорогу к свободе, или же подожжёт ближайших к нему людей игни и убежит сквозь пламя. — Ведьмаки не переносят заразу.

— Ведьмаки переносят заразу проклятия и неверия! — кмет повышает голос, в котором от страха появляются визгливые нотки. — Изыди от наших домов, нечистое отродье! — он направляет на ведьмака рогатину, которая трясётся у него вместе с руками, и амплитуда колебаний все возрастает, достигая уже, наверное, локтя; нормально ударить он так не сможет никоим образом — обязательно промахнётся.

«Ведьмак!», «Сжечь его!», «Покажем нечистым силу нашей веры!» — доносятся возгласы из толпы вокруг. Люди поворачиваются к нему с самыми недоброжелательными лицами, и ведьмак понимает, что у него остались считанные мгновения на то, чтобы запугать их достаточно, и обойтись без крови. Договориться мирно уже точно не удастся — слишком сильно влияние проповедника.

— Ти-и-хо!!! — разносится над селением зычный голос священника. — Зачем ты пришёл к нашим домам, ведьмачье отродье?! — теперь можно почти физически почувствовать, как устремлено на него и ступающего в его сторону Преподобного внимание всех собравшихся послушать проповедь.

— Я слышал, что у вас завелось чудовище, — спокойно, но громко и отчётливо отвечает он, используя разговор как возможность избежать резни. — Я ведьмак, а мы специализируемся на уничтожении чудовищ.

— И ты думаешь, что можешь своим безбожным колдовством уничтожить Зверя? — тон священника становится насмешливым. — Его, пришедшего как кара самой Преисподней?! — восклицает он.

— Не знаю, что его вызвало, — Беренгар отвечает уверенно — любая неуверенность в такой ситуации не прощается, — но это моя работа — убивать чудищ, кем бы они не были. За соответствующую плату, конечно, — добавляет он скорее на всякий случай, дабы его не просили избавиться от проблемы бескорыстно — бывало и такое. Конечно, он всё равно потом договаривался, но лишние проблемы возникали.

— О, мы не скопили себе нечистых богатств, — выдал священник презрительно, — но сможем оплатить твои услуги, если ты действительно избавишься от Зверя. Уж поверь, мы не поскупимся! — после этого восклицания Преподобный усмехнулся несколько зловеще. — Если ты действительно от него избавишься, — ухмылка стала ещё и грозной. — Но предрекаю: не убить его твоими нечестивыми методами.

— Посмотрим, — безэмоционально отвечает Беренгар. — Но мне надо будет знать как можно больше о чудовище, и надо, чтобы все, кто может, помогали мне с получением информации.

— Хорошо, — милостиво кивает Преподобный, уже почти в нормально тоне. — Думаю, все присутствующие могут ответить на твои вопросы. И я тоже, если ты, конечно, подойдёшь ко мне.

Толпа расходится, бурча и ворча всё ещё недовольно, но уже гораздо более мирно, а сам Беренгар подходит к священнику обсудить интересующие его вопросы. Похоже, опасность миновала…

В этот раз Зверь появился недалеко от реки, где жил ещё один известный и уважаемый, по словам Преподобного, человек, занимающийся торговлей. Как уже смог узнать Беренгар, занимался он наверняка не столько торговлей, сколько контрабандой, да и помощники его напоминали скорее бандитов и подельников, чем купеческую прислугу.

Уже догадываясь о том, что Зверя простыми знаками не проймёшь, ведьмак успевает не только разобраться с баргестами, пришедшими в качестве адской свиты за своим «королём», но и наложить на чудище троекратный ирден. Зверь почти не сбавляет ход. Не рискуя бить по нему серебром, более мягким, чем железо, зато помогающим обычно против нечисти, Беренгар достаёт стальной меч. Когда Зверь, словно играясь, бьёт по ведьмаку, тот, делая рывок в сторону, рубит чудище по лапе, стараясь вложить в удар всю возможную силу. Удар с трудом пробивает шкуру и, кажется, только раззадоривает противника. Дальнейшая схватка превращается то ли в догонялки, то ли в игру в кошки-мышки, причём «мышкой» оказывается ведьмак, которому приходится уворачиваться от прыжков и ударов, изредка огрызаясь в ответ. Огонь обжигает его кожу, просачивается сквозь веки в глаза, пытается затечь в рот и опалить нёбо, отражается в опадающих на землю капельках пота. Весь мир вокруг кажется отблесками этого пламени, а всё происходящее — отражением адских, потусторонних наказаний. В пламени словно искажаются все возможные грехи: алчность, чревоугодие, зависть, убийства и кражи, обман — и Беренгара приговаривают за это к вечным мукам. Он убегает, отпрыгивает, откатывается — но оказывается всё ниже, всё глубже утопает в кромешной тьме и обжигающих языках пламени, которое не светит. Взмахи меча, знаки, брызги крови — всё это проносится мимо и растворяется среди огня. Ада больше не было — Беренгар сам был в нём, сам был им, погружался всё глубже в собственные пучины. Прервала бесконечное падение только пролетевшая в пальце стрела. Ему она не навредила, Зверю — тоже…

Изначально Беренгар планировал остановиться где-нибудь у местных, живущих поближе к Вызиме — просто на всякий случай. В данный момент он был на мели, а потому постоялый двор в качестве варианта не рассматривался, да и расположен он был достаточно далеко. То ли дело возможность остановиться у какого-нибудь кмета, получая возможность перекусить и переночевать, выполняя нехитрую работу… Но он быстро понял, как же ошибался, понадеявшись на то, что поиск будет лёгким.

Задворки или выселки Вызимы начинались на расстоянии полёта стрелы, неподалёку от мостов, ведущих в город. Так, впрочем, дело обстояло с любым крупным городом — столица Темерии не была исключением. Кметы, немногочисленные горожане, мелкие купцы и торговцы — вот обычные обитатели подобных мест. Здесь, как правило, не бывает проблем с поиском ночлега… как правило, но не в данном случае. В данном случае Беренгару приходилось иметь дело с хмурыми неразговорчивыми кметами, которые мало того, что по природе своей испытывали неприязнь к чужакам — так ещё и успели узнать о том, с кем имеют дело. Беренгар и сам частенько был хмур и неразговорчив — его даже можно было счесть в некотором роде нелюдимым — но, столкнувшись с гипертрофированной реакцией местного населения, едва ли не приходил в бешенство.

В первый день ему так и не довелось отдохнуть и хоть немного вздремнуть — ночью это делать было просто некогда. На следующий день ему повезло значительно больше: он нашёл здесь живущую в небольшой деревеньке ведьму, которая согласилась его приютить. Вообще-то, сам пригород и представлял собой череду таких вот деревенек из нескольких дворов, разбавленных пёстрыми пятнами полей, да поселения побольше, раскинувшиеся возле тех или иных ворот. В одной из таких и жила ведьма Абигайл.

Она была совсем не похожа на тот стереотип, который веками вырисовывался народной молвой да недобрыми слухами и сплетнями. Абигайл оказалась молодой женщиной весьма миловидной наружности и на удивление сильного характера. Насколько он мог наблюдать её отношения с местными, насколько он мог услышать ходившие про неё бесстыдные слухи (Беренгар не сомневался, что они вымышлены практически от и до) — ведьма действительно умела настоять на своём и не прогнуться под окружение. И она же оказалась единственной, кто отнёсся к ведьмаку достаточно тепло. В какой-то момент Беренгар даже подумал, что она предложит ему разделить с ней постель, но вскоре понял, что ошибался. Ведьма не была обделена мужским вниманием — наоборот, оно только доставляло ей лишние проблемы и хлопоты, а некоторых незадавшихся любовников ей приходилось выпроваживать силой. Из-за этого такие вещи её сейчас просто-напросто не интересовали. Или, может, она хотела спать с женщиной? Беренгар прогнал такие мысли. В конце концов, его пустили пожить, в конце концов, в этом доме было тепло и уютно, и меньшее, чем он мог отплатить — благодарностью и отсутствием дурных мыслей. Последние, к несчастью, время от времени появлялись и не спешили уходить.

— Что-то ты хмурый сегодня, — интересуется она состоянием своего гостя. — Что-то не то узнал?

— Это моё естественное состояние, — отвечает он устало, смотря на её плавные, грациозные движения. В такие моменты приходится напоминать себе, что это её естественное поведение и на самом деле она не слишком-то желает, чтобы ведьмак ей овладел. Более того, такое поведение создаст определённые проблемы и разрушит воцарившуюся здесь атмосферу, которая была весьма кстати.

— Могу приготовить зелье, изгоняющее дурные мысли, — говорит Абигайл, не прекращая движений, поскольку в данный момент занята приготовлением ужина. Бёдра её начинают призывно покачиваться, словно она заметила состояние Беренгара и теперь специально его поддразнивает.

— Если я поклянусь хранить в тайне все секреты приготовления, которые увижу? — поддевает её ведьмак. Он рывком поднимается… быстро, в два шага преодолевает расстояние между ними, кладёт, скорее даже быстро вдавливает одну ладонь в крепкую грудь, другой — поднимает подол, по пути успевая приспустить штаны, а заодно пощупать упругую задницу женщины перед ним, вжимает её в стену, игнорируя вялые и робкие протесты, входит в бесконечно желанное лоно, грубо и резко — но это вызывает только двойной сладострастный стон, в унисон… Беренгар медленно подходит к принесённой им же менее часа назад кадке воды, зачёрпывает себе половину кружки и жадно, не отрываясь, пьёт холодную воду. Наваждение пропадает. Всё оказывается довольно-таки просто.

— Нет, я как-нибудь обойдусь, — отвечает он на предложение. — Мне кажется, без дурных мыслей это буду уже совсем не я, а моя личность дорога мне как память, — Беренгар мрачно ухмыляется.

Абигайл только смеётся лёгким, мелодичным смехом. Ведьмаку он, однако, кажется несколько зловещим, пробирающим, и тело начинает бить мелкая дрожь, почти сразу, тем не менее, проходящая.

— Ну, как хочешь, — она всё ещё посмеивалась. — Ты что-нибудь выяснил насчёт Зверя? Я ещё могу тебе чем-нибудь помочь? — ведьма смотрит на него с неким вызовом.

— Да, — отвечает Беренгар коротко, с ног до головы осматривая свою собеседницу, потом добавляет, — мне не помешало бы твоё согревающее зелье и ещё укрепляющий отвар.

— Хорошо, — кивает она. — А что узнал-то?

— Пока ничего особенного, — делится информацией Беренгар. — Подтверждается демоническая природа. Я вряд ли смогу нанести ему сильный вред, не узнав ещё чего-то... — он запнулся и долго внимательно смотрел в лицо Абигайл, прежде чем закончить. — Но мне не хватает ещё какого-то кусочка мозаики, который Зверь пытается до меня донести, — он замолкает и погружается в свои мысли…

Когда Зверь уходит, поблизости остаются только два скоя'таэля: краснолюд, сжимающий ручку своего топора, и эльфка, наставившая на него лук. Оба бледны как смерть, дрожат и не представляют сколько-то значительной угрозы. Ещё двое мешались Зверю и были разорваны, просто так, походя, и теперь кишки одного зацепились за нижнюю ветвь берберка, расположившись аккурат между половинками тела, а второй просто лежит без головы.

— Ты… ты привёл его сюда, — немного хрипло от волнения говорит эльфка; глаза её расширены и кажутся непропорционально огромными, а тело едва ли не колотит в ознобе. Лук, не особенно впечатляющий по человеческим меркам, в её руках кажется слишком большим, плохо подходящем ей.

— Вообще-то его привели сюда без моей помощи, а я как раз ищу способ отвести его обратно, — Беренгар уже успел успокоиться и отвечает безэмоционально, как и обычно. — Я ведьмак, и в этом состоит моя миссия, — он внимательно смотрит в испуганное и истощённое лицо.

— Тогда... — мыслительный процесс отображается на лице. Даже не используя ведьмачьи таланты можно прочитать, что послали её сюда с определённой миссией, и она знает, что, напав на ведьмака, обречёт себя на поражение и тем самым провалит задание. Отпустив же его, она ставит под угрозу тайну о расположении поблизости отрядов «белок».

— Тогда, — повторяет она, решившись уже, наконец, на что-то, — ты уйдёшь отсюда и не расскажешь никому об увиденном. И уж тем более, не помешаешь нам, — кажется, что она сама шокирована собственной наглостью, и от этого и происходит вызов в её тоне. — Если ты не хочешь отправиться на ваши небеса или в ваш ад.

— Да мне насрать на вас, — равнодушно бросает Беренгар и разворачивается. Он знает, что эльфка уже не выпустит стрелу. — Делайте что хотите, и ебитесь сами с Вечным Огнём. Я сам себе небо и сам себе ад, — на этом моменте он уходит, не спеша, смакуя несущееся вслед облегчение пополам со страхом. Впрочем, не успев особенно отдалиться, он натыкается ещё на одно тело, на этот раз человеческое, и изуродованное в значительно меньшей степени — всего-то располосована грудь, да пара рёбер торчит из пробитой плоти. На лице, искажённом страхом, мукой и выпученными глазами, размазана красноватая пена. Одет человек немного неожиданно, в королевские цвета. Это заинтересовывает Беренгара, и тот, не торопясь, осматривает испачканное кровью и грязью тело. Зачем этот человек появился в данном месте, ясно не становится, зато теперь очевидно, что он стал ещё одним пострадавшим в схватке со Зверем. Рука натыкается на свиток.

Пропуск. Беренгар уже узнал, что в городе как раз недавно ввели карантин, и теперь вход для лиц не благородного происхождения, занимающих высокие должности, не магов и не крупнейших купцов дозволен исключительно по пропуску. И читая его, Беренгар понимает, что вот она, настоящая удача. Он убирает пропуск в защищённый от воды кожаный мешочек: вещь требует особого ухода для сохранности. Теперь он может пройти в город, прикидываясь Фельром — помощником королевского егеря. Пока, правда, рано — ещё осталось у него незавершённое дело…

В эту ночь Беренгар сидит возле дома Абигайл, ожидая, пока появится Зверь, и тот не заставляет ждать себя слишком долго. Как только последний отблеск заката скрывается за горизонтом, он появляется, внезапно — но теперь ведьмак может увидеть неожиданное его появление во вспышке пламени, каковое бывает лишь у демонов. Некстати вспоминается, что тот, кто побеждает демона, может получить от него малую часть талантов, если смешать часть сути демона с частью альбедо, двумя частями рубедо… или не так? Усилием мысли Беренгар переключается на действительность, в которой чудовище приближается, медленно, не посылая на этот раз перед собой баргестов, которых местные кметы боятся едва ли не больше самого демона. Ведьмак смотрит в приближающееся пламя, сжав серебряный меч, — он не понимает, почему на этот раз демон так медлит. И внезапно, он начинает слышать, видеть, чувствовать...

Щенок. Кто-то издевается над ним, забивает палкой и камнями, пытается освежевать тушку — да так и бросает дело, не сумев довести работу до конца. Кто посмел убить щенка ведьмы? Кровь и золото, кровь и серебро, на серебре, повсюду; пары алкоголя, капли яда, тело, зарытое в мёрзлую землю. Плач и смех, кровь, стекающая тонкой ниточкой по внутренней стороне бедра, ещё смех и плач, испачканный в пыли и глине подол… Бессильная ярость, беспомощность, ненависть, жажда мести, тьма людских душ — всё преобразуется в нечто новое, горящее пылающее! Ненависть выросла из моей боли! Из мыслей моих вырос меч, длиннее, чем стрелы Солнца! Кара! Ни один грех не должен остаться без наказания!..

Зависть. Беренгар давно уже завидует. Завидует не только ведьмакам, до самого конца прошедшим то, что можно назвать инициацией, отбросившим свои сомнения и умеющим делать решительный выбор между одним злом и другим. Завидует всемогущим магам, королям, герцогам и баронам, одним мановением руки решающим людские судьбы — да даже кметам, которые могут жить, сеять и жать свою рожь, не зная, что происходит в паре десятков вёрст от них, он завидовал. Он только и мог что болтаться как говно в проруби, не в силах ни утонуть, ни выплыть, не в силах совершить выбор своего пути и пойти по нему. О, как же отчаянно он завидовал тем, у кого дела обстояли иначе!

Похоть. Забавно, что он, никогда не совокуплявшийся с женщиной против её воли, тоже оказался ей подвержен. Грязные мысли возникали, проносились красочными картинками в голове, определяя сущее. Он почти проживал эти моменты, когда он брал какую-то нахальную девку против её воли, затнкув ей рот порванной новой юбкой…

Гордыня. Забавно, но он, завидующий почти всем встречным, одновременно гордился и своим ведьмачеством, считая себя выше обычных людей и даже магов, и тем, что формально он не был Ведьмаком до конца, а значит, возможно, смог тем самым сохранить в себе больше человечности. И то, и другое не было правдой — но как же соблазнительно было об этом думать!

Уныние. Беренгар мог бы стать его воплощением: мрачный, неразговорчивый, не улыбающийся. Он мог едко пошутить, на грани оскорбления собеседника, мог даже сымитировать радость — но по факту всегда был хмур и безрадостен.

Гнев. Беренгар раньше считал, что умел его сдерживать — но как же сладка бывает месть. Неужели он ни разу не наслаждался беспомощностью того, кто посмел его раздражать, ни разу не посмел назначить своему противнику лишние муки и издевательства? Да хрен там.

Алчность. Про это своё качество Беренгар тоже не подозревал. Но зачем же он тогда вообще взялся за уничтожения Зверя. Не от добродушия же! От самоуверенности? Почему же он тогда так упорно торговался с Преподобным, до хрипоты споря за каждую лишнюю монету? Он мог бы выполнить заказ, как это называется «в ноль», дешевле. Мог — но не стал.

Чревоугодие. А вот этого греха у него не было. Да, вкусная пища нравилась ему больше невкусной, а алкоголь использовался не только на эликсиры, но и помогал иногда по жизни — но не более того. Так что чревоугодию он не был подвержен, в привычном понимании. Но кто сказал, что он всё ещё может считать, что не подвержен каре за все остальные грехи?! Беренгару казалось, что вокруг только зловещий хохот — да языки пламени отплясывают вокруг него злодейский танец. И посреди этого безумия стоял Зверь, улыбающийся и смотрящий на него спокойно, как на поверженного противника. Он был сам своим небом и падал прямо вверх, в ад, в ад безумия и бесконечного, Вечного Огня, пожирающего плоть и душу, в наказание за все прегрешения. И как финал, ада нет — он живёт в аду!..

Темнеет необычайно рано. Когда Беренгар подходит к мосту, уже стоят глубокие сумерки. Его не смущает, что мост перегородили четверо явно вооружённых людей, по облику похожих на бандитов самого низкого пошиба — беспредельщиков, которых не привечают даже в преступном сообществе, не ставящем закон ни во что. Для ведьмака это не является проблемой.

— О, кто пришёл! — ожидаемо скалится главный, обнажая жёлтые зубы, среди которых не достаёт двух верхних резцов, из-за чего он похож скорее на шута, чем на главаря бандитского формирования.

— А ты что за заяц с выбитыми зубами? — Беренгар не собирается следить за словами.

— Вот хуй тебе отрежем — сам зайцем прыгать будешь, — озлобившись, отвечает бандит. — И пищать, — добавляет напоследок, обиженно.

— Смотри, как бы я тебе чего не отрезал, — огрызается ведьмак. Сзади, метрах в двадцати, из кустов выходят ещё двое, но Беренгар уже давно заметил там их присутствие и знает, что справится и с ними.

— Смотрите, какой дерзкий! — визгливо, с явным испугом произносит ещё один, справа от главаря, имеющий лицо типичного озлобленного кмета.

— Заткнись, Мешок, — беззлобно бросает главарь. — Ведьмак, хорош играть в шута! Мы тебя ждали, за что можешь поблагодарить Преподобного, — он рассмеялся.

— Лучше вы его благодарите, — мрачно отвечает ведьмак. — Уверен, вам есть ещё за что.

— Ага, за пополнение! — в этот раз ржут, не стесняясь, уже все бандиты. — Беренгар, мы предлагаем тебе немного работы с нами. Ты как ведьмак нам точно можешь принести пользу.

— А если я откажусь? — глаза его рыщут в поисках возможности для лучшего первого удара, но внезапно Беренгар понимает, что его уже переиграли.

— Азару Яведу не отказывают, — раздаётся голос сзади, властный и неожиданный. Беренгар оборачивается — и чувствует обжигающую боль.

— Это предупреждение, — говорит оказавшийся там зерриканский рослый мужчина, проколотый множеством колец, символизирующих его силы и возможности. Рядом похихикивает человек более обычный, учёного вида, носящий очки и плащ.

— Заткнись, Профессор, — обращается к нему зерриканец. — А ты, Беренгар, ответишь перед работой на пару вопросов… — на этом моменте ведьмак понимает, что ему действительно придётся отвечать на всё, если он ещё рассчитывает на что-нибудь. И он отвечает, моля про себя, чтоб ему не задали вопросы про ведьмачьи тайны или нечто подобное, самое секретное из того, что у него есть. Мироздание пока оказывается милостивым...

Разговор с Преподобным был не особенно длинным. Как оказалось, тот обладал не слишком большим объёмом информации: да, вот уже такое-то время в окрестностях Вызимы, около селений по Мариборскому тракту завелось чудище, Зверем именуемое. Да, Зверь появляется по ночам, объят пламенем и призывает баргестов. Откуда столько этих тварей? Дык, война-то не так давно закончилась — ещё не со всеми бродячими собаками справились. Касательно же того, что могло бы помочь, идея есть.

— Пройдись ночью по пяти деревенским часовням и поставь в каждой из них свечу, — напутствует Преподобный. — И тогда нечистое создание убоится Вечного Огня и покинет наши селения!

— Не пойми меня неправильно, — медленно отвечает Беренгар, — но точно ли это поможет? Зажигал ли огонь хоть кто-нибудь, и отпугивало ли это чудовище от часовен?

— Никто ещё не мог зажечь огня там в тёмную пору, — подтверждает его догадки Преподобный. — Но все знают, — говорит он с апломбом, — что нечистые создания боятся Вечного Огня.

— Да? — поддевает его ведьмак. — То-то я не замечал. Нет уж, — отрезает он предложение побегать меж часовен, — я сначала узнаю о нём больше информации, а потом уже разберусь, надо там свечки зажигать или мечом махать.

— Как знаешь, — усмехается священник. — Зря отвергаешь ты руку помощи. Но знай: если ты справишься, то не только оговоренную плату получишь — зачтётся тебе.

— Отдадите детей в ведьмачью школу? — Беренгар ухмыляется, мрачно и зло. — Даже если и собирались, то мне оно не надо, — бросает он вдогонку.

— Я отдаю детей только в чистые руки, чтущие Вечный Огонь! — с жаром возражает Преподобный. — И имел я в виду, что он, Огонь Изначальный позволит слиться с собой после смерти тебе. Богохульник! — бросает разворачивающемуся ведьмаку священник напоследок…

Когда Зверь уходит, Беренгар лишь понимает, что сидит на крыльце, а только что ещё и не имел сил сдвинуться с места. Зверь не особенно хотел его убивать — Беренгар не был местным, и проклятие не предназначалось для него. Ведьмак поднимается, стучится в дверь, а через несколько бесконечных минут — заходит. Внутри он подходит к лежанке, быстро и молча, ложится — и мгновенно проваливается в сон без сновидений.

Проснувшись ближе к вечеру, он долгое время находится в раздумьях. Зверь и правда оказался демоном, одним из демонов Альзура, и надо ответить на вопрос, чтобы получить возможность его убить. Вопрос этого демона он уже понял. Надо найти виновных, вызвавших его к жизни, и кажется, он знает ответ. Абигайл. Её щенок, щенок ведьмы. Насилие и следующее за ним бессилие ненависти — это отлично объясняет и то, что она не позволяет никому интимной близости. Что он ещё видел? Суицид и ножи вместо пашни и плуга? Он устал находиться в эпицентре этой дьявольской фиесты.

Можно было бы ответить на этот вопрос, но… Контрабандист Харен Брогг, ведущий дела с «белками» и одновременно — с охотниками на них? Жалкий пьяница Одо, способный только на гордость, презрение, алчность?.. Трусливый стражник Микула, главный взяточник и игрок в кости? Преподобный — священник, фанатик и просто мудак? Остальные жители, ничего хорошего для ведьмака не сделавшие, демонстрировавшие только ненависть и презрение? Или ведьма Абигайл.

Беренгар уверен, что именно ведьма виновата в произошедшем. Если её убить, то Зверь потеряет свою силу. Тогда — всё. Но зачем? Если ему требуется убивать кого-то, кто сделал для него добро ради остальных, тех, кто мечтал порвать его на кусочки, то… зачем? Он так и не стал настоящим ведьмаком — он не умел выбирать.

Есть только зло, только оно наполняет мир, определяет жизни, окружение. Нет выбора зла между большим и меньшим, зло едино, неделимо, и он, Беренгар, снова вынужден бежать от него, не в силах ни противостоять, ни принять его.

Он достаёт свиток пергамента и перо, разводит чернила, записывает то, что понял за предыдущие встречи со Зверем.

— Абигайл, — зовёт он.

— Что?

— Я ухожу, — неожиданно жёстко отвечает ведьмак. — Я не буду убивать Зверя.

— Что? — недоумевающе переспрашивает ведьма.

— Я не буду выполнять задание, — старается ответить Беренгар как можно более невозмутимо.

— А как же плата, что обещал Преподобный? — она усмехается, видимо, ещё не осознав слова ведьмака. — Или что он там мог ещё пообещать? Отпущение грехов, чтобы душа могла попасть на небо?

— Можешь передать ему, что я сам себе небо, — ведьмак пожимает плечами. — Если, он будет спрашивать, конечно. В чём я лично сомневаюсь. А я — ухожу.

— И что мне прикажешь с этим делать? — Абигайл смотрит на него как-то… странно.

— Понятия не имею. Но вот тебе записки для следующего несчастного, — он протягивает рукопись, — а я пошёл. Прямо сейчас, — добавляет он напоследок. — И вот что, — добавляет ведьмак. — Спасибо тебе.

— Неважно, — прерывает его ведьма…

Спасение приходит неожиданно. Оно принимает облик огромного демонического пса, объятого пламенем. Равнодушно оскалившись, он незаметно появляется за спинами обидчиков — те замечают его только после того, как он нападает на первого разбойника.

Когда Азар Явед и Профессор отворачиваются, Беренгар понимает, что у него остался единственный шанс Зверь прыгает на бандитов. Беренгар делает рывок в сторону, прыжок — и сигает с моста. Он знает, что речка, образующая крепостной ров, является теперь единственной его защитой от огненных заклинаний зерриканца. Плевать на холодную воду и возможных утопцев внизу, плевать на кожанку, тяжёлые склянки и два меча, плевать на всё. Наверху сверкают, сияют своими огнями Зверь и Азар Явед. Внизу бушует море пламени, и туда, вверх, прямиком в небо своей преисподней, летит Беренгар.