Хэппи-энд для тех, кто выживет (джен)

22 июля 2008 года, семь часов вечера, Москва, Лубянка.

Калачев привычно открыл банку, зачерпнул ложкой и скребанул по алюминиевому дну. Не поверив своим глазам, скребанул второй раз, собрав с десяток хлипких чаинок. Прежде за ним такой бесхозяйственности не числилось: это ж надо, не заметить, что на рабочем месте закончился чай.

В дверь постучали.

— Войдите, — сказал Калачев. В руках он так и держал пустую банку.

— Владимир Георгиевич, — девушка протянула ему папку, — я вам перевод сделала.

— Это какой?

— Десятичасовой выпуск новостей «Готэм Сентрал». Там немного, но…

— Посмотрю. Спасибо, Настя, — кивнул Калачев.

А когда девушка закрывала дверь, снова окликнул ее.

— Настя! Извини, у вас там в референтуре чая не водится?

— Водится, — улыбнулась она. — Вам какой, зеленый тибетский или белый тайваньский?

Калачев нахмурился. Он признавал только один сорт — черный и крепкий, и заваривал его точно также, как и двадцать лет назад, и также разбавлял наполовину водой, а о зеленом, красном или не дай бог белом чае и слышать не хотел. Ирина порой посмеивалась — мол, не хватает ему «чая со слоном», а восьмилетняя дочка каждый раз требовала объяснить, причем тут слон. Да была раньше такая гадость, говорила Ирина, запах как от веника. В ответ Калачев принимался спорить и в два счета доказывал жене, что вениками — и кое чем еще — как раз пахнет ее хваленый «ройбош». Впрочем, «чай со слоном» в магазинах появился снова, и к сожалению, напомнил лишь анекдот о фальшивых елочных игрушках, которые «не радуют».

— Мне нормальный, — ответил Калачев.

В голову лезла предательская мысль: «да хотя бы проклятый липтон в пакетиках!»

— Сейчас принесу, — пообещала Настя.

Через четверь часа Калачев уже прочел все заокеанские новости и выпил полкружки душистого сладкого напитка. В коридоре раздались быстрые шаги, в дверь снова постучали, и в ту же секунду — распахнули настежь.

— Задание выполнил. Николаеву доложил.

— Похож.

— На кого похож?

— Ну, — Калачев задумался, как бы покороче сформулировать «живая иллюстрация успеха на обложке гламурного журнала», — хоть сейчас в банкиры или в депутаты.

— Вот, а ты в меня не верил, — напомнил Григорьев, снимая светло-серый плащ. Тонкий портфель «церутти» отправился на диван. — До Дерябина мне, конечно, пока далеко, но нет таких высот, которые бы мы не смогли взять, верно?

Калачев одобрительно хмыкнул. Приподнял ополовиненную кружку:

— Будешь?

— Обязательно, — Григорьев сперва устроился у столика, потом поднялся. — Слушай, давай я сам заварю. Салтыков ведь сейчас зайдет? Я тогда на всех…

— Он по делу зайдет, а не чаи гонять, — возразил Калачев.

— Правильно, тогда пусть пивка захватит, — предложил Григорьев.

Подполковник только покачал головой, и, не найдя, что ответить, спросил:

— Как там американская делегация?

— Делегация как делегация. Три юрисконсульта — как я понял, асы в своем деле. Я после встречи дерябинского юриста разговорил. Тоже пацан не промах, и то сказал, что американцы у него уже в печенках сидят, а если он с циферками или параграфами ошибется, ему Дерябин обещал показать, что такое вертикаль власти в его корпорации и куда эту вертикаль можно вставить и сколько раз… А тут, прикинь, еще Зорро.

— А он что?

Калачев аккуратно подвинул бумаги и присел на краешек стола, наблюдая, как товарищ размешивает сахар. Заварки Григорьев тоже не пожалел.

— Ну, он сначала был весь такой приветливый, с Дерябиным разве что не раскланивался. Потом больше помалкивал, иногда у своих чего-то переспрашивал.

— Соображает или на понт берет?

— Я тоже сперва думал, что на понт, — признался Григорьев, поставив кружку на стол и плюхнувшись на диван. — Мы ж там с самого утра заседали, потом Зорро на обед возили, потом по-новой… Вроде уже все обсудили и по десятому разу договор перекроили, и от этих процентов у меня уже в глазах троится, а в ушах звенит, ан нет… Зорро вдруг своего юриста окликнул, в бумажку носом ткнул, и вот тут началось по-настоящему.

— Не подписали, что ли?

— Как рогами уперся. Развесистыми такими, — Григорьев свое мнение дополнил жестикуляцией — растопырил пальцы около ушей. — Сказал, что должен со своим этим мистером Фоксом или как его там, посоветоваться. Дерябинские, впрочем, говорят, что назавтра его дожмут все-таки. Ну или долижут, это уж как придется…

— Да американцы просто цену набивают.

— Еще как, — согласился Григорьев. — Условия-то выгодные. Кстати, Николаев с аналитиками как раз сейчас «кино» смотрят. И знаешь, я ему не завидую.

— Кому это?

— Николаеву.

— Тут, Мишка, главное, чтобы Зорро завтра не упрямился и договор подписал. После этого его уже проще охаживать будет.

— Надеюсь…

— А Дерябин, значит, выигрывает в любой ситуации, — Калачев наморщил лоб. — Даже если Николаев Зорро не уломает. Молодец мужик.

— Угу, он тоже из серии «гвозди бы делать из этих людей…». Видно, что с юристов по семь шкур дерет, а самому хоть бы хны. Они с Зорро чем-то похожи.

— Серьезно?

Григорьев кивнул. Отхлебнул еще чаю.

— Слушай, а из референтуры сегодня что-нибудь было?

Калачев протянул ему подшивку листов, и несколько минут они сидели молча.

Пока Григорьев не спросил:

— Вот зачем они это во все новости уже второй день запихивают?

— На понт берут, — объяснил Калачев.

— Кого?

— А всех. Свою же полицию. Если действительно была попытка побега и замять не удалось — значит, надо очень громко про это рассказывать. А если замять не удалось, значит, было слишком много свидетелей.

— Странно, что про Зорро ни слова, — Григорьев снова пробежал глазами текст. — Он что, как раз в Москву улетел?

— Черт его знает. Я по времени посчитать пытался, выходит, Зорро еще мог дома сидеть. Конечно, если они правильное время назвали.

— А мы все-таки верным курсом идем.

— Это ты уже говорил, — напомнил Калачев. — Вчера вечером.

— Все равно. Догадались же, что Козырев сбежать решил!

— Лучше бы мы догадались, что делать, если ему сбежать не удастся, — Калачев нахмурился, полез в карман за сигаретой. — Достало уже все это читать.

Григорьев кивнул, молча соглашаясь с ним.

Три ровных стука — и в кабинет вошел Салтыков.

— Полчаса уже жду, — укорил его Калачев. — Уснул ты там что ли?

— Извиняй, — Салтыков шмыгнул носом. Подвинул себе стул и сел напротив Григорьева. — В референтуру заскочить пришлось, ну и в архив. Я ж вам и канал на Кубу готовлю, и с «Артемидой» общаюсь, и вообще я тут больной на работе сижу.

— Ладно, герой труда. Новости есть?

— Еще какие. «Артемида» говорит, что ночью двадцать первого июля ФБР какой-то танк раздолбало из гранатометов.

— Танк? — удивился Григорьев.

— Прямо на улице. Точнее, в гавани. Пока федералы оцепление ставили, полиции уже немеряно собралось. От танка почти ничего не осталось, правда, ФБР-овцы стараются не мусорить и все с собой увезли. Говорят, что на таком ваш любимый мститель в маске рассекал.

— Мститель в маске, — Калачев глянул на часы, — сейчас в «Ритце» с Дерябиным ужинает.

— О чем и речь. «Артемида» сообщила, что копы свое расследование ведут. Есть там какой-то комиссар Гордон…

— Гордон? — переспросил Калачев. Выпустил колечко дыма. — Это тот Гордон, который недавно речь толкнул и от дружбы с Зорро открестился?

— Наверно, — Салтыков снова зашмыгал носом. На этот раз погромче. — Вот черт, насморк какой-то подхватил, а вроде лето на дворе… Короче, когда этот ваш Гордон про танк узнал, он всех на уши поставил. Аж директору местного управления ФБР дозвонился. Но эксперты сказали, что останков не найдено. Значит, танк пустой ехал.

— Это как? — спросил Григорьев.

— На автопилоте, — снисходительно объяснил Салтыков.

— Офигеть…

— То есть Зорро свою машинку бросил, — Калачев дотянулся до пепельницы. — А сам что?

— На хвосте ФБР висело, а сам он, наверно, в Москву спешил, — предположил Салтыков, доставая пакет бумажных платочков. — Типа операция прикрытия.

— Понимаешь, — ответил Салтыкову Григорьев, — мы тут с Володькой прошерстили все, что за год в готэмских газетах про Зорро писали. Да, с полицией он и прежде в догонялки поиграть любил, а теперь на нем еще три трупа висит. Но его вроде как ловят, судить хотят. А вот чтобы из гранатомета по машинке…

Салтыков пожал плечами.

— За что купил, за то и продаю, — ответил он.

— Значит, другого выхода у них не было, — предположил Калачев.

— А раньше был? — спросил Григорьев. — Понимаешь, Володька, что-то там не сложилось у них. Что, если Козырев все-таки сбежал?

— С Зорро, что ли?

— А черт их знает.

— Они вроде не приятели, — возразил Калачев.

— Ты прикинь, если они оба в машине и удирают от ФБР, и у ФБР нет шансов…

— Может, ФБР это вообще специально устроило. Чтобы обоих за раз убрать. Я ж говорю, то, что они в газетах про побег пишут — это так, для понтов. Козырев исчез, Зорро исчез…

— А ФБР тянет время, — закончил Григорьев.

Они переглянулись.

Теперь Калачев уже не сомневался, что все идет верным курсом. Потушил сигарету, налил чая себе и Салтыкову, спросил:

— Слушай, а как это твоя «Артемида» так удобно устроилась, что работает в архиве и при этом в курсе всего на свете?

— А она недавно нового бойфренда завела. Лейтенант полиции, Стив Буллерби. Черномазый и тупой как пробка. Видишь, на что наши девки идут, чтобы вашего психа из Америки вытащить?

Григорьев сощурил глаза, но промолчал.

— Вот не надо так говорить, — сдержанно заметил Калачев.

— Я что-то не так сказал? — спросил Салтыков. — Канал на Кубу готов. 26, 27 и 28 июля катер будет в гавани. Если вместо Вениаминова припрется Козырев — до Кубы он без проблем доедет. Там вы его встретите, довезете в Москву. А дальше что?

— А дальше будет решать командование.

— Лукин ему тоже не доктор. Вы бы лучше сообразили, в какую психушку его пристроить.

Калачева такое заявление покоробило. Не то чтобы он про это совсем не думал. Скорее, откладывал. И Николаева на эту тему не теребил. Надеялся, что они еще успеют обговорить, да и вообще, не так страшен черт, как…

… как воочию увидел видеозапись, и человека с белилами на лице, и подчеркнутыми красной краской уродливыми шрамами, и услышал голос, а потом смех… Не зря ведь тогда Григорьев сказал, что те, кто возвращаются с того света — уже не люди.

А сейчас, после слов Салтыкова, внезапно понял, что и с этой проблемой разбираться прежде всего придется ему самому, а уже потом Лукину и Николаеву.

— Я тоже записи смотрел, где нашу гордость отечества по телевизору показывали. Может, вы ему погоны собираетесь вернуть? Нет, ну если Лубянка у нас теперь филиал Кащенко, то вперед и с песней…

Григорьев смерил его глазами.

— Ты-то что про него знаешь?

— Я с ним служил.

— А я с ним учился.

— Слышал я уже эту историю, — отмахнулся Салтыков. — Типа, был весь такой хороший парень Серега Козырев, но в 2001 году в Чечне в плен попал и это его сломало. Поэтому он, как жертва обстоятельств, ни в чем не виноват.

— Я такого не говорил, — отрезал Григорьев. — И тебе не советую.

— Лукин, что, не понимает, что с ним проблем будет больше, чем у американцев?

— Хорош обсуждать командование, — оборвал его Калачев. — За проделанную работу спасибо. Задание понял? Свободен.

Когда Салтыков закрыл за собой дверь, подполковник тяжело вздохнул.

— А я все-таки думаю, — сказал Григорьев, — что мы правильное дело делаем.

  

22 июля 2008 года, восемь часов утра, Готэм, местное управление ФБР 

Опять эта жара, подумал Кроули. Что за город — погода меняется каждый день. А еще вчера, между прочим…

Он поймал себя на том, что не смог вспомнить, какая погода была вчера. И позавчера тоже.

Не заметил.

Ну и черт с ней, с погодой. Вернулся к ноутбуку, открыл файл с рапортом.

Восемь тридцать — перекрыли шоссе Е14, девять пятьдесят две — спецназ занял позиции, десять сорок девять — синяя «тойота» свернула с шоссе E21 на бульвар Олд-Нэрроуз, одиннадцать шестнадцать — в центральное полицейское управление поступил сигнал о попытке побега, одиннадцать двадцать один — детектив Стивенс позвонил комиссару Гордону, одиннадцать пятьдесят семь — приказ стрелять на поражение, ноль-ноль двадцать восемь — спецназ доложил о прямом попадании и уничтожении…

Рингсби обязательно составит таблицу, решил Кроули. Проанализирует, сделает выводы и доложит по всей форме. И обязательно объяснит, где мы сделали ошибку и как он собирается ее исправить. Он это любит, объяснять. А пока что есть рапорт Крайтона. И готовое распоряжение…

… об отстранении старшего следователя Брайана Рингсби от ведения расследования по делу 654-34.

Осталось только подписать. Это легко, потому что нет ничего легче, чем переложить ответственность на чужие плечи. Это трудно, потому что Джеймс Кроули никогда так не поступал.

Ноль-ноль двадцать восемь. Разорвавший броню выстрел. Взрыв. Готэм, превратившийся в обычный американский мегаполис, зато с историей почти в три века, с ратушей и дюжиной небоскребов в девяносто этажей. Это здорово: далеко не каждый американский город может гордиться ратушей и трехсотлетними архивами. И в этом новом Готэме никто не станет мешать полиции ловить бандитов, а федеральному бюро сражаться с мафией. А вместо клоунов-террористов у нас будет Аль-Каида или Тимоти Маквей. Кто сказал, что Готэм должен отличаться от Детройта или Лос-Анджелеса?

Отсчет времени пошел с нуля.

На восьмом часу новой эры Готэма Гиллеспи позвонил на телевидение. «ФБР предотвратило попытку побега». Люди любят хорошие новости.

На десятом часу Джулиани доложил о результаты экспертизы. В железном — как бы это назвать, катафалке? — не обнаружено человеческих останков.

На двенадцатом часу пришли результаты повторной экспертизы. С подтверждением.

На тринадцатом часу в управлении ФБР появился комиссар полиции. И Кроули понял, почему решительность порой вырастает из отчаяния: Гордон отдавал себе отчет в том, что ФБР хватит его интереса для возбуждения дела. А может, и для ареста. Улик, слава богу, набралось немало. Комиссару было все равно. Он должен был узнать, что случилось.

На восемнадцатом часу Крайтон составил новый рапорт: никто из двух фриков так и не появился на улицах города. В ФБР тоже любят хорошие новости.

На девятнадцатом часу славы Джеймс Кроули сдался и уехал домой.

— Я только что смотрела телевизор, — сообщила Лиз. — Там передали, что…

Механически кивнул жене. Прошел в кухню и втянул носом аромат.

— Черт, как вкусно пахнет. Форель, что ли?

— С грибным соусом. Я сейчас подогрею, не знала, когда ты придешь.

Он попросил Крайтона звонить в любое время, едва только патрульные доложат, что видели беглецов. Выпил ведро кофе и прождал час. Засыпая, успел подумать, что у победы и поражения одинаковый мерзкий вкус подогретой в микроволновке гриль-форели.

Во вторник Кроули пришел на работу рано, бегло посмотрел полицейские сводки за ночь и понял, что ничего не изменилось.

До следующего воскресенья и решающего разговора с Вашингтоном оставалось четыре дня. Если, конечно, шеф не соизволит позвонить раньше.

И за это время надо сделать выбор между победой и поражением.

Кроули наклонился к коммуникатору:

— Боб, найдите мне Гиллеспи и Рингсби. И Крайтона тоже.

— Сейчас, сэр.

Зазвонил телефон. Увидев номер, Кроули удивился. Слишком привык, что первыми звонят республиканцы. Даже проскользнула мысль: может, и не стоит отвечать? После того, что случилось в ночь с воскресенья на понедельник, его карьера никоим образом не зависела от прихоти политиков, еще ничего не выигравших и уже заранее перекроивших США и мир.

— Дорогой мистер Кроули! Еще восьми нет, а вы на работе в такую рань? Наверно, вы и по воскресеньям сражаетесь за правопорядок?

— Иногда, — согласился Кроули.

— О, да мы просто в восхищении! Я уже рассказывал про вас Бараку. Да-да, именно ему. А завтра я обязательно скажу, что директор Готэмского управления ФБР жертвует отдыхом во имя того того, чтобы американские граждане спали спокойно. Вы настоящий пример для подражания, мистер Кроули!

— Судя по вашей решительности, вы тоже.

На астрономически малую долю секунды человек на другом конце провода замялся.

— Мне нравится ваше чувство юмора, — нашелся он. — Я вам чего звоню. Если в воскресенье вы были в управлении, то вы, наверняка, не смотрели телепередачу, где выступил эксперт в области политтехнологий, профессор…

— Напротив, — перебил его Кроули. — Мои сотрудники следят за тем, что говорят о недавних событиях в СМИ.

— Тогда, надеюсь, вы понимаете, что все это — недоразумение? Вам незачем волноваться. Никто из партии демократов не подозревает ФБР в какой-то противоправной сделке! Мы сделаем все, чтобы опровергнуть этих политологов. Обязательно посмотрите сегодняшнее интервью с нашим представителем, оно будет в шесть тридцать вечера. Кстати, как продвигается ваше расследование?

— Прекрасно, — ответил Кроули. — Каждый день мы находим все новые улики.

— Рад это слышать! А как вы сами прокомментируете то, что Маккейн отложил свой визит в Готэм?

— Это его личное дело.

— Нет, мистер Кроули, прошу прощения, но это дело нации. Президентом США хочет стать человек, которому не хватает отваги приехать в город, переживший такие потрясения. И это всего лишь после новости о предотвращении попытки побега. Кстати, а что за стрельба была на шоссе?

— Спецоперация.

— Но все закончилось хорошо, верно?

— Разумеется, — Кроули захотелось съязвить. — Надеюсь, что другой кандидат в президенты не станет переносить поездку?

— Ни в коем случае. Конечно, Барак сейчас очень загружен, но он считает делом особой важности найти время для Готэма.

— Не сомневаюсь.

— Как насчет следующего воскресенья?

Кроули ответил не сразу. Воскресенье он уже назначил рубежом. Осталось только выдержать и перешагнуть. Или упасть в пропасть.

— Так мы сможем рассчитывать на помощь ФБР? Мы уже договорились с муниципалитетом и получили разрешение на проведение митинга, но речь идет о безопасности…

— … надежды всей прогрессивной Америки, — закончил за сенатора Кроули. — План мероприятий должен быть в течении двух часов в нашем ведомстве.

Положив трубку, Кроули подумал о том, успеет ли он выпить кофе перед следующим звонком.

Не успел.

— Добрый день, мистер Кроули, — в трубке раздался другой знакомый голос. — Такая рань, и вы уже на работе? Очень рад, очень рад.

Их клонируют, решил Кроули. Точно, их клонируют на какой-то гребаной фабрике по выпуску сенаторов.

Быть вежливым становилось все тяжелее.

— Вы что-то хотите спросить?

— К большому сожалению, мне пришлось отговорить нашего кандидата от поездки в Готэм. Я счел визит в Готэм небезопасным, а мы не имеем права рисковать, и поэтому визит переносится на несколько дней вперед.

— Если вас волнуют вопросы безопасности, пришлите новое расписание моему помощнику.

— Да, меня волнуют вопросы безопасности! Мало того, что ваше расследование зашло в тупик, так вы еще и позволили террористу сбежать. И неважно, что вам удалось предотвратить побег. Нам хватило одного только факта попытки. Попытка уже говорит о многом…

— Вы что-то хотите спросить? — с нажимом повторил Кроули.

Вдох-выдох, вдох-выдох. Шумно и глубоко.

— Вы понимаете, что вы ставите под угрозу? Будущее нации, будущее Готэма, будущее наших детей! В такой момент, когда враги Америки готовы к любым провокациям, федеральное бюро дает слабину!

— Демократы с вами не согласятся.

— Что?

Кроули улыбнулся — удар достиг цели.

— Я в курсе того, что в воскресенье к вам едет Обама. Короля играет свита, и сейчас эта свита согласна рисковать королем. Им нужен ажиотаж для избирательной кампании, вот и все.

— Согласен, — сказал Кроули. — Короля действительно играет свита.

Какая ирония, подумал он. Результаты выборов в Готэме будут зависеть от того, у кого из сенаторов первым откажут нервы. А я-то думал, что это у нас работа вредная.

— Мистер Кроули, мы ведь не сомневаемся, что вы подлинный патриот Америки. И мне очень досадно, что сенатор Маккейн не сможет выразить вам признательность в эту субботу. Мы перенесли, но не отменили визит. И между прочим, мы тоже видели эту передачу пару дней назад. Мы возмущены этой клеветой в адрес вашего ведомства и считаем, что наши политические противники перешли все границы разумного. Вы же понимаете, что эта клевета — дело их рук?

— Возможно.

— Визит переносится на следующую среду. Я могу надеяться на то, что все пройдет без эксцессов?

Выдержать и перешагнуть, повторил про себя Кроули.

— Сэр, к вам Рингсби, Гиллеспи и Крайтон, — доложил Боб.

Кроули залпом допил остывший кофе, а его маленькая армия одинаково усталых и невыспавшихся людей тем временем расселась за столом.

— Новостей, я так понимаю, нет? Тогда садимся и думаем, как нам вылезти из этого дерьма.

— Сэр, кое-что есть.

В руках Гиллеспи опять держал черный кожаный портфель, только в этот раз набитый под завязку. Бумаги — их Гиллеспи слегка помял, пока вытаскивал, пара пухлых папок и две дюжины мобильных телефонов.

— Это что еще за…

Гиллеспи аккуратно раскладывал телефоны на столе — тонкие слайдеры Ортоком-5500, по двести пятьдесят долларов за штуку.

— Сэр, они все — с сонарами.

— Как это все? Они же одинаковые.

— Вот именно.

Кроули выбрал один слайдер, повертел в руках. Осторожно положил обратно на стол.

— Это не совпадение, — уверил его Гиллеспи. — В других моделях сонаров нет. Конечно, мы проверили столько, сколько смогли, чтобы не поднимать лишнего шума.

— Кто производитель?

— Уэйн Энтерпрайз.

— Нет. На каком заводе они собраны?

Если он скажет «в Китае», подумал Кроули, я проголосую за Маккейна.

— Они собраны у нас в Готэме. Уэйн Энтерпрайз теперь единственная компания, которая выпускает американские телефоны в Америке. Сэр, с Линн теперь можно снять подозрения?

— Нет, нельзя. Все они продавались в одном магазине?

— Как минимум, в трех. Мои люди опросили продавцов и менеджеров, все телефоны со склада Уэйн Энтерпрайз. Сейчас мы проверяем еще три точки, но в Готэме таких точек сотни…

— Так займитесь складом.

— Уже, — кивнул Гиллеспи. — На склад телефоны пришли с завода. Партия отгружена в середине июня.

— А есть закономерности — ну, между людьми, кому подсунули такие телефоны?

— Вряд ли, — Гиллеспи покачал головой. — Двое полицейских, наша Линн, студент-физик и его подружка, секретарша из Готэмского технического, продавщица гамбургеров из Мака — ну тот, который рядом с нами, авеню Лонг-Хиллз восемь…. Честно говоря, ничего общего я не нашел. Вчера вечером мы успели проверить восемнадцать. Тогда мы специально купили еще три, и они тоже оказались с сонарами. Конечно, остается версия, что нам их продали специально, но…

— Подождите. Вы же не хотите сказать, что все, — Кроули нахмурился, — вообще все такие слайдеры оснащены сонарами?

Очень хотелось кофе. И курить. И стакан «Джека Дэниэлза».

— А сколько всего таких телефонов в Готэме?

Гиллеспи запнулся, полез в папку и нечаянно смахнул один из слайдеров со стола. Пока он копошился и извинялся, за него ответил Крайтон:

— Более трехсот тысяч.

— Сэр, — снова Гиллеспи, — нам продолжать проверку?

— Только если вы собрались расковырять все триста тысяч, — ответил Кроули. — Черт возьми, какой там был радиус, девяносто метров? Это же весь Готэм, да? И корпорация Уэйна у нас теперь что-то вроде «Большого Брата»?

— Пока что это только предположение, — сказал Крайтон.

— Я называю это «версия», — поправил его Кроули.

— Но есть еще кое-что, — сообщил Гиллеспи, вытирая пот со лба. — Я специально спрашивал физиков. Они говорят, что сонары запускаются от сигнала со станции. Ни одного включенного не было. Причем нельзя точно сказать, когда сонары включали и включали ли их вообще.

— А какой смысл ставить в телефоны сонары и не включать их?

— Если это дело рук фрика в плаще, то даже он не сможет следить за всем, — объяснил Крайтон. — Даже если у него есть помощники, все равно нужна система, которая будет обрабатывать данные. Ну, а сонары можно активировать только когда это необходимо.

— Сэр, я вот что хотел сказать, — на лице Гиллеспи выступило смущение, и Кроули вдруг понял, что тот старательно не смотрит в сторону Рингсби, и что Рингсби все это время молчал. — Тот сонар в телефоне Линн… он так и не заработал. А я знаю Линн давно, лет семь, и могу поручиться за нее.

— То есть сонары в телефонах вообще не связаны с Бэтменом, — заключил Кроули.

— Может быть, Бэтмен связан с корпорацией?

Это был Рингсби.

Они переглянулись, и Кроули вспомнил, что на рабочем столе до сих пор лежит распоряжение об отстранении Рингсби от расследования.

Все еще не подписал. Зря, наверное. Людям с такими глазами — с такой пропастью в глазах — нельзя позволять вести расследование.

— Может быть, — повторил Кроули. — Рингсби, менее всего мне сейчас хочется выяснять, кто виноват. Но факт остается фактом — мы потеряли главного подозреваемого, и мы до сих пор не арестовали фрика в плаще. И хотя спецназ взорвал машину, эксперты считают, что там никого не было, а машина двигалась на автопилоте.

— Я беру вину на себя, — ответил Рингсби. — Это была моя идея — рассчитывать на сонары и на то, что с помощью них Бэтмен обнаружит клоуна. Но я все равно считаю, что Бэтмен работает на корпорацию. Подумайте, откуда у него взялся танк, да еще с механизмом самоуничтожения? Сколько стоит такое оборудование?

— Возможно, Рингсби прав, — ввернул Крайтон. — Мы еще вчера отвезли металлолом — то, что осталось от машины Бэтмена — в Готэмский технический. Анализ сплава будет готов завтра. Но мне кажется, нам скоро понадобится помощь маркетологов и экономистов, а не физиков. Надо посмотреть, какие компании быстрее смогут выйти из кризиса и повысить прибыли. Если в их число попадет Уэйн Энтерпрайз, значит, вся эта шумиха вокруг двух фриков только пошла им на пользу.

Кроули потер переносицу.

Осталось только отдать приказ, и ФБР начнет военные действия против Уэйн Энтерпрайз.

Он прекрасно понимал, что воевать с корпорациями бесполезно. Со спецслужбами, правда, тоже. Понимал он и другое. У компании, по крайней мере, был серьезный мотив: прибыль в кубе. Это вам не фрик в костюме клоуна, взрывающий больницы, потому что ему весело.

— И я нашел юриста, — вновь напомнил о себе Рингсби.

— Кого?

— Колемана Риза.

— Это тот болван из ток-шоу? — нахмурился Кроули. — Зачем он вам сдался?

— Он обещал выдать Бэтмена, но его запугал клоун. А потом Риз исчез.

— По вашему, Риз тоже связан с сонарами?

— Риз связан с Уэйн Энтерпрайз. Он там работал. Сэр, — перед Кроули вдруг появился прежний Рингсби, со своей удивительной смесью настойчивости, карьеризма и бесхитростности. Тот простоватый парень, который искренне считал, что постулаты религии Хаоса есть самые важные показания в деле о терактах, — я его нашел.

А веснушки — все же ярче, чем пропасть в лихорадочных глазах.

Пока еще ярче.

Этому парню Кроули верил.

— Он теперь в Канаде, под другим именем. Он же не зря смылся, правильно? Мы можем вывезти его из страны и допросить.

Если Рингсби уедет на пару дней, подумал Кроули, никакого вреда от этого не будет.

И он не будет мешать, а я смогу решить, что с ним делать дальше. А если Рингсби окажется прав, он действительно станет героем.

— Хорошо, — согласился Кроули. — Только не надо Риза тащить сюда. Поговорите с ним там. Можете взять с собой кого-нибудь из своей группы.

— Кэвендиша?

— На ваше усмотрение. В общем так, — сказал он. — У нас есть четыре дня, чтобы найти фриков.

Оглядел коллег. А погибать придется всем вместе, подумал Кроули. И не погибать, а тонуть в дерьме, как бы тут некоторым не хотелось быть героями. Ничего, мы еще побарахтаемся, а если уйдем на дно — то без истерики и паники.

Только я не имею права утонуть. У меня есть Лиз, Майк и Дженни, а у них нет никого, кроме меня и моей дурацкой карьеры, ради которой я бросился в этот проклятый Готэм.

… а еще розовощекий Гиллеспи, который так хочет отвести удар от Линн Уильямс. Хладнокровный экс-полицейский Крайтон. Целеустремленный Рингсби со всеми своими фокусами и инициативой, которая наказуема в любой системе. Джулиани, до сих пор обиженный за то, что Кроули как-то назвал Марони «итальянцем». Смит, бывший серфингист и весьма способный аналитик. Дженкинс, с взрывным характером и сильнейшей интуицией. И Боб, старательный, трудолюбивый, со своим искренним желанием помочь…

Не утонем, ребята. Не имеем права.

— Рингсби едет в Канаду к Ризу. Крайтон — в отсутствие Рингсби вы будете отвечать за ход расследования. Первое, что вы сделаете сегодня — займитесь материалами по допросам. Второе — подключите Джулиани и поднимите все, что у нас есть на семью Уэйнов, Уэйн Энтерпрайз и на совет директоров компании. Меня в первую очередь интересуют их разработки для спецназа и военного комплекса. Только не надо шума, ладно? Гиллеспи — я хочу, чтобы вы пока оставили сонары в покое и занялись свидетелями и подозреваемыми. Если вам нужны люди — возьмите всех, кто свободен. Свяжитесь с полицией, если нужно. Поднимите все, что есть на Бэтмена. Где он чаще всего появлялся, где видели его машину. Да, и проверьте весь его маршрут в ночь с двадцатого на двадцать первое июля. Он тогда оторвался где-то в Нэрроуз. Всего на полторы минуты, и это решило все дело. И еще, поторопите физиков, которые изучают металлолом. Это не научная диссертация, мне нужны результаты завтра, самое позднее послезавтра. Всем все ясно?

Рингсби кивнул первым.

Гиллеспи сложил все свои телефоны в портфель — папки и бумаги туда больше не влезали, и ему пришлось нести их в руках. Кроули прислонился к письменному столу, и когда все трое подошли к двери, окликнул помощника.

— Рингсби, задержитесь на минутку.

— Да, сэр.

— Я тут снова читал ваш отчет по допросам, — Кроули оглянулся, пошарил по столу рукой. Как назло, распечатанный отчет оказался под кипой тоненьких папок, и едва Кроули потянул за краешек, как стопка поехала в разные стороны. — Все эти странные истории про шрамы… почему там нет вашей истории?

— Моей? — удивился Рингсби.

— Ну, вы же сами составили таблицу все этих версий, помните? — дождавшись кивка Рингсби, он продолжил. — Крайтону наш клоун рассказал историю про полицейского, Кэвендишу про расовую дискриминацию и так далее. А что этот фрик «предсказал» вам? Вы же больше всего с ним общались.

— Версий было много, — пожал плечами Рингсби. — Да, наверно, штуки четыре. Я каждый раз проваливал дело и из-за меня погибал мой товарищ.

— А дальше?

Рингсби сглотнул. Отвел взгляд в сторону окна.

— Он рассказывал их с вашей точки зрения. Как если бы он был на вашем месте, а я — его, то есть вашим помощником.

— Вот как.

— «Улыбку» он вырезал себе сам. После того как вы, то есть он ушел в отставку, а в отставку вы ушли потому что…

Рингсби вдруг поднял глаза на Кроули, и тот увидел то, что никогда бы не ожидал: страх. Голос помощника стих, он будто набирался смелости, чтобы произнести:

— По его версии, меня убьете вы.

— Дурь, — покачал головой Кроули. — Гребаный клоун!

— Гребаный клоун, — согласился Рингсби и вымученно улыбнулся.

Теперь он смотрел куда-то на стол Кроули. Страх исчез, только глаза вдруг стали стеклянными и неживыми, а губы Рингсби все еще старательно растягивал в улыбку. Кроули пожелал ему удачи в Канаде, а когда за помощником захлопнулась дверь, устроился в кресле. Пора бы навести порядок на столе, подумал он.

Перед ним, прямо на стопке отчетов и распечаток лежало неподписанное распоряжение по отстранению старшего следователя Брайана Рингсби от ведения расследования по делу 654-34.

  

22 июля 2008 года, половина двенадцатого вечера, Москва

Огни чужого города, такого странного и далекого, ослепляли даже сквозь затемненные стекла лимузина. А может это просто хотелось спать. С непривычки. Все-таки другой часовой пояс.

Брюс прикрыл глаза — только на мгновение, только обмануть усталость и вернуться в яркий новый мир широких магистралей с монументальными высотками, ажурных мостов с фонарями и узеньких улочек с двухэтажными домами.

Ксения замолчала.

— Прошу вас, продолжайте, — сказал он.

Здешнее гостеприимство Брюс оценил. Еще выше он оценил ненавязчивость хозяев. Может потому, что в Готэме русских ему описывали совсем иначе. Да и Альфред рассказывал всякое, но у Альфреда свое, профессиональное…

И когда после ужина Дерябин задал вопрос, как бы мистеру Уэйну хотелось продолжить вечер, Брюс не задумываясь запросил тур по вечернему городу.

Наверно, надо было поинтересоваться, сколько стоит знаменитый крейсер «Аврора», удивиться, что корабль не продается, да и вообще, оказывается, стоит на причале совсем в другом городе. Или хотя бы выбросить пару миллионов в антикварной лавке, присмотрев очередной «царский фарфор».

Дерябин улыбнулся — с такой же улыбкой, тонкой и хищной, он сегодня закончил совещание и велел убрать бумаги с договором, неподписанным из-за упрямства американских партнеров. Сказал пару слов своему помощнику, и через десять минут в фойе появился гид, а у ресторана новый лимузин, с широким телеэкраном и шампанским в баре.

Девушку с копной каштановых волос звали Ксенией. Ее роскошную фигуру совсем не портил деловой костюм, а легкий, почти незаметный русский акцент был удивительно мил.

— Брюс, — представился он. — Никаких мистеров Уэйнов.

В ответ на банальность ожидал обычной реакции: приторного смущения и обещания называть знаменитого мистера Уэйна исключительно по имени.

— Вы не представляете, Брюс, — сообщила Ксения, — как часто я это слышу.

Она улыбнулась, лукаво, по-хулигански, и совершенно искренне. А в глазах блеснули искорки, и Брюс вспомнил другую девушку.

Девятилетняя девочка, с которой он бегал к реке, лазил по деревьям и для которой таскал сгущенку из кухни, улыбалась именно так.

И когда выросла — тоже. Только почему-то намного реже.

Ксения тем временем включила переговорное устройство и что-то сказала по-русски — нет, скорее отдала приказ — водителю. Лимузин плавно тронулся с места — навстречу фонтанам, паркам, так называемым «сталинским домам» и новостройкам в центре.

— … называется «Город столиц». В комплексе две башни — 73-этажная «Москва» и 62-этажный «Санкт-Петербург», а вон там, слева…

— А во сколько обошлось строительство?

Ксения замялась.

— Кажется, четыреста миллионов долларов, но могу соврать. Хотите, проверю? У нас тут есть вай-фай.

— Не стоит.

Теперь надо было рассмеяться и поиронизировать над тем, что даже сейчас он думает только о бизнесе и инвестициях, налить Ксении шампанского, и как бы случайно задеть ее локоть, а потом извиниться и коснуться снова. А в отеле тоже, между прочим, есть неплохой ресторан, где для начала можно выпить коктейль. Ну то есть он сам, как всегда, будет только делать вид, что пьет. Да и не в коктейле дело, а в том, что в баре уютно, а с балкона его номера открывается потрясающий вид, и Ксении там, скорее всего, понравилось бы.

Только вот не хочется.

Наверно, это потому, что он устал. И еще этот неправильный часовой пояс. И этот неправильный город за стеклами лимузина…

… неправильный Готэм.

На другой стороне земного шара есть Готэм наоборот, и Брюс Уэйн вот уже целых полтора часа слушает истории из его жизни. Несколько названий даже запомнил. Арбат, Садовое кольцо, Китай-город. Да просто так, для тренировки памяти.

Брюс Уэйн давно — тридцать шесть часов назад — забыл, как это: быть тем Брюсом Уэйном, которого так любят дома. Любят обсуждать его забавную попытку исправить репутацию, подсчитывать сколько у него денег в кармане, посплетничать о его романтических увлечениях или поспорить, с кем он был на вечере у мэра.

Перевернутый Готэм не давал ни одного шанса притвориться.

Все маски остались дома.

— Попробую напроситься на комплимент, — слова Ксении вырвали Брюса из задумчивости. — Я вижу, вам понравился наш деловой центр.

— Вы не боитесь перекраивать свой город.

— А разве вы боитесь?

— А я только начал, — признался Брюс.

Звучало веско. И совсем не в том тоне, в котором полагалось бы разговаривать с симпатичной девушкой. Он решил перевести все в шутку:

— Вы зря спросили: я вспомнил о делах, а это значит, что мне надо позвонить и сказать кое-кому пару слов.

— Пару слов, которые изменят ваш Готэм?

— Возможно.

Улыбка в ответ на улыбку. Чертовски искренне, бывает же так.

Капли воды резко ударили по мостовой и по стеклам машины, размывая границы неба и города — начался проливной дождь.

Брюс подумал, что на улице, должно быть, очень холодно и зябко. Поежился. Отвел взгляд в сторону и потянулся к чашечкам на барном столике.

— Хотите еще кофе?

— Вообще-то это я должна за вами ухаживать.

— В другой раз, — ухмыльнулся он, налил Ксении кофе и спросил. — В «Ритц» можно проехать по набережной?

— Запросто. Брюс, а вы не любите дождь, верно?

— Люблю, но только когда я дома и мне никуда не надо идти.

— Миллионы людей не любят дождь потому, что в такую погоду грустно и одиноко.

— Не в этом дело, — Брюс покачал головой. — Дождь, прежде всего, мокрый. Я давно привык, но даже если вы… — он вовремя осекся.

— Привыкли быть в салоне «бентли» и «ламборджини»?

Умная девочка, подумал Брюс. Хорошо, что она не служит в готэмской полиции. Одно такое признание за чашечкой кофе о том, что на крышах скользко, капли все-таки затекают за маску, плащ приходится сушить, а постоянная сырость плохо действует на «волокно памяти», и у моих адвокатов добавилось бы работы.

— Я не это имел в виду, — он рассмеялся. — У меня есть старинный особняк за городом, и когда дождь заливает сад и террасу — становится неуютно.

Нужно было срочно заставить себя вспомнить, как это — быть Брюсом Уэйном, который несет всякую очаровательную чепуху на приемах, катает балетную труппу на яхте и вообще мастерски выбрасывает деньги на ветер.

Брюс Уэйн так честно и так старательно играл роль шута перед Готэмом.

Пока в городе не появился настоящий шут.

Все маски, значит, остались дома? Враг тоже.

Вспомнил, и внутри все перевернулось. Достал сотовый телефон, проверил. Час назад Альфред прислал последнее сообщение о том, что дома все в порядке.

Выпил кофе залпом и тогда заметил, как удивленно на него смотрит Ксения.

— А где вы живете?

— В Чертаново.

— Там красиво?

— Ну как вам сказать… спальный район.

— Знаете, Готэм не был бы Готэмом, если бы состоял из одних небоскребов с офисами. Так что давайте сделаем крюк, — решил Брюс.

— Зачем?

— Довезу вам домой.

— Но это же далеко.

— Мы можем сравнить наши «далеко». Я живу в тридцатимиллионном мегаполисе.

Ксения подняла бровь. Улыбнулась так, что любой другой забыл бы и про дождь, и про набережные, и про все мегаполисы мира.

— У меня есть выбор? — спросила она.

— Нет. Я подумал, что закончить вечер коктейлем будет слишком банально.

— Ладно, — она включила переговорное устройство. — Сейчас там точно нет пробок.

Из всей фразы, сказанной водителю, Брюс разобрал только что-то, похожее на слово «Варшава».

Лимузин тем временем свернул в сторону и пересек мост.

Почти всю дорогу ехали молча.

Ливень закончился, и по затемненным стеклам катились лишь редкие капли. Блики уличных ламп на мокром асфальте завораживали.

Хотелось пронзительного ветра в лицо, полета и скорости, перехватывающей дыхание.

Хотелось вновь сомкнуть глаза, но теперь он боялся. Боялся, что на секунду поверит, что едет в своем собственном лимузине, что за рулем Альфред, а рядом Рейчел, а потом все окажется неправдой.

Не зря говорят, что все мегаполисы безжалостны: в перевернутом Готэме есть девушка, похожая на Рейчел Доуз.

Другая. Но вспоминаешь — ту. Теплую, верную и очень-очень смелую.

Такую хотел. Такую помнил, даже в Тибете. Именно там, в горах, решил: вернусь и все исправлю. Исправлю Готэм, исправлю мир. Теперь я знаю как. Я стану сильным, я все исправлю, а потом женюсь на Рейчел. Потому что как же иначе?

Вернулся в Готэм. Посмотрел на фотографию родителей, и понял, что все решил правильно, и что он уже стал сильным, и теперь оставалось всего лишь исправить мир.

Только вот мир не исправил, и девушку не защитил. Теперь рядом сколько угодно теплых и мягких, выбирай любую.

А такой уже не будет никогда.

— Спасибо, — сказал Брюс. — Мне было очень интересно.

— Правда?

— А вам когда-нибудь говорили «нет»?

— Если честно, — рассмеялась Ксения, — я обычно не задаю таких вопросов клиентам.

— Значит, мне действительно достался эксклюзивный тур.

— Даже не сомневайтесь. Приедете еще раз в Москву?

— Обязательно, — пообещал он.

Над шестиполосным шоссе мелькали рекламные плакаты, а за стеклами расплывались контуры многоэтажных зданий, похожих друг на друга как родные братья и сестры и выстроенных в длинные шеренги. Брюс пытался посчитать количество этажей, и всякий раз сбивался со счета — отвлекали огоньки окон. Каждое казалось самым уютным, и в каждое хотелось заглянуть.

— Мы почти приехали, — сказала Ксения, когда лимузин вдруг свернул с шоссе вправо и поехал по узкой улице. — Спасибо.

— Не за что.

— А все-таки, почему?

Они переглянулись.

Очень хотелось галантно соврать. Не получилось.

— Знаете, я один раз не подвез домой свою знакомую. Ничего страшного не случилось. Я думал, что мои дела важнее, но потом мне очень долго было стыдно. Так что я решил отдать этот долг вам.

Взгляд — понимающий — был дороже слов.

На пути в отель Брюс все порывался позвонить домой. Чтобы удержаться, принялся вновь считать этажи в мелькающих вдоль дороги зданиях. Потом решил, что лучше заставить себя заснуть.

Полулежа, закрыл глаза.

Первым хлынуло ощущение тревоги — в последнее время, засыпая, он видел и чувствовал, как падает в пропасть. Всякий раз просыпался. Всякий раз искал рациональную причину: переутомление, перенапряжение, теперь еще неправильный часовой пояс.

Самое страшное было в том, что пропасть манила, и это он анализировать не хотел.

Я потом разберусь, сказал он себе.

Проснулся от сигнала с сотового. Точнее, со спутника. Осмотрелся — лимузин как раз пересекал Москва-реку, а дождь давно закончился.

На экране горело сообщение от Люциуса Фокса.

«Служба безопасности Уэйн Энтерпрайз зафиксировала интерес сотрудников ФБР к телефонам модели Ортоком-5500 и менеджерам в торговых точках, реализующих телефоны. Мои личные контакты в Готэмском техническом университете подтвердили информацию: специалисты федерального бюро хорошо осведомлены о всех особенностях конструкции телефонов».

— Черт! — выругался Брюс вслух.

Его охранник, ехавший на переднем сиденье рядом с русским шофером, и до этого не издавший ни звука, мгновенно отозвался в переговорном устройстве:

— Я могу чем-то помочь, сэр?

— Все в порядке, Ник.

С Люциусом он говорил всего — сколько? три, четыре? — пять часов назад. Тогда все было в порядке. И не то чтобы он не просчитывал подобную ситуацию. Еще как просчитывал. Ну и Люциус тоже предупреждал, правда, ему этот проект никогда не нравился, да и кому понравится, когда твое изобретение используют так.

Как это он тогда сказал? Красиво и аморально? Нет, не так. Красиво, опасно, неэтично.

Неэтично, черт подери.

Неэтично — это когда полиция разводит руками от бессилия, а ФБР сначала делает вид, что в городе все в порядке, а потом ставит ловушку и решает устранить обе свои проблемы одним выстрелом из гранатомета.

Ну хватит оправдываться, сказал себе Брюс. Если они нашли один телефон с сонаром — ерунда. Мало ли откуда он взялся — уж никак не из цеха Уэйн Энтерпрайз. Но если они нашли несколько телефонов и уже занялись проверкой торговых точек — они осмелели. Значит, у них что-то есть против нас.

Что-то очень серьезное.

— Все чисто, сэр, — в номере Брюса ждал парень из его личной службы безопасности. — Мы проверили каждую комнату, и номера рядом тоже. Все в порядке, я гарантирую.

В голосе звучала гордость: обойти спецов Уэйн Энтерпрайз в таком деле, как прослушка, было практически невозможно.

— Что с видеоконференцией?

— Все готово, сэр.

Брюс коротко кивнул и прошел в комнату телекоммуникаций. Запер дверь и несмотря на заверения, решил быть осторожным.

Через тридцать секунд на экране появился Альфред. Брюс отметил, что дворецкий все также невозмутим и спокоен.

— Сэр, если вы позволите, то я прежде всего поинтересуюсь вашим самочувствием.

— Все в порядке, Альфред.

— Вы выглядите утомленным.

— Я же сюда приехал работать, нет?

— Разумеется, мастер Брюс.

Дворецкий улыбнулся, и Брюсу стало совестно. Хватило же ума попасться в ловушку ФБР, притащить домой беглого убийцу и оставить Альфреда его караулить.

— Как там у нас?

— Все в порядке, сэр.

— У вас, наверно, тоже немало работы?

— Только тот список неотложных дел по дому, что вы оставили мне. А это, к счастью, ненамного более, чем обычно. Не стоит волноваться, сэр, я неплохо справляюсь с домашними заботами. Знаете, двадцатилетний опыт соответствующей службы очень мне помогает.

Последняя фраза сказала все. А если бы Брюс не поверил словам — он бы поверил взгляду Альфреда.

— Чем вы занимались сегодня?

— Убирал комнаты. Смотрел кино — знаете, один бесконечный сериал. К сожалению, мне быстро пришлось понять, что без вас никто не оценит мои кулинарные таланты. Но вчера вечером я все же решил сварить суп.

— Суп? Здорово.

— Жду вашего возвращения в Готэм, сэр. И, осмелюсь доложить, не только я один: о вас уже спрашивают ваши… — Альфред замялся. Он явно хотел произнести слово «друзья», — ваши знакомые.

— Спасибо за новости, — ответил Брюс. — Держись.

Держись, повторил он себе. В ФБР ничего нет на корпорацию. Ничего, чтобы выйти на меня или на Люциуса. Я приеду, и снова осчастливлю полицию: отдам им клоуна. А если он и решит рассказать обо мне, так ведь ему никто не поверит, верно? Мало ли что болтает сумасшедший.

Брюс снова взял телефон. Набрал короткое сообщение:

«Абрахам, мне нужна ваша помощь. Нашим общим проектом по выпуску специальных средств связи заинтересовалось ФБР. Сведения достоверные».

Ответ от Гольденбаума пришел через минуту.

«С удовольствием помогу».

В комнате сразу будто стало светлей и солнечней. Брюс вышел в гостиную. Заказал себе капучино, постоял у огромного окна — от пола до потолка, прямо как дома. Только за стеклом не девяностодвухэтажный «Клэнчи Электрикс» и розенфельдовские банки, а Кремль, Красная площадь и русские церкви со сложными названиями.

Он устроился на диване. На часы старался не смотреть, снова пообещав себе выспаться в самолете. Теперь главное — успешно завершить переговоры и привезти в Готэм выгоднейший контракт.

Все складывалось как надо.

Если, конечно, закрыть глаза на то, что между неудачной попыткой уничтожить Бэтмена вместе с его злейшим врагом и делом с телефонами существовала явная связь.

Кто-то в Готэме решил объявить ему войну.