Поцелуи взасос (гет)

1 сентября

— Как я уже говорил, наш колледж не для женского пола, — опять отошел от темы пары Невыносимый Дрочила. — Техническую специальность обычно выбирают мужчины, так как они больше в этом разбираются.

Ага, особенно ты.

— Но, профессор, — вызвалась Оливер с первых рядов. Как обычно. Господи, какая она выскочка, — на нашем потоке чуть менее половины — это девушки. И половые органы никак не влияют на принадлежность к той или иной профессии. Я думаю не вагиной, например.

Девицы захихикали — услышав слово «вагина», наверное. А мистер Ричардс покраснел и нервно одёрнул воротник пиджака.

— Э-э, мисс... Мисс Оливер, — да ладно тебе, старый развратник... Можно подумать, ты забыл фамилию студентки, — давайте не будем выражаться так на территории колледжа.

Он, видимо, хотел сказать что-то ещё, но Калеб Далтон его перебил:

— А можно с вами поговорить об этом не на территории колледжа?

Я прыснул в кулак. Они ещё о чём-то дискутировали, но я уже не слушал. Конечно, я не забиваю на учёбу, но Невыносимый Дрочила Ричардс (простите, профессор Невыносимый Дрочила Ричардс) никогда ничего не преподаёт, даже если не говорит чего-то лишнего. Если другие преподаватели стараются хоть как-то поддерживать тишину в аудитории, то этот только способствует шуму.

Какая интересная пара. Дайте две.

— Спорим, наш профессор до сих пор девственник? — наклонившись с заднего ряда, шепнул мне на ухо Питер.

— А ты постараешься этому препятствовать? — я насмешливо хмыкнул и отвернулся от него. Вечно херню городит. Как будто никто не в курсе, что Ричардс не видел голой женщины. Но мужчину...

Когда это всё закончилось (а случилось это нескоро, блядь), я первым вышел из помещения и направился во внутренний двор, перекурить. Калеб попёрся за мной. На правах друга он имел такую привилегию. Я не люблю, когда кто-то рядом со мной тянется. Но он ничего парень.

— Чё там дальше? — я сел на скамейку, подсунув под задницу сумку. Затянулся.

— Ща, — он достал скомканный лист и принялся его выглаживать. — К Симмонс.

Симмонс была классной. Хоть и староватой для меня. С ней можно было попиздеть о чём-то, когда она в хорошем настроении. Когда она была в плохом расположении духа, то лучше было прогулять. На экзаменах она отрывалась на нас по полной.

— Как спать хочется, — в подтверждение своим словам Калеб широко зевнул.

— Рот, бля, прикрывай. Кто те спать не давал? Милашка какая-то?

— Соседи.

— Ого.

— Чё «ого»? Они как с утра ремонт свой делать начали... По башке стучит, как кувалдой.

— Мда.

— А у тебя что? Ну, на этом фронте.

— Да никого, — я пренебрежительно пожал плечами. — Может, с первогодок есть кое-какие милашки.

— А что с нашими не так?

Под «нашими» он имел в виду однокурсниц и старше. Я опять пожал плечами.

— Да скучные. Как-то с нашего потока мало смазливых. И с сиськами тоже мало.

— То-то ты по Оливер пёрся раньше.

— Ой, заткнись, а?

Я потушил сигарету о скамейку и бросил бычок на землю. На улице было холодно, как обычно это бывает в сентябре. Какая-то морось и сильная влажность.

— Я пёрся по Оливер в то время, когда был прыщавым и перекошенным. В позапрошлом семестре, — во время этой болтовни я ткнул ему указательным пальцем. — Теперь, так сказать, разблокированы девушки повеселее — приветствуем Вас на новом уровне, выберите Вашего чара.

Мы загоготали. Потом пошли в аудиторию. Пожрали. Опять в аудиторию. Потом я поехал домой, на съёмную квартиру. Не хотелось что-то делать, даже с учётом того, что наши наверняка весёлую (в скобках: «нет») вечеринку по поводу начала учебного года замутили. В голове всплыло что сказал Калеб. Действительно, западал я на Оливер эту. Да, раньше я считал её красивой. Курсе на первом. Сейчас... Да сейчас не знаю, что. Вообще, она довольно симпатичная (мне тяжело это признавать), но как-то не сложилось. Я приглашал её пару раз погулять (знаю, я дебил), но она отказывалась, и поэтому... Ну, я делаю вид, что это она мне неинтересна (нет). Уснул, передёрнув.

4 сентября

В колледже ввели молодёжную газету, где публиковались новости, сплетни (в основном), погода, расписание, факультативы. Мало того, что будет бумажный вариант этого дерьма — так ещё и страничка в социальной сети. Не знаю, наверное, буду заглядывать ради расписания или каких-то важных объявлений. Но явно не буду читать о том, кто кому вставляет, и кто от кого ушёл, безобразно разбив сердце. Я думал, такое осталось в средней школе.

— Херня, — Далтон был согласен со мной. — Прикинь, там набор идёт редакторов и авторов статей. Всё на добровольных началах. Ни копейки.

Я промолчал и начал есть свой чечевичный суп. Рейчел плюхнулась рядом с Калебом. Я с интересом покосился на неё. Раньше такого внимания она нам не уделяла.

— Привет.

Она тоже принялась есть, а я постарался выглядеть не слишком охуевшим. Рейчел Янг была с другой компании и, вообще, редко с кем общалась из нормальных людей. Она была гиком, короче.

— Стивенсон.

Я опять начал смотреть на неё. Ну, не пялиться, не рассматривать фигуру и раздевать глазами, а тупо уставился на неё.

— Там Сью хотела спросить у тебя кое-что.

Сью... Уотсон, кажется. Но, вообще, практически весь колледж (те люди, которые были с ней знакомы) называл её Кудряшка Сью. Да, это из-за волос.

— Ну пусть спрашивает, ты-то чё здесь делаешь?

— Я пытаюсь вежливо начать разговор, — она опять принялась за еду.

После нескольких минут её чавканья и хмыка Калеба я сказал:

— Молчание — часть твоего плана?

— Ха-ха, — она немного помялась. — В общем, ты не хотел бы стать редактором газеты?

— А что мне за это будет?

Янг недоумевала. Это как так?! Это же тако-ое выгодное предложение, как я посмел подумать о зарплате?!

— Денег не платят, если ты не знал.

— Да ладно, руководство колледжа полностью состоит из жмотов, — фыркнул Калеб.

— А она натурой мне отдаст.

— Дебилы.

Рейчел не доела, мигом подскочив со своего стула. Не знаю зачем, но я окликнул её. Она метнула на меня недовольный взгляд, и я отметил, как же классно раздражать людей.

— А кто там ещё будет?

— Ашли, я, Сью, Гилмор, Флойд.

Далтон присвистнул. Я с ним согласился.

— Ничё так у вас штаб для еженедельной газеты. И вам ещё я нужен? Или набор открыт, так сказать, всем желающим?

— Стивенсон, тебя я оставила на десерт. Шесть человек. И это не тяжело. Одну неделю два человека, вторую неделю два человека, третью неде...

— Отличная математика, спасибо, я понял. По парам будем работать. Окей. Считай, я согласен.

Милашка молча ушла, даже не поблагодарив или типа того.

— Ты чё, чувак?

На этот вопрос я не мог ответить сам себе. Действительно, чего это я вообще? Зачем мне работать в газете, где будет один шлак?

— Ради развлечения, наверное. Дома скучно, хоть вешайся.

— Так кота себе хоть заведи.

— Ну, или тёлочку.

Мы заржали. Ведём себя, как подростки в пубертатный период, класс.

Когда пары закончились, меня перед самым выходом догнала Оливер. Она еле дышала и уцепилась за моё плечо, когда, наконец, остановилась.

— Ты... Глухой... — запинаясь, произнесла она. Я махнул Калебу — мол, можешь идти без меня. Вежливо подождал, пока Оливер восстановит дыхание. — Джон, ты ведь согласился работать в газете?

— Ну да.

За плечом Оливер маячила её подруга, та самая, чёрт её дери, Рейчел. Она смотрела на нас, и мне захотелось ей подмигнуть. Не знаю, что такого в том, что я согласился. Они ведь предполагали, что я соглашусь, раз позвали меня. Логики ебаные.

— В общем, придётся сидеть субботу или воскресенье над выпуском. Это на твоё усмотрение, — быстро протараторила она.

— Ладно.

Нет, не ладно. Обычно у меня другие планы на субботу или воскресенье. Как же хотелось сказать, что я наебал их, и пойти спать.

— И тебе придётся работать в паре со... мной.

— Ладно.

Нет, не ладно. С тобой нельзя будет поговорить, и всякое такое.

— Ладно, — тупо повторила она.

— Э-э, в эти выходные?

— Да, — она поправила очки на носу, хотя они не съезжали, вообще. Она как-то нервничала. — Так когда?

— Похер. Позвонишь мне, когда сможешь? Считай, я свободен.

«Считай, я свободен». Просто сказка. Теперь я как полный лузер, у которого нет планов на уиккенд, девушки и интересов. Всё так. Только я не лузер.

— Пока?

Я пожал плечами и пошёл на выход. После этого пошёл на стадион, который принадлежит колледжу и намотал пару десятков кругов. Вся дрянь из головы выветрилась. В этом году я превратился в унылое дерьмо. Наверное, из-за болезни отца. Вечером я позвонил домой, трубку подняла сестра.

— Джон?

— Мари, привет. Как отец?

— Он... Держится. Мама хлопочет над ним каждый день, приходит в больницу и еду ему приносит. Ты её знаешь.

— Да, она ведь моя мать.

Господи Иисусе, что я несу?

— Мама написала на твою почту, но ты не ответил.

— Ясно.

На том конце провода повисла тишина.

— А ты как? — я решил быть (ну, хотя бы попытаться) заботливым братом и поинтересовался (мне не интересно), как у неё дела.

— Нормально.

— Хорошо. Пока.

Она повесила трубку. Проверил почту, мама действительно писала. Но какие-то совсем ненужные вещи. Про соседей, например. То есть она считает, что мне до этого есть дело. Я напечатал пару строчек, спросил про папу, про день рождения Мари, который будет на следующей неделе. Что ещё мог добавить, я не знал.

Уснул поздно, часа в два ночи. Ворочался и комкал постель.

5 сентября

Она позвонила в десять утра, и я хотел её пристрелить. Умылся и даже не перекусил, не застелил постель. Быстро напялил джинсы, футболку и кроссы, накинул куртку и попёрся в библиотеку колледжа, где меня ждала Оливер. Я сел за стол с компьютером и выжидающе уставился на неё.

— Привет, Джон.

Как у тебя всё просто. Ты с такой же непринуждённостью звонила мне в десять гребанных часов утра?

— Ашли.

Я кивнул. Она всучила мне расписание пар и факультативов для всех курсов и вежливо попросила вписать всё в таблицу. Если в этом и состоит работа редактора, то неплохо. Молча принялся вводить данные и украдкой наблюдал за Оливер. Она теребила локон, когда не писала. Что она вообще могла писать? Что могло произойти за неделю учёбы? Ничего. Но почему она та-ак долго это делает?

— Оливер. Что ты, чёрт возьми, пишешь? — я, в конце концов, не сдержался. Да, мой тон был слегка (серьёзно, всего лишь слегка) грубым, но она должна понимать, почему. Она вроде не тупая.

— Ну, про юбилей колледжа... В данный момент, — она опять начала дёргать прядку волос. — А ты уже? — она взглядом указала на монитор.

— Да. Я могу идти? — зачем я, вообще, это спросил? Свою работу сделал, просто вали, пока есть возможность. Или это моё подсознание хочет, чтобы я остался? Нет. Ну нет же, правда?

Она пожала плечами, и я воспринял этот знак, как согласие. Ради получаса меня стоило поднимать с постели в субботу? В дверях я столкнулся с Теодором Финдстадом. Кажется, он был из Норвегии. Или у него просто фамилия такая дурацкая. Я ничего не имею против норвежцев.

— Здарова. Ашли всё ещё там?

— Вроде да.

Рейчел, Теодор и Оливер (я зову её по фамилии практически постоянно, без понятия, почему) — что-то вроде клуба неразлучных друзяшек. Они практически постоянно жрут вместе в столовке, ходят на футбольные матчи и в кино. Разве что не ссут втроем. Наверное, Теодор устроил с ними тройничок. Неплохо живёт парень.

Но я бы не выдержал в постоянном окружении милашек. У них же бывают эти самые дни — я их называю Кровавой жатвой. И тогда они превращаются в каких-то дьяволов, постоянно орут и психуют, если рядом с ними кто-то дышит. Однажды Калеб попытался мне объяснить, что это вполне нормально. Тогда я ещё удивился, откуда у него такие обширные познания в этой теме; но оказалось, что у него трое (упаси меня Господь от подобного) сестёр, и он покупает им средства гигиены в Кровавую жатву, даже старается быть к ним снисходительнее. Иногда я его не понимаю.

Все ещё 6 сентября

Я решил выпить и хорошенько проспаться. На следующий день сделать эссе для Симмонс. Сходить опять на стадион. Если бы про меня снимали фильм, он был бы одним из самых скучных, скучнее последних сезонов «Сверхъестественного» (я не смотрю эту дрянь, просто слышал от проверенных личностей), и это чистая правда. Я позвонил Калебу, как только пришёл в бар, где было пусто, хоть перекати-поле пускай, но он оказался занят. Я не стал настаивать и начал пить в одиночестве.

— Будьте добры, повторите, — прогундосил я бармену и отдал ему свой стакан. Через два стула от меня села какая-то милашка в гольфах и короткой юбке. Такая погода, а она так легко одета. Простудится, наверное.

Я смотрел на неё, она повернула голову и тоже с интересом на меня уставилась. Ребят, кто знает, как начать разговор с тёлочкой?

— Хм. Можно с вами познакомиться? — она улыбнулась мне, и я подумал, что она красивая. — Я Меган.

— Классно выглядишь, Меган, — она начала ёрзать на стуле. — Я Джон. Что такая девушка забыла в кабаке субботним утром?

Меган задрала ногу на ногу. Господь Бог, вот это ноги. Я уставился на них.

— От хорошей жизни сюда пришла.

— Понятно.

Видимо, судьба была благосклонна (впервые) и свела меня с обладательницей таких ног. Просто ходит мнение, что самая сексуальная часть тела у женщин — икры. В тот момент я был с этим полностью согласен.

— Меган, а тебе алкоголь можно?

Она хихикнула. Пересел к ней поближе, и Меган невзначай дотронулась до моего предплечья своими тонкими пальцами.

— Нужно, но не совсем можно.

Я попросил бармена налить и ей. Возможно, девушки не пьют бренди.

— Проблемы с... окружением, — она опять заговорила, и я весь обратился в слух. — Вообще, я нечасто пью. Тем более в одиночестве.

— Ты с приятным компаньоном.

— Которого я совсем не знаю, — она снова хихикнула.

— Справедливо.

Она ещё что-то говорила про какие-то свои девчачьи проблемы, и мне оставалось лишь кивать и поддакивать, изредка говорить утешения и делать притворно-удивлённое лицо. Меган выпила третий стакан и была навеселе, постоянно хихикала (это раздражало) и носком туфельки дотрагивалась до меня. Я был не против, честно говоря, вовсе не против. Ещё в голове промелькнула мысль, что я её действительно вообще не знаю — в первый раз вижу — и мало ли, какими венерическими заболеваниями она болеет. Ну а что? Но потом это всё как-то выветрилось (к сожалению, вместо алкоголя). Я расплатился. Чёрт, она пила слишком много.

— Мы к тебе?

— Как хочешь, милашка.

Не пугайся тараканов.

Вызвал такси, хотя на сегодня и так много растрат; провёл её в свою скромную квартиру, и мы почти сразу начали сосаться в прихожей. Она приятно пахла, её кожа была мягкой, и всякое такое, девчачье. Я залез рукой под юбку и лапал её задницу, которая была довольно упругой. Второй рукой поддел резинку уже влажных трусов спереди и просунул два пальца в её дырку, медленно водя взад-вперёд. Меган обхватила меня руками за шею и чересчур сильно прижималась, тёрлась сиськами. Да я выебал её рот, засовывая язык практически в трахею!

— Боже, — Меган наконец-то оторвалась от меня. Дышала милашка отрывисто, вся раскраснелась. — У тебя есть резинка?

— Что?

На этом моменте я опомнился. Что она имеет в виду? Через секунду до меня дошло.

— Конечно.

Я оторвался от неё, вынул руки, которые были теперь в её... Как-же-назвать-эту-жидкость. Подтолкнул Меган к незаправленной кровати, а сам нашарил в прикроватной тумбе презерватив. Мы продолжили сосаться, стоя коленями на матраце. Сняли одежду, и она мигом оказалась где-то на грязном полу. С застёжкой лифчика у меня всегда возникали проблемы, и я даже не пытался её расстегнуть. Меган завела руки за спину и сняла эту дрянную вещь гардероба. Как по мне, пусть милашки ходят вообще без одежды. Зимой бы надевали плащ. Ну и ещё гольфы. Жаль, Меган их сняла.

Остались нагими на моей кровати, я натянул резинку. Какой вид... Париж, Рим, Москва, Токио — всё это просто какие-то пятнышки металла и людишек, когда девушка раздвигает ноги.

Я не знаю, сколько времени прошло, пока мы трахались. Нет привычки засекать. Но она стонала не пошло, не так, как делает это большинство. Она выгибалась подо мной (и надо мной тоже, кстати) и рвано дышала, иногда издавая грудные звуки.

Мы лежали на кровати после всего этого дела, оба запыхавшиеся и потные.

— Я в душ.

Она чмокнула меня в висок, поднялась на локтях.

— По коридору направо. Сразу.

Меган кивнула и встала с кровати. Я с удовольствием отметил, что её охренительные ноги подкашиваются и мелко дрожат. Простыни пропахли её духами, кремами, и всем тем, чем мажутся милашки.

— Джон... — когда она вернулась, я почти уснул. Меган легла под моим боком, положила голову на грудь. Теперь она пахла моим гелем для душа. Она проводила подушечками пальцев по моему лицу и молчала некоторое время. — Это было потрясающе.

Да, я такой.

— Откуда этот шрам? — Меган дотронулась до места над правой бровью.

Обычно я рассказываю захватывающую историю типа того, что дрался с тремя сразу.

— В детстве бутылка залетела — пробила голову, и с этого момента я такой дурачок.

Она захихикала.

Этой ночью я забыл об Оливер и её газете.

6 сентября

Я проснулся с милашкой рядом с собой. Спящая Меган была даже красивее Меган неспящей. Её тело было полуприкрыто одеялом и лицо такое... Умиротворенное, что ли. Она тихонько посапывала. Я аккуратно убрал её руки с себя и пошёл в ванную.

Вспомнил, что нужно написать эссе для Симмонс и погонять пару кружков. Я же спортсмен, ёпта. Ради интереса начал рассматривать себя в зеркале и понял, что нужно побриться. Не замечаю особо щетину, если специально не стою как сейчас и не втыкаю в зеркало.

Милашки говорят, что я привлекательный, и у них бы со мной что-то получилось, не будь я таким дегенератом. И шуточки у тебя дегенератские, Стивенсон.

Умылся, постоял под душем минут тридцать, чтобы хоть как-то собраться с мыслями. Утром я очень унылый и тяжёлый на подъем (вчерашний день был исключением из правил).

— Блядь.

Тут я понял, что у меня нет ничего пожрать для Меган. Я серьёзно редко готовлю дома, потому что не умею. То есть могу заебошить пару яиц и сандвич с ветчиной. Но сейчас в холодильнике пустота, гребанная вселенная.

Замотал вокруг бедер полотенце и зашёл в комнату посмотреть, как милашка. Она пока спала. Нацарапал записку на случай, если всё же проснется и, быстро одевшись, попёр в магазин за чем-то съестным.

Что вообще едят девушки? Вдруг она была вегетарианкой? Или у неё зверский аппетит? В маркете набрал хлеба, овощей, молока и хлопьев. Как же дорого мне они обходятся. Лет десять назад можно было купить ей мороженое — и она твоя навсегда, а сейчас всё сложнее.

— Джон? — это произнесла Меган, когда я тихо ругнулся, нарезая хлеб на кухне.

Кто ещё может быть в моей квартире?

— Я подрабатываю поваром для тебя, вообще-то, — легко улыбнулся, завидев её, облокотившуюся о косяк двери и завернутую в одеяло. Так правильно было видеть Меган здесь, будто она всегда здесь была, и мы всегда трахались на моей кровати.

— Польщена. Мог бы меня поднять, я сама бы себе что-нибудь намутила.

— Ты не читала записку?

Она подняла одну бровь вверх. Чёрт, как это у неё получается? Годы тренировок перед зеркалом лично у меня прошли даром.

— Я не держу дома еду, ходил в магазин.

— Понятно.

— И вообще, — я указал на неё кончиком ножа, — разве это не здорово, когда тебе готовят еду? Я всегда считал свою мать идеальной просто за то, что она меня кормит.

Меган улыбнулась и прикусила губу.

— Что? — нет, серьёзно. Не понимаю, чего она нашла забавного.

— Ты в фартуке, — она закусила палец, видимо, чтобы сдержать смех.

День проходил хорошо, Меган с интересом смотрела на то, как я долбался с заданием и болтала ногами в воздухе. Я постоянно на неё отвлекался. И, кстати, задавался вопросом, почему она до сих пор не ушла. Предполагалось, что это у нас с ней на один вечер, утром она исчезнет, как это обычно бывает. Спросить я не решался, чтобы не нарушить идиллию. Мне нравилось иметь Меган у себя дома. В прямом и переносном смысле этого слова. Вечером я всё же мягко намекнул, что у меня дела. Она ничуточку не расстроилась и оставила свой телефон, чмокнула на прощанье и ушла. Я решил забить на стадион и попёрся прямо в общежитие, к Калебу. Писькомеряться — удел малолеток, но я хотел похвастаться и просто рассказать кому-то, что нашёл хорошую девушку. Хотя один день знакомства не показатель, и всякое такое.

Пошёл я не к нему в комнату, а сразу на кухню. Там обычно все сидят. В общежитии было шумно, весело (относительно и смотря для кого) и многолюдно.

— Хэй, чувак.

Далтон сразу же нашёлся в толпе. Он был высоким и коренастым; его макушка виднелась среди всех остальных. Калеб с гитарой в руках сидел в окружении пташек и своим низким голосом пел какую-то попсу.

— Далтон, бля.

Он посмотрел на меня, но всё так же продолжил завывать под расстроенную акустику. Милашки любят гитаристов.

— Дамы, — он встал и шутливо им раскланялся. — Прошу меня извинить.

Такой галантный, пиздец просто.

— Чего тебе?

Запах курева сразу въелся мне в нос. Далтон зыркнул на меня с подозрением, будто я никогда к нему просто так не приходил.

— Ничего.

Мы потупили ещё немного.

— Я с милашкой познакомился.

— И как она?

— Ты бы видел. Длинноногая, стройная. А что она вытворяет...

— Фу, блин. Только не при детях, — он махнул рукой в сторону пташек. Не понимаю, почему он это сказал, ведь в зоне слышимости они не находились. Ну да ладно.

— Кто они?

— Не знаю, — он беспечно пожал плечами.

— Ну, ты хоть это, подумай про безопасность, — я хохотнул и прихлопнул его по плечу. — Ну, мало ли.

Калеб закатил глаза.

— Ты же не думаешь, что я их чпокну сейчас? Я же не какой-то малолетка.

— Так-так-так, это что, камень в мой огород?

— Что вы, дева Мария.

Я сел рядом с Калебом и слушал его бездарное пение. Он пел про любовь, шестидесятые и молодость. В кухне набиралось всё больше слушателей. Среди них заметил Рейчел, Теодора и Оливер.

— Оливер! — без причины крикнул я ей через всё помещение.

Она странно на меня посмотрела, но всё же подошла.

— Что?

— Вот что вы сразу: «Что? Чего тебе?». Будто я не могу просто поболтать.

Оливер покрутила пальцем у виска и съебалась от меня.

Ещё подумалось, что неплохо было бы тут поспать.

14 сентября

Я совсем забыл про день рождения Мари, ведь не заглядывал на почту и не звонил домой. Чувствовал себя полным козлом. Хотя мы и не сильно ладим, но я никогда не забывал ничего важного, связанного с ней. Я помнил её любимый цвет, в каком она классе и какие мультики смотрит. Поэтому, чтобы не чувствовать себя таким проштрафившимся, я решил купить ей что-то, от чего тащатся девочки-подростки. Что-то дорогое. Кажется, деньги могли решить всё.

После пар я позвонил Меган и спросил, свободна ли она. Она сказала, что на «перепих» у неё нет сил. Тогда я раскрыл свою цель. Меган посмеялась и согласилась. Я ждал её возле торгового центра в центре (да ну?) города минут пятнадцать, потом она меня дёрнула за рукав пальто, и я увидел её мордашку.

— Джонни, приве-ет.

Ненавижу, когда меня зовут «Джонни».

— И тебе того же. Пойдём?

Я серьёзно не знал, чем может увлекаться среднестатистическая девушка, напрямую доложив об этом Мег.

— Окей, я постараюсь помочь. Какой у неё размер?

От такого вопроса я опешил. Иногда я, конечно, смотрю на порнхабе инцест, но чтобы разглядывать сиськи младшей сестры... Меган поняла, что меня смутило и засмеялась.

— О Боже, нет-нет-нет. Я имею в виду размер одежды, — она веселилась, глядя на растерянного меня.

Понятия не имею, как определяются девчачьи размеры. Поэтому просто развёл руками.

— Она жирная, худющая, обычная? Такая как я, или меньше? Дылда или карлик? Плоская или фигуристая?

От этих расспросов у меня закружилась голова. Я ещё раз развел руками.

— Ну, обычная. Самая обычная.

— Понятно, — понимающе протянула Меган. — Как думаешь, одежда с манекенов ей подойдёт?

— Думаю, что да.

— Тебе повезло. Тебе серьёзно повезло, — она ещё раз хихикнула.

Я не понял, о чём она. Просто держал её пальто и обнимал за талию. Мы ходили по разным магазинам — от тех, где продавали нижнее белье (о Боже) до магазинов с верхней одеждой.

— Она чем-то увлекается?

— Её любимый мультик «Спанч Боб Квадратные Штаны».

— Сколько ей лет исполнилось?

— Пятнадцать.

— Может, подаришь ей костюм Патрика? — да она же издевалась надо мной.

— Она такая же, как и все. Не знаю, что ещё рассказать. Слушает музыку в комнате, читает книги, мальчики ей там нравятся какие-то.

Мы ходили действительно долго, и Меган под конец даже не спрашивала моего мнения о той или иной вещи. Поняла, что это было бесполезно. Я всегда отвечал «нормально» или «сойдёт».

После того, как я истоптал себе всю обувь, Мег всё же выбрала платьице (которое не отличалось от сотен других, которые мы просмотрели, поверьте), ленту для волос, блокнот и милый кошелёк с котом (мне он понравился). Ещё она хотела купить обувь, но и тут я облажался с размером. Поэтому на этом всё.

Девчачьи вещи обходились намного дороже, чем мои. Я это признавал раз в двадцать пятый за месяц (который, к слову, до сих пор не закончился).

С моей карты было снято достаточно денег, и теперь я был вынужден питаться бич-пакетами для того, чтобы выжить.

Я отправил подарок Мари и начиркал в открытке поздравления. В ту же минуту я позвонил домой и спросил, дошла ли посылка. Естественно, она не дошла. Тогда я удивился и посетовал на то, что это заняло слишком много времени, и как мне жаль, что подарок не пришёл ровно в её день рождения.

18 сентября

Наверное, я и Меган встречаемся. Потому что мы регулярно перепихиваемся и делаем те вещи, что делают парочки. Сосёмся, например. Она потрясающа, действительно потрясающа. Я люблю её волосы (впервые ощущаю такое к девушке). Но я не знаю, нравится ли она мне как... Вторая половинка? Дайте пакетик, пожалуйста. Нет-нет, влюблённость — не моё. Честное слово, не представляю, что будет дальше. Возможно она подумает, что всё зашло слишком далеко, и я на ней женюсь. Тогда мне придётся оборвать контакты, сбежать и жить под прикрытием.

— Ты дегенерат, — сказал мне Калеб на футбольном матче. Точнее, в перерыве.

— Что? — я не сразу допёр, ведь до этого мы весьма мирно (ладно, не очень мирно) обсуждали шансы на выигрыш обеих команд.

— Что у тебя с Мег? — он так напрямую это спросил, что я опять сразу не допёр. — Чувак.

Интересно, какой ответ он хотел услышать?.. И вообще, с чего он об этом заговорил? Далтон не тот парень, который говорит об отношениях (только о прокладках младших сестёр), поэтому я удивился.

— Любовь.

— Я ведь серьёзно.

— Я тоже, — Калеб выглядел каким-то хмурым, вообще. — Почему это должно тебя ебать?

Нет, я не понимал, чего он от меня хотел.

На этом его дурацкие расспросы закончились, и после окончания матча, в кафе он превратился в Калеба нормального, а не Калеба-пидора.

26 сентября

На этот раз я решил сам выбрать время, когда мы будем заниматься этой дурацкой газетой. Позвонил Оливер в четыре дня и попёрся в библиотеку.

— Слышала, ты себе девушку нашёл, — сказала она как-то за работой.

О нет, за что.

— Что-то вроде.

Далтон, Оливер... Моё нижнее бельё стало так интересно многим.

— И кто эта счастливица? — она закусила губу.

— Оливер, какого хера?

Она сидела, как одеревенелая, с идеально (идеально, блин) ровной спиной и растерянно на меня смотрела.

— Если хочешь взять эксклюзивное интервью, то я даю его исключительно по понедельникам.

— Почему ты такой язвительный?

Почему-нахер-я-такой-язвительный?!

— Не сильно люблю, когда Пиноккио копают носом мои кишки.

Одеревенелая спина и Пиноккио, ха-ха. Я в ударе.

— Понимаешь, иногда люди интересуются друг у друга, как проходит их жизнь. Это вполне нормально, — она поправила очки, и ей это, видимо, придало уверенности.

— Мы с тобой не лучшие подружки, смекаешь?

— Стивенсон, раньше ты был нормальным.

Я еле удержался от того, чтобы закатить глаза. Ага, раньше и трава зеленее была, и небо голубее, и Стивенсон добрее.

— Деградирую каждый день, спасибо.

Она прикусила язык и отвернулась, а я заметил, как ей идут её очки.

— У тебя проблемы со зрением, или ты как аксессуар их носишь?

Оливер конечно же поняла, о чём я, но предпочла молчать. И кто из нас ведёт себя как сука?

27 сентября

Это было первое официальное свидание. Меган спросила, не хочу ли я пойти с ней в кафе. Окей. Почему бы, собственно

говоря, и нет?

— Ты ешь как свинья.

Она хихикнула и подала мне салфетку. Действительно, замазался пастой.

— Я и есть свинья.

— Как продвигаются дела в колледже?

Я пожал плечами. Как у меня могут продвигаться дела?

— Если я тебе буду рассказывать про каждую лекцию, то это надолго. Но вообще — справляюсь, да.

— Не сомневалась в этом.

Я прищурился. Она опять надо мной издевалась. Паста была вкусной, но не прям чтобы можно было сказать «пальчики оближешь».

— Мег, — милашка вопросительно на меня уставилась. — Где ты учишься?

— Кто тебе сказал, что я учусь?

— Вопросом на вопрос?

Меган пожала плечами и опять начала есть. Точнее, ковыряться в еде. Не тупой, тема — табу, понял. Потом мы болтали о всякой всячине, типа любимых фильмов. И как она смотрит на то, чтобы сходить в кинотеатр. Мег смотрела на это положительно.

В этот вечер мы не пили алкоголь.

30 сентября

Мег в основном ночевала у меня дома и по будням уходила рано утром, ещё до того, как я просыпался. Она стирала свою и мою одежду у меня в стиралке и мылась моим гелем для душа, но волосы мыла своим шампунем (девушки...). На все предложения подвозить её по утрам (у меня есть машина, которой я редко пользуюсь, ведь не садиться же за руль в нетрезвом виде) она отнекивалась и отшучивалась. Окей, ведёт свою секретную жизнь — пусть ведёт.

Как-то вечером мы сидели с ней в парке и кормили уточек. Это казалось мне таким тошнотворным, но Мег находила это забавным, и я почти не возражал такому случаю, просто обжимая её на скамейке.

— Давай эту уточку будем звать Синди.

— А вдруг это селезень?

Она призадумалась, нахмурила свои тонкие брови.

— Эй, парень!

Зычный голос доносился откуда-то сзади, и я не придал этому особого значения (парк был большим, и наверняка помимо нас здесь находились другие люди).

— Хлюпик!

Телосложение у меня довольно посредственное, но я не хлюпик. Не качок и не бодибилдер, но и не костлявая рыбёха, поэтому я удивился, когда какой-то разъярённый бык стоял перед нами и тыкал своей сосиской (пальцем — для тех, кто не понял (ну, на всякий случай)) в мою сторону. Я приосанился.

— Проблемы?

— Это у тебя, фрик, проблемы.

С этими словами он взял меня за шкирку и поднял над землёй. Долго думать, кто это такой, не пришлось. Стало понятно, что я зашёл на чужую территорию, посягая на Мег. Странно было, что этот здоровяк не припёрся раньше. Долго складывал два и два?

— Отпусти его, МакДональд. Сейчас же, — Меган попыталась сделать свой голос максимально твёрдым.

— Сладкая, разукрашенное личико никому ещё не вредило.

Конечно, я пытался вырваться, но все попытки оказались безуспешными. Он отпихнул меня и затем занёс правую руку, которой и вмазал по лицу — прямо в центр. Нос неприятно хрустнул, и струйками потекла тёплая кровь. На мгновение (всего на мгновение, вот это я называю стальной выдержкой) мне показалось, что над головой у меня заплясали звёздочки, а сам я достиг Нирваны. После этого я тоже попытался его ударить и парировать удары здоровяка (парировать оказалось проще). Мы сцепились, но неравная битва была недолгой, и с самого начала было ясно, кто окажется победителем. Меган кричала и, кажется, пыталась его остановить. Я ударился о что-то железное. Предположительно, это была скамейка. Вот и всё.

3,14 сентября

— Джон. Джонни.

Грёбанная темнота и какие-то левые звуки. Тело ломит и голова гудит, как рой пчёл. Она серьёзно вибрирует. Когда я попытался что-то вспомнить, она загудела громче.

Чей-то девчачий голос звал меня по имени. Я ведь Джон? В голове вихрем пронеслись (и отдались безумной, блядь, болью) голоса мамы, Мари, Оливер (что она здесь делает?). Я попытался открыть глаза, но веки отчего-то отказывались разлепляться.

Через энное количество времени я узрел мир наш истинный и увидел склонившееся надо мной лицо Меган. Сразу я не допёр, что она здесь делает. И где, собственно говоря, это здесь.

— Джон, милый, — она ласково дотронулась до моей руки. — Тебе сильно больно?

— Где я? — и ругнулся про себя, потому что челюсть казалась мне вставленной и пропущенной через костедробилку.

— В больнице, Джон.

Перестань называть меня по имени, я помню его.

Опять прикрыл глаза и попытался восстановить цепочку событий. Никогда не жаловался на провалы в памяти.

— Джон, — опять этот сострадающий голос, который выводил меня из себя. — Очнись. Я знаю, ты можешь...

Хотелось заорать на неё, мол, я знаю, что могу. Я, как бы, нахожусь здесь с тобой и пытаюсь вспомнить, что к чему!.. И почему ты склонилась надо мной и говоришь таким блядским тоном, будто я умираю. Пожалуйста, заткнись.

Вместо этого я постарался выговорить сквозь сцепленные зубы:

— Мег.

— Я, — по голосу я понял, что она улыбнулась. — Прости, пожалуйста. За случившееся. Если ты понимаешь, о чём я говорю.

Нужно было предупредить тебя раньше. Точнее, порвать с ним. Точнее, я порвала с ним... Но формально он этого не понял. Господи, я такая дура. Мне очень и очень жаль.

Что?

А она всё продолжала и продолжала лепетать свою отрепетированную речь, потому что произносила её с выражением и без запинок.

— Джонни, я наверняка даже не представляю, каково тебе сейчас.

И тут я вспомнил. Не всё, конечно. И, честное слово, мне не нужно было слушать её извинения. Я хотел знать, сколько целых костей осталось в моём теле.

— Где. Врач.

И я опять отключился.

5 октября

Я приехал в колледж. На моём лице были синяки — точнее, их неясная тень. Когда я впервые после дня икс увидел себя в зеркале, я действительно подумал, что был разукрашен на славу.

Калеб присвистнул.

— Ничего себе, старик. Кто тебя так?

На предложения Мег намазать моё лицо консилером (что за адское зелье?) я, естественно, отказался. Отчасти потому, что хотел посмотреть на реакцию других пташек.

— Да так, поцапался... — сказал я это пафосным тоном, которым обычно говорят в пафосных фильмах. — С кое-кем.

— У тебя отжали деньги малолетки?

— Клоун, блядь.

— Да ладно, не геройствуй. И мину попроще сделай, а то ходишь как воинственный спартанец.

Мы помолчали. Пошли на лекцию, где наши девочки ужаснулись, завидев меня. Некоторые заржали.

Я делал вид, что мне посрать.

— Эй, Стивенсон, кто тебя так?

Оливер, ты, нахер, всегда повторяешь за Калебом? Или владеешь телепатией? Хватит повторять его фразы.

— На грабли наступил он, ничего интересного, — пробурчал Далтон.

— Джон, ты выглядишь ужасно, — хохотнул Теодор, неизменный спутник пташек. — Полежал бы дома, подождал, пока это всё спадёт.

Профессора с жалостью на меня смотрели. С-нахер-жалостью. Они предлагали мне пойти в лазарет, ведь с моим лицом что-то не так.

Да ну?

Учитывая исход драки, я легко отделался. Ни одна кость сломана не оказалась, челюсть в порядке (только отчего-то иногда ноет, но рентген показал, что всё в норме).

6 октября

Калеб устроился на работу, потому что его мать была не в состоянии оплатить счета. Неудивительно, ведь в его семье пятеро детей. И всего лишь одна мать. И нет отца.

— Эй, чувак, может я могу тебе чем-то помочь?

Мы делали задание для мисс Росс в библиотеке уже второй час. Калеб не отрывал взгляда от книги — должно быть, просто не услышал.

— Что? — когда я повторил свой вопрос, Далтон резко дёрнулся. — Прости, я отвлёкся.

— Ты, блядь, вообще спишь?

Это я сказал, потому что за сегодня внимательно рассмотрел его лицо. У Далтона были тёмные (реально, практически лиловые) мешки под глазами и болезненно-серый цвет кожи.

— Сплю, — он отмахнулся от меня, как от назойливой букашки и снова опустил лицо. Зевнул. — Недолго просто.

— Далтон, если у тебя некоторые, — я запнулся, — финансовые... трудности, — и снова, — то ты... э-э, можешь попросить меня. То есть, я, конечно, без труда... м-м, и буду рад...

— У меня нет финансовых трудностей, — чётко, как для пятилетки, вымолвил он. — Я не нуждаюсь в твоей или чьей-либо ещё помощи.

— Для меня нетрудно, серьёзно, ну, и, понимаешь...

— Это ты, видимо, не понял. Закрыли тему. У меня всё лучше всех.

— Послушай, — я тоже медленно, но верно начинал закипать. — В этом нет ничего постыдного, окей? У многих с этим проблемы, поэтому не вижу причин мне так... Отказывать. Если ты будешь падать в обморок и мне придётся тебя тащить, то...

Я не успел договорить, как он резко перебил:

— Не придётся, — сказал он это сквозь сцепленные зубы.

Далтон взял свой конспект, тетрадь для практических работ и куртку, висевшую на стуле, подорвался и быстрым шагом ушёл.

— Блядь.

Я понимал, что скорее всего оскорбил его чувство собственного достоинства. Но, будь в его положении я, то я бы согласился на мало-мальскую помощь и не загибался бы на работе и учёбе одновременно.

Дописал задание для Росс, пнул ножку стола и отдал книги библиотекарю.

К чёрту.

Перегорит, сам придёт.

Или нет?

На моём плече сидели два человечка и нашёптывали на ухо свои точки зрения по поводу случившегося. Левый говорил, что я мудак, и мне следовало бы извиниться. Правый наоборот — называл мудаком Далтона, если он из-за своей гордости (и тупости) отказывается от поддержки.

Конечно, это всего лишь моё воображение. Но я серьёзно не мог оценить трезво, как мне поступать дальше. Мои симпатии перебегали от левого человечка к правому, и так бесконечно.

7 октября

Я ссал в университете колледжа, выставив одну руку вперёд и облокотившись ею о стену. В соседний писсуар ссал Далтон. Мы до сих пор не разговаривали.

Ссоры с нами (с парнями, в смысле) случаются довольно редко, в единичных случаях, но обычно надолго и крепко въедаются в память. Не думаю, что это один из этих случаев.

Когда я, застегнув молнию, мыл руки, то в башке назрел гениальный план помириться.

— Эй, старик.

Ноль реакции.

Он тоже начал мыть руки, не смотря на меня.

— Возможно, я погорячился.

Калеб продолжал молчать, будто воды (или мочи) в рот набрал.

— Мы оба погорячились. Давай не будем, и вообще. Забыли, окей?

Он посмотрел (точнее не посмотрел) на меня, будто я был сушилкой для рук или бумажным полотенцем. Его взгляд прошёл сквозь меня, не останавливаясь на лице. Далтон развернулся и ушёл. Отлично.

— Один я воспринимаю ситуацию адекватно?

Я плёлся за ним и оправдывался, хотя на деле не должен был. Он до сих пор кипел, но я не мог не продолжать болтать и болтать.

— Да постой же ты, ? дёрнул его за плечо, и он остановился. На лице Далтона была гримаса раздражения, но не гнева. — Я понял, блядь, понял. Не хочешь принимать денег — не надо, запихивать в карманы не буду. Просто волнуюсь о тебе. Это нормально, — с каких пор я включил режим Оливер?

— У меня всё в порядке, — процедил он сквозь зубы. — Даже не смей думать так.

— Как "так"? Я нихера не понимаю. Я просто. Хотел. Помочь. Даун.

Желваки на его скулах заиграли.

— Отъебись от этого дерьма.

— Если ты так хочешь.

И я отпрянул от него. Это вообще можно было считать за примирение? Лекцию мы по обоюдному согласию (неоговорённому, кстати) решили прогулять.

— Всё хуйня. Как же я заебался.

Я уставился на Далтона. Устроились мы во внутреннем дворе школы, за столиком для игры в настольные игры под каким-то деревом (по биологии я неуч).

— Где ты работаешь?

Он протёр уставшие глаза.

— Расклеиваю объявления, развожу пиццу, разбираю груз в магазине через дорогу. Когда что подвернётся.

— Понятно.

— Слушай, — он опять заговорил после недолгого молчания. — Я вспылил, такое редко бывает. Просто серьёзно всё доебало. Это дохуя сложно, когда тебе тычут деньги какие-то благодетели. По типу тебя. В моей семье всё в порядке с деньгами практически всегда. Иногда бывают моменты с минимальными затруднениями, и мне приходится (на что я не жалуюсь) помогать. Так что не думай так блядски громко и не будь таким блядски добрым.

Калеб неразговорчивый, вообще. Мы шутим с ним в течении дня, болтаем о всяком, но он никогда мне ничего серьёзного не говорил. Только раньше упоминал, что мать пьёт. И о смерти отца. Но просто так, как сухие факты. «Между прочим», сказанное за завтраком.

— Но ты не обязан...

— Я буду обязан, понимаешь? Это блядское чувство, когда ты лепишь из пластилина фигурку, и у тебя не получается, а умник старше тебя подходит и переделывает своими пальцами.

— Это совсем разные вещи.

Я еле удержался от того, чтобы не хохотнуть. Момент не самый подходящий.

— А я не Омар Хайям, хорошо?

Он чиркнул спичкой о коробок, поднёс её к сигарете и закурил.

— Бля, Джон, твоя семья не отказывает себе ни в чём, понимаешь? И ты не знаешь, каково это — пытаться чувствовать себя нормально с человеком, когда на самом деле это не так. И ты, и этот человек понимают, что ты какой-то нищий обсосок, который не может оплатить долг. У тебя есть отец, и твоя мать не свихнулась, поэтому не будь ебучей матерью Терезой.

— Чтобы тебе помогать, нужно самому оказаться в таком положении? Не мели херни, пожалуйста, — должен признать, мне тяжело было с ним говорить на такие темы. Возможно, сказывалось полнейшее отсутствие опыта. — И мой старик в больнице, с ишемией. Тут такое себе. Он кабан здоровый, к тому же курил как паровоз. Ему недолго осталось; так-то. Тяжело думать, как это воспримут домашние. Маме станет херово, сестре... Чёрт её знает.

Стальные тучи нависали над колледжем и создавали непроницаемую пелену. Накрапывал мелкий дождь. Приходилось кутаться в плащ. Я не особо рассматриваю одежду, но сейчас самым доскональным образом изучил Калеба. Он был одет в чистую, выглаженную, заштопанную и аккуратную одежду. Я не представляю, как он мог носить её так долго. У меня часто рвутся джинсы. Как-то он мне сказал, что у него две пары джинсов больше четырёх лет. Как это может быть, я не знал, ведь у него растущий организм.

— Всё херня.

Философски заметил он, и я опять не мог с ним не согласиться. Чёртов Далтон. Разосрались мы или нет, грёбанные мысли сходятся.

— Почесали? — он понял, что я имел в виду, и мы пошли в колледж. Следующая лекция была у Дрочилы, и мы неспешно добрались до аудитории, где в это время было полно народу. У нас оставалось минут пятнадцать, когда я взглянул на наручные часы.

Действительно, всё хуйня.

17 октября

— Оливер.

Я дождался её после нашего обычного сидения в библиотеке по выходным. Она, с папками в руках, рассеянная и чуточку грустная, уставилась на меня.

— Стивенсон, пожалуйста, отойди.

— То Джон я для тебя, то Стивенсон. Определись. Ты для меня всегда Оливер, например.

Она попыталась меня отпихнуть.

— Хочешь прогуляться? Просто так.

— Нет, не хочу. Я вообще ничего не хочу.

Во время нашей так называемой работы мне показалось, что у неё глаза были на мокром месте. Сейчас понял, что не показалось. Для такого случая специально сбегал в маркет за плиткой шоколада.

— Погрызи, легче станет. Может, тебе кофе купить? А то сама не своя.

Она приняла шоколадку, и мы пошли, куда глаза глядят. Оливер начала её разворачивать, хрустя фольгой.

— С чего вдруг тебя, — она бросила краткий взгляд на моё лицо, будто стрельнула, — заинтересовало моё самочувствие?

— Стараюсь быть добрее к людям. Ты сама этого хотела. Стивенсон, сборка вторая: Перезагрузка.

Она засмеялась, и я не увидел даже крошечной улыбки. Стоять, я разучился шутить? (или не начинал даже?)

— Серьёзно, что с тобой не так?

— Ничего.

Оливер отломила кусок и протянула мне. Я отказался.

— Ничего, что стоило бы твоего внимания, Джон.

— Мы однокурсники.

— А Дрочила мой профессор, но я не плачусь ему в жилетку. И тебе не обязана.

— Тогда давай зайдём в кофейню.

Она пожала плечами, и я быстро пошёл по улице; уверенно лавируя среди людей, привёл нас двоих к небольшому уютному кафе. Редко хожу в кофейни или туда, где продают сладости, но... Оливер это было нужно. Ведь так?

— Джон, — она отпила свой крепкий чёрный кофе. — Спасибо, конечно, большое, — взгляд Оливер блуждал по людям в помещении, по стенам и ценникам. — Просто иногда я тебя не понимаю. Ты грубишь мне когда вздумается и считаешь это абсолютно нормальным. То ты вот такой участливый, ну... и... всякое такое. Если бы ты был девушкой, я могла бы подумать, что у тебя перемены настроения, из-за... В общем, ты понял.

Я насмешливо поднял брови вверх. Она тоже не шибко логична. Значит, «вагина» сказать может, а «менструация» — нет?

— Хочу очистить карму, Оливер. Давай ты со мной поговоришь (хотя это и странно), а я таким образом удовлетворю совесть.

— Только если так, — она пожала плечами. — Учти, я не стучу ни на кого, — Ашли отняла руки от кружки и шутливо подняла их вверх, будто сдаваясь. — Мы с Рейч... Как бы корректнее тебе сказать об этом? Поругались, что ли. Это такое, девичье. Можешь не брать в голову.

— Почему вы поругались?

— Господи, ты в психологи заделался? — она закатила глаза.

— Двадцать долларов за час.

Оливер опять посерьёзнела, за одно мгновение.

— Я была раздражена пару дней назад на неё за то, что... хм, она... У неё появляется новая компания, которой она стала уделять времени чуть больше, чем мне. Не знаю, как сформулировать. Это тяжело объяснить. Тем более тебе, — пришёл мой черёд закатывать глаза. — Вот и всё. Спасибо за кофе.

Она отставила почти полную чашку с кофе, а я смотрел ей в спину. Как-у-неё-всё-просто-блядь.

19 октября

Первый раз, когда я поцеловал Ашли Оливер.

Это произошло перед ланчем, я зацепил её в коридоре, где мы были одни, и притиснул к стене. Склонился над её лицом, опёрся о холодную поверхность возле её плеч, а она смотрела своими глазищами.

— Чего тебе? — видимо, не было никакой дурацкой субботы и нашего разговора. Оливер была раздражена.

И тут я прижался губами к её. Она опешила, но только сначала. Опомнилась, отпихнула и убежала. Я такого поворота событий не ожидал, потому что целуюсь хорошо. И не думал, что Оливер меня сможет отпихнуть. Оливер же девчонка.

21 октября

Второй раз я поцеловал Оливер перед парами, когда она выходила из женского туалета (на удивление, одна) и поправляла юбку. Действовал по той же схеме.

На этот раз она ответила и слегка приоткрыла губы. Потом влепила оплеуху.

Я прижимал мокрый платок к щеке и пропустил первую пару.

23 октября

Третьим разом, когда я целовал Оливер и прижимал её всем телом к стене, в голове моей не проносилось ни одной мысли об опасности. Ведь она действительно отвечала на мой поцелуй.

А потом ударила коленкой по яйцам.

30 октября

Меган замечательная. Я повторял себе это каждый раз после перепиха, или когда стоял в душе, или когда занимался так называемой физкультурой. Я постоянно вдалбливал эту мысль себе в голову, потому что практически постоянно в ней была блядская Оливер и её блядские сиськи. И губы.

— Джонни, что-то случилась?

Я делал очередное ненужное эссе, корпел над книгами и конспектами с непонятным почерком, искал информацию в интернете, но мне было тяжело это писать. Просто тя-же-ло.

— Ничего, — я сжал ручку до посинения, до хруста в пальцах (шутка). Просто отъебись.

— Если это по-твоему «ничего», то я монашка.

— Тогда тебе стоит идти в монастырь. Прямо сейчас.

Меган Ру надула губы и была такова. Она обиделась, и я не мог винить её.

— Что?

Мне надоело её бесконечное щёлканье каналов по телеку и недовольные вздохи. Я повернул голову, и шея резко заболела.

— «Что», Джон? — она сверкнула глазами. — Может, ты объяснишь, что не так? После ссоры с МакДональдом ты ведёшь себя странно. Я извинилась. Ты ведёшь себя странно.

Кто такой МакДональд?

— Твой бывший? — я почти полностью забыл про него. — Ёбанный Иисус, Мег. Нет.

— Тогда что? — она подняла голову вверх, и её челка смешно подпрыгнула. — Я хочу понять, потому что ты ведёшь себя как мудак в последнее время. Такое чувство, что меня кроме как чехла для члена никак не использовать.

— Я веду себя нормально, это ты истеришь на ровном месте. Верь — не верь, а я всегда такой и всегда таким был. Привыкай.

— Не огрызайся на меня, — она встала с кровати и теперь нависала надо мной. Скрестила руки. — Если у тебя есть проблемы, то это не повод срываться на...

— У меня нет блядских проблем. Прекрати себя накручивать.

— Это я себя накручиваю?

— Да!

— Может, мне вообще уйти?

— Если тебя что-то не устраивает.

— Прекрасно!

Меган развернулась и направилась в ванную. Она решила покончить жизнь самоубийством? Нет. Через несколько минут она вышла с охапкой своих вещей. Зло протоптала в прихожую.

— Ты куда? — лениво спросил я, хотя уже знал ответ.

— Надеюсь, твой долбоебизм выветрится.

Она долго надевала ботинки. И немудрено, с такой шнуровкой. Взяла с латунного крючка парку и ушла. Театрально хлопнула дверью.

Не хватало аплодисментов и криков «На бис!».

В моих руках ручка всё же сломалась.

2 ноября

Ашли Оливер и Джеймс Хиггинс. Прекрасно.

Когда я увидел их в обнимку, а потом и сосущимися, я выбежал из столовой и побежал прямо в мужской коридор, где опустошил свой желудок. Меня раздражали парочки, демонстрирующие свои чувства на публике и до этого, но я никогда не блевал при виде их.

Калеб припёрся сразу же, как только я умылся.

— Может, пойдёшь в лазарет?

Прочистил рот и отрицательно покачал головой. Я же не траванулся, он мог это понять.

Джейми Хиггинс, насколько я знаю, играл в сборной колледжа; за ним бегала половина старших милашек, и когда он проходил, они выпрямляли спинки, переставали хихикать и увлажняли трусы. Мерзость.

Я подавил рвотные позывы.

Ашли Оливер, как я знаю, терпеть не могла тупых качков и не следила за спортивными соревнованиями. Ей предлагали пойти на свидания два чмошника (один из них я) за всё время учёбы в колледже. Она не красилась, и у неё длинные волосы. Мерзость.

Почему-то у меня встал.

Рейчел и Оливер снова неразлучные подружки, прекрасно. Соединение сердец сегодня произошло вдвойне.

На лекциях мне было сидеть противно, в мыслях блуждал Хиггинс, который присовывал Оливер за ланчем, в туалете и на столе у Дрочилы. Ещё в мыслях была Оливер, которая отсасывала Хиггинсу везде.

— Малыш, пойдешь со мной сегодня на вечеринку по поводу открытия сезона?

Это я случайно услышал (они стояли в блядских двух метрах от меня, когда я решил перекурить), и я выразительно засунул в открытый рот два пальца, изображая звуки рвоты. Далтон оценил и заржал.

Сука.

Оливер.

Синонимы.

4 ноября

Мой день рождения, про который не вспомнил никто. Позвонила мать и всё. Я забил и никуда не пошёл. Если Далтон придёт, или позвонит, или напишет — прекрасно. Ничего не сделает и забьёт — похуй.

Я скачал первый сезон «Настоящего Детектива» и пересмотрел, отвлекаясь лишь на пожрать и поссать. После этого поиграл в онлайн-игрушки на компьютере, сходил в магазин и купил русской водки. Выпил. Лёг спать. И не спалось. Руки чесались позвонить Оливер и сказать, какая она шалава.

Хотя она не шалава.

Это я себе что-то напридумывал, обидел Меган (она тоже к этому причастна, не я один орал), пропустил колледж. Это я провёл в одиночестве свой праздник. Если можно это так назвать.

Оливер ничего мне не должна.

Но сука. Какая же она сука.

Я был практически уверен, что это всё (я имею в виду перепих с Хиггинсом) она делает исключительно мне назло. Тебе не дала, дегенерату конченому, зато дам дегенерату озабоченному. Оливер — один, Стивенсон — ноль.

Я решил перекурить.

Вышел на балкон в трусах.

Похуй.

Какая же ночь была красивой, всё-таки. Есть же вещи, которые достойны внимания. Или нет.

5 ноября

Калеб подарил бутылку мутного вина с розовым бантиком. Умеет, пидор.

— Не хотел тебя поздравлять вчера. Мало ли, как бы ты отреагировал, — он хохотнул. — Если бы на твоём месте был я, то поступил точно так же. Не парься.

Далтон имел одну супер-способность. Умел подбирать слова так, чтобы тебе стало не так хреново. Если в мире и есть бог, имя ему Калеб Далтон.

13 ноября

Я подумал и решил: пусть к чёрту катится эта блядская газета и эта Оливер.

Она мне не звонила, и я ей тоже. Пусть Хиггинс будет с ней заниматься ре-дак-ти-ро-ва-ни-ем. На этом слове нужно в такт слогам вилять бёдрами вперёд-назад. А с меня хватит на этот ноябрь. На этот год. На эту жизнь.

Меган было много и везде. Её скляночки-баночки в ванной комнате, нижнее бельё в спальне и обувь в прихожей, расчёска на тумбочке и еда в холодильнике, сигареты на балконе и помада под кроватью. Но были и неприятные моменты. Такие, как длинные волосы в стоке, бритва на полочке, тампоны под раковиной (неиспользованные).

Да, мы снова сошлись. Она приняла мои вялые неискренние извинения (по наставлению Далтона). Не уверен, правда, что это правильно. Мне нужно было отдохнуть от неё, а тут Меган снова в моей квартире. Нет-нет-нет.

Как-то она обмолвилась тем, что мечтала бы пойти на какой-то андеграундский концерт со мной. И я уловил её тонкий намёк.

И теперь мы сидим в каком-то подвале (действительно, андеграунд), и девушка на импровизированной сцене затягивает песню собственного сочинения под гитару. Слова не ложились на музыку, но голос ложился на ноты.

Джонни, мальчик мой, послушай:

Алкоголь — он не лечит душу.

Я обнимал Меган левой рукой.

В нём нет никакого спасения,

Его пьют залпом только от невезения.

Здесь было много парочек. И много людей, которые оказались знакомы с Меган.

Последние центы из карманов брюк,

Мужчины выкладывают на стол и пьют.

Она им приветливо улыбалась и представляла меня. Как бойфренда. Какбойфренданахуй. Меган — один, Стивенсон — ноль.

Какое-то дешёвое пойло, стакан за стаканов.

В этих прокуренных кабаках всё окутано несчастливым туманом.

Как-то сыро здесь. Меган облокотилась о моё плечо.

Джонни, пойми, здесь перемешалось всё:

И, кажется, из зеркала на тебя смотрит чужое лицо.

Я ненавижу имя Джонни.

А девицы с красными губами

За двадцать долларов мечтают оказаться на твоём диване.

Девушка на импровизированной сцене пела красиво.

Или хотя бы на твоих коленях.

Джонни, ты пока ещё выделяешься среди этого тлена.

В помещении тихо, все разговоры умолкают постепенно.

Так что не проси бармена налить ещё по одной.

Допивай свою русскую водку и сразу же дуй домой.

Ужасный вечер. Мне казалось, что тёмные глаза (зияющие глазницы, как казалось в полуосвещённом подвале) девушки на сцене прожигают мне лицо, хотя на самом деле она мельком на меня посмотрела один раз.

— Тебе здесь нравится? — прощебетела Мег, когда дурацкая песня всё же закончилась. Ну мало ли, сколько тут Джонов, в конце концов.

— Да, неплохо, — я промямлил это, стараясь избегать прямого взгляда Меган.

Она улыбнулась и снова уставилась на сцену, где на этот раз опять шли какие-то магические манипуляции с аппаратурой.

— Мег! — «поющая девушка» — как я называл её про себя, плюхнулась рядом с нами. — И ты здесь.

— О, ты думала, я не приду? — она хохотнула.

— Ну что ты.

— Джон, это Джейн. Джейн, это Джон.

Джейн своими глазами-прожекторами просветила меня. В тусклом свете она казалась утопленницей с неестественным цветом кожи, отсутствием глазных яблок, острым подбородком и спутанными волосами.

— П-приятно познакомиться, — выдавил я и, подумав, добавил. — Джейн.

Она кивнула. Молчание окутало нас ядовитым облачком. Затем прервалось вопросом Мег.

— Ты больше не будешь выступать?

— После Дэвиса и компании.

— О.

Видимо, это о чём-то говорило Меган.

«Джон» больше не фигурировало в дурацких песнях.

Почему родителям взбрело в голову назвать меня распространенным и самым обычным Джоном? Но это всяко лучше, чем Теодор.

Теодор. Пф.

14 ноября

Эпиграф к этому дню: «Далтон».

Я подумал и решил, что за всё моё знакомство с Далтоном я не видел его девушек. Точнее, милашек, которые позиционировали себя именно как «девушка Калеба, приятно познакомиться». Он не любил встречаться, но давал мудрые советы (полушутка).

В-этой-дурацкой-газете в социальной сети опубликовали объявление о том, что трупа неудачников нуждается в харизматичном, не обделённом Богом талантом, актёре за умеренную плату и вялые аплодисменты. Далтона это почему-то заинтересовало и он предложил встретиться, пропустить чашечку-вторую.

Я скорчил удивлённую мину, когда он мне об этом сказал.

— Лёгкие редкие, — пояснил он. — Ты хочешь сказать, я не харизматичный? — Далтон выпятил грудь и расправил плечи. Он пытался задавить меня массой? — Обделён талантом? Да я самый талантливый.

— Круче Гослинга.

Мы начали жевать пиццу, которую кто-то оставил на кухне в общежитии. Что упало — то пропало, как говорится. Таблички не было.

— Это была моя пицца! — завизжала девчонка-первогодка, как только вошла и увидела нас, — Вы её съели!

— Да ну?

— Отвянь. Чем докажешь, что твоя?

— Я… Я её заказывала!

— Весомый аргумент, — хохотнул Калеб, — Это я её заказывал, а ты вали.

Совесть заскребла лёгкие изнутри.

— Ты пойдёшь на пробы? — продолжив прерванный разговор, я ткнул ему бутылкой пива, — Абсолютно серьёзен?

— Серьёзнее некуда. Блядь, Стивенсон, иногда ты такая задница.

— Дай мне удивиться.

Он пожал плечами.

— Если что-то заработаю, останусь в плюсе.

Не оказалось у меня доводов «против» и пришлось признать затею не такой уж и дурной. В отличии от моей с-этой-дурацкой-газетой.

В указанное время мы подкатили к зданию, что-то вроде какого-то захолустного центра культуры. Внутри так же.

Не знаю, как, но Далтона взяли в эту трупу.

— Нас попросили сымпровизировать нечто и я стал феминисткой, боролся за права женщин, ЛГБТ-сообщества, покемонов и прочих.

— Достойно.

— Да, — он медленно кивнул.

Нас окликнул девчачий визг «Эй!», в котором узнавался голос Рейчел Янг.

— Поздравляю, — она улыбнулась и миру открылись её выпирающие резцы, которые давали сходство с кровососом, — Молодец, Далтон, это было нечто!

Далтон сиял, как посуда, вымытая и отлично протёртая, на солнце. Ну конечно, просто «Оскар» плачет по нему.

— Янг, и ты здесь?

Рейчел одарила меня взглядом, который, по её мнению, должен был пригвоздить меня к месту.

— Наш пострел везде поспел, а? — я ткнул Далтону локтём под рёбра. — И газета, и колледж, и трупа.

— К твоему сведенью, я бросила газету.

— Ах, какая жалость. Сколько там теперь осталось, четверо?

— Занимательная математика, — огрызнулась милашка, — Хотя погоди… Кто ещё ушёл?

— Стивенсон, кому ж ещё? — буркнул Далтон.

— О… — тон Рейчел стал понимающим и одновременно грустным. — Тяжко им приходится.

— Погоди, а ты не знала?

Она смутилась.

— Не приходилось получать новости из первых рук, — нервно дёрнула щекой, затем, будто опомнилась и посмотрела на нас. Хлопнула Далтона на плечу (что оказалось весьма проблематичным, с её-то ростом). — Удачи.

И ушла восвояси.

— В этой стране вообще будет кто-то участвовать в чём-то, кроме людей с нашего курса? — бурчал я дорогой домой.

— Недовольный хрыч.

— И то верно.

21 ноября

«Далтон — мудак».

Такая надпись ожидала меня возле главного входа в колледж большими красными буквами. Я не мог не согласиться.

3 декабря

Мы с Меган (ладно, исключительно по инициативе Меган) решили посмотреть «Титаник» вечером. Закутались в плед, удобно устроились с попкорном и колой.

В конце, ожидаемо, Мег ревела мне в жилетку (у меня нет жилетки).

А потом позвонила мать. Я удивился и подумал о самом худшем.

— Да?

— О Боже, Джон! — хриплый голос матери подтвердил мои опасения, — Отец! Отец, отец умер. О Боже, Джон! Боже!

Она что-то ещё говорила, а я сжал трубку. Конечно, Меган всё слышала, ведь находилась совсем рядом со мной. Мег красными глазами смотрела на меня, и на месте её лица я чётко представлял мамино.

— Понятно, — кроме этого, мне больше ничего не пришло в голову сказать, — Как Мари?

— О-она, спит, я не буду её тревожить.

Взглянул на часы на стене. Половина одиннадцатого. Какая прилежная у меня сестричка.

— Да. Да, верно.

Раздавались её всхлипы и шмыги носом.

— Мам.

Она заревела пуще прежнего.

— Ты же знала, что это должно было случиться.

Я такой дурак. Почему сразу не положил трубку? Блядскаятрубка.

— Держись, ма.

6 декабря

На похороны пришло много человек, как будто это был ужасно радостный праздник. Все с блядско-скорбными лицами, в чёрной одежде и говорят так, будто знали моего отца по-настоящему. Я не уверен, знал ли я его. Не то, что они. Они не его сыновья.

Не особенно переживал по этому поводу (то есть по смерти отца), но какое-то неприятно чувство было во рту. Не знаю, что это. Естественно, мне жаль, что его больше нет. Но я готовился к этому. Сердечный приступ и всякое такое, ишемия. Он курил. Он курил и был жирным под конец своей жизни. Всё просто.

— Паршиво, — я сел рядом с Мари и впервые заговорил с ней по приезду. — Ты как?

— Плохо.

Она не поднимала головы.

— Ему было больно, как ты думаешь?

Я не знал. И откуда мог знать? Пока не умирал. Помолчал.

— Так странно. Никогда не думала, что папа умрёт. Ну, то есть, он больше не будет с нами говорить на тему серьёзных проступков, не будет дарить подарки, не включит бейсбол, когда мама смотрит сериал. Это так неправильно.

Это смерть. Все умирают. И ты умрёшь. Слёзы только не лей.

7 декабря

Я лепил снежки после пар и бросал их прямо в ебало Далтона (не всегда попадая в цель), а он в моё.

Я-лепил-снежки-на-следующий-день-после-похорон-отца.

И чувствовал себя нормально. И паршиво одновременно, ведь мне по идее должно быть плохо. Но мне нормально.

А ещё меня подташнивало от мыслей о том, что придётся приехать на Рождество и остаться до Нового Года дома. В кругу семьи. С матерью и Мари. В одном доме. Наверняка мать будет плакать ещё долго. Они с отцом любили друг друга. Наверное. Как это обычно бывает в каждой семье.

Я задумался и пропустил ком, который залетел мне слева, и, казалось, вышиб все — И Далтон ловит снитч, принося своей команде сто пятьдесят очков! — проскандировала Оливер, которая скользи по дорожке мимо, цепляясь за руку Хиггинса.

Удержался от того, чтобы не зарыть этих двоих в снегу.

Сколько времени они вместе, я не знаю. Не считал. Но никак не могу привыкнуть с этим двум сладким и лижущимся аутистам.

Пришёл домой весь в снегу. За шиворотом, за пазухой, в ботинках и в карманах, в ушах и во рту. Снег таял, как только переступил порог подъезда и теперь я был мокрым. Понял, что, помимо Меган, в квартире находится кто-то ещё. Только если у Мег не вышло в привычку разговаривать с самой собой (у меня такая была).

— Джон! — она кинулась ко мне на шею, как только я снял пуховик, — У нас гости.

Окей.

Унасгости.

— Я никого не приглашал.

— Конечно, — мне казалось, она была немного раздражена моей тупостью. — Это я пригласила Джейн.

— Но я никого не приглашал в свою квартиру.

Мег на меня уставилась не верящим взглядом.

— Да ладно тебе, Джон. Просто решила позвать подругу на чай.

— В мою квартиру.

— Да, в которой живу я.

Мы сверлили друг друга взглядом, пока деликатное покашливание не вывело нас из строя.

— Хм, я, пожалуй, пойду. Пока, Мег. Пока, Джон.

Мимо нас прошмыгнула Джейн, явно не желавшая увидеть эту ссору двух голодных гиен. Она взяла сапоги и скользнула за дверь с ними в руках.

— Я не имею права приглашать друзей?

— В свою квартиру — пожалуйста, хоть табун. Без моего разрешения никто и шагу сюда не должен ступать, — я указал на коврик у входной двери.

— О Господи, какой же ты… — в её мозгу происходил, видимо, безумно трудный мыслительный процесс. — Мелочный, — Мег буквально выплюнула мне это в лицо.

— Ну да. Ты ведь имеешь на эту долбанную квартиру полное право. Точно такое же, как и называть меня мелочным. За разрешение приводить кого-то, — я удержался от слова «проституток», — в мою квартиру.

— В твою квартиру! — в голосе Мег зазвучали безумные нотки. — В квартиру, которую снимает твоя мать, которая зарабатывает деньги. Она не твоя.

— Восхитительно!

— Давай же, скажи, какая я сука, что говорю правду тебе в лицо.

— Проваливай нахер отсюда.

И она действительно свалила нахер. И на этот раз никакой Далтон не поможет ей вернуться. Никакой чёртов Далтон. Пускай улепетывает своими охренительными ногами эта сука.

Список сук пополняется с каждым днём.

Вылил чай в унитаз, а чашки кинул в мусорное ведро.

И в голову въелась мысль, что нам с Меган достаточно одного мелкого повода для того, чтобы вспыхнуть и орать друг на друга. И ссоры постоянно такие короткие, но, кажется, такие злые и противные. Меня выворачивает от её дурацкого поведения.

Ладно.

На самом деле мне действительно похуй. Только не нравится, когда в мою (что бы не говорила блядская Меган Ру) квартиру приводят посторонних.

А ещё внутренний голос сказал, что мы хотели с Меган поругаться оба. Не зря она так зажглась. Как и я.

Два дурацких сапога пара.

Но теперь не очень пара, да.

Я хохотнул в пустой комнате от своих мыслей.

8 декабря

Далтон не сказал, что я мудак и всякое такое.

Ура, нахуй.

Это победа.

9 декабря

Учёба навалилась снежным комом. Сначала маленьким, таким, как в сентябре. Потом этот ком разрастался и разрастался до самого декабря, пока не превратился в полнейший пиздец.

Сессия нагрянула без предупреждения, ударила под дых, пнула коленом и уже лежачего меня поколотила ногами. Самое ужасное, что мне это нравилось. Нравилось, блядь. Я быстро и неразборчиво трещал Симмонс всё, что помнил. Я обожаю эту женщину, честное слово. После успешной сдачи зачёта мы с ней подшутили над Дрочилой, обсудили мои планы на будущее (кстати говоря, её рассказы вдохновили меня и теперь мне даже хочется закончить блядский колледж поскорее и пойти работать) и она угостила печеньем собственного приготовления.

Ладно, мне нравится сдавать зачёты исключительно у Симмонс. Остальные преподаватели — нет-нет-нет, простите, не сегодня, сэр, нет-нет-нет. Короче говоря, я кое-как сдал у других. Я старался учить, но постоянно меня что-то отвлекало. Например, вино в магазине так и царапалось и просилось купить. Ему было одиноко, холодно и грустно. И как тут отказать?

15 декабря

Эпиграф к сегодняшнему дню: «Восхитительный Далтон и милашка Янг», потому что иначе этот день я не могу никак назвать.

Трупа этих неумелых актёров с дурацкими звуковыми и световыми эффектами произвела на меня, человека весьма далёкого от искусства и подобного, глубокое впечатление. Они ставили «Фауста», и под конец помещение просто взорвалось от аплодисментов.

Не скажу, что всё было на высшем уровне. Я не могу смотреть на мир исключительно восторженными глазами, поэтому то, что некоторые ребята забывали слова, или что там была ядерная импровизация, не скрылось от меня. Но вкупе это смотрелось достойно.

— Янг, ждёшь предложений от продюсеров? — Рейчел сидела на сцене в какой-то буддисткой позе и, видимо, медитировала.

— Очищаю свою ауру от назойливых поклонников.

Я помогал ребятам убраться после всего этого. Люди — мерзкие свиньи, достойные лишь на погребение в собственной лени и неотёсанности. Попкорн, банки из-под газировки, приклеенные к стульям жевательные резинки. Картина маслом.

— Да, тьма тьмущая… — я окинул взглядом помещение. — Как тебя не задавили, бедняжку?

— Их сдерживают мои личные охранники на входе.

— На, — ей в лицо полетела пластиковая бутылка, — прикройся, а то мало ли? О, Далтон! Сучий сын, как играл, как играл! Я там чуть не описался от восторга.

Калеб, видимо, воспринял это как шутку и поводил языком за щекой. Уже зазнался! Эх, вот так и теряют друзей, между прочим.

22 декабря

Успешная сдача зачётов, отсутствие хвостов, прекрасное настроение, отдых от блядской библиотеки. Что может быть лучше? Вписка по всем этим прекрасным праздникам!

Пол Стрикленд, известный всем и каждому в колледже как главный алкоголик штатов, устраивал мини-вечеринку у себя дома. Естественно, это типичная американская вечеринка — какая-то дурь, дешёвый алкоголь, гамбургеры и содовая. Неудивительно, что меня позвали. Пол главный алкоголик, но зато у меня самый выносливый организм.

— О, здарова! — мы заехали друг другу пятернёй и он пропустил меня внутрь. Внутри (ожидаемо) оказалось многолюдно. Куча приевшихся знакомых лиц, которые я видел пять дней в неделю, были уже вмазанными и несло от них чем-то несвежим.

Я влился в компанию и тоже начал пить.

Когда обычная выпивка оказалась нудной, Оливер подала идею:

— А давайте Пол и Джон устроят алкогольный баттл?

Её предложение вызвало бурную реакцию, свисты и хлопки. Кто-то орал: «Давай, Стрикленд, надери этому сосунку задницу!», другие скандировали: «Стивенсон квартиру пропил!».

Мы с Полом переглянулись и были, в общем-то, не против. Перед нами расставили шоты в ряд, кто-то достал телефон и поставил секундомер наготове. Рейчел залезла на плечи Калебу (Далтон как символ Америки) с ложкой и тарелкой. Она, по всей видимости, была не предвзятым судьёй.

— Начали! — ложка ударилась о тарелку, и я удивился, как стекло не разбилось после мощного удара Янг.

Но потом думать оказалось физически невозможным. Я заглатывал в себя пойло, даже толком его не пробуя. Несколько раз давился.

— Первый раунд окончен. Джон управился за минуту, Пол за пятьдесят девять и девять десятых секунд, как вещает нам честный секундомер! Делаем ставки, господа. Сью, мой верный сомелье, лей ещё.

Следующий раунд оказался не на время, а на грузоподъём, если вообще можно так сказать. Суть: выпить за минуту энное количество. Как и следовало ожидать, Пол отключился. Честная победа, спасибо моему стойкому организму.

— А давайте в «Правду или Действие»? — пискнула Рут Флойд. Кто был до сих пор в сознании, поддержали её. Не павшие под натиском развлечений и собственного желудка люди сели на пол в общий кружок, по центру поставили бутылку.

Оливер, блядь, вообще пила хоть что-то за сегодняшнюю ночь? Приходилось наблюдать за ней, ну мало ли. Вдруг будет нас фотографировать? Или изнасилует? Окей, возможно, кому-то такая идея придётся по душе.

Как пить дать, не мне.

— Прок-кручиваем наш жезл судьбы, — на этих словах Калеба кто-то сдавленно икнул, посчитав посредственную шутку смешной. — Ба дум тс. Сью, прекрасная леди! Правда или Действие?

— Действие, — улыбаясь во все тридцать два, счастливо отозвалась Кудряшка Сью.

— Вот это огонь-женщина, вот это я понимаю! Итак, без помощи рук сними с Флойд любую вещь.

Пронеслось дружное «О-о-о», и Сью, под общие подбадривающие крики, всеми правдами и неправдам снимала с Рут рубашку. Ну, если быть точнее, зубами и ногами.

— Крутите, мисс, — бас Далтона перекрывал все остальные звуки и именно ему была оказана честь стать ведущим.

Смущённая и взъерошенная Сью крутанула бутылку и горлышко остановилось аккурат на мне.

— Действие давай, не тяни за яйца.

Кудряшка Сью икнула.

— Засос Далтону поставь, а!

Мы за толерантность и равноправие между геями и людьми, поэтому я без застенчивости и всякого такого оставил отметку на локте Далтона. Что тогда я делал, не понимал. Вспоминать будет стыдно утром, чую задницей и душонкой.

— Ну всё, — мой черёд крутить, горлышко бутылки на Ашли. Дорогой Боженька, неужели я так провинился в прошлой жизни, что ты меня жёстко порешь в теперешней? — Правда? Действие?

— Правда.

— Вот ссыкуха, — гаркнула Рейчел, удобно улегшись на Рут.

Я оглядел присутствующих в нашей игре. Я, Далтон, Финстад, Флойд, Уотсон, Янг и Оливер. Отстойная гик-тусовка.

— Ну ладно. Только рассказывай реально правду. Каким был твой первый раз?

Алкоголь — жидкая храбрость, что я, собственно говоря, многократно подтверждаю на своём опыте. Постоянно лажаю и подтверждаю.

— Гореть тебе в аду, Стивенсон, — милашка отпила чего-то с градусом. — Только не используйте это против меня, мне стыдненько. Мой первый раз был в старшей школе, в чулане завхоза. Двоим подросткам в голову ударило, вот и… Эм, ну, это было ужасно, мягко говоря. Тот парень, э-э, его Джошуа звали, кажется, — она потёрла переносицу, — даже не знал, куда именно нужно тыкать. О Боже, как же стыдно! — кое-где раздались смешки. ? Ну, и я не поняла сначала лишилась я девственности или нет. Это было отвратно, помяните моё слово!, неудобно и пахло «Мистером Проппером».

— Шикарно. Увидимся в суде, Оливер.

Я вышел в туалет, где блевал Питер, и мне стало примерно так же отвратно, как и Оливер в её первый раз. Уснул в ванной комнате, под звуки прочищающего желудок Питера, музыку с гостиной и под розовым полотенцем.

23 декабря

Вывеска неоновыми буквами «ПОСЛЕДСТВИЯ». Традиционно, эпиграф: «Грязь прилипает к тому, кто чище».

Последствия я не любил, они обеспечивали ломящую боль во всём теле и ужасный запах изо рта. Далтон разбудил холодной водой прямо в лицо. Клянусь Богом, я готов был убить его в тот момент.

В итоге, я решил, что мне неплохо выпить крепкого чаю. К кухне пробраться оказалось задачей практически непосильной для меня, но я мужественно вытерпел все палки в колёсах от судьбы (такие, как, груда мусора и безжизненных тел на полу).

Безжизненные тела в последствии оказались очень даже жизненными, иногда стонущими и просящими «чего-то холодненького и не шуметь, пожалуйста».

На кухне петушился Пол, засовывая посуду в посудомойку.

— Остановись! Ты человек, а не женщина, — произнеся это, я горько пожалел. Рот мне открывать вообще сейчас не стоит, серьёзно.

— Я тут десептиконом, блядь, подрабатываю, будь оно всё неладно! Чувак, ненавижу день после бухла.

Пола я понимал, потому и попытался помочь, пока просыпались другие. Далтон нянчил бедолаг, поднося стакан воды и таблетку от похмелья. Вместе с Стриклендом мы кое-как управились. Открыли окна и впустили солнечный свет вместе с воздухом.

Голова довольно внезапно очистилась, давая дорогу свежим мыслям и всякому такому. Чай я всё же выпил. Другим пришлось сложнее.

А кто им доктор?

— Эй, Оливер! — она, в обнимку с Рейчел, прижимала к голове лёд. Посмотрела на меня ужасающим взглядом, реально пугающим. И не поймёшь — то ли ей плохо, то ли от меня тошнит. — А где же твой дружок? И только вот не надо: «А какое тебе дело, Стивенсон?» — попытался прогнусавить её противный голос, но вышло весьма неудачно, наверное.

Она достала из заднего кармана джинс (что было весьма эффектно, Боже, как эффектно) телефон и глянула на экран.

— Среда, два часа дня. Хм, даже не знаю. Возможно, спит?

— Чёрт, он у тебя за здоровый образ жизни, да? — я стукнул себя кулаком по лбу, за что и поплатился. Еблан.

— Совсем из головы вылетело? — попыталась съехидничать Янг, но тоже потерпела крушение, как «Титаник» однажды.

У всех сегодня всё через «пытаться». От слово «пытка», м? Реплику Янг я проигнорировал.

— Кстати, у Пола тут чулан вроде есть. Не против?

— Не против я размазать твоё пустое отверстие. Смекаешь, о чём я? — Рейчел откинулась на спину, раскинула руки и оставила лёд безбожно плавиться на лбу.

— Мэм, о чём вы?

— Никогда больше не буду пить, — застонала Оливер. — Никогда.

— Оливер, не забыла помолиться за алкоголь и гамбургеры, которые Господь прислал нам с небес?

— Господь прислал нам сперматозоида по имени Пол, который в конце концов стал щедрым человеком с непрошибаемой печенью. А карточка Пола прислала деньги, — Рейчел забавляла меня и бесила одновременно. Прямо как Далтон, когда бывает мудаком. Ещё тем мудаком, скажу вам по секрету.

— Мэм, вы всегда влезаете в беседу, которая вас не касается?

— Постоянно, — сказала Оливер.

— Впервые, — одновременно с ней отозвалась Рейчел.

Обе выдавили из себя замученную улыбку.

Оливер нашарила в толстовке пачку сигарет и зажигалку, закурила. Курила она красиво, или это просто я умом тронулся, понять оказалось сложно. Оливер, курящая и смахивающая пепел в пачку, с ужасной растрёпанной причёской, мутным взглядом и в очках казалась самой привлекательной картиной. Картиной, которую я хотел бы видеть каждый день в два часа дня.

24 декабря

Отдохнувший я решил выбраться в центр для покупки подарков на Рождество. Что дарить? Я не знал. Старикам обычно всовывал парную хренотень, но теперь? Для матери покажется оскорбительным, что я подарю именно одну вещь? Или она начнёт горевать, когда я подарю что-то парное? Нет, серьёзно, я не специалист в подобных вопросах, заприте в подвале и дайте пропить квартиру. Что дарить Мари?

Я не знаю.

Меган, спаси!

Ладно, собраться, нужно всего лишь собраться. Я мужчина или кто?

Я смогу разобраться в торговом центре

смогу разобраться

смогу разобраться.

Мне пришлось просить помочь продавца-консультанта. Нет, конечно же я не сказал: «Привет у меня умер отец, что подарить маме?!». На подобное, благо, деликатности мне хватало.

Как отсюда выбраться? Почему все решили массово скупать подарки именно накануне дурацкого Рождества? Повсюду круглое бородатое лицо Санты начинало раздражать, бегающие и кричащие дети с колпаками на головах вызывали желание взять гирлянды и передушить их всех.

Меня иногда преследует назойливое чувство, щекочущее нос, что торговые центры предназначены исключительно для девушек с плотным кошельком (или вместительным ртом, тут кому как). Торговые центры сродни огромному кракену или высасавальщику энергии. Под конец этого всего бреда я оказался полностью обессиленным, ко всему прочему — безмозглым.

Далтону решил купить тёплые носки. А то начнёт ещё кукарекать о том, что дорогие подарки это подачки, бла-бла-бла. Нет, вы видели Далтона? Он же больше меня в два раза, ну нахуй с ним спорить, серьёзно.

Матери — чайник, сестре — именную чашку, рабочим — заводы! За нашу и вашу свободу, вперёд, товарищи!

Ударьте меня чем-нибудь.

Закопайте под деревом.

Или просто кормите и не дайте пойти к родичам и на учёбу.

— Мари? — я решил всё же позвонить сестре, несмотря на то, что вечером буду дома. И «дом» был реально домом. Местом, где я вырос, впервые сломал руку, подрался, опрокинул краску на соседского кота, ну, и впервые влюбился. Место, где жил мой отец. Это, наверное, самое тяжёлое. И вот только сейчас ко мне приходит осознание, что он мёртв. Мой отец чертовски мёртв! — Вам ничего не нужно купить?

Вопрос дурацкий, рядом с домом куча магазинов, у них есть машина. Что ещё нужно? Вопрос дурацкий, но другого нет.

— Привет. Нет, спасибо, — голос на том конце провода довольно странный, будто и не моей сестры. Но нет, я всё же узнаю этот визг. — Приезжай скорее.

Приезжай скорее? Она серьёзно? Мы брат и сестра, бла-бла-бла. Но подобное мы говорим лишь на День Благодарения и Рождество. Мари перепутала даты?

— Угу.

И короткие гудки, которые окончательно выбили из колеи, будто подножку подставил тот парень, что живёт напротив.

5 декабря

Дом, будто верный пёс, принял меня в свои объятия, лизнул влажным языком нос, принёс в зубах тапочки из-под кровати и открыл двери. Традиционно, эпиграф: «Добро пожаловать. Снова».

Мама крепко обняла, от неё пахло молотым перцем и ванилином. Запах странный, но я к нему привык давным-давно. Мари, кажется, стала тоньше, бледнее, мрачнее; под глазами у неё залегли тёмные круги, руки мелко-мелко тряслись. Длинные кудрявые волосы собраны в неаккуратный хвост на затылке, хотя обычно она заморачивалась с причёской. Придётся, видимо, переговорить насчёт неё с матерью. Как-нибудь.

Комната, которая находится под крышей, вовсе не изменилась, ни одна вещь не передвинута со своего законного места, но нигде не видно и пылинки. Вот, за что люблю маму. На стенах висят плакаты с музыкальными группами и фотографии, сделанные стареньким полароидом. Закат на речке, зимний лес, мы с папой на рыбалке, я с другом школьных лет Майком… Ностальгия пробирает до костей, дергает за вены и артерии, и я будто погружаюсь в ту старенькую атмосферу, сквозь пропитанную эпохой две тысячи десятого года. Стол заставлен дисками с играми, ему я уделяю больше всего внимания. Рассматриваю каждый ящик. Диск с Дьябло, кажется, даже вибрирует, когда я беру его в руки.

Дорожную сумку бросил возле шкафа, а сам упал на кровать. Взору открылся потолок, идущий под откос. На потолке знаю каждую доску, трещинку, выбоину. Раньше там висела карта звёздного неба, но потом я посчитал это слишком инфантильным и снял.

Когда постучались в дверь, у меня не было даже и мысли, что это Мари. Но нет. Вот она, стоит и мнётся возле входа, избегая моего взгляда.

— Я могу тебе доверять?

Я опешил от такого вопроса. Подобное мне задавали давным-давно, когда Майк просил не говорить родителям о том, что курит. Брови поползли вверх, душа ушла в пятки.

— Наверное. Э-э, ну что ты там стоишь? Заходи.

Мари повернулась и плотно закрыла двери, затем медленными шажками приблизилась к кровати и села на самый край. Я не мог предположить, что она вообще может мне сказать, честное слово.

— Ради всего святого, — она скрестила пальцы на руках. — Не говори маме, пожалуйста. Это очень важно.

Я похолодел. Нет, она что, курит всё-таки?!

— Х-хорошо.

Нет. На самом деле нет.

Хотя.

Вроде и хочется быть тем братом, знаете, который прикрывает младших, прощает провинности и защищает перед родителями. Но?

— Я беременна, это сто процентов, — Мари быстро затараторила, так что мне пришлось сначала разобрать, что она сказала, а затем понять это.

— Мать твою, что?! — голос осип, мозги вспухли, руки автоматически сжались в кулаки.

Блядь, она, что? Беременна?

— Ты хочешь сказать, что уже не девственница?

Мари посмотрела на меня умоляющим взглядом. Руки у неё вспотели и она вытерла их о свои штаны.

— Не кричи, пожалуйста! Мама может услышать, Боже…

В голове не укладывалось, серьёзно. До меня не могло дойти то, что в мою сестру пихали член. И достаточно удачно. Просто блистательный результат.

— Ты уверена на сто процентов из ста возможных?

Она зажмурилась и коротко кивнула.

Главное дышать и попытаться не убить её. С первым я успешно справлялся пока что. Спрятал лицо в ладонях, вдохнул побольше воздуха и медленно выдохнул.

— Что ты от меня хочешь?

— Я думала, ты подскажешь, что делать дальше.

— Попробуй достать ребёнка из пизды. Говорят, помогает.

— Джон, — нет, только не это. Она всхлипнула. Это начало конца, — я же не смогу потом иметь детей, нет! А вдруг последствия? Вдруг что-то пойдёт не так?

И без того красные глаза Мари наполнились слезами, лицо же оставалось без единой кровинки.

— Да? — хочется убавить этот ужасный тон с кучей яда и ехидства, но не получается. — Интересно, ты об этом думала, когда ноги раздвигала?

Пусть сначала поблагодарит, что я об этом матери не скажу.

— Или у тебя есть другие варианты, м? Может, девять месяцев будешь ходить с пузом, надеясь на то, что мамочка не заметит? А потом ребёнка в мусоропровод? Восхитительно! Восхитительно, блядь! Какой срок? Как тебя угораздило? Ты ходила в женскую консультацию? Ты хотя бы знаешь, кто отец?

— Кто отец, я знаю. Джон, и я не какая-то там девка, чтобы со мной так разговаривать, — я еле удержался от того, чтобы не наорать на неё или не дёрнуть за плечи. — Это было всего раз. Срок две недели. В больнице была.

— Хотя бы до чего-то додумалась.

Какая ирония? Нет, Господь Бог, если ты, конечно, существуешь, ты издеваешься? Потому что других слов я подобрать не могу. Недавно я спрашивал про первый раз у Оливер, а сегодня оказывается, что моя сестрёнка залетела. Давай, скажи, что парня зовут Джошуа, а сношались вы в чулане! Скажи, и я отрежу себе уши, блядь.

— И чего ты ждёшь? Можешь идти, счастливого Рождества!

Она виновато на меня посмотрела и быстро выскользнула в коридор. Моя сестра носит ребёнка. Мир перевернулся вверх дном, показал мне свой зад прямо перед лицом. Матери я сказать не мог, она может убить Мари на месте. Как можно быть такой пустоголовой? Если она такая счастливица, что попала в те два процента, когда презерватив не спасает, то можно посоветовать только брать участие в лотерее.

Ёбаное провиденье в насмешку опять начало сыпать с дырявых облаков снег, покрывать гравий толстыми хлопьями и припечатывать меня к земле.

Добро пожаловать домой, сынок!

Самое адекватное, что можно сделать: позвонить Далтону. Уж у него-то должен быть опыт, с его-то количеством сестёр. Ведь не одна же моя так сильно лажает? Или это у нас просто семейное — вляпываться по уши в дерьмо?

Я прикрыл веки, усталость раздавила меня массой тысячью тонн.

Вот же блядь.

Что ни день, то пиздец.

Дневной сон сморил меня. По просыпанию бодрым я себя не чувствовал, скорее, с точностью до наоборот — мне пришлось минут пятнадцать пялиться в серый потолок для того, чтобы понять, где я нахожусь. Плеснув на себя холодной водой из крана, я спустился вниз. Даже до моей комнаты доносился аромат маминой индейки, с её специями, от которых во рту вырабатывалось немереное количество слюны. В гостиной, где всё сплошь было завешано мишурой, стояла духота. Ёлка возле камина, украшенная игрушками и конфетами, была пышной и высокой, впрочем, как обычно это бывает на Рождество. На верхушке веселился ангелок, своей уродливой мордой напоминавший скорее мини-люцифера.

— Я не хотела тебя будить, — отозвалась мама с кухни. Моя низенькая мама, в фартуке и рукавах для готовки была неизменной. Волосы собраны в строгий пучок, который буквально стягивал кожу на лице; милые домашние тапочки и стерильность в доме — спутники, которые не покидали её. На фотографиях, где она ещё юная студентка — настоящая красавица. Неудивительно, что отец голову от неё потерял. Или, по крайней мере, так он мне рассказывал, — Милый, поможешь мне с готовкой?

Такая помощь никогда ей не требовалась, она не любила, когда ей кто-либо мешал. Я насторожился, но виду не подал.

— Конечно, ма.

На кухне я помощник неважный: у меня всё валится с рук, ломти получаются толще, чем требуются, жидкость выплескивается из ёмкости. Маме, видимо, совсем нечем меня было занять, поэтому просто попросила поставить чайник. Она поджала губы, когда снимала перчатки для мытья посуды. Резиновые перчатки, неприятно чмякнув на прощание, полетели в раковину.

— Будешь чай? Или может, какао?

Я неопределённо повёл плечами. Мама выудила из полки жестяную банку с травами, положила две щепотки по чашкам и плеснула кипятком.

— Милый, я хотела поговорить с тобой о Мари.

Я догадывался, что именно о ней зайдёт речь. Или о папе. Я кивнул, мол, понимаю.

— Не знаю, что с ней творится, но я волнуюсь. Конечно, для девочки смерть отца это очень переломный момент, но я не думала, что она так увянет. Не думаю, что я могу как-то на неё повлиять, — в голосе я услышал непривычную для мамы отчуждённость на этой фразе. Видимо, она уже пыталась с ней поговорить. — Но ты, как старший брат… Может, поможешь как-то. Мари считается с твоим мнением.

Вообще-то, нет. Никогда не считалась. Мы с ней редко общаемся, никаких тёплых отношений.

Я всё равно кивнул.

— Поговори с ней. Я думаю, она поймёт, — мама грустно улыбнулась, и, оставив свою чашку нетронутой, нетвёрдым шагом пошла в гостиную.

Прекрасно!

Мать волнуется за Мари, которая, в свою очередь, раздавлена смертью отца и своей внеплановой беременностью. Хотя я не думаю, что отец особо повлиял на её состояние.

Сколько раз за день я мысленно скажу «прекрасно», не сосчитать.

Счастливого Рождества.

26 декабря

— Кстати, Пандора тоже приехала на Рождество, — как бы случайно оброняет за завтраком Мари. Я удивлённо поднимаю брови. Пандора была моей подругой в школе, с которой после одного не очень приятного случая я прервал контакты. Как раз перед уездом из дома.

— Здорово. Наверное.

Будто ничего эта Пандора для меня не значит, я продолжил поглощать тост с клубничным джемом. Но на самом деле я буквально трясусь в нервном ожидании. Ладони вспотели, и их пришлось вытирать о штаны. Пандора, чёрт возьми, здесь. Для того, чтобы описать Пандору мне нужно показать её вам. Сделать это сложно от того, что она ну очень часто меняет цвет и форму причёски, делает пирсинг постоянно в разных местах и разрисовывает руки хной. На самом деле это не значит, что она и сейчас такая. Всё ведь должно было измениться после того, как она повзрослела.

Я проглатываю завтрак, совершенно не чувствуя его вкуса, хватаю куртку и выбегаю на мороз. Щёки быстро замерзают, кончик носа становится красным, обкусанные губы неприятно стягивает. Ещё я забыл, из-за чего мы вообще поссорились.

Руки не хочется доставать из тёплых карманов, но я жму на дверной звонок. Бзз.

— Здравствуйте, мистер Терри! — отец Пандоры человек своеобразный. Я точно знаю, что он хранит в холодильнике дурь, выдавая её за петрушку; он позволяет Пандоре приходить пьяной вдрызг и никогда не пилит её по этому поводу; он свято верит в то, что его дочь отличница, точно не подделывающая оценки в электронном дневнике. Этой исчерпывающей характеристики хватит для мистера Терри.

— Джон, сынок, проходи! — сквозь кудлатую уже седеющую бороду я разглядел широкую улыбку, — Слышал о твоё отце, — он пропустил меня внутрь и закрыл дверь на множество цепочек и замков, — Жаль. Очень жаль. Хорошим мужиком был твой отец, а? Уверен, он сейчас вместе с Иисусом наслаждается тачдаунами, — мистер Терри хохотнул, —— И рождественской индюшатиной.

Да, мистер Терри был человеком своеобразным.

Он прочистил горло.

— Пандора! — крикнул и покачал головой, — Пандора, чёртова девка! — это он сказал уже тише, — Никогда не от неё не ничего не дождёшься…

Раздался топот пары ног, спускавшейся с лестницы. Нет, у Пандоры привычки остались прежними. Короткостриженые ядерно-зелёные волосы.

— Джон?! — она перепрыгнула через три ступеньки сразу, пробежала и кинулась мне на шею. От такой горячности я опешил. Меня принимали как вернувшегося блудного сына, — Ты так изменился! Я тебя еле узнала.

Я выдавил из себя подобие улыбки. Последний раз я помнил Пандору с выбритыми висками и волосами цвета жвачки. Но не узнать её было сложно — длинный тонкий нос, острые скулы, толстые, нарисованные карандашом тёмные брови.

— Погуляем?

Раньше мы брали с дома бутерброды и сок, бродили по городку и иногда даже за его пределами, ночевали на крыше школы в спальных мешках и считали звёзды. Звёзд было мало.

— Ага.

Она принялась зашнуровывать тяжёлые ботинки на толстой подошвой. Самое странное, что я редко думал о Пандоре как о девушке в своё время. Пандора — она на то и Пандора, своя в доску, нигилистка до мозга костей. В компанию вливается быстро, шутит на омерзительные темы и всякое такое.

— Куда поступила? — мы топали по скрипящему снегу.

— А? Да так, — говорила Пандора пренебрежительно, — В Академию Искусств.

— Ну да, ну да, — куда ещё она могла поступить? Почему-то я проникся уважением к девушкам в нашем колледже.

— Эй! — она пихнула меня локтём под рёбра, — Там здорово. Наверное.

Я не удержался и засмеялся. Искренне. Засмеялся из-за того, что раньше мы договаривали друг за друга фразы. Ностальгия… Боже, мы ведь были почти как Оливер и Рейчел. Ну, только в этом плане. Не приведи господь был похожими на них в чём-то другом.

— А ты, Джон? Не представляешь, у меня нет знакомых с этим именем! Я так давно его не говорила. Дж-жон. Джо-он.

В голове — сравнительная характеристика Меган и Пандоры. Да, Пандора на коне.

— В шараге учусь, удивительно, ага?

Ещё Пандора бы точно понравилась Далтону. Это просто сто блядских процентов.

Говорить нам стало не о чём, хотя раньше было сложно закрыть свой рот хотя бы на пять минут.

— У меня сестра беременная, — ляпнул вдруг я, — Внепланово.

Пандора не удивилась, не повела бровью. Она вообще ничего не сделала.

— Этого и следовала ожидать, — произнесла она.

— О чём это ты?

— Ну, у неё было пятьдесят процентов не залететь. И пятьдесят процентов залететь. Ты или рожаешь ребёнка, или нет. Вообще вся жизнь состоит из пятидесяти процентов. Или ты умираешь сегодня, или нет.

Мне было не до ёбанных философских размышлений. Вообще-то, я рассчитывал на поддержку с её стороны. Нужно было сказать, мол, что всё образуется, потому что я заебался так думать сам.

— Глубокомысленно.

— Зато правда, между прочим.

Окей, я понимал, что вокруг меня не вертелась вся земля, но чёрт! А как же сочувствие?

От продолжения неприятного разговора меня спас телефонный звонок. На экране высветилось имя Далтона и я просто знал, что он чёртов Иисусий сын.

— Счастливого Нового года и Рождества, шкет!

— Как тебе мой подарок?

— Хозяин подарил Добби носок! Теперь Добби свободен!

— Рад, что понравилось.

— Как вчера отпраздновал?

Наверное, от того, что я не хотел показаться Пандоре таким уж жалующимся на жизнь нытиком, я выпалил:

— Просто лучше не бывает! А ты?

— В семейном кругу, тихо-мирно, — я прямо представил, как он пожал плечами в этот момент, — Мать спрашивает, не хочешь ли ты приехать к нам на пару дней? Конечн, если ты не устал видеть меня.

— Не знаю, — я действительно не знал, — В любом случае, я сейчас немного занят. Созвонимся?

— Давай.

Пандора терпеливо ждала, пока я договорю, разглядывая носки ботинок.

— Столько времени прошло. Странно, да? — вдруг произнесла она.

— Что странно? — боже, что за ребусы?

— Не знаю, всё. Ну, мы так давно не виделись. А раньше я не могла представить мою поездку на море без тебя. И ты не мог. Теперь взяли и так просто…

— Да ладно, — я постарался, чтобы мой голос звучал действительно оптимистично, — Как будто это так уж и ненормально.

Честно признаться, я ненавижу не таких, как все, девушек. То есть, быть личностью и всякое такое — это окей, мне как бы плевать в этом плане на них, индивидуалистки чёртовы. Но когда кто-то говорит, типа: «О, представь себе, когда я была маленькой, я надевала мамины туфли и крутилась перед зеркалом. Это так странно, да?». Просто пиздец как странно.

И вот я чувствую себя не в своей тарелке. Потому что понимаю, что Пандора на самом деле и никакая не Пандора, а разрисованная пташка, пытающаяся привлечь к себе внимание умными речами.

Мне стало противно. В колледже я от такого отвык. Чем бы не грешила Оливер или там Рейчел, я не помнил случая, чтобы они хотели выделиться.

Нет-нет, только не мысли об Оливер, не-ет. Не сейчас.

— Э-э, а вообще? Как сам? Как жена? Как дети?

— Пока не родила. Не знаю, как обычно. Как вообще может быть.

— Понятно.

По-нят-но. Вся моя жизнь в одном слове.

Я не хотел спрашивать, как она, что с ней случилось.

Я никуда не хотел заходить, несмотря на то, что собственных пальцев на руках я уже не чувствовал. Мне не нужно, чтобы Пандора воспринимала что-то как приглашение. Мне было неуютно рядом с ней. Неправильно. Молчаливо. Скучно.

Я вообще ничего не хотел.

С Пандорой мы ещё немного походили и решили собираться домой. Я, видимо, не особо подходил на роль её теперешнего товарища — какой-то я обычный. А она слишком яркая для меня.

Мама была на работе — без неё там никуда. Мари свернулась калачиком на диване и спала под пледом. Огни на ёлке мельтешили перед глазами.

— Эй, Мари, — тихонько позвал я, при этом не намереваясь её разбудить. Она была умиротворённой и доброй в этот момент, я не хотел разрушать идиллию. Живот неожиданно бурчал, требуя еды. Я решил что-то разогреть себе в микроволновке и немного подумать. Для меня это непривычно.

Да, возможно, я вчера погорячился. Скорее всего, Мари меня поняла. Она и рассчитывала на такую реакцию. Но она доверилась мне, что, безусловно, тешило моё самолюбие. Я надёжный. По крайней мере, для младшей сестры.

Вариантов, честно говоря, придумалось негусто. Что ещё оставалось кроме аборта? Не вынашивать же. Тем более, мама действительно это ужасно воспримет, и это мягко говоря. Нет, она не должна узнать об этом. А если Мари в больнице увидят знакомые родителей?

Я не хотел рушить моей сестре жизнь.

— Мари, — я легонько потрепал её по плечу, — Проснись. Мари.

Она потянулась.

— Уже вечер? — спросила она, потягиваясь. Выглядела она лучше, чем вчера.

— Почти.

— Мама дома?

— Неа.

Я сделал то, что не делал практически никогда. Обнял Мари. Я сделал не потому, что так нужно, просто хотелось показать ей, что она для меня важна. Мне потребовалось немало времени, чтобы это понять. Пусть мы с ней никогда не сюсюкались, дразнили друг друга по пустякам и не делились мороженым, пусть так.

— Всё будет хорошо, да?

— Конечно.

Я впервые в это поверил.

27 декабря

Я поехал в больницу вместе с Мари. Маме сказали, что решили пойти на Звёздные Войны в кино, та одобрительно мне улыбнулась.

Ждать в коридоре, пока Мари обследовалась, оказалось просто невыносимо. Я практически сгрыз себе ногти до корней. Боже, как же я рад, что мы живём в мире современных технологий.

Врачом оказалась приятная женщина, которая ни словом, ни взглядом, не осуждала нас. Представляю, как мы смотрелись со стороны — двое малолеток в гинекологии. Самое противное, что остальные посетители могли подумать, что я отец ребёнка или типа того. Или парень Мари. Бр-р. Меня передёрнуло.

Ожидание длилось целую вечность, казалось мне. Я разглядывал женскую грудь на постере и положительные стороны грудного вскармливания, когда Мари наконец вышла.

— Ну что?

Она неуверенно пожала плечами.

— Всё нормально, э-э, скоро будем приступать к… Процедуре.

Я поёжился. Представлять эту картину не хотелось.

— Удачи. В этом нет ничего страшного. Расскажешь, как это — быть под наркозом.

Надеюсь, я её приободрил. Меня позвали в приёмную и сказали заполнять нужные документы.

— Все данные будут… Анонимными? — этого я действительно боялся. Вопрос прозвучал невнятно, но, я думаю, меня поняли.

— Угу, — безучастно сказала медсестра (предположительно), перелистывая журнал. Один камень с души минус.

Не люблю больницы, на самом деле. Они противно пахнут стерильностью и вызывают ассоциации со стоматологией, ну, и, всякое такое.

Мы вернулись в пустой дом до ужина. Мари пошла спать, я принялся смотреть футбольный матч по телеку, потому что занять себя было нечем. Всё прошло нормально. Мари нужно будет время от времени в течении полугода ходить на консультацию с врачом, ну, будут задавать всякие дежурные вопросы — как ты себя чувствуешь, правильно ли питаешься. Сейчас ей нужен отдых.

С Пандорой больше не пересекался.

Впервые за долгое время всё было хорошо.

10 января

Я вернулся в колледж. Далтон встретил тепло, словно мы не виделись сотню лет. И, вообще, все радовались, обнимали друг друга. Такой массовой эйфории не было после летнего перерыва и даже после успешной сдачи зачётов. Очень странно.

11 января

Новости с полей: у Калеба заболел зуб.

12 января

Далтон, кусок аутиста, не хочет идти на лечение. Мучается и ноет, полностью выводя меня из себя. Уговоры на него не действовали, угрозы тоже (ага, попробуй пригрозить Далтону, даже изнурённому адской болью…). Что делать, я не знал.

Калеб вывел меня из себя двадцать два раза за день. Я считал. И ещё не вечер.

Я одновременно клял всё, на чём стоит свет, и просил дать мне сил пережить это.

Между тем, пришлось всё-таки начать учиться. Эта неожиданная новость, словно снег на голову, свалилась на меня и просто раздавила нахуй. После того как я провёл две недели дома, отъедая пузо и сидя в тепле, я оказался неспособен что-либо делать. То есть, вообще никак. Плюс ко всему, нужно было продолжать бегать и разминаться. Жирок на животе отчаянно затрясся.

13 января

Помимо меня, Далтона пытались уговорить по меньшей мере восемь человек. Он всё же сдался.

Никогда бы и не подумал, что такой здоровяк, как Далтон, боится зубных врачей! Нет. Серьёзно. В голове не укладывалось.

− Только бы, чёрт тебя драл, ты пойдёшь со мной.

Я закатил глаза.

− Хорошо. Надеюсь, после этого не придётся покупать игрушку.

Пришлось идти с ним в кабинет, где делают уколы («Джон, скажи им, чтоб был са-амый безболезненный!»), ждать, пока он сделает рентген, и, наконец, постучаться в лечебный кабинет. Я видел, как Далтон вжался в это кресло, взгляд бегал от лица доктора к моему в панике. Представляю, как он сейчас просится в туалет и сбегает к чёртовой матери из стоматологии. Но нет. Он покорно открыл рот и старался не смотреть на предметы, которые ему туда засовывают.

Боже, Калеб, это же не хуй, в конце-то концов!

— Молодой человек, а вы что здесь делаете? — спохватился доктор, оборачиваясь ко мне.

— А, я?

— Да, вы.

— Ну, я пошёл? — неуверенно спросил то ли у доктора, то ли у провожающего меня взглядом Калеба, то ли у себя.

Утешения, мол, что тебе вколют обезболивающее, и ты ничего не почувствуешь, старина, он не воспринял бы, это точно.

Пока я сидел в коридоре (просто блядское чувство дежавю) в ожидании Далтона, мне представилось возможность поразмышлять. О бытие своём и прочее, прочее…

Итак, в первую очередь — об Оливер. С ней нужно что-то делать. Опять-таки, за две недели я от неё чертовски отвык. Теперь же она мусолила мне глаза пять дней в неделю. А это сложно, поймите. С заботами о Мари как-то она совершенно вылетела из головы. Такое положение вещей меня вполне устраивало, но теперь! Чёрт возьми, с её присутствием у меня развивается зависимость. Доза Оливер, ещё одна, затянуться косяком. В самую глубь лёгких, чтоб прям закашляться и словить кайф. В этом вся Оливер.

Ладно, да, она вообще ни при чём. Но! Блядское «но».

Что нужно сделать мне?

И почему я постоянно должен что-либо делать?

Потому что другие не могут. Нужно составить расписание дня. Или какие-то поощрения для себя. Например, не пялиться на Оливер, значит, подрочить лишний раз. Нет, даже для меня слишком… По-дурацки, что ли. Но другого на ум не приходило.

Из лечебного кабинета донеслись крики.

Калеб… Сколько тебе лет, мальчик мой?

Представляю, как он сжимает подлокотники кресла. Стоп! А они вообще будут целы после Калеба? Резонный вопрос, попрошу заметить.

Несколькими минутами позже…

— Я дебя дедавижу.

— Что-что? — я приложил ладонь к уху, изображая, будто не расслышал.

— Пошёл дахер!

Я послал Далтону воздушный поцелуй.

Если вы не знаете, чем себя занять, приходите в стоматологию и слушайте попытки разговаривать людей, чей рот онемел от наркоза. В Далтона всадили лошадиную дозу, но он всё равно уверял, что это было в сто раз хуже (!), чем обычная зубная боль.

Как же было здорово издеваться над ним.

В довершение ко всему, я закурил — ему было нельзя. Он еле сдерживался, чтобы не ударить меня.

— Ради твоего же блага.

Далтон застонал.

— Чувак! Это была всего лишь пломба. Плом-ба, понимаешь? Тебе не челюсть вырвали, если че так, да.

— Ды дам не был.

— Окстись, сын мой.

15 января

Далтон посоветовал забыть об Оливер. То есть, насовсем. В моём мозгу не укладывалось — как? Как? Как? Как? Как?

16 января

Оказывается, ему просто надоело слушать мои бредни о ней.

17 января

План Далтона с каждым днём проваливается, как и идея начать учиться.

Не думать об Оливер, не разговаривать с Оливер, не пялиться на Оливер, не разговаривать с подругами Оливер, не дрочить на Оливер… Список грозит растянуться до бесконечности (на самом деле нет). Как справляются с подобным другие? Гугл не помогает, к сожалению.

Может, прыжок в окно?

Эх.

21 января

Меган Ру оказалась школьницей. Не знаю, что происходит с этим миром.

Надеюсь, меня не сочтут педофилом.

22 января

Мне нужно кому-то выговориться. Я пришёл к Далтону в общагу с бутылкой вина. Пусть подумают, что пафосно и как в дурацких мелодрамах, пусть.

— Далтон, я в дерьме.

Даже не отрываясь от ноутбука, он философски заметил:

— Я заметил.

— Отлипни, бля, от экрана.

— Ну ладно, выкладывай, — он отставил чудо техники, сложил руки замком на животе и уставился на меня. Стало неуютно.

Я предусмотрительно открыл форточку, ведь собирался дымить, словно паровоз. Не хватало ещё жалоб со стороны соседей.

Наверное, стоит сказать пару слов об обители Далтона, потому что это нечто. И я серьёзно! Ну, начнём с того, что перед входом в комнату у каждого учащегося есть своя табличка, типа как школьная доска, чтобы писать на ней маркерами. Калебу на неё было глубоко всё равно. Вот, допустим, какой-то проходящий мимо человек возьмёт и напишет: «Далтон мудак», хозяину дощечки будет всё равно. Он не сотрёт. Мелко, но всё равно. Наверное, из-за этого он и стал моим другом. В какой-то мере наплевательское отношение к жизни, помноженное на чувство юмора и харизму. Далтон мог бы стать типа Хиггинса, заводить девчонок одним своим голосом, но он на первом году обучения начал якшаться со мной. Или я с ним. С какой стороны посмотреть, короче говоря. Мы сначала очень тяжело уживались (в скобках: никак). Огрызались и всякое такое. Потом слиплись.

Так вот, комната, да. Односпальная вечно незаправленная кровать — основное убежище грязных носков (слава богу, не трусов, иначе я к нему и не стал заходить); стены, где не осталось живого место — Далтон буквально ВСЁ зарисовал надписями, от пола до потолка его кривоватый почерк, потёки краски и неаккуратные брызги от баллончика, быстро начирканные ручкой фразы… На полу свалено всё, что не помещается на столе, то есть — нотные записи, тексты песен, учебные пособия (чтоониздесьделают), зарядка от телефона, магнитофон, походной фонарь, два удлинителя, запутавшихся в себе и жизни, вешалки с одеждой (а некоторые и без), упаковка из-под хлопьев, стружки от карандашей, крышки, смятые жестяные банки, сдутый баскетбольный мяч, связки ключей, смятые пакеты… Словом, не комната, а хламовник.

Единственная голая часть стены очерчивает контуры гитары, куда, собственно говоря, Далтон эту гитару и вешает. Гитара была центром далтоновского мироздания, вокруг неё крутилось Солнце и она же была любимейшей вещью всей нашей группы. Ну, кроме меня. Я не особо люблю далтоновы песнопения, напоминавшие скорее оду сатане.

— Так вот, — начал я, набрав в лёгкие побольше воздуха, словно собирался выпалить всё сразу, — Да, — я выдохнул, — Нужно что-то делать.

— Сейчас вечер пятницы, никто не будет что-то делать, — с уверенностью сказал он.

Небо за окном смущённо розовело. Наступали сумерки.

— Это не отменяет того, что Оливер…

— Стоп. Давай не о ней, — Калеб пошарил рукой по матрацу и выудил из-под простыни штопор. Я этому ничуть не удивился, знаете ли, — Просто, — он ловко выудил пробку из бутылки, — Не обижайся, но ты с ней доебал.

— И я понимаю это.

— Вот видишь! — он отпил сразу с горла, — А я всегда говорил, что осознание проблемы это половина её решения.

— Ты так никогда не говорил.

— За меня это сказал кто-то другой, но суть не меняется.

— Но нужно что-то делать, — обречённо повторил я.

— Напейся, напои её и переспи. И дело с концом.

— Неужели для тебя корень проблемы кроется в трусах Оливер?

Я забрал у него бутылку и сделал глоток.

— Что за, — вытер рукавом губы, скривившись, — кислятина?

— Не знаю, Джон, не знаю. Просто ты устроен по-другому, поэтому мне кажется, что трахнув Оливер, ты решишь все свои страдания.

— Давай не будем забывать о Хиггинсе.

— Давай, — легко согласился Далтон, — Погоды он не меняет. Ты вообще видел, как они ведут себя вместе?

Видел. С понедельника по блядскую пятницу вижу, и что?

— Ага, — просто согласился я.

— Что «ага»? Нихера ты не видел. Может, они и сосутся, и всякое такое, но не думаю, что прямо у них там идиллия. Хиггинс и Оливер. Мачо и ботан, ну серьёзно, что ли? Так что не забивай голову Хиггинсом — сюжет их отношений можно увидеть в книжках для девочек и женщин средних лет, — он солидно глотнул и даже не поморщился.

— Только давай ты предоставишь мне реальный план действий.

Далтон закатил глаза.

— Я не нянька и не учитель.

— Ага, а помогающий за спиртное философ.

Нащупав пачку сигарет во внутреннем кармане своей брошенной на пол парки, я попросил у Далтона зажигалку, так как свои я вечно терял. И спички терял. Далтон молча указал на один из многочисленных ящиков стола.

— Так-так… — я открыл самый первый, — Зачем тебе презервативы вообще?

И тут я серьёзно задумался… Я ведь не помню, когда Далтон в последний раз перепихивался. Точнее, поправил я себя, говорил мне об этом. Вот же скрытный сукин сын.

Далтон промолчал.

— Погоди… — в моём мозгу усердно заработали шестерёнки, я был практически полностью уверен, что Калеб слышит их натужный скрип, — Когда ты вообще в последний раз говорил за свой театр?

— Как ты связал презервативы и театр? — он ухмыльнулся, — Или у тебя только такие ассоциации возникают? По Фрейду.

— Зубы не заговаривай, — огрызнулся я, сам не понимая, на что именно.

— Говорил когда, не помню. Ходил сегодня, — Далтон выразительно сощурился, — А что?

Ничего не ответив, я продолжил поиски зажигалки. Они увенчались успехом только во втором ящике, после неприятного знакомства с использованной жвачкой.

— Фу-ты, каким же нужно быть мерзким, чтоб такую дрянь хранить… — пробурчал я, закуривая.

— Ты о чём?

— Бубльгум выкидывай иногда хоть, а? — это прозвучало скорее, как вопрос, ну и пусть. Всё же хотелось ещё с ним поговорить по-человечески, но иногда меня в некоторых моментах переклинивает — самому стрёмно становится, что ж я такой нервный и мнительный, как пташка? Ну да ладно, — Слушай, Далтон…

— М? — он как раз снял гитару со стены и настраивал её, наклонившись к грифу.

— Я ещё насчёт Мари… В общем, помнишь, когда ты мне позвонил, ну… После Рождества, утром? Так вот, я тогда со знакомой давней гулял, в общем, ну, и не хотел упоминать. Так вот, э-э, — я замялся. Говорить Далтону о таком было неприятно, хоть мне больше и не с кем поделиться.

— Не тяни кота за, — именно в этот момент струна слетела с колка, Далтон выругался, — Ну, ты понял, за что. Новая, блядь, неоновая! Ты только подумай.

— И тогда я узнал, что Мари, блядь, не совсем девственница.

— То есть… — он многозначительно поднял брови.

— Ага.

— И так уж вышло, что внутри неё уже был мелкий эмбрион…

— Стоп. Что значит — был?

— То и значит, — буркнул я. Мерзкий разговор, — Тогда я подумал, что лучший выход — это аборт, а сейчас вообще ничего не знаю. Ничего я не знаю, Далтон. Ни-че-го. Вдруг у неё проблемы какие-то будут? Осложнения? Ну, тем более, она религиозная, и всякое такое.

Он отпил.

— Что сделано, то сделано. А к лучшему оно или к худшему — покажет время. Но я думаю, ты всё сделал правильно. Тем более, — он по-хозяйски достал сигарету из моей пачки и прикурил от моей, уже забытой и гревшей пальцы, — Если религия ей позволила перепихиваться в… ей пятнадцать? — я кивнул, — В пятнадцать лет, то аборт, думается мне, боженька простит. Не переживай, студент.

А у меня с души будто целая лавина камней рухнула вниз — прямо во вспотевшие пятки. Слова Калеба имели чудотворное свойство успокаивать.

Далтон курил, мастерски выпуская кольца. В комнату постучались и, не дожидаясь ответа, вошли. Сначала я испугался — мало ли, вдруг кто из преподавателей? Потом понял, что никто в такое время не шляется.

В дверях неловко жалась Рейчел. Она удивлённо на меня посмотрела и явно не знала, что сказать.

— Здарова, — нарушил неловкую тишину я.

— Я двери перепутала, — неловко шаркнув ногой, она отошла спиной вперёд и закрыла за собой дверь.

— Странная какая-то.

Далтон пожал плечами.

— Какая есть. Пачка с сигаретами опустошалась на глазах.

23 декабря

Уснул я на полу далтоновской комнаты (не спрашивайте, как у меня это вышло). Спина, очень неудовлетворённая моим выбором места для сна, болела. Особенно копчик. Утром в комнате было слишком накурено и стоял запаха перегара — окно пришлось закрыть, так как с Далтоном промёрзли до костей. А вообще он смилостивился и дал мне простыню — подобие одеяла, но по просыпанию не было.

В комнате — жара. Я решил сходить в душ, потому что просто ненавижу это липкое чувство грязи, сальности и прочего. Взяв далтоновское полотенце, висевшее на спинке кровати, я поплёлся в душевую.

К слову, если захотите спать с Калебом в одной комнате — не совершайте моей ошибки, храпит он так, что трясутся стены. Слава богу я немного поддатым был и чересчур уставшим — вырубился, как только оказался в лежачем положении.

Душевые в общежитии находились на втором этаже, над женским этажом и под мужским. Там же были и кухня со столовой, занимавшие приличное такое место.

— Ну как, милый, выспался? — елейным тоном спросила Рейчел, стоявшая в очереди в женскую душевую.

— «Милый»? Ты стукнулась, что ли, Янг? В последнее время я за твоё здоровье беспокоюсь.

— Уж получше твоего, между прочим, — следующие слова она сказала на весь коридор, — Ребята, уступите, пожалуйста, Стивенсону кабинку — очистите атмосферу.

Стоящая за её спиной Оливер, которую я не заметил сначала, хрюкнула. Со смеху, видимо.

— Ашли Оливер — ду-у-ура!

Рейчел скривилась, будто обиделась, что оскорбление предназначалось не ей.

— Что ты здесь делаешь, Стивенсон? — окликнул сзади Теодор. Ну вот. Золотое Трио в сборе. Сказал, кстати, он это без какой-то едкой интонации — так, дружески поинтересовался.

За меня ответила Рейчел:

— А ты у Далтона лучше спроси, это они вместе ночевали.

На губах Теодора вырисовалась полуулыбка.

— Тебе какое дело? Янг, ты меня серьёзно начинаешь волновать, — к слову, подходила моя очередь на душевую, — Если так интересует моя личная жизнь, можешь пойти вместе со мной! — я указал на открытую дверь душевой.

— Не дождёшься.

В общежитии душ подолгу не занимают — это правило я зарубил себе на носу ещё в прошлом году, поэтому постарался управиться быстро. Тем более, я забыл гель для душа. Хоть кто-то и забыл свой шампунь на перекладине в кабинке, пользоваться им не было ни малейшего желания. Я брезгливый.

Обмотавши полотенце вокруг бёдер (вряд ли Далтону это понравится, потому куплю ему новое. Он согласится с этим), я направился в комнату.

— Так что насчёт твоего предложения? — неожиданно завернув ко мне с угла, невинно спросила Янг. Я удивиться не успел, как она сдёрнула блядское полотенце. Она округлила глаза, а потом быстро отвернулась.

— У меня вопрос, — поднимая тряпку и, уже просто прикрываясь, я ухмыльнулся, — Что ты ожидала увидеть?

Рейчел не ответила.

— Сиськи покажешь, так равноценный обмен будет.

Она то ли прыснула, то ли шикнула, но точно постаралась сохранить достоинство — что не так-то просто в её ситуации.

— А мы ещё и дрочим в душе! — вслед удаляющейся спине Рейчел крикнул я.

Отличный вышел бенефис. Надеюсь, зрителей было мало — голой задницей всему колледжу светить не хотелось.

Когда рассказал о случившемся Далтону, он заржал. Но как-то… Знаете, не так. Немного по-другому, эту тонкую связь уловить тяжело, на самом-то деле.

— Всё хуйня, Джон.

— Всё хуйня, — согласился я.

25 января

Что, блядь, творится?

26 января

Это уже даже не смешно, так-то, уверяю вас, потому что мне надоело ходить по больницам и поликлиникам, находиться в окружении бабулек и просто больных.

Воспаление лёгких подхватила Оливер. Чудесно. Ну, мне её не особо жаль — антибиотики через катетер введут, и что — но сходить к ней я всё равно решил. Возможно, она решит, что я дохуязаботливый. Конечно же, это не так.

Просто… Привычка, что ли?

27 января

А если я заражусь?.. Нельзя же исключать и такой вариант, тем более, каким бы разгильдяем я не был, болеть пневмонией и валяться около месяца в лечебнице я не хочу. И раздеваться (пусть даже по пояс) перед рентгенологами тоже.

Рейчел хватило. Иногда, когда нечем занять себя, представляю её лицо. И начинаю волноваться. Вдруг я ущерб какой-то? В этом плане просто я никогда не комплексовал, на мужские письки во время душа не смотрел, но… Бля.

28 января

Как справедливо заметил Далтон за завтраком:

— Зараза к заразе… Не боись и беги к своей возлюбленной!

Я решился. Надену бахилы, халатик этот медицинский и маску. И противогаз. И буду общаться с ней через стекло палаты. Возможно, этим я себя смогу обезопасить. Далтон сказал купить ей клубничный джем, аргументируя это тем, что он ей нравится.

— А ты-то откуда знаешь? — подозрительно сощурив глаза, спросил я.

— Бля, — Калеб возвёл к небу (потолку) глаза, — Я думал, она тебе нравится, а не мне. Лан, как можно не заметить, что она постоянно, — это слово он особенно выделил голосом, — его ест?

— Серьёзно?

— Ага, — он уплетал за обе щеки салат и даже не посмотрел в мою сторону. Помолчав, он не выдержал и произнёс, — Как можно быть таким, блядь, невнимательным?

— Ты выражения подбирай, с нами дама за одним столом! — я указал подбородком на только-только подсевшую к нам Сью.

— Э-э, спасибо. Так вот, что я хотела сказать, — будто мы её перебили (!), начала наша новая соседка, прокашлявшись, — Джон, Рейчел хочет тебе кое-что сказать. По поводу Ашли. Сказала, что срочно, — и, загадочно хихикнув, она прикрыла рукой лицо. Мне даже показалась, что Сью засмущалась.

Мы с Калебом переглянулись. Затем он продолжил жевать свои листья салата.

— Худеешь, или чё, Далтон? — я, кряхтя, выбрался из-за стола. Так и не доев, — А где мне её искать-то? — На этот раз я обратился к Уотсон.

Она оглядела столовую.

— Вроде тут была. Но не знаю.

— Угу.

Янг окучивалась возле Теодора, пафосно потягивая кофе из Старбакса. Увидев меня, помахала, мол, сюда, и пошла мне навстречу.

— Стивенсон, тут такое дело. Так как ты втресканный в Ашли, чуть более, чем полностью, а я ненавижу Хиггинса и хочу наладить личную жизнь подруги, то мне нужна твоя помощь, — заговорщицки начала она.

Я же, в свою очередь, сделал вид, что жутко оскорбился — я и Оливер. Как она это представляет? Пф-ф. Только в её мечтах.

Или моих.

— Как ты могла обо мне такое подумать?

— После всего того, что между нами было, — она театрально приложила ладонь ко лбу, — между нами не должно быть секретов!

— И чего же ты хочешь?

— Немного содействия и, главным образом, сочувствия с твоей стороны.

— Это будет не так-то просто получить.

— Не валяй дурака. Итак, план действий. Смотри, я даю тебе кучу ненужной херотени, которая нравится Ашли, ты приходишь к ней весь нарядный, причесанный, помытый…

Непроизвольно у меня вырвалось:

— А ты мне с душем поможешь?

— Держи карман шире, Стивенсон, ага.

— В прошлый раз ты почти точно так же говорила.

— Первое слово съела корова! Так, о чём я это? Ах да! Ты, словно принц на белом коне (можешь на такси, в принципе, тут у тебя свобода действий), стараешься быть максимально доброжелательным и всякое такое. Умеешь же, если захочешь.

— Допустим.

Все уже начали разбредаться по кабинетам, но только не мы с Янг, строившие грандиозные планы (поверьте, Наполеон не то, что нервно курит в сторонке, он в гробу переворачивается).

— А, так как Хиггинс даун, он до этого вряд ли додумается. Ну, или будет стоять олухом, как обычно. Как обычно он это делает во всех ситуациях, — Рейчел передёрнуло.

— С чего ты вообще взяла, что мы и Оливер, — тут я попытался насмешливо скривить губы, — Подходим друг другу? — а внутри желудок скрутился.

— Не знаю. Интуиция. А ещё, наверное, это из-за того, что она мне говорила, что ты жуть какой охуенный. Ну, одно время.

— А. Понятно.

− Ты согласен? О боже, хотя кого я спрашиваю. Конечно же ты согласен. Встретимся у раздевалок, окей?

− Окей.

Меня, в общем-то, и не спрашивали. Я, в общем-то, был и не против. Но для виду (!) нужно повозмущаться — не люблю быть безынициативным.

Я зашёл в кабинет, где Дрочила заполнял журнал посещений и недовольно на меня уставился.

− А вы, молодой человек, могли бы и не опаздывать.

Я подсел к Далтону под пристальным взглядом этого ненавистного уёбка.

− Ненавижу, − я выдохнул сквозь стиснутые зубы, − Ёбанная пара. Ёбанный ланч. Ёбанный суп.

− Что же у тебя так попка-то подгорела? — шепотом пробасил Далтон.

− Не знаю.

Ненавижу некоторые моменты в своей жизни. Просто бешусь с них. Например, почему я должен слушать Ричардса, если он постоянно запинается и потеет (а ещё, чёрт бы его, этого Ричардса, он воняет!). Тем более, я знаю предмет куда лучше его. Но он постоянно меня валит и на зачётах задаёт вопросы, которые наверняка придумывает сам. Ненависть к Дрочиле с его мозолистой правой рукой возросла в разы.

Не-на-ви-жу.

− Расслабься и остынь.

− Не могу.

Он скорчил мину и попытался записывать монотонный бубнёж Дрочилы.

Я поднялся на ноги и пошёл вон отсюда. Если мне что-то не нравится, я обычно проглатываю это (словно сперму). И меня это

коробит.

Плевать.

Дрочила, видимо, не ожидавший такого поворота событий, молчал.

На заднем дворе я курил. И понял, что поступаю глупо.

Ну, с курением и Дрочилой, то есть.

− Стивенсон, ты ведёшь себя словно маленькая истеричка, − прожужжала противным голосом Рейчел. Я даже не был удивлён её приходу. Она была неотвратимой, словно налоги.

− Пусть.

Я лежал на скамейке лицом вверх и смотрел на небо. Облака казались намоченными половыми тряпками — такими же серыми и рваными. Во рту у меня сигарета, которую я периодически беру в руку и с которой стряхиваю пепел.

− Я скорее, как старый алкоголик.

− И чем ты на него похож? — Янг села на краешек свободной скамейки возле моих коленей.

− Янг, вот ты девушка.

− Ага, допустим.

− Не перебивай, − я предостерегающе помахал перед ней сигаретой, − Почему вы, девушки, такие противные?

− Тебе заняться нечем, или что? — она тихо засмеялась, − Глупый вопрос, на самом деле.

− Другие не привык задавать.

− А почему ты интересуешься? Неужели противная судьба так несправедлива к тебе, главному герою мыльной оперы?

− Наверное.

− Не говори глупостей. И не корчи из себя мученика — тебе не идёт.

− Так ты ответишь на мой вопрос?

− Почему мы такие противные? — она даже ненадолго задумалась. Или просто притворилась, − Стивенсон, это сложно, а я не психолог, как видишь.

− Может, подрабатываешь им? Наверное. Наверное, всё-таки да.

− Не мы такие, а жизнь.

− Да ну тебя, я, вообще-то, серьёзно спросил. Просто иногда так хочется от вас куда подальше уйти.

− Так почему ж не ушёл? — ехидно спросила Рейчел.

− Не с кем трахаться будет.

− Фу.

− А ты думала, я буду Блока тебе читать? Чего ты пришла, кстати?

− Меня Ричардс попросил тебя привести.

Я внимательно вгляделся в профиль Рейчел. Она была красивой, и, кажется, много парней хотели ей присунуть, но в их число я не входил. Может, дело было в том, что воспринимать Рейчел как дырку в мясе было тяжело. Она скорее была членодевкой, странноватым гиком и всякое такое.

− Или сама вызвалась?

− С какой стороны посмотреть.

Я резко сел. Моё лицо оказалось с лицом Янг в нескольких дюймах.

− Курить плохо, − выдохнула она в губы.

− Никто не спорит.

Поднялся и потянулся, разминая затёкшие конечности. Наша бессмысленная болтовня меня утомила, как и всё остальное в этом мире.

− Скажи, Янг, только честно!

− М?

− Ты бы со мной переспала?

− Наверное.

− А Оливер почему не хочет?

− Дура.

В этом вопросе я был с ней полностью солидарен.

К Оливер в больницу я не пошёл.

Потому что она — дура.

30 января

Суббота — всегда хорошая идея. Просто одно из лучших изобретений человечества. Собственно, я всегда так говорю, когда мне что-то нравится. Например, зажигалки или наушники, суббота или воскресенье, смывающаяся втулка или освежитель для воздуха… Словом, есть много вещей, которые не перестают меня радовать изо дня в день.

А ещё можно навещать больных в больнице по субботам. Я решился на это отчаянное действие. И действительно купил чёртов клубничный джем. Чёртов Далтон.

Теперь я мнусь под дверью палаты в бахилах, которые напоминают синие презервативы, и не решаюсь войти — ну засмеёт же она меня. О чём с ней говорить? Какая классная погода?

— Привет, — я решаюсь открыть дверь, а за ней — ещё одна, точно такая же деревянная. Я нервно одёргиваю ворот рубашки и мне кажется, что здесь просто бесконечное число дверей. Я открываю вторую, за ней — палата. Облегчённо выдыхаю. Будто марафон пробежал, честное слово.

Оливер щурится в очках и разгадывает кроссворд, или хотя бы делает вид. Я прокашлялся.

— Привет.

— О, Ст… Джон? — ну а кто ещё, ёбтвоюмать? — Не ожидала тебя… Увидеть.

— Да так, мимо шёл. Подумал, чё б не заглянуть? Это тебе, — я неловко подхожу к кровати и протягиваю полулитровую банку в хрустящей бумажной обёртке — постаралась продавщица, а я не против.

— Здорово! — Кажется, она даже искренне улыбается, — Спасибо.

Я не люблю, когда иголки суют в вены. Мне противно от одной мысли об этом, или если я смотрю картинку в интернете, где суют долбанную иголку в долбанную вену. Поэтому я не смотрю фильмы про наркоманов. И, наверное, именно поэтому я не стал наркоманом. Конечно, есть и другие способы употреблять вещества, но я бы непременно общался с людьми, которые дырявят вены. А вены каменеет. В общем, упаси господь.

И когда я увидел катетер на её руке, мне стало дурно. Ну, не то, чтобы дурно. Просто типануло.

— И как тут тебе? — я нервничал, и поэтому «перекатывался» с пятки на носок.

— Просто ужасно, — честно призналась Оливер, — На самом деле, не так уж и плохо, кормят тут ничего… Но это, блин, больница! Тут не классно, нужно делать процедуры и вводить лекарство. А ещё принимать лекарство до и после еды.

— Паршиво. Я один раз болел пневмонией, мне скоро стукнет четырнадцать и на дворе — лето. Знаешь, как обидно мне тогда было? Моему лучшему другу, — кстати, это Пандора. На тот момент именно она, — подарили новую приставку, а я валялся в койке и кашлял, будто был туберкулёзником и помирал. А тебе вообще повезло, у тебя соседей нет.

— Ага, одиночная камера, — она даже слегка засмеялась, что вызвало приступ кашля.

Я продолжил, когда она прекратила (двусмысленно звучит, а?):

— Так вот, моим соседом был ужасный человек по имени Тревор и ему постоянно приносили еду. Я не то чтобы жалуюсь — мне тоже всякое разное мама готовила, но у него было грёбанное изобилие — просто доухища еды, она не вмещалась в шкафчики и он её выбрасывал, а ещё пытался накормить меня, но я не поддавался. И из-за его блядских пирожков с мясом, которые он не удосужился отнести в холодильник (видимо, из-за своего необъятного зада, ведь не так-то просто поднять его), так вот, пирожки запарились и просто воняли. И он был против открыть дверь палаты — чтобы проветрилось, ведь ему мешал шум с коридора! Нет, ты представляешь?! Шум! С коридора! Когда я буквально задыхался от мерзопакостного запаха. Тогда я решил открыть форточку, но ему было ХОЛОДНО блядским ЛЕТОМ! В общем, когда был понедельничный обход, меня выписали, а его нет. Потому что он заболел пуще прежнего. Как я тогда радовался, просто буквально готов был наложить в штаны от счастья. Я не всегда такой злопамятный, если что.

— Бедняжка! — она притворно посочувствовала мне, но её улыбку не заметить оказалось невозможным, — А что ещё было?

— Ну, я за две недели перечитал собрание рассказов сэра Артура Конан Дойла о мистере Шерлоке Холмсе, стащил у девчонки с соседней палаты книжку, до сих пор помню название — «Поющие в терновнике». Но она, книжка, не девчонка, оказалась до того скучной, что я отдал обратно. Просто сдался. С этой же девчонкой — дай бог вспомнить имя — мы сделали карты, вырвав листы из её тетради. Игралось плохо, потому что масть карты было видно через тонкую бумагу. Ещё я не спал в сонный час — да-да, тот ещё бунтарь, знаю. Ну, и выбегал в магазин скупать себе разную дрянь — начиная от газировки, заканчивая пончиками… Но ел я обычно на улице. А вообще жутко хотелось плевать в потолок от скуки.

— Не знала, что ты умеешь читать.

— Я ещё и крестиком вышивать умею, и шарф как-то пытался учиться вязать, но без толку. Всё равно провожу время за компьютерными играми.

— Ну, моё заточение проходит чуть менее красочно — я тоже хочу плевать в потолок, но сдерживаюсь и разгадываю кроссворды.

— Давай и я с тобой, трухну стариной.

— Ты хотел сказать: «тряхну»?

— Не отрицаю.

— Итак, — она поправила сползшие очки, — Итак… Один из руководителей среднеазиатского восстания тысяча девятьсот шестнадцатого года. Шесть букв.

— Следующий вопрос.

— Род широконосых американских обезьян.

— Нет, ты серьёзно? Я обезьян пару раз в фильмах видел, и раз — в зоопарке.

— А ещё в зеркале, — поддакнула она.

— Ну, про среднеазиатское восстание тысяча лохматого года и говорить не о чем… — продолжил я, не замечая жирной шпильки в мой адрес.

Словом, это был нормальный разговор с нормальной Оливер. Но, клянусь всем, что у меня есть, когда она выйдет в колледж, то станет занудной занудой в занудных очках. Масло масляное, а дела такие.

Я уже собирался уходить и шутливо потрогал лоб Оливер — а может и не особо шутливо, ведь мне показалось, что она становится вялой. Или просто моё присутствие на неё так влияет.

— Ты прям вся горишь, — в который раз звучит двусмысленно моя фраза? — Это воспаление лёгких, или ты просто не привыкла находиться столько времени со мной?

— Иди уже, — она поплотнее укуталась в белое накрахмаленное одеяло и смотрела на меня из-под полуопущенных ресниц. Я ловким движением снял с неё очки и положил на прикроватную тумбочку, на которой лежал так и не решенный кроссворд, бутылка минералки, таблетки и телефон. Телефон находился в беззвучном режиме, поэтому узнать, что ей кто-либо звонит, Оливер не могла. Зато я мог. На экране высветилось: «Джейми». И я понял, почему иногда меня до трясучки выворачивает от Оливер.

— Ага, — я постарался, чтобы мой голос не выдал меня с головой, — Ну, увидимся.

Ненавижу ёбанную неоднозначность. И Далтон, скорее всего, был как всегда прав.

9 февраля

Такой умный Далтон — диву даюсь иногда — решил, что если подойти к Оливер и спросить, хочет ли она трахаться, не получается, то можно подслушать её разговор с Рейчел, например. Как именно осуществить этот план, он не сказал, потому над этим я ломал голову уже который день. А, если быть точнее — десять суток.

Оливер уже выписали из больницы, об этом меня предупредила Янг, призывая к решительным действиям.

Как действовать, тоже приходилось думать.

С Янг и Далтоном мы внезапно стали некой тайной группировкой. Далтон хотел избавиться от моих пиздостраданий, а Рейчел — от горестных воздыханий подружки и тупого Хиггинса.

11 февраля

Понедельник день тяжёлый. Особенно, если перед этим лечь в три ночи спать, проведя весь вечер над практической работой, про которую я забывал в течение недели. Но, работа, мразь такая, не волк — в лес не убежала, как я её ни пугал и ни умолял.

Зато внезапно во мне сам собой придумался план, о котором я не сказал ни Калебу, ни Рейчел. После пар, когда все разбредались по домам, я быстрее всех рванул в женский корпус, стараясь быть никем не замеченным. Из-за мороза я не чувствовал кончиков пальцев, ведь забыл дома тёплые перчатки. Зато быстро добрался к цели, несмотря на хлёсткий ветер и внезапно начавшийся мокрый снег. Интуиция вела меня к комнате Рейчел, логика — к комнате Оливер. Вторая часто подводила, и именно поэтому пришлось довериться внутреннему чувству. Забросив ботинки и куртку, чтобы не оставили следов от растаявшего снега, на подоконник и кое-как замаскировав к месту стоящим цветком (какая-то нелепая комнатная пальма), я прошмыгнул к Рейчел. Было не заперто, а если даже и какой замок висел, но мне не составляло труда с ним расправиться.

В комнате началось самое интересное — куда спрятаться? Под кровать? Нет, она слишком низко расположена к полу. В шкаф? Я открыл его и с ужасом заметил целый ворох одежды. Шаги приближались к комнате. Не медля, кое-как скрючившись, я захлопнул дверцу шкафа и старался не дышать — что было проблематично, ведь я буквально пробежал расстояние от колледжа до общежития, холодный воздух раздирал лёгкие. Пожалуй, нужно опять начать бегать.

— Ну, тут мало что изменилось, — словно извиняясь, произнесла Рейчел, только-только дверь в комнату отворилась. Через щель я разглядел Оливер, плюхнувшуюся на кровать.

— Как я соскучилась по всему этому, там ни покурить нельзя, ничего!

— Курить вредно, — поддразнила подругу Рейчел.

— Но это никого не волнует.

— Ага, мне так тоже недавно ответили. Джон, кстати, — как бы невзначай произнесла Янг. Клянусь богом, она что-то знала. Да она не могла не знать!

— У него кроме сигарет в голове ничего.

— Что-то ты сегодня не особо радостная.

— Да ну, живот болит, ещё и Джейми в последнее время… Ох, не знаю, за-ачем мне всё это.

— А что, он уже того… Ну, намекал?

— И не один раз. Пусть шлюху снимет, мне что? Я типа за свободные отношения, а он не очень.

— Ты не даёшь, — то ли констатируя факт, то ли спрашивая, говорит Рейчел.

А Оливер вообще никому на даёт.

— Ну да. Блин, лифчик ещё нужно покупать, — я боялся открыть дверцу шире, чтобы себя не выдать, но вроде увидел, как Оливер поправляла грудь. Вот это мне обломилось сегодня.

— Доведёшь парня, устанет дрочить сам.

— Да пусть на все четыре катится. Мне самой бросать жалко. Тем более, хоть кто-то за мной ухаживает. С одной стороны, он классный и ни за кем больше не бегает, с другой — слишком навязчивый.

— Да ну, решилась бы — и дело с концом. Может, он только этого от тебя и ждёт.

— Не знаю я. Сколько мы вместе? Долго! И в трусы, ну прям именно в трусы, не лез.

— А в трусах липко? — прыснула Рейчел.

Оливер помолчала. Так как молчание — знак согласия, то мне стало не по себе.

— Значит, липко, — озвучила мои мысли Рейчел, — И в сотый раз спрошу, наверное. Почему не Джон?

— Что ты ко мне с ним пристала? На нём свет клином не сошёлся. Он же самовлюблённый, тупой и озабоченный, он не ценит личное пространство и…

— И тобой хоть пожар туши, когда его видишь.

— Да, но… нет! У него дерьма в мозгах, и вообще, не хочу на эту тему разговаривать.

— Ну и дура.

Ну Янг, ну мужик. Теперь у меня пищи для размышлений — запихивайся. Хотя нет, тут всё просто. Из Оливер нужно просто всю дурь вытрахать, потому что глупости в её башке слишком много.

— Будь он девкой, сама б его…

— Фу, ещё лучше. Просто мои влажные фантазии по ночам.

— С сарказмом заметила Оливер

— Тебе не угодишь. Ну, давай, расскажи про свой идеал принца, и я успокоюсь. Наверное.

— Не знаю, — Оливер почесала внутреннюю сторону бедра, — Напористый, но не очень. Вот чтоб знал, чего я хочу. На плечо меня возьмёт, понесёт и…

— И вы красиво уйдёте в закат, — ехидно перебила ей Рейчел, — Сказок не перечитала, не?

— Ты попросила, я сказала, — судя по тону, Оливер обиделась. Но, видимо, любопытство раздирало, и она задала свой вопрос: — А у тебя что?

— Ничего, мастурбирую в гордом одиночестве.

Обе вздохнули. А у меня встал.

— Ладно Джон, но почему Джейми-то не даёшь? — опять расковыривала тему Янг.

— Не знаю. Не хочу. Не нравится, когда он лапает.

— Вот бы меня кто-нибудь полапал…

— Забирай, дарю!

— Кто-нибудь без дерьма в мозгу, попрошу заметить.

— Сама кого-нибудь прижми.

— Идея.

У меня вспотели ладони, спина болела и все мышцы были напряжены — душно и неудобно оказалась в позе, которой нет в камасутре, прятаться в шкафу.

— Ладно, кажется, меня залило, — наконец выдавила из себя Оливер и ушла.

Янг наверняка услышала мой вздох облегчения. Или заметила раньше. Но как только дверь захлопнулась, она мигом предстала пред мной, словно разъяренная гарпия.

— Стивенсон, сперматоксикоз в голову ударил? Боже, как хорошо, что я тебя вовремя увидела и не наговорила чего лишнего.

— А что, про полапать мне нельзя было слышать?

— Можно, — она буквально шипела, — А Ашли вот-вот придёт, выметайся отсюда.

— Как?

— Хуем об чердак, блин. Через окно.

— На улице минус дохуя!

— А что ты предлагаешь делать? Сейчас она зайдёт, а я скажу, что ты чай пришёл пить? Или тампон одолжить, ну, для достоверности?

Она уже открывала форточку. Я поёжился.

— Не глупи, Рейч.

— От простуды никто не умирал.

— Я буду первым.

— Вперёд! — Рейчел подтолкнула меня и я упал в сугроб. Без обуви и верхней одежды. Буквально нагой. Ладно, конечно, в джемпере и тёплых штанах, но как же мне, чёрт возьми, было холодно. Будто сотни мелких комаров впились в тело. Я быстро встал и побежал опять в корпус — за одеждой.

12 февраля

Рейчел и Теодор подсели к нам за ланчем.

— И где ваша третья подружка? — пробубнел Далтон, с вялым интересом просматривая сообщения в своём телефоне, — Ну ебись-провались!

— Что?

— Да такое, — он наполнил ложку супом и половину расплескал, пока до рта донёс, — Знакомая родила. Мда. Ну бывает же.

— Действительно.

— А Оливер где, кстати да?

— С Хиггинсом, наверное, — мрачновато ответила Рейчел. По ответу понял — либо ебётся, либо отсасывает. Дела плохи.

На пару к Симмонс Оливер опоздала. И опоздала феерично — раскрасневшаяся, с потрёпанными волосами и неправильно застёгнутым свитером. Я сжал край столешницы. Далтон оценивающе на неё посмотрел.

— Может, вы потрудитесь объяснить, почему вас не было? Я поставила пропуск, — Симмонс пребывала в не самом лучшем расположении духа. Сегодня что-то со всеми так

— А она трусы потеряла, — тихо сказал я, но Симмонс услышала всё равно.

— Мисс Оливер в состоянии ответить.

— Я в столовой задержалась.

— Надеюсь, булочки будут впредь важнее моего предмета.

Кое-где раздались смешки. А мне вот вообще нихуя смешно не было. Потому что в дырку Оливер пихал член Хиггинс, хотя это должен был сделать я.

— Ну её нахер.

— У тебя такой вид, будто ты с девчонкой поцапался за последние колготки в магазине, — видимо, Питер считал свою реплику очень остроумной. Все прямо шутники такие, новые Карлины нахуй.

— Отъебись, Пит. У человека душа болит, а тут ты.

— Далтон, соизвольте заткнуть свой рот.

— Так точно, мэм.

Перед тем, как свалить домой, я забрёл в магазин и купил пару бутылок пива. Хочу нажраться, как скотина, пропустить завтра колледж и блевать из окна под луной. Красиво. Почти всё шло по плану, но в дверь раздался назойливый звонок. Я посмотрел на время. Без двадцати одиннадцать. Не знаю, кого могло притащить. Или нет — догадываюсь. Оливер решила прийти поржать.

— О, не удивлён, — рывком открыв дверь, я увидел её на пороге. Помятую и пахнущую алкоголем и сигаретным дымом.

— Джон, привет, — она икнула, — Я хочу к тебе.

— А я — нет.

Мне нужно было делать вид, что похуй на Хиггинса и вообще Оливер для меня никто, просто член всунуть-высунуть.

— Джон.

— Ты пьяная в говно, приходишь ко мне и скулишь под дверью. Предварительно выебанная Хиггинсом. Так?

— Нет. Я просто хочу к тебе.

Стало жутко противно, от Оливер выворачивало. Какой нужно быть лицемерной сукой, чтобы вчера говорить, что Хиггинсу не даст, а сегодня раздвигать перед ним ноги. И со мной говорить то нормально, то обращаться, как с говном. Я не половая тряпка.

— Не нужно об меня вытирать ноги, — я наклонился к её уху и буквально по слогам выговорил это. Спасибо, мне подачки Хиггинса не нужны, быть вторым, кто трахнет Оливер за ночь, не хотелось.

— Джон.

— Ты пьяная. Отвали, Оливер.

— Джон, пожалуйста, — она прислонилась к косяку двери.

— Ещё сиськами потрись.

— Джон. Джон. Джон. Я буду говорить это, пока ты меня не впустишь.

Я приподнял верхнюю губу. Оливер стала противна за один день. За один день человек так отталкивает от себя своим блядским поведением. Просто умение какое-то. Где учат, покажи.

— Что непонятного я сказал? — я всё так же держал лицо совсем близко к её. Мог буквально губами дотронутся до щеки.

— Мне плохо, — шепнула она, будто и не слыша, о чём я тут ей твержу уже который час.

— Так обратись к врачу.

Она поднялась на носки и попыталась засосать меня. Я не сопротивлялся первое время, когда она только засунула свой язык мне в рот. Отстранившись, я вытер губы рукавом.

— Отвратительно.

И закрыл дверь.

Видимо, с Оливер покончено. Если не навсегда, то на очень долго.

13 февраля

Мы с Далтоном устроили похороны, потому что так надо. Похороны по Оливер, в смысле. Он купил много дешёвого алкоголя, дабы напиться для беспамятства и пришёл ко мне. На колледж оба забили, я, потому что мне плохо, он — из солидарности. Закусывали чипсами и всяким подобным.

Решили оторвать Хиггинсу яйца, покончить с девчонками и стать пропойцами. С третьим у нас отлично получалось, первое было вряд ли выполнимо, а второе — просто невозможно. Они для чего-то созданы, эти девчонки. И я не уверен, чтобы своим поведением доводить до чёртиков.

Нужны им зачем-то сиськи и всякое такое.

14 февраля

Отвратительный, сука, день.

Все визжат и сосутся. А парни ещё думают, что им перепадёт что-то вечером, если подарят своим пташкам коробку конфет и занюханный тюльпанчик. Или помятую записку.

— Янг, опа, — я схватил её за запястье и потащил в мужской туалет. Мне нужно было выпустить пар и что-то сделать в отместку всему этому гадливому миру. Поэтому я решил вставить Рейчел. Решение возникло само собой, как только я её увидел.

— Что? Куда? — всё спрашивала она в коридоре, пока я не запихнул в пустое помещение. И слава богу, что пустое.

Отвечать ей я и не собирался — просто грубо начал засасывать её губу, засовывая руку под кофту и лифчик. Рейчел для виду попыталась посопротивляться, но, видимо, не особо и хотела. Потому вялые толкания сошла на нет, а я продолжил лапать её.

Мять задницу и прикусывать ей губы.

Лосины ей явно мешали, поэтому от них мы избавились. И зря она вообще их носила, просто прятала под ними отличную задницу такую. Далтону бы понравилась. Далтону вообще задницы нравятся. Женские.

Так как я обладал знаниями, что секса у Рейчел не было достаточно долго, то просто одним выстрелом убил двух зайцев. Долбить Рейчел в туалете оказалось неожиданно приятно.

На пары мы, естественно, опоздали. Только на первую я не пошёл, а она решила явиться к мистеру Хорсту. Он вёл свой предмет раз в неделю и был довольно нудным, но сносным. Терпеть можно.

На второй паре меня перехватил Далтон. Точнее, я курил в туалете, а Далтон зашёл поссать.

— Я думал, ты дома.

— Как видишь, — пожал плечами и потушил сигарету о раковину.

— Чё не пришёл?

— Дополнительными занимался.

— С кем?

— Да с Янг.

Он ухмыльнулся. И застегнул ширинку.

— И как?

— Ну, — я якобы хотел казаться вовсе не самодовольным, — Судя по тому, что она кричала, «о-о-о» и «а-а, Джон», то материал засвоила.

— Какой же ты мудак, — с этими словами Далтон двинул мне кулаком в челюсть. Я не удивился, а охуел. Потому что — что, простите?

— Ты чего? — ещё хотелось спросить, не заехали ли шарики за ролики, или наоборот, но как-то не успелось. Потому что он ударил под дых, а у меня дыхание спёрло. Ёбнутый. Хотя бы объяснил.

Далтон, как ни в чём не бывало, мыл руки водой из-под крана. Тут до меня дошло. У него что, тоже на Рейчел планы были?

— Из-за Янг, или что?

— Отъебись, Джон. И держи член при себе.

Иногда он ведёт себя как ёбанный Иисус, иногда — как самая последняя свинья.

7 февраля

Мне хуёво без Далтона — факт. Он не хочет со мной разговаривать и предпочитает просто игнорировать, стиснув зубы и кулаки. С того самого дня мы больше не общались. Я пытался завязать разговор, но старания не увенчались успехом. Самое смешное то, что я абсолютно не в курсе того, почему он ведёт себя так.

Решил спросить у Теодора — мало ли, вдруг он заметил что-то. Ну, Теодор просто как бы с милашками же общается, потому и определяет их эмоциональный фон… Рейчел старалась не попадать мне на глаза, что вообще оказалось трудновыполнимой задачей — лекции-то у нас совместные. Да и Оливер не особо хотела меня видеть после того случая. В колледж я категорически идти не хотел, мне делать там нечего. Учиться ещё прикажете, может?

Но вернёмся к Теодору и людному коридору.

— Слушай, — я стиснул его предплечье.

— Что тебе? — Теодор выглядел осунувшимся и помятым.

Набрав в лёгкие побольше воздуха, будто собираясь нырнуть, на одном дыхании выпалил:

— Ты не в курсе, что с Далтоном? Он мне не говорит, может, ты заметил.

— Не знаю. Серьёзно, Джон, я не в курсе, — он деликатно высвободился из моей так называемой хватки и побрёл восвояси. Я медленно выдохнул через рот.

Я стоял в коридоре и тупил. Потому что сам по себе я какой-то говна кусок, чесслово. Типа как Дрочила без потных подмышек, кока-кола без пиццы, я без Далтона никуда не годился.

Последняя на сегодня лекция проводилась у мистера Хорста. Мы вялым поток влились в аудитории, где он чинно пил кофе из пластикового стаканчика и читал какую-то книгу, не обращая внимания на нас. Мистер Хорст был человеком спокойным и вполне себе нормальным, но профессором — хреновым. Он вёл свой предмет монотонно и скучно, некоторые просто засыпали, но выговора он им не делал — то ли понимал свой косяк, то ли просто не мудак.

Я сел прямо за Далтоном, понял, что он напрягся. Началась пара. Мистер Хорст отложил своё увлекательное занятие, поприветствовал нас и начал бубнить себе под нос. Самые отважные старались поспевать за ним и пытаться записывать. Себя к их числу относить я не хотел, нагонять пропущенный материал привык самостоятельно, с помощью интернета и библиотеки.

— Эй, Калеб, — он наверняка услышал мою попытку развязать ему язык (фу), но продолжил водить карандашом по бумаге, впрочем, тоже не думая конспектировать, — Может, ты всё же объяснишь, в чём дело?

— Раскинь мозгами, — пробурчал он. А я обрадовался, ведь прогресс же, товарищи! Он мне целых два слова сказал, — Или хотя бы тем серым веществом, что у тебя находится в черепной коробке.

Мне хотелось съязвить в ответ, не отрицаю, ведь не он один тут в белом пальто сидит красивый. Но я всё равно последовал его совету — раскинул как следует мозгами.

К слову, не помогло.

18 февраля

Мы сидели в столовой. Я подсел к Далтону и Финстаду, который, видимо, дожидался малышек, стоявших в очереди за жрачкой.

— Теодор, спроси Далтона, какая муха его укусила.

— Калеб, Джон интересуется у тебя, кто из отряда Двукрылых имел несчастье кусануть тебя.

— Скажи Джону, чтоб шёл нахер.

— Джон, тебя просят совершить внеплановое путешествие к чёрту на куличики.

— Да пошёл он.

— Калеб, Джон искренне недоумевает, чем заслужил такое к себе отношение. Ещё он просит прощения и умоляет вернуться.

Я даже крякнул от досады — очередная попытка помириться пошла пиздой (зачёркнуто) крахом. Видимо, время ещё не пришло и Далтон не может внятно сформулировать свою обидку.

29 февраля

Будоражащая новость, словно грипп, захватила колледж — у нас будут проводиться занятия по физической культуре. А это значит, что придётся сдавать никому ненужные нормативы, играть в командные игры, закидывать мяч в сетку и потеть. И ещё прочие неприятные вещи. К счастью, занятия по физ. подготовке собираются проводить в местном спортивном комплексе, где присутствуют, собственно говоря, душевые. К сожалению, душевые общие. Не в смысле обще-гендерные, а в смысле без кабинок. Мне не улыбается мысль подхватить грибок или ещё что похуже.

Хотя, с другой стороны затея классная — можно будет беспрепятственно пялиться на трусы (и прочее), что будут демонстрировать милашки. И ещё я прям предвкушаю их забавные потуги в спорт. Ещё, конечно, я смогу покрасоваться (зачёркнуто) повыёбываться тем, какой же я классный и всякое такое.

1 марта

Наш инструктор по физической культуре (профессором его назвать как-то язык не поворачивается) — мистер Бремптон — вызвал кучу визгов со стороны милашек. Я не понимал подобного ажиотажа от слова совсем — Бремптону было за сорок, он морщинистый. И вообще. Пф, было бы на что смотреть.

9 марта

Очередное занятие по этой физ. подготовке. От теории мы плавно перешли к практике. Поэтому смогу хоть размяться. Но что было паршиво, так это то, что играли мы в волейбол.

— Эй, Тео, на меня! — орал я, перекрикивая шум в спортивном зале и надрывая многострадальные голосовые связки.

Со мной в команде был Теодор. Остальные какие-то полные аутсайдеры в плане… Да в плане всего, чего греха таить. Вообще, эта дурацкая игра переросла в нечто большее, потому что в противоположной команде играл Далтон. Мы боролись не на жизнь, а на смерть. Все игроки потные и вымотанные, бегали, словно вялые мухи.

И вот мы уже идём ноздря в ноздрю, счёт ровный. Подача наша. Свисток… Синди подбрасывает мяч, который, блядь летит в ебанный потолок. Чудесно. Я был готов в тот момент либо задушить Синди, либо утопить.

Сука. Тупая сука. Как можно быть такой криворукой.

Я задрал прилипшую к телу футболку и почесал спину.

— Да ладно тебе, Джон, у тебя вон скоро пар из ушей пойдёт, — подбодрила меня проходящая мимо Рут.

— Легко тебе это вякать с лавки запасных, — и она не пахала так, как я. Ответа Рут я не услышал, так как нас быстро разъединила семенящая к душевым толпа.

Заметив макушку Далтона в толпе (привет, привычка), я пошёл в противоположный конец душевых. Мне на его самодовольную рожу не хотелось смотреть. Холодная вода быстро привела меня в чувство.

Этот блядский предмет сегодня у нас стоял последним, и многие вообще могли забить и свалить домой (я точно мог), если не Оливер, которая пропищала, что с нас шкуру сдерут, если мы пропустим. Некоторых это не остановило и они всё равно упёрли.

Уже в раздевалке я окликнул Финстада.

— Нормально играл, — с высоты прожитых мною лет весьма добродушно заметил я.

— Ага, спасибо.

Вот и всё.

10 марта

С вечера я решил заехать в колледж пораньше, потому что спать в последнее время я ложился рано, дома делать нечего, а так хоть уточню у мисс Росс кое-что, что лень уточнять в интернетике. А ещё я чувствовал себя одиноко, Далтон так и не говорил со мной. Я болтался унылым куском говна.

Впервые за много месяцев я вытащил машину со стоянки рядом с домом. Я так давно за неё не садился, что уже и забыл, как, что и где. Было приятно сидеть в салоне, ожидая, пока печка разогреет воздух, и смотреть сквозь покрытое коркой стекло на бушевавшее снаружи безобразия. Хотя потихоньку начиналась оттепель, становилось не легче. Снег таял и чавкал под ногами, мочил носки. Воздух был тяжёлым и влажным.

Больше всего мне нравился май, потому что май — охуенная тема.

Я подъезжал к стоянке колледжа медленно, потому что спешить особо некуда. Пришвартовав свой корабль, я вылез из него, кряхтя, словно старый дед. Возле выхода из общежития заметил фигуру Далтона, его я спутать с кем-то другим точно не мог — огромный и косолапый, подобно медведю, и в грязно-красной курточке. Я попытался перехватить его по пути в колледж, неспешно шагая по аллее. Далтон толкнул меня плечом, когда проходил мимо. Я догнал его и заставил остановиться.

— Послушай, — я начинал закипать, — Может, прекратишь ломаться как целка?

— Отвали.

— Нет, ты скажешь, почему ведёшь себя так?

— Как, блин, так? — он втянул в себя сопли, — Исправь проблемы с восприятием реальности, а?

Ехидничает, сука. Я не удержался и со всей силы вмазал ему в челюсть, он ответил мне точным ударом в нос. Ну всё, началось. Может, Далтон и был здоровым, но я оставался вёртким (по крайней мере, так считал). Мы, как петухи, сцепились друг с другом. Лупасили друг друга, не разбирая куда — будь то солнечное сплетение или почка. И оба о защите даже и не думали.

Словом, нас едва разняла проходившая мимо Симмонс. Она оттащила меня за шкирку от Далтона, при этом не спуская глаз с него глаз.

— В мой кабинет, живо, — с едва сдерживаемой яростью произнесла побледневшая Симмонс. Я потрогал нос, который, кажется, был сломан. В рот струйкой стекала кровь. Мы стремительно пошли за Симмонс. Слава богу, сейчас такая рань. Потому что голодные и не выспавшиеся студенты приходят обычно к самому началу первой лекции. Симмонс захлопнула за нами дверь, едва мы переступили порог её кабинета.

Она села за стол и принялась методично раскладывать документы на рабочем месте. Видимо, это помогало ей успокоиться. А мы присели на стулья возле её стола и невообразимо тупили. Я запрокинул голову вверх, чтобы кровь из носа не текла таким ручьём. Краем глаза заметил, что Далтон скрестил руки на груди и сверлил взглядом фотографию нашего президента на стене.

— По какому поводу драка? — сурово начала Симмонс.

Ответа не послышалось.

— Будем в партизанов играть, — заключила она, — Вы, мистер Стивенсон, совсем голову потеряли? А вы, мистер Далтон? Сцепиться однокурсникам на территории колледжа, с ума сойти, — Симмонс в свои фразы вкладывала максимум сарказма, — Это даже для школьников глупо — решать проблему кулаками. Может, будете ещё и головы друг друга в унитаз засовывать?

Рассеченная губа саднила и внезапно казалась будто увеличенной в размере. А нос свой я уже привык ломать — на рожон лез, когда шкетом был, кучу раз.

— Вы вообще понимаете, что эта стычка может послужить началом черед неприятностей? Например, отчислению из колледжа или некоторыми изменениями в вашем досье.

Оба пристыженно молчали.

— Замечательно! — Симмонс вздохнула, — Джон, Калеб… От кого-кого, но от вас подобного ребячества я никак не ожидала.

— Простите, профессор, но это было необходимой мерой.

— Мерой для чего, мистер Стивенсон?

— Личная месть, профессор, — крякнул Далтон.

— Давайте вы оставите прибаутки за порогом этого кабинета. А сейчас нужно решать, что с вами делать.

Отчего-то я знал, что она не выгонит нас из колледжа и вряд ли кому-то проболтается. Если что — соврёт, мол проходила мимо, их не заметила, всякое такое. Потому что это Симмонс, а она обычно так и поступает. Мы её любимчики, как бы она нас не хаяла

Но всё же отчислять из-за драки? Нет, Симмонс вряд ли раздует из мухи слона.

— Что ж, если об этом происшествии ещё кто-либо знает, дело плохо. А пока — идите в медпункт. Только приведите себя в божеский вид. И, Стивенсон, прекратите капать кровью на мой пол.

Всё закончилось чересчур легко. Я подумал, что бы было, если нас нашёл Хорст. Или мисс Росс. Или ещё кто-то. Нет, всё же Симмонс — классная женщина. Мы с Далтоном медленно шаркали в направлении к ближайшему туалету. Я низко опустил голову над раковиной и смывал с себя успевшую подсохнуть кровь. Скула ныла. Видимо, будет синяк. Далтон сплюнул в умывальник и тоже начал отмываться.

— Слушай, — устало (как же меня доебала эта его игра в молчанку) начал я, старательно вымывая костяшки пальцев.

— Ну, — буркнул Далтон.

— Давай я признаю, что вёл себя, словно полный мудак, а ты объяснишь, почему.

— Потому что ты озабоченный придурок. Хочешь одну, ебёшь другую. Может, определишься как-нибудь?

— Так всё дело в этом, или в том, что это была именно Янг?

— Да всё вместе, — он облокотился лбом о стенку, — И Янг, и ты — полный пиздец какой-то.

— Откуда я вообще мог знать, что она, чёрт возьми, занята или что-то в этом роде? Ты предпочёл помалкивать в ссанную тряпочку, а не сказать мне об этом. Или я не прав?

— Я не ебу твои дырки, ты — мои. Мне казалось, это у нас типа дело чести.

— Блядь, так и почему ты молчал?

— Ты себя со стороны видел? Оливер, о боже, она вздохнула, ты видел? Она моргнула! Ах, Оливер! — просюсюкал Далтон. Я сжал челюсть, — Я не хотел быть таким. Да ты как целка себя вёл.

— Я думал, мы нормально общаемся. И, знаешь ли, я не телепат, чтобы знать, кого ты там хочешь.

— Понимаешь, иногда ты действительно ведёшь себя как полный мудак. Давай сойдёмся на этом, хорошо?

— Хорошо, — я выдохнул сквозь сцепленные зубы.

— Ну, ты так и не понял.

— Не понял. — Подтвердил я. — Почему нельзя раньше было подойти к Рейчел? Ну, на крайний случай сказать мне, чтоб я не трогал её.

— Да потому, блин, что ты на Оливер молился. А мне не хотелось ничего говорить, потому что я ещё не определился. Если ты не заметил, я не ебу направо и налево каждую юбку, — ага, камень в мой огород. Точнее, целая лавина. — Для меня верность — значит верность. Типа как у псины какой-то, смекаешь? А для профилактики я её ебать не собирался.

— А… Хм, то-то я раньше не замечал, что у тебя такая тонкая душевная организация.

— Отвали. Я себя чувствовал так же паршиво, как ты, когда узнал, что Оливер с Хиггинсом.

— Ну, сравнил, меня и Хиггинса.

— Ага, дерьмо с вареньем.

Словом, всё волшебным образом наладилось. Жизнь начала идти своим чередом, и я, видит господь, был рад. Потому что пусть это будет учёба-пробежка-фильмы-учёба-игры, чем непонятное нечто, когда я с кем-то срусь и начинаю морально разлагаться.

15 марта

— Слыш, Далтон, я вот бросить решил, — начал я, затягиваясь. Дело было после лекций на кухне в общежитии.

— Кого?

— Бля, не тупи. Тебя вот решил бросить.

Калеб фыркнул, но всё равно продолжил пялиться в бумажку с текстом.

— Ладно, так уж и быть, скажу. Я же за здоровый образ жизни, тксказать, а потому и подумал — чего я вообще курю? Вот одна скуренная сигарета уменьшает жизнь на десять минут, ты представь!

— Начитался каких-то «Пять умных мыслей»? — Он размял затёкшую шею. — Смерть — дело тонкое. Вот тебя завтра машины собьёт, а сигареты не при делах будут.

— Раз собьет, значит, так решила судьба. А от судьбы, как известно, не уйдёшь.

— Ага. От неё убегают.

19 марта

На пасхальных выходных я решил поехать домой. Не совсем домой, а скорее в город. Город-дом, то есть. В котором я родился. Там открывают какой-то суперский парк аттракционов, а я любитель всякого такого (хотя по мне и не скажешь, я в курсе). Вроде там будут очки виртуальной реальности. Вот. Наверное, позову с собой Мари. Если она захочет, конечно. У меня в свои шестнадцать были пару друзей, с которыми мы обычно договаривались на всякие каникулы ошиваться возле бомжей зачёркнуто культурных мест.

Я ей что-то написал при Далтоне, знаю, это было ошибкой. Он решил тоже со мной поехать — за компанию. Я подумал, что от него-то точно не отвяжусь, поэтому, скрепя сердце, решил взять.

Вообще-то я обдумывал, как бы залезть под юбку Пандоре — чисто из интереса. Далтон в план «под юбку» никак не входил.

22 марта

Нашу размеренную учебную жизнь нарушила внезапная новость. Нет, не так — очень внезапная новость. Хотя с одной стороны, она не такая уж и шокирующая, зато какой эффект произвела и сколькими слухами обросла. Дело в том, что Теодор (с которым я как бы общаюсь) — гей. И мне даже стало неловко. Я же шутил в его присутствии про трубочистов и любитель просто прочистить дымоход, и, ну, всякое в таком роде, я даже иногда бывал с ним в душе! Мою реакцию тяжело передать словами, если вы не оказывались в подобной ситуации. Это стыд с чем-то. С чем — пока не разобрался.

Казалось бы, почему в стране, где разрешены однополые браки, все так отреагировали на Тео. Просто какой-то умственно отсталый (смутно подозреваю, что Питер) распиздел зачёркнуто выдвинул теорию о том, что у Теодора СПИД. Естественно, в колледже переворот. Без понятия, как можно в свои-то годы не знать, КАК именно передаётся СПИД, но от Финстада все шарахались, как от прокажённого. Либо тупые, либо прикидываются. Не знаю, что хуже. В любом случае долбоёбы.

— Всё хуйня, Теодор. Расслабься, — хотелось ещё что-то ему добавить; допустим, что мы-то точно знаем, что он здоров как стёклышко, но шутка бы в том момент не заехала.

— Да, не обращай внимания, — поддакнул слева Калеб.

Тем не менее, Теодор сжал дверную ручку так, что вены на руках вздулись.

— Со мной всё нормально, — произнёс он нарочито непринуждённо, но мы не дебилы.

— Ладно.

Я подошёл было к Оливер — хотел спросить, знала ли она об этой особенности своего друга. Заехал пятерней себе в волосы, таким образом их ероша. Конечно, она знала. И , бля, я же типа её продинамил и всякое такое, поэтому она мне не сдалась. Я с кислой рожей попёрся на ряд возле окна. Погода была чумовая — плюсовая, солнце смущённо выглянуло из-за плотной завесы облаков и подмигнуло.

Я залихватски подмигнул в ответ.

23 марта

Мы сидели во внутреннем дворе колледжа на подстилке, которая, к слову, уже успела промокнуть (но это не умаляло нашего энтузиазма), и жевали сандвичи, запивая лимонным соком (та ещё гадость).

— Я подумал, — начал я, задумчиво скребя заросший подбородок. Брякнула в голове мысль — а не отпустить ли бороду? Сразу же её откинул. Мне борода бы не пошла — слишком неуместно выглядит на моём лице.

— Не знал, что ты умеешь.

— Время остроумных шуток. Но то, о чём я сейчас скажу, такое личное, что пиздец. Намного более личное, чем нестиранные носки, воняющие на всю кухню.

— Какой же ты мерзкий.

Я потупил немного для приличия, таким образом выжидая театральную паузу. Далтон в последнее время так делает постоянно.

— Я же с милашкой давно уже не был. Странно.

— Ты мне предлагаешь свахой подработать? — ехидно «подъебнул» он.

— Дай договорить, ну йе-ебаный в рот, Далтон! — Я закусил бутербродом. — А вдруг я как Финстад?

И тут Калеб, мудак такой, заржал. Громко так. Я ждал-ждал, пока он перестанет корчиться в судорогах и издавать душераздирающие звуки умирающей конины.

— Дожили, — отдышавшись, выдавил он. Потом снова заржал. — Ну ты даёшь, Джон.

— Сам подумай. У меня не было никогда такого значительно перерыва.

— Всё просто, Джон. — «Тонкая» отсылка к «Элементарно, Ватсон». Думал я не пойму. — Просто срабатывает обратная теория эволюции — ты превращаешься в целку.

Я захлопнул ему подзатыльник. Профилактический.

— А если быть объективным, то я не думаю, что ты пидор. Подумаешь, у него милашки давно не было.

— И что мне теперь делать?

— Мне всему тебя учить что ли, молокосос? Ну, значится, сына, есть пестики и тычинки…

— Подобную канитель мне впихивали в школьном курсе биологии. Спасибо, хватило. Теперь ни на один цветок смотреть нормально не могу.

— А на вагину, из который обычно вылезают дети, можешь?

Далтон загадочно повёл бровями.

— С одной стороны мне это нужно, а с другой — хер его знает, Далтон.

— Так ты для проформы или как?

— Можно сказать и так.

— Нету в жизни радости.

Рут выхватила последний сандвич, который лежал на влажном пледе.

— Всегда догадывалась, что вы животные.

— Положи еду на место, либо хребет переломаю. — Серьёзно произнёс Калеб. У него иногда бывают специфические шутки, которые не каждый поймёт. Ну, точнее не догадается, что это шутка. Поэтому у него так мало друзей. Я не в счёт, мы просто ебёмся.

Что-то на уровне этого.

— А ты в монастырь уйди, Джон.

— Женский.

Я, кажется, такую шутку уже шутил. Ну да ладно. Это ещё раз подтверждает то, что у Рут классное чувство юмора.

— Вот мы мудаки. — Я лёг на спину и прикрыл глаза руками — мешало солнце. — Почему мудаки вы, а на стенку лезть хочется мне?

— Стань на путь истинный — будь зоофилом. Зоофил лучше, чем монах. Ну, или инцест. На крайний случай.

— Фу, — Рут скривилась.

— А у Далтона бабушка — лошадь.

Мы заржали.

— Я же к вам по делу, — Рут поправила воображаемый монокль. — Мне немного стыдно, а немного нет. Я же с Дэвидом рассталась.

— Дэвид, Дэвид… Это который? Очкастый?

— Очкастый — Дэвис. — Поправила Калеба Рут.

— Точно! А кто такой Дэвид?

— Всё с этими женщинами не так, — крякнул я.

— И слово «искусство» с одной с пишут, — добавил Далтон, с сожалением оглядывая пустую пластиковую коробку, где раньше лежали сандвичи.

— Слово «искусство» с одной с написать невозможно. Их там три, — припечатала Рут, доставая зеркальце и жирно намазывая помаду на губы. Произошла метаморфоза — из нормальной девушки в противное уёбище, — А я прошу сходить кого-то из вас со мной в кино. В кафе. Не суть.

Я присвистнул.

— Какие подводные камни? — Сразу насторожился Калеб. — Нужно будет сидеть с твоей мамой тоже? Ты потеешь? Ты сектантка? Так может ты вообще не женщина?!

Флойд закатила глаза.

— Дэвид меня продинамил, как настоящий мудак, а я умею изящно мстить, — она бросила мимолётный взгляд на свои ногти. — Ну, а вы умеете иногда быть немудаками, что будет очень кстати. Поэтому я обратилась к вам. Не к Питеру, не к Полу, не к Джастину.

Честно говоря, я этих людей и не знал.

А ещё подумал, что это (как там сказала Флойд?) изящный способ отомстить. И Оливер, и Янг. Флойд не сошла с обложки журнала, но у нее хотя бы лицо не в гнойный прыщах. Она нормальная, в принципе. Но иногда бывает жутко дотошной, иногда жутко правильной, иногда меня бесит так, что хочется даже наорать за тупость.

— Я пас, спасибо, — немного поразмыслив, всё же произнёс я.

— Тоже.

— Как знаете, — Рут хмыкнула, встала с постилки, отряхнулась, с гордым видом удалилась. Как сказать с гордым. Таким, уязвлённым.

26 марта

Всё-таки я решился поехать домой на дня два.

Это было забавно. Далтон приехал ко мне в гости. И жил в гостевой комнате. Мама приняла его как… Как это обычно делают мамы, короче. Приготовила грандиозный обед как минимум на особ пятнадцать, но мы справились. Мне даже показалось, что мать со мной так не приветлива, как с ним. Ужас! Ладно, гость же.

— Джон, мы завтра все вместе пойдём?.. — мы вдвоём убирали в столовой после пирушки.

— Ну, да. Наверное, Далтон тоже попрётся с нами, так что…

— А можно мне кого-то с собой взять?

— Симпатичную подружку? — я хмыкнул.

— Не совсем, — она уклонилась от ответа. Поправила причёску мыльными руками. — Это мой друг. Ты, наверное, его помнишь.

— М-м, Билл?

— Почти. Колин.

— Не заставляй меня запоминать всех твоих друзяшек. Я своих не вспомню…

— Я и не заставляю. Просто спросила, можно ли его взять.

— Да бери, если особо под ногами не будет путаться. Чур сладкую вату сам себе будет покупать. И пусть берёт пакетик.

— Зачем? — Простодушно спросила Мари.

— Там есть американские горки…

— Дурак.

27 марта

Я лениво жевал жвачку, стоя чуть поодаль от Мари и Далтона, и разглядывал парк аттракционов. Мари нервно постукивала ногой в лакированной туфле по земле. Мы ждали этого Колина. В конце концов, Калебу надоело, и он пошёл в ларёк за мороженным. Ну как ребёнок, честное слово. В тот же момент (!) к Мари пружинистой походкой приближает младой человек, как я понял — пресловутый друг.

— А это кто? — вместо приветствия выпалил Колин, кивнув на Далтона. Мари сдержала смех.

— А что? — невинно спросила сестрица.

— Да ничего. Странный какой-то.

— Это Джон. Если что. — Бля, в этот момент я понял, клянусь, что Мари умеет шутить. Серьёзно.

— Так это твой брат, — Колин облегчённо выдохнул. — Ну, нормальный такой, конечно. Вы очень похожи.

Я заржал. И вышел на свет, подойдя к парочке. Приобнял Мари за плечи. Не совсем уместно всплыла шутка Далтона про инцест. Меня передёрнуло.

— Очень приятно познакомиться, я Джон. Мари много про тебя рассказывала.

Вообще, под конец стало скучновато. Очки виртуальной реальности не оправдали надежд, Далтон шутил омерзительно (т.е. очень смешно, но мне было стыдно смеяться при Мари; тему для шуток Далтон выбрал… неоднозначную), Колин меня бесил. Не знаю, подбирает ли Мари бедных и нуждающихся, но со стороны их дружба выглядит так. Либо она просто стебётся, но тогда это очень жестоко. Даже для меня.

Ну, я не встретил девушку (или парня) своей мечты.

Вот и подвели итоги прошедшего дня. Да и всей моей жизни, собственно говоря.

29 марта

— Ребя-я-ят, а давайте поедем куда-то после сессии? — предложила Оливер перед послеобеденными парами.

— Вместе? С группой? — кто-то с галёрки подал голос.

— Оливер, не гони, с нашими клоунами что-то решать — себе дороже…

— А почему нет?

— Да ну, не хочу видеть ваши синие рожи ещё и после сессии, хватило и на сегодня.

— Не нравится — не смотри.

— Ты дышишь прямо на меня, Питер, я не могу не обращать на тебя внимания.

Так и поговорили. Идея, в принципе, нормальная — собраться со всеми, сделать пикничок, напиться до беспамятства (или до памятства, но так будет ещё более стыдно; я, например, не хотел бы помнить все свои действия, совершённые в пьяном угаре — слава господу, что память у меня ни к чёрту).

— Ну и идите нахуй, ублюдки.

— Сам мудак.

12 апреля

Не знаю, как все, но я определённо что-то проебал. И даже Гагарин здесь не причем. И день космонавтов тоже.

Совсем скоро мне нужно было сдавать курсовую работу, а я ничего не делал. Просто пялился в потолок, считал количество пылинок на подоконнике и рвал заусеницы. Ладно, на самом деле я не маялся такой дурью, но определённо не занимался курсовой работой. И экзамены. Для меня они в принципе подводили итог года, поэтому я не хотел облажаться.

Да я и в принципе не лажаю. Я ж красавчик.

19 апреля

Я решил подвести итоги учебного года, когда сессия закончится. Типа, какой я был (алкоголик и придурок), и каким я стал (алкоголик и придурок). И вообще, что просто изменилось, от каких привычек избавился, что приобрёл.

Кажется, я начинаю говорить слишком длинными фразами, это раздражает. Наверное, всё из-за курсовой, да.

27 мая

Курсовую я сдал Симмонс, один из первых встал к ней в очередь, она мне, ясное дело, не отказала. Далтон, в свою очередь, сдавал курсовую Дрочиле, от чего он сам несказанно охуел, мягко говоря.

Сессии конец. Я сдал всё, долгов нет, просто, блядь, вольная птица. Почему-то, от этой информации не холодно и не жарко, если в предыдущие два года я орал, как резанный, от этого, то в этот… Не знаю, отношусь более философски. Кстати, мне звонила Меган. Я не знаю, зачем (ну, в принципе, понятно, зачем, это я так). Я решил, что оскорблять её не буду, просто отморожусь, как даун.

Так и вышло.

Звонила Пандора. Попросила помочь, потому что её отец пропал и не возвращается домой вот уже несколько недель. Я охуел от такой наглости, потому что звонить, когда тебе что-то нужно — это буэ, мягко говоря. Поэтому вышло, что я её оскорбил. Возможно, она обиделась. Мне даже не прельстила мысль, что она может мне дать. Просто возникло какое-то отвращение к Пандоре. Становлюсь фригидным, самому противно.

1 июня

День защиты детей, да пусть защитит их наш ебанный господь бог, ибо дальше их ждёт пиздец.

15 июня

Самое забавное, что обычно в других колледжах практика длится один месяц лета, а у нас полтора-два. Где справедливость, а? Где справедливость, я спрашиваю!

В общем, мы сидели в пыльной компании за компьютерами и тупо смотрели в монитор. Потом я решил, что с меня хватит, на нас внимания практически никакого не обращают, печатку за практику мне поставили, всё.

Оливер опять подала идею по поводу совместного времяпровождения, на этот раз намного больше людей отозвалось положительно, чем в предыдущий раз. То есть, их не смущает то, что в течении года они друг друга люто ненавидели, а тут решила собраться, цитирую «дружной и теплой» толпой, снять где-нибудь домик и весело провести время. Не понимаю логики, кароче.

— А почему нет? — это произнёс Питер, которого вряд ли бы вообще кто-то пригласил. — Мы же скоро разбежимся кто куда, забудем друг друга. А тут…

— Тебя вообще никто и вспоминать не захочет, — Далтон закатил глаза. Я последовал его примеру.

Питер зарделся и сделал вид, что не услышал.

Оливер скрестила руки на груди. Грудь от этого стала больше.

— Нужно что-то решать.

Вся наша группа собралась в холле колледжа, плюс какие-то левые зеваки. Многие начали спорить, когда и куда соберемся. Мне было похер, мне практически всегда на всё похер, если я не ору от злости или радости. Одно из двух.

— Так, я посмотрела, сколько стоит снять приличный коттедж на сутки. Давайте я создам беседу в вайбере или где? Там будут те, кто идёт. Таким образом и скооперируемся.

Оливер быстро делала пометки на телефон, отмечая тех, кто всё-таки решил пойти. Мы с Далтоном почесали репу, подумали — почему нет? Я положил руки в карманы, подождал, пока толпа вокруг Оливер рассосётся. Далтон вопросительно поднял брови, я скорчил гримасу, мол, забей.

— О-оливер, — лениво протянул я, подойдя вразвалочку к ней.

— Стивенсон, ты тоже идешь? — деловито спросила та, будто мы были на каком-то дурацком собеседовании или типа того. Она поправила сползшие с носа очки. Я кайфовал. Не то, чтобы я считал её красивой (именно в тот день), но было в ней что-то такое, чего я понять никак не мог. Сиськи не в счёт.

— Иду, Оливер.

Она вроде как из-за этого бесилась (из-за того, что я так чопорно называл её по фамилии), но виду не подавала.

— Хорошо. Хорошо, Стивенсон, — Оливер потопталась на месте, и, видя, что я не собираюсь уходить, произнесла, — Ну чего тебе? — произнесла так, будто была плаксивым ребенком.

— Давай трахаться, пока ты ищешь себе парня.

Оливер посмотрела на меня с жалостью, попыталась гордо вздёрнуть голову и ушла. Далтон, который в этот момент отходил покупать батончик, смотрел аналогично.

22 июня

Мы решили, что аккурат на первое число следующего месяца устроим бухаловку. Ладно, с осени практически ничего не изменилось, я всё тот же неудачник без интересов, но почему-то с пиздец какой завышенной самооценкой.

Наверное, это аннотация к моей жизни.

Кстати, меня раздражают незнакомые люди, которые какого-то хера подходят к тебе в общественном месте и доебывают своими советами. Не кури. Не сиди на холодном. Не пей. Не матерись, тут дети.

Идите нахуй.

1 июля

Меня опять начинает засасывать Оливер. Не в том плане, что мы сосемся, а в том плане, что мне она становится симпатично (какое же мерзкое слово, но подходит по смыслу больше всего).

Коттедж в пригороде оказался классным — трехэтажным, элитным, с бассейном и всяким таким. Пьяные тела падали в бассейн, брызгались и пили воду с хлоркой. Красота, ну. На удивление, я почти ничего не принимал.

Мне было скучно. Действительно очень скучно. Далтон отжигал, я сидел на траве, скрестив ноги по-турецки, и курил. Рядом присели Рейчел.

— М-м? — я затуманенным (это кстати не метафора или эпитет, просто вокруг меня действительно был туман, ну знаете, точнее дым от сигареты) взором уставился на нее.

— У тебя лицо очень кислое.

— Спасибо за ваш комментарий, оставляйте ещё. Отъебись, Янг. Я рефлексирую.

— А я не буду мешать.

— Отвали, пожалуйста. Я не шучу.

Я помнил, как мы пиздились с Далтоном после моего тесного контакта с Янг. Иногда член в штанах удержать действительно сложно, поэтому я хотел, чтобы она ушла. Не знаю даже, до сих пор ли она нравится Калебу. Мы как-то эту тему не затрагивали.

Мне почему-то не похуй, с кем и где в этот момент была Оливер. Не похуй так, что хотелось пинать всё вокруг, бить стены и бороться с ветряными мельницами.

Я же ясно дал ей понять, что они типа хуйни под ногтями, использованная кем-то (кстати, назло мне). Мне от этого противно, меня от неё тянуло блевать. И тянуло к ней.

Пиздец.

Рассуждаю так уныло, что, будь искусственный Далтон в моей голове, он бы давно уже выпотрошил мои мозги.

2 июля

Я проснулся. Так, уже хорошо, что я это понял. Оставалось понять, чтоэтозаместо. Рядом со мной кто-то засопел. Я приподнялся на локте, осматривая девушку (парня), что лежала сбоку, закутанная в простыни.

Острое плечо и густые волосы. Ошибки быть не должно, ага. Я всё-таки убрал пряди с лица. Ага, Оливер. Привет. Самое хуевое, что я не помню, как оказался здесь (и где это пресловутое здесь), и что мы с Оливер делали. Ну, в принципе, второе понятно.

Первое — нет.

Комната была маленькой, с одним окном, завешанным шторами. Кстати, бардака не было. Что удивительно.

Я откинулся на подушку в твердом намерении провести мозговой штурм. Мозг упирался и вспоминать ничего не хотел. Только какие-то обрывки, такие микро-картинки, которые даже и рассмотреть-то толком не успеваешь.

Вот то есть у нас с Оливер был секс, а я этого не помню. Здорово. Супер. Прекрасно.

Спустя какое-то время Оливер начала вертеться. Я с интересом уставился на неё. Просто реально было интересно понаблюдать за её реакцией. Аш-ли. Тупое имя. О-ли-вер. Тупая фамилия.

Когда она открыла глаза, то сразу увидела моё лицо. Ехидное, наверное. Глаза сразу же округлились, а руки метнулись к простыням.

— Доброе утро, солнце, — в моём голосе было столько яда, будто это Оливер была виновата в том, что у меня болезнь Альгеймера.

— Серьёзно? — произнесла Оливер осипшим голосом.

Я пренебрежительно пожал плечами. Оливер откинула простыни, а я наконец-то увидел её голой. Кажется, мечтал об этом с поступления в колледж. Увиденное привело меня в лёгкий, м-м, шок. Нет, грудь и вагина у неё были на месте, тут бесспорно. Просто многочисленные синяки и засосы на её теле.

Которые сделал я.

Наверное.

Ашли встала, потянулась хорошенько, повернувшись ко мне спиной. Будто ничего не замечая. И так без стеснения потянулась, что я слегка прихуел.

Она была очень красивой.

С тонкой талией, без широких бёдер, конечно, но тоже пойдет. Сочные бёдра мне очень нравятся, но Оливер с её миниатюрностью как-то затмевала всех этих пышных мадам. Оливер будто мне в лицо тыкнула, мол, смотри, какая я классная. Или типа, смотри, что ты со мной сделал.

— И что это означает? — потянувшись, она плюхнулась обратно на кровать.

Грудь подпрыгнула. А соски оставались твёрдыми.

— В смысле? — сиськи имели на меня очень гипнотическое воздействия, отключая без того ненужный мозг.

— Что мы будем с этим делать? В смысле, дальше, Стивенсон. Дальше что? — она поясняла, как для тупого. Это немного привели меня в чувство.

— Дальше? Не знаю. Если ты залетела, то мы сыграем свадьбу. У тебя будет округлившийся животик, белое платье, фата. У меня кредиты и съемная квартира. Когда родится ребёнок, ты будешь не в восторге, знаешь ведь про пост-родовой синдром? Да, мне тоже будет несладко.

— Давай без этого, хорошо?

— Хорошо, — повиновался я на удивление хорошо. — А что ты хочешь услышать? Устроим конфетно-цветочный период? Или разойдемся, а потом, как в стихах или в не очень хороших книжках, встретимся лет через надцать? Ты с ребенком, опять-таки. А я с жалостью в глазах, что ты досталась не мне.

Она уткнулась лицом в подушку.

— Какой же ты мудак, Стивенсон.

— Не спорю.

— Последние года пол я только и думала, что о тебе. Воображение дорисовывало неприсущие тебе черты.

— Типа как принц на белом коне?

— Типа как несбыточная розовая мечта.

— Ого, — такая характеристика мне понравилась. — Где-то слышал, что всё, что идёт до «но», не считается. А ты очень хочешь сказать «но», как я понимаю.

— Нет, Стивенсон. Просто несбыточная розовая мечта лопнула, как огромная жвачка.

— Погоди, иногда я не успеваю за такими сравнениями. Помедленнее, для тупых, пожалуйста.

— Как же мне нравится твоё блядское тело, Стивенсон. И как же ненавижу тебя самого.

— А всё начиналось так небанально.

— Мудак.

— Тебе понравилось? — я едва сдерживался, чтобы не заржать.

Соски Оливер оставались твёрдыми в любом случае. Мне было похуй на то, что зубы мы оба не чистили, я просто засосал её. Погладил её большим пальцем по скуле. Оливер едва слышно застонала, вцепилась в моё запястье, но не для того, чтобы отодвинуться, нет. Оливер притянулась ко мне.

Боже, а если кто-то зайдет. Где мы вообще находимся.

Меня достала рассудительность Оливер. Хочу, чтобы она просто забыла об этом слове. По крайней мере на сегодня.

Поэтому когда она закидывает на меня ногу, прижимаясь всем телом (хотя казалось бы, куда ещё ближе), меня сносит. Сносит нахуй с этого мира. Какая же она приятная наощупь.

Оливер — уже надо мной — дышит прерывисто, а кожа её пахнет так, что я просто забываю обо всём на свете. Я просто сжимаю её ягодицы, глажу спину, провожу губами по плечу, ключицам, шее. Ставлю засосы, метки, покусываю кожу. Оливер выгибается, впивается ногтями. Ёрзает. Ёрзает на моём члене взад-вперёд. Мокрая, задыхающаяся.

Я рывком бросаю её на кровать. Мне нужно быть сверху. Нужно. Нужно просто доставить ей удовольствие. Тупое желание, которое редко возникало. Сделать так, что кому-то снесло крышу только от одного понимания, что я рядом с ней.

— П-пожалуйста, — призывно шепчет-хрипит Оливер, раздвигая ноги. Я качаю головой.

Засасываю правый сосок, слегка прикусываю, пальцами едва-едва касаюсь живота, вывожу какие-то узоры. Оливер содрогается, тянется рукой к клитору, но я перехватываю запястье и насмешливо смотрю. Не-ет, Оливер, не сейчас. Провожу дорожку влажных поцелуев от ложбинки между грудями и до живота. Дую на мокрый след. Опускаюсь ниже, пальцами стискиваю клитор, медленно засовываю в Оливер пальцы. Сначала указательный, затем средний, едва надрачиваю.

Хочется оказаться в Оливер как можно скорее, и от этого желания темнеет в глазах. Она зарывается рукой в мои волосы.

Мы оказываемся уже в сидячем положении, Оливер стонет. Я держу её на весу за ягодицы, приподнимая и опуская. Оливер стонет. Стонет. Стонет. Стонет. Выгибается. Стонет. Мы находим ритм.

Она утыкается лбом мне в плечо, всхлипывает.

Когда мы ложимся на кровать — потные, обессиленные, едва дышащие, — просто закрываем глаза и пытаемся восстановить дыхание. Наверное, к этому стоило прийти ещё год назад. Или когда. В общем, очень давно. Чтобы заниматься сексом с Оливер каждый день. Чтобы она стонала.

— Стивенсон, ты мудак.

— А кто спорит-то?

26 августа

Мы катили по дороге неизвестно куда, просто Янг с Далтоном решили тыкнуть в случайное место на карте. Скинулись мне на бензин. С Калебом мы водили попеременно, потому что дорога выматывала.

На переднем сидении рядом со мной сидела Ашли, которую я всё равно слишком часто называю Оливер. И не устаю повторять, какое же у неё глупое имя. Глупое до безобразия.

В багажнике не так много вещей, всего лишь самое необходимое.

Столько дерьма вокруг, а мечта на расстоянии вытянутой руки. Протяни и ты, а?