Путь домой (гет)

— Нам обоим нужно сейчас немного тепла…— низкий голос дона Мигеля звучал завораживающе, его черные глаза со страстной мольбой смотрели на Арабеллу.

Она снова была в апартаментах де Эспиносы, и он обнимал ее. Но на этот раз она совсем не противилась испанцу.

«Сопротивляйся!» — билась тревожная мысль внутри.

Однако поцелуи де Эспиносы погружали Арабеллу в вязкий, сладостный дурман, который заволакивал сознание и лишал сил.

— Mi corazon… — дон Мигель слегка сжал ее плечи, мягко увлекая куда-то вниз… в бездну, и она закрыла глаза, покоряясь ему…

…Небо, хмурившееся весь день, к вечеру прояснилось, и взошедшая луна бросала мерцающие блики на умиротворенное море. Но, по крайней мере, двум людям на борту корабля, скользящего по его волнам, об умиротворении можно было только мечтать.

Заложив руки за голову, Блад лежал в койке, которую он подвесил в кают-компании, и слушал поскрипывание пола под ногами жены, доносящееся через тонкую переборку. Собственные слова жгли его раскаленным железом. Все шло не так, катилось бешеным потоком с горы. Узнав, что Арабелла жива, он запрещал себе представлять их встречу: слишком малы были шансы, что он уцелеет. Ему повезло — в очередной раз. И первое, что он сделал — бросил жене чудовищные упреки. Ей, еще не пришедшей в себя после плена! 

Он не был готов к вопросу Арабеллы, хотя было нетрудно догадаться, что дон Мигель не преминет поделиться с ней обстоятельствами смерти своего брата. Ревность и обида — плохие советчики, а он поддался им и потерял голову. Блад снова и снова прокручивал сцену, разыгравшуюся на берегу, и их сегодняшний разговор.

Что произошло между его женой и доном Мигелем? Прямота и искренность Арабеллы ставила в тупик многих мужчин и в том числе самого Питера, ставшего ей мужем. В ней нет ни хитрости, ни кокетства. Арабелла — и супружеская измена?! Он сдавленно застонал, это просто не укладывалось у него в голове! Ведь она кинулась к нему, невзирая на пистолет Тени, направленный на нее… 

И разве она виновата, что «Пегас» потерпел крушение, а дон Мигель обнаружил ее на бриге? Кто знает, что ей пришлось вынести. Сегодня в какой-то момент ему показалось, что Арабелла хотела что-то сказать, но его беспощадный напор оттолкнул ее и вызвал лишь гнев. 

Он не заметил следов насилия на ее теле. Но какому насилию могла подвергаться ее душа? Какое давление оказал на Арабеллу дон Мигель, сгоравший от жажды мести? Какие угрозы шли в ход? Что, если он действительно… принудил ее? 

Все существо Питера отвергало то, что безжалостно рисовало ему воображение. Что же, месть испанца удалась, пусть и отчасти! В чем еще он подозревает ее? В равнодушии к его смерти? А еще он усомнился, что она хотела вырваться из плена. Большей несправедливости сложно придумать. 

Шаги за переборкой давно стихли, а Блад продолжал размышлять. Его глубоко ранили слова Арабеллы — о том, что она страшится услышать еще какую-нибудь темную историю о нем. Ведь он считал, что оставил свое прошлое позади и надеялся, что, согласившись стать его женой, Арабелла приняла его, как он есть. Но прошлое дотянулось до него и схватило костлявой рукой за горло. И теперь он платит высокую цену. Как им снова найти путь друг к другу? Смогут ли они сделать это?

Задумавшись, Блад не сразу обратил внимание на неясные, едва различимые звуки. Он прислушался и понял, что Арабелла плачет— и никогда еще на его памяти она не плакала так горько и безутешно. Ее тихие рыдания разрывали ему сердце. 

Мигом позабыв все свои обиды и подозрения и не тратя времени, даже чтобы надеть сапоги, Питер бросился в капитанскую каюту.

Арабелла в одной сорочке сидела на рундуке, обхватив руками колени.

— Арабелла… дорогая моя, — севшим голосом позвал он, медленно подходя к ней и ожидая вспышки ее гнева.

Она повернула к Бладу залитое слезами лицо и совершенно безжизненным голосом сказала:

— Он целовал меня, и я не сопротивлялась... И я не вспомнила тебя, Питер.

Блад сразу догадался, кто это «он», и, мысленно проклиная весь род де Эспиноса до седьмого колена, ласково сказал:

— Это был всего лишь сон. Прости меня. Мои слова навеяли тебе этот кошмар. 

Он сел рядом с женой и осторожно обнял ее.

— Это было не только во сне... 

— О чем ты?

Арабелла несколько очень томительных для него мгновений смотрела измученными глазами прямо перед собой. Наконец она прерывисто вздохнула и с усилием выговорила: 

— Дон Мигель целовал меня наяву… там, на «Санто-Доминго». Я виновата, что допустила это.

Блад прислонился спиной к переборке и прикрыл глаза. Внутри у него все оборвалось, но он не отстранился, а наоборот — крепче прижал жену к себе. Видя ее отчаяние и чувствуя, как она судорожно вздрагивает, пытаясь подавить рыдания, он осознал, что готов простить ей это, что уже прощает ее… 

Следующая фраза отодвинула его ревность на самый дальний план, потому что Арабелла сказала:

— Я ударилась во время кораблекрушения, — она коснулась рукой своей головы рядом с левым виском. — Когда я очнулась, я не помнила, как оказалась на корабле. Потом дон Мигель нашел меня, но я… Я не помнила ни его, ни мою жизнь на Ямайке. Последние годы стерлись из моей памяти, — после паузы она добавила едва слышно: — Я не помнила тебя, Питер…

— Боже милостивый! — охнул Блад. — Почему ты сразу мне не сказала?! 

Он протянул руку к голове Арабеллы и нащупал рубец, вокруг которого уже начали отрастать волосы. Питер не заметил его раньше, густые пряди хорошо скрывали его. 

— У меня не было на это времени — Арабелла слабо улыбнулась.

Все действительно было иначе и куда печальнее, чем воображалось ему! Вот о какой болезни она говорила... Его пальцы тщательно ощупывали голову жены с левой стороны.

— Больно? И вот здесь, да? — озабоченно спросил он, видя, что Арабелла морщится.

— Скорее неприятно. 

— И голова еще болит и сейчас?

— Иногда. 

— Кто ухаживал за тобой, лечил? Ну, был же там врач, на этом корыте?! — при мысли, что Арабелла, раненая и беспомощная, оказалась среди враждебно настроенных испанцев, Блад западало ощутил страх и почти отчаяние.

— Сеньор Рамиро. Он хороший врач и был добр ко мне.

Не слишком-то удовлетворенный этим, Блад поднялся, подошел к столу и зажег свечи в стоявшем там канделябре.

— У меня тут есть кое-что, — он водрузил на стол сундучок и извлек из него небольшую бутылочку. — Это поможет тебе.

— Сеньор Рамиро сказал, что со временем все пройдет.

Блад хмыкнул, но оставил свое мнение о способностях испанского коллеги при себе. Он налил в бокал воду из кувшина и отмерил несколько капель настойки.

— Выпей, — вернувшись к Арабелле, он протянул ей бокал, затем снова присел рядом с ней. 

Ее зубы стукнули о край бокала.

— Тебе холодно? — Питер потянулся к скомканному одеялу и, укутав жену, обнял ее: — Что же было дальше? Если, конечно, тебе не слишком тяжело рассказывать. 

Допив лекарство, Арабелла отдала ему пустой бокал и горячо зашептала:

— Я расскажу. Питер, ты не представляешь, каково это: не помнить часть своей жизни, часть себя! Дон Мигель утверждал, что знает меня и… тебя, а я будто блуждала в дремучей чаще. Я чувствовала, что ты и де Эспиноса — враги, но не знала почему. И тогда он, — голос Арабеллы прервался. 

— И тогда он посвятил тебя в подробности той истории с доном Диего, разумеется, ни словом не упомянув про нападение его брата на Барбадос. И я стал внушать тебе ужас… — грустно усмехнулся Блад.

— Я… растерялась. Питер, прости, я обидела тебя, когда сказала, что меня пугает твое прошлое.

— Что же, у тебя были основания, — голос Блада звучал устало и глухо. — Поверишь ли ты, что заниматься морским разбоем изначально не входило в мои намерения? И что захваченный корабль дон Диего должен был привести в голландскую колонию на острове Кюрасао? В обмен на жизнь и свободу — свою и своих людей. Но он подло обманул нас и привел «Синко Льягас» к берегам Эспаньолы. У меня не было выбора — разве что умереть или вновь оказаться в рабстве. И не думай, что мне было легко отдать тот приказ.

— Я верю тебе...

Он вздохнул и уткнулся лицом в шелковистые волосы жены.

— Но ведь ты вспомнила меня?

— Да…— она всхлипнула, — В тот вечер де Эспиноса пригласил меня для разговора в свою каюту и сообщил, что ты принял его условия. Я даже не спросила, какие именно условия он выдвинул... Все это время я жила, точно во сне, и сама не могу понять, почему я так вела себя. Мы разговаривали, как… старые друзья. Я хотела уйти — он не отпускал. Он загородил мне дорогу, потом вдруг обнял и стал целовать. Моя ли слабость тому виной или еще что-то, но я позволила ему это… Наваждение или…— Арабелла повторила слова Блада:— Ты сказал, что мне пришлись по вкусу его объятия… Наверно, это было близко к истине… А потом я будто увидела тебя… Мое сердце наполнилось любовью… И я вырвалась… Воспоминания были неполными, окончательно память вернулась уже на берегу…— она подняла голову и печально взглянула на мужа: — Я не сомневаюсь в сделанном выборе. Хотя, возможно, ты сожалеешь сейчас о своем? — она выпрямилась и даже попыталась отодвинуться от Блада, но он мягко удержал ее: 

— Душа моя… — хрипло прошептал он, потрясенный услышанным и тем, с какой смелостью и не щадя себя Арабелла призналась ему. — Ты самая отважная и искренняя женщина из тех, кого я когда-либо знал. Ты самое дорогое, что у меня есть, и я благословляю тот час, когда ты согласилась стать моей…

— Я бы рассказала… про поцелуй, я не собиралась это скрывать. Но во время нашего разговора я почувствовала гнев и обиду. А этой ночью сам Господь ниспослал мне сон в наказание… За гордыню. Сон, в котором дон Мигель восторжествовал надо мной... — слезы вновь неудержимо побежали из глаз Арабеллы, оставляя блестящие дорожки на ее помертвевшем лице. 

— За что Ему тебя наказывать? А ты — простишь ли ты мои несправедливые слова? — он взял руки жены в свои. — Твои пальцы холодны, как лед… Не плачь… 

Блад поднес руки жены к своим губам, целуя нежные пальцы, тыльные стороны ладоней, согревая их своим дыханием. Он смотрел на нее с любовью и нежностью, но на дне его глаз таилась печаль — отражение той печали, которая сокрушала сейчас душу Арабеллы. Она знала, что здесь бессильны все чудодейственные настойки, и только вместе они смогут прогнать эту тень прочь.

— Я не плачу, — Арабелла попыталась улыбнуться.

— Как же близок я был к тому, чтобы потерять тебя…— медленно склонившись к ней, Блад приник к ее губам.

Жар его поцелуев расходился по телу Арабеллы, окутывая ее теплым облаком. Но Питер вдруг остановился и проговорил с сожалением в голосе:

— Наверно, нам не стоит. Это эгоистично с моей стороны. Тебе нужен покой. Ты еще не оправилась, и тебе вредно переутомляться... 

— Питер, — рассмеялась она, — иногда полезно забывать о своем врачебном долге. Мне как раз не помешает немного переутомления,— и она сама потянулась к нему.

Синие глаза Блада вспыхнули, но его всегда застенчивая жена не отвела взгляд.

— Смелое заявление! — воскликнул он, сопровождая свои слова долгим поцелуем. — Я запрещал себе даже надеяться… — с трудом оторвавшись от нее, он вдруг скептически оглядел рундук и попросил: — Дорогая, встань.

— Что ты задумал? — удивилась Арабелла, поднимаясь на ноги.

В его взгляде мелькнуло веселье.

— Я не хочу подвергнуть тебя риску падения с этого ложа — говоря это, Блад сбросил матрас на пол и быстро разостлал поверх него покрывало.

— На полу?! — Арабелла зарделась от смущения.

— Неужели мне удалось смутить мою храбрую жену? — с ноткой мягкой иронии в голосе парировал он. 

Благоговейно, будто перед изваянием богини, он опустился возле нее на колени. Руки Арабеллы обвились вокруг шеи мужа и она погрузила пальцы в его волосы, ласково перебирая темные пряди. 

— Как же я тосковал по тебе… — тихо сказал он, восхищенно глядя на нее. 

…Блад касался ее бережно — так бережно, словно его жена была соткана из морской пены и лунного света, и любое грубое или даже просто неверное прикосновение могло заставить ее исчезнуть. И словно в первый раз, он открывал ее для себя, покрывая горячими поцелуями каждый дюйм ее тела. Его руки поднимались от изящных ступней вверх, к бедрам, смыкались на тонкой талии, затем скользили по бархатистой коже ее живота к небольшим округлым грудям. Он проводил пальцами по слегка припухшим от его поцелуев губам Арабеллы и, задыхаясь от страсти, твердил ее имя как заклинание:

— Арабелла... Арабелла... Я бы не смог жить без тебя…

С приглушенным стоном она выгнулась под руками Питера, вверяя ему себя. Каждое его движение рождало в ней жаркую волну, поднимающую ее все выше, мрачные тени прошлого отступали, таяли, и оставались лишь она и Питер, а потом яркое солнце затопило их ослепительным светом...