Путь домой (гет)

— Итак? — в голосе дона Мигеля де Эспиносы сквозило нетерпение.

— Он согласен, — без предисловий ответил Тень.

— Отлично, — подойдя к стоящему у переборки шкафу-кабинету черного дерева, де Эспиноса извлек из кармана связку ключей и открыл одну из многочисленных дверок, украшенных искусной резьбой. 

— Мы в расчете, Тень, — сказал он, бросая увесистый кожаный мешочек генуэзцу. — Но если хочешь еще подзаработать, останься, пока дело не закончится.

Тот поймал мешочек на лету и подкинул его на ладони. Несколько мгновений он о чем-то размышлял, затем кивнул.

— А ты неразговорчив. Тебя не интересует, что ты должен делать?

— Мое ремесло не располагает к болтливости, — ухмыльнулся Тень. — Питер Блад — опасный человек. Вам бы не хотелось, чтобы он выкинул какую-нибудь штуку, не так ли, дон Мигель?

* * *

После разговора с Тенью де Эспиноса вышел на палубу, ища глазами Арабеллу. Она была у гакаборта, и смотрела в сторону Ла Романы. Он поднялся на полуют, и она обернулась. Косые лучи вечернего солнца вспыхивали золотистыми искорками в каштановых волосах Арабеллы, ее бездонные глаза устало смотрели на него со ставшего за последние дни прозрачным лица. И дон Мигель с неудовольствием почувствовал, как защемило сердце. Что с ним творится? С недавних пор все пошло не так, как ему представлялось, он заплутал в тумане сомнений и непонятной тоски, перестав видеть свой путь. Он угрожал Питеру Бладу передать Арабеллу в руки инквизиции как ведьму. Сейчас он бы не поручился за то, что она и в самом деле не околдовала его. Чем объяснить, что мысли о мести и о скорой смерти Блада не приносят его душе ожидаемой радости или хотя бы покоя? Почему он видит перед собой не еретичку, жену своего смертельного врага, а женщину, которой готов восхищаться, забыв обо всем? И когда случилось то, в чем он до сих пор упорно отказывался признаваться себе, то, что она стала казаться ему самой желанной во всем мире? Отец Амброзио, его духовник, сказал бы, что он одержим...

— У меня для вас новости, донья Арабелла, пойдемте, нам нужно поговорить, — глухо сказал де Эспиноса.

— Конечно, дон Мигель. 

Арабелла заметила появление на «Санто-Доминго» того человека, которого дон Мигель послал в Порт-Ройял, и догадывалась, о каких новостях пойдет речь. Она ожидала, что дон Мигель снова направится в кают-компанию, однако, спустившись по трапу, он повернул в другую сторону и распахнул перед молодой женщиной дверь своих апартаментов.

— Входите.

Арабелла в нерешительности остановилась посреди каюты, рассматривая роскошную обстановку и не совсем понимая, почему дон Мигель пригласил ее сюда.

— Присаживайтесь, донья Арабелла. Не буду вас томить и скажу сразу, что ваш супруг принял мои условия и скоро вы вернетесь... домой.

Он не решился сказать «к мужу». Арабелла, погруженная в свои горестные переживания, до сих пор так и не спросила его, в чем состоит выкуп. Де Эспиноса не смог бы солгать ей, и кто знает, не пришлось бы ему тогда держать пленницу под неусыпным надзором из опасения, что та может навредить себе. Она неминуемо узнает о цене своей свободы, но... это будет потом.

Арабелла невесело улыбнулась:

— Домой... в дом, которого я не помню, и... — «... к человеку, который тоже стал незнакомцем и… пугает меня», — продолжила она про себя, а вслух тихо сказала, словно подтверждая страхи де Эспиносы: — Вам не следовало высаживаться на разбившийся бриг, дон Мигель.

По его лицу пробежала судорога.

— Не говорите так. Уж во всяком случае, там вам будет лучше, чем на моем корабле, в окружении ваших врагов. Вы выпьете вина? — вдруг спросил он. — У меня есть превосходная малага. Dorado-o-Golden...

Не дожидаясь ответа, де Эспиноса извлек из шкафа высокую бутылку темного стекла и два позолоченных кубка тонкой работы. Он откупорил бутылку и наполнил кубки янтарным вином. По каюте поплыл тонкий цветочный аромат.

Арабелла взяла протянутый кубок и пригубила, чувствуя на языке вкус фруктов, впитавших щедрое солнце Испании. Она прикрыла глаза, маленькими глотками осушая свой кубок. 

— У вас чудесная малага, дон Мигель. Могу ли я теперь вернуться к себе? — спросила она через некоторое время и встала, но испанец, также поднявшись, шагнул к ней, загораживая дорогу.

— Не уходите, донья Арабелла. Что вам делать в вашей тесной каюте, которую вы уже изучили до мельчайших подробностей?

— А что мне делать в вашей каюте?

— Я бы хотел, чтобы все случившееся было для вас только кошмарным сном, но увы, это не в моей власти, — сказал де Эспиноса, со странной жаждой глядя в ее лицо. — Побудьте еще немного здесь...

Она не ответила, но и не сдвинулась с места.

— Арабелла... — дон Мигель осторожно взял ее за плечи, мягко привлекая к себе. 

Арабелла, обессилившая от многодневной борьбы — с ним, с неумолимой судьбой, с прошлым, которое подобно убийце в покрытом мраком переулке подстерегало ее, чтобы нанести глубокую рану — не сопротивлялась, только печально смотрела на испанца. Прикосновения рук де Эспиносы дарили неожиданное утешение ее исстрадавшейся душе, и Арабелла непроизвольно прижалась к нему в поисках простого человеческого тепла, не думая в эту минуту, что ее обнимает человек, который пленил ее и угрожал ей. Но когда де Эспиноса прильнул к ее губам, молодая женщина задрожала и попыталась отпрянуть. 

— Не надо... — прошептала она.

— Не бойся, — тихо ответил де Эспиноса, снова целуя ее. Его взгляд, полный тоски и страсти, завораживал Арабеллу, лишал ее воли. — Мi chiquitina, не бойся, сейчас нам обоим нужно немного тепла...

«Он читает мои мысли?» 

Под руками дона Мигеля, гладившими ее спину и плечи, стихала дрожь, по телу разливалась сладкая слабость, и Арабелла вдруг поняла, что отвечает на его поцелуи. 

«Не бойся, все будет хорошо... доверься мне» — глубокий мужской голос, прозвучавший в эту минуту в ее голове, не принадлежал дону Мигелю!

С поразительной четкостью Арабелла увидела, как к ней склоняется темноволосый человек, его пронзительно-синие глаза светились любовью. Ее сердце затопила невыразимая нежность... 

— О, отпустите же меня! — она как безумная забилась в объятиях де Эспиносы. — Вы не можете! Отпустите! — яркие образы хлынули в ее сознание, они не сменяли друг друга, а наслаивались, и она тонула в их бурном потоке: — Я вспомнила! Питер! 

Пальцы дона Мигеля впились в плечи Арабеллы, заставив ее вскрикнуть, затем он разжал объятия. 

— Вы заблуждаетесь, миссис Блад! Вы в моей власти, и я могу сделать с вами все, что мне заблагорассудится, — с угрозой в голосе сказал он.

Арабелла отскочила в сторону, не сводя с него гневного взгляда. Лицо испанца исказилось, как от сильной боли. Он отвел глаза и язвительно осведомился: 

— Так значит, к вам вернулась память? Своевременно, стоит отметить. Что же, вы и меня вспомнили?

Арабелла, задыхаясь от противоречивых чувств, молча покачала головой.

Де Эспиноса уже полностью владел собой. Неожиданно он рассмеялся, блеснув в темноте каюты белыми зубами:

— Если бы вы могли сжигать взглядом, от меня не осталось бы и кучки золы. Вы потрясающая женщина, донья Арабелла. Гнев придает вам еще большую прелесть. Но полно, не смотрите так на меня, я не стану покушаться на вашу добродетель. Не смею вас больше задерживать.

…Она не помнила, как оказалась на палубе. Свежий порывистый ветер немного привел ее в чувство. Плотная завеса над прошлым приподнялась, и Арабелла отчаянно пыталась понять, что же за ней скрывалось. Недопустимая сцена, только что произошедшая в апартаментах де Эспиносы, меркла перед этим, отступала на второй план.

К сожалению, воспоминания были разрозненными: она видела высокого синеглазого мужчину то в кандалах и заросшего бородой, то в кирасе и шлеме на палубе корабля, то в тщательно завитом парике и элегантном, черном с серебром камзоле. Теперь она знала, что это и есть ее муж, Питер Блад, пират и губернатор. А еще она ясно осознавала то, что любит его.