Любовь с первой улыбки (гет)

Brian Crain — A Love Story

Пролог

Причудливы и загадочны переплетения человеческих судеб. Наши самые близкие друзья, наши любимые… Как занесло их в нашу жизнь? Почему из тысяч, миллионов — именно они? Задумаешься об этом, заплутаешь в тайнах мироздания, а потом решишь, что неважно все это. Главное, что занесло. Главное, что они рядом.

Наверное, именно из-за этого истории о Встрече самые красивые, сказочные… и бессмысленные. В них нет никакой системы, закономерности, всего лишь один случайный поворот Колеса Жизни — и вот уже две судьбы тесно сплелись воедино. Как взмах волшебной палочки: раз… и двое вдруг обращают друг на друга внимание. Вот так вот просто, никаких тебе трагедий, интриг и душевной работы. Все это ты сполна познаешь после, а сейчас — наслаждайся моментом. Бережно храни в памяти и мысленно возвращайся, когда жизненные невзгоды, человеческий эгоизм и быт ядовитым плющом будут обвивать сказочный замок Вечной Любви и Дружбы.

Что будет после — счастье и гармония или разочарование и горе — всецело зависит от самих людей. И только Встреча сама по себе чудо из чудес, совершенный подарок судьбы. Не потеряй, не прогадай! Кто знает, быть может, такой больше и не будет.

Жила-была Карлсон…

Говорят, есть любовь с первого взгляда. В свои восемнадцать Карлсон Брукс в такую ни капельки не верила! Бросив на человека мимолетный взгляд, ты можешь оценить хорош ли он собой, стильно ли одет или идет ли ему стрижка. Но разве это можно полюбить?! Чушь и бред! Другое дело — влюбиться… Там уж можно втюрится и в красивые глаза, и в новый стильный прикид, и в классную прическу. «Так что, мои дорогие, — частенько говорила она романтически настроенным подружкам, — только влюбленность бывает с первого взгляда! А любовь, она…» Тут Карлсон совсем терялась. И правда, что это такое? Откуда берется? Ох, все внутри дрожало от нетерпения: когда же она узнает, что это?!

Карлсон была веселой, милой девушкой. Все в ней, от веснушчатого носа и рыжих волос до стройной фигурки, было живо, энергично и радостно.

Что ещё можно про неё рассказать? Жила с мамой и папой в уютной квартирке на улице Свеавеген, мечтала стать журналистом, любила прогулки по крышам и обожала варенье. А ещё у Карлсон за спиной был пропеллер. И в этом не было ничего удивительного! В Швеции много необычных девушек. Была одна с татуировкой дракона, другая в длинных чулках… Так что пропеллером уже никого не удивишь!

Самой Карлсон вертушка за спиной ничуть не мешала (ну, если только спать на спине не очень удобно), зато как здорово было взлетать на высокие здания! Как классно было парить над переполненными людьми улицами! А уж про то, что баскетбольная команда Карлсон всегда выигрывала, я и говорить не буду. Красота, да и только.

Впрочем, «одиннадцатым номером» Карлсон тоже не брезговала, ведь летать было довольно утомительно. Хотя гораздо чаще ее видели рассекающей на любимом скейтборде, с которым она расставалась крайне редко. Звенят на руке бесчисленные феньки, развеваются под кепкой рыжие волосы, пока Карлсон в коротком джинсовом комбинезоне ловко скользит по улицам Стокгольма на доске. Прохожие улыбаются: «Девушка, которая умеет летать!» Так говорили о ней многие, и вовсе не из-за её уникальной способности. Даже несмотря на то, что Карлсон была немножко вредной и эгоистичной, таилось в ней что-то доброе и светлое, что окрыляло и радовало многих.

Всеми любимая Карлсон была счастлива. Но иногда её охватывала тихая, непонятная печаль. Сидя на крыше, тосковала она по кому-то, ещё не знакомому… Карлсон принадлежало всё это прекрасное небо. Но зачем оно ей, если не с кем им поделиться? Она бы отдала все на свете, даже свой драгоценный пропеллер, за возможность познать, наконец, это неведомое чувство — любовь.

Жил-был Малыш…

Тео сидел на приеме у психотерапевта и, скучая, глазел в окно.

Миссис Ларссон была славной и замечательной, Тео она нравилась. Наверное, она даже была профессионалом в своей области. Он сам видел, как печальные мужчины и женщины уходили от неё вдохновленными, с сияющими глазами. Но вот конкретно Тео она, к сожалению, ничем помочь не могла.

За окном цвело теплое стокгольмское лето, город утопал в зелени, но молодой человек смотрел на этот праздник жизни совсем равнодушно.

— Может быть, чашку кофе и булочку, Тео? — ласково спросила миссис Ларссон.

Он отрицательно покачал головой. Нет, ему не хотелось ни кофе, ни булочек. С Тео вообще все было сложно и запущено — он даже жить не очень-то хотел.

Тео попал к миссис Ларссон месяца четыре назад, и с тех пор добросовестно посещал все сеансы. Однако их беседы до сих пор не давали никакого результата. Миссис Ларссон, заслышав в коридоре скрип инвалидной коляски, только печально вздыхала: что бы она ни делала, что бы она ни говорила, мальчику становилось только хуже.

У Тео за спиной — преждевременная и трагическая смерть мамы, ссоры с отцом, дурная компания, наркотики, алкоголь… И самое страшное — попытка самоубийства.

Тогда ему казалось, что, шагнув в пустоту, он решит все свои проблемы. Станет легким, свободным от всех проблем и невзгод и, воспарив, полетит над городом. Но в жизни все оказалось значительно сложнее. Седьмой этаж, с которого он прыгнул, был недостаточно высок для такого дела. Приземлился Тео в инвалидную коляску. Для юноши восемнадцати лет это было хуже смерти.

Сейчас Тео понимал, что дело было даже не в высоте — слишком отяжелела для полета его душа. Бессильная злоба, ярость, гнев, подростковая самоуверенность — все это камнем на шее тянуло вниз. Полет оказался падением. По прошествии времени он осознал, каким глупым был его порыв. За годы вынужденной изоляции и одиночества он вообще многое переосмыслил и научился воспринимать свою беду как некий жизненный урок. Тео стал спокойнее, мудрее. Но не счастливее. Единственное, что было для него важно теперь, — не огорчать и так сломленного, поседевшего от горя отца. Так что он просто жил, учился на программиста и исправно посещал миссис Ларссон.

Только чем она могла ему помочь? С виду с Тео все было хорошо. Печальный юноша, конечно, но кто же будет веселиться после такого? Однако если присмотреться внимательно, становилось понятно, что внутри Тео словно застыл, окаменел, как горный тролль из норвежских сказок, попавший под лучи солнца. Слишком глубоко погрузился он в мир своих переживаний, закрывшись от всего мира маской напускного равнодушия.

Искренен он был только в музыке. Когда-то давно ему пророчили будущее талантливого пианиста… Так давно, что это стало неправдой.

Теперь он играл только для себя. Тео мог просиживать часами, сочиняя волшебные мелодии, в которых красивые мажорные гармонии перетекали в минорные и печальные. Казалось, то душа Тео текла сквозь пальцы, растворяясь в вечернем воздухе Стокгольма прекрасными звуками. Иногда прохожие останавливались у окон его квартиры, заслушавшись, и продолжали свой путь с легкой улыбкой на губах. Его музыка окрыляла, уносила в бездонную красоту закатного неба.

Тео чувствовал — глубоко внутри все еще рвется ввысь что-то живое, искреннее, настоящее… Отчаянно хочет жить, дышать полной грудью, любить! Только Тео уже не верил в себя. Он считал, что в этой жизни ему больше не суждено подняться из той пропасти, куда он скинул себя сам. Вернуть его к жизни и счастью могло лишь чудо, и однажды оно случилось.

Жили-были Малыш и Карлсон…

Тео и Карлсон встретились в июле.

Карлсон привычно летела на своем скейте по вечернему Стокгольму. Тео, как обычно, сидел за фортепиано и рассказывал готовящемуся ко сну городу о том, что творилось у него в душе.

Остановившись у дома Тео, она прислушалась, насторожилась. Чарующая музыка пробудила в ней смешанное чувство восхищения и любопытства. Кто это играет? Вот бы посмотреть хоть одним глазком! И Карлсон сама не заметила, как заурчал за спиной пропеллер, готовясь к полету…

Притаившись у раскрытого окна, она наблюдала за юношей, сидящим за старым фортепиано. Худощавый, с растрепанными темными волосами. Сам по себе серый и обычный. Но его руки... Вдохновенно красивые, они словно превращали эмоции и мысли в прекрасную мелодию, от которой на глаза наворачивались слезы. От избытка чувств Карлсон глубоко вздохнула. Ой! Музыка тут же замерла в воздухе, и Тео, обернувшись, удивленно разглядывал незнакомку, каким-то чудом оказавшуюся у него на подоконнике. Он даже не знал, что сказать.

А Карлсон, увидев эти невозможно печальные глаза, чуть не расплакалась. Ей вспомнился её любимый сенбернар Малыш, которого давно уже не было в живых. Так же отчаянно он смотрел на неё перед смертью…

— Что же ты такой печальный, Малыш? — не выдержав, задала она ему тот же вопрос, что и тогда своему любимцу.

Позже они часто смеялись над этим. Хохотал сам Малыш, рассказывая:

— Ну, ты представь сама! Я поворачиваюсь, а на окне сидит какая-то рыжая девушка и смотрит на меня во все глаза. На мне, между прочим, носки с дыркой и застиранная футболка, я совсем не готов был к гостям! А она меня ещё и называет вдруг «малыш», словно мы в каком-то баре!

— Ты только подумай, как мне было стыдно! Хоть отключай моторчик и проваливайся сквозь землю! — звонко смеялась Карлсон.

И все же, как хорошо, что она тогда никуда не провалилась!

В ответ на её странный вопрос, Малыш (тогда-то он и стал Малышом) вдруг улыбнулся, да так светло и искренне, что сам удивился. Ему казалось, он давно разучился это делать, но странная незнакомка так мило растерялась, что он просто не мог удержаться. Внутри робко зашевелились давно забытые чувства, и сердце застучало быстрее.

А Карлсон вдруг поняла, что же это такое — полюбить с первой… улыбки. Потому что улыбка Малыша была необыкновенной. В ней таилось больше, чем во всех книгах, фильмах и песнях на свете! Она словно говорила ей: «Я так давно тебя ждал, наконец-то ты пришла!»

Впереди у них было прекрасное лето, когда Карлсон часами слушала, как Малыш играет только для неё, а она помогала ему подняться на крышу, чтобы посмотреть, как прекрасен их город в лучах закатного солнца. Кто-то говорил, что в долбанном Стокгольме совершенно нечего делать летом. Это было не про них. Это был их город, и он искренне радовался их счастью, словно оно было его собственное.

Карлсон больше не чувствовала себя одиноко. Теперь ей было кому дарить любовь, нежность и это прекрасное небо над головой, и это окрыляло не меньше настоящих полетов на чем бы то ни было.

Малыш постепенно оттаивал, оживал душой. Карлсон пробудила в нём веру в то, что каждый имеет право на счастье.

Ведь совсем не важно, кто ты, можешь ты говорить, ходить, летать или нет. Все это ерунда по сравнению с такой простой и одновременно глубокой истиной: в основе всей нашей жизни лежит любовь. И не имеет значения, с чего она начинается: со взгляда, улыбки или ворчащего пропеллера.

Что было после? Кто знает, читатель… Может быть, много рыжих детишек, сенбернар по кличке Кекс и уютный домик, где Карлсон будет ласково шептать Малышу: «Пустяки, дело житейское!», вдохновляя его в минуты отчаяния. А Малыш подарит ей, такой взбалмошной и эмоциональной, островок постоянства, тихой нежности и любви, спокойного счастья.

А может быть, и нет. Но это уже совсем другая история.