Чудовище и его красавица (гет)

* * *

Голд медленно открыл дверь в комнату, куда не заходил уже много лет. Эту гостевую когда-то занимала его домработница. Впрочем, себе-то можно не врать: она перестала быть домработницей очень быстро и стала… Он и сам не знал кем. Самое подходящее определение звучало как «проблеск света в океане тьмы». Однако проблеск был кратким. Однажды они поругались, и Изабелль ушла. Сначала Голд говорил себе, что это правильно — пусть идет и будет счастлива где-нибудь подальше от него. Но с каждым днем одиночество и тишина будто умершего дома становились все невыносимее. И когда он уже готов был броситься за Изабелль и умолять ее о прощении, мэр Миллс с деланным сочувствием и тщательно скрываем злорадством сообщила, что мисс Френч погибла. Она говорила что-то про автомобильную катастрофу, но Голд не особенно слушал.

Сейчас, обводя комнату, в которой с тех пор ничего не изменилось, блуждающим взглядом, Голд с новой силой чувствовал то, что испытал в тот день. Отчаянное отрицание. Ощущение непоправимой катастрофы. И жгучая невыносимая вина. Если бы он не был таким упрямым… Если бы они не поругались… Но прошлого не изменишь, и мертвых не вернешь.

Голд отчаянно пытался заполнить пустоту в сердце работой, сделками, запугиванием должников. Днем это помогало. Но ночью… каждую ночь он неизменно видел во сне Изабелль: ее милое личико, лучистые голубые глаза, задорную улыбку. И каждый раз просыпался в холодном поту.

Резко шагнув назад, Голд захлопнул дверь. Он сам не понимал, зачем вдруг решил заглянуть сюда, разбудив тщательно подавляемые эмоции. Будто что-то заставило его, что-то, носящееся в воздухе и предвещающее перемены в сонном застывшем Сторибруке.

* * *

Свет в небольшую комнату, обитую белым войлоком, проникал лишь сквозь небольшое оконце под самым потолком. Единственной мебелью здесь была кровать. Да и не кровать даже — жесткий лежак. Девушка сидела на нем, обняв ноги и уткнувшись лицом в колени. Она не помнила ничего о своей прежней жизни, о том, кто она и как сюда попала. Даже имени своего не помнила. Ни медсестра, приносившая ей еду, ни жуткая женщина, время от времени ее навещавшая, не разговаривали с ней.

Делать здесь было абсолютно нечего, и потому она все время размышляла. Пыталась вспомнить хоть что-нибудь. Увы, безрезультатно. Только во снах к ней приходили воспоминания. По крайней мере, она думала, что это воспоминания, а не простая игра спящего разума. Но когда она просыпалась, от снов оставались лишь бледные ускользающие образы. Почему-то она была уверена, что во снах они были куда ярче и богаче. Но вспомнить их опять же никак не удавалось.

Лишь где-то в глубине затаился образ человека. Она не могла увидеть его лица — только силуэт сидящего возле прялки мужчины. Однако в душе жила уверенность, что если она вспомнит его имя, то сможет вспомнить все остальное. От бесконечных попыток уловить плавающие в тумане звуки и образы постоянно болела голова. Но она упрямо изо дня в день продолжала свои попытки. Когда-нибудь она вспомнит.

* * *

АУ версия

Быстро прибрав в доме и приготовив ужин, Изабелль подумывала пойти ли ей в кафе поболтать с Руби, посидеть в гостиной с книгой или, может, устроить своему хозяину сюрприз и заглянуть к нему в магазин. Иногда она приходила туда помочь, если дома было не особенно много дел.

Между ними сложились странные отношения — сплошные недоговоренности и недомолвки. Поступая на работу к мистеру Голду, чтобы спасти отца от разорения, Изабелль до жути боялась его. А кто не боялся? Весь город трепетал перед ним. Однако страх прошел довольно быстро. На смену ему пришло любопытство, потом симпатия и дружеское участие — чем больше Изабелль узнавала его, тем больше понимала, насколько он одинок и несчастен. И, наконец… Ей хотелось думать, что это любовь. Ей хотелось думать, что ее чувство взаимно. Но поговорить с мистером Голдом напрямую она не решалась. В одно мгновение он так смотрел на нее, что Изабель была уверена: в этом взгляде сияют любовь и нежность. Но в следующую секунду он становился холодным и отстраненным — так что страшно было подступиться. Так вот и жили: бросали друг на друга взгляды украдкой и молчали.

Изабелль сделала выбор в пользу книги и уже устроилась с «Джейн Эйр» на широком подоконнике — ее излюбленном месте, — когда хлопнула входная дверь. Изабелль удивленно вскинула голову — мистер Голд никогда не возвращался так рано. Послышались торопливые шаги, сопровождаемые стуком трости, и вот он сам появился с гостиной.

Выглядел он… ошеломленным, потрясенным и одновременно радостным и полным надежды. Изабелль вопросительно приподняла брови, спрыгнув с подоконника и положив на него книгу.

— Мистер Голд? Что-то случилось?

Его губы шевельнулись, будто пытаясь что-то произнести, но из них не вылетело ни звука. В его взгляде, впившемся в нее, полыхал такой огонь, что Изабелль невольно поежилась. Да что происходит?

Не говоря ни слова, мистер Голд стремительно подошел к ней, и она едва подавила желание попятиться. И уж чего она точно не ожидала, так это того, что он поцелует ее. Изабелль вздрогнула, на мгновение замерла, не смея поверить в происходящее, а потом подалась вперед, крепко обняв его и целуя в ответ. Не успела она обрадоваться тому, что ее мечты наконец-то сбылись, как на нее обрушился поток воспоминаний.

Изабелль отшатнулась, помотала головой, пытаясь прийти в себя, разложить воспоминания, соединить две жизни. А когда она снова подняла взгляд на своего хозяина, она была уже не Изабелль Френч, а…

— Белль? — он смотрел на нее с напряженным ожиданием.

Он был не таким, как она помнила — с человеческой внешностью, а не чешуйчатой кожей и рептильими глазами. Но это был он. И Белль широко улыбнулась:

— Румпельштильцхен.

Его глаза вспыхнули в ответ, и он снова притянул ее к себе.

* * *

АУ версия

Довольный заключенной с Эммой сделкой, Голд шел по коридору больницы, когда его слух зацепился за слова молоденькой медсестры, разговаривавшей со своей коллегой:

— Что-то давно госпожа мэр не была внизу.

— Действительно, — ответила та. — Обычно она регулярно туда наведывается.

Голд застыл, уже не слушая дальше. Внизу… внизу… Насколько он знал, на нижнем этаже располагалось психиатрическое отделение. Зачем же Регина его посещала? Просто исполняла обязанности мэра? Верилось в это с трудом. Подумав, он решил проверить — тайны Регины лучше раскрыть, ради собственного спокойствия.

С самым своим независимым и деловым видом он приблизился к двери на лестницу, ведущую вниз. На ней стоял кодовый замок. Немного поразмыслив, Голд набрал день рождения Генри. И довольно ухмыльнулся, когда дверь с тихим щелчком открылась. Все-таки Регина ужасно предсказуема. Убедившись, что никто не обращает на него внимания, Голд быстро проскользнул на лестницу, ведущую в подвал.

Непосредственно перед камерами обнаружилось еще одно препятствие в виде медсестры, похоже, исполнявшей обязанности тюремщицы. Голд быстро прокрутил в голове возможные варианты. Подкупить медсестру (есть риск, что она слишком преданна Регине и не поведется на деньги). Найти у нее слабое место и шантажировать (займет много времени). Дать ей снотворное (нужен кто-то, кто притворился бы персоналом больницы — сам он слишком заметная фигура для такой задачи). И на этой мысли Голд победно ухмыльнулся. Мисс Свон!

Он поспешно вернулся наверх, надеясь, что Эмма еще не успела уйти, и перехватил ее у самого выхода.

— Я придумал, какую услугу вы можете мне оказать, мисс Свон, — сообщил он невозмутимым тоном.

Эмма приподняла брови — то ли недоверчиво, то ли с любопытством — и коротко кивнула:

— Слушаю.

Голд быстро изложил, чего от нее хочет, и Эмма хмыкнула:

— Вы предлагаете мне нарушить закон?

— Я предлагаю вам доставить неприятности Регине.

Эмма несколько мгновений размышляла, изучая его внимательным взглядом. Но он уже видел, что его последняя фраза произвела нужный эффект. Поколебавшись, Эмма согласилась.

Достать снотворное и белый медицинский халат оказалось даже легче, чем Голд предполагал. И вскоре, усыпив тюремщицу и забрав у нее ключи, они прошли к единственной занятой палате в отделении. Хотя скорее ее можно было назвать камерой. Открыв дверь, Голд обнаружил темноволосую девушку, сидевшую на топчане, обняв колени руками и уткнувшись в них лицом.

Она подняла голову на звук открывающейся двери, и Голд замер, не в силах поверить глазам. Первая мысль была — галлюцинация. Ведь не может же этого быть на самом деле! Но морок не пропадал, и девушка продолжала смотреть на него до боли знакомыми голубыми глазами на исхудавшем лице. Она слегка нахмурилась, будто пыталась вспомнить его.

— Кто там? — Эмма протиснулась в камеру, нарушив невозможное мгновение.

Однако Голд почти не заметил ее, продолжая неотрывно смотреть на пленницу, пытаясь осознать и принять, что она жива, она здесь.

— Белль, — едва слышно произнес он и, шагнув вперед, коснулся кончиками пальцев ее лица.

Ему просто жизненно необходимо было дотронуться до нее, убедиться, что она настоящая, а не плод его воспаленного воображения. Белль не отшатнулась, только продолжала внимательно смотреть на него.

— Это мое имя? — неуверенно произнесла она.

— Да, — выдохнул Голд, ему до дрожи хотелось обнять ее, прижать к себе, почувствовать тепло ее тела, но он пока не решался.

Эмма заинтересованно переводила взгляд с одного на другого.

— Голд? — наконец, спросила она. — Кто это? Что происходит?

Колоссальным усилием воли он взял себя в руки и, изо всех сил стиснув рукоять трости, перевел взгляд на Эмму.

— Это, мисс Свон, Белль… — он мгновение запнулся, прежде чем произнести фамилию, данную проклятием сэру Морису: — Френч. Одна из жертв Регины. Но больше уважаемая госпожа мэр и пальцем ее не тронет. Я позабочусь об этом.

В его голосе, несмотря на старание остаться хладнокровным, прорвались испытываемые им ярость и боль. И Эмма снова удивленно приподняла брови, но никак не прокомментировала его эмоциональность. Решив, что данных объяснений достаточно, Голд снова сосредоточился на Белль и протянул ей руку, совсем другим мягким тоном предложив:

— Пойдем, милая, я позабочусь о тебе.

Секунду поколебавшись, Белль вложила в его ладонь свои хрупкие пальчики и встала, по-прежнему не отрывая от него изучающего взгляда.

— Скажи мне, как тебя зовут, — тихо произнесла она. — И я вспомню.

Вздрогнув, Румпельштильцхен слегка улыбнулся, все еще не в силах поверить в свое счастье.

— Позже, милая. Сейчас нам надо выбираться отсюда. Но потом я расскажу тебе все. Обещаю.