Родная кровь – не водица (джен)

Когда в среду мистер и миссис Дурсль проснулись скучным и серым утром, ничто, включая покрытое тучами небо, не напоминало о странностях вчерашнего дня, и уж тем более не предвещало, что грядущий день бесповоротно изменит их налаженную, уютную и добропорядочную жизнь.

Пока Петунья ворковала над их маленьким сыном, Вернон, тщательно выбрив щеки и подбородок и расчесав свои пышные моржовые усы, опасливо покосился на телевизор и развернул недочитанную вчера газету. Вчерашние новости — все эти черт знает что на себя нацепившие люди, совы средь бела дня, странные кошки и прочий неприятный и тревожащий бред — за ночь померкли, а теперь и вовсе отступили под натиском курса валют и котировок акций. Вернон тщательно прочитал статью с экономическим прогнозом и недовольно покачал головой: кризис затянулся, и хотя до сих пор его фирма держалась на плаву, если так пойдет и дальше, для «Граннингс» настанут тяжелые времена.

Петунья принесла Дадлика, посадила в манеж и засуетилась у плиты: яичницу с ветчиной для них с Верноном, жидкую сладкую кашку для ребенка, тосты к чаю. Вернон тем временем умиленно смотрел, как сын колотит погремушкой по сетке манежа.

Наконец завтрак был готов. Но, прежде чем сесть за стол, Петунья собрала пустые бутылки из-под молока и понесла выставить на крыльцо, для молочника.

Через минуту до Вернона донесся ее пронзительный вопль.

С этой самой минуты день пошел наперекосяк, и очень быстро стало ясно, что одним днем дело не ограничится. Вчерашние таинственные Поттеры оказались теми самыми Поттерами, которых Вернон в первый и последний раз видел на их с Петуньей свадьбе — пригласить сестру на собственную свадьбу с волшебником Лили Эванс не сочла нужным. А вчерашний Гарри Поттер — тем самым Гарри, который хныкал сейчас на руках у растерянной Петуньи. На лбу у малыша кровоточил глубокий порез, Петунья прижимала к нему смоченную перекисью салфетку.

— Вернон…

— Да, дорогая? — Вернон посмотрел на часы, пробормотал: — Через четверть часа нужно будет позвонить, что я задерживаюсь.

— Вернон, там было письмо. Прочти…

Вернон быстро пробежал глазами несколько ровных строчек, написанных очень мелким почерком, с дурацкими завитушками, и почему-то зелеными чернилами. Покачал головой:

— Что за манера сообщать дурные вести. Могли бы прийти сами, как нормальные люди. Еще и ребенка на крыльце бросить, в такой холод! Надеюсь, он не заболеет и не заразит нашего Дадли. Дорогая, — он смущенно кашлянул, чувствуя, что говорит что-то не то, но не зная, как перейти к главному. — Петунья… Твоя сестра мертва.

Собственно, мертва была не только Лили, но и ее ненормальный муж, но вот уж до кого Вернону не было никакого дела! Заносчивый, высокомерный хлыщ, который так выпячивал свою ненормальность, что дело кончилось скандалом. Петунья о нем тоже плакать не станет, но с сестрой она переписывалась, хотя и не рассказывала Вернону, что в этих письмах. Наверняка всякие бабские глупости.

Вернон перечитал письмо еще раз и вдруг понял, что еще его смущало:

— Э-э, Петунья… Эти ненормальные оставили ребенка нам, но здесь нет никаких документов. Только письмо со всяким их ненормальным бредом! Боюсь, придется вызывать полицию, но, дорогая, если мы покажем им это… они еще решат, чего доброго, что все это какой-то дурацкий розыгрыш!

Петунья протянула руку, и Вернон вложил в нее хрустящий лист непривычно плотной, желтоватой бумаги. Он смотрел, как жена читает — медленно, часто моргая и вытирая слезы, и думал сразу о многих вещах. О том, что нужно перенести на завтра совещание, а сейчас, вот прямо сейчас же, позвонить секретарше и сказать, чтобы записывала звонки и сразу же докладывала ему домой, если произойдет что-либо, требующее срочного вмешательства. О том, что полиции нельзя рассказывать о ненормальности Поттеров, а значит, придется врать, и нужно вместе с Петуньей придумать, что именно. О том, что мальчишка тоже может оказаться ненормальным, но, может быть, если правильно его воспитывать, получится выбить всю эту дурь и сделать из него человека? Уж будьте покойны, Вернон Дурсль не позволит ребенку стать таким же чокнутым уродом, как его папаша!

— Мы ведь оставим его? Вернон?

— А? Конечно, Петунья. Какой бы ни была твоя сестрица и особенно ее муженек, ребенок не виноват. В нем и твоя кровь. Вот только документы… Что мы скажем полиции?

За что, в числе прочих достоинств, мистер Дурсль любил свою жену — она не просто была умна, в трудных обстоятельствах ее мозг начинал работать с не меньшей скоростью, чем самые скоростные дрели, всверливаясь в проблему так же беспощадно и неотвратимо. На ее здравый смысл можно было положиться, а ее талант рассмотреть ситуацию со всех сторон, выделить главное и предложить оптимальное решение заставлял лишь жалеть, что Петунье совершенно не интересны проблемы производства и сбыта инструментов. Иначе он выгнал бы к чертям весь свой аналитический отдел и посадил бы на их место одну Петунью — толку было бы больше!

— Мы скажем… — Петунья отложила пропитавшийся кровью кусок бинта и пересадила племянника на высокий детский стульчик: — Гарри, я думаю, проголодался. Хорошо, что от Дадли осталось немного каши, сейчас не до готовки. Я думаю, не стоит показывать полиции это письмо.

Она кормила Гарри — тот ел жадно, не плевался, как Дадли, только иногда замирал и вздрагивал, и тогда Петунья тихо гладила его по черноволосой голове.

— Мы скажем, что моя сестра сбежала из дома с парнем по фамилии Поттер, и больше мы ее не видели. Что если она и вышла потом замуж, нам об этом ничего не известно. Пусть сами ищут документы о бракосочетании, сомневаюсь, что они что-нибудь найдут, да и какая разница. А мы просто нашли на крыльце корзину с малышом — что за дурной вкус, как будто мы живем в каком-нибудь Египте времен Моисея! Я скажу, что малыш — вылитый папаша, насколько можно судить в его возрасте…

— Кстати, так оно и есть, — неодобрительно ввернул Вернон.

Петунья скормила Гарри последнюю ложку каши, вытерла перепачканный рот, кивнула и продолжила:

— А самое главное, Вернон… Прости, я не хотела тебе это говорить… Ты знаешь, я и сама подумала, что все это чушь, но… — Она замялась и наконец выпалила: — В последнем письме Лили писала, что боится за ребенка. Там нет ничего… ненормального. Обычные плохие сны и дурные предчувствия, и несколько намеков на то, что за Поттерами охотится какой-то маньяк. И что она жалеет, что вынуждена прятаться и не высовывать носа из дома, потому что скучает по мне и хотела бы встретиться. Если мы покажем полиции это письмо, как ты думаешь, могут они предположить, что Лили тайком передала нам сына, чтобы уберечь его? Может быть, через кого-то, кто не захотел нам показываться? Может быть, она надеялась потом забрать его, но…

— Звучит чертовски мелодраматично, — мистер Дурсль шумно, как-то по-моржовьи, вздохнул и поднялся на ноги. — Думаю, не стоит тянуть. Вызову полицию, а потом позвоню в офис, сообщить, что сегодня меня не будет. А если полиция не проглотит твою версию, можно просто усыновить мальчишку. Возможно, волокиты будет больше, но не это главное. Мы-то знаем, что он наш племянник.

Петунья подогревала для Гарри остатки молока, когда Дадли вышвырнул из манежа свою погремушку и громко заревел.

— Трудновато придется, — пробормотал Вернон. — На няньку денег нет…

Посмотрел на растерянную жену и выдавил ободряющую улыбку:

— Зато когда мальчишки подрастут, в четыре кулака они дадут отпор любому. Когда придет время отправлять их в школу, тебе не придется тревожиться насчет хулиганов.

— В школу… — Петунья покачала головой. — Давай не будем заглядывать так далеко. Нам бы сегодняшний день пережить…

Гарри был на удивление тихим мальчиком. По письмам Лили казалось, что ее ребенок пусть и не такой маленький разбойник, как Дадли, но и не тихоня. Лили писала о малыше, который охотно играл с отцом и крестным, даже когда сама Лили пугалась их слишком опасных развлечений. А Гарри тихо сидел в манеже, позволяя Дадлику пинать и щипать себя, и хныкал по ночам, не давая Петунье спать.

Что-то с ним было не так.

Детский врач утверждал, что малыш совершенно здоров. Миссис Полкисс, с которой Петунья нередко встречалась на детской площадке, рассказала, что ее сынишка тоже плачет по ночам и что это режутся зубки. Даже посоветовала какую-то успокаивающую настойку, мазать десны. Настойка не помогла, а Петунье вспомнилось вдруг, как Лили однажды сказала, смеясь: «Я бы сварила тебе зелье от прыщей, Туни, вот только на магглов зелья действуют слишком слабо». Это было еще в школе, Петунья тогда смертельно обиделась на сестру-ведьму, и в памяти застряла только обида — где-то на одной полочке с чашками, превращенными в крыс, и жабьей икрой в карманах. Теперь же обида куда-то делась, истаяла, как снег под апрельским солнцем. И этой холодной февральской ночью, когда за окном раскачивались под ветром голые ветки деревьев, а волшебные совы наверняка сидели где-нибудь в тепле, Петунья задумалась не о чувствах, которые вызвали у нее когда-то давно слова сестры, а о той информации, которую они несли.

Зелья слишком слабо действуют на нормальных людей, но волшебники-то успешно ими лечатся! Может, и не только лечатся, но об этом Петунья решила не думать. Ей нужно было лекарство для Гарри, который снова плакал вместо того, чтобы спать самому и дать поспать своей бедной уставшей тетке. И, едва задумавшись о волшебных лекарствах, она тут же поняла, где нужно их искать. Там, где Лили покупала всяческую гадость для летних домашних заданий — ту самую жабью икру, и глаза угрей, и панцири жуков, и каких-то мерзких склизких червей. Петунья совершенно точно помнила, что над лавкой со всеми этими гадостями, а может, по соседству с ней, раскачивалась и скрипела на ветру жестяная вывеска «АПТЕКА».

Одно воспоминание потянуло за собой другие. Темный, тесный и обшарпанный бар, через который можно было пройти на волшебную улицу — «совершенно неприличное место», как шепотом высказалась мама, когда они вошли туда. «Неприличное» — это было еще мягко сказано, подумала Петунья, вспомнив, как они с Лили, две домашние девочки, шарахнулись от пропитой рожи какого-то мерзкого типа и наткнулись на уродливую старуху с трубкой в желтых кривых зубах, и как та старуха хихикала им вслед и бормотала о маленьких симпатичных маггляночках, соблазнительно невинных и вкусно пахнущих. И как ухмылялся тип за стойкой, видя их испуг. И как маме пришлось объяснять этому типу, что дочка идет в школу, вот письмо, нужно попасть к магазинам, а тот неторопливо протирал залапанные стаканы, а потом открыл им проход — рядом с вонючим мусорным баком! Хорошего же волшебники мнения о собственном мире, раз вход в него располагается на помойке!

Но все же волшебный мир тогда потряс ее. Скрипучие старинные вывески, люди в странных одеждах, ухающие совы, метлы в витрине магазина «Все для…» Для чего, Петунья не помнила, странное какое-то было слово, но точно не «для уборки». Огромный глобус в другой витрине — ночная сторона Земли на нем была залита тьмой, а города отмечали скопления огоньков. И еще витрина — с волшебными двигающимися игрушками! Вкуснейшее мороженое с кусочками фруктов и сверкающими искорками, щипавшими язык, как пузырьки в лимонаде. Белоснежные колонны и высокие ступени волшебного банка, в котором они меняли нормальные деньги на золотые и серебряные кругляши, словно добытые из пиратского клада. Их с Лили страх, когда навстречу посетителям вышло странное существо — сердитый коротышка в алой с золотом униформе.

Гоблин, вот кто это был. О гоблинах Петунья слышала и позже, намного позже. Когда женишок ее сестры, мистер «Я-волшебник-а-вы-никто», черт бы его побрал (впрочем, уже побрал!), брезгливо оглядев скромный домик Эвансов, сказал своему такому же наглому дружку: «Нет, Бродяга, даже если чертовы гоблины не позволят мне раскупорить кубышку моего склочного папаши, наши с Лил дети все равно не будут жить в таком убожестве. Я, в конце концов, волшебник! И чего-нибудь стою даже без семейных деньжат, Эванс подтвердит».

Дружок Поттера тогда рассмеялся и ответил: «Эванс всего лишь магглокровка, лучше не рассказывай ей об уплывших денежках Поттеров. Хотя, конечно, оба мы знаем — то, что ей в тебе нравится, всегда с тобой и наготове!»

Тогда Петунья заметила прежде всего пошлый намек на сестру, а еще — то, что Джеймс Поттер даже с собственной семьей ужиться не сумел. Теперь же как ударило — а ведь семья его была, похоже, не бедна. И если Поттер называл отца «склочный папаша» и бравировал тем, что тот лишил его наследства, так, может, мистер Поттер-старший был приличным человеком? И, может быть, у Гарри есть родственники и по отцовской линии — волшебники, которые не желали иметь дел с наглым молодым хлыщом, но помогут женщине, взявшей на воспитание его ребенка? Пусть даже не деньгами — возможно, они и в самом деле скряги, как знать? — но хотя бы советом! Дети часто болеют, и если с Гарри каждый раз будет столько проблем, ни к чему хорошему это не приведет. Ей нужен детский врач-волшебник, раз уж обычные лекарства так плохо помогают.

Конечно, можно было обратиться и к Дамблдору. Но однажды Петунья уже пыталась, и вспоминать о том письме и об ответе на него до сих пор было горько. Может быть, для таких, как Лили, директор волшебной школы и в самом деле готов творить чудеса, но простые люди, без всяких там ненормальных отклонений, ему не интересны.

И разве он, оставляя малыша в корзине на крыльце чужого дома, не предполагал, что у простых людей могут возникнуть проблемы с сыном волшебника и ведьмы? Но в его письме не нашлось ни советов, ни предложения обращаться, если понадобится помощь, хотя Петунья, впервые в жизни не доверяя собственным глазам, перечитала его раз десять. Только «я оставляю этого ребенка вам», «Гарри — ваша родная кровь» и «жертва его матери дала ему защиту». Петунья не понимала и не хотела понимать, чем может защитить ребенка смерть матери, но вот уж насчет родной крови совсем не обязательно было писать! Петунья Дурсль, слава Тебе, Господи, абсолютно нормальная, уважающая себя женщина, и что такое родня, понимает прекрасно!

Она снова подумала о предполагаемых родственниках Джеймса Поттера. Если они тоже понимают, что такое родная кровь, почему не забрали Гарри к себе? Может быть, для них он, как и Лили, «всего лишь магглокровка»? Ведь все эти волшебники обычных людей и за людей-то, похоже, не считают!

Что ж, если так, обойдемся без них, упрямо решила Петунья. Все, что сейчас по-настоящему нужно, это немного волшебных денег и аптека. Остальное — как уж получится.

За окном светало. Петунья зевнула, потерла глаза и вздохнула: снова придется пить крепкий кофе вместо любимого «Эрл Грея». Но теперь она знает, что делать. Вернон отвезет ее с Гарри в Лондон, она найдет тот обшарпанный паб и волшебную улицу, а там — сначала аптека, а потом — волшебный банк и гоблины. Даже нет, сначала банк, ведь в аптеке нужно расплачиваться волшебными деньгами, вряд ли они примут фунты. И обязательно узнать, где можно найти врача для Гарри!

А заодно, раз уж она все равно идет, через столько лет, на ту улочку, которую всю жизнь старалась забыть — ведь забыть всегда лучше, чем растравлять душу мыслями о невозможном! — она обязательно купит волшебного мороженого. Детям, себе и даже Вернону. И, может быть, по волшебной игрушке для Дадли и Гарри, если они не слишком дороги.

Управившись с расспросами и покупками, она позвонит Вернону на работу, и тот отвезет их домой. А Дадлика можно оставить у миссис Полкисс, ее сынишка обрадуется компании.

Петунья удовлетворенно кивнула: тщательно продуманные планы всегда добавляли ей уверенности. Сейчас она выпьет кофе, приготовит завтрак, покормит Вернона и мальчиков, а потом — за дело!

И обшарпанный бар, и волшебная улочка остались почти такими же, как в детских воспоминаниях Петуньи. Разве что пьяных рож в баре не было, вообще никого не было, с утра-то пораньше, лишь ничуть не изменившийся тип за стойкой все так же протирал залапанные стаканы. И смотрел на Петунью с таким же превосходством, как тогда. Но проход открыл молча и даже вроде бы торопливо. Может, оттого что Петунья помнила, как объяснялась с ним мама, и сразу же взяла совершенно другой тон? Вернон правильно говорит: всяким высокомерным хлыщам стоит сразу же показывать, что свой гонор они могут засунуть куда подальше.

Улица тоже пустовала — как видно, волшебники не ходили по магазинам так рано и в такую мерзкую погоду. Глазеть на витрины совершенно не хотелось, сколько бы чудес ни манило здесь на каждом шагу. Самым заманчивым сейчас казалось очутиться в тепле, с кружкой горячего ароматного «Эрл Грея» и тарелочкой песочного печенья. Петунья надвинула шапочку Гарри на глаза и закутала его шарфом до самого носа, и все равно боялась, что малыш простудится: очень уж было сыро, да и ветер продувал насквозь. Гарри прижимался к тетке, крепко обнимая за шею, и почему-то эти детские объятия, причиной которых была наверняка не любовь, а всего лишь потребность в защите, трогали Петунью до самого сердца.

Волшебный банк виден был издали — величественное здание из белого мрамора возвышалось над тесными магазинчиками, словно океанский круизный лайнер над мелкими суденышками, катающими туристов вдоль пляжа. Стоило бы поторопиться, но Петунья невольно замедлила шаг: еще немного, и ее надежды могут или сбыться, или развеяться, как туман под солнцем. К тому же гоблины в ее воспоминаниях выглядели черт знает какими гордецами, а инстинкт подсказывал, что с ними следует вести себя очень осторожно. Волшебные банкиры — это вам не бармен в тесной забегаловке с помойкой на заднем дворе!

Несколько последних метров перед высокими ступенями Петунья прошла очень медленно. И даже постояла немного, задрав голову и рассматривая белые мраморные колонны, отполированные до блеска бронзовые двери и гоблина в алой с золотом униформе возле этих дверей. Гоблин, в свою очередь, глядел на Петунью, и от его пристального взгляда хотелось то ли чем-нибудь закрыться, то ли просто убежать подальше.

Но все же Петунья набралась храбрости и поднялась по белым каменным ступеням к бронзовым дверям. И спросила, сглотнув перекрывший вдруг горло комок:

— Я ведь могу поменять здесь фунты?

— Разумеется. — Гоблин распахнул дверь, и Петунья вошла внутрь.

Вслед за бронзовыми дверями перед ней распахнулись еще одни, серебряные, насколько могла судить Петунья, хотя такое расточительство и казалось невероятным. За этими дверями посетителей встречали еще два гоблина. Но Петунья даже не сразу ответила на их приветствие, так ее поразили огромный, отделанный золотистым мрамором холл и длинная стойка, за которой сидели на высоких стульях не меньше сотни гоблинов — и каждый из них был занят делом. Кто склонялся над толстыми гроссбухами, кто взвешивал на медных весах монеты и драгоценные камни, кто изучал через лупу массивные перстни, сверкающие колье, диадемы и кубки. Они были как стражи пещеры сокровищ, и Петунья ничуть не удивилась бы, окажись, что эти сокровища стерегут еще и драконы, огромные и огнедышащие.

— Что вы ищете в Гринготтсе, мадам? — вновь, настойчиво и почти сердито, спросил встретивший ее гоблин. Петунья встрепенулась:

— Ох, прошу прощения. Я пришла обменять немного фунтов, но, боюсь, для начала мне нужен совет. Я совершенно не ориентируюсь в ценах волшебного мира. Могу я с кем-нибудь поговорить?

— Разумеется, — гоблин поклонился. — Вас обслужит Рибгвук, консультация обойдется в два сикля. Третья дверь слева, — он показал Петунье нужную дверь, как будто сомневался в ее способности досчитать до трех.

Рибгвук — ну и имена у этих гоблинов! — неодобрительно посмотрел на Гарри и указал Петунье на глубокое мягкое кресло. Спросил:

— Мадам не с кем оставить ребенка?

Петунья с легкостью угадала не сказанное: «Мадам слишком бедна для того, чтобы позволить себе няньку, а значит, вряд ли окажется достойным клиентом». И пусть гоблин был недалек от истины, Петунья не могла допустить, чтобы у него сложилось о ней настолько незавидное мнение. В конце концов, миссис Дурсль была женой бизнесмена и прекрасно понимала, что отношение к клиенту прежде всего зависит от толщины его кошелька!

— Видите ли, в этом ребенке все и дело, — решительно начала она. — Мы с мужем обыкновенные люди, а Гарри — волшебник. Я не знаю, к кому обратиться. Мальчику не помогают обычные лекарства, наш врач считает, что с ним все в порядке, и я бы хотела проконсультироваться с доктором, который понимает, чем может болеть такой ребенок и чем его нужно лечить. И, разумеется, мне потребуются волшебные деньги для оплаты лечения, ведь фунты здесь не в ходу?

Какое-то время Рибгвук молча рассматривал Петунью и ребенка на ее руках. Гарри согрелся и уже не прижимался к тетке, а спокойно сидел у нее на коленях, с любопытством глазея на гоблина.

— Довольно странно, — сказал, наконец, Рибгвук. — Обычно волшебные способности у детей из маггловских семей проявляются несколько позже.

— О, простите, я, похоже, неудачно выразилась, — Петунья мысленно скрестила пальцы на удачу. — Гарри — мой племянник. Моя сестра была ведьмой, а ее муж — волшебником. Они погибли, а ребенка оставили нам. Раз уж зашел разговор, мистер Рибгвук, позвольте спросить вашего совета и на этот счет. Я хотела бы узнать, есть ли у Гарри родственники со стороны его отца. Разумеется, я не стану настаивать на общении, если им не нужны магглы в родне, но хотелось бы выяснить это точно. Все же не слишком хорошо получится, если по моей оплошности мальчик будет знаком только с обычной частью собственной семьи.

— Вы действительно кое-что знаете о нашем мире, — гоблин вдруг замолчал, его глаза сузились, а лицо на мгновение застыло. — Мадам, как фамилия вашего племянника?

— Поттер. Гарри Поттер.

На какую бы реакцию ни надеялась Петунья Дурсль и какой бы реакции ни ждала, такого она не ожидала точно! Смуглое лицо гоблина побледнело, приобретя легкую, едва заметную прозелень, а пронзительный взгляд замер, остановившись на лице Гарри.

— Поттер?! — переспросил гоблин. — То есть вы хотите сказать…

Не договорив, он вскочил и выметнулся за дверь с поистине космической скоростью, оставив Петунью растерянно созерцать пустое высокое кресло и огромный стол из темного дерева, заваленный папками, гроссбухами и свитками пергамента.

Вернулся он, впрочем, довольно быстро, и не один. С ним было еще два гоблина — по правде говоря, все три казались Петунье на одно лицо, но Рибгвук все еще сохранял зеленоватую бледность.

— Подтвердите, мадам, — сипло проговорил он, — ваш племянник — Гарри Поттер, сын Джеймса Поттера и Лили, урожденной Эванс? И его воспитываете вы и ваш муж?

— Ну конечно, — удивленно кивнула Петунья.

— И вы — магглы? — спросил другой гоблин.

— Уж какие есть! — вспыхнула Петунья. — Вам разве не объяснили, что я потому и пришла?

— Прошу простить мою неучтивость, — пробормотал гоблин. — Видите ли, я поверенный семьи Поттеров. Мое имя Грамбл. А это Баррхох из нашего юридического отдела. Ваш случай очень необычный, мадам… простите, как ваше имя?

— Миссис Дурсль, Петунья Дурсль. Очень рада знакомству, мистер Грамбл, мистер… Баргох?

— Баррхох, юрисконсульт, — поклонился третий гоблин. — Позвольте, я объясню вам свой аспект ситуации, а позже вы обсудите с Грамблом все, что касается Поттеров.

— Я вас слушаю, — церемонно ответила Петунья. Поверенный семьи Поттеров — это было серьезно, как и граничивший с паникой интерес, который вызвало имя ее племянника. Похоже, она не ошиблась, решившись прийти сюда.

— Итак, — кашлянул юрисконсульт. — Джеймс Поттер и его жена Лили погибли в ночь на тридцать первое октября прошлого года, оставив сиротой единственного сына. Через несколько дней крестный мальчика, Сириус Блэк, был обвинен в множественном убийстве и препровожден в Азкабан, таким образом, его участие в судьбе крестника было перечеркнуто. Ответственность за судьбу ребенка взял на себя Альбус Дамблдор, как председатель Визенгамота и директор школы, в которой Гарри Поттеру предстоит учиться. Эта часть вопросов не вызывает. Далее, миссис Дурсль, я должен пояснить вам то, что знает любой в нашем мире, но вам это знать неоткуда. За Поттерами охотился темный волшебник. Он их и убил, но не сумел убить их сына и развоплотился сам. Как, почему — никто не может объяснить, но маленький Гарри Поттер стал героем магического мира. Его превозносят те, кто боялся тьмы, и ему мечтают отомстить те, кто следовал тьме. Поэтому Дамблдор сообщил, что надежно спрятал мальчика.

— Надежно спрятал? — переспросила Петунья. Она вспомнила намеки Лили в письмах, те самые, которые пришлось показывать полиции — о маньяке, который поклялся добраться до Поттеров. Однако в письме Дамблдора среди множества красивых слов о жертвенной гибели Лили не было ни слова о том, что на Гарри могут охотиться сообщники маньяка. — Надежно?! В простом доме простых людей?! Да он сумасшедший, ваш Дамблдор!

— Нет, что вы, — гоблин злобно оскалился. — Он себе на уме, так будет вернее. Он платил вам за содержание мальчика?

— А должен был платить? — подобралась Петунья.

— Ясно, — пробормотал себе под нос другой гоблин, тот, который поверенный — Грамбл, кажется.

— Видите ли, миссис Дурсль, некоторые действия традиционно не оговариваются в бумагах, потому что подразумеваются сами по себе, как естественное поведение, — медленно, как будто силой заставляя себя успокоиться, выговорил юрисконсульт, чье имя Петунья так и не запомнила толком. — Тем не менее, каждый понимает, что совесть — понятие эфемерное, и рассчитывать на нее как на безусловную величину глупо. Поэтому так важен выбор ответственного лица. У Дамблдора чистая репутация. Ему верят. От него ждут благородных и мудрых решений.

— О да, очень мудро, — пробормотала Петунья. Она не могла сказать, что разъярило ее больше — пренебрежение безопасностью Гарри, а вместе и ним и его приемной семьи, или афера с деньгами на содержание ребенка — ведь иначе, чем аферой, назвать это было трудно. — Могу я подать на него в суд?

— Можете, — гоблин ухмыльнулся, обнажив кривые острые зубы, — но я вам не советую. Магглы против главы Визенгамота, великого светлого волшебника, кавалера ордена Мерлина? Над вами посмеются, и только. К тому же, если следовать букве закона, предъявить ему нечего. Я рассказал вам все это только ради того, чтобы вы уяснили ситуацию. И, не скрою, чтобы убедиться, что я сам верно в ней разобрался.

— Хорошо, и что вы посоветуете?

— Советовать вам будет Грамбл, это его прямая обязанность. Моя доля ответственности в этом деле — убедиться, что Гринготтс полностью владеет информацией. Разумеется, на это дело распространяется положение о конфиденциальности. Никто из людей не узнает больше того, что знает сейчас.

Петунья кивнула. А Гарри, похоже, то ли заскучал от непонятных разговоров, то ли проголодался, но вдруг захныкал, и гоблины замолчали, уставившись на него. Как будто за разговорами о Гарри Поттере они успели позабыть о его присутствии здесь.

— Мадам Дурсль говорила, что Гарри нужен врач, — вспомнил Рибгвук.

Вслед за ним отмер Грамбл:

— Миссис Дурсль, я сейчас пришлю человека, который поможет вам с Гарри добраться до госпиталя. Прошу вас не покидать госпиталь ни с кем, кроме этого же человека. Через него же мы организуем следующую встречу. Нам с вами нужно о многом поговорить.

— А мы тем временем всесторонне обсудим ситуацию, — кивнул зубастый юрисконсульт.

За разговором о делах Петунья довольно быстро привыкла к необычному виду своих собеседников. Гоблины больше не пугали ее — ну разве что самую малость. В конце концов, они разделяли ее возмущение и готовы были помочь, так не все ли равно, что они при этом не совсем люди или даже совсем не люди? Порядочности-то у них, по всему видать, побольше, чем у того же Дамблдора, которого Лили не называла иначе как с приставкой «Великий».

И распрощались они вполне доброжелательно, пообещав на следующей встрече рассказать «достопочтенной миссис Дурсль» о Поттерах и о том, на что может претендовать Гарри. С нее даже не взяли денег за консультацию — те самые два сикля, о которых она так и не поняла, много это или мало. Впрочем, судя по общей помпезности «Гринготтса», вряд ли здесь дешевые расценки.

— Видите ли, миссис Дурсль, — объяснил ей Грамбл, — впоследствии Гринготтс, вероятно, заключит с вами клиентское соглашение. Сейчас же вы доверили нашему банку ценнейшую для магического мира информацию. Будьте уверены, мы сумеем распорядиться ею не только к вашей, но и к своей пользе, а значит, на самом деле пока еще неясно, кто кому и сколько должен — и, возможно, ясно это станет еще не скоро. Поэтому все первичные консультации мы готовы предоставить бесплатно и в максимально полном объеме, и да не будет меж нами долгов.

— Разумно, — задумчиво кивнула Петунья. — Признаться, я не совсем поняла, чем именно так ценна для вас эта информация, но мой муж тоже всегда говорит, что сведения, полученные вовремя и использованные с умом, могут стоить дороже любых денег.

Грамбл вызвался проводить ее: «до камина», как он сказал, хотя тут же объяснил, что ей, как маггле, камином воспользоваться не удастся, и что на самом деле они просто подождут в каминном зале человека, который доставит их по назначению приемлемым способом. И сейчас они неторопливо пересекали огромный холл, направляясь к высокой, отделанной красным гранитом арке.

— А кто ваш муж? — заинтересовался вдруг Грамбл.

— О, — Петунья невольно улыбнулась, — он продает дрели. Трудно представить более далекое от волшебства дело. Но у него крупная фирма. Свой завод, контракты с торговыми сетями и строительными компаниями. Сейчас трудные времена, но мы на плаву.

— Значит, ваш муж кое-что понимает в финансах и инвестициях? Возможно, будет правильным пригласить его на нашу следующую встречу?

Петунья едва не прикусила язык, в последнее мгновение сумев сдержать рвавшийся с языка вопрос: «Неужели речь пойдет о настолько крупных финансах?» Просто кивнула, и тут же, спохватившись, что такой кивок может выглядеть неучтивым, сказала:

— Разумеется, мистер Грамбл, так будет лучше. Я ведь всего лишь женщина, и мое участие в финансах семьи — это походы по магазинам. Я поговорю с Верноном, благодарю вас за приглашение.

Она боялась думать, что самые смелые ее надежды вдруг могут оказаться реальностью, и потому сосредоточилась на другом:

— Мне понадобятся деньги для волшебной больницы?

— Разумеется, но трудно сказать, сколько. Вам выпишут счет. Можете попросить, чтобы его сразу переслали нам. Для вас будет выгоднее не менять каждый раз по мелочи, а открыть сейф и дать банку поручение производить выплаты за вас. Годовой взнос за содержание сейфа меньше, чем разовые проценты при обмене.

— Тогда мы, наверное, так и сделаем, но это решение должен принять Вернон, правильно?

— Сейф будет открыт на ваше имя, достопочтенная миссис Дурсль, ведь именно вы кровная родственница Гарри Поттера. Но, разумеется, участие вашего мужа в решении деловых вопросов крайне желательно. — Грамбл казался таким довольным, будто нашел прямо под ногами битком набитый бумажник или, раз уж они в волшебном мире, горшочек с золотом. — Вы крайне разумная женщина, миссис Дурсль, приятно иметь с вами дело.

За аркой оказался зал, едва ли не больший, чем поразивший Петунью холл. Сюда выходили зевы десятков огромных каминов, в них полыхало пламя, и на глазах Петуньи из этого пламени вывалился старичок в мантии и остроконечной шляпе, небрежно стряхнул с подола сажу и как ни в чем не бывало заспешил к стойке с гоблинами. Очевидно, такой способ и в самом деле был не для нормальных людей! Петунья с трудом сдержала побуждение перекреститься.

У каминов почетным караулом дежурили гоблины, а в глубине зала на диванчике сидел довольно молодой парень, ничуть не похожий на волшебника. По крайней мере, одет он был, как приличный клерк в нормальном банке, в строгий костюм и белую рубашку с жестким воротничком.

— Эй, Браун! Иди сюда, работа есть, — махнул ему Грамбл. Обернулся к Петунье: — Рассел Браун, наш ликвидатор заклятий. Делать ему сейчас особо нечего, так что он и проводит вас. Это миссис Дурсль, Рассел, — парень, оказывается, невесть как успел оказаться рядом. — Она маггла, но у нее волшебный ребенок, и его нужно показать в Мунго. Подождешь там и потом доставишь их обратно… Рассел, чтоб тебя, какая из твоих любимых игрушек так мерзко зудит и почему?!

Только теперь Петунья обратила внимание на едва слышный, но очень неприятный звук — как будто скребли острым ножом по стеклу и одновременно пытались запустить миксер на слишком высоких оборотах.

— Сам не пойму, — Рассел почесал в затылке, достал из кармашка пиджака дорогую шариковую ручку с золотым колпачком и растерянно повертел ее в руке. — Проявитель проклятий, но на что он реагирует?

— Проверь ребенка, — резко приказал Грамбл.

Петунья испуганно прижала к себе Гарри.

— Не волнуйтесь, миссис Дурсль, это не повредит, — Рассел щелкнул колпачком и разжал пальцы. Ручка повисла в воздухе, поколебалась, словно стрелка компаса, и указала на лоб Гарри. Как раз на скрытый под вязаной шапочкой шрам. Из стержня выползла тонкая струйка черного дыма и змеей поползла к малышу.

— Немедленно в Мунго! — почти закричал Грамбл.

— Сам вижу, — буркнул Рассел. Сунул ручку обратно в карман, а взамен достал небольшую записную книжку. — Это портал. Коснитесь его и ничего не бойтесь. И давайте ребенка мне, вы можете не удержать с непривычки. Ощущения не слишком приятные.

— Принесешь подробный отчет, — успел крикнуть вслед гоблин.

Мир вокруг Петуньи закружился, сжался, подцепил ее острым крючком за кишки и всосал в темную узкую трубу, словно гигантский взбесившийся пылесос. А потом выплюнул. И только благодаря Расселу Петунья удержалась на ногах.

Видимо, они оказались в приемном отделении — здесь сидели на шатких стульях целые полчища (во всяком случае, так показалось Петунье!) странных людей. «Если это очередь, — в панике подумала Петунья, — мы просидим здесь как раз до Пасхи!» Но Рассел уже тянул ее к лестнице, лишь бросил мимоходом попавшемуся навстречу человеку в лимонном халате:

— Нам на пятый этаж.

Петунья с ужасом думала, как бы она искала здесь сама, куда идти и к кому обратиться. Гоблины очень ее выручили, дав сопровождающего! Не прошло и пяти минут, как они сидели в кабинете и рассказывали пожилому доктору — сначала Петунья о том, что беспокоило ее в поведении Гарри, а после — Рассел о том, как отреагировал на малыша проявитель проклятий. А еще через четверть часа доктор, стянув с головы Гарри шапочку, водил палочкой над его шрамом, бормотал что-то на латыни и с каждой минутой мрачнел, пугая Петунью все больше.

Наконец, вздохнув, он убрал палочку. Достал из ящика стола плюшевую собачку, протянул Гарри:

— Бери, малыш. Надо же, Гарри Поттер… Подумать только… Почему его не показали нам сразу? То есть, ну, вы понимаете… в ту ночь?

— Вы у меня спрашиваете? — поджала губы Петунья. — Да я еще час назад не подозревала о вашем существовании! Еще сегодняшним утром пределом моих мечтаний было найти волшебную аптеку и спросить там что-нибудь, чем можно успокоить ребенка, когда у него зубки режутся!

— Зубки?! — переспросил доктор. Всхлипнул, спрятав лицо в ладони: — О Мерлин великий, зубки! На мальчике след мощного темномагического воздействия, и если это то, что я предполагаю… О Мерлин, Гарри Поттер!

Сейчас Петунья до конца поняла, что имел в виду гоблин, сообщая, что Гарри — герой магического мира. Этот доктор, который наверняка перевидал на своем веку многие тысячи самых разных пациентов, произносил «Гарри Поттер» так, будто к нему на прием заявился сам Мерлин под ручку с принцессой Дианой. По правде говоря, это злило. Мальчишка как мальчишка, чем пялиться на него и на его шрам, лучше бы занялся лечением!

Доктор то ли прочитал ее мысли, то ли сам взял себя в руки. Достал из высокого стеклянного шкафа какой-то прибор, поставил на стол перед посетителями. Включил, и снова послышался тот же мерзкий скрежет-зудение, только громче, чем из ручки Рассела, и куда противнее. Черная змея свилась в восьмерку перед самым лбом Гарри и зашипела, а мальчишка вдруг оживился, протянул ручонку и попытался схватить ее. И даже — впрочем, Петунье наверняка это послышалось, все же тяжелый выдался день! — зашипел в ответ.

— Так-так-так, — забормотал доктор, — взаимодействие выраженное и осознанное. Не все так плохо, но мощность… Рискованно… Нет, видимо, все же для начала блокировка…

Гарри тем временем ухватил змею, та вспыхнула огнем в его пальцах и растаяла.

— Прекрасно! — воскликнул доктор. — Могу вас успокоить, дорогая миссис Дурсль, прогноз определенно благоприятный. Но сложности будут, да, будут. Лично я предпочел бы подождать хотя бы несколько лет, но в таком случае нужно жестко купировать… Хм… Сделаем так. Я госпитализирую Гарри, понаблюдаю немного, завтра соберу консилиум. Тут, видите ли, требуется довольно сложное вмешательство, нужно как следует взвесить степень риска. Я не возьму на себя ответственность единоличного решения, когда цена ошибки — жизнь ребенка.

— Мне соглашаться, мистер Браун? — спросила Петунья. По правде сказать, чувствовала она себя измотанной и выжатой, впечатлений для одного дня явно было слишком много, да и бессонная ночь сказывалась.

— Гарри здесь в безопасности, — заверил доктор, а Рассел кивнул, подтверждая, и добавил:

— Никому, кроме вас, его отсюда не отдадут. Не тревожьтесь, миссис Дурсль, Гарри нужна помощь, и здесь он ее получит. В Мунго отличные целители. С чем только им не приходится иметь дело!

— Хорошо, — решилась Петунья. Дождалась, когда Гарри передадут на руки молоденькой ведьме, и спросила, смущаясь: — Не подскажете, я могу где-нибудь поблизости выпить чаю? Я совершенно измотана.

Кафе с недурным чаем нашлось здесь же, в Мунго — ну и название для больницы, неодобрительно подумала Петунья, а впрочем, не хуже гоблинских имен. Рассел ждал, деликатно не лез с разговорами и в целом казался вполне приличным молодым человеком. Возможно, благодаря нормальной одежде — среди всех этих ярких балахонов, мантий и остроконечных шляп. Петунья макала в чай бисквитное печенье и ни о чем не думала: у нее просто не осталось сил думать. Гоблины, темные проклятия, махинации «великого» Дамблдора, перемещения невесть куда в одно мгновение! Поверенный семьи Поттеров и приглашение в банк для Вернона! Видит Бог, бедная уставшая миссис Дурсль заслужила небольшую передышку. Полчаса спокойного отдыха, а потом она позвонит мужу. Она избавила его от разговоров о магии, проклятиях и прочих ненормальностях, она согласна летать волшебным способом туда-сюда ради лечения Гарри, но финансы — по части Вернона!

А пока Вернон будет добираться из своего офиса до «Дырявого котла», как раз можно успеть позвонить миссис Полкисс и спросить, как там Дадлик…

Этим стылым, промозглым февральским днем мистер Дурсль был крайне занят и крайне раздражен — весьма, надо сказать, неприятное сочетание.

Он плохо спал — племянничек снова хныкал всю ночь. Нет, его плач Вернону не мешал, через две плотно закрытые двери его не было слышно — это Дадли уж если орал так орал, оповещая о своем недовольстве не только весь дом, но и половину улицы! Но Петунья вынуждена была сидеть с ребенком, а Вернону всегда плохо спалось без жены под боком. К тому же ее усталый вид с утра тоже не порадовал, как и решение ехать в Лондон по такой отвратительной погоде. И не просто в Лондон, а к ненормальным уродам, которые только и знают, что оскорблять приличных людей! Меньше всего на свете Вернон Дурсль хотел, чтобы его жена, женщина в высшей степени приличная, сталкивалась с типчиками вроде покойного Поттера!

— Обязательно позвони мне, как только закончишь там! — напутствовал он Петунью.

— Не волнуйся, дорогой, — Петунья легко поцеловала его чуть выше усов и аккуратно, чтобы не наступить в едва тронутую льдом лужу, вылезла из машины. Взяла на руки притихшего Гарри и решительно зашагала к большому книжному магазину. Вернон смотрел вслед, не моргая, но все же упустил момент, когда его жена и племянник просто исчезли.

Спокойствия это не добавляло. Где их искать, в случае чего? Оставалось надеяться, что его умница Петунья знает, что делает. А ему остается ехать в офис и там ждать ее звонка.

С утра день не задался, да так и пошел наперекосяк. Вернон даже начал опасаться, что подцепил какой-нибудь сглаз или другую заразу, подъехав слишком близко к дверям в волшебный мир. Будто ему мало волноваться за жену и будто другие проблемы не могли подождать до завтра!

Сначала пришлось выслушивать беспомощные оправдания начальника отдела сбыта, в очередной раз упустившего выгодный контракт — право же, можно подумать, что на самом деле тот работает не на «Граннингс», а на конкурентов! Так мистер Дурсль ему и сказал, пообещав за следующую неудачу уволить к чертовой матушке.

Потом бухгалтерия доложила, что с новыми банковскими ставками они не укладываются в бюджет. Пришлось самому звонить в банк, доказывать, что такой фирме, как «Граннингс», можно было бы и пойти навстречу, оставив прежние ставки хотя бы до лета, и даже угрожать переводом средств в другой банк. К сожалению, проклятые деляги на том конце провода не хуже самого Вернона знали, что нигде сейчас он не найдет приличных условий, и чуть ли не вслух посмеялись над его угрозами.

Не успел Вернон прийти в себя после этих крайне нервирующих переговоров, как пришлось объясняться с одним из давних и лучших деловых партнеров, вздумавшем выйти из бизнеса — чертов кризис слишком его подкосил. Будь у «Граннингс» дела получше, мистер Дурсль предложил бы разумную помощь, но они и сами едва держатся. Но потеря надежного поставщика высококачественной стали ударит по производству так, что и «Граннингс» может рухнуть! Положение казалось настолько безвыходным, что впору хвататься за голову. Вернон едва уговорил своего собеседника повременить несколько дней, обдумать все еще раз, попытаться найти инвестора или хотя бы кредит — но оба они понимали, насколько мизерны шансы.

А когда измотанный и доведенный почти до бешенства мистер Дурсль наконец-то перевел дыхание и попросил секретаршу заварить чаю, та, смущаясь и извиняясь через слово, сообщила, что собирается замуж и что жених настаивает на ее немедленном увольнении.

— Это еще почему? — только и спросил Вернон. Он понял бы, заяви мисс Гампл об увольнении после свадьбы, когда придет пора обустраивать дом, а в перспективе замаячат дети. В конце концов, он прекрасно видел, сколько времени и сил занимает ведение дома у Петуньи! Но немедленно?!

— Майкл говорит, что работать секретаршей неприлично… — мисс Гампл явно была расстроена, в голосе звенели слезы. Вернон, не сдержавшись, презрительно фыркнул:

— Хорошего же о вас мнения ваш Майкл! Удивительно в таком случае, что он предложил вам замужество, а не что-нибудь непристойное! Заварите чаю и себе, вам нужно успокоиться. Вы всегда выглядите безукоризненно на рабочем месте, не стоит нарушать эту прекрасную традицию.

Как бы ему сейчас пригодилась Петунья с ее разумным, но в то же время истинно женским взглядом на жизнь! Вернон Дурсль совершенно не умел утешать женщин, а необходимость приводить в порядок собственную секретаршу и вовсе считал нонсенсом. И надо признать, что до этого дня мисс Гампл была идеальной секретаршей — исполнительной, спокойной, не допускающей ни малейших ошибок и надежной, как золотой соверен.

— Замужество дело серьезное, — с тяжелым вздохом признал Вернон, когда мисс Гампл вошла с подносом и принялась расставлять на столе все для чаепития. — Мне жаль терять такого работника, как вы, но вам в любом случае пришлось бы уволиться. Не из-за идиотских идей вашего жениха, а потому что на вас свалится ведение дома, а вскоре и дети. Давайте поступим так, мисс Гампл. Вы сами найдете себе замену. Вы знаете мои требования — ответственность, умение работать и никаких заигрываний!

Вернон неодобрительно фыркнул, а мисс Гампл вдруг тихонько рассмеялась:

— О да, мистер Дурсль! Я помню ваши слова в мой первый день здесь: «Меня не интересует, какие у моего секретаря коленки, ваше дело — посетители, переписка, телефон и мой ежедневник». Мне это так понравилось. Моя подруга все время жалуется на своего шефа — его как раз больше интересуют коленки, чем умение работать. Может быть, я приглашу ее поговорить с вами?

— Если вы за нее ручаетесь, можете сразу приглашать работать, — проворчал Вернон. — Только посидите с ней хотя бы несколько дней. У меня нет сейчас возможности вводить ее в курс дела.

— Разумеется, мистер Дурсль, — мисс Гампл улыбнулась той спокойной, деловитой улыбкой, которую Вернон считал крайне уместной для секретаря. Вот и слава Богу, хоть одна проблема разрешилась…

В это мгновение зазвонил телефон. Мисс Гампл торопливо сняла трубку:

— «Граннингс», — и почти сразу же передала трубку Вернону: — Ваша супруга, мистер Дурсль.

Петунья была крайне взволнована и просила его немедленно приехать.

— Отвезти вас с Гарри домой? — переспросил Вернон. Покосился за окно: — Найди там какое-нибудь приличное место, чтобы дождаться меня в тепле. Отвратительная погода.

— Нет, Вернон, нет! — его обычно спокойная жена сейчас почти кричала. — Ты нужен здесь надолго! Все очень серьезно, Гарри в больнице, а я не могу решать финансовые вопросы без тебя! Если не можешь сегодня, назначь время, я договорюсь.

— Так и знал, что рано или поздно от мальчишки будут неприятности, — проворчал Вернон. — Я выезжаю, Петунья. — Он вдавил трубку в рычаг, едва не сломав аппарат, и шумно перевел дух. — Мисс Гампл, видимо, сегодня меня больше не будет.

— Не тревожьтесь, мистер Дурсль, я справлюсь. Если возникнет что-нибудь срочное, звонить вам домой?

— Нет, все переносите на завтра, — скрепя сердце решил Вернон. — Племянник в больнице. Не знаю, что с мальчишкой случилось, но Петунья сама не своя.

— О… Надеюсь, все обойдется.

Вернон кивнул, достал пальто и шляпу и стремительно вышел. Ему было не по себе, и меньше всего он хотел, чтобы это заметил кто-нибудь из его служащих. Лишь выйдя к парковке, он позволил себе перейти на бег, и, рухнув на водительское сиденье, вытер лоб слегка дрожащей рукой. После чего фыркнул несколько раз, пытаясь вернуть себе душевное спокойствие, и буркнул:

— Еще не хватало влипнуть в аварию по дороге. Петунья ждет!

И аккуратно тронулся с места. Нужное место он запомнил прекрасно, дорога должна была занять не более получаса, и в эти полчаса Вернон Дурсль думал о банковских процентах, некомпетентных служащих и о том, что придется привыкать к новой секретарше. Это были, конечно, не слишком приятные мысли, но обыденные и понятные — а потому успокаивающие.

Вернона Дурсля разрывали крайне противоречивые чувства. С одной стороны, смуглые зубастые карлики, владеющие волшебным банком — это куда более ненормально, чем просто волшебники. Петунья сказала — «гоблины». Вернон представлял гоблинов совсем не так. С другой стороны, они явно разбирались в своем деле, а профессионализм мистер Дурсль ценил.

Да что говорить, после мгновенного перемещения, после лицезрения горящих каминов и выпрыгивающих из огня ведьм, после новости о том, что его племянник лежит в волшебной больнице с диагнозом «темное проклятие» — слава Богу, Петунью уверили, что это хотя бы не заразно! — слова «процент за пользование сейфом», «управление трастовым счетом» и «распоряжение на проведение аудита» действовали на него не хуже дозы успокоительного.

— Так вы говорите, у мальчишки есть сейф, но брать оттуда деньги до совершеннолетия он сможет только на учебу? — подвел итог Вернон. — Что ж, и это не так уж плохо. В наше время образование стоит дорого. Хотя, как по мне, довольно странно обеспечить ребенка средствами на учебу, но оставить его без гроша до школы.

— Этот вопрос мы решим, — твердо пообещал их собеседник. Мистер Грамбл, поверенный семьи Поттеров. Странные у волшебников поверенные. — Видите ли, тут имеет место противоречие традиций и сложившейся ситуации. Гарри Поттер должен был оказаться под опекой крестного, волшебника из старого и богатого рода, и проблем финансирования не возникло бы в принципе. Но Сириус Блэк попал в Азкабан, и ответственность за ребенка взял на себя Альбус Дамблдор. Взял, обратите внимание, добровольно и безоговорочно. Согласно традициям, это означает, что он берет на себя все проблемы, ничего за это не требуя. Все! Финансы, воспитание, благополучие, даже наставничество, если мальчик того захочет.

Петунья многозначительно кашлянула.

— Вот именно, — кивнул ей в ответ мистер Грамбл. — Дамблдор сделал очень широкий жест, а так как его репутация безупречна, никто не усомнился. Более того, это решение приветствовали! Покровительство сильного волшебника многое дает ребенку. Разумеется, никто и подумать не мог, что беспомощный ребенок очутится у магглов, да еще и отягощенный темным проклятием вместо разумной помощи и финансовой поддержки.

— Ваш Дамблдор просто мошенник, — возмущенно фыркнул Вернон. — По нашим законам его бы засудили, а на выходе из суда честные люди закидали бы гнилыми помидорами! Обокрасть сироту!

— Факта кражи не было, — возразил гоблин. — Дамблдор не претендовал на деньги Поттеров. Но злоупотребление доверием — безусловно. Спекуляция на имени ребенка и пренебрежение его интересами. Неоказание помощи и… хм, как бы это сформулировать… отсечение самой возможности получения квалифицированной медицинской помощи, поскольку магглам в Мунго никак не попасть.

— И все это сойдет мерзавцу с рук? Гнилой у вас мир, если так, вот что я вам скажу!

— Я тоже думаю, что этому миру не помешала бы добрая встряска, — оскалился гоблин. — Беда в том, что у людей и встряски все такие же глупые, как они сами. То Темный Лорд, то Мальчик, который выжил, то чемпионат по квиддичу. Поверьте, мистер Дурсль, если мы сейчас с умом обнародуем факты, скандал получится шумный. Но вопрос, нужен ли нам скандал? Шумиха в прессе, вопиллеры, предложения усыновить бедного сиротку, продиктованные политической выгодой, назойливое внимание и ноль дивидендов.

— Вот уж чего нам точно не нужно, так это внимания всяких… — «ненормальных» Вернон успел проглотить, вместо этого лишь красноречиво пошевелив пальцами. Впрочем, похоже, что гоблин его понял: уж очень согласно ухмыльнулся.

— С юридической точки зрения ситуация неоднозначна, но мы можем трактовать ее «де факто». Гарри Поттер не просто единственный наследник, он последний из рода Поттеров, а его жизнь у магглов препятствует овладению наследием и грозит угасанием магии рода. Следовательно, Альбус Дамблдор, отдав ребенка вам, поступил вразрез не только с его интересами, но и с интересами рода Поттеров. С другой стороны, вы показали себя защитниками ребенка и его истинной родной кровью. Иначе вы просто не смогли бы попасть сюда, не увидели бы закрытый для магглов вход. Итог очевиден, не так ли? — гоблин зубасто улыбнулся. — Семья магглов оказалась для Гарри Поттера лучшими опекунами, чем великий волшебник Альбус Дамблдор. С того момента, как Петунья Дурсль, урожденная Эванс, с Гарри Поттером на руках прошла в Косую аллею, официальные опекунские права перешли ей, и да будет так.

Мистер Грамбл выдержал небольшую паузу, и ни Вернон, ни Петунья не нарушили сгустившегося в кабинете молчания. По правде сказать, было в этой тишине нечто торжественное, такое, что проняло даже приземленную душу Вернона Дурсля. Как будто то самое волшебство, которое он привык презирать, вдруг проявило себя не в идиотских шуточках Поттера и его дружка, не в заносчивости Лили Эванс, не в подброшенном на крыльцо, словно бездомный щенок, племяннике, а в чем-то действительно величественном, глобальном, равнодушном к людским слабостям и к людской гордыне. Впервые в жизни Вернон Дурсль почувствовал себя ничтожной песчинкой на берегу океана. Но чувство это не унижало, потому что перед приоткрывшейся ему силой такими же песчинками были и возомнивший о себе Дамблдор, и умнейший мистер Грамбл, и любой из живущих и живших когда-то.

— Да будет так, — шепотом, словно в трансе, повторила Петунья.

И наваждение рассеялось. Обстановка в кабинете мистера Грамбла снова стала исключительно деловой, а сам гоблин удовлетворенно кивнул и заговорил снова.

— Итак. Семья Поттеров, поверенным которой я имею честь быть, относится к старинным магическим родам. Хотя у Поттеров нет приставок «древнейший» и «благороднейший», но это лишь потому, что наследование не всегда происходило по основной ветви рода. Впрочем, генеалогия вряд ли вам интересна. С практической точки зрения куда важнее разобраться во взаимоотношениях последних поколений.

На столе перед Дурслями развернулся пергамент с родословным древом, и когтистый палец мистера Грамбла обвел три имени: Чарлус, Дорея Блэк и Джеймс.

— Дед вашего племянника, Чарлус Поттер, был женат на урожденной Блэк. Чарлус и Дорея не столько любили друг друга, сколько уважали. Это был брак, основанный на родстве магии, то есть призванный усилить род в наследниках. Вряд ли вам будут понятны детали, скажу только, что родовые умения Поттеров должны были усилиться от вливания крови Блэков. Думаю, так и произошло, но Джеймс не раскрыл свой потенциал. Самоуверенный, крайне избалованный наследник занимался чем угодно, но не изучением семейного наследия. Джеймс был талантлив, но бестолков. Любой мальчишка в детстве шалит, но когда детские шалости затягиваются… — гоблин осуждающе покачал головой. — Полагаю, ошибкой Поттеров стало то, что они приняли у себя ушедшего из дома Сириуса Блэка. Молодые люди влияли друг на друга не так, как следовало бы наследникам уважаемых родов, и в итоге оба пренебрегли и наследием, и положением в обществе, и честью своих семей.

— Вы о его браке с Лили? — спросила Петунья, на мгновение поджав губы. — Я слышала это: «всего лишь магглокровка». Они презирали нас. Даже Поттер, и я, право, не понимаю, зачем тогда было жениться?

— Поттер был искренне увлечен вашей сестрой, миссис Дурсль. А он привык получать желаемое.

— И из-за этого его лишили наследства?

— Чушь! — выплюнул гоблин. — Не удивлюсь, если вы слышали это от самого Джеймса Поттера. Он предпочитал такую трактовку, выставляя себя пострадавшим за любовь и некие абстрактные «прогрессивные взгляды». В то время и в его круге общения это было модно. Но Чарлус и Дорея приняли бы в семью Лили Эванс, если бы Джеймс привел ее по всем правилам, согласно традициям! В браке волшебника из старого рода с магглокровкой нет ничего предосудительного. Свежая кровь полезна роду. Нет, дело не в этом. Джеймс пренебрегал наследием. В традициях рода Поттеров — обучение на Мастера, тонкая работа с магией, а не беготня с палочкой наперевес и политические игры. Джеймс Поттер и Сириус Блэк ввязались в политические игрища Альбуса Дамблдора, именно это послужило причиной изменения завещания Чарлуса Поттера. Наследник Поттеров не должен быть марионеткой ни Дамблдора, ни кого-либо еще!

— И тут Дамблдор, — пробурчал Вернон. — Так что там с завещанием? На что может претендовать Гарри?

— На все, если покажет себя достойным наследником. — Мистер Грамбл снова выдержал паузу. — Пока что я, как представитель интересов рода Поттеров, беру на себя ответственность за частичное введение Гарри Поттера в наследство. Гарри и вы, как его опекуны, получите доступ к личному сейфу Дореи Поттер. Дорея оставила его для возможных внуков или правнуков, запретив сыну доступ к этим средствам, и именно сейчас условия для расконсервации сейфа оказались выполнены. То есть, — пояснил гоблин, заметив красноречиво вопросительный взгляд Петуньи, — потомок Поттеров оказался в угрожающем положении, и у него нет опекуна-мага, готового и способного его защитить.

— Разумная формулировка, — пробормотала Петунья.

Гоблин кивнул:

— Дорея отличалась несколько параноидальной предусмотрительностью. Кроме этого сейфа, примерно с такой же формулировкой в ее завещании фигурирует защищенный дом в маггловской части Лондона. Учитывая опасность для Гарри Поттера и его приемной семьи, я полагаю разумным ввести вас во владение немедленно.

Жестом заправского фокусника мистер Грамбл развернул невесть как оказавшийся в его руках свиток.

— Понадобится капля вашей крови, миссис Дурсль. И вашей, мистер Дурсль, чтобы включить в схему защиты вас и вашего сына.

По капле крови было добыто и капнуто на пергамент, и Вернон предпочел не задумываться о том, как это примитивное действо могло обеспечить защиту им и Дадли. Он вообще предпочел не вникать в ту часть обрушившейся на него информации, которая подпадала под категорию «ненормальности». А вот о сейфе этой самой Дореи поговорить нужно было.

— Кхм, — прокашлялся он, — мистер Грамбл. Прошу уточнить. Сколько, собственно, в том сейфе, к которому вы допустили Гарри, и каковы условия использования средств? Должны ли мы с Петуньей завести собственный сейф для возможных трат в вашем мире? В каком статусе дом, в который вы нам предлагаете переехать? Он числится в нормальном мире? За него выплачены налоги и все прочее, у него есть почтовый адрес, туда проведен телефон и телевещание?

— Действительно, — спохватилась Петунья. — Защита это хорошо, но я бы не хотела остаться без связи с внешним миром.

— Дом настроится на ваши потребности, — уверил гоблин. — Если хотите, возьмите с собой нашего мистера Брауна, он поможет вам с переездом и ответит на вопросы. Что же касается сейфа, мы проверим это на месте. Прошу вас, мистер Дурсль, миссис Дурсль, следуйте за мной.

В том, что произошло дальше, Вернон предпочел бы не признаваться никому, даже Петунье — хоть она и была с ним и, похоже, чувствовала то же самое. Вернон как будто попал снова в детство, только не в то чинное, благопристойное детство, в котором нужно было учиться и хорошо себя вести, а самым рискованным приключением было огреть старшеклассника поперек спины суковатой палкой и удрать подальше. Нет, захватывающий спуск в гоблинской тележке в глубину полных золота пещер — это было нечто из затаенных и сокровенных детских фантазий, и никакие, самые крутые русские горки и рядом не лежали с этим аттракционом! Тем более, что это и не аттракцион, здесь все всерьез — и гоблин, и пещеры, и золото, и даже дракон, мелькнувший в сумраке провала, через который тележка перепрыгнула с разгону.

Петунья пошатнулась, вылезая из тележки, трясущимися руками поправила прическу, но ничего не сказала. Вернон тоже молчал, потому что на язык рвалось не «как себя чувствуешь, дорогая?» и тем более не «вы, наверное, избавляетесь от слишком докучливых клиентов, сбрасывая их в пропасть на полном ходу под видом несчастного случая?», а что-то совершенно детское, глупо-восторженное и маловразумительное: «Вау, круто!», или «Ты видела, Пет?!», или, на худой конец, «Мистер Грамбл, у вас там в пропасти в самом деле сидит дракон?! Настоящий?!»

Мистер Грамбл тем временем достал крохотный золотой ключ и отпер сейф.

— Встаньте на пороге и подумайте о Гарри, — сказал он.

Думать о Гарри? Вернон нахмурился. Мало он думал о мальчишке дома? Банк — место для того, чтобы решать деловые вопросы, и если о средствах племянника здесь говорить уместно, то о самом племяннике — зачем? Он же не думает о Дадли, подписывая очередной контракт, или о Петунье, выплачивая страховку за дом. Дело есть дело, семья есть семья. Но все же он постарался, даже глаза зажмурил, представляя себе племянника. И вспомнил почему-то не таким, каким видел сегодня утром, хнычущим на руках у Петуньи, а в то, самое первое, утро. Как Петунья вытирала кровь с его лба и обрабатывала перекисью ранку, как мальчишка замирал и вздрагивал то и дело, и как потом тихо сидел в манеже рядом с Дадли, пока Вернон объяснялся с полицией.

— Теперь заходите, — разорвал его мысли скрипучий голос гоблина.

— О, Господи, — первой сделав шаг вперед, выдохнула Петунья. Вернон торопливо шагнул следом.

Сказка и не думала заканчиваться. «Определенно, если есть драконы, то и груды золота выглядят уместно», — подумал Вернон. А золота здесь действительно были груды — россыпь больших, мягко сверкающих в свете факела монет, небрежно сваленных прямо на каменный пол.

— Сколько здесь в фунтах? — внезапно охрипнув, спросил Вернон. — И могу ли я вложить их в дело?

— Если у вас есть идеи насчет инвестиций, буду рад обсудить, — отозвался мистер Грамбл. — Здесь пятьдесят тысяч галеонов. Официальный курс к фунтам — один к пяти.

— Нонсенс! — Вернон не сумел сдержать возмущенное фырканье. — Золото стоит дороже. Какая это проба?

— Вопросы конвертации мы тоже можем обсудить, — с опасной вкрадчивостью заверил гоблин. — Только прошу вас, мистер Дурсль, миссис Дурсль, даже не прошу, а настаиваю, не поднимайте этот вопрос в разговоре с волшебниками.

— Хотите сказать, эти снобы в дурацких балахонах знать не знают, сколько на самом деле стоит золото? — Вернон вдруг расхохотался, хотя к подобному выражению чувств был совсем не склонен. Он смеялся, фыркая в усы, вытирая слезы тыльной стороной ладони и снова заходясь в хохоте, пока Петунья не затрясла его что есть силы. — Ох. Простите. Кажется, слишком много впечатлений, — Вернон достал смятый носовой платок, тщательно вытер лицо, еще раз фыркнул, борясь со смехом, и повернулся к гоблину: — Разрешите пожать вашу руку, мистер Грамбл. Поверьте, не в моих привычках доводить до высокомерных идиотов тот факт, что они идиоты. Однажды в молодости я попробовал, и мне не понравилось. Буду искренне рад обсудить с вами все те мысли, которые вызывает у меня лежащий без движения капитал.

— Думаю, мы с вами найдем общий язык, мистер Дурсль, — гоблин зубасто ухмыльнулся и крепко пожал протянутую ему ладонь.

Новый дом Петунью озадачил. Она обошла комнаты, обставленные старинной мебелью, критически, поджав губы, оглядела огромную кухню без малейших признаков достижений цивилизации, зато с живописным средневековым очагом, спустилась в глубокий подвал, разделенный на несколько помещений, одинаково пустых и холодных, и даже поднялась на чердак, тоже пустой, холодный и пыльный. И никак не могла понять, нравится здесь ей или нет.

Петунья Дурсль ценила удобства и совершенно не увлекалась всякими бреднями вроде коллекционирования антиквариата или воссоздания «атмосферы благородной старины». Нет, антиквариат, конечно, может быть отличным вложением средств, но обставлять комнаты Петунья предпочитала нормальной мебелью! И уж тем более готовить на нормальной плите! Не говоря уж о том, что в этом доме она не обнаружила ни одной розетки! Как будто жить здесь должны отсталые дикари, не имеющие понятия об электричестве.

Спасибо, хоть об унитазах эти замшелые волшебники имеют представление! Туалет и ванная выглядели под стать остальному дому, но они хотя бы были. А то при виде открытого каменного очага с вертелом и крюком для котла Петунья испугалась, что придется мыться над лоханью и выносить «ночные вазы»!

И все же было у Петуньи чувство, что с каждым шагом по темному паркету комнат, каменному полу кухни и подвалов, широким ступеням лестниц этот хмурый дом все больше ее очаровывает. Обстановка раздражала, отсутствие привычных удобств вызывало панику пополам со злостью, но сквозь злость, панику и раздражение пробивался покой. Защищенность. Обещание поддержки.

Петунья не знала, что и думать. Хотя, если разобраться, думать-то особо и не о чем. Ясно, что оставаться в их милом, уютно и современно обставленном доме опасно. И любовно заложенный ее собственными руками садик придется бросить. И надо быть благодарными этой самой Дорее Блэк за ее параноидальное завещание, ведь теперь у них есть и защита, и волшебные деньги. И Вернон казался таким довольным, договариваясь о следующем визите в Гринготтс! Но как быть ей — без нормальной плиты, стиральной машины, пылесоса, кухонного комбайна? Без телефона и телевизора? Мистер Грамбл обещал, что дом «подстроится под нужды хозяев», но пока что никакой «подстройки» не видно. Или для этого тоже нужно колдовать? Он ведь обещал еще и мистера Брауна послать им помочь, но потом уточнил, что сначала дом должен познакомиться с хозяйкой, потом — с ее семьей, а уж потом принимать гостей.

Поэтому переезд назначили на завтра, а пока Вернон отправился забрать Дадлика, твердо пообещав домой с ребенком не соваться, а сразу же ехать сюда. Уж одну ночь они как-нибудь обойдутся без удобств. Зато безопасно! Теперь, узнав правду о Гарри, Петунья вряд ли заснула бы спокойно в их домике, «защищенном» лишь невысокой живой изгородью да занавесками на чисто вымытых окнах.

Петунья покачала головой, спустилась в просторную гостиную на первом этаже, села в старое, потертое кожаное кресло и устало вытянула ноги. Мелькнула мысль, что темный паркет смотрится, конечно, благородно и даже стильно, но мягкий ковер был бы уютнее. И ногам теплее, и детям не на голом полу играть.

Мысли о детях вместо тревоги вызвали улыбку: сейчас Петунья вдруг поверила, что все теперь будет хорошо. Все наладится, с Гарри снимут проклятие, а заодно и от зубок лекарство посоветуют, и у них теперь найдутся деньги и на няню, и на престижную школу, а Гарри нужно будет внушить мысль, что он последний наследник своего рода и должен соответствовать. Мальчишка должен вырасти приличным человеком, а не хлыщом вроде своего папаши.

За окном зажглись фонари. Вернон, наверное, уже забрал Дадлика от миссис Полкисс и едет сюда. Петунья с удовольствием смотрела на самую обычную неширокую улицу, на нескончаемый поток автомобилей, на вывеску кондитерской и кафе в доме напротив — там можно будет и поужинать сегодня. И прохожие самого обычного вида — пальто и куртки, поднятые воротники и раскрытые зонтики, а вон проехала неторопливо полицейская машина… А ведь все эти люди и понятия не имеют, что идут и едут мимо ненормального дома. Петунья и сама бы в это не поверила, глядя на неброский кирпичный фасад и открывая простую деревянную дверь.

А вот то, что ни звука с улицы не проникает внутрь — это, наверное, волшебство. И хорошо. Должно же и от магии быть что-нибудь хорошее, а уличного шума Петунья не любила. После тихого Литтл-Уиннинга трудно будет привыкать к вечно оживленному Лондону.

Вздохнув, Петунья слегка развернула кресло, и теперь перед ее глазами было не окно в нормальный мир, а темный, мрачный зев камина и потемневший от времени холст в дубовой резной раме. Теперь тишина показалась слишком глубокой, вязкой, захотелось разогнать ее, и Петунья заговорила вслух, хотя никогда не имела такой привычки.

— И о чем только думала драгоценная сестрица. Ладно, волшебники, ладно, Поттер, неземная любовь, ветра в голове много, мозгов мало — ладно. Но когда у тебя сын родился, можно же было задуматься?! Да и Поттер ее… Гордыня через край и на собственную родню плевать — это одно, а сына лишить будущего, наследства, семьи — что за дурь? А не занесло бы меня к гоблинам, что тогда? А, Лил? Надеюсь, ты меня на том свете слышишь, и пусть тебе хотя бы там стыдно станет!

— Я вижу, у нас новости? — Петунья вздрогнула и едва не вскочила, услышав чужой голос. Но тут же пришло откуда-то знание, что опасаться нечего. А в темноте холста появилась женщина лет пятидесяти, с венцом черных кос на голове, строгим бледным лицом и очень живыми, полными интереса серыми глазами. — Приветствую вас, дорогая. Итак, кому же из Поттеров понадобился мой старый дом?

— Дорея Блэк? — пробормотала Петунья, все-таки поднимаясь из кресла: приветствовать истинную хозяйку дома сидя было бы неучтиво. О говорящих портретах Лили ей все уши прожужжала еще в детстве, и сейчас Петунья не удивлялась тому, что разговаривает с давно умершим человеком. Скорее странной показалась собственная глупость: могла бы сразу догадаться, что женщина, оставившая такое завещание, постарается, по мере своих посмертных возможностей, лично проследить за его исполнением. Петунья на ее месте точно бы постаралась.

— Миссис Поттер, — строго поправила женщина с портрета. — Дорея Поттер.

— Простите, — Петунья наконец-то собралась с мыслями. — Миссис Дурсль. Петунья Дурсль, сестра Лили Эванс. Я тетка вашего внука, миссис Поттер.

— Значит, мой сын…

— Они оба погибли. Простите, я не знаю подробностей, — Петунья невольно поджала губы, вспомнив то утро. Почему она вдруг почувствовала себя виноватой? Ведь с ней даже поговорить не удосужились! Ни Дамблдор и никто другой из волшебников! — Меня не посвятили в подробности, — сердито уточнила она, поймав укоризну в серых глазах портрета. — Я, видите ли, маггла. Мне можно подкинуть ребенка на порог, но рассказать, как погибла моя сестра и где она похоронена — о, такое, видимо, не подобает для господ волшебников.

— Расскажите мне то, что знаете, — попросила миссис Поттер. — И о моем внуке тоже.

— Да что я знаю, — вздохнула Петунья. — Этот ваш «великий» Дамблдор все уместил в трех строчках. «Родители мальчика мертвы», «жертва его матери дала ребенку защиту»… И ни пенни на содержание, ни советов, ни лекарств. А теперь выясняется, что на ребенке проклятие, а как, скажите мне, как я, самая обычная женщина без капли волшебства, могла бы ему помочь? И ведь у меня свой сын, а вдруг бы… Ах, миссис Поттер, я благодарю Господа, что родители брали меня с собой, когда возили Лили на ту волшебную улицу, что я вспомнила, как туда пройти…

Она поняла вдруг, что плачет, и замолчала. Отвернулась, торопливо раскрыв сумочку в поисках платка. Пробормотала:

— Простите. Тяжелый день, слишком много всего…

— Маггла, — задумчиво и словно оценивающе повторила миссис Блэк. И после нескольких мгновений тишины продолжила так резко, что даже воздух в комнате словно бы зазвенел и взвихрился: — Что ж, если моего внука некому защитить, кроме магглы, да будет так. Я помогу тебе. Рассказывай все, Петунья Дурсль.

Скажи кто Петунье, что однажды стылым февральским вечером она будет сидеть в темной гостиной волшебного дома и жаловаться на жизнь портрету суровой ведьмы… Но вот же сидит и жалуется, и уже называет попросту — «тетушка Дорея», а та ее — «Петунья» и «деточка», и обе сошлись уже на том, что Лили Эванс была глупой соплячкой, а Джеймс Поттер — преступно легкомысленным кретином, а Дамблдору выдернуть бы к чертям бороду, чтоб не дурил мозги честным людям своим лживо благообразным видом. И на том согласились, что Гарри нужно воспитать как подобает, вот только проклятие, ну да ничего, в Мунго разберутся. Как тетушка Дорея сказала: «Там, деточка, не словами репутацию зарабатывают, госпиталь это тебе не Визенгамот с Министерством. Справятся».

Так и проговорили, пока не появился Вернон. А тот вошел с сонным Дадликом на руках, огляделся неодобрительно, фыркнул шумно, как вынырнувший из моря кит:

— Я привез ужин. Курица, пирог. Заказал на вынос у Маршалла. Как ты здесь, Пет? Знаешь, я решил, что на сегодня нам с тобой хватит беготни. А Диддикинса покормила Полкисс, уложить, и заснет. Здесь хоть уложить есть где? Тот парень из банка сказал, что все наши вещи переправит завтра.

Петунья молча подошла, обняла мужа и сына и замерла, впитывая тепло и надежность. Какое счастье, что у нее есть Вернон.

— Петунья, деточка, — негромко позвала Дорея.

Вернон подпрыгнул и заозирался, судорожно прижав к себе захныкавшего Дадлика.

— Миссис Дорея Поттер, — представила Петунья. — А это мой муж, Вернон Дурсль. И наш сын Дадли. Вернон, дорогой, это волшебный портрет. — Она чуть не сказала «все нормально, дорогой», хотя уж нормальным-то здесь не было ничего. — Миссис Поттер сказала, что поможет нам.

— Нельзя не признать, что она уже помогла, — отдышавшись, сказал Вернон. — Эм-м… Миссис Поттер. Приятно познакомиться. Ваша предусмотрительность буквально спасает нас.

Петунья видела, что разговор с портретом дается мужу нелегко. Похоже, Дорея тоже это заметила: кивнула величественно и обратилась к Петунье:

— Сейчас я призову для вас помощника. Только не пугайтесь. — Подняла руку, небрежно щелкнула пальцами и крикнула: — Эй, Тилли!

Вернон снова подпрыгнул, икнул и рухнул в кресло. А у Петуньи возникло странное, даже пугающее ощущение: как будто сквозь нее и по всему дому прошла вибрирующая волна, сначала ледяная, а потом горячая. Она невольно зажмурилась, а когда открыла глаза, перед портретом обнаружилось… нечто. Или некто. Глазастое, ушастое, бледное, как рыбье брюхо, с тонкими ручонками и ножками и длиннющими пальцами. Жуть потусторонняя, одним словом. И эта жуть кланялась портрету и лепетала, лепетала: быстро, захлебываясь словами и, кажется, слезами, и в этом потоке Петунья могла разобрать только «моя бедная хозяйка», «Тилли ждала» и «какое счастье».

— Тилли, — мягко сказала Дорея, — оглянись. Это семья моего внука Гарри. Твои новые хозяева. Они не могут колдовать. Помогай им, Тилли, и охраняй моего внука. Петунья, это Тилли, домовой эльф. Ей можно доверить детей, кухню и что угодно в доме. У эльфов своя магия, они многое могут и никогда не навредят хозяевам. Просто позови ее и скажи, что нужно сделать.

— Тилли все сделает, — закивало кошмарное создание. — Тилли будет защищать Гарри Поттера и помогать его семье, да, хозяйка Дорея, какое счастье, род Поттеров жив! Пусть хозяйка Петунья скажет, что нужно, Тилли готова помочь!

Петунья глубоко вдохнула, медленно выдохнула и приказала себе: «Привыкай!»

— Ужин Вернон привез, и кровати я тоже видела… А вот застелить пока нечем… И где уложить Дадлика?

— Все есть! Тилли все приготовит! — и существо с громким хлопком исчезло. Петунья хотела было спросить тетушку Дорею, нельзя ли обойтись без такого шумного и, честно говоря, страшного помощника, но тут послышался звук, которого она никак не ожидала услышать вечером такого тяжелого дня.

Дадлик смеялся. Ее ненаглядный сын тянулся ручками туда, откуда исчезла Тилли, смеялся и повторял:

— Бум! Ти-и бум!

— Тилли бум, — умиленно согласилась Петунья. — Иди к маме, хороший мой. Сейчас мы поедим немного пирога и ляжем спать. Маленьким мальчикам давно пора в кроватку, мой сладкий.

На следующий день мистер Рассел Браун, как и обещал, помог им с переездом. На самом деле все это заняло намного меньше времени, чем думала Петунья, и оказалось вовсе не таким уж хлопотным. Все же в умении колдовать есть свои преимущества.

Но сначала, прямо с утра, случилось еще одно событие. Или — как посчитать! — даже не одно.

Поднявшись и умывшись, Петунья побрела в кухню, с некоторым содроганием думая, что прямо сейчас ей придется выбирать из двух одинаково пугающих зол. Рискнет ли она попытаться вскипятить чайник над очагом? — старинный, жарко блестевший надраенными боками медный чайник, за который, наверное, можно было бы выручить неплохие деньги на каком-нибудь аукционе, но который совсем не привлекал Петунью в качестве действующей кухонной утвари! Или выпустит из рук бразды правления и доверит приготовление завтрака Тилли?

И в самом конце коридора, в тупичке за кухней, она вдруг заметила дверь, которую не видела вчера.

Наверное, ничего странного в этом не было — вчера Петунья была слишком уставшей и одновременно взвинченной, а дом был окутан сумраком и каким-то пугающе нежилым духом. Она могла не заметить ту дверь, ведь могла бы? Но на самом деле Петунья знала, что не могла. Она осмотрела вчера все самым тщательным образом, и как иначе, ведь это дом для ее семьи! Нет, вчера той двери не было.

Петунья сделала два шага и остановилась. Дверь казалась самой обычной, точь-в-точь в их домике на Тисовой, и, сказать откровенно, вопиюще не сочеталась с остальным домом. В ней не было ровным счетом ничего волшебного, и это настораживало. Даже, пожалуй, пугало.

— Тилли, — шепотом позвала Петунья.

Пожалуй, она даже обрадовалась бы, окажись жутковатая помощница сном, но нет — Тилли появилась тут же, как ниоткуда, уставилась выпученными глазищами, спросила:

— Хозяйка Петунья звала? Тилли поможет!

— Тилли, что это за дверь? — почему-то шепотом спросила Петунья.

— Дверь в ваш дом, — просияла Тилли. — Хозяйка Петунья и ее семья — магглы, вам нужен дом без волшебства. Поттер-хаус сделал для вас комнаты!

— Поттер-хаус, — убито повторила Петунья. — Сделал. Ну что ж, раз Поттер-хаус сделал… — И решительно открыла дверь.

Там оказалась почти что копия их дома на Тисовой! Небольшая гостиная и кухня на первом этаже, спальня и две детских на втором. Светлые приятные обои, привычная плита в кухне, розетки, лампочки и даже нормальный туалет и ванная! Петунья чуть не расплакалась от облегчения. Ей было уже все равно, как это получилось и почему, главное — они смогут жить нормально, как привыкли! Осталось дождаться мистера Брауна и перевезти сюда всю их мебель — и станет в точности, как дома! Хотя садика, конечно, все равно будет не хватать. Ну что ж, иногда приходится чем-то жертвовать, нельзя ведь получить что-то, ничего не отдав…

С этими довольно-таки сумбурными мыслями Петунья поспешила обратно, в волшебную половину дома. Вернон, наверное, уже поднялся, нужно его обрадовать! И Дадличек мог проснуться…

Дадличек сладко спал, утомленный вчерашней суетой, Вернон, недовольно фыркая, застегивал пиджак перед высоким зеркалом в комнате, где они провели эту ночь. Буркнул, увидев Петунью:

— Представь, Пет, оно сказало, что мне не мешает сбросить вес!

— Что? Кто сказал? — Нет, Петунья сама не раз говорила это любимому мужу и даже пыталась как-то усадить его на диету — увы, Вернон выдержал ровно полтора дня, после чего заявил, что на таком пайке не может нормально работать. Как решать важные вопросы, вести деловые переговоры и раздавать указания служащим, когда перед глазами, как наяву, мерещатся сочный стейк и хрустящая картошечка?!

— Зеркало, — буркнул Вернон. — Заткнулось, когда я пригрозил его разбить. Наглая стекляшка. Пойду поищу телефон. Нужно сказать мисс Гампл, что сегодня ей придется справляться без меня.

Телефон нашелся быстро — в доме напротив, а когда Вернон вернулся, Тилли сообщила, что готов завтрак. Прекрасно заваренный чай, тосты с джемом, омлет — все выше всяких похвал. А она-то переживала, что нет привычной плиты и кухонного комбайна! Может, теперь ей вообще не придется самой возиться на кухне?

— А откуда продукты? — спохватилась вдруг Петунья, когда Вернон придвинул к себе поближе вазочку с апельсиновым джемом.

— В хорошем доме всегда хранится небольшой запас на крайний случай, — строго объяснила Тилли. — Но теперь хозяйке Петунье нужно позаботиться о продуктах. Тилли может наложить чары для хранения, но Тилли не может сама покупать!

— Я займусь, — пообещала Петунья. Откровенно говоря, ходить по магазинам, выискивая, где можно сделать покупки лучшего качества по выгодной цене, ей нравилось куда больше, чем мыть, стирать и готовить.

А потом явился мистер Браун, и выяснилось, что переправить вещи из их старого дома в новый — дело каких-то двадцати минут! Достаточно помахать палочкой там, уменьшая все и складывая в коробку, а потом перенестись сюда с помощью очередного волшебного блокнота-«портала» — и можно расставлять по местам! Вернон только фыркнул и сказал, что в таком случае он, пожалуй, все-таки появится сегодня в собственном офисе.

— Еще минутку внимания, мистер Дурсль, — остановил его мистер Браун. — У меня есть предложение. Вернее, предложение есть у «Гринготтса», меня просили передать. Что вы намерены делать со своим старым домом?

Вернон пожал плечами:

— Продать или сдать в аренду. Придется заехать в риэлтерское агентство, посоветоваться, что сейчас выгоднее.

— Не торопитесь принимать решение. На вашем доме легкие следящие чары. Если накинуть на них иллюзию, наблюдателям будет казаться, что ваша семья все еще живет там. По сути, они будут видеть ровно то, что им хочется, точнее — то, что они ожидают там увидеть.

— И никому и в голову не придет, что мы оттуда съехали? — Петунья покачала головой. — Не могу поверить. А соседи? Мы ведь видимся по сто раз на дню, и совсем не молчим при этом!

— Соседям будет казаться, что все, как обычно, но при одном условии: там не должны появиться другие люди. Иначе возникнет противоречие, с которым не справятся никакие чары. Вы потеряете деньги, если дом останется стоять пустым, но выиграете в безопасности. Обсудите это.

Петунья переглянулась с Верноном. Тот кашлянул:

— Пет, дорогая. Если с умом пустить в оборот деньги Гарри, я думаю, мы можем себе позволить некоторые финансовые потери в другом месте. Тем более что дом останется за нами. Продать всегда успеем, если вдруг припечет.

— Безопасность детей стоит денег, — Петунья вздохнула, снова вспомнив о садике: молодые деревца одичают без ее рук, и розы наверняка пропадут, но что делать. — Как считаете, мистер Браун, это надолго?

— Пока трудно судить, — пожал тот плечами. — Знали бы вы, что за ерунда у нас сейчас творится. Кстати, вы ведь можете выписать «Ежедневный пророк»! По крайней мере, будете в курсе событий… Хм, вернее, того, что думают о событиях наши журналисты и министерство, какие слухи ходят в обществе, и прочая ерунда в том же духе.

— То, что нужно! — оживилась Петунья. Не то чтобы она любила слухи ради слухов, но ведь из сплетен иной раз можно сделать такие потрясающие выводы!

Мистер Браун помог расставить по местам мебель — несколько взмахов палочкой, и все дела! Потом Вернон попросил его помочь добраться до «Гринготтса», поцеловал Петунью в щечку, пробормотав, что некоторые инвестиции нужно сделать срочно, жаль, что не на прошлой неделе — и оба исчезли. А Петунья, покачав головой, убедилась, что порядок в ее шкафах ничуть не нарушен всеми волшебными манипуляциями, и, оставив Дадлика на Тилли, отправилась изучать окрестные магазины. Вчера миссис Поттер уверила ее, что волшебники совершенно спокойно оставляют детишек под присмотром эльфов, и что конкретно Тилли нянчила и саму Дорею, и Джеймса, и прекрасно справится с Дадли и Гарри.

Когда она вернулась, сытый и чистенький Дадли лупил погремушкой по полу в гостиной, повторяя «Ти-и бум» и заливисто хохоча. Дом — обе половины — сиял чистотой, Тилли едва не выхватила пакеты с покупками из рук Петуньи, пообещав разложить «как нужно», сообщила, что обед будет через полчаса, спросила, чего «хозяйка Петунья» желает на ужин — короче говоря, Петунья вдруг почувствовала себя очень свободной. Настолько непривычно свободной, что даже задумалась — чем же теперь она будет занимать свои дни? И тут же, спохватившись, рассмеялась: как это «чем»?! У нее на руках двое мальчишек, и совсем скоро за ними нужен будет глаз да глаз! И она сможет сколько угодно играть с детьми, читать им книжки, водить в парк и на детскую площадку, готовить к школе, когда придет время…

— Угадай-ка, Диддикинкс, что у мамы есть? — она достала из сумки большой пластмассовый грузовик и наклонилась к сыну. — Будем играть, Дадлик?

До самого обеда она играла с сыном и без груза срочных домашних дел сама вдруг почувствовала себя девчонкой. Они смеялись, катая по полу грузовик, правда, Дадли то и дело норовил его опрокинуть, и игра получилась шумной. Зато, пообедав, Дадли тут же уснул, без обычных своих капризов, и Петунья подумала, что раньше, наверное, она слишком мало времени уделяла сыну.

Она присела за стол, налила себе чаю и разломила мягкую булочку, испеченную Тилли. Сказала, надеясь, что та услышит:

— Ты так вкусно готовишь. И так помогаешь, спасибо, Тилли.

— Хозяйке нравится? — Тилли возникла рядом с сияющим видом, и Петунья даже не вздрогнула — кажется, она начала привыкать ко всем этим чудесам, странностям и ненормальностям.

— Очень нравится! — искренне ответила она. И продолжила задумчиво, сделав крохотный глоток ароматного чая: — Мне все кажется таким странным. Один день — и все так изменилось. Еще вчера утром я бы не поверила, что так бывает. И еще, знаешь, Тилли, обычно к обеду я просто с ног валилась. Столько дел…

— Дело хозяйки — покупки и дети, — мотнула ушами Тилли. И Петунья от души с ней согласилась.

На следующем глотке ей пришла вдруг еще одна мысль.

— Скажи-ка, Тилли… Моя сестра, Лили, она кое-что писала мне о своей жизни, уже когда была замужем за Поттером. У них в доме не было… э-э, такого, как ты.

Тилли прижала уши и понурилась.

— Хозяин Джеймс, бывший хозяин Джеймс, он потерял право на род и на родовых эльфов тоже. Домовые эльфы живут там, где есть чистая магия рода. В его доме — не было. Бывший хозяин Джеймс, он поступил дурно, очень дурно! Он мог совсем погубить магию Поттеров! Бедная хозяйка Дорея, негодный сын разбил ей сердце!

Тилли шмыгнула носом, как-то совершенно по-детски вытерла кулаком побежавшие из глаз слезы и с громким хлопком исчезла. Петунья вздохнула:

— Прости, Тилли, я тебя расстроила. И правда, грустно это все. Спасибо за чай.

Она, если уж честно, не совсем поняла, в чем смысл этого «мог погубить магию», как и о магии рода в доме. Но ведь не обязательно разбираться в тонкостях и деталях, чтобы посочувствовать. Всякие волшебные сложности простым людям без надобности, а материнское сердце что у ведьмы, что у магглы одинаково, и кому, как не другой матери, его понять?

И, допив чай, Петунья пошла к портрету тетушки Дореи. Если магия рода так важна и так зависит от наследника… Ей-то волшебные заморочки вроде как и ни к чему, но Гарри кто будет все это объяснять, когда он подрастет? Не Тилли же! Нет, конечно, Дорея наверняка сумеет рассказать внуку все, что тот должен знать, но… В общем, хочешь не хочешь, а придется во всем этом как следует разобраться! Нельзя же полагаться на какой-то там портрет, пусть хоть сто раз волшебный, и ничего не понимать самой! Она все-таки мальчишке не чужая.

Пока семейство Дурслей обустраивалось в Поттер-хаусе, пока Петунья расспрашивала портрет тетушки Дореи о родовой магии, а Вернон с помощью мистера Грамбла вкладывал золото в надежные маггловские предприятия, пока маленький Дадли Дурсль пробовал на зуб волшебную погремушку, в детской палате отделения недугов от заклятий госпиталя святого Мунго собрались шестеро.

Гидеон Смоллет, детский целитель, тот самый, дежурство которого ознаменовалось визитом никому не известной магглы с Мальчиком, Который Выжил, на руках.

Гиппократ Сметвик, главный целитель госпиталя, лично три раза подряд проверивший поставленный Смоллетом диагноз и по итогам проверки от души хлебнувший умиротворяющего бальзама.

Два срочно приглашенных для консультации специалиста с континента — месье Анри Птижан, светило педиатрии, и герр Фальк, большой знаток темных искусств.

И наконец, сам Гарри Поттер на руках у Мери Маклаген, юной стажерки, приставленной к маленькому пациенту в качестве няни, сиделки и просто еще одной внимательной пары глаз. Старшая дочь в многодетной семье, Мери, разумеется, не разбиралась в педиатрии так, как месье Птижан или мистер Смоллет, зато обходиться с малышами умела прекрасно.

Сжимая в руках плюшевую собачку, Гарри тихонько разглядывал блестящую штуковину на столе перед его кроваткой, зачерненные круглые очки в золотой оправе на носу месье Птижана и серебряное зеркальце на лбу герра Фалька. Штуковина уже отжужжала, зеркальце вволю побрызгало на Гарри солнечными зайчиками, а очки… ну, очки мальчику не нравились, когда незнакомый строгий дядька глядел сквозь них на лоб Гарри, там чесалось, и голова начинала болеть, но Мери попросила потерпеть, и он потерпел.

— Выпей лекарство, Гарри, — прошептала Мери ему на ухо, — оно вкусное.

Гарри выпил сладкую водичку из кружки с зайчиком на боку, зевнул и сонно поерзал на руках у Мери. И спокойно заснул, когда она осторожно переложила его в кроватку.

Дальше все было просто — сделать что-то невероятно сложное и впрямь бывает намного проще, чем решить, что именно нужно делать. Смоллет поддерживал здоровый сон Гарри, месье Птижан следил, чтобы нестабильная детская магия спала вместе с малышом, а герр Фальк плел паутину заклятий — сдерживающих, замораживающих, запрещающих… Иногда, повинуясь резкому взмаху палочки, к нему присоединялся Сметвик, вливая силу в непроницаемые для темной магии барьеры.

Мальчик спал, и впервые с той ночи, когда он стал сиротой, в его голове не звучал ни леденящий смех, ни ядовитый нечеловеческий шепот, от которого делается так страшно и холодно. И снилось ему что-то теплое и рыжее, мягкое, уютное и безопасное.

А целители, закончив свое дело, заперлись в кабинете Сметвика и в гробовой тишине распили бутылку прекрасного французского вина, извлеченную месье Птижаном из недр своего потрепанного саквояжа — распили с неподобающим, прямо скажем, равнодушием к сорту, году, букету и прочим достоинствам благородного напитка. Единственное достоинство, которое имело сейчас значение — выдержанное вино действовало пусть и слабее умиротворяющего и восстанавливающего бальзамов, зато сочетало их эффект.

— Ну что ж, господа, благодарю вас за помощь, — вздохнул Сметвик, когда бутылка опустела. — Если возникнут осложнения…

— Вызывайте в любое время, — кивнул месье Птижан.

— Если не возникнут, все равно прошу держать меня в курсе событий, — с некоторой чопорностью отозвался герр Фальк. — Случай крайне интересный, наверняка уникальный за всю обозримую историю, было бы преступлением против науки не проследить его до конца. А знаете ли, господа, интереснейшее исследование может получиться. Предлагаю опубликовать. Когда все закончится, разумеется.

— Вот когда закончится, тогда и… — Смоллет, не договорив, с силой растер лицо ладонями. Ему предстоял разговор с родственниками, а учитывая, что родственники — магглы, он совершенно не представлял себе, как объяснить им всю сложность ситуации. С другой стороны, магглы вряд ли впадут в панику с первых же слов, хотя бы в силу незнания волшебного мира. С третьей, не помешает ли им это самое незнание понять…

— Не загоняйтесь так, коллега, — Сметвик с силой хлопнул его по плечу. — Могу представить, о чем вы сейчас думаете, и уж поверьте, все это ерунда. Вот если бы тетка мелкого Поттера оставила все как есть, проблем у пацана было бы — хоть котлом черпай.

— Да уж, спаси Мерлин, — содрогнулся Смоллет. Распрощался с коллегами и пошел вызывать миссис Дурсль. Для связи она оставила имя поверенного семьи Поттеров, и это обнадеживало: раз есть поверенный, не придется, по крайней мере, объяснять все самому.

Миссис Дурсль появилась быстро, и сопровождал ее на этот раз не случайный клерк, а гоблин Грамбл — лично, собственной персоной, поверенный рода Поттеров. Смоллет усадил даму, поиграл в гляделки с гоблином, быстро, впрочем, признав свое поражение — темный, нечитаемый взгляд Грамбла нервировал, заставляя без толку перекладывать бумаги на столе. Поверишь в маггловскую чушь вроде генетической памяти — и сам Смоллет ничего против гоблинов не имел, и они ничего плохого никогда ему не делали, но слишком много предков погибло от гоблинских клинков в огне междоусобиц и восстаний.

— Итак, — кашлянул Смоллет, с усилием переводя взгляд на миссис Дурсль. — Случай вашего племянника, не побоюсь этого слова, беспрецедентный. Была сделана попытка подмены души — мерзкое дело, но бывает, вот только обычно результат или удачный, или нет, а тут — ни то ни се. Душа мальчика на месте и не пострадала, но к ней прицепился… хм… ошметок. Не знаю, как сказать иначе. Мальчика смотрел герр Фальк, это крупнейший европейский специалист по темным искусствам, так вот он считает случай уникальным, не поверите, по критерию глупости преступника.

Гоблин издал заметный смешок, миссис Дурсль поглядела на него вопросительно.

— Тот самый злодей, — пояснил ей гоблин. — Вся волшебная Великобритания, понимаете ли, трепещет до сих пор, а многоуважаемый господин Фальк глянул и припечатал — «уникальная глупость». Наверняка прав, его владение темой неоспоримо.

— Он, — Смоллет хмыкнул и пояснил: — Он, тот, кого нельзя называть, а не Фальк… По мнению герра Фалька, он создал несколько хоркруксов — пять-семь, судя по величине ошметка, между тем, судя по описанным случаям, три — уже критический предел для разрушения личности. Это эксперименты над душой, — пояснил он явно ничего не понимающей маггле, — очень темные эксперименты, куда более опасные для преступника, чем для его жертв. Будь мальчик постарше, он отторгнул бы чужеродную часть сразу, но такой малыш… Эта дрянь присосалась к нему.

— Так вы ее убрали? — нетерпеливо спросила маггла. Как у них, у магглов, все просто…

— Нет, — вздохнул Смоллет. — Постарайтесь вникнуть, миссис Дурсль, это очень важно. Магия души — это… Мерлин, как же сказать понятней? Обычные заклинания работают на силе мага, и все. Мы вложили силу, много силы, вчетвером работали, и все, что могли мы сделать — оградить душу мальчика от влияния паразита. Что-то вроде консервации, заморозки. Мы поставили барьер и погрузили огрызок души… той души… как бы в очень глубокий сон. При определенных условиях он может проснуться, но мы надеемся, что связь с душой мальчика в любом случае не восстановится больше. Но это — все, что можно было сделать со стороны. Потому что, видите ли, миссис Дурсль, в магии души должна работать душа. Гарри Поттер окончательно избавится от нежелательного довеска, когда сам, всей душой захочет избавиться. Выбросит, изгонит из себя эту дрянь. Только так, иного пути нет. Дождаться полного осознания и… осознанной решительности, что ли.

— Но…

— Но сейчас оно не опасно для мальчика. Ему перестанут сниться кошмары, он не будет делиться с паразитом силой и магией. Связь заблокирована. Разумеется, мы будем наблюдать, проверять, все ли в порядке. Осмотры раз в месяц вас ведь не затруднят, верно? И в любое время дня и ночи, если вдруг вам что-то покажется подозрительным, если Гарри будет жаловаться на плохой сон, головную боль — сразу к нам! Вот портключ. Сожмете его в руке и скажете «Мунго».

— Хорошо, — решительно кивнула маггла. — Только… Я не поняла, Гарри нужно будет как-то… Не знаю, подготовить? Рассказать ему? Но что, как?

— Пока ничего. Подождите, миссис Дурсль, пусть мальчик растет спокойно. Когда станет ясен его характер, тогда и придется решать. Сейчас рано даже думать об этом. Повторюсь, мы полностью нейтрализовали возможную опасность. Мальчик сейчас спит, я понаблюдаю его еще два-три дня, но, думаю, непредвиденных проблем не возникнет.

— Целитель Смоллет, — подал вдруг голос гоблин, — если когда-нибудь нам понадобятся свидетельские показания о состоянии Гарри Поттера и об этой, гм, операции, мы можем на вас рассчитывать? Я помню о врачебной тайне, но, видите ли, существует еще и преступное пренебрежение здоровьем ребенка со стороны доверенных лиц. Разумеется, то, что я вам говорю сейчас, строго конфиденциально.

— Меня не интересуют тяжбы, — более резко, чем следовало бы, ответил Смоллет. — Мое дело — здоровье ребенка. Но, разумеется, если вы ставите вопрос о возможном нанесении вреда Гарри Поттеру…

— Именно, — проскрипел гоблин. — Ведь миссис Дурсль не знала даже о существовании госпиталя святого Мунго. Она никак не смогла бы определить, что ребенка нужно показать не маггловскому врачу, а вам. Она не в состоянии оценить не только масштаб проблемы, но и само ее наличие. Если бы Гарри Поттер не попал к вам сейчас. Если бы квалифицированный колдомедик увидел его уже в Хогвартсе. Как вы думаете, целитель Смоллет, насколько это сказалось бы на мальчике?

Смоллета внезапно зазнобило.

— Не могу даже спрогнозировать. Скажу одно, если бы мы не разорвали связь сейчас, пока она еще не окончательно окрепла… Нам и сейчас нелегко это далось, по-хорошему, мальчиком нужно было заняться немедленно после… после трагических событий.

— А если бы связь укрепилась? — вкрадчиво переспросил гоблин.

— Ее разорвала бы только смерть мальчика, — деревянным голосом ответил Смоллет. — Да, если вам понадобится подтвердить это на суде, на любом суде, вы можете на меня рассчитывать. Думаю, и на моих коллег тоже.

Маггла вдруг поджала губы и поднялась, сжимая в руках сумочку.

— Я хочу увидеть Гарри.

Гарри спал. Тетка подошла к кроватке, вгляделась в бледное лицо мальчика и кивнула целителю:

— Да, теперь я вижу, что ему лучше. Ни разу не видела, чтобы Гарри улыбался во сне. Благодарю вас, доктор Смоллет.

— Ну что вы, миссис Дурсль, это наша работа.

— Хорошая работа достойна благодарности, — чопорно ответила миссис Дурсль. — Я действительно вам благодарна. Если я все поняла правильно, доктор Смоллет, вы спасли жизнь моему племяннику.

«А может быть, предотвратили его превращение в того, кого нельзя называть — и кто знает, что хуже?» — подумал Смоллет. Поймал взгляд гоблина и понял, что тот подумал сейчас о том же. Право же, простоте и неведению магглов иногда можно и позавидовать.

В один из первых дней марта, тихим и солнечным утром вторника, когда мистер Дурсль уже позавтракал, изучил свежую газету и полистал ежедневник, вспоминая намеченные на сегодня дела, в гостиной маггловской половины Поттер-хауса раздался телефонный звонок. Трубку сняла Петунья, и некоторое время Вернон Дурсль мог слышать обычное щебетание, заменяющее женщинам «Добрый день, как дела». Однако после этого обязательного, почти ритуального вступления Петунья вдруг резко замолчала и побледнела, а потом, охнув, обернулась к Вернону.

— Дорогой, это Сара Хиггинс. Спрашивает, кто бродил полночи вокруг нашего дома, почему мы не вызвали полицию и все ли в порядке.

Сару Хиггинс, их соседку по Тисовой, можно было бы назвать подругой Петуньи — если игнорировать тот факт, что виделись они обычно два-три раза в месяц, когда Петунья наведывалась в свой любимый, заброшенный без хозяйских рук садик. Правда, сама мисс Хиггинс могла бы присягнуть на Библии, что видит соседку каждый день, когда та выводит погулять детей или отправляется по магазинам — иллюзии оказались отличной идеей.

Петунья посетовала в трубку, что вечером мальчики капризничали и долго не могли уснуть, и, наверное, поэтому ночью ни она сама, ни Вернон не услышали ничего подозрительного — слишком крепко спали.

— Скажи ей, что я пришлю человека из службы охраны «Граннингс», — подсказал Вернон. Петунья повторила и аккуратно закруглила разговор. Вернон тем временем еще раз заглянул в ежедневник и на вопросительный и тревожный взгляд жены ответил просто:

— Загляну к юристам «Гринготтса» перед работой. Этим парням палец в зубы не клади, если они еще не знают, кто там прощупывал их защиту, то, уж наверное, быстро выяснят.

Надо сказать, что за последний год мнение мистера Дурсля о волшебном мире и его обитателях претерпело некоторые изменения. Он по-прежнему не любил хлыщей с палочками вроде покойного Поттера, а теперь к его «черному списку» прибавились еще и ведьмы вроде миссис Фигг — прикидывающиеся нормальными только ради того, чтобы совать нос в чужие дела. Не говоря уж о том, что первое место в оном списке прочно занял Дамблдор — и плевать, что мистер Дурсль в глаза его не видел. Даст Бог, и не увидит!

Но, следовало признать, среди магов тоже попадались приличные люди. Как тот доктор, что лечил Гарри, или мистер Браун из «Гринготтса», или Кристофер Вуд, младший партнер одной юридической фирмы — абсолютно нормальной, солидной, респектабельной лондонской фирмы, которая, оказывается, вела дела в обоих мирах. Их адрес подсказали гоблины, и Вернон не сразу поверил, что сдержанный джентльмен в безупречном костюме и итонском галстуке прячет в рукаве волшебную палочку.

И наконец, волшебный мир не ограничивался людьми. Конечно, мало радости в том, что оборотни, вампиры и прочие твари из ужастиков существуют на самом деле, но мистера Дурсля заверили, что шансов повстречать их в неудачное время гораздо меньше, чем банально попасть под машину. Зато страхолюдная на первый взгляд домовичка Тилли оказалась прекрасной помощницей для Петуньи — и нянька, и кухарка, и горничная, Пет нарадоваться на нее не могла. А ведь еще были гоблины… о, гоблины!

С гоблинами мистер Дурсль быстро нашел общий язык. «Парням с такой хваткой палец в зубы не клади», — то и дело со смесью возмущения и восторга говаривал он. А при случае добавлял еще, что банковские акулы из «нормальных людей» не годятся «этим зубастым коротышкам» и в младшие клерки.

Совместными стараниями Вернона Дурсля и Грамбла содержимое сейфа Гарри Поттера за этот год выросло вдвое, а «Граннингс» расширил собственное производство и существенно потеснил конкурентов на рынке. Кроме того, через мистера Дурсля гоблины установили прямые контакты с поставщиками качественной стали и сплавов, и выторгованный с боем процент за посредничество положил начало собственному сейфу Дурслей в Гринготтсе. Все же Вернон полагал не очень приемлемым расходовать деньги племянника. Когда мальчишка вырастет, эти горы галеонов ему пригодятся — и, чего греха таить, самолюбие Вернона грела мысль, что единственный наследник магического рода Поттеров будет обязан размером своего состояния не какому-нибудь «великому волшебнику» и даже не предкам, а собственному дяде, человеку нормальному до мозга костей.

Хотя, по словам Грамбла, деньги предков — те самые, на которые Гарри пока что не имел права — тоже не лежали мертвым грузом. Но вложены они были в предприятия магические, то есть, по меркам Вернона Дурсля, чуть ли не в кустарное производство. Так что за полтора десятка лет до совершеннолетия племянника Вернон рассчитывал догнать и перегнать размеры семейного состояния Поттеров.

Стоит ли удивляться, что в последнее время маггла Вернона Дурсля принимали в Гринготтсе по высшему разряду, как вип-клиента? Вот и этим утром его мгновенно проводили в кабинет Грамбла, еще через пару минут — едва Вернон пересказал утренний телефонный разговор жены — примчался Баррхох из юридического отдела, а еще через минуту на Тисовую отправился настоящий десант.

Пока спрятанные чарами невидимости гоблины и волшебники искали следы ночных визитеров, Вернон в странном порыве сентиментальности обошел дом и снова признал, что и от колдовства бывает польза. Дом не выглядел нежилым — в комнатах чисто и свежо, на столе в гостиной лежит, словно позабытая, развернутая вчерашняя газета, и общее впечатление такое, будто хозяева вышли ненадолго и вот-вот вернутся. И хотя они теряют на стоящем без жильцов доме, безопасность того стоит. Если Гарри Поттер так уж интересует кого-то из волшебников, пусть лучше его ищут здесь, чем в их лондонском доме.

Гоблины думали в точности так же, а их разрушитель заклятий обнаружил накинутые на калитку чары. Ничего опасного, но перечисление возможных эффектов Вернону очень не понравилось. Рассеянность, быстрая усталость, раздражение, недовольство всем на свете, от навязанного племянника до курса валют — ничего хорошего ни для семьи, ни для бизнеса.

— Одного не понимаю — зачем? — Вернон сжимал кулаки и кипел злостью, которую не на кого было выплеснуть. — Кому так не нравится, что в нашей семье все хорошо?

— Предполагать мы можем, но доказать вряд ли, — сказал Баррхох. — Вам решать, мистер Дурсль. Можем передать дело в аврорат или разобраться сами. Служба безопасности Гринготтса имеет право самостоятельных решений по исполнению договоров защиты собственности.

— Вам я доверяю, — коротко ответил Вернон.

Еще через полчаса они снова сидели в кабинете Грамбла, и Баррхох с явным удовольствием перечислял, загибая длинные пальцы:

— Передача последнего наследника рода на воспитание к магглам без средств к существованию, неоказание медицинской помощи, пренебрежение здоровьем ребенка, его финансовыми и магическими интересами, а теперь еще попытка наведения порчи на приемную семью Гарри Поттера. Еще пара-тройка таких случаев, и все регалии и кресла Дамблдора не помогут ему оправдаться. Даже если мы не сможем доказать личную причастность Дамблдора к этому эпизоду, на нем останется косвенная вина, ведь именно он оставил ребенка магглам и не обеспечил должную защиту.

Грамбл довольно покивал, Вернон презрительно фыркнул.

— Мы изменим иллюзию, — продолжил Баррхох. — Будет казаться, что порча сработала. Посмотрим, кто и как отреагирует.

— Только не требуйте, чтобы я рычал на подчиненных и грубил деловым партнерам, — усмехнулся Вернон. А сам подумал — уже в который раз — что иметь дело с гоблинами ему нравится куда больше, чем с волшебниками.

Вопреки нервному началу дня, дела в «Граннингс» мистера Дурсля порадовали, а вечер в кругу семьи прошел, как обычно. Дадли и Гарри устроили драку, выясняя, кто сегодня будет прокладывать курс для волшебного автобуса, Петунья умиленно рассказывала, как мальчишки смело катались с самой высокой горки на детской площадке, Тилли не менее умиленно вздыхала, видя, как всем понравился приготовленный ею ужин. Потом Пет читала мальчишкам сказки, а когда мелкие хулиганы наконец утихомирились и заснули, предложила Вернону обсудить новости рядом с портретом тетушки Дореи.

Надо сказать, что Дорея общаться с Верноном не стремилась. С Петуньей у нее нашлись общие темы, к тому же опекуном Гарри Поттера по магическим законам считалась только кровная тетка. Вернона пренебрежение портрета устраивало — ему и самому было не по себе говорить с нарисованной ведьмой, как с живой. Но безопасность семьи требовала переступить через отчуждение — Вернон с этим согласился и был уверен, что Дорея примет то же решение.

Так и вышло. Миссис Дорея Поттер внимательно выслушала рассказ о предполагаемой порче, кровожадно возмутилась и, подумав, одобрила решение гоблинов. В своеобразной, надо признать, манере:

— Мелкие мерзавцы будут молчать, пока не поймут, что настал момент сорвать крупный куш. Но для Гарри так лучше, я согласна. Вы не сможете защитить моего внука, если вокруг его имени поднимется шум. Вы всего лишь магглы, любой, кто захочет забрать его у вас, сможет этого добиться.

Вернон недовольно поморщился, но возражать не стал: «всего лишь магглы» было общепринятым мнением, а Дорея все же позволила маггловской семье жить в ее доме и опекать ее внука. Да и к чему возмущаться попусту — Вернон предпочитал доказывать собственное превосходство делом.

А вот Петунья не смолчала.

— Гарри — мой племянник, и черта с два кто-то его у меня заберет! Брали бы сразу к себе, сами бы лечили, ночи не спали, а теперь — поздно! Пусть этот Дамблдор только появится, я ему за Гарри бороду-то выдеру! «Магглы»! Получше некоторых великих магов будем! На чужие пороги детей не подбрасываем!

Дорея вдруг рассмеялась, утерла слезы и сказала:

— Из тебя получилась бы отличная ведьма, Петунья. Получше некоторых, ты права! Вот что… — Дорея вдруг злобно усмехнулась, на мгновение став похожей не на строгую даму, а на самую настоящую каргу. — Эй, Тилли!

Домовичка появилась мгновенно и преданно уставилась на портрет.

— Отправляйся в поместье. В кабинете хозяина в секретере шкатулка из тисненой кожи, принеси. Петунья, а ты приведи Гарри.

Пока Пет ходила за мальчишкой, Дорея притворялась обычным портретом, а Вернон делал вид, что смотрит в окно. Тилли, вернувшаяся почти мгновенно, прижимала к тощей груди шкатулку и переминалась с ноги на ногу.

Разрядила обстановку Петунья. Вошла с сонным Гарри на руках, проговорила ласково:

— Гарри, милый, бабушка Дорея хотела тебя видеть.

Дорея улыбнулась.

— Гарри, возьми у Тилли шкатулку. Открой и отдай тете, ничего внутри не трогай. Ее может открыть только Поттер, — тихо объяснила Дурслям. — Мой покойный супруг хранил в этой шкатулке несколько своих первых работ. Петунья, деточка, тебе нужно будет достать одну вещь, не тронув остальные, будь очень аккуратна.

Гарри откинул крышку и замер, с восторгом глядя внутрь.

— Дай ее мне, — попросила Петунья. Вернон чувствовал ее страх, да и самому стало вдруг не по себе: очередные колдовские штучки, от которых не знаешь, чего ждать! Хотя Дорея не станет, конечно же, вредить родному внуку и его семье. — Что достать, тетушка?

— Черный плетеный шнурок, на нем деревянная пластинка с изображением глаза в круге.

— Да, вижу, — Вернон смотрел, как жена двумя пальцами вытаскивает крохотную деревяшку и, кажется, даже не дышал. К счастью, за шнурок ничего не зацепилось. — Вот.

— Отлично. Гарри, закрой крышку плотно. Молодец. Теперь отдай шкатулку Тилли, она отнесет на место. Не стоит хранить ее в этом доме. Отлично. Теперь слушайте, это — амулет, защищающий от магического поиска. Гарри, запомни хорошенько, ты всегда должен его надевать, когда выходишь из дома. Тогда ни один злой волшебник тебя не найдет. Не давай его Дадли, эта вещица — только для магов. Понял?

— Да, баба Дори, — серьезно кивнул Гарри.

— Дома носить его не нужно. Видишь ли, Гарри, чтобы этот амулет работал, ему нужно брать у тебя немного магии, а ты еще слишком мал, чтобы делиться своей магией постоянно. Петунья, деточка, все поняла? — Дорея лукаво улыбнулась.

— Поняла. Спасибо, тетушка Дорея! Пусть хоть обыщутся теперь, — Петунья снова подхватила Гарри на руки. — Пожелай бабушке спокойной ночи, Гарри, и пойдем в кроватку. Дадли давно спит, ты же не хочешь, чтобы он увидел больше красивых снов, чем ты? А завтра, когда пойдем гулять, наденешь бабушкин подарок.

Петунья вышла, а Вернон переглянулся с портретом, поймал довольную улыбку и вдруг поклонился — может, немного неуклюже, но со всем уважением.

Шли дни, складываясь в недели, месяцы и годы — спокойные, текущие по привычному уже руслу. Наверное, уклад жизни в Поттер-хаусе одинаково удивил бы и волшебника, и обычного человека, вот только чужие из обоих миров здесь не бывали. А обитателям дома давно казалось естественным все то, что привело бы в шок гостей. Дурслям — хозяйничавшая на старинной кухне Тилли, семейные чаепития перед портретом тетушки Дореи — портретом, весьма активно принимавшем участие в разговорах! И, о ужас, вовсю рассуждавшем о всяких ненормальностях!

А самой Дорее — вопиюще маггловская семья ее единственного внука, последнего отпрыска старинного рода. Дорея Поттер привыкла к ним — что ж, человек ко всему привыкает! Более того, эти магглы стали ей почти родными. Вернон Дурсль, как-то заявивший ей, женщине из рода Блэк, что восхищается ее почти гоблинской предусмотрительностью. Петунья, рассказавшая ей и о детской зависти к сестре, и о выходках ее сына, но больше предпочитавшая говорить о Гарри и его воспитании. Дадли — живой, балованный, драчун и жадина, абсолютно маггловский ребенок, воспринимающий волшебство как должное — еще бы, расти в таком доме!

Да, детям Поттер-хаус нравился — обоим. Наверное, именно поэтому Петунья перестала в конце концов жалеть о брошенном садике на Тисовой. К тому же там, на Тисовой, до сих пор было небезопасно. Дамблдор, засунув ребенка Поттеров к маггловской родне и ничем не пытаясь помочь, тем не менее старался не терять Гарри из вида. По крайней мере один постоянный соглядатай, случайные «прохожие», все время разные — гоблинская защита исправно фиксировала крутившихся вокруг дома на Тисовой волшебников, наблюдения подкалывались в толстую папку, Вернон ругался сквозь зубы и клялся стрясти с бородатого ублюдка какие-то там гипотетические убытки, а Петунья радовалась, что они переехали. Да, предусмотрительность Дореи Поттер в самом деле была достойна и хвалы, и благодарности!

Когда — вслед за Гарри — Дадли впервые назвал Дорею бабушкой, Петунья напряглась. Она и раньше-то знала, что волшебники в грош не ставят обычных людей, а Дорея, внучка, дочь и жена наичистокровнейших магов, и не думала скрывать своего мнения на сей счет. Ее хорошее отношение к Дурслям казалось Петунье несколько эпатажным, выросшим из злости на магов, не защитивших Гарри. Но с другой стороны… Ради Гарри тетушка Дорея помогла всем им, разве этого мало? Пусть себе говорит, что хочет. В конце концов, и Петунья, и Вернон точно так же не любят волшебников, так что, можно сказать, квиты.

Дорея тихо засмеялась, откликаясь:

— Что ты хотел, внучек Дадли?

«Кажется, кто-то здесь сошел с ума», — Петунья ущипнула себя за руку, но милая картинка Дадлика, показывающего «бабушке» новую пожарную машину, никуда не делась. Гарри, в обнимку с красным паровозом, поглядывал на кузена снисходительно: свой подарок он считал круче. Дорея же, выслушав бурные детские восторги (пополам с жалобами, что мама не скупила половину двухэтажного магазина!), позвала Тилли и сделала ей какой-то не понятый Петуньей знак. Домовичка закивала и щелкнула пальцами.

Из трубы паровоза Гарри пыхнуло полупрозрачным дымом, а машина в руках у Дадли взревела пожарной сиреной. Завертелись колеса. Из кабины паровоза помахал рукой машинист, а водитель пожарной машины надвинул на глаза блестящую каску.

Вернон, вернувшись в тот день с работы, с трудом удержался на ногах сам и чудом не раздавил врезавшийся в него паровоз. Выругался сгоряча, почему-то покраснел от виноватого: «Простите, дядя», — осторожно перешагнул сначала через дымящий паровоз, потом через мчащуюся к нему с воем сирены пожарную машину, и махнул рукой:

— Идите играть в бабушкину гостиную! Там можете шуметь, сколько влезет, нарисованные головы не болят!

— Неприятности? — осторожно спросила Петунья, когда дети ушли играть «к бабушке».

— Представь, нет, — по-моржовьи фыркнул Вернон. Повертел шеей, разминая затекшие мышцы, и добавил с некоторым сарказмом: — Если бы год или два назад мне сказали, что успехи так утомительны… Я ведь не могу никому доверить свою часть переговоров! Грамбл отменный зубастый пройдоха, но путь в мой офис ему заказан, и уж тем более не приведешь нормального человека в его кабинет в «Гринготтсе». А жаль. Хотел бы я поглядеть на некоторые рожи… — тут он, не договорив, снова махнул рукой и попросил чаю.

Петунья тайком улыбнулась. Вернон был азартен, и благо для семьи, что его азарт весь уходил в дела. И если раньше он сетовал, что кризис не дает развернуться, то деньги из наследства Гарри сработали для его бизнеса как хорошая доза ракетного топлива. В первый год он их удвоил, заодно положив начало собственному сейфу, во второй год оба сейфа потяжелели втрое, а дальше кризис кончился и начался подъем, и дела Дурслей рванули даже не в гору, а в стратосферу. Вернон презрительно фыркал и потирал широкие ладони, разглагольствуя, «какие же идиоты эти снобы с палочками и какие ушлые парни эти зубастики». Петунья с детьми проводила лето на курортах, мальчишки плескались в море, строили замки из песка и отстаивали пользу обедов из одного мороженого «потому что, ну мама, ну жарко же!»

«Мама». Да, Гарри называл ее так, хотя прекрасно знал, что Петунья ему всего лишь тетка. Может, это было отголоском тех давних бессонных ночей, а может… «Ребенку просто нужна мать, — говорила себе Петунья, — не лицо на фотографии, а живая женщина, которую можно назвать этим словом. На которую можно кинуться с разбега, обнимая, которую можно навязчиво дергать за рукав и просить мороженого, даже если в ответ вполне можешь получить по попе». Но, понимая, что все эти рассуждения абсолютно правильны и разумны, Петунья Дурсль знала и другое — сама она с каждым годом все меньше различий делает между сыном и племянником. В конце концов, когда в доме двое мальчишек одного возраста, так проще.

А «теткой» Гарри называл Мардж. Сестра Вернона приезжала к ним в гости в Лондон всего раз, и ей это категорически не понравилось. Впрочем, как и Дурслям. Хотя Вернон строго предупредил Тилли не показываться гостье на глаза, а Петунья, скрепя сердце, попросила закрыть проход на волшебную половину, оба они как огня боялись, что абсолютно нормальная, здравомыслящая и даже несколько приземленная Мардж заметит в доме всякие странности и нелепости. Тем более что у Мардж тоже остались не слишком приятные воспоминания о выходках Поттера и его дружка.

В тот вечер Петунья с гордостью продемонстрировала щекастого румяного Дадли и его очередной молочный зубик и, вздохнув, рассказала грустную историю Гарри, уже переставшего хныкать по ночам, но все еще худенького и бледного. Рассказала, естественно, опустив всякую «чертовщину», зато вволю проехавшись по «какому-то старому мерзавцу», который объявил, что станет опекуном богатого сироты, а сам поспешил «пристроить» ребенка, да как пристроить! Подкинуть ночью на крыльцо с письмом, но без денег и документов, и даже к врачу по пути не заглянуть!

— Убили, говоришь? — Мардж презрительно фыркнула — не по-моржовьи, а, пожалуй, по-тюленьи. — Ничуть не удивляюсь, этот ее Поттер просто напрашивался на неприятности! Так, говоришь, он был парень при деньгах? Может, за деньги и грохнули?

— Кто знает, — Петунья поморщилась: манеры Мардж всегда казались ей слишком грубыми. — Если что и было в доме, бог весть, куда делось, а вот сейфы в банке целы. Один целевой на учебу для Гарри, и еще что-то, на что он получит право после совершеннолетия.

— «Что-то»?! — Мардж даже, кажется, поперхнулась от возмущения. — Вернон, я тебе поражаюсь! Сами говорите, что где-то там мелькнул старый мерзавец, который мылился в опекуны, а если он уже прибрал все к рукам? Денежки себе, а мальчишку вам, словно мусор?

— Что ты, — усмехнулся Вернон. — Все под контролем. Поверенный у Поттеров, скажу я тебе — палец в рот не клади, по плечо оттяпает! Мы с ним нашли общий язык, так что никаким левым опекунам не достанется ни пенса.

— Вот это правильно, — энергично кивнула Мардж. — И все же не намучились бы вы с мальчишкой, — она покачала головой, откинув со лба Гарри челку и пощупав бледный, но все же видимый шрам. — Папаша его был гнилой, а дурная кровь есть дурная кровь. Прости, Пет, не хочу обижать твою сестру, но чем она думала, когда шла замуж за эдакого типчика? Или деньги глаза застили?

— Видишь ли, гм, Мардж, — кашлянул Вернон. — Дурная кровь там скорее у одного папаши, чем у всей семьи. Предки, как мне сказали, были очень даже приличными людьми. Да сама посуди, дед Гарри лишил сынка наследства за его художества, а бабка оставила внуку этот дом и кругленький капиталец, да еще подробно оговорила, что все это именно для внука, а не для его папаши. А то, что причитается мальчишке к совершеннолетию, он сможет получить, только если будет воспитан, как дед с бабкой требуют. Ну и мы с Пет, ты не думай, намерены воспитать из племянника достойного человека.

Мардж покивала одобрительно, и тут семейную идиллию чуть не испортил Дадли: ему вдруг взбрело зареветь и начать звать Тилли. К счастью, Мардж решила, что непонятное «ти-и» означает какую-нибудь игрушку, пообещала купить «племяшу» плюшевого бульдога, и Петунья быстренько увела детей спать.

К еще большему (хотя и весьма сомнительному для крайне чистоплотной Петуньи!) счастью, Мардж приехала с молодым бульдогом Злыднем, которого она как раз дрессировала — сидеть и подавать голос по команде, ходить строго у ноги, не брать еду у чужих… Городской дом был тесен для щенка, а крохотный палисадник перед тротуаром, шириной не больше двух шагов, явно не годился для того, чтобы выпустить песика побегать. И на третий день Мардж уехала, обняв на прощанье брата, клюнув в щеку Петунью и категорически предложив летом приезжать к ней: мальчишкам полезно бегать на свежем воздухе, а не дышать выхлопными газами в центре Лондона.

Дурсли предложением воспользовались, и с тех пор не раз гостили в деревенском коттедже Мардж. Петунья изрядно поволновалась поначалу, не наведет ли ту болтовня детей на мысли о всяких ненормальностях в их жизни. Но Мардж не подвела — как особа приземленная, все оговорки Дадли и Гарри она с чистым сердцем принимала за глупые детские фантазии. Мальчишки носились по лужайке, купались в надувном детском бассейне — на речку Петунья их отпускать боялась, и таскали за уши теткиных бульдогов. Единственное, что Мардж решительно пресекла — это попытки Гарри прокатиться на песике верхом. А на его грустное: «А я помню, как раньше катался… на огромном-огромном черном песике», — ответила, усмехнувшись:

— Одно из двух, племянничек, или это был пони, или твой безголовый папаша в собачьем костюме! Потому что нормальная собака, уж поверь своей тетке Мардж, под седлом не ходит!

— А без седла? — серьезно спросил Гарри.

— Тем более, — по-тюленьи фыркнула Мардж, все, к удивлению Гарри, расхохотались, и вопрос катания на собаках был закрыт.

В день, когда Дадли исполнилось пять лет, тетя Мардж окончательно признала, что Гарри не унаследовал никакой «дурной крови». Взрослые сидели в увитой диким виноградом беседке, мальчишки носились наперегонки со Злыднем, и Мардж вдруг сказала, кивнув на Гарри:

— Был задохлик, в чем душа держится, а теперь худой, но шустрый, не дохлятина какая. Видать, порода такая, жилистая. Только, Пет, что ж он у тебя вечно лохматый такой?!

— Тоже, видать, порода, — в тон ответила Петунья. — Стриги, не стриги, причесывай, не причесывай — вихры во все стороны. Хорошо, с Дадликом таких проблем нет.

— Да, Диддикинс в нас пошел, — умиленно разулыбалась Мардж. — Настоящий Дурсль!

То лето — лето, когда мальчишкам исполнилось по пять лет — вообще выдалось спокойным и счастливым. Гостили у Мардж, ездили всей семьей в Римини, потом, на день рождения Гарри, снова заехали к Мардж и вместо обещанных трех дней провели там прекрасную неделю. А потом вернулись в Поттер-хаус: мальчиков пора было готовить к школе.

Собственно, что там было готовить! Купить все нужное — недолго. Попросить Тилли приготовить мальчикам комнату для занятий — и вовсе минутное дело. Зато бедной Петунье пришлось вправлять мозги Дадли и Гарри, чтобы те не вели в классе никаких лишних разговоров. Ни о Тилли, ни о бабушке Дорее, ни о волшебной половине дома. Ни, Боже упаси, о том, что родители Гарри были волшебниками! «Это секрет, — втолковывала Петунья, — и если вы его разболтаете, всем нам может быть очень плохо!»

— Чем плохо-то? — дулся Дадли.

— Да, и кому какое дело? — вторил Гарри.

Петунья хмурилась, сердилась и уже близка была к тому, чтобы отшлепать обоих. Не объяснять же, что для нормальных людей все это — и Тилли, и бабушка Дорея, и волшебные игрушки, и летающие свечи — чертовщина и ненормальность, которая может здорово напугать! Сами-то они, слава Богу, как-то уже привыкли, но…

— У них есть закон, — веско пояснил Вернон и оглядел мальчишек тем тяжелым, пристальным взглядом, который обычно приберегал для проштрафившихся подчиненных, но уж никак не для родных сына с племянником. — О секретности. Если нормальные люди узнают о волшебном мире, им сотрут память.

— Но мы нормальные и знаем! — дельно возразил Дадли.

— Дурак, — припечатал Гарри. — Ты мой брат, Диддикинс! А я из семьи волшебников, значит, и ты тоже! А вот если училке память сотрут…

— То она задаст вам вдвое больше домашнего задания, потому что забудет, что уже задавала, — быстро продолжила Петунья. А то знает она этих детишек: сами-то они наверняка уже подумали, как будет здорово, если в школе забудут об их шалостях.

— Этих с палочками тоже за такое наказывают… вроде бы, — буркнул Вернон. — Короче, Даддерс, Гарри, я не желаю проверять, что эти ненормальные могут сделать с нашей семьей, если вы распустите языки! Понятно?

— Понятно, — вздохнул Гарри. — Мы никому не скажем.

Дадли молча кивнул. Но на сердце у Петуньи все равно было неспокойно.

Зоопарк был обещан мальчишкам давно. По правде говоря, сегодня они пришли сюда раз десятый, не меньше, и каждый раз прибавлял Петунье седых волос — так, по крайней мере, жаловалась она Вернону и Дорее. Попробуйте-ка уследить за двумя чрезмерно шустрыми мальчишками и не сойти с ума! Один с воплем «Лошадки!» рвется в вольер с зебрами, второй тем временем сует мороженое в клетку с медвежатами. Один дразнит павианов, второй пытается выпустить на свободу волка. Один рассуждает на весь террариум, что из вон того крокодила получится клевая сумочка для мамочки, второй шипит на питона. И оба так счастливы от всех этих безобразий, что духу не хватает взять за руки и увести домой раньше обещанного! А обещан им целый день, до вечера, с обедом здесь же, в кафе на территории зоопарка.

Только в кафе Петунья и смогла перевести дух. Наслаждаясь чашечкой ароматного «Эрл Грея», она почти не вслушивалась в болтовню мальчишек. Пока не заметила, что старичок за соседним столиком вслушивается слишком уж пристально…

Старичок был неприятным. Дерганым, суетливым, с бегающим взглядом, да еще и в совершенно дурацком фиолетовом цилиндре. То есть, возможно, Петунья сочла бы его самым обыкновенным чудаком, пройди он мимо на улице или остановись рядом у кассы в магазине. Но если ты пришел в кафе поесть, так ешь себе, а не косись на чужих детей! А он явно старался сесть так, чтобы видеть их столик, но не пялиться в открытую. Заерзал на стуле, словно прикидывая, как бы передвинуться поближе, когда рядом с ним устроилась шумная компания из трех вульгарных девиц лет семнадцати, отвратительно накрашенных и вызывающе одетых. И едва не подпрыгнул, когда Гарри выразительно зашипел, изображая так приглянувшегося ему питона.

— Мальчики, — решительно сказала Петунья, — быстро доедайте, мы уходим.

— Ма, ты чего?! — возмутился Дадли. — Гляди, еще полкуска торта!

— Тихо ты! — Гарри пихнул его в бок. — Маме не нравится вон тот старый хрыч в цилиндре. И мне он тоже не нравится, у меня от его взгляда мурашки!

Мурашки — у ее ребенка! от взгляда какого-то проходимца! — переполнили чашу терпения миссис Дурсль. Петунья решительно встала, с грохотом отодвинув стул, и заявила на все кафе:

— Мистер, если вы не перестанете пялиться на моих детей, я позову полисмена!

Переполох получился знатный. До полиции, правда, дело не дошло, но среди посетителей хватило любопытных, чтобы Петунья почувствовала себя звездой на сцене, а старикашка заерзал и заюлил, словно застигнутый на краже серебряных ложечек. Он зачем-то схватился за цилиндр, вскочил, поклонился, прижимая свой несуразный головной убор к обтянутой потертым сюртуком груди:

— Мадам, вы не так все поняли, я всего лишь, к-х… Прошу прощения, но этот мальчик…

— Девочки, как думаете, это педофил или гомик? — громко спросила одна из вульгарных девиц. В этот момент Петунья поняла, что ее неприязнь к «распущенной молодежи» иногда может смениться желанием объявить перемирие и пожать руку.

— Мистер, вам лучше уйти, — исключительно вежливо, но с явственной неприязнью попросил кто-то из персонала кафе — Петунья не поняла, кто, но была ему искренне благодарна. Вот только старичок, выходя из кафе, обернулся и посмотрел на Гарри так, будто тщательно запоминал весь его облик, от новеньких кроссовок до надвинутой на лоб бейсболки с забавной мордашкой львенка. И Петунье стало почему-то очень, до слепой паники, до ледяного озноба страшно.

Дадли все-таки доел свой торт, но сразу после этого Петунья увела детей домой. И, удивительное дело, мальчишки и не подумали спорить. Только Дадли сказал:

— Зря не позвали полицию. Хотя предъявить тому типу все равно было нечего.

А Гарри вдруг пробормотал виновато:

— Он в террариуме был. Кажется, слышал, как мы с тем питоном болтали про Бразилию. Мам, прости, я совсем не подумал, что надо быть осторожнее…

— Не говори ерунды, — вспыхнула Петунья. — Это всего лишь детские игры. Кто в здравом уме поверит в разговоры с питоном?

— Но я правда с ним говорил! Он сказал, что он никогда не был в Бразилии… и что ему не нравится, когда на него все пялятся и стучат по стеклу…

— О Боже… — Петунья присела на корточки, заглядывая племяннику в глаза: — Гарри, дорогой мой, конечно, ты с ним говорил. Но обычные люди так не умеют. И даже если ты на весь террариум начал бы рассказывать о том, что этот твой питон недоволен невежливыми посетителями и мечтает о Бразилии, все решили бы, что этот маленький мальчик — большой фантазер, только и всего! Кто примет всерьез слова пятилетних мальчиков о разговорах со змеями?

— Ма-ам, а вдруг… — глаза Гарри стали очень испуганными. — Вдруг он тоже… из этих? И искал нас? А амулет бабушки Дореи его запутал, вот он и не понял, я это или нет?

— Может быть, — Петунья обняла мальчиков, прижав к себе. — Давайте-ка возьмем такси и попросим покатать нас немного по городу вместо того, чтобы возвращаться домой пешком. Как думаете?

— Отличная идея, ма! — важно кивнул Дадли. — Ты крута, почти как в кино про бандитов. Задурим им головы.

«Задуривание» и «уход от слежки» отыграли по полной программе: из такси вышли у вокзала, почти тут же пересели в другое, и уже тогда поехали домой. Мальчиков эти невинные хитрости развеселили, а Петунья постаралась не показывать им своей тревоги. Она всерьез опасалась, что у волшебников свои методы слежки, и оторваться от них, петляя по городу на такси — все равно что пытаться ловить руками ветер. Ну ничего, дома она первым делом поговорит с Дореей… Или нет, первым делом позвонит Вернону в офис и попросит рассказать все это безобразие мистеру Грамблу! Пусть сам Вернон не сможет противостоять волшебникам, но теперь у него есть надежные союзники.

Вернон предсказуемо возмутился, пообещал поднять на уши всех, до кого сумеет дотянуться, и умчался в «Гринготтс», велев на прощанье сидеть дома, никому не открывать и ждать его. Петунья и не собиралась никому открывать — вот еще! Взяв мальчиков за руки — почему-то даже дома страшно было отпустить от себя детей! — она пошла в гостиную к Дорее.

Бурный рассказ в три голоса завершился Петуньиными слезами — напряжение и паника наконец-то отпустили ее, и настигла разрядка. Петунья сидела в кресле, всхлипывала, терла глаза платком, размазывая тушь, знала, что выглядит сейчас некрасиво и недостойно, но никак не могла перестать.

— Ма-ам, — Гарри влез ей на руки, обнял. К боку прижался Дадли, прогудел:

— Ма, ну не реви. Ты так круто там выступила: «Мистер, я позову полицию!»

— А дома нас никто не найдет, — добавил Гарри. — Потому что он ненаходимый! Правда, бабушка?

— Петунья, — позвала Дорея. — Деточка, послушай меня. Скорее всего, это был кто-нибудь из старых знакомых семьи, кто помнит в лицо Джеймса. Гарри похож на него. Правда, я не узнаю его по вашему описанию… Но если бы он был из тех, — это «тех», Дорея выделила как-то особенно презрительно, — если бы он хотел убить Гарри Поттера, его не остановило бы полное кафе магглов. Он не стал бы ждать. Так что бояться нечего… уже нечего. Сегодня ничего страшного не произошло.

Петунья высморкалась и скомкала платок.

— Теперь я боюсь отпускать их в школу.

— Будем отправлять с ними Тилли. При малейшей опасности она перенесет мальчиков домой.

— Тилли будет ходить с нами в школу?! — Дадли подпрыгнул, и дальше они с Гарри заорали хором: — ВАААУ!

А Гарри хитро спросил:

— А как же секретность?

— Не волнуйся, внучек, — усмехнулась Дорея, — эльфы умеют становиться невидимыми. И в шалостях она вам помогать не станет, не надейтесь.

Мальчишки переглянулись с невинным видом, и Петунья рассмеялась сквозь слезы:

— Думаете, ваши умильные мордашки кого-нибудь здесь обманут? Нет уж, мы с бабушкой Дореей хорошенько обговорим с Тилли, что вам можно, а что нельзя!

Страх наконец-то ушел. Все же хорошо, когда волшебники есть и на твоей стороне, пусть даже это всего лишь портрет. Да ведь и не только Дорея готова им помочь! Есть еще целители в Мунго, и «Гринготтс», и какие-то новые партнеры Вернона — он говорил… И Розалия Джонс из магазина волшебных игрушек, с которой Петунья как-то разговорилась о детских хворях и проблемах у магов и магглов — и теперь может не бояться, что Гарри разнесет дом неуправляемой детской магией. Кто бы еще объяснил обычной женщине, что волшебные игрушки забирают у ребенка лишнюю магию и отдают ее обратно, когда ребенок заболеет и ослабнет, или когда колдовство действительно окажется вопросом жизни и смерти? Дорея, конечно, тоже все это знала, но для нее это — из категории вещей, не требующих разъяснения. Сколько они уже случайно открыли таких «Петунья, деточка, а разве ты не знала?!» банальных для ведьмы истин!

А живи они по-прежнему на Тисовой? А если бы она тогда, три с половиной года назад, не догадалась схватить Гарри и искать помощи в волшебном мире?!

Петунья вытерла слезы, пробормотала:

— Пойду, умоюсь. Мальчики, поболтайте еще с бабушкой, хорошо?

И уже выходя из гостиной, услышала, как Дорея спрашивает:

— Так ты разговаривал с питоном, Гарри? В самом деле?

«Вот это правильно, — подумала Петунья, — пусть лучше мальчики запомнят зоопарк, а не дурацкую панику матери из-за какого-то ненормального старикашки. Испортил такой день, чтоб ему подавиться, извращенцу в цилиндре!»

В эту самую секунду за сотни миль к северу от Лондона старый Дедалус Дингл подавился чаем и закашлялся, забрызгав пергаменты на столе Альбуса Дамблдлора. Альбус рассеянно взмахнул палочкой, убирая сладкие брызги, и переспросил:

— Разговаривал с питоном? Тебе точно не показалось?

— Сам сначала подумал, что детвора играет, — Дедалус осторожно отпил еще глоток чая. — Я там, в этом террариуме ихнем, и правда толком не расслышал: магглов там толпа, а я-то далековато стоял. Все думал, то ли правда Гарри Поттер, то ли показалось… Вроде и похож, и не совсем. И одет хорошо, не в обноски какие, как дома. Вот и пошел за ними в кафе. А там и услышал… Парселтанг как есть, я эту жуть-то с единого раза на всю жизнь запомнил. Одному поражаюсь, как магглы и ухом не вели?!

— Это как раз понятно — магглы решат, что мальчишки балуются, передразнивают змею, и ничего больше. Вот что, Дедалус, слей мне воспоминание. Погляжу, послушаю… подумаю.

Дедалус Дингл вытянул из виска серебристую нить с памятью о сегодняшней неожиданной встрече. И сказал, припомнив вдруг важное:

— А женщину мальчишка матерью звал. Это что же получается, где-то у магглов… очередной наследник Слизерина? Или… Того Самого?!

— Я разберусь, — мягко пообещал Альбус. — Большая удача, что ты встретил его, Дедалус. Если найти мальчика сейчас, пока он мал и невинен, он не успеет обратиться ко злу, верно?

— Разговаривал с питоном? — спросила бабушка Дорея. — Тебе точно не показалось?

— Я же волшебник, — Гарри плюхнулся в широкое кресло, подвинулся, чтобы Дадли мог сесть рядом, и заболтал ногами. — Почему я не могу поговорить с питоном?

— Это немного неожиданно, — бабушка рассматривала Гарри, нахмурившись и слегка склонив голову, как будто он натворил что-нибудь нехорошее. — В нашем роду когда-то было это умение, но оно давно не проявлялось. Кровь змееустов размылась поколениями…

— Разве не все волшебники могут болтать со змеями? — удивился Дадли. — Гарри может брать их в руки, они его не боятся! На речке возле дома тетки Мардж много змей.

Гарри же хотелось узнать другое:

— Разве это плохо? Почему ты сердишься, ба?

— Проснувшийся в тебе дар — это прекрасно, — ответила Дорея. — Плохо то, что ты легкомысленно показываешь его среди магглов! Гарри, разве я, Петунья, Вернон — разве все мы мало говорим тебе об осторожности?!

— Да они думают, что мы с Гарри играем, вот и все! — заступился за брата Дадли. — Они ведь не понимают!

— И мама так сказала, — кивнул Гарри, — что пятилетнего мальчика никто не примет всерьез. Подумаешь, пошипел немного.

— Однако же приняли, — возразила Дорея. — Магглы не поймут, верно, но запомните уже, что в любом месте среди магглов может случайно оказаться волшебник! Или не случайно. И уж волшебник-то поймет, что это за игры!

— Секретность, — протянул Дадли.

— Мы поняли, бабушка, — кивнул Гарри. — Мы больше не будем так играть. Прости.

— И все же интересно, — уже намного тише, будто сама с собой, пробормотала Дорея. — Сын магглокровки — и вдруг змееуст…

Из кухни потянуло выпечкой, Гарри и Дадли переглянулись, подпихнули друг друга и, вежливо попрощавшись с бабушкой Дореей, побежали на разведку. Было бы из-за чего волноваться! Разговоры со змеями — не самая интересная игра. То ли дело охотники за сокровищами, пираты, индейцы! Питон был забыт, и старикашка из зоопарка — тоже. Сокровища-печеньки ждали хитрых, ловких и отважных героев, и герои уже спешили на подвиги!

А вот мистер Дурсль забывать не собирался. Более того, он был в ярости. Его семье испортили выходной, его жена вынуждена была отдать воспоминания — подставлять голову под волшебную палочку! Пусть и говорят, что это безопасно, но мало ли! Да еще вокруг его дома в Литтл-Уиннинге крутились всякие подозрительные типы. Мистера Дурсля совсем не успокаивал тот факт, что часть этих подозрительных типов он сам и нанял, по совету того самого Кристофера Вуда, с которым они последние пару лет не только решали юридические дела, но и играли в гольф по воскресеньям. Мистер Вуд, конечно, в высшей степени приличный человек, даром что волшебник, но вдруг случится что-нибудь ненормальное? Что подумают соседи?!

Радовало одно — типа, который посмел пристать к его жене и детям, опознали. И пусть пока Дедалусу Динглу (ну и имечко! Такое же ненормальное, как он сам!) нечего было инкриминировать — о, Вернон Дурсль прекрасно знал, как справиться с этим «пока»! Не зря же он полдня убил на объяснения с рекомендованным ему детективом, на уточнение задачи, разработку плана, даже сопроводил сыщика на Тисовую и лично помог выбрать место, где его не заметят незваные гости, а главное — любопытствующие соседи!

Теперь оставались ждать. Вернон нервничал, подчиненные ходили на цыпочках, телефон молчал. Время шло. Петунья с мальчиками завтра уедут к Мардж — не сидеть же дома из-за всяких ненормальных! До начала занятий в школе проблема должна быть решена. Иначе Пет с ума сойдет!

Вернон ждал, старательно делая вид, что его дурное настроение вызвано исключительно некомпетентностью подчиненных. Маг из детективного агентства Криса Вуда тоже ждал, затаившись среди цветущих рододендронов в саду дома Дурслей — чары чарами, но кое-кто прекрасно видит даже сквозь мантии-невидимки, поэтому не стоит пренебрегать естественными укрытиями. Ждал и Альбус Дамблдор, попросивший Дедалуса заскочить в Литтл-Уиннинг, передать привет Арабелле, а заодно посмотреть на Гарри — проверить, он был в зоопарке или все же нет.

Дедалус Дингл беды не ждал. Во-первых, в Литтл-Уиннинге он бывал и раньше — приходилось пару раз подменять Арабеллу. Спокойный, чистый, сонный городишко, самое опасное, что там вообще есть — это книзлы Арабеллы. Во-вторых, по зрелом размышлении Дедалус решил, что в зоопарке видел все же не Гарри. Гарри Поттер — милый, вежливый мальчик, даже слишком тихий для своих лет, к тому же родители… в общем, какой парселтанг, о чем вы?! Просто тот, другой мальчишка показался чем-то похож. Да мало ли детишек в старой доброй Англии, почему бы среди них не оказаться двум схожим!

«Глупый ты пень, Дедалус, — ворчал Дингл, шагая по Тисовой к дому номер четыре. — Сам всполошился и других переполошил. Вот и гуляй теперь, а мог бы посидеть в «Башке борова», пропустить стаканчик-другой с Аберфортом…»

И так явственно представился ему уютный полумрак «Башки борова», аромат жареного мяса и Старого Огденского, неторопливый разговор со стариной Аберфортом, таким глупым показалось высматривать в щели живой изгороди, когда Гарри Поттер выйдет во двор — да и выйдет ли? — что Дедалус махнул рукой на разумную осторожность. Да и в самом деле, ну какая осторожность — в мирное время, на маггловской улочке маггловского городишки? Ему ведь и нужно-то — заглянуть в окно, убедиться, и назад. Чары отвлечения внимания — и никто не заметит.

Дедалус достал палочку. Взмах — раздвинуть живую изгородь. Еще один — чары прослушки на окно. И еще — раздвинуть занавески, немного, только чтобы заглянуть незаметно. Вон он, Гарри, вон и тетка его — ворчит, помешивая что-то в кастрюле, пока Гарри старательно вытирает стол. Растянутая футболка на размер больше, сам худенький, взъерошенный, ну воробушек, да и только! «Дурень ты, Дедалус, как есть ду…»

На этой несомненно здравой мысли миссия Дедалуса Дингла прервалась самым неожиданным и пренеприятнейшим образом. Задвинулись шторы, упал заглушающий купол, отгораживая от Дингла мирный маггловский домик, а самого Дингла — от прочего мира, вырвало из руки палочку, и бесстрастно-официальный голос спросил:

— Нарушаем? Незаконное проникновение на территорию частного жилища, колдовство в присутствии магглов, может, и еще что найдется, если палочку проверить? Пройдемте-ка, мистер Дингл.

Детектив, проинструктированный для этого дела не только Верноном, но и Крисом Вудом лично, ухмыльнувшись, доложил по сквозному зеркалу:

— Сделано, шеф. Фигурант номер один на пути в аврорат.

Кристофер Вуд, кивнув, достал другое зеркало и, дождавшись ответа на вызов, сообщил:

— Рита, ваша сенсация уже в пути.

Колеса завертелись. В аврорате не пожалеют для старичка Дингла трех капель сыворотки правды — в самом деле, нужно же дать человеку возможность подтвердить отсутствие злых намерений? Правда, последствия легкого конфундуса деликатно не заметят, перепутав со старческой рассеянностью. Случайно заглянувшая в отдел Рита Скитер сделает стойку на прозвучавшее неподалеку «Гарри Поттер». И уже вечером магический мир взорвет вопрос, набранный двадцатым кеглем в заголовке статьи на разворот: «Кто доверил воспитание Гарри Поттера магглам?»

А назавтра за этим вопросом последует другой, еще более шокирующий: «Маггла Петунья Дурсль — лучший опекун для Поттера, чем Альбус Дамблдор?!»

Со снимками — Гарри и Дадли с Петуньей, семья Дурслей и портрет Дореи Поттер, Гарри и целитель Смоллет. Интервью с Гидеоном Смоллетом и с Гиппократом Сметвиком. Комментарии поверенного Поттеров и обещание Вернона Дурсля: «К совершеннолетию мой племянник будет богаче, чем был его папаша». А на другом развороте — корзинка, в которой малыша подкинули на маггловское крыльцо, цитаты из письма Дамблдора и выдержки из полицейского протокола. Включая описание состояния ребенка — ранение, переохлаждение, шоковое состояние… Месяцы жалоб педиатру, выписки из медкарты, наглядно показывающие беспомощность лучших маггловских врачей перед черными проклятиями… И уверенные слова председателя Визенгамота на заседании, как раз в те дни, когда растерянная маггла не знала, чем помочь маленькому волшебнику: «Мальчик в безопасности».

Правду сказать, и Вернон, и Петунья изрядно побаивались предстоящей шумихи. Но мистер Вуд и Грамбл в один голос твердили, что время удачное, вся возможная поддержка обеспечена и общественное мнение будет за них — возможно, не столько за них, сколько против Альбуса, но важен ведь результат. Дорея тоже успокаивала, да и вообще — не прятаться же мальчику всю жизнь? Скоро в школу!

Детектив сидел в засаде на случай появления других соглядатаев, Рита мчалась в аврорат, Кристофер звонил Вернону, Гарри и Дадли выпрашивали у Тилли еще печенек, а Альбус Дамблдор все еще ждал возвращения Дедалуса. Он был почти уверен, что мальчик в зоопарке — не Поттер, а какой-нибудь неучтенный, неизвестный, может даже, совершенно случайный, потомок Тома Риддла. Он готов был поднять Орден по тревоге и начать поиски. Но сначала следовало убедиться, что с Гарри все в порядке…

Альбуса Дамблдора разбудил вопль.

Вчера Альбус засиделся за делами допоздна — в ожидании Дингла трудно было сосредоточиться, а тот, как назло, не спешил отчитаться старому другу о порученном деле. Хотя, что уж там, дело-то пустяковое, а Дедалус вполне мог на обратном пути завернуть к Арабелле, заболтаться под легкое вино, а то и под стаканчик Огденского — о прошлых деньках, о том же Гарри, Джеймсе с Лили, былой войне… да просто косточки знакомым поперемывать! А там уж решил, что слишком поздно для еще одного визита, отложил на завтра, да и отправился спать. С него станется.

Так что лег в конце концов и Альбус — далеко за полночь, устав от ожидания и размышлений, и к тому же так и не дописав обещанный Минерве отчет для Попечительского совета. И заснуть удалось не сразу — ох уж эта стариковская бессонница, каким бы ни был ты великим волшебником, а возраст не обманешь…

Удивительно ли, что завтрак он проспал! Впрочем, это Альбус понял позже — как и то, насколько ему повезло, и насколько было бы хуже, явись он в Большой Зал позавтракать в обществе коллег. Впрочем, обедать и ужинать ему тоже придется у себя…

А пока Альбус Дамблдор, великий волшебник и всеми уважаемый наставник, запутавшись спросонок в одеяле и не понимая, что происходит, пытался одной рукой нашарить палочку, второй — очки, а беспалочковой невербальной магией проверить охранные чары.

С чарами все было в порядке. И тем не менее кто-то явно незнакомый вопил чуть ли не на ухо, сыпал заковыристой маггловской руганью пополам с проклятиями, и Альбус решительно не мог выловить из этой слишком эмоциональной речи ни малейшего намека на личность гостя и причину скандала.

В тот самый миг, когда наконец-то нашлась палочка, а очки привычно водрузились на нос, что-то хлопнуло, словно воздушный шарик под иглой, и наступила блаженная тишина. Альбус оглядел спальню, на всякий случай выставив перед собой палочку и удерживая легкий универсальный щит. Спальня была пуста. Лишь кружились, медленно опадая на ковер и на скомканное одеяло, какие-то обгоревшие по краям красные хлопья.

Возможно, уже через пару мгновений после окончательного пробуждения он догадался бы, что именно его разбудило. Но разгадка пришла сама, незваная и крайне неприятная. Альбус едва успел зевнуть, потянуться и выпутать ноги из сбившегося в ком одеяла, как перед его лицом повис красный конверт, откашлялся чуть слышно, словно оратор перед началом публичного выступления — и заорал.

На этот раз голос был вполне узнаваем — искреннее возмущение всегда придавало милой Молли сходство с подраненной баньши.

— Директор, как вы могли?! Бедный малыш, да неужели для него не нашлось бы хорошей семьи?! Андромеда, Августа, да хотя бы и мы с Артуром! А вы! Каким-то магглам! А если бы… — Альбус икнул, махнул палочкой, но вопиллер увернулся от заклятия и продолжал сыпать чисто женскими упреками, густо замешанными на материнском инстинкте и жалости к «бедному малышу». И Альбус даже догадался, о каком малыше речь, но… Почему? С какой стати?! Как она, в конце концов, узнала?!

Наконец Молли выкричалась, вопиллер взорвался, усыпав одеяло красными клочками, а Альбус отмер, вскочил и испепелил следующий конверт на подлете. И следующий. И еще один. Нет, все же в системе доставки важной почты есть грандиознейший недостаток: ее не перекроешь! То ли дело совы, от них всегда можно закрыться, перенаправить, в конце концов, сова может не долететь! Альбус скривился. Именно это параноидальное «может не долететь» заставило его когда-то грубо и откровенно злоупотребить служебным положением и выбить себе канал министерской спецдоставки. Не как директору Хогвартса, разумеется — никакого влияния не хватило бы доказать, что школьная почта обладает важностью уровня «совершенно секретно». Но, к счастью, тогда он уже набирал вес в Визенгамоте, а времена были беспокойные…

И все же, что произошло?! Логика подсказывала, что ответ ждет в свежем «Пророке», но «Пророк», если уже пришел, должен лежать себе спокойно на директорском столе, а до него поди доберись! Вопиллеров все прибывало, Альбус отмахивался палочкой, чувствуя себя, как на поле боя под непрерывным обстрелом десятка противников. В череде хлопков и взрывов прорывались, смешиваясь, возмущенные голоса, знакомые и нет: «Вопиющее пренебрежение традициями», «Наследник Поттеров заслуживает самого лучшего», «Даже целителям ребенка не показать, что за самоуверенность», «Спасибо, что у какой-то магглы хватило ума»…

Наконец Альбус, шаг за шагом пробираясь сквозь алую круговерть из ошметков взорванных конвертов, пепла сожженных и глянцевого пергамента новоприбывших, вывалился из спальни в кабинет. «Пророк» лежал на столе, почти погребенный под грудой писем — чего и следовало ожидать, вздохнул Альбус, та же Августа ни при каких обстоятельствах не опустится до вопиллера, но и промолчать ее ничто не заставит. Как и Минерву, кстати… Ох, наверняка его еще ждет веское «А я же говорила!»

Отмахнуться от этих слегка панических мыслей оказалось не легче, чем от вопиллеров. Но все же Альбус заставил себя сосредоточиться на деле. Выставил звуконепроницаемый щит и развернул газету.

Прочитанное его не обрадовало. И даже не в том беда, что репутацию великого светлого волшебника, главы Визенгамота и к тому же директора школы, не красит такое пренебрежение судьбой ребенка, кем бы этот ребенок ни был! Неприятно, конечно. Однако не вопиллеры от обывателей делают политику, а рычагов влияния в Министерстве и Визенгамоте Альбуса Дамблдора так просто не лишить. Но то, что целители позволили обнародовать сведения о здоровье мальчика! По всем законам, писаным и неписанным, эта информация должна была сохраняться в тайне! Пусть большинство не поймет глубины проблемы, сочтя «незамеченное» проклятие всего лишь еще одним доказательством недосмотра… но меньшинство, которое понимает! Теперь в опасности и мальчик, и с таким трудом составленный план. А Волдеморт рано или поздно вернется… Но не станешь же кричать об этом на каждом углу, объясняя, что заставило выстраивать судьбу маленького Гарри именно так! Есть информация, знать которую опасно, и даже самым близким своим соратникам Альбус Дамблдор не может доверить лишних знаний. Но как объяснишь это, не раскрыв того, чего раскрывать нельзя?!

Однако уверенное: «Мы вылечим мальчика», — настораживало. Похоже, Сметвик и Смоллет не все доверили прессе. Но что они поняли? Правду? Исключено, такое не лечится! Может ли быть, что ошибся Альбус? Нет, тоже исключено! Он столько раз все проверил. Как ни печально, судьба мальчика предрешена. А обещания целителей — или ошибка, или неуместная самоуверенность, или, что вероятней, хорошая мина при неважной игре, специально для встревоженных обывателей. Встретиться с ними, расспросить? Нет, пожалуй, разговора не получится, слишком явно сквозит осуждение в каждой строчке. Оправдываться перед целителями ниже достоинства Альбуса Дамблдора, а они вряд ли откроют ему то, что сочли неподходящим для страниц «Пророка». Прикроются врачебной тайной.

Чужие тайны Альбус не любил. Временами даже считал их личным оскорблением. Но в этот раз, увы, ничего не сделаешь. Требовать сведений от целителей Мунго может только аврорат, и то — подкрепив законность требований бумажкой с добрым десятком подписей. Нет, Альбус Дамблдор мог бы раздобыть такую бумажку, но это значило — привлечь к маленькому Гарри Поттеру еще больше внимания.

Что ж, Мерлин с ними, с целителями. Гораздо важнее подумать, как теперь быть с мальчиком. Такая, казалось бы, предсказуемая Петунья оказалась дамой с сюрпризами, и каким вырастет теперь Гарри — совершенно не ясно!

Погрузившись в размышления, Альбус уже не замечал ни вопиллеров, ни появившегося на столе завтрака, ни падающих на стол новых и новых писем. Однако появления Минервы не заметить не мог. Возмущение честной гриффиндорки вполне могло потягаться по силе воздействия с десятком вопиллеров Молли.

— Альбус, это правда?! — Минерва потрясала смятым «Пророком», как будто не она когда-то целый день наблюдала за домом Дурслей, как будто не ее Альбус однажды уже убедил в необходимости отдать Гарри таким неподходящим магглам. Впрочем, тогда она не знала всего. Да и сейчас ей рано знать…

— Минерва, дорогая, — Альбус встал и успокаивающе погладил гостью по плечу. — Зачем же так волноваться. Для мальчика все обернулось не так уж плохо, верно? А сейчас, прости, — прервал он готовую вырваться возмущенную тираду, — мне нужно в аврорат. Не дело бросать Дедалуса в неприятностях, ведь он не хотел ничего дурного.

Несколько быстрых шагов к камину, пока Минерва вновь готовится возмутиться, горсть летучего пороха — и прочь, прочь, подальше от переставшего быть твердыней кабинета, от вопиллеров, Минервы, даже от собственных мыслей! После, все — после! У него еще будет время подумать, проанализировать изменившуюся ситуацию и решить, как действовать дальше.

И только в приемной аврората, уже уладив все формальности и ожидая, пока к нему выведут наверняка измученного заключением Дедалуса, Альбус вдруг понял, что еще царапало его мозг предчувствием неприятностей. Мальчик на фотографии, черноволосый славный малыш, прижавшийся к Петунье. Тот самый мальчик, которого видел он в воспоминаниях Дедалуса.

Парселтанг.

— Этого следовал ожидать, — пробормотал Альбус. — Я был прав. Что бы там ни обещали господа целители, а прав все-таки я… Но так рано?! Ах, Том, Том…

Между тем на имя Петуньи Дурсль, семьи Дурсль и даже Гарри Поттера тоже шли и обычные письма, и вопиллеры. Но, в отличие от Дамблдора, Дурсли не пользовались привилегиями спецдоставки, и совы, озадаченные чарами ненаходимости на Поттер-хаусе, сворачивали и несли письма в ящик до востребования, арендованный Верноном по совету Кристофера Вуда. Там почту разбирал сотрудник все того же Криса — проверял на проклятья, обезвреживал вопиллеры, а оставшееся сортировал эльф: возмущенные, удивленные, одобрительные, и отдельно — требующие ответа. Предложения сотрудничества для Вернона и помощи для Гарри, приглашения в гости, игрушки для детей и советы для Петуньи… Волшебники все еще помнили о том, как многим они обязаны Мальчику, Который Выжил.

Пока магическая Британия, забыв обычный сонный покой последних лет, обсуждала сенсационные статьи, пока Рита Скитер, хищно усмехаясь, обещала редактору новые разоблачения, а Альбус Дамблдор, укоризненно качая головой, проглядывал скопившуюся за день груду писем, в Поттер-хаусе стояла мирная тишина. Дети проводили последние деньки лета на свежем воздухе, бегая с собаками и плескаясь в речке, а Петунья, усмехаясь не хуже Риты Скитер, делилась новостями с Мардж.

— Значит, говоришь, решили наконец прижать старого афериста? — Мардж разлила чай по большим кружкам, щедрыми ломтями нарезала привезенный Петуньей яблочный пирог. — Давно пора. И то, я считаю, долго вы с этим тянули.

— Это все юрист Вернона, — осторожно ответила Петунья. — Выжидал удобный момент. Ты же понимаешь, с влиятельными людьми не так все просто. Ох, Мардж, — добавила она в порыве откровенности, — волнуюсь я. Может, стоило и дальше сидеть тихо. Но ведь мальчикам идти в школу! Как позволить, чтобы всякие мошенники лезли в жизнь нашей семьи! Сначала бросают ребенка на произвол судьбы на чужом крыльце, потом заглядывают в окна, а чего дальше ждать? Вдруг он придумал, как добраться до наследства Поттеров, и теперь хочет забрать Гарри обратно?

— Не будь трусихой, — по-тюленьи фыркнула Мардж и с шумом отпила чаю. — Ты в своем праве, и закон на твоей стороне. Нечего всяким извращенцам тянуть лапы к твоему племяннику. Если тот тип заявится к вам еще раз, пусть Вернон сразу стреляет, вот что я скажу!

Могла бы Петунья рассказать, на чьей стороне закон волшебников, да и есть ли у них вообще закон! Но вместо этого, подавив вздох, отпила глоток чаю и кивнула. В конце концов, не так все безнадежно, как ей казалось когда-то. Каково бы ни было влияние Альбуса Дамблдора, оно не абсолютно. Среди магов хватает и тех, для которых он не великий и непогрешимый наставник, а старый лицемерный интриган. «Быстро таких колоссов не пошатнуть, — объяснял мистер Вуд, — но мы не ограничимся парой статеек. Выборы в Визенгамот через полтора года, у нас есть время». А Вернон добавил, понимающе усмехнувшись в усы: «Видишь ли, Пет, начинать такое перед самыми выборами — дать прямой повод кричать о клевете и подставе от конкурентов. Дутые репутации нужно подрывать аккуратно и не торопясь».

— Как твой питомник? — спросила она, решив свернуть опасную тему. Мардж оживилась, начала рассказывать о выставках, похвасталась очередной медалью ее любимца Злыдня, похвалилась, что на щенков от него уже запись. Посетовала, что даже здесь, в деревне, нелегко найти мясо и хрящи для собак по приемлемой цене. Петунья кивала, привычно пропуская мимо ушей рассуждения о вязках, дрессуре и сбалансированных рационах, пила свой любимый «Эрл Грей» и чувствовала, как деревенский покой и неизменные за все годы знакомства с Мардж темы оттесняют тревогу куда-то в самую глубину души. И верно, сейчас-то к чему тревожиться и волноваться? Скоро Вернон заберет ее домой, вечером мистер Вуд принесет новости и объяснит, чего они добились первым выпадом, а потом они вместе решат, как действовать дальше. А мальчики побудут несколько дней у Мардж, вдали от нервничающей матери и увлекшегося «боевыми действиями» отца. Тилли проследит за их безопасностью.

Как будто подслушав ее мысли, Мардж вдруг со стуком поставила опустевшую чашку и сказала:

— А мальчишки пусть остаются у меня до самой школы. Вы там на нервах, а здесь спокойно. А если кто полезет, — Мардж кинула кусочек пирога лежавшей у ее ног молодой перспективной суке, и та цапнула лакомство на лету, клацнув зубами, — пусть лезут. Моим собачкам нужна тренировка.

— Спасибо, дорогая, — представив, как «собачки» вот так же сцепляют зубы на ногах незваных визитеров, Петунья мечтательно вздохнула. Нет, на самом деле хорошо, что Гарри носит амулет деда, и никакой волшебник не найдет его так просто. Вряд ли тот же Дамблдор позволит простому, не волшебному бульдогу кусать себя за ноги. Но помечтать-то можно!

Вернон приехал довольный, даже напевал что-то себе под нос. Обнявшись с сестрой и по очереди подкинув в воздух мальчишек, он пригладил усы и подмигнул Петунье:

— Дела идут, Пет, дорогая! Мы еще покажем этим ненормальным, на чьей стороне правда. Пришлось отменить завтрашний гольф с Крисом, но взамен я обещал ему сегодня отменный семейный ужин. Это наш юрист, Мардж, — объяснил он.

Мардж одобрительно похлопала брата по плечу:

— Вот это дело! Хотела предложить вам остаться до завтра, но раз так, поезжайте.

— Раскатай их, па! — важно заявил Дадли. — Надери им задницы!

— И сними скальпы, — поддакнул Гарри. В отличие от брата, он предпочитал бравым шерифам отважных индейцев.

— Будет сделано, — подмигнул мальчишкам Вернон. — Я приеду за вами послезавтра, о храбрые воины. И не смейте… э-э, строить из себя сами знаете кого. До встречи, Мардж. Поехали, Пет.

— Ну, что там? — нетерпеливо спросила Петунья, едва машина тронулась с места.

— Этого типа, который к вам пристал, а потом лез к нам в окно, Дингла, пришел выручать из их волшебной полиции сам Дамблдор. Вопросов ему, то есть Дамблдору, а не Динглу, задавать не стали, но это только пока, — Вернон вырулил на трассу, прибавил скорость и фальшиво напел пару строчек бравурного марша. И продолжил: — Крис добыл копии протоколов. Этот Дингл заложил всех. Выложил, что именно Дамблдор послал его на Тисовую, притом не в первый раз. И что старая ведьма Фигг следила за нами тоже по указанию Дамблдора. И что старый мошенник только кивал и гладил бороду, когда ему докладывали, что бедняжку Гарри Поттера обижает его злая тетка, представляешь, Пет?!

— Мерзавец! Да я ему… Да я его самого обижу, прохиндея бородатого!

— Вот оно, то проклятие на калитке, а, Пет?! Теперь ясно, чья там борода торчит. Крис считает, что теперь у нас достаточно доказательств для суда. И любимая папка Баррхоха, та самая, в которую он подкалывал отчеты своих зубастых парней и выписки из карты Гарри в Мунго, наконец пойдет в дело. Грамбл сейчас вовсю развлекается, прикидывая сумму возможной компенсации. Хочет общипать старого мошенника так, чтобы тот последние подштанники в ломбард отнес.

— Хорошо бы так и вышло.

— Даже если не выйдет, шумиха будет изрядная, и акции великого, светлого, и какой он там еще, сильно пошатнутся. Светлый, ишь ты, — Вернон презрительно фыркнул. — Порядочным нужно быть прежде всего. А не крутить какие-то подозрительные делишки вокруг беззащитного сироты.

Пока доехали, начало темнеть.

— Ты вот что, Пет, зайди к миссис Дорее сейчас, — попросил Вернон, заводя машину в гараж. — Спроси, не желает ли она принять участие в разговоре. Я, понимаешь, подумал… не то чтобы я не доверял Крису, он первоклассный специалист, но миссис Дорея тоже разбирается во всех этих волшебных закидонах. Было бы неплохо обсудить все это и с ней тоже.

— О, Вернон, — Петунья кивнула и быстро поцеловала мужа. — Конечно, ты прав. Если тетушка Дорея не будет против, я попрошу Тилли накрыть ужин в ее гостиной.

Конечно же, Дорея вовсе не была против. К тому же выяснилось, что она прекрасно помнит родителей «юного Кристофера» и с удовольствием посмотрит, достоин ли тот матери-слизеринки и отца из Равенкло.

Мистер Кристофер Вуд ожидания оправдал. Войдя в гостиную, он чопорно раскланялся с портретом, рассказал любопытствующей Дорее о родителях, еще о каких-то ее старых знакомых, упомянул между делом несколько светских скандалов последних лет и лишь потом отдал должное кулинарным изыскам Тилли. За столом разговор продолжал вертеться вокруг светских новостей волшебного мира. Дорея вздыхала, Вернон скучал, но помалкивал, Петунья слушала и старалась запоминать имена — знать, кто есть кто, всегда пригодится. И только за чаем наконец перешли к делу.

Петунья уже знала основное от Вернона, а вот Дорея выслушала с интересом и откровенным злорадством.

— Итак, — завершил Кристофер, — у нас вырисовывается громкое и весьма скандальное дело. Пресса наша безоговорочно, общественное мнение обработано, Визенгамот… увы, непредсказуемо. Там хватает противников Дамблдора, но они сейчас не в чести. Баланс решают нейтральные, а из них выжили в основном те, кто подпевает сильнейшему. Поэтому я не очень надеюсь на полную победу, больше рассчитываю пошатнуть авторитет Дамблдора и, как бы сказать, дать точку опоры его противникам при подготовке к выборам.

— Разумно, — кивнула Дорея. — Альбус слишком бел, слишком безупречен. Как говорил мой муж, неестественно безупречен. Вы знаете, дорогой Кристофер, что в семье Дамблдоров произошло когда-то сразу несколько скандальных историй?

— Не слышал.

— И никто из молодых не слышал, — кивнула Дорея. — А те, кто помнил… где они все теперь?

— Погодите, миссис Поттер, — Крис мгновенно стал похож на учуявшего дичь охотничьего пса. — Вы считаете, что Дамблдор убрал свидетелей? Кстати, а что за истории там были? Криминального толка?

— Скорее постарался заткнуть сплетников, — Дорея небрежно пожала плечами. — Затмить былое собственной репутацией. А истории…. О да, и криминальные тоже. Но не только. Начать с того, что женитьба его отца была какой-то мутной. Говорили, что Персиваль привез жену из Америки, и никто ничего не знал толком о ее родне. То ли полукровка, то ли магглокровка, да и Мерлин бы с ней, магглокровки тоже разные бывают, но вела она себя — куда там иным благороднейшим и древнейшим. А потом Персиваль попал в Азкабан — напал непонятно с чего на маггловских мальчишек. Тут уж, верно, гордячке припомнили ее заносчивость, иначе с чего бы ей хватать детей в охапку и уезжать на другой конец страны!

— Увы, этот криминал Альбусу не…

— Сначала дослушайте, молодой человек! — возмутилась Дорея. — Вы правы, за родителей Альбус не в ответе, хотя я бы спросила, почему он постарался сделать так, чтобы о них все забыли. Грешно стыдиться своей семьи, какой бы она ни была! Но вот потом… Попробуйте, молодой человек, раскопать историю о смерти Арианы Дамблдор. Это его сестра. А попутно, глядишь, услышите что-нибудь интересное о Геллерте Гриндевальде.

— Гриндевальд? — переспросил Кристофер. — Вы ведь, я так понимаю, не о том, как Дамблдор победил… Миссис Поттер? Может, вы просто мне расскажете?

— Уж не знаю, кто там кого победил и сколько раз, но повторять подобные сплетни не к лицу даме. Я дала вам направление поиска, дерзайте. Все равно слова портрета не имеют юридической силы, — Дорея горько усмехнулась. — А теперь, молодой человек, расскажите, как приняло общество ваши разоблачения? Я поняла, что в целом благоприятно, но хочется подробностей! Что Дамблдор? Кто что сказал? Вы ведь понимаете, как я жажду знать все досконально?

— О да, — Кристофер широко улыбнулся. — Да и миссис Дурсль волновалась. Вот, — жестом фокусника он вытащил из кармана пакетик, ткнул в него палочкой, и на столе оказалась груда писем, свитков пергамента, детских метел, книжек и игрушек. — Начну с плохого, были письма с возмущениями и даже проклятиями. Основная мысль — волшебник должен воспитываться волшебниками, наследник Поттеров заслуживает лучшего, чем опекунша-маггла. На всякий случай я составил список отправителей. Но полагаю, что большая часть писем такого рода отправилась все же не Дурслям, а Дамблдору.

— Где они все раньше были, — процедила сквозь зубы Петунья. — Мистер Вуд, вы говорили, что Гарри у нас не отберут!

— Раньше могли бы и отобрать, — кивнул Кристофер, — когда ребенок был вдалеке от волшебного мира и не получал помощи. Но теперь поздно менять опекунов. Мальчик счастлив в семье, живет в хороших условиях, знает о волшебном мире, получает всю необходимую медицинскую помощь. Единственный, кто мог бы претендовать на участие в судьбе Гарри Поттера — Сириус Блэк, его крестный. Если бы не попал в Азкабан. Есть еще родственники по линии Блэков, но всем можно будет задать единственный вопрос — где они были раньше, когда Гарри действительно нуждался в помощи? Поэтому, миссис Дурсль, давайте о хорошем. Все эти письма и посылки, — он широким жестом обвел стол, — от тех, кто хочет поддержать вас и помочь Гарри. Отдельно, — он подал Вернону тонкую папку, — здесь несколько интересных коммерческих предложений. Как мы и полагали, заявление мистера Дурсля о размере состояния Гарри Поттера не прошло незамеченным. Перспективные деловые партнеры на дороге не валяются, даже если это всего лишь магглы, — они с Верноном дружно рассмеялись.

— Ты специально это сказал? Вернон? — Петунья невольно хихикнула.

— Ты во мне сомневалась, дорогая? — мистер Дурсль довольно пригладил усы. — Тилли, будь добра, принеси из моего кабинета вино. Предлагаю отметить дело, господа и дамы. Выпьем за наш всесторонний будущий успех.

Пока взрослые заняты были разборкой писем, обсуждением предложенных мистеру Дурслю договоров и планированием возможного судебного процесса века «магглы против Верховного Чародея Визенгамота», младшее поколение строило свои коварные планы.

Мальчики прекрасно поняли, что шалостей в школе от них не потерпят. Даже Тилли, и та будет не помогать им в играх, как всегда, а следить за «надлежащим поведением»! Разве не обидно?! Но, с другой стороны, они ведь не будут единственными мальчишками в школе? И если другие будут драться, то, значит, и им можно! По крайней мере, давать сдачи.

— В школах всегда дерутся, — со знанием дела рассуждал Дадли. — И папа рассказывал, и Грегги, и Стив. И Роб.

Гарри кивал. Грегги и Стив, мальчишки, с которыми они довольно часто играли вместе на детской площадке в парке, уже ходили в школу, и оба были не дураки подраться. Именно от Стива Дадли перенял «настоящий боксерский», как сам он говорил, удар — снизу в челюсть. У Гарри так не получалось, веса не хватало, зато плотный, крепкий Дадли укладывал одним ударом даже Роба Льюиса, который был на два года их старше — сына соседей тетки Мардж, отъявленного драчуна и хулигана. Если тот, конечно, не успевал увернуться и ударить первым.

Именно с подачи Роба Дадли и Гарри накрепко уяснили, что бить первым — безопаснее. А Дадли даже «подвел под это юридическую базу» — так папа сказал, — и объяснял всем, что «дать сдачи» можно не только на грубое слово, но и на косой взгляд! Потому что «превентивно». Дадли вообще любил сложные построения и непонятные словечки — он был убежден, что чем заковыристей говоришь, тем это солиднее звучит.

Гарри немного сомневался, что учителя поймут такую точку зрения, даже если обозвать ее «юридической базой», да и мама всегда ругается, когда они «распускают кулаки». Но если уж честно, сам он считал, что Дадли дело говорит. И, если уж разобраться, то и папа, и тетка Мардж тоже так считали! И бабушка все время напоминает, что Гарри — чистокровный волшебник и потомок старого рода, и должен быть достоин. И не посрамить семью. А значит, школьные хулиганы не должны оказаться сильнее их с Дадли.

Так что в школу мальчики Дурслей отправлялись так, словно это достойное заведение предназначено было не для учебы, а для непрерывных боксерских спаррингов, хулиганских драк и даже, может быть, боев без правил — как в кино. Петунья, гордо ведя за руки двух «очаровательных малышей» — аккуратно причесанных, в новеньких опрятных костюмчиках и даже при галстуках! — и не подозревала о мыслях, занимавших «ее ангелочков».

Расцеловав своих мальчиков и в сотый раз наказав им вести себя примерно, Петунья отправилась домой. А «ангелочки», переглянувшись и дружески пихнув друг друга локтями, смело отправились на освоение и завоевание новых территорий.

Учительница, мисс Мэдисон, была сама доброта, рассказывала интересно и спрашивала не строго. Сидевшую перед Гарри пухленькую румяную девчонку можно было дергать за беленькие косички, перевязанные розовыми лентами. А наглому рыжему Билли, который весь первый урок плевался жеваной бумагой, Дадли на первой же перемене поставил фингал под глазом.

Девчонку звали Люси — «Люси Амалия Уотсон, и я знаю, почему мальчишки дергают девочек за косички!»

— Да ладно, не обижайся, — сказал ей Гарри, пока Дадли ошарашенно молчал, переваривая это ее «знаю». Они стояли втроем в стороне от валившей на улицу толпы школьников: Дадли любил толпу только в кинотеатрах, а Гарри вообще не терпел толкотни. Люси, похоже, тоже предпочитала подождать, а не пихаться локтями и оттаптывать ноги. — Тебе нравится в школе?

— Пока не знаю, — Люси пожала плечами, нахмурив белесые бровки. — Мама говорит, что никогда нельзя судить по первому впечатлению. Вот ты, например, — повернулась она к Дадли, — по первому впечатлению настоящий хулиган, но мне кажется, что на самом деле нет. Значит, нужно присмотреться.

— Присматривайся, — щедро разрешил Дадли. — Если какие-нибудь хулиганы к тебе пристанут, зови меня, поняла?

— Поняла, — Люси серьезно кивнула. — А ты, пожалуйста, больше не дергай меня за банты. Я не умею их завязывать так же красиво, как мама.

Тут как раз подошла ее мама, такая же круглолицая и серьезная, осмотрела пристальным, изучающим взглядом сначала дочку, потом стоявших рядом с ней мальчиков.

— Добрый день, молодые люди.

Гарри, спохватившись, вежливо поклонился, Дадли неловко кивнул, отчего-то смутившись, а Люси хихикнула, взяла мать за руку и чопорно сказала:

— До завтра, мальчики.

— И кто из вас в нее втюрился? — спросил из-за спины рыжий Билли.

По мнению Дадли, это был как раз тот случай, когда уместно дать сдачи. Да и стоял Билли очень удобно для боксерского удара. И упал не на клумбу с красивыми цветами — неприкосновенность клумб и цветов Петунья вбила в мальчишек накрепко, — а на газон.

— А вот если бы ты научился бить с левой, мог бы поставить ему фингал под другим глазом, — сказал Гарри, оценивающе оглядев один уже налившийся синяк на конопатом лице. — Было бы… как это? Равномерно.

— Научусь, — пообещал Дадли. — Вот на нем и буду учиться, если еще будет нарываться. Слышал, рыжий?

— Я папе скажу, — буркнул рыжий, поднимаясь на ноги. — Он полицейский, он вас…

— А без папочки слабо? — Дадли гордо засунул руки в карманы.

— А мы ему тоже скажем, правда, Дад? Что его сыночек оскорбил девочку.

— Недостойными инсинуациями, — радостно подхватил Дадли.

Неизвестно, что ответил бы на это рыжий копов сын, потому что братья наконец-то увидели у школьных ворот Петунью и побежали навстречу. Гарри только спросил:

— Эй, Дад, а что такое инсинации?

— А черт его знает, — пропыхтел Дадли. — Надо у папы спросить.

Короче говоря, школа оказалась в целом вполне приятным местом.

А дома ждал роскошный торт с шоколадом, клубникой и взбитыми сливками. И новенькие столы, за которыми мальчишки быстренько сделали первое в своей жизни домашнее задание. И гордые родители, пообещавшие им за школьные успехи купить к Рождеству новую игровую приставку, а к летним каникулам по велосипеду.

И бабушка Дорея, оглядевшая их с ног до головы и заявившая:

— Ну что же, раз вы начали учиться маггловским наукам, пора приступать и к волшебным. Негоже волшебнику отставать от магглов, верно, Гарри? А ты, Дадли, не ухмыляйся так! То, что ты не волшебник, еще ничего не значит. Ты — член семьи Гарри Джеймса Поттера, изволь соответствовать!

— Да я с радостью, ба, — важно ответил Дадли. — Волшебство — это поинтересней математики.

— Математика и волшебникам нужна, — жестко усмехнулась Дорея. — И не только деньги за гоблинами пересчитывать. Род Поттеров — это ритуалисты и артефакторы, запомни, Гарри. Арифмантика тебе пригодится.

— Ритуалисты, — нараспев повторил Дадли. — Гарри, круто! Это значит, ритуалы, как в кино, да? Пентаграммы, черные свечи и прекрасные девственницы! А артефок…

— Артефакторы, — подсказала Дорея. — Артефакты нужны для защиты людей, а ритуалы — для защиты дома и рода. И никаких прекрасных девственниц! Не прекрасных тоже. Вот что, дорогие внуки, для начала я расскажу вам, чем занимаются маги, что изучают в Хогвартсе, а чему учат детей старые семьи, да и о волшебном мире вам пора узнавать всерьез. До одиннадцати лет вы оба должны усвоить все, что нужно понимать отпрыскам чистокровных семей.

— Жаль, что Дадли не придет письмо из Хогвартса, — Гарри покосился на брата. Поехать в волшебную школу вдвоем было бы намного интересней!

— Посмотрим, — пожала плечами Дорея. — У тебя, Гарри, тоже не было еще заметных магических выбросов, а у магглорожденных магия проявляется позже. Все же твоя мать была сильной ведьмой, как знать, вдруг это семейное? А если и нет, Дадли должен знать о мире, в котором живет его брат. Никогда не одобряла изгнания сквибов.

Последнюю фразу Дорея произнесла едва слышно, но, может быть, как раз поэтому оба мальчика навострили уши.

— Бабушка Дорея, кто такие сквибы?

Дорея рассказывала до самого ужина. Маги, магглы и сквибы, чистокровные, магглорожденные и полукровки, старые семьи — все эти древнейшие и благороднейшие с длинной чередой поколений и колониями домовиков в родовых мэнорах. Волшебные поселения и улицы для волшебников в городах, камины, порталы и совиная почта, госпиталь Святого Мунго, хорошо знакомый Гарри и Петунье. Многое мальчики знали вскользь, по разговорам взрослых, по жизни в волшебном доме, что-то видели, где-то бывали — и потому рассказ Дореи ложился в подготовленную почву. Она видела, как Гарри кивает, узнавая что-то, как Дадли хмурится, примеряя к себе и брату кровные расклады, как переглядываются мальчики, когда что-то в ее словах завораживает их откровенным волшебством.

Что ж, Дорея хорошо продумала, с чего начать. Основы, устои, все то, что привычно для детей волшебников и в чем магглокровки, бывает, так и не дают себе труда разобраться досконально. Конечно, ведь в Хогвартсе этого не расскажут, учебники об этом молчат, а маггловский мир слишком далеко ушел от традиций, чтобы понимать их важность. Наглые, ничего не знающие магглокровки с такой убежденностью и презрением клеймят волшебный мир «отсталым», так гордо тычут в лицо волшебникам достижениями своего «технического прогресса», что даже некоторые чистокровные поддаются на эту ложь и теряют ориентиры. Она сама слишком поздно поняла, что ее собственный сын вместе с Сириусом попался в ловушку маггловской яркой мишуры. Но для Джеймса и Сириуса маггловский мир был заманчивым, неведомым чудом. Для Гарри и Дадли таким чудом станет мир магии, уж она постарается.

Так и повелось: утром Петунья отводила мальчиков в школу, после занятий, пообедав, они отправлялись гулять на детскую площадку в парке, потом делали уроки и шли в гостиную к Дорее. Петунья тоже садилась с ними, и Дорея этому радовалась — ведь поначалу сестра Лили откровенно опасалась всего волшебного, и даже привыкнув, долго не хотела узнавать о волшебном мире больше, чем нужно для спокойного посещения Мунго и Косой аллеи. «Зачем, — говорила горько, — я ведь для ваших всего лишь никчемная маггла», — и Дорея готова была проклясть сына за неумные жестокие шутки и невестку за дурной гонор ведьмы-грязнокровки. На поверку-то маггла Петунья оказалась достойней волшебников-недоучек, глупо сгинувших во имя лживых идей! Джеймс хоть сына оставил, и то — если бы не Петунья, последний Поттер с легкой руки Дамблдора вырос бы беспамятным магглом. А у Блэков и такого наследника нет, бедная Вальбурга…

— Ты, деточка, воспитываешь волшебника, — отвечала Дорея, — и хорошо воспитываешь. Но разве ты не хочешь знать, с чем столкнется Гарри уже в одиннадцать лет? Ты ведь ему мать заменила! Думаешь, он ни разу не попросит у тебя совета? Думаешь, у тебя самой не будет сердце болеть, когда он окажется далеко от нас, среди волшебников, о которых ты сейчас ничего знать не хочешь?

И вот наконец Дорея увидела в глазах Петуньи интерес — пусть робкий, пусть все еще смешанный с давними обидами, но ведь это только начало.

Скажи кто при жизни Дорее Поттер, что она станет так тщательно и продуманно, со слизеринской осторожной неторопливостью и хаффлпаффской деликатностью привязывать к семье магглу, Дорея прокляла бы, пожалуй, такого шутника. Но портрет не может ни защитить, ни вывести в свет. Только научить, подсказать, посоветовать. Хотя нет, не только. Запустить сплетню или узнать новости через другие портреты, что-то подсмотреть и подслушать, передать сообщение. Рассказать внуку о родовых тайнах, когда вырастет — и если будет достоин.

Но воспитать и вырастить внука, последнего из Поттеров, единственную надежду на возрождение рода, сама она не сможет. Ей нужна Петунья. Если род выживет благодаря маггле, что ж, значит, эта маггла достойна стать членом семьи.

Альбус Дамблдор верил в добро. А так как Великий Светлый Волшебник — не пустые слова, Альбус считал себя ответственным за то, чтобы добро побеждало, а зло не оставалось безнаказанным. В самом деле, кто, если не он?

Он жил долго и видел на своем веку всякое. Его давно не ужасала мысль о том, что зло может укорениться и в ребенке. Увы, такова жизнь. Именно поэтому он сделал все, чтобы маленький Гарри Поттер, герой магического мира, не оказался с малых лет испорчен славой. Молли была права в своих упреках: среди волшебников нашлось бы достаточно желающих принять мальчика в семью и вырастить в любви и заботе. Но — Альбус точно это знал! — никто из них не сумел бы привить маленькому Поттеру необходимую скромность, никто не воспитал бы мальчика так, чтобы тот нашел в себе силы и решимость исполнить предначертанное.

Ребенок Пророчества, мальчик, отмеченный Волдемортом как равный, единственный, способный победить… Что из него вырастет в волшебной семье? Или маленький гордый принц, или беззаботный озорник, знающий, что ему все дозволено, и в любом случае — козырь в руках опекунов. Нет, Альбус Дамблдор не отдаст такой козырь в чужие ненадежные руки. Пророчество неоднозначно. А если мальчик не захочет сразиться со злом? Если попросту махнет рукой на предназначение, предпочтет спокойную и сытую жизнь обывателя, а не короткий и яркий путь героя? А если, Мерлин упаси, он сумеет договориться с Томом?! Если Том опознает в ребенке один из своих якорей и предпочтет не сражаться с ним, а беречь как зеницу ока?

Нет, жизнь маленького Гарри нельзя пускать на самотек. Мальчик должен расти в безвестности, должен узнать, как тягостно сиротство. Убийца его родителей, тот, кто сделал его сиротой, должен вызывать лишь чистую ненависть. Мальчик должен усвоить твердые моральные принципы, должен вырасти непримиримым борцом, готовым искоренить зло — даже в себе самом, даже ценой собственной жизни, когда настанет час последнего решения.

Кто, как не Альбус Дамблдор, сумеет направить события в нужное русло? Волшебный мир станет для Гарри Поттера не пьедесталом, а долгожданной сказкой, за которую он захочет сразиться, когда придет время.

Казалось, все шло по плану. И вдруг — эти скандальные статьи! Удар по репутации — полбеды, Альбус давно знает, как изменчива толпа, как неблагодарны люди. Они еще поймут, кто был прав, кто желал им блага! Великий Светлый Волшебник умеет смирить свою гордость — он подождет. Но удар по его планам! По будущему, без преувеличения, всей страны!

Альбус скомкал очередное возмущенное письмо. Глупцы! Сегодня они рыдают над несчастной судьбой ребенка — вот уж великое несчастье, оказаться на воспитании в семье магглов! А завтра, завтра что они все запоют, когда выяснится, что только этот ребенок мог бы избавить их от Волдеморта?! Мог бы — если бы они сами своей глупой сентиментальной жалостью не помешали должному воспитанию будущего героя!

Поистине, все они — стадо, не видящее пути без пастуха! И если сейчас они не хотят идти к свету, то завтра их силой погонят к тьме.

— Стар я для всего этого, — пробормотал Альбус. — Но кто-то же должен? Еще не поздно все исправить. Во имя общего блага… Но почему ради общего блага приходится трудиться только мне? И благодарности от них не дождешься…

Впрочем, толку в жалобах Альбус не видел, поэтому, позволив себе минуту слабости, все же принялся за дела. Кто, если не он? А думать о благодарности глупой толпы — недостойно Великого Светлого Волшебника. Они еще поймут…

Первым делом Альбус переместился к Арабелле. Стряхнув с ярко-лиловой мантии каминную сажу, он отказался от предложенного верной соратницей чаю, наложил на себя чары отвода глаз и отправился на Тисовую. Упрекать Арабеллу в недосмотре он не стал — что взять со старой сквибки? Когда он найдет Гарри и снова направит его жизнь в должное русло, придется подыскать другого наблюдателя.

Дом Дурслей пустовал, но Альбуса это не смутило. Кто бы ни снабдил Петунью амулетом ненаходимости для ее племянника, он наверняка не представлял себе, как просто найти человека в мире магглов. Знать, что Гарри Поттер — в семье Дурслей, вполне достаточно для поисков.

Соседи не рассказали ничего о том, когда, куда и почему исчезли Дурсли — более того, складывалось впечатление, что никто здесь и не знал о переезде! Все, в чьи мозги Альбусу удалось заглянуть, были уверены, что Вернон каждое утро едет мимо их окон на работу и каждый вечер возвращается обратно, что Петунья гуляет с сыном и племянником, ходит по магазинам, возится в саду, причем Гарри вовсю ей помогает, каждое утро тщательно поливая клумбы и выпалывая сорняки…

— Если им изменили память, я обязан разобраться, — бормотал себе под нос растерянный Альбус. — Для такого нужен сильный легилимент, но кто? Неужели я прозевал возрождение Тома?! Парселтанг… Неужели Гарри?!

Эти мысли тревожили, и Альбус все жестче врывался в память каждого встречного, просеивая воспоминания через мелкое сито в поисках зацепок. И наконец ему улыбнулась удача! В памяти какой-то старушки-сплетницы он увидел визит к Дурслям сестры Вернона — Мардж, и услышал обрывок разговора, подсказавший, где ее искать.

Аппарируя в окрестности деревни, в которой проживала Марджори Дурсль, Альбус был уверен, что поиски почти завершены. В самом деле — или Дурсли поселились поближе к родственнице, или по крайней мере бывали у нее в гостях и приглашали к себе. Осталось найти в ее мозгах нужный адрес, подстеречь Гарри и проверить, действительно ли Том взял верх над разумом несчастного мальчика. К сожалению, это было весьма вероятно. Правда, Альбус не думал, что все так повернется еще до Хогвартса, но факты, увы, говорили сами за себя. Хотя, разумеется, Светлому Волшебнику не пристало рубить сплеча, не проверив факты досконально. Он даст мальчику шанс. Если окажется, что Гарри еще не окончательно погиб, придется как следует ударить по Тому легилименцией — хотя для Гарри это опасно, но некоторое отставание от сверстников предпочтительней ожившего в его мозгах зла. И, конечно, нужно будет поработать с его семьей.

Уставший и встревоженный Альбус был настроен крайне решительно. Однако добраться до разума Марджори Дурсль оказалось не так просто, как он рассчитывал. Для начала пришлось прогуляться по деревне, заглядывая в глаза редким прохожим в поисках нужного адреса. В результате выяснилось, что мисс Дурсль здесь, собственно, не живет, а лишь приезжает за покупками, а ее поместье находится в нескольких милях дальше, у реки. «Несколько миль» — слишком расплывчатый адрес для аппарации, поэтому Альбус, тяжко вздохнув и позволив себе четверть часа отдыха на жестком стуле в местном почтовом отделении (ничего более комфортного в этом захолустье не нашлось), отправился на поиски пешком.

День уже клонился к вечеру, когда неровная, разбитая грунтовая дорога наконец-то вывела Альбуса Дамблдора к низкой, чисто символической каменной ограде — ниже, чем по колено, ее ничего не стоило перешагнуть, но уставший волшебник предпочел присесть и дать отдых гудящим с непривычки ногам. Давненько ему не выпадало настолько утомительного дня!

Царившая вокруг сельская идиллия располагала к тихому отдыху: зеленеющий луг радовал глаз, по глади реки пробежала золотисто-алая — в гриффиндорских цветах! — дорожка от заходящего солнца, а в видневшемся поодаль коттедже теплым светом горели окна. Альбус разглядывал жилье Марджори Дурсль, отмечая, что в деньгах та, очевидно, не нуждалась. Коттедж выглядел новым, черепица на крыше не успела потускнеть, и роскошные плетистые розы еще не разрослись настолько, чтобы закрыть сверкающий светлой краской фасад. Царапнула мысль: не из поттеровского ли сейфа сестра Вернона Дурсля получила деньги на такое приятное жилище? Помнится, когда Альбус проверял Петунью вскоре после гибели Поттеров, Мардж в ее памяти жила в небольшом доме в каком-то городке и только мечтала переехать в деревню.

Однако пора было браться за дело. Вздохнув от жалости к своим натруженным ногам и изгнав из головы навязчивое видение чашки крепкого сладкого чая и вазочки с конфетами, Альбус встал, перешагнул через ограду и напрямик двинулся к коттеджу. Он не прятался: маггла не заметит прикрытого чарами волшебника. Но разве мог он знать, что на зеленой лужайке вокруг дома Мардж как раз сейчас резвятся три молодых бульдога!

Марджори создавала своему питомнику репутацию тщательно и продуманно: чемпионов выставок и элитных производителей в Англии хватает, и если хочешь, чтобы твоих собак брали с охотой, нужно предлагать нечто большее, чем безупречная родословная. Мардж сделала ставку на тех покупателей, кому некогда было самим дрессировать щенков, кто хотел приобрести уже обученную молодую собаку. Ее бульдоги знали, как вести себя с непрошенными гостями.

Нет, они не стали лаять или хватать пришельца за ноги. Просто на дорожке, по которой неторопливо шествовал незнакомый собакам человек, возник бульдог. Он сидел и пристально смотрел на гостя, а на нетерпеливое: «Пошел прочь!» — встал на ноги и глухо, утробно зарычал, а рядом с ним откуда-то возник еще один. И такое же рычание вдруг послышалось из-за спины.

Гость мог позвать хозяев и дождаться, пока его заметят и пригласят войти. Вместо этого он сунул руку в карман — за палочкой.

Сразу два пса в прыжке врезались Альбусу в грудь, опрокинув того на спину, и лишь затем стали звать хозяйку громким лаем. Альбус моргал, пытаясь понять, как так получилось — мгновение, и он лежит, глядя в оскаленную собачью морду. Однако с этим нужно было что-то делать, и он, стиснув рукоять палочки, медленно потащил ее из кармана.

И тут же ощутил, как на руке сомкнулись массивные челюсти. Аккуратно, не раня — но ясно стало, что еще движение — и быть непрошеному гостю с прокушенной рукой. Бульдоги Марджори Дурсль в числе прочего были натасканы и на задержание вооруженных грабителей.

— Кто там? — услышал Альбус недовольный голос хозяйки дома. Решение нужно было принимать мгновенно — или аппарировать немедленно, рискуя расщепом, или предстать перед магглой в донельзя глупом виде. К чести Альбуса, он предпочел второе. Впрочем, чего стесняться, один обливиейт — и она уверена будет, что весь вечер просидела в милой беседке, увитой розами, за чашкой чая, не потревоженная ни лаем, ни незваным гостем.

Мардж подошла — и замерла, захваченная внезапной ментальной атакой. Разглядеть в ее памяти лондонский дом Вернона и Петуньи для Альбуса не составило никакого труда. Не менее ценной находкой оказалось то, что Гарри Поттер действительно умеет болтать со змеями, а его кузен не только знает об этом таланте, но и в полном восторге от него.

Адрес школы, куда должны были ходить оба мальчика, Альбус нашел тоже.

Уже через пять минут он наконец-то сидел в своем кабинете, скинув туфли и вытянув ноги, от чашки с чаем шел упоительный аромат, а эльф суетился, сервируя поздний ужин. А Мардж в своем коттедже тоже пила чай, и лишь странное чувство неправильности омрачало тихий вечер: ее песики, элитный помет от Злыдня, почему-то вели себя слишком беспокойно.

— Может, змею нашли, — пожала она плечами. — Мальчишки говорили, здесь много змей. Хорошо, что не ядовитые.

Гарри с тоской посмотрел на кособокий дом. Почему-то одна стена так и норовила уехать вправо, вместо куста роз получился какой-то клубок зеленых змей, а пририсовать веранду вообще не получилось: стол, за которым должны были пить чай мама с тетей, упорно вылезал за перила.

Гарри вздохнул, погрыз карандаш, отложил его и снова взялся за ластик. Рисовать он не умел и не любил — девчачье занятие! Скоро он просто испортит этот лист. Будь это обычным уроком, Гарри не стал бы так стараться, но сейчас они рисовали для школьной выставки. И просто ради выставки Гарри тоже не заморачивался бы, как девчонка, если бы не тема — «Моя любимая семья».

Мисс Мэдисон остановилась рядом.

— У тебя хорошо получается, Гарри. Ты хотел бы жить в таком доме?

— Это дом нашей тетки, — тихо ответил Гарри. — Мы с Дадли любим у нее бывать. Она разводит бульдогов. А еще там рядом речка.

— Замечательно, — мисс Мэдисон улыбнулась. — Ты передай Дадли, пусть он тоже нарисует что-нибудь. Надеюсь, к нашей выставке он выздоровеет.

Дадли вчера днем отвезли в больницу со сломанной рукой. И зачем их понесло на то дурацкое дерево… Гарри худой и ловкий, он на самую верхушку может влезть, а Дадли… «Только не реветь!»

— Хорошо, я ему скажу, — Гарри тихо шмыгнул носом, взял коричневый карандаш и начал рисовать Злыдня. Без сомнения, его рисунок будет худшим на выставке. Ну и пусть. Он ведь не собирается становиться художником. Зато маме и тетке будет приятно, что Гарри нарисовал не какую-нибудь ерунду, а дом, где им так хорошо всем вместе. Жаль, что портрет бабушки — тайна. Но можно представить, просто представить, что он висит в этом доме. Внутри. И Тилли внутри. Их не видно на рисунке, но они все равно есть.

Без Дадли было плохо. Грустно, скучно и тревожно: вдруг его рука срастется как-нибудь неправильно? Врач сказал, что перелом сложный, и мама весь вечер плакала, ругалась и снова плакала. Ей не разрешили остаться в больнице, ведь Дадли уже большой, и с ним, как врач сказал, ничего страшного. «Ничего такого, чтобы дежурить в коридоре, миссис Дурсль». И хотя Гарри очень старался утешить маму и раз сто пообещал ей, что они больше никогда, никогда-никогда не станут лазить по деревьям и тем более прыгать с них, мама все равно плакала. И все равно, кажется, не поверила.

Зато сегодня ему удалось уговорить маму, чтобы Тилли осталась с ней. Потому что Тилли может быстро перенести ее в больницу к Дадли, а Гарри тоже уже большой, что он, не может на уроках посидеть без присмотра? Он же не собирается хулиганить. И потом, за ними мисс Мэдисон еще как смотрит!

Мама долго вздыхала, но согласилась. А бабушка напомнила, что Гарри может просто позвать Тилли, если что-нибудь случится. Но пока что случилось только одно: рыжий придурок Билли дернул Люси за косичку, Гарри двинул ему в нос и получил в ответ. А потом их разняла и отругала проходившая мимо чужая училка. Ничего интересного.

— Передавай Дадли, пусть быстрее выздоравливает, — сказала Люси, когда закончились уроки.

— Я передам, что ты без него скучаешь, — пообещал Гарри. Люси притворно надулась, но от ворот все равно обернулась и помахала Гарри рукой:

— До завтра!

Школьный двор стремительно пустел, а Гарри думал, что мама ведь может быть в больнице с Дадли, и тогда нужно, наверное, пойти домой самому. Или позвать Тилли, а то получится, что он гуляет по улицам без спроса, а сейчас очень неподходящее время, чтобы огорчать маму и сердить папу. И Дадли обидится, что Гарри начал искать себе приключений без него.

В этот момент все и произошло. Только что двор был пустым, и вдруг перед Гарри очутился странный старик — худой и высокий, в старомодных туфлях с пряжками, лиловом балахоне с золотыми звездами, с длинной белой бородой — в общем, если бы Гарри никогда не видел нормальных волшебников, он бы, наверное, подумал: «Точь-в-точь волшебник!»

— Здравствуй, Гарри, — старик наклонился, заглядывая Гарри в глаза, протянул руку — то ли поздороваться, то ли по макушке потрепать, как любят многие взрослые. Гарри сам не понял, почему отпрыгнул — как толкнуло что. Мгновенная, нерассуждающая паника, острое желание оказаться подальше. — Ну что же ты, — старик шагнул вперед мягко, нарочито медленно, так, как тетка Мардж учила подходить к незнакомой собаке. — Я всего лишь хочу с тобой познакомиться, дорогой мой ма…

Ступни жестко ударились о твердое, как будто Гарри спрыгнул с большой высоты. Он замахал руками, удерживая равновесие, присел на корточки — и только тут заметил, что школьный двор вдруг очутился внизу. Непонятный старик вертел головой, наверное, пытался отыскать исчезнувшего «дорогого мальчика», за пышными кустами сирени на другом конце двора курили старшеклассники, за забором шли люди и ехали машины, а Гарри сидел на крыше школы и думал, что маме с папой это не понравится. Очень сильно не понравится. Особенно после вчерашнего дерева.

И тут старик посмотрел прямо на него. Вроде бы издали, а словно вплотную — у Гарри заледенело от страха в животе и снова ударило острым желанием очутиться подальше. Он зажмурился — как ребенок, который прячется под одеялом от ночных монстров! — и заорал:

— Ти-илли-и-и!!!

И оказался дома.

Дальше тоже приятного было мало, но, по крайней мере, Гарри больше не боялся. Наверное, он не испугался бы, даже если папа захотел бы выпороть его за крышу! Но пока что он всего лишь ревел, уткнувшись маме в живот, вздрагивал, вспоминая опасный холодный взгляд ярко-голубых глаз, и снова ревел, а потом мама взяла его на руки, пробормотав: «Ты такой тяжелый стал, Гарри, совсем большой», — и села в кресло, усадив его на колени. И гладила по голове, пока он не успокоился.

Оказалось, что Тилли успела позвать папу и дядю Криса и перенести их всех в гостиную к бабушке. Гарри пытался объяснить, что случилось, но не мог: не находил слов. «Странный старик», «смотрел так, что я испугался», «похож на волшебника, только одет чудно», — никакие слова не объясняли его панику. И тем более — то, как он оказался на крыше.

В конце концов дядя Крис хлопнул ладонью по столу:

— Так, стоп! — и достал палочку. — Гарри, вот что мы сделаем. Ты сейчас закроешь глаза и очень-очень постараешься вспомнить этого старика и все, что случилось. Может закружиться голова, не пугайся. Я возьму у тебя воспоминание, и мы все вместе его посмотрим. Хорошо?

Гарри кивнул и зажмурился. Палочка коснулась виска, и в голове как будто завихрились сотни крохотных щекотных смерчей. Немного неприятно, но терпеть можно, особенно если покрепче держаться за маму.

— Ну вот, готово. Молодец, Гарри, — дядя Крис щелкнул пальцами и приказал появившемуся перед ним незнакомому домовику:

— Принеси большой Омут Памяти.

Через пару минут на столе появилась огромная каменная чаша с резным краем. И началась такая суета — Дадли точно рассердится, что пропустил столько интересного! Дядя Крис объяснял, как они смогут посмотреть воспоминания Гарри, мама обнимала Гарри и говорила, что «ребенку не нужно переживать этот кошмар еще раз», папа кричал о старых извращенцах, по которым тюрьма рыдает, и в конце концов на всех прикрикнула бабушка:

— Смотрите уже, я тоже хочу знать!

Гарри все-таки не пустили смотреть. Так что взрослые засунули головы в заклубившийся в Омуте Памяти серебристый туман, а Гарри сидел и хихикал: очень уж смешно это выглядело. А потом Тилли принесла ему огромный кусок яблочного пирога — как раз хватило, пока все вынырнули обратно.

Мама торопливо пригладила волосы, папа, фыркнув, мотнул головой и пробормотал что-то о старых… дальше шло очень неприличное слово, Гарри за такое рот с мылом вымыли бы! А дядя Крис посмотрел на Гарри, покачал головой и спросил почти восторженно — так, что Гарри сразу почему-то понял, что ругать его никто сегодня не будет:

— Все понимаю, но почему борода синяя?!

Никто не знал, что Альбус Дамблдор сейчас задавался тем же вопросом. Почему, во имя Мерлина, синяя?! И что делать?! Ни одно из отменяющих чары заклинаний не вернуло бороде великого волшебника достойную белоснежную седину. Крайне редко бывает, что детская спонтанная магия так прочно закрепляется — и надо же, чтобы именно Альбусу настолько не повезло! Сильный мальчик — впрочем, Гарри Поттер и должен быть таким, но почему он испугался? Альбус Дамблдор гордился своим умением найти подход к детям. Пожалуй, только с Томом это умение когда-то дало сбой.

— Неужели? — пробормотал Альбус. — Мерлин, как же все плохо-то…

Он потер между пальцами возмутительно синий кончик бороды, как будто ее новый цвет можно было стереть руками. Красивый цвет — яркий, насыщенного оттенка, прекрасно подошел бы для мантии или шляпы. Звякнули колокольчики, и, им в унисон, тренькнули сигнальные чары. Почти в панике Альбус махнул палочкой, накладывая на себя легкие чары иллюзии. Помогло: вошедшая Минерва увидела перед собой самого обычного директора, с самой, хвала Мерлину, обычной сединой.

— Альбус, у нас пробле…

В камине полыхнуло зеленым, и в директорский кабинет вошел Главный Аврор Скримджер собственной персоной — в форменной мантии и с тремя бойцами в сопровождении.

— Прошу прощения, что вынужден оторвать вас от дел, господин директор. Возникли некие непонятные обстоятельства, боюсь, аврорату потребуются ваши объяснения. Вам придется отправиться с нами.

— Если вам нужна моя консультация…

— Боюсь, не только, — с неприятной категоричностью оборвал Скримджер. — Дело серьезное.

Что ж, с какой бы проблемой ни пришла Минерва, очевидно, ей придется подождать. Раз уж доблестному аврорату так срочно требуется Великий Волшебник… Альбус послал заместительнице ободряющий взгляд и кивнул, постаравшись скрыть тревогу:

— Идемте, Руфус.

Главный Аврор Скримджер относился к Альбусу Дамблдору очень прохладно. Даже, можно сказать, холодно. Тот вечно лез не в свое дело, мешал работать, сманивал авроров в весьма сомнительные с точки зрения закона вылазки, причем объясняя это неким «общим благом», «борьбой со злом» и «идеалами Света». Между тем идеалом Руфуса Скримджера был не абстрактный «Свет» и уж тем более не «общее благо», которое, у кого ни спроси, каждый понимает по-своему, а конкретные, зафиксированные в документах законы. Которые он по долгу службы обязан чтить и охранять.

Понятно, когда охранять приходится от Волдеморта с его Пожирателями, но от Великого Светлого Волшебника! Председателя Визенгамота, между прочим! Который сам эти законы принимал и хотя бы потому обязан их уважать!

Объясняться с Дамблдором, пытаться с ним договориться, как подобает двум разумным людям и благонамеренным волшебникам, и уж тем более чего-то требовать было абсолютно пустым делом. В ответ на взвешенные аргументы и параграфы законов тот сверкал глазами из-под очечков, приторно улыбался, называя Главного Аврора Руфусом и своим мальчиком, и снова разводил бесконечную демагогию о благе, идеалах и любви.

Удивительно ли, что за несколько лет на посту Главного Аврора Руфус возненавидел Альбуса Дамблдора больше, чем всех недобитых Пожирателей вместе взятых? Те, по крайней мере, сидели тихо, как мыши под веником, боясь лишний раз о себе напомнить. Понимали — малейшая оплошность может стать для них билетом в Азкабан. А Дамблдор чувствовал себя в безопасности, зная, что любые закидоны сойдут ему с рук.

Скримджер многое дал бы за возможность прижать Дамблдора, но тот, со всеми своими должностями, орденом Мерлина и славой победителя Гриндевальда, был непотопляем, как… как вот то самое, которое не тонет!

Все это, щедро приправленное эмоциями, Руфус и вылил на своего давнего друга и нынешнего конкурента Кристофера Вуда, когда тот заявился в кабинет Главного Аврора и спросил: «Скажи мне, дорогой Руфус, как твоя профессиональная этика отреагирует на предложение устроить немного неприятностей Альбусу Дамблдору?»

Выслушав откровения Руфуса и сочувственно хмыкнув, Крис исполнил свой коронный еще со времен Хогвартса трюк: «А расскажу-ка я тебе нечто интересное». И надо признать, в этот раз ему удалось добыть действительно горячую информацию. Да что там — бомбу! Великий Светлый Волшебник, председатель Визенгамота, победитель Гриндевальда и вдохновитель борьбы с Волдемортом — оставляет без необходимой помощи, в том числе медицинской, ребенка! Мальчика, который выжил, спасителя всей магической, а может, и маггловской, Британии! Наследника Поттеров, достаточно близкого родственника Блэков, Лонгботтомов, Малфоев — подбрасывает на воспитание к магглам! Причем именно подбрасывает — без денег, без документов, без объяснений и, опять-таки, хоть мало-мальской помощи! Более того, его люди следят за принявшими Гарри Поттера в семью магглами вовсе не для того, чтобы в случае проблем помочь, а, наоборот, чтобы создавать проблемы!

Вишенкой на этом торте из лимонных долек была папка с достоверными, должным образом заверенными документами: докладами детективов агентства Вуда, копиями протоколов службы безопасности «Гринготтс» (ай да магглы, восхитился про себя Руфус, подключить к делу гоблинов — это уметь надо!), показаниями целителей из Святого Мунго и выписками из истории болезни маленького Гарри Поттера. Дождавшись, пока ошеломленный Главный Аврор все прочтет и как следует проникнется, Кристофер задал свой, очевидно, главный вопрос:

— А теперь скажи мне, как Главный Аврор, хватит ли всего этого для шумного, скандального, выигрышного для моих клиентов суда?

Руфус аж прищурился от удовольствия, представив, какую бурю поднял бы такой суд. Но годы в аврорате научили его быть реалистом.

— Суд дело непредсказуемое, Крис, — вздохнул он, — с нашим Визенгамотом… Но основания для ареста я вижу. Причем именно для ареста авроратом, по факту, — он быстро перебрал листы протоколов, — обнаруженного у ребенка темного проклятия.

— Так ведь проклятие — не его рук дело? — не понял хода мысли Крис.

— Пусть докажет, — зловредно оскалился Руфус. — Альбус Дамблдор во всеуслышание заявил, что он — именно он! — надежно спрятал Гарри Поттера и что с ребенком все хорошо. Улавливаешь?

Крис покачал головой:

— Вероятней всего, Гарри проклял Волдеморт. Порция веритасерума, и…

Он резко замолчал, и Руфус с чувством победителя кивнул на принесенную Крисом папку:

— Порция веритасерума, и наш непогрешимый Альбус расскажет оч-чень много интересного. Главное — знать, что спрашивать, а с этим ты мне помог.

Документы Крис оставил, и Руфус весьма тщательно подготовился к встрече с Альбусом Дамблдором. Постановление об аресте ждало своего часа в сейфе, а для начала Главный Аврор решил пригласить председателя Визенгамота для консультации — консультировать тот любил и отдавался этому благородному занятию со всем пылом нерастраченных идеалов.

Однако, вопреки ожиданиям, Дамблдор с самого начала вел себя нервно — иной бы не заметил, но Руфус Скримджер по долгу службы и в силу профессиональных навыков распознавать скрытое волнение умел прекрасно. Он только хотел спросить, в чем, собственно, дело и чем так тревожит господина председателя Визенгамота визит в аврорат, но тут они пересекли границу определителя истинного облика…

На памяти Скримджера пытались в аврорат проникнуть под оборотным зельем и дезиллюминационными чарами, в мантиях-невидимках и под иллюзиями, не говоря уж о банальном гламуре. Но такого он прежде не видал! Роскошная белоснежная борода Альбуса Дамблдора в мгновение поменяла цвет, став насыщенно-ультрамариновой.

— Новая мода? — невинно спросил Руфус. Мысленно он уже слил картинку Альбуса-Синей Бороды в Омут памяти и показывал сослуживцам и всем добрым знакомым.

— Детская магия, — кисло ответил Дамблдор. — Стихийный выброс. Дети, они, знаете, такие непредсказуемые…

Руфуса подмывало спросить имя ребенка, наградившего Дамблдора столь прекрасным украшением, но они уже дошли до кабинета, и пора было приступать к делу. Сделав выражение лица нарочито печальным, Главный Аврор указал на кресло для посетителей и сказал со вздохом:

— Надеюсь, это недоразумение, но на вас, господин Альбус Дамблдор, поступил сигнал о применении темных проклятий.

Выражение Альбусова лица в этот момент тоже достойно было запечатления для Омута памяти. А вы как хотели — рыльце-то и в самом деле в пушку, но услышать настолько нелепое, абсурдное, невероятное обвинение!

Руфус почти с наслаждением зачитал заявление, сочиненное мистером Верноном Дурслем вместе с Крисом и юристом из «Гринготтса» — в нем чудно сочетались маггловская нахрапистость, гоблинское крючкотворство и свойственная Кристоферу Вуду дотошность и внимание даже к самым мелким фактам. На лице Дамблдора возмущение гнусным наветом медленно сменялось пониманием: он сам загнал себя в ловушку, объявив официально, что осиротевший Гарри Поттер в полной безопасности и благополучии под его надзором.

— Итак, — Руфус поставил на пергамент Стенографирующее перо, — протокол. Альбус Дамблдор, вы признаете обвинение Вернона Дурсля правомерным?

— Помилуйте, Руфус, что магглы могут понимать в проклятиях?! Гарри был в порядке, когда…

— Минуточку, — Главный Аврор остановил готовый излиться водопад доводов, перейдя к тону, которым он допрашивал в былое время Пожирателей… эх, где те золотые денечки? — Во-первых, для протокола попрошу без фамильярности. Вы забыли, как называется моя должность, господин председатель Визенгамота? Второе. В случае, когда обвиняемый опротестовывает обвинение, закон предусматривает проверку его правдивости. Показания берутся либо с участием мастера легиллименции, либо под сывороткой правды, отказ от проверки приравнивается к признанию вины. Закон есть закон, Альбус, — он позволил себе улыбнуться с намеком на сочувствие, наколдовывая стакан воды и капая туда установленные три капли веритасерума.

Главный Аврор Скримджер гордился своими крепкими нервами, но если бы он знал, что услышит, непременно запасся бы успокоительным бальзамом! А ведь казалось, что собранные Крисом и гоблинами факты дают полную картину… Злоупотребление служебным положением, пренебрежение здоровьем и безопасностью Гарри Поттера, вмешательство в жизнь магглов — все это были, как выяснилось, невинные цветочки. И оставшиеся неизвестными Крису факты — грубейшее вторжение в разум тетки Поттера, попытка воздействия на мальчика, намерение «в случае необходимости» его похитить и подправить разум — тоже. Ягодки же…

В мальчике сидел хоркрукс Волдеморта, и Дамблдор, отдавая ребенка магглам, об этом знал. Заподозрил, едва увидев фонивший темной магией шрам на лбу, тут же проверил, убедился…

— Как вообще можно было заподозрить такое?! — не выдержал Руфус. Опоенный веритасерумом Дамблдор принял это за вопрос. И ответил:

— О хоркруксах проговорился Гораций, а ему сказал Регулус Блэк. Юный Блэк искал у Горация совета, а тот вспомнил давний разговор с Томом и догадался.

«Еще и Гораций!», — Руфус сделал мысленную пометку: найти и допросить Слагхорна, и продолжил допрос.

— Я не знал, где хоркрукс, найденный юным Блэком, я не знал, сколько их всего, поэтому мальчика нельзя было убить, — вываливал чистую правду Дамблдор. — Я думал так: когда он вырастет, с его помощью можно будет найти остальные хоркруксы, а если Том попытается возродиться через него, тем лучше, я вовремя замечу и приму меры. И я заметил! Гарри пять лет, а он говорит на парселтанге! Что это, как не темная магия? Магия Тома Риддла, Волдеморта. Он вернулся, и благодаря мне победить его снова будет проще простого.

Руфуса передернуло: да уж, проще простого — убить пятилетнего ребенка! И, кстати сказать, что тогда делать с прочими хоркруксами? Ждать, пока Волдеморт возродится снова, и снова, и снова? Жить, как это говорят магглы? — «как на пороховой бочке»? А если бы Альбуса вчера удар хватил, или загрызли собачки поттеровской тетушки, или еще что приключилось бы — он унес бы столь грандиозную тайну с собой в могилу? Или Великий Светлый Волшебник без всяких хоркруксов считает себя бессмертным?

Действие веритасерума закончилось, Дамблдор обмяк в кресле, зевнул.

— Устали, господин председатель Визенгамота? — ядовито спросил Руфус. — Я предоставлю вам возможность хорошенько отдохнуть. В ваших действиях вполне очевидный состав преступления. Аврорат возбуждает дело — я немедленно отдам распоряжение. Что касается ордера на ваш арест, он уже подписан.

— Но, Руфус! Как вы можете…

— Могу! — отрезал Главный Аврор. — Все. Вы не оставили мне времени на разговоры. Если бы эта информация легла на мой стол четыре года назад, вы, несомненно, получили бы славу, почет и, возможно, еще один орден Мерлина. Теперь же придется разбираться с последствиями вашей гордыни. Столько времени упущено, и ради чего?! В камеру его, — кивнул он вошедшим на сигнал дежурным аврорам.

Наверное, паниковать было рано — что такое пятилетний ребенок, даже если Дамблдор прав, и Волдеморт уже возродился в теле Гарри Поттера? Но Руфус Скримджер — не Дамблдор, чтобы протирать мантию в ожидании невесть чего! Он не намерен был терять ни минуты. Тем более что дальнейшие действия представлялись вполне очевидными.

Найти Слагхорна, допросить. Уточнить информацию по Регулусу Блэку. Допросить Сириуса Блэка — если он действительно был близок к темному Лорду, может что-то знать. Попросить Криса устроить встречу с магглами, воспитывающими Поттера. Проверить самого Поттера.

На этом моменте Руфусу показалось, что он упускает нечто очень важное и притом очевидное. Но что, Мордред побери самонадеянного идиота Альбуса, что?! Перечитал протокол допроса, вернулся к бумагам Криса… точно, вот же оно! Выписка из Святого Мунго. Как будто исчезла, растаяв, сжимавшая сердце когтистая лапа — вот же. Это Дамблдор, великий, чтоб его, борец с темными силами, знает о хоркруксах то же, что и все, кто интересовался, то же, что и сам Скримджер — «уничтожается вместе с оболочкой или носителем». А вот герр Фальк, медик и большой знаток темных искусств, светило номер один в Европе, а может, и в мире, по части избавления от проклятий, давно, оказывается, разработал методику изоляции и последующего удаления «агрессивных чужеродных сущностей» — и с успехом, как утверждает Сметвик, применил ее на маленьком Гарри Поттере.

Руфус выдохнул, наколдовал себе стакан воды, выпил залпом. Посидел, успокаиваясь и собираясь с мыслями. Вызвал Патронуса:

— Доктор Сметвик, мне необходимо встретиться с вами по поводу Гарри Поттера.

— Жду у себя, — почти тут же ответил целитель. «У себя» — это значило «в Мунго», и Руфус, предупредив, чтобы Крис, если придет, непременно его дождался, отправился расспрашивать Сметвика.

Вернулся он через два часа, успокоенный, изрядно накачанный умиротворяющим бальзамом и все равно злой — на Дамблдора. И злорадствующий — Сметвик был возмущен не меньше. Взяв с того клятву о неразглашении, Руфус расплатился за врачебную тайну тайной следствия, пересказав целителю откровения Великого Светлого Волшебника от и до. То есть от «почувствовал темную магию и догадался о хоркруксе» до рассуждений, почему нельзя было сразу убить несчастного ребенка. В конце концов, не лакать же умиротворяющий бальзам в одиночестве — да и свербило, честно говоря, ох как свербило объяснить Гиппократу, что именно довело всегда спокойного и невозмутимого Главного Аврора до прискорбно разболтанного состояния…

Крис дожидался его в приемной, да не в одиночестве — он привел с собой гоблина и обоих Дурслей — даже не видя колдографий в «Пророке», трудно было бы не догадаться, кто эти магглы. Петунья откровенно нервничала, от Вернона так и полыхало раздражением.

— Рад приветствовать, леди, господа. Прошу простить за ожидание, — Руфус придержал дверь перед дамой, — входите, располагайтесь. — Плотно закрыл дверь, обновил защитные чары. — Полагаю, вам понравится тема для обсуждения. Я разобрался в деле и намерен устроить из него процесс века.

— Давно пора, — пыхнул мистер Дурсль. Гоблин удовлетворенно потер руки.

Такого Визенгамот не видел за все века своего существования. Признанный сильнейший маг из ныне живущих с видом оскорбленного достоинства уселся в кресло для подсудимых, а на скамье обвинителей главные места заняла пара магглов. Воистину, куда катится мир!

Мальчик, сидевший рядом с женщиной-магглой, крепко вцепившись в ее руку, был не просто волшебником, а единственным потомком старого и уважаемого рода, что лишь добавляло скандальности этому невиданному театру абсурда. «Магглы против Альбуса Дамблдора в защиту прав Гарри Поттера» — вот уж точно, процесс века! Несмотря на сенсационные публикации в «Пророке», изрядно всколыхнувшие волшебное сообщество Британии, большинство членов Визенгамота полагало происходящее дурацким балаганом, неуместной шуткой, в лучшем случае — происками врагов Дамблдора. Впрочем, помня о скорых выборах, кое-кто здесь откровенно радовался предстоящему фарсу.

До сих пор общественность полагала единственной ошибкой Дамблдора то, что он отправил маленького Поттера на воспитание к магглам, проигнорировав возможных опекунов из родственных Поттерам семей. Но, в конце концов, из этой магглы вышла не такая уж плохая приемная мать для маленького волшебника, у Поттера все хорошо, у его опекунов тоже, им бы спасибо Дамблдору сказать, а они в суд подали?

Самым вероятным казалось предположение, что глупых магглов подкупили враги Дамблдора. И что здесь их быстро поставят на подобающее место, а может, и маленького Гарри передадут более достойным воспитателям. Однако первые же слова Главного Аврора, зачитавшего весь список обвинений, заставили зал встревоженно загудеть. Дело-то, оказывается, куда серьезней, чем можно было понять из статей в «Пророке»!

Многократные воздействия на магглов, корректирующие их поведение, вторжение в память, попытка похищения Гарри Поттера с целью вмешательства в личность и возможного убийства? Утаивание от Аврората сведений о возможном возрождении Того, Кого Нельзя Называть? Сокрытие от специалистов достоверно установленного хоркрукса? Полноте, о ком вообще речь, о Великом Светлом Волшебнике или о ближайшем пособнике Неназываемого?!

Зал взорвался.

— Не может быть!

— Альбус заигрался!

— Это не игры, коллеги! Это вопиющая безответственность на грани преступления!

— О какой вы грани говорите, преступление и есть!

— Не верю! Альбус не мог! Поклеп и гнусные происки!

— Скримджер не дурак, на поклепах суд строить.

— А Альбус, по-вашему, дурак?!

— Тихо! — молоток председателя с грохотом ударил по столу. — Тишина в зале! От имени истцов излагает дело Кристофер Вуд.

Начало рассказа не открыло читателям «Пророка» ничего нового. Все здесь уже знали и о пресловутой корзинке, подкинутой на крыльцо холодной ночью, и об отсутствии в оной корзинке денег, документов и хоть каких-то координат для связи в случае проблем. Все читали о том, как несчастная маггла сбивалась с ног, таская ребенка волшебников по маггловским детским врачам, и каким чудом она попала к целителям из Св. Мунго.

А вот дальше начались открытия. О поставленном Гарри диагнозе «Пророк» не писал. Не знали журналисты и о том, что Дурсли вынуждены были покинуть свой дом, находившийся под слишком пристальным и отнюдь не дружественным наблюдением. Впервые прозвучала для публики история о том, как детям испортили выходной в зоопарке, как Дамблдор влез в разум второй тетки Поттера и как Гарри до истерики и стихийного выброса испугался появившегося во дворе его школы незнакомого волшебника. Во дворе, заметьте, маггловской школы! Статут Секретности, видимо, не для Альбуса Дамблдора писан?

Протокол допроса Дамблдора под веритасерумом произвел в зале эффект даже не разорвавшейся бомбы, а десятка, а то и сотни бомб. Петунья, впервые услышавшая так ужаснувшее Скримджера «поэтому мальчика нельзя было убить», рвалась вцепиться Дамблдору в бороду, и кое-кто из сидевших в зале женщин явно был не против составить маггле компанию в этом, несомненно, праведном деле. Вернон потрясал кулаком и орал что-то о том, как в нормальном мире отнеслись бы к подобным заявлениям, но в поднявшемся гвалте слышали его разве что сидевшие рядом гоблины и авроры из охраны. Журналисты строчили как заведенные, кто-то из судей глотал успокоительное, а побледневший чуть ли не до трупной зелени Люциус Малфой, ничуть не стесняясь посторонних глаз, рассматривал метку — светлую, едва видную, ничем не указывавшую на возрождение его Лорда. При слове «хоркрукс» ему кое-что стало понятно, и он раздумывал, как бы поговорить со Скримджером без лишних ушей и ко взаимной выгоде.

Публике требовалось спустить пар, и в заседании объявили перерыв.

Остаток дня заняли допросы свидетелей. Семейство Дурслей, целители из Мунго, детективы агентства Вуда и гоблинской службы безопасности, и на сладкое — Гораций Слагхорн, подтвердивший информацию о хоркруксах и рассказавший, как к нему приходил советоваться явно растерянный, доведенный до отчаяния Регулус Блэк. Впрочем, к делу Гарри Поттера это уже не имело отношения. Ведь маленького Гарри, благодаря героическим усилиям целителей и вопреки планам Альбуса Дамблдора, из списка хоркруксов вычеркнули.

Именно это и стало главной сенсацией всей вышедшей на следующий день магической прессы. Делать публичные выводы о Дамблдоре редакторы пока опасались, в конце концов, суд еще не окончен, а наживать себе такого врага по меньшей мере неосмотрительно. Да и куда торопиться, что-то ведь нужно ставить и в завтрашние, и в послезавтрашние выпуски. А пока все маги Британии могли увидеть колдофото пятилетнего Гарри Поттера, радостно улыбавшегося целителям из Мунго. И прочитать своими глазами, как героический ребенок ответил на вопросы суда.

«Гарри, это правда, что тебя каждый месяц осматривает целитель Смоллет?»

«Да».

«Ты знаешь, почему это важно?»

«Да, дядя Гидеон объяснил мне».

«Расскажи нам, пожалуйста».

«Ну, в моем шраме сидит гадость, которая убила моих настоящих маму и папу и хочет убить меня. Дядя Гидеон следит, чтобы эта гадость крепко спала, пока я не подрасту и не стану сильным, чтобы выпихнуть ее».

«А ты хочешь ее выпихнуть?»

«Конечно, хочу! А вы бы не хотели?»

Под этим весьма красноречивым ответом прекрасно смотрелось пророчество, называвшее Гарри Поттера «тем, у кого хватит могущества победить Темного Лорда». Неудивительно, что в такой сенсации Альбусу Дамблдору не нашлось места — он удостоился разве что упоминания как тот, при ком было произнесено пророчество и кто бессовестно умолчал о нем, попытавшись использовать в своих непонятных пока интересах.

Альбусу стоило, пожалуй, радоваться, что ни обычные письма, ни вопиллеры не проникают в камеру для подследственных.

Скримджер не торопился. Он намерен был, во-первых, тщательно разобраться во всех хитросплетениях открывшейся ему интриги, а во-вторых, прижать Альбуса качественно, всерьез и надолго, отыгравшись за все годы ненавистного «Руфус, мальчик мой». После сенсационного первого заседания он объявил перерыв на неделю «для доследования открывшихся фактов». За эту неделю пресса успела всячески обмусолить пророчество и Избранного, в сейф Св. Мунго поступило небывало много пожертвований от благодарных магов, а профессия колдомедика стала неожиданно популярной среди выпускных курсов Хогвартса.

Чего бы ни ждала магическая Британия в день следующего заседания, но Сириус Блэк на скамье свидетелей точно оказался сюрпризом.

Блэк демонстративно не смотрел на Дамблдора, а миссис и мистер Дурсль демонстративно не смотрели на него. Что же касается Дамблдора, за прошедшую неделю он подрастерял свою благостную невозмутимость, выражение невинно оскорбленного достоинства на лице сменилось тревожно-ожидающим. Впрочем, изумительно синяя борода оттягивала внимание зрителей, мешая им понять, что еще изменилось в облике Великого Светлого Волшебника. Но Скримджер — видел. Видел Кристофер Вуд, видели гоблины, и прекрасно видели Дурсли, с их привычкой и умением вглядываться в лица: Вернон — как преуспевающий бизнесмен, а Петунья — как прирожденная и увлеченная сплетница.

Второе заседание оказалось полностью посвящено семейству Блэк.

Сириус — четыре года в Азкабане без вины, практически без следствия. Заключен на основании невнятного «я во всем виноват», явно сказанного в состоянии аффекта. Впервые допрошен с веритасерумом на следующий день после ареста Дамблдора. Скримджер надеялся узнать от «верного пособника Темного Лорда» о волдемортовских хоркруксах, а узнал о том, как приравняли к Пожирателям и кинули к дементорам человека, честно боровшегося с Волдемортом. О том, как Сириуса Блэка обвинили в предательстве тех, за кого он готов был отдать жизнь. Зал в шоке слушал протокол допроса, и когда были прочитаны последние строки, тишину разорвал высокий голос Петуньи Дурсль:

— Как был безответственным шалопаем, так и остался. Прости, Блэк, но лучше бы ты тогда о ребенке позаботился.

— А ты больше похожа на Лили, чем я думал, — виновато отозвался Сириус. — Она так же сказала бы. Четыре года я только об этом и думал. Прости, Петунья. Ты ведь разрешишь мне видеться с Гарри?

Миссис Дурсль окинула его строгим взглядом.

— С матерью сначала помирись. И веди себя прилично. Крестный ты или нет, а делать из Гарри шалопая я не позволю.

В зале раздались смешки, в первом ряду зрителей Люциус Малфой неторопливо зааплодировал.

— Помирюсь, — мрачно ответил Сириус. — Я и за Рега перед ней виноват. За то, что моему младшему брату не к кому оказалось пойти за помощью.

Регулус Блэк стал еще одной сенсацией, затмив даже невинно осужденного Сириуса. Семнадцатилетний мальчик, героически и безвестно отдавший жизнь ради уничтожения хоркрукса. Реабилитация и орден Мерлина посмертно. Первую страницу «Пророка» почти целиком заняли две колдографии: давняя — семикурсника в слизеринской мантии, и свежая — его измученного Азкабаном старшего брата, прячущего в ладони лицо, чтобы не показать слез. Колдограф поймал удачный момент — по губам Сириуса отчетливо читалось: «Прости меня, Рег».

Альбус Дамблдор подтвердил, что знал о подвиге Регулуса Блэка, что именно эта информация окончательно подтвердила его предположения о хоркруксах. Но ничего не ответил на вопрос, почему не сказал об этом ни матери мальчика, ни аврорату.

Дело раскручивалось неторопливо, но основательно — куда основательней, чем можно было предполагать из первоначального иска. Магглы Вернон и Петунья Дурсль, бросив крохотный камушек, стронули с места лавину.

Сенсации продолжались. Честный и законопослушный (но, к великому своему сожалению, неустойчивый к Империусу) Люциус Малфой добровольно принес в аврорат некий артефакт, спрятанный Темным Лордом на территории его поместья. Артефакт оказался еще одним хоркруксом. Все тот же Малфой предположил, что о других хоркруксах может знать его родственница Беллатрикс. Ту допросили с веритасерумом, после чего еще одно хранилище осколка наитемнейшей души было найдено и уничтожено. Имея на руках два хоркрукса и данные целителей о «силе» последнего, сидевшего в Гарри, аналитики и артефактологи аврората вычислили общее их количество, составили список предполагаемых вместилищ и мест хранения — и, действительно, нашли ровно то, что и предполагали.

Таким образом, меньше чем через месяц после получения Скримджером первых сведений о хоркруксах «якоря» Того, Кого Нельзя Называть, были уничтожены. И лишь осколок, спящий в Гарри, мешал объявить Темного Лорда окончательно поверженным. Скримджер объявил во всеуслышание, что верит в знания и опыт целителей и в силу Гарри Поттера, но и сам поставит дело на личный контроль, поэтому тревожиться не о чем.

«Великая афера Дамблдора», — кричали заголовки. На разные лады журналисты спрашивали одно и то же: «Если бы Альбус Дамблдор не утаил сведений четыре года назад, с угрозой было бы покончено уже тогда. Но что ждало бы волшебный мир, если бы маггла Петунья Дурсль не озаботилась здоровьем племянника, а маггл Вернон Дурсль не решил добиваться справедливости?»

Тиражи «Пророка» росли, общество лихорадило, Скримджеру на следующих выборах отчетливо светило кресло министра. Адвокат Альбуса пытался апеллировать к былым заслугам своего подзащитного, к его ордену Мерлина, к благим намерениям, но максимум, на что он мог надеяться — замена Азкабана домашним арестом. Из уважения к сединам, так сказать. Уважение к былым заслугам, благим намерениям, чистым помыслам и прочим высоким материям с именем Альбуса Дамблдора сочеталось теперь как-то плохо.

Впрочем, какой бы приговор в итоге не вынес суд, в политике Альбус Дамблдор отныне был хуже, чем трупом. О мертвых, в конце концов, принято говорить либо хорошо, либо ничего, а о Дамблдоре говорили много, охотно, на каждом углу, но исключительно плохо.

Суд тянулся почти до Рождества, но Гарри на заседания больше не таскали. Строго говоря, там и Дурсли не особо были нужны, и Вернон с удовольствием доверил все своим представителям и вернулся к рутине сделок, комиссий и расширения производства. Зато Петунья не желала пропустить ни минуты долгожданного торжества справедливости. Она приходила к началу очередного заседания, чопорно усаживалась на скамью обвинителей и сверлила Дамблдора возмущенным взглядом, заставляя его ерзать и отворачиваться. И все в зале видели, что великий волшебник не может прямо посмотреть в глаза обвинившей его маггле.

Возможно, и это тоже помешало судьям смягчить приговор. Но окончательно судьбу Альбуса решила Трелони, однажды ввалившаяся в зал с остекленевшим взглядом и выдавшая нечто маловразумительное о верном слуге Темного Лорда, который прячется у верных сторонников Великого Светлого, чтобы однажды снова стать человеком. Казалось бы, бред бредом, как и любое пророчество — поди истолкуй, покуда не исполнится! Но Скримджер тут же отправил авроров проверять дома всех известных сторонников Альбуса, и уже к вечеру Питер Петтигрю мог бы при желании переговариваться со своим бывшим директором через решетки их камер. Артур Уизли разводил руками, недоумевая: это и в самом деле было весьма странно, но ни он, ни Молли, ни их сын Перси обстоятельств появления в доме питомца не помнили.

Что самое удивительное, не помнил их и Петтигрю, и даже веритасерум не освежил его память. Зато повторный допрос Дамблдора под сывороткой правды прояснил эту тайну всего за шесть вопросов. «Ежедневный пророк» порадовал читателей протокольной точностью:

«Вы знали, где находится Питер Петтигрю?» — «Да».

«Как он оказался у мальчика Уизли?» — «Я попросил Персиваля Уизли позаботиться о Питере».

«Почему мальчик и его родители об этом не помнят?» — «Я решил, что это знание будет их тревожить».

«Вы знали, что Петтигрю служит Волдеморту?» — «Да, бедный мальчик. Он запутался».

«Почему вы не сдали преступника в аврорат?» — «Я дал ему возможность искупить вину действием. Он тот, кто может сыграть роль в уничтожении зла».

«Как именно?» — «Ему предназначено возродить Волдеморта и привести его к окончательной гибели».

О том, какая буря поднялась после этих слов сначала в зале суда, а после — и по всей Британии, лучше всего, пожалуй, скажет заголовок экстренного выпуска «Пророка»: «Альбус Дамблдор собирался возродить Темного Лорда!» И бесполезно уже было доказывать, что на самом деле Альбус всего лишь разрешил бы событиям идти своим чередом, и бесполезно было объяснять, что хотел он лишь блага, окончательной победы добра и света. Приговор был вынесен единогласно: Азкабан.

Директором Хогвартса неожиданно для всех стал профессор Флитвик. Минерва МакГонагалл осталась заместителем.

Правление банка «Гринготтс» заявило, что готово рассмотреть схемы более тесного сотрудничества с людьми в случае пересмотра принятых при Дамблдоре дискриминационных законов.

Скримджер провел серию тайных совещаний и построил предвыборную программу на сотрудничестве волшебников и магических рас и на вливании в волшебное сообщество родителей и родственников магглорожденных. Вспыхнувшее было возмущение чистокровных быстро угасло: для публики — после пояснения будущего министра «я делаю ставку на приток свежей крови при сохранении традиций», а на самом деле — кто уж там разберет. Традиции дело хорошее, но ходили слухи, что одним из главных козырей стала динамика роста банковского счета Гарри Поттера после того, как дела наследника Поттеров взял на себя маггл. Как сказал в интервью все тому же «Пророку» Люциус Малфой: «Если магглы поставят свои таланты на службу магическому сообществу, не покушаясь на незыблемость принципов нашей жизни, я первый пожму им руку. В конце концов, именно магглы сохранили роду Поттеров наследника, и их принципиальность и уважение к законам избавили нас от страшной угрозы».

О том, что Малфой уже предложил Вернону Дурслю совместный бизнес, а тот согласился, в «Пророке», естественно, не было ни слова. Зато были слова мистера Дурсля: «Разумеется, я знаю о Статуте Секретности, и детей учу его соблюдать. Волшебники не должны вмешиваться в жизнь нормальных людей. От вашего Дамблдора мы не видали добра. У вас свой мир, у нас свой, а если живете на два мира, так будьте добры, оставляйте свои чудеса на Косой аллее! Вот мистер Вуд — правильный джентльмен, я мог бы годами пользоваться его услугами и даже не предположить, что с ним что-то не так!»

Сириус Блэк навестил Дурслей через неделю после вынесения приговора Альбусу Дамблдору — как раз под Рождество. Он смотрел побитой собакой, прижимая к себе сверток с детской метлой, и Петунья не стала поминать Джеймсову дружку их былых шалостей. Впустила, вздохнув, провела в гостиную, сказала портрету Дореи:

— Вот, тетушка, полюбуйтесь. Пришел. Еще и метлу ребенку притащил, будто у Гарри этих метел без него мало. Остолоп!

— Здравствуйте, тетушка, — поклонился портрету Сириус. — Матушка передает вам наилучшие пожелания. Петунья, а где Гарри?

— Мои дети в школе, — Петунья произнесла это как-то так, что Сириусу мгновенно стало ясно: во-первых, здесь ему не позволят баловать Гарри и не замечать его кузена-маггла, во-вторых, что бы ни думал он сам о правах рода Блэк в целом и его самого, как крестного, в частности, Гарри прежде всего — ребенок Петуньи. Не сказать, чтобы Сириус готов был с этим мириться. Петунья, конечно, молодец и почти героиня, но как же Джеймс и Лили? Нельзя же их забывать?! Уж они-то герои без всякого «почти»!

Сказать об этом вслух Сириус по непонятной ему самому причине остерегся: он вообще после Азкабана, суда и примирения с матерью притих, придавленный виной перед братом, матерью, Джеймсом и Гарри. Решил только, что расскажет Гарри о родителях, но после долгожданного знакомства оказалось, что тот не раз слышал и об их подвиге («глупости», по мнению Дурслей и тетушки Дореи), и о детстве, и о годах учебы в Хогвартсе, и даже о проделках Джейми и Сириуса. Петунья и Дорея заботились о том, чтобы младший Поттер знал свои корни, имел представление о подобающем и достойном и даже в свои малые годы помнил, что ему предстоит возродить старый и уважаемый род. Нет, малыш Сохатик вовсе не отказывался пошалить с крестным, но, во-первых, участие в забавах Дадли он полагал обязательным, а во-вторых, на некоторые предложения Сириуса оба пацана синхронно стучали себя по лбу со словами: «Ты, крестный, совсем того?»

Сириус с нешуточной тоской понял, что мать права и придется остепениться.

Между тем настало Рождество. Семейный праздник, который Сириус Блэк впервые за долгие годы проводил в родовом особняке и впервые в жизни — вдвоем с матерью. Он послал подарки Гарри и всем Дурслям — приличные и подобающие подарки, а не что-нибудь из пришедших на ум веселых розыгрышей. Коньяк папаше-магглу, шоколад и красивые гребни Петунье, волшебные игрушки и сладости пацанам. Он напился и рыдал на груди у матери, рассказывая, как тошно без прежних друзей, как не хватает безудержного веселья, а мать, от которой он ни разу за все детство не услышал слов любви и сочувствия, гладила его по голове, как ребенка, и говорила, что все это проклятые дементоры и что радость к нему вернется. А под конец расплакалась сама и почему-то просила прощения — или это был уже пьяный бред?

Да, у Сириуса было очень странное Рождество. И разбирать поутру подарки тоже казалось странным, хотя больше всего удивляло то, как много их было. От Гарри и Дурслей, от Нарциссы и Андромеды, от матери, конечно же, а еще почему-то от кучи почти незнакомых или давно позабытых людей — сокурсников, сослуживцев-авроров, даже от Флитвика и МакГонагалл. Открытки с теплыми словами, горы шоколада, выпивка, теплый шарф от Петуньи и корявый рисунок от Гарри, который Сириус бережно прикрепил на стену возле кровати, сорвав с нее показавшиеся вдруг безобразно пошлыми плакаты с красотками.

У Дурслей и Гарри Поттера подарков тоже было куда больше обычного, но больше всего удивило приглашение на детский праздник к Малфоям. Петунья даже побежала советоваться с Дореей, но та лишь фыркнула презрительно:

— Дорогая, не бери в голову, это новый курс. Малфои держат нос по ветру. Но их сын поступит в Хогвартс в один год с Гарри, так что это обоюдно полезное знакомство.

Знакомство в итоге оказалось не только полезным, но и приятным: Петунье весьма польстило, что ее принимают в столь аристократическом доме, а парк и оранжерея были совершенно волшебны. Куда ей с ее крохотным садиком… Но теперь, когда можно больше не опасаться козней Дамблдора, а у Вернона хватает денег, можно наконец продать домик в Литтл-Уиннинге и купить коттедж с большим участком, а то и поместье! Перспектива совершенно захватила Петунью, и она с удовольствием обсудила с Нарциссой устройство оранжереи.

Зато Гарри и уж тем более Дадли о полезности знакомства не думали. Они стерпели одевание в «приличных мальчиков из хорошей семьи», чинно поклонились леди Малфой, вежливо поздоровались со всеми, кто изъявил желание поглазеть на недавнюю сенсацию, и с облегчением встретили предложение поиграть с другими детьми. А что итогом игры стали два расквашенных носа — у Винса и Грега, так нечего было обзываться.

И все же хорошая штука волшебство! Носы залечились по одному щелчку пальцев няни-домовушки, а в споре о том, что круче — волшебная палочка или добрый английский бокс — сошлись на том, что одно другому не мешает, а вовсе даже дополняет. Хотя Дадли остался непоколебим во мнении, что шестизарядный ковбойский кольт все равно круче всего.

Счастливым выдалось Рождество и у Скримджера, чувствующего себя без пяти минут министром. И у Криса Вуда, чье агентство вознеслось на пик популярности. И у Риты Скитер, за какой-то месяц сделавшей головокружительную карьеру. И у целителей из Св. Мунго, которые наконец-то получили достойное финансирование. И у Марджори Дурсль, хоть ей и пришлось бросить недоеденной рождественскую индейку и среди ночи принимать роды у молодой, но крайне перспективной сучки. Пять замечательных здоровых щенят — чем не подарок?

И только Люси Амалия Уотсон в это Рождество была катастрофически несчастна. Потому что у нее снова склеилась нечаянно разбитая любимая чашка, и мама из-за этого долго плакала. Люси решительно не понимала, где здесь повод для слез — наоборот ведь, радоваться надо. Люси немножко неуклюжая и посуду бьет часто, а чашка такая, с принцессой и единорогом, у нее одна. Но мама чего-то боялась, заклинала никому не показывать странностей и даже не рассказывать о них. А от маминых слез Люси чувствовала себя очень виноватой, хотя она ведь ничего специально не делала.

И поэтому даже подаренная Дадли Дурслем настоящая ковбойская шляпа совсем ее не радовала. Разве что самую чуточку.

Свой десятый день рождения Гарри Поттер встретил в Мунго.

На самом деле он хотел бы покончить со всем до праздника, но так уж получилось, что герр Фальк, без которого целитель Смоллет отказывался проводить решающую операцию, мог прибыть только в этот день. «Зато ты сам себе сделаешь крутой подарок», — утешил Дадли, от души хлопнув по плечу, и Гарри в ответ пихнул его в бок.

Дадли вместе с мамой, папой и крестным ждали его здесь же, в холле для посетителей, и это здорово успокаивало. Потому что, уж чего там врать, Гарри малость побаивался того, что должен был сейчас сделать. Победить Волдеморта. Не шутка.

Ему оставался год до приглашения в Хогвартс, и Гарри совсем не хотел, чтобы каждый одноклассник мог ткнуть его в лоб и спросить: «И как оно, разгуливать с Неназываемым в башке?»

В детской палате отделения недугов от заклятий госпиталя святого Мунго собрались пятеро. Гидеон Смоллет, которого Гарри за эти годы привык называть «дядя Гидеон» и втихаря считал своим вторым крестным. Гиппократ Сметвик, встретивший Гарри дружеским: «Не дрейфь, пацан, теперь-то сил у тебя хватит». И два специалиста с континента — месье Анри Птижан и герр Фальк, которые когда-то помогли британским коллегам разобраться с диагнозом Гарри, а теперь собирались принять участие и в окончательном излечении.

И сам Гарри. Он радостно поздоровался со знакомыми целителями, смутился под внимательными взглядами их коллег с континента и поежился, когда герр Фальк, пробормотав: «Разрешите», — заглянул ему в глаза и ощупал шрам прохладными пальцами. Взгляд был тяжелым и давящим, под шрамом зазудело и задергалось, а голова закружилась. Гарри даже сам не понял, как его уложили в кровать.

— Начинаем, коллеги, — скомандовал Сметвик. — Гарри, помнишь, что нужно делать?

Гарри кивнул и закрыл глаза: он должен сосредоточиться, а незнакомые лица мешали. Сосредоточиться и думать обо всем хорошем в своей жизни, о том, что ему дорого и что он никогда и ни за что не хочет потерять. А Волдеморт, если сумеет возродиться, все это погубит.

Хорошего в жизни Гарри было много. Родители и брат (ну и что, что на самом деле — тетя, дядя и кузен, он ведь им как родной, и они ему тоже!), тетя Мардж, бабушка Дорея, крестный Сириус и бабушка Вальбурга. Поттер-хаус, в котором они жили, пока шел учебный год, и купленный четыре года назад коттедж неподалеку от дома тети Мардж, с большим участком, садом и оранжереей — его все дружно прозвали Дурсль-хаус, а к оранжерее с легкой руки дяди Вернона прилипло прозвание «Петунья-хаус». И еще дом Блэков, мрачный и жутковатый, но все равно почему-то уютный — бабушка Вальбурга сказала, потому что Гарри Блэкам родня. А еще где-то есть закрытый пока Поттер-холл — старинный особняк, в котором несколько веков жила семья Поттеров и где висит гобелен их рода. Гарри сможет туда попасть в свой одиннадцатый день рождения, если его признают достойным наследником.

Быть наследником Поттеров Гарри нравилось. Волшебство и само по себе — здорово, но изучать старые фамильные секреты, то, чему не учат в Хогвартсе — это по-настоящему круто. Бабушка Дорея уже много чего рассказала им с Дадли и кое-чему научила, а еще она пообещала, что теперь учить их будет и дед Чарлус. «Хогвартс — это для всех, — объясняла бабушка, — там дают то, что можно знать любому и с чем справится любой. Глупы те, что считают ТРИТОНы Хогвартса законченным образованием. Твоя мать, Гарри, была лучшей ученицей на курсе, но она не знала наших фамильных секретов. Хотя могла бы узнать, если бы твой отец не увлекся дурными идеями. Теперь наша надежда на тебя, внук».

А еще бабушка сказала, что Дадли тоже нужно учить, потому что на самом деле он не простой маггл, а сквиб. Потому что только сквибы видят волшебство. «Мама с папой тоже видят», — сказал тогда Дадли. А бабушка ответила: «У твоего папы, внучек Дадли, свой талант, и неважно, волшебник он, сквиб или маггл. А твоей маме достаточно счастливой семьи и ее любимой оранжереи. Да и побаиваются они волшебства. Я думаю, все вы на самом деле были магглами, но вас связали кровной защитой с волшебным домом, и это вас изменило. Дом настроился на вас, а вы на него. Только не говори этого маме с папой, внучек Дадли, они не оценят. А вот ты сможешь делать кое-что из фамильных секретов Поттеров. Для ритуалов нужна не только сила, но и точные расчеты, и мастеру-артефактору бывает нужен умелый помощник, который не фонит собственной магией».

После этого разговора Гарри с Дадли приналегли на математику в школе, да так, что едва не выбились в лучшие ученики. Спасла их от незавидной славы заучек-ботаников вовремя случившаяся драка с приставшими к Люси хулиганами. Отличная была драка, вот только Дадли после нее записали в секцию бокса, а Гарри с его сверхлегким весом, посоветовавшись с бабушкой Дореей, отдали на фехтование. Фехтование Гарри совсем не нравилось, но бабушка сказала, что после него будет легче работать с палочкой, а палочку Гарри очень ждал. Жаль, что ее покупают только перед Хогвартсом.

Гарри немного помечтал о палочке, а потом — о том, как было бы здорово, если бы Дадли все-таки оказался не сквибом, а волшебником. На самом деле ему иногда казалось, что бабушка Дорея втайне тоже этого ждет, иначе зачем бы ей учить их обоих одинаково строго? Как-то он даже спросил об этом, но бабушка лишь покачала головой: «Поговорим об этом позже, Гарри. Способ есть, но ты должен стать сильнее».

Гарри очень хотел стать сильнее. Хотел, чтобы Дадли поехал в Хогвартс с ним вместе. Чтобы Поттер-холл принял нового наследника. Хотел прославить снова свою фамилию — уже не тем, что последний из Поттеров ухитрился как-то выжить, попав под сомнительную аваду, а настоящими волшебными артефактами, такими же, как делали предки, а может, и еще покруче. Хотел, чтобы мама спокойно возилась в своей оранжерее. Чтобы вся их семья жила спокойно, никого и ничего не боясь.

Волдеморт в картину счастья не вписывался. Он мешал.

Шрам тянул, зудел и дергался, в висках стучало, голову словно стиснул горячий обруч. Гарри зажмурился крепче, удерживая перед глазами картинку того, как сегодня вечером все они сядут за праздничный стол, как Гарри задует свечи на торте, как мама украдкой вытрет слезы, сказав: «Господи, Гарри, ты совсем уже большой», — а папа довольно фыркнет, пригладив усы. А Дадли хлопнет его по плечу и скажет: «Большой — я! Большой Дэ, вот!» — и согнет руку, показывая бицепс.

Хорошо бы и шрам тоже исчез, когда этот чертов Волдеморт сгинет.

«Уходи, — шептал Гарри, сжав кулаки, — проваливай, сдохни окончательно, исчезни без следа!»

Под веками взорвалось ослепительно-черным, резануло острой, обжигающей болью, и тут же прошло — Гарри даже вскрикнуть не успел. Глаза открылись сами собой, ему тут же приподняли голову и поднесли к губам стакан с водой. От воды почему-то очень захотелось спать, и Гарри успел только услышать: «Молодец, герой, все сделал как надо». И заснул.

Целитель Смоллет привел в палату Дурслей — Гарри сейчас нужно чувствовать, что его семья рядом. Сметвик отправил сообщение министру, цинично отметив про себя, что сидеть Скримджеру в его кресле и следующий срок — единственное колдофото в «Пророке» с Гарри Поттером, под заголовком «Волдеморт окончательно побежден», прекрасно заменит всю предвыборную кампанию. Герр Фальк задумчиво вертел в пальцах ловушку с заключенным в ней огрызком темной души — уничтожить его они обещали в присутствии Скримджера. История Того, кого уже можно будет называть, подошла к логичному и давно ожидаемому финалу.

— Все же потрясающей глупости был этот ваш… — герр Фальк покачал головой и презрительно хмыкнул. — Ну что ж, коллеги, вот теперь не грех и о публикации задуматься.

Гарри проснулся днем. Солнечные лучи щекотали лицо, он довольно зажмурился, повернул голову и тут же очутился в крепких маминых объятиях.

— Ох, Гарри, наконец-то! Целитель Смоллет сказал, что все хорошо и что ты можешь проспать долго, но мы все равно так волновались!

— Торт ждет! — коротко и веско влез Дадли.

Целитель Смоллет, легок на помине, возник прямо посреди палаты.

— Как себя чувствуешь, герой?

— Отлично, только совсем не героем, — смутился Гарри. — Это же вы все сделали.

— Мы все сделали, когда твоя тетка принесла тебя сюда на руках восемь лет назад. А ты сейчас доделал.

— Значит, это ты настоящий герой, мам, — засмеялся Гарри. Он и вправду чувствовал себя отлично — как никогда отлично, легко и весело.

— Никогда не понимал концепцию героизма, — Вернон Дурсль пригладил усы и по-моржовьи фыркнул. — В этой истории, как я ее вижу, героем пытался стать Дамблдор. А все остальные просто делали то, что и должен делать любой порядочный человек в такой ситуации.

— А знаете, мистер Дурсль, вы правы, — согласился невесть как оказавшийся в палате министр Руфус Скримджер. — Не возражаете против пары-тройки фото на память? Хочу поздравить Гарри с днем рождения.

— Праздник обещает быть шумным, — залихватски подмигнул Сириус.

Гарри кивнул всем сразу. Да, он понимает, что не может просто так взять и уйти домой, слишком много людей волновались о нем и ждали этого дня, и наверняка Рита из «Пророка» уже ждет за дверью палаты со своим Прытким пером и довольно глупыми, на взгляд Гарри, вопросами. И опять будет гора писем, и родители будут ворчать, что пора просить политического убежища у Мардж, а Сириус хохотать, приговаривая: «Вот она, слава, Сохатик». Ну и ничего. Потерпеть несколько дней, и все утихнет, а лета еще целый месяц, а до Хогвартса и вообще целый год.

Чего Гарри Поттер точно не хотел, так это ехать в Хогвартс «мальчиком, который выжил». Ведь в том, что он выжил, вовсе нет его заслуги. За это спасибо родной маме и маме Петунье, и целителям, и бабушке Дорее, и гоблинам — много кому. А ему вовсе не нужна незаслуженная слава. Он вырастет, закончит Хогвартс, выучится на Мастера, и вот тогда можно будет подумать о славе — о той славе, которую он на самом деле хочет заслужить.