Про политику. Дамб не хочет в Главное Кресло, факт. Но мыслит всю дорогу как его обитатель, причем авторитет дедули временами выглядит помощнее, чем вся официальная министерская власть. Скромного учителя, избегающего политики, не станут многократно звать в министры. Человек, чурающийся руководящих постов, не возглавит партизанское движение, не займет табуретку Главы Визенгамота – Парламента и Верховного суда в одном котле. Кабинет директора Хогвартса тоже не совсем учительская келья. Ну и на закуску. Вряд ли в министры станут приглашать истеричного меланхолика, склонного к депрессивным застоям.

Про Дары Смерти. Дамб и впрямь вовсю кается в своей юношеской одержимости этой идеей, однако, приглядевшись повнимательнее, нельзя не заметить, что все эти рефлексивные завывания относятся именно к юношеству. Попытки притянуть к канве покаяния более поздние встречи с Дарами выглядят неубедительно. С Геллертом Альбус сражался уж никак не ради Бузинной палочки. Мантией заинтересовался скорее как ученый – рассмотреть, пощупать, изучить… Ну и в Кольцо вцепился не из-за его статуса Дара, а из-за определенных свойств артефакта. Распевая дифирамбы Гаррику, Дамблдор, мне кажется, уводит внимание собеседника от ненужных вопросов и подталкивает к решению вернуться – ты, мол, такой весь чистый, светлый и блескучий, куда блескучее меня, тебе и копьецо в лапки. А по сути ведь Гарри также прошел путь одержимости Дарами, и завершился этот путь тоже страданиями (друзей) и смертью (Добби). Фигзнат еще, чем могла бы обернуться инфа о Дарах, получи ее ребеныш всю и сразу. Но многомудрый Учитель позаботился о предотвращении этой катастрофы, равно как и многих других. Однако продолжает покаянно взревывать: «Ах, простишь ли ты меня, я столько всего интересного в карманах прятал и никому не показывал!» Зачем? Да чтоб чуткий деть сосредоточился на поисках оправданий для бедного старичка и забыл заняться глубоким потрошением тех самых карманов. Что б не спросил, не дай Мерлин, каково это – растить, воспитывать и любить обреченного героя. Восемнадцать лет держать в рукаве приглашение на казнь. Не теряя надежды на помилование, проектировать гильотину. И явиться с того света с дирижерским жезлом наперевес, чтобы герой в финале драмы не промахнулся мимо эшафота.

Ответ у Дамблдора, конечно, есть: «Тяжело, Гарри, немыслимо, безумно тяжело, но – надо», - только отвечать ему в принципе не хочется. Больно. Куда легче каяться в грехах столетней несвежести (благо парню тема, спасибо Рите, близка и понятна) чем отчитываться по мотивам Большой Игры.