Но где же в это время был сам директор? Объяснялся с министерством? Сомнительно. Праздновал? Хи-хи. Горевал? Тоже хи-хи. Думаю, он занимался активацией кровной защиты. Остаток ночи Хэллоуина провел на Тисовой (из первой главы ГПиФК очевидно, что он там не впервые – аппарирует точно в начало улицы, вырубает свет и в темноте уверенно идет к дому номер четыре. Для сравнения, МакГонагалл понадобилась карта), а с утра навестил Батильду и поколдовал над младенцем. Другого времени на это у него попросту не было. Поэтому потом, ночью, он не заморачивается разглядыванием шрама на лбу детя и выдает Минерве на-гора готовые ответы.

Подведем итог. Директор не балуется прорицанием, однако, получив сигнал из Лощины, он точно знает, что произошло, и отправляет туда Хагрида с четкими инструкциями. У него имеется адрес Дурслей, и он не тратит время на поиск подходящих чар для защиты ребенка – все готово заранее.

Спрашивается, откуда директор знал, что все произойдет именно так? - «Я только догадывался. Но мои догадки, как правило, подтверждаются, — весело сказал Дамблдор»…

Ну и на закуску – несколько свидетельств политического масштаба извилин в директорской черепушке лично от Дамблдора.

Вот, например, его знаменитая покаянная речь в ночь гибели Сириуса – апофеоз психолого-педагогического альбусова амплуа. ИМХО, сия сцена достойна отшпаклевать суть образа директора наравне со столь любимыми вами заупокойными побеседками, ибо в ней сконцентрированы все характерные дамбовы приемчики – просто классика. И как бы зол и безутешен ни был Гарри, он ведется, а вслед за ним, по обыкновению, ведутся и читатели. Нет, я не обвиняю Дамблдора в лицемерии, он, безусловно, искренен, но штука в том, что даже искренность Политика не бывает просто так, она тоже служит Цели.

В ходе диалога директор очевидно настойчиво внушает буйному детенышу два момента: «Ты мне очень дорог, Гарри» и «Все, что я делал – ради спасения твоей жизни». Логическую связь между этими предпосылками Гарри устанавливает сам, в соответствии со своей натурой: «Он спасал мне жизнь, потому что я ему дорог». А вот нифига! (Точнее, не только, сорри). Еще одну, явно куда более значимую причину стремления спасти Гарри Поттеру жизнь Дамблдор недвусмысленно обозначает в разговоре со Снейпом:

«- Все эти годы… я думал… что мы оберегаем его ради нее. Ради Лили.

— Мы оберегали его, потому что было очень важно обучить сто, вырастить, дать ему испробовать свою силу. — Дамблдор по-прежнему не поднимал плотно сомкнутых век. — Тем временем связь между ними все крепнет, болезненно разрастается. Порой мне кажется, что Гарри сам это подозревает. Если я не ошибся в нем, он устроит все так, что, когда он выйдет навстречу своей смерти, это будет означать настоящий конец Волан-де-Морта».

Перед нами классический образец образа мысли политика.