#книги #история #длиннопост
В.А.Мильчина. Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь (2014).
Париж эпохи Реставрации, отраженный в романах Бальзака и Гюго, представлен в основном глазами современников (дневники, воспоминания, путевые заметки и пр.).

Немного фактов и любопытных деталей.
Социальный состав населения Парижа в 1830 г.
• 56 % жителей — простолюдины (рабочие, приказчики, слуги);
• из остальных 44 %:
 11 % — владельцы мастерских и независимые ремесленники (в дальнейшем их число увеличится до 30%);
 10 % — военные;
 8 % — домовладельцы и рантье;
 8 % — владельцы магазинов и мелкие торговцы;
 7 % — люди свободных профессий и служащие госучреждений.
Среди представителей последней группы в 1830 г. в Париже трудились 800–900 адвокатов, 280 стряпчих, 200 судебных исполнителей, 114 нотариусов, около 1000 врачей, 300 акушерок и 230 аптекарей. Дипломированным медикам составляли серьезную конкуренцию примерно 4 тысячи шарлатанов.
В Париже обитала целая армия «работников искусства»: 222 актера, 171 актриса, 113 певцов, 93 певицы, 97 танцовщиков, 108 танцовщиц. В оркестре Оперы было занято больше 70 музыкантов, а в каждом из оркестров драматических театров — около 30. Вдобавок каждому театру требовался еще целый штат рабочих сцены, гримеров, капельдинеров и проч. — в среднем 50–60 человек.
К концу эпохи Реставрации здесь трудилось около 400 архитекторов, около 600 живописцев (преимущественно пейзажистов), и свыше 200 граверов. Литераторов и журналистов было больше тысячи, а людей, занятых преподаванием, — около 6 тысяч.
В 1831 году в Париже было 39 тысяч иностранцев (из них русских — 310). Это составляло около 5 % всех парижан). В 1846 году эта цифра выросла до 159 тысяч (около 15 %); таким образом, за время правления Луи-Филиппа оно увеличилось в 4 раза.
Больше всего было немцев, за ними шли англичане, бельгийцы, итальянцы и швейцарцы. Но если англичане в большинстве своем приезжали в Париж, чтобы развлечься, то остальные прежде всего искали заработка. Немецкая колония состояла в основном из высококвалифицированных ремесленников — краснодеревщиков, портных, седельщиков, сапожников, печатников. Среди швейцарцев большинство составляли также краснодеревщики, часовщики и печники. Бельгийцы чаще всего становились кучерами, слугами, чернорабочими, а итальянцы пополняли ряды людей, связанных с артистической средой. В самом низу социальной лестницы находились бедные выходцы из Савойи, которые работали чистильщиками, поденщиками, трубочистами.
В начале 1830-х гг. в Париже появилось также множество политических эмигрантов разных национальностей. Среди них были испанцы либеральных убеждений, немцы-республиканцы, итальянцы, спасающиеся от гнета австрийцев, поляки, бежавшие из России после подавления восстания 1830–1831 гг.

Социальная «география» города.
Слова «Сен-Жерменское предместье» обозначали не только определенное место на карте Парижа, но и особый стиль жизни, старинное изящество языка и манер. Под Сен-Жерменским предместьем подразумевали те 200-300 парижских семейств, которые могли похвастать древностью рода и дворянских титулов, а также близостью к королевскому двору.
Настоящие герцоги и графы из Сен-Жерменского предместья не считали ровней себе не только нуворишей-буржуа, но и представителей имперской знати, т. е. тех, кто выдвинулся при Наполеоне (они тоже владели особняками в этом районе).
При Июльской монархии символический смысл выражения «Сен-Жерменское предместье» сделался еще более очевидным. Теперь людьми Сен-Жерменского предместья стали считаться все легитимисты, т. е. аристократы, которые сохранили верность старшей ветви Бурбонов и последовательно бойкотировали власть «узурпатора» Луи-Филиппа. Они признавали своими государями только изгнанного Карла X и его внука герцога Бордоского. Поэтому легитимисты порвали с королевским двором: они никогда не присутствовали на балах в Тюильри и не занимали придворных должностей. Дельфина де Жирарден придумала для их жизненной позиции определение, которому было суждено большое будущее в ХХ веке: «внутренняя эмиграция».
Напротив, в предместье Сент-Оноре жили представители той либеральной аристократии, которая охотно сотрудничала с «июльским» режимом. Кроме того, здесь проживали дипломаты и богатые иностранцы, такие как княгиня Багратион. Здесь же обитали прославленные французские политики — дипломат Талейран и генерал де Лафайет.
Квартал Маре, окружавший Королевскую площадь, в XVII веке слыл новым и модным. Однако в начале XIX века он превратился в глуxyю провинцию внутри Парижа, и столичные щеголи притворялись, что вообще не знают о его существовании. Модные новинки доходили туда в последнюю очередь и зачастую не приживались. «Жителями Маре» именовали узколобых ханжей и скряг. (В «Отверженных» там проживал дед Мариуса, Жильнорман, буржуа старой закалки; еще более глухим и тихим местом был квартал Ботанического сада, где жил, скрываясь от полиции, Жан Вальжан.)
Квартал Шоссе д’Антен привлекал близостью Бульваров, которые к этому времени превратились в коммерческий и развлекательный центр Парижа. Новый квартал населяли промышленники и богатые банкиры (Лаффит, братья Ротшильд), а также люди искусства: художники Делакруа, Жерико, Орас Верне, актеры Тальма и мадемуазель Марс, певица Виардо и танцовщица Тальони, писательница Жорж Санд и композитор Шопен. Этот квартал был богатым и модным; переезжая сюда, человек демонстрировал свой статус и умение идти в ногу с веком.
Однако для некоторых жителей квартала Шоссе д’Антен он вовсе не был пределом мечтаний. Одна из героинь романа Бальзака «Отец Горио», дочь фабриканта вермишели, вышедшая замуж за банкира, «готова вылизать всю грязь из луж от улицы Сен-Лазар до Гренельской улицы», лишь бы ее приняла живущая на этой улице (в Сен-Жерменском предместье) виконтесса де Босеан.
Традиционным «приютом искусств», где не менее охотно поселялись «новые богачи», был Монмартр. Там же, впрочем, развернули свою деятельность дамы легкого поведения; еще одним обычным местом их промысла были кварталы Сен-Дени и Сент-Оноре.
Остров Ситэ, сегодняшний туристический центр, 200 лет назад был лабиринтом узких, грязных, кривых улочек.
И Елисейские Поля в 1830-е гг. тоже еще не приобрели своего блеска. Это был большой парк. Несколько кофеен с подслеповатыми витринами. Немногие дома сгрудились у проезжей дороги. Но в целом — мрачно и пустовато, а ночью — просто жутко (недаром Дюма поместил там особняк графа Монте-Кристо, где происходит зловещий ночной эпизод с убийством Кадрусса!). По определенным дням Елисейские Поля были местом проведения народных празднеств.
В начале XIX века многие русские не понимали, как могут существовать в реальном Париже Елисейские Поля, известные им только по греческой мифологии:
Квартал Пале-Руаяль и Бульвары были почти полностью отданы индустрии развлечений. Пале-Руаяль, т. е. Королевский дворец, вначале назывался Кардинальским: он был построен для кардинала Ришелье, но по завещанию владельца перешел во владение короля Людовика XIII и его прямых наследников. В начале 1780-х гг. там выстроили галереи с аркадами. Чтобы расплатиться с долгами, тогдашний владелец-герцог продал 60 помещений в этих галереях, и с тех пор Пале-Руаяль сделался своего рода торговым центром.
Специфически парижской формой градостроительства были пассажи — крытые проходы для пешеходов, соединяющие две параллельные улицы: они имеют крышу, полностью или частично стеклянную, но искусственное освещение; по обеим сторонам пассажа располагались лавки и кофейни.
Бульвары возникли во второй половине XVII века, когда на месте разрушенной крепостной стены были устроены широкие (около 36 метров) аллеи. Сто лет Бульвары были почти деревенской окраиной Парижа. Постепенно они стали обрастать театрами, кофейнями и кабачками, тут же появлялись модные лавки, и мало-помалу Бульвары вошли в моду. Бульвар Итальянцев был самым роскошным, Пуассоньер и Бон Нувель предназначались для более скромной публики. На бульварах Сен-Дени и Сен-Мартен царили мелкие буржуа; наконец, Тампль был отдан простонародью.
Отзыв современника о парижских кафе:

Впрочем, во многих кафе цена завтрака доходила до 1 франка, особенно если кофе был с молоком. Завтрак состоял из чашки кофе и хлебца с маслом и сахаром; масло лежало рядом на тарелке, а куски сахара — на маленьком подносе; согласно неписаному правилу, клиент имел право, уходя, унести их все с собой. Правда, клиент, ограничивающийся чашкой кофе с молоком, мог рассчитывать на уважительное отношение официантов лишь в начале века.
Кафе Пале-Руаяля отличались политизированностью завсегдатаев, кафе на Бульварах — роскошью убранства и щегольством посетителей, кафе Латинского квартала — подчеркнутой скромностью и простотой. Кофейни бульвара Тампль, где было особенно много развлекательных заведений, выделялись пестротой оформления.
Наконец, Сент-Антуанское предместье населяли рабочие и ремесленники. Здесь, а также в Латинском квартале, где обитали студенты, чаще всего зарождались волнения и бунты (описание которых мы тоже помним по «Отверженным»).

Транспорт и связь.
Мостовые в Париже были скошены к середине, по которой проходил сточный желоб, поэтому кони, запряженные в кабриолеты, то жались к краю улицы, то шарахались вбок. В городе без тротуаров это подвергало огромной опасности пешеходов, так что под колесами экипажей в год гибло в среднем 400 прохожих (даром что автомобилей еще не было!).
Фиакры и кабриолеты были прообразами современных такси. Фиакр, закрытый экипаж, иногда использовался для любовных свиданий (вспомним «Мадам Бовари»). В Париже существовал и каретный двор, где можно было нанять карету или кабриолет на день или на месяц.
Омнибусы появились в 1823 г. в Нанте, а в начале 1828 г. их изобретатель С.Бодри открыл омнибусное сообщение в столице. Ездили они по определенным маршрутам и останавливались «по требованию». Каждый из пассажиров в любой момент мог остановить экипаж, потянув за шнурок, привязанный к руке кучера. Уже к 1830 году курсировало 12 маршрутов с интервалами около 15 минут; они ходили с 7.00 до 19.00, а на самом популярном маршруте (по Бульварам) — с 8.00 до полуночи.
В ближние пригороды ездили в экипажах, именуемых «кукушками». Жестокую конкуренцию им составляла железная дорога, одна из первых линий которой в 1839 г. соединила Париж с Версалем. Для дальних расстояний использовали почтовые кареты и дилижансы.
Однако частные лица были обязаны получать в префектуре полиции паспорта для поездок не только за границу, но и в пределах Франции и даже в ближайшие пригороды Парижа. В среднем парижская полиция ежегодно выдавала около 38 тысяч таких паспортов.
В 1793 г. был впервые официально опробован оптический телеграф. На крыше башен и высоких зданий устанавливались столбы-семафоры с подвижными разноцветными планками и фонарями, с помощью которых передавались условные сигналы; чтобы их увидеть и расшифровать, наблюдатели использовали зрительные трубы.
К 1840 году в Париже действовали 5 таких семафоров. Передача сигнала из Парижа в Лилль (с помощью 22 промежуточных семафоров) занимала 2 минуты, в Кале — 3 минуты (27 семафоров), в Страсбург — 7 минут (46 семафоров), в Лион — 8 минут (50 семафоров) и столько же времени — в Брест (80 семафоров).
Телеграф существенно ускорял передачу информации, однако использовать его можно было только днем, и для частных лиц он не предназначался: передаваемые сведения носили военный и политический характер. Если англичане в те же годы передавали с помощью телеграфа также и коммерческую информацию (биржевой курс, время прибытия и отхода кораблей и пр.), то во Франции для широкой публики были предназначены только сведения о результатах тиража национальной лотереи. (Так что если телеграф как средство быстрой связи был очень отдаленным прообразом Сети, тогда тот же граф Монте-Кристо, использовавший телеграф для дезинформации своих врагов, был одним из первых хакеров!)

Всякая всячина из разных разделов.
Высшее образование французская молодежь могла получить прежде всего в Сорбонне. Знаменитый университет имел 5 факультетов: католической теологии, медицинский, правоведческий, научный, словесный. В 1840 году фармацевтов, раньше причислявшихся к медицинскому факультету, выделили отдельно, и факультетов стало 6.
На научном факультете обучали математиков, физиков, химиков и естествоиспытателей, а под словесностью понимали все гуманитарные науки: философию, историю, изучение живых и мертвых языков.
* * *
Триумфальную арку у заставы Звезды начали строить еще при Наполеоне в честь его побед, но завершить строительство не успели. При Бурбонах каменный остов арки сносить не стали, и в октябре 1823 г. Людовик XVIII приказал продолжить работы, чтобы превратить это сооружение в памятник победам в Испании. Впрочем, полностью арка была закончена уже к 1836 году, когда замысел памятника вновь изменился. Оформление ее завершили барельефами, изображающими воинские подвиги времен Революции и Империи.
Можно вспомнить многое другое, в том числе историю деревянного слона, описанную в «Отверженных»: модель памятника военным победам Наполеона, заложенного на месте разрушенной Бастилии. После падения императора строительство, естественно, было остановлено, и деревянный слон потихоньку разваливался до 1846 г., когда его наконец демонтировали. На основании монумента сейчас стоит Июльская колонна — в память о революции 1830 г.
(В общем, проблема с памятниками — вечная и интернациональная проблема!)
* * *
Во время заседаний Палаты депутатов кухарка варила для заседающих мясной бульон в огромном горшке. Кухарка, если верить современнику-журналисту, была «политически подкованная». Она соотносила количество бульона с повесткой дня: когда в палате обсуждалось что-нибудь интересное для всех депутатов (например, ответ на речь короля или бюджет секретных фондов правительства), кухарка наполняла горшок до краев; в другие дни она ограничивалась половиной горшка, так как знала по опыту, что спрос будет невелик.
Кроме бульона к услугам депутатов всегда были булочки, молоко и вино, а также смородиновый сироп или оршад (миндальное молоко с водой и сахаром).
* * *
Санитарное состояние города было крайне неважным. В частности, поэт и мемуарист П.А.Вяземский, человек очень язвительный, писал о Париже:

Публичные туалеты появились в Париже еще в конце XVIII века (впервые — в Пале-Руаяле); имелись они в Люксембургском саду, в саду Тюильри и в пассажах, но их было недостаточно, а за их посещение нужно было платить. Первые бесплатные общественные туалеты открылись лишь в конце 1820-х гг., и они были рассчитаны только на мужчин. Только через 30 лет вспомнили и о женщинах.
* * *
Король Луи-Филипп не гнушался демонстрировать «связь с народом», но общение с монархом скоро выродилось в фарс.
Г.Гейне передавал рассказ своего приятеля, что короля можно видеть во всякое время — и на этом зарабатывает целая компания продавцов контрамарок и клакеров: они каждому иностранцу предлагали за 5 франков показать Луи-Филиппа.
За эту цену они подымали восторженный крик под окнами короля, и его величество появлялся на террасе, кланялся и уходил. За 10 франков эти молодцы начинали кричать еще громче и бесновались, когда появлялся король, которому в знак безмолвного умиления оставалось лишь поднять глаза к небу и приложить руку к сердцу. Англичане порою платили и 20 франков, и уж тогда энтузиазм достигал высшего предела: как только показывался король, начинали петь «Марсельезу» и так отчаянно орать, что Луи-Филипп, может быть только для того, чтобы это кончилось, вдобавок подпевал.
* * *
Когда Карл X короновался в сентябре 1824 года, вице-король Египта послал ему в дар маленькую жирафу.
Путешествие жирафы на север длилось в общей сложности два с половиной года. Скоро она стала любимицей всего Парижа. Только за первые полгода повидать ее пришли около 600 тысяч человек.
Жирафа стала героиней карикатур и песен, поэм и памфлетов; во Франции появились трактиры «У Жирафы» и ожерелья à la girafe. Модные цвета лета 1827 года получили названия: «цвет жирафьего брюха», «цвет влюбленной жирафы» и «цвет жирафы в изгнании»; появился способ завязывать мужские галстуки «на манер жирафы». Изображения жирафы украсили обои, посуду, мебель.
Даже грипп, эпидемия которого обрушилась на Париж следующей зимой, получил название «жирафий грипп».
Но мода прошла, и анонимный литератор иронизировал:
Впрочем, жирафа ничуть не огорчалась и спокойно дожила до 1845 года.