Монстр, который смеётся (джен)

Облако горячего пара с ядовитым шипением вырывается из приоткрытого колодца, окутывая спешащих куда-то прохожих с ног до головы, превращая живых людей в бесплотных городских призраков. Тощая грязно-серая кошка, взвизгнув, бросается в сторону ближайшего мусорного бака. Не менее грязный мальчишка, сверкнув дырами на сношенных ботинках, проворно улепетывает, лишь учуяв рядом полицейского.

Если встать посреди дороги и задрать голову вверх, то не увидишь солнца. Или звезд, если это ночь. Или вообще какого-либо источника света, кроме тусклых городских фонарей. В небе только свинцовые тучи, нависающие как крыша военного бункера — придавливая к земле, не давая вздохнуть полной грудью и выпрямиться во весь рост. Периодически тучи извергают потоки мутной воды, по недоразумению именующиеся дождем, которые не приносят ни грамма свежести в затхлую и мертвую атмосферу города.

Каждый день похож на предыдущий. И на следующий. Грязь, убийства, грабежи. Наркотики. Проституция. Грабежи, убийства, грязь. Все по замкнутому кругу. Серые стены. Серые улицы. Серые люди. Серый-серый мир. Серость и обыденность. Ни одного яркого денька, ни единой цветной детали.

Кроме них.

Кровоточащие ухмыляющиеся граффити — ХА-ХА-ХА-ХА-ХА! — на каждом углу, рядом с любой дверью, во всех темных подворотнях Готэма взрезают город открытой раной сумасшедшей ухмылки и разбивают жителей на два лагеря. Одни в безглазой тьме ночей, дрожа от парализующего ужаса, прячутся в своих домах, молясь о наступлении следующего утра и опасаясь этого. Другие — в ярких огнях безумного цирка уродцев пьянеют от вседозволенности, порожденной темнотой и смертельно опасным смехом. Его смехом.

Шальным росчерком автографа съехавшего художника на Джима смотрит очередная надпись — размашисто и до боли в глазах ярко. Кричаще. Безвкусно и уродливо. Красно. Крайние буквы совсем крошечные, а центральные растянуты, как пасть в беззвучном крике. Она словно исторгает из себя этот звук, порождает его, является проводником от источника к каждому дому Готэма, ко всем его жителям, парализуя и уродуя их. Лишая рассудка и подчиняя власти хохочущего монстра.

Как раньше полиция не замечала этих «ХАХАХАХАХАХА» повсюду? Ведь ярко-алые граффити заполонили весь город. Нет, как он, Джеймс Гордон, не замечал? Куда он смотрел? На кого? Где он оступился? В какой момент потерял управление летящей под откос машиной под названием «Готэм»? Когда позволил себе убить, не раздумывая, мужа Ли? Раньше? Когда сбежал от своего предназначения?.. Еще раньше?

С той самой первой ночи, когда Джером вырубил электростанцию, погрузив весь город в кромешную тьму кошмара, дикий хохот маньяка без лица странным образом преследует Джима, слышится из подъездов и окон зданий, шуршит гравием из-под колёс автомобилей, звенит гудками мобильного Буллока, льется визгливой музыкой из приоткрытых дверей притонов; шепчет ночами, не давая уснуть даже в редкие выходные.

С той самой ночи, когда маньяку-психопату удалось устроить из кровожадных преступлений цирковой номер, казалось бы, уже много чего повидавшая психика Гордона начала сдавать. Сбоить. Подводить.

Та ночь... кривой трещиной разбила Готэм на «до» и «после», на разум и безумие, на порядок и хаос. Прямо как разрез его улыбки — неровный, жуткий, бесконечный. Пусть раньше город не был образцом законопослушания, однако такого огромного числа абсолютно бессмысленных преступлений, затопивших город с головой, как вышедшие из-под земли нечистоты, Джим еще не видел. Словно маска страха перед законом сползла с лица города, обнажая окровавленные мышцы и выпученные глаза, как сползает каждый раз наживо пришитая кожа лица Джерома.

Ооо! Теперь-то так выглядит каждая ночь в городе. Смотреть не насмотреться. Каждая ночь — порождение ужаса.

Никакие прожекторы и фонари уже не останавливают тьму безумия, захватившую Готэм. Лишь толчок должен был быть сделан во мраке и хаосе. А дальше все просто пошло по дьявольски извращенному плану. Ведь достаточно подтолкнуть лежащий на обрыве камень, и он породит лавину. «Безумие как гравитация». Где-то он слышал эти слова? И потому-то Джим абсолютно уверен, что как бы ни старался творец безумия сделать вид, что всё происходящее — бессмысленно, нелогично и неуправляемо; как бы он ни актерствовал, ни паясничал; как бы ни пытался убедить всех в своем сумасшествии, красные нитки странного, пусть пока что совершенно не понятного плана торчат из каждого хода.

Джим раскусит его. И остановит. Как бывало уже много раз со всеми, посягавшими на порядок в его городе.

Ведь пока Джокер улыбается, Готэм захлёбывается в крови.