Хроники Малфоя. Павлин, Рождество и Исчезательный Шкаф (гет)

Пробуждение поистине кошмарное. Кожу колет крошечными иголками, ресницы слиплись, а в ушах забытым отзвуком школьного гонга грохочет кровь. Омерзительно пахнет лекарствами и теми жуткими перекрахмаленными простынями, какие бывают только в больницах.

Вердикт — Мунго.

Он пробует разлепить глаза — без толку. Шевелит языком — ладно, предпринимает попытку им пошевелить — снова без толку. Всё, что ему остаётся — лежать, ждать, пока тело соизволит подчиниться разуму, и на всякий случай раздражённо вздыхать. Впрочем, нет — вздыхать тоже не стоит. Первый же вздох превращается в полухрап-полувсхлип, недостойный даже страдающего насморком гоблина — не то что порядочного волшебника. К сожалению, именно этот унизительный звук и привлекает чьё-то внимание, потому что в следующую секунду справа от кровати кто-то ахает, скрипит стул, раздаётся топот ног и чей-то уверенный голос произносит:

— Мистер Малфой, вы меня слышите?

Как, интересно, он должен ответить? Мысленно?

— Целитель Сплин, он вас слышит, я уверена! — Драко чувствует прикосновение тонких холодных пальцев к запястью. — Пульс изменился, он приходит в сознание. Снимайте маску. Анапнео! — произносит женский голос, и дышать становится чуть легче. — Падма, подними... да, спасибо.

— Мистер Малфой, — размеренно повторяет первый голос. — Подайте, пожалуйста, знак, что вы пришли в себя. Моргните. Резкий выдох. Очень хорошо.

Спустя ещё один полувсхлип и целую вечность унижения целитель, очевидно, приходит к выводу, что пациент скорее жив, чем мёртв.

— Реакция зрачков... Недурно. Позовите сестру Эббот, попытаемся вывести джентльмена...

— Всем выйти из комнаты, — сурово распоряжается та же женщина, что применяла заклинания. — Я лично буду вам ассистировать.

Судя по тому, как все ретировались из палаты, интонации настораживают не только Драко.

— Послушайте, миссис Малфой, вы пристрастны, это может помешать...

Мама?

— При всём уважении, целитель Сплин, я зашивала своего мужа маггловскими нитками после охоты на заражённых книззлов, и даже шрама не осталось! Так что давайте не будем о профессионализме. Снимайте анестезию.

Не мама.

А потом тело обжигает огнём, и он только успевает пожалеть, что не увидел эту женщину — кем бы она ему ни приходилась.

* * *

Второе пробуждение тоже кошмарное, но, по крайней мере, он может медленно двигать кончиками пальцев. Язык во рту почти не ворочается. Драко с трудом разлепляет глаза. Веки тяжёлые, а правая щека горит, будто её приложили калёным железом. Не то чтобы Драко клеймили калёным железом, но он в своё время получил Метку и прекрасно помнит ощущения.

Метка.

Тёмный Лорд.

Исчезательный Шкаф.

Последнее, что помнит Драко, — как возился со шкафом и наступил на собственную мантию. Не велико достижение, но как-то так получается, что в последнее время все его достижения — из тех, какими не похвастаешься в приличном обществе. Интересно, как это он так удачно упал, что оказался в Мунго?

Он медленно поворачивает голову. На стуле возле кровати дремлет колдомедик. Рыжая коса, скуластый профиль, белая кожа, под глазами — фиолетовые круги. Лет двадцать пять — тридцать. Особого лоска нет, зато есть обручальное кольцо с изумрудом — почти такое же, как у матери Драко. Как у всех волшебниц, вступивших в семью Малфоев за последние десять поколений.

Драко смотрит на кольцо и снова чувствует себя абсолютно беспомощным — в том числе потому, что у него, если доверять ощущениям, кольцо тоже есть. На том же драккловом безымянном пальце. Вопросов становится непотребно много, и это уже раздражает, без шуток.

Драко мысленно отвешивает себе подзатыльник: надо собраться! Пока женщина спит, у него есть время на размышления. Хорошо.

Думай.

Вариант первый. Он провалился в Шкаф, который до конца так и не починен. И умер. Так что это — его персональный Ад, где он женат на какой-то девице, которая мало того что работает, так ещё и в Мунго. Это объяснило бы его жалкое состояние. Всю свою недолгую жизнь он посвятил погоне за тем, чего у него никогда не было и — что самое печальное — ему никогда не суждено было получить. Теперь он будет вечность лежать на кровати, слушать попискивание странных приборов (он надеется, что хотя бы не маггловских!) и держать на весу левую руку, облепленную какими-то присосками. Довольно изощрённое наказание за бездарно прожитые годы.

Нет.

Невозможно.

Драко таращится на подвешенную руку. Предплечье в следах от ожогов — он явно побывал в переделке (впрочем, кто знает, какая дорога ведёт в Ад), — но на нём нет ни следа Чёрной метки. Итог: версия с Адом несостоятельна. Это Рай.

Драко улыбается как дурак. Он не Пожиратель. Если он умер — значит, скоро встретится с мамой. Ведь если он не выполнит задание (мёртвые, как известно, не служат на побегушках у живых — а у полуживых особенно), то родителей уже ничто не спасёт. И мама попадёт в Рай. Невесёлые мысли, но Рай Нарцисса Малфой заслужила — хотя бы за то, что терпела их с отцом. Об отце Драко старается не думать.

— Очнулся, спящий красавец.

Драко поворачивает голову и вздрагивает. Прибор начинает противно пищать. В Аду он или в Раю, но перед ним совершенно точно сидит Сьюзен Боунс. Точнее, Сьюзен Малфой, если ему не померещилось кольцо.

В горле у Драко сухо, но Боунс наливает полстакана воды, опускает в него трубочку и присаживается на край кровати, прежде чем Драко успевает открыть рот.

— Через трубочку будет удобнее, — она вкладывает стакан ему в руки, обхватывает его пальцы своими. У Драко странное ощущение, что такое сосуществование им не впервой. — Пей.

Драко глотает воду, будто век не пил. У Боунс уверенная рука профессионального медика. Она вроде как демонстрирует заботу, но её руки скрывают, как сильно дрожат его пальцы. И, если не врать самому себе (что в данной ситуации представляется опасным), Драко благодарен ей за это — он ненавидит выглядеть слабаком.

— Тебе нельзя много двигаться, нервничать, есть тяжёлую пищу и, разумеется, колдовать. Палочку получишь после выписки, приличную мантию — тоже. Новую форму сошьют как раз к выздоровлению — от старой остались одни лохмотья. В общем, всё как всегда, но в этот раз я не буду забирать тебя домой раньше срока, — у неё ровный, спокойный голос, но глаза на мокром месте, и Драко становится неуютно. Он почти уверен, что, заговорив, окончательно расстроит эту женщину, а она — его единственная надежда понять, что происходит.

— Не надо плакать, — выдавливает он.

Так говорил отец, когда матери начинала изменять выдержка. Вот только у Люциуса Малфоя это походило на приказ, а у Драко получается почти просьба. Несолидно.

— Я и не плачу, Драко, — она не осторожничает, как Панси, не прожигает взглядом, как Грейнджер, не прячет глаза, как та Сьюзен, которую он помнит по Хогвартсу. Голос у неё — как перебор деревянных чёток. — Я плакала месяц, пока ты был в коме. В коме, понимаешь? И никто из целителей не знал, что делать! Я вызвала Сепсиса из Франции, у него медовый месяц был! Я наняла двух врачей-сквибов! Ты отправился на задание и исчез! А потом я в разгар смены узнаю, что вас с Гарри обоих доставили в Мунго! И последнее, что я сказала вам тогда на прощание, было «чтоб вас венгерская хвосторога пожрала!»

— Но ведь не пожрала? — он спрашивает почти с надеждой. В деле фигурируют Гарри и хвосторога, и он готов поспорить, что знает, о каком именно Гарри идёт речь.

— Но ведь почти, Драко!

Драко Малфой привык доверять своим ощущениям: в данный момент он абсолютно уверен, что волосы у него на голове шевелятся.

— Так ты плакала из-за меня целый месяц?

Боунс поджимает губы.

— Нет, ещё я следила за всем этим хламом, — она машет рукой в сторону аппаратуры. — И ожидала, когда же мой сиятельный муж вернётся в наше низменное общество!

Сказать на это Драко решительно нечего.

Он не знает эту женщину, что может означать две вещи: либо здесь (в Раю или где бы то ни было) всё не так, как в привычном мире, либо он банально никогда не интересовался замухрышкой с Хаффлпаффа, за исключением того, что она приходится племянницей покойной чиновнице Боунс. Последнее больше смахивает на правду, если быть честным.

Кстати, Драко не слишком любит быть честным — особенно с самим собой.

Пока Драко терзается этим вопросом, Сьюзен одаривает его долгим и каким-то всезнающим взглядом, а потом спрашивает:

— Что вообще ты помнишь?

Неплохой шанс рассказать правду.

И загреметь в Отделение для душевнобольных. Наверняка и в Раю оно тоже есть — для особо удачливых.

— У меня был паршивый день, — честно отвечает он. — А потом я упал.

Это самая идиотская фраза, которую он произносил в жизни. И одна из самых унизительных. Зато она максимально правдива.

Сьюзен криво улыбается и гладит его по руке. Странный жест. С мужьями, наверное, обращаются по-другому — хотя что он вообще об этом знает? Глаза у Боунс умные и грустные, а вид усталый.

Кстати, приятно, когда тебя гладят вот так — долго и вдумчиво, ни к чему не принуждая.

— День и правда был хуже некуда, — говорит она. — Ладно, давай сюда стакан и ложись поудобнее. Завтра я позову Гарри, он тебе в красках расскажет, что было после того, как ты упал. Помни — никаких споров. Вот окрепнешь, тогда и ругайтесь на здоровье, — она наклоняется и целует его в лоб.

Драко сглатывает. Он видит, как плавно двигается грудь под форменным халатом, чувствует, как щекочут шею мягкие, пахнущие мёдом волоски, выбившиеся из косы. Боунс спокойна, уверена в себе и при этом месяц плакала из-за человека, который... ах, да. Из-за своего мужа.

У выхода из палаты она оборачивается:

— Я скучала.

— Сьюзен, — Драко облизывает губы. — Спасибо тебе.

Она подмигивает и выходит из палаты.

Мерлинова борода, куда он попал?

* * *

— И тут этот Боб как запустит Адским пламенем!

— У него мозг садового гнома.

— А я о чём? Адским пламенем — в дракона! Ну, эта хвосторога и ответила. Она-то думала, это другой дракон на её территории. Но вся фигня в том, что они на это и надеялись! Чарли был прав, они сначала заставляли драконов выйти из себя, а потом выманивали на территорию, оцепленную чарами. А потом вытаскивали яйца! Идеальная ловушка! И никто ничего не подозревал — драконы шумные создания, мало ли чего они горланят. А ты вообще герой!

Драко только неопределённо хмыкает. Он прихлёбывает куриный бульон из кружки-непроливайки и слушает рассказ Гарри Поттера о том, как они героически отловили банду контрабандистов, торговавших драконьими яйцами. Рассказ включает отчёт о слежке, оду стратегии, которую придумал Драко, скромное замечание, как бравый аврор Поттер вытащил полумёртвого Малфоя с поля боя, и пару слов о пользе Чарли Уизли во всём этом деле.

Ситуация смахивает на сюрреализм, но за последние пару суток Драко неоднократно давал зарок ничему не удивляться. Он слушает Поттера, кивает в нужных местах, задаёт наводящие вопросы, спрашивает, как Сьюзен перенесла его отсутствие, покорно питается больничной пищей (бульоном, кашей и протёртыми овощами). Правда, Поттер однажды поклялся, что со дня на день Джинни вернётся с очередного матча и он незаметно принесёт ему их «чудо-коктейль». Драко содрогнулся и понадеялся, что Уизли (которая теперь была миссис Поттер) задержится подольше — вместе со своими «Гарпиями».

Всё, что он выяснил, сводится к следующему: ему тридцать, он три года женат на Боунс и они никогда не жили в Малфой-мэноре, который по-прежнему занимают старшие Малфои. Тётка Сьюзен жива. Родители Поттера умерли, защищая сына от Лорда, зато Сириус Блэк каким-то образом оказался на свободе и воспитывал крестника. Всё это приводило к главному вопросу: что стало с Тёмным Лордом? Шрама на лбу у Поттера не было. Поттер учился на Гриффиндоре, Драко — на Слизерине, и что свело их вместе, остаётся загадкой. Они благополучно закончили Хогвартс и отправились прямиком на курсы авроров. Понятно, зачем это Поттеру, но Драко и близко не задумывался об Аврорате. Точнее, иногда задумывался, но, как правило, эти мысли носили мрачный характер. В связи с драконами Драко плавно перешёл на тему Турнира трёх волшебников и долго предавался несуществующим ностальгическим воспоминаниям о давней победе Крама. Поттер, оказывается, очень жаждал поучаствовать. И Драко тоже. И бороды у них тоже были — как и у толпы других желающих. Уизли-младшего Поттер упомянул вскользь, и Малфой счастливо решил, что в этом загадочном мире их пути особенно не пересекались.

Пугает, что этому Поттеру — с его ухмылками и шуточками — даже не хочется дать по морде. И проклятьем в него запустить тоже почему-то не хочется.

Чертовщина какая-то.

Больше всего его тревожит Боунс, даже родители пугают меньше. Однажды они навестили его вдвоём, ещё раз пришла мама. Отец был немного холоден, мать держалась проще, чем обычно. Всё прошло очень вежливо и неторопливо — как подобает Малфоям.

Вот только Боунс не вписывалась в эту картину. Во всём этом зеркальном мире она одна была настоящей. Сьюзен смеялась, ругалась, целовала его при встрече и на прощание, рассказывала смешные случаи из практики и зачаровала вырезку из «Пророка», где сообщалось о геройском поступке Д. Малфоя, Г. Поттера и Ч. Уизли. Вырезка планировала по палате, то и дело попадаясь на глаза Драко. Сьюзен Боунс из Хогвартса образца тысяча девятьсот девяносто шестого была бледной тенью женщины, которую называли «целитель Малфой», но самое главное — эта Сьюзен любила его. Любила Драко Малфоя — ужасного пациента, аврора, непутёвого мужа, и он не мог от этого отказаться. Надо было впасть в кому и очнуться в каком-то параллельном мире, чтобы понять, чего тебе не хватало на самом деле.

В день выписки — через две недели после отвратительного пробуждения в незнакомой палате — она вбегает в палату, посвежевшая, сияющая, нарядная, в сопровождении чистенького эльфа.

— Мотти перенесёт нас домой.

— Мотти рад, что хозяин снова будет дома. Госпожа почти не бывать дома, а когда бывать, то плакать, много плакать, — эльф прижимает уши. — Хозяин не должен оставлять хозяйку.

Драко криво улыбается.

Домовик даёт ему советы. Неудивительно, что они не живут в Малфой-мэноре.

Посреди огромного холла, который он толком не успел рассмотреть, Драко целует свою ненастоящую жену, слышит, как она непривычно низко стонет и прижимается ближе, и больше не задаёт себе вопросов.

* * *

Они собираются отмечать Рождество, и Драко чувствует, что сходит с ума. Его выписали за пару дней до Сочельника, и он с пользой проводит время, оставшееся до праздника. Пока Сьюзен занята своими делами, он ищет в доме любые подсказки — хоть что-то, чтобы понять, где он. Дом обставлен просто и дорого, идеальная чистота, мебель светлого дерева — он всегда такую любил. Камин с безделушками, картины в глубоких рамах, пузатые вазы — Люциус считал подобное безвкусицей, а вот Драко нравилось. Даже ванная в этом доме сделана точь-в-точь как предпочёл бы Драко — с матовым куполом, пропускающим рассеянный зимний свет, и множеством светильников, косящихся из углов. Драко лежит по уши в пене, пока Сьюзен не начинает ворчать, что Мотти уже накрыл на стол, и отчаянно боится проснуться.

В доме множество фотографий, и они повергают Драко в ужас. Вот свадьба Поттера и Уизли, где Драко, похоже, был шафером (помилуй Мерлин!). Подружка невесты — полоумная Лавгуд с Рейвенкло. В этом мире жив Диггори. Драко выясняет это, пролистывая собственный свадебный альбом (он в ужасе от осознания самого факта своей женитьбы, но ему действительно нравится Боунс с её ненавязчивой заботой, прямой осанкой и привычкой сидеть с ногами на кушетке эпохи Ренессанса). На их с Боунс свадьбе было, видимо, полно народа: Диггори с Чанг, Лавгуд с Макмилланом, полукровка Тонкс под руку с рыжим верзилой (его принадлежность к семейству Уизли видна невооружённым глазом), Флинт, танцующий с Дафной. Монтегю с эффектной блондинкой — кажется, с Гриффиндора. Астория Гринграсс с Забини. А вот ещё фрукт — Невилл Лонгботтом, повзрослевший, с каким-то суровым взглядом. Рядом с ним — неприметная блондинка, что вечно вертелась возле Боунс. Кажется, Эббот. Крэбба и Гойла нигде не видно, зато есть и Крам, и та француженка, Делакур — тоже с рыжим Уизли. Сколько, однако, Уизли на его собственной свадьбе! Кое-кто из друзей отца. Тётка Андромеда, которую он видел лишь однажды — на старой маминой фотографии. Снейп, Сириус Блэк, Амелия Боунс. Одна из двойняшек Патил (Драко их не различает) машет пойманным букетом невесты. Кто вообще организовывал его свадьбу — магглы? За последние дни Драко почти уверовал в то, что мир вокруг реален, но все эти знакомые и отвратительно чужие лица сбивают с толку. Он рассматривает колдографии, пока Сьюзен пьёт какао и мурлычет какую-то песенку. Ощущение, что перед ним — одни безумцы. Какие-то лицедеи, напившиеся Оборотного. Патил всё машет букетом, а парень рядом с ней пунцовеет и закрывает лицо рукой. Гости что-то выкрикивают, обступают парочку кольцом, и те вынуждены поцеловаться...

Мерлинова борода!

Нотт. Теодор Нотт! О, Нимуэ. Неужели Нотт потом женился на Патил?

Драко поворачивается к Сьюзен, постукивая по колдографии ногтём.

— Как они? — он останавливается на максимально сдержанной формулировке.

Боунс фыркает, забрызгивая кончик носа молочной пенкой.

— Как всегда. Тео торчит в Отделе Тайн, хочет повышение и новый дом. Падма сутками пропадает в Мунго, хотя всем известно, что работа ей не нужна. Она хочет ребёнка. Но ребёнок будет только тогда, когда Тео получит повышение.

— И дом, — обречённо заканчивает Драко. — Проще остановить разъярённого кентавра, чем Нотта, когда у него есть цель.

Сьюзен посмеивается:

— Точно. Повезло, что ты оказался другим.

— Вот как? — вырывается у него.

Она закатывает глаза, будто он сморозил глупость.

— Потому что ты понимаешь всю ценность выбора. Благодаря тебе я занимаюсь любимым делом, а не контролирую выпуск наволочек для домовиков, как Дафна, и не тоскую дома в окружении древней мебели, как Лаванда.

— Вроде той, на которой ты сидишь сейчас?

— Ага.

Драко хочет съязвить, что просто нахождение среди такой мебели облагораживает, когда добирается до главной фотографии. Он в парадной мантии, Сьюзен в мерцающем платье, Поттер и Грейнджер, засыпающие их рисом. Значит, Грейнджер есть и тут. Нигде от них с Поттером не избавиться.

Драко смотрит, смотрит, смотрит... У него слегка кружится голова. Драко и Сьюзен Малфой с колдографии выглядят невозможно, идеально, ослепительно счастливыми. Он не уверен насчёт своей жены, но убеждён, что сам с детства не испытывал таких ощущений.

Даже если это какой-то другой мир, он не мог возникнуть просто так. Тёмный Лорд не мог исчезнуть ни с того, ни с сего. И Сьюзен Боунс не могла выйти замуж за сына Пожирателя и быть такой счастливой.

Он должен выяснить, в чём дело.

— Сьюзен, — тихо спрашивает он, не отрывая взгляда от альбома. — Ты счастлива?

— Да. Разве ты нет?

Теперь они смотрят друг на друга.

— У меня каша в голове после случившегося, — медленно произносит Драко. — Не пойму, что со мной.

Сьюзен медленно отставляет кружку, придвигается ближе, залезает к нему на колени. От неё всё ещё пахнет шоколадом и молоком, травами и мёдом, губы оказываются ужасно близко — и всё это ни в коей мере не способствует успешному выяснению фактов.

— Ты был в коме, — произносит она так, будто речь идёт о чём-то банальном. — Теперь ты приходишь в себя. Это нормально, Драко. Я вижу, что ты чем-то встревожен, вижу, что тебя что-то беспокоит, но ты здоров — я могу сказать это как колдомедик.

Что?

— Если тебе будет нужен совет, ты знаешь, что я выслушаю и помогу, чем смогу, — невозмутимо продолжает она, перебирая его волосы. По сравнению с привычной школьной стрижкой они порядком отросли. А может, в этом мире он предпочитал длинные волосы, как у отца. Судя по колдографиям, так и есть. — Если ты хочешь разобраться сам, я не тороплю.

До поры до времени Драко Малфой рос с пониманием простой истины: Малфои получают всё, что хотят, потому что у них есть на это право. Однажды, когда шестилетний Драко спросил отца, не нужно ли сначала заслужить это право, он получил в ответ полный взрослого снисхождения взгляд (который, кстати, ненавидел) и простое пояснение: Малфои не стараются заслужить. Они сразу получают. Так уж сложилось, сынок.

Драко дорого бы дал, чтобы Люциус Малфой из того, привычного мира мог увидеть его со стороны. Прямо в эту минуту. Вне всякого сомнения, отца не поразил бы просторный, со вкусом обставленный особняк. Ухоженный садик, заполонённый простыми цветами, скорее всего, вызвал бы брезгливую усмешку, не говоря уже об огромном полосатом коте, который имел привычку драть косяк двери в ту самую шикарную ванную на третьем этаже и спал под креслом в гостиной. Нет, Люциусу Малфою стоило взглянуть на новенькую сине-красную аврорскую мантию с блестящими медными застёжками. Люциусу Малфою стоило бы взглянуть на рыжеволосую ведьму, сидящую на коленях у его сына, женщину, сумевшую за пару недель заставить Драко почувствовать себя живым и почти счастливым.

Драко убеждён: он не заслужил ни эту форму, ни эту женщину.

И ему точно надо поговорить с отцом. О многом, кстати, поговорить.