Хроники Малфоя. Павлин, Рождество и Исчезательный Шкаф (гет)

Пробуждение поистине кошмарное. Кожу колет крошечными иголками, ресницы слиплись, а в ушах забытым отзвуком школьного гонга грохочет кровь. Омерзительно пахнет лекарствами и теми жуткими перекрахмаленными простынями, какие бывают только в больницах.

Вердикт — Мунго.

Он пробует разлепить глаза — без толку. Шевелит языком — ладно, предпринимает попытку им пошевелить — снова без толку. Всё, что ему остаётся — лежать, ждать, пока тело соизволит подчиниться разуму, и на всякий случай раздражённо вздыхать. Впрочем, нет — вздыхать тоже не стоит. Первый же вздох превращается в полухрап-полувсхлип, недостойный даже страдающего насморком гоблина — не то что порядочного волшебника. К сожалению, именно этот унизительный звук и привлекает чьё-то внимание, потому что в следующую секунду справа от кровати кто-то ахает, скрипит стул, раздаётся топот ног и чей-то уверенный голос произносит:

— Мистер Малфой, вы меня слышите?

Как, интересно, он должен ответить? Мысленно?

— Целитель Сплин, он вас слышит, я уверена! — Драко чувствует прикосновение тонких холодных пальцев к запястью. — Пульс изменился, он приходит в сознание. Снимайте маску. Анапнео! — произносит женский голос, и дышать становится чуть легче. — Падма, подними... да, спасибо.

— Мистер Малфой, — размеренно повторяет первый голос. — Подайте, пожалуйста, знак, что вы пришли в себя. Моргните. Резкий выдох. Очень хорошо.

Спустя ещё один полувсхлип и целую вечность унижения целитель, очевидно, приходит к выводу, что пациент скорее жив, чем мёртв.

— Реакция зрачков... Недурно. Позовите сестру Эббот, попытаемся вывести джентльмена...

— Всем выйти из комнаты, — сурово распоряжается та же женщина, что применяла заклинания. — Я лично буду вам ассистировать.

Судя по тому, как все ретировались из палаты, интонации настораживают не только Драко.

— Послушайте, миссис Малфой, вы пристрастны, это может помешать...

Мама?

— При всём уважении, целитель Сплин, я зашивала своего мужа маггловскими нитками после охоты на заражённых книззлов, и даже шрама не осталось! Так что давайте не будем о профессионализме. Снимайте анестезию.

Не мама.

А потом тело обжигает огнём, и он только успевает пожалеть, что не увидел эту женщину — кем бы она ему ни приходилась.

* * *

Второе пробуждение тоже кошмарное, но, по крайней мере, он может медленно двигать кончиками пальцев. Язык во рту почти не ворочается. Драко с трудом разлепляет глаза. Веки тяжёлые, а правая щека горит, будто её приложили калёным железом. Не то чтобы Драко клеймили калёным железом, но он в своё время получил Метку и прекрасно помнит ощущения.

Метка.

Тёмный Лорд.

Исчезательный Шкаф.

Последнее, что помнит Драко, — как возился со шкафом и наступил на собственную мантию. Не велико достижение, но как-то так получается, что в последнее время все его достижения — из тех, какими не похвастаешься в приличном обществе. Интересно, как это он так удачно упал, что оказался в Мунго?

Он медленно поворачивает голову. На стуле возле кровати дремлет колдомедик. Рыжая коса, скуластый профиль, белая кожа, под глазами — фиолетовые круги. Лет двадцать пять — тридцать. Особого лоска нет, зато есть обручальное кольцо с изумрудом — почти такое же, как у матери Драко. Как у всех волшебниц, вступивших в семью Малфоев за последние десять поколений.

Драко смотрит на кольцо и снова чувствует себя абсолютно беспомощным — в том числе потому, что у него, если доверять ощущениям, кольцо тоже есть. На том же драккловом безымянном пальце. Вопросов становится непотребно много, и это уже раздражает, без шуток.

Драко мысленно отвешивает себе подзатыльник: надо собраться! Пока женщина спит, у него есть время на размышления. Хорошо.

Думай.

Вариант первый. Он провалился в Шкаф, который до конца так и не починен. И умер. Так что это — его персональный Ад, где он женат на какой-то девице, которая мало того что работает, так ещё и в Мунго. Это объяснило бы его жалкое состояние. Всю свою недолгую жизнь он посвятил погоне за тем, чего у него никогда не было и — что самое печальное — ему никогда не суждено было получить. Теперь он будет вечность лежать на кровати, слушать попискивание странных приборов (он надеется, что хотя бы не маггловских!) и держать на весу левую руку, облепленную какими-то присосками. Довольно изощрённое наказание за бездарно прожитые годы.

Нет.

Невозможно.

Драко таращится на подвешенную руку. Предплечье в следах от ожогов — он явно побывал в переделке (впрочем, кто знает, какая дорога ведёт в Ад), — но на нём нет ни следа Чёрной метки. Итог: версия с Адом несостоятельна. Это Рай.

Драко улыбается как дурак. Он не Пожиратель. Если он умер — значит, скоро встретится с мамой. Ведь если он не выполнит задание (мёртвые, как известно, не служат на побегушках у живых — а у полуживых особенно), то родителей уже ничто не спасёт. И мама попадёт в Рай. Невесёлые мысли, но Рай Нарцисса Малфой заслужила — хотя бы за то, что терпела их с отцом. Об отце Драко старается не думать.

— Очнулся, спящий красавец.

Драко поворачивает голову и вздрагивает. Прибор начинает противно пищать. В Аду он или в Раю, но перед ним совершенно точно сидит Сьюзен Боунс. Точнее, Сьюзен Малфой, если ему не померещилось кольцо.

В горле у Драко сухо, но Боунс наливает полстакана воды, опускает в него трубочку и присаживается на край кровати, прежде чем Драко успевает открыть рот.

— Через трубочку будет удобнее, — она вкладывает стакан ему в руки, обхватывает его пальцы своими. У Драко странное ощущение, что такое сосуществование им не впервой. — Пей.

Драко глотает воду, будто век не пил. У Боунс уверенная рука профессионального медика. Она вроде как демонстрирует заботу, но её руки скрывают, как сильно дрожат его пальцы. И, если не врать самому себе (что в данной ситуации представляется опасным), Драко благодарен ей за это — он ненавидит выглядеть слабаком.

— Тебе нельзя много двигаться, нервничать, есть тяжёлую пищу и, разумеется, колдовать. Палочку получишь после выписки, приличную мантию — тоже. Новую форму сошьют как раз к выздоровлению — от старой остались одни лохмотья. В общем, всё как всегда, но в этот раз я не буду забирать тебя домой раньше срока, — у неё ровный, спокойный голос, но глаза на мокром месте, и Драко становится неуютно. Он почти уверен, что, заговорив, окончательно расстроит эту женщину, а она — его единственная надежда понять, что происходит.

— Не надо плакать, — выдавливает он.

Так говорил отец, когда матери начинала изменять выдержка. Вот только у Люциуса Малфоя это походило на приказ, а у Драко получается почти просьба. Несолидно.

— Я и не плачу, Драко, — она не осторожничает, как Панси, не прожигает взглядом, как Грейнджер, не прячет глаза, как та Сьюзен, которую он помнит по Хогвартсу. Голос у неё — как перебор деревянных чёток. — Я плакала месяц, пока ты был в коме. В коме, понимаешь? И никто из целителей не знал, что делать! Я вызвала Сепсиса из Франции, у него медовый месяц был! Я наняла двух врачей-сквибов! Ты отправился на задание и исчез! А потом я в разгар смены узнаю, что вас с Гарри обоих доставили в Мунго! И последнее, что я сказала вам тогда на прощание, было «чтоб вас венгерская хвосторога пожрала!»

— Но ведь не пожрала? — он спрашивает почти с надеждой. В деле фигурируют Гарри и хвосторога, и он готов поспорить, что знает, о каком именно Гарри идёт речь.

— Но ведь почти, Драко!

Драко Малфой привык доверять своим ощущениям: в данный момент он абсолютно уверен, что волосы у него на голове шевелятся.

— Так ты плакала из-за меня целый месяц?

Боунс поджимает губы.

— Нет, ещё я следила за всем этим хламом, — она машет рукой в сторону аппаратуры. — И ожидала, когда же мой сиятельный муж вернётся в наше низменное общество!

Сказать на это Драко решительно нечего.

Он не знает эту женщину, что может означать две вещи: либо здесь (в Раю или где бы то ни было) всё не так, как в привычном мире, либо он банально никогда не интересовался замухрышкой с Хаффлпаффа, за исключением того, что она приходится племянницей покойной чиновнице Боунс. Последнее больше смахивает на правду, если быть честным.

Кстати, Драко не слишком любит быть честным — особенно с самим собой.

Пока Драко терзается этим вопросом, Сьюзен одаривает его долгим и каким-то всезнающим взглядом, а потом спрашивает:

— Что вообще ты помнишь?

Неплохой шанс рассказать правду.

И загреметь в Отделение для душевнобольных. Наверняка и в Раю оно тоже есть — для особо удачливых.

— У меня был паршивый день, — честно отвечает он. — А потом я упал.

Это самая идиотская фраза, которую он произносил в жизни. И одна из самых унизительных. Зато она максимально правдива.

Сьюзен криво улыбается и гладит его по руке. Странный жест. С мужьями, наверное, обращаются по-другому — хотя что он вообще об этом знает? Глаза у Боунс умные и грустные, а вид усталый.

Кстати, приятно, когда тебя гладят вот так — долго и вдумчиво, ни к чему не принуждая.

— День и правда был хуже некуда, — говорит она. — Ладно, давай сюда стакан и ложись поудобнее. Завтра я позову Гарри, он тебе в красках расскажет, что было после того, как ты упал. Помни — никаких споров. Вот окрепнешь, тогда и ругайтесь на здоровье, — она наклоняется и целует его в лоб.

Драко сглатывает. Он видит, как плавно двигается грудь под форменным халатом, чувствует, как щекочут шею мягкие, пахнущие мёдом волоски, выбившиеся из косы. Боунс спокойна, уверена в себе и при этом месяц плакала из-за человека, который... ах, да. Из-за своего мужа.

У выхода из палаты она оборачивается:

— Я скучала.

— Сьюзен, — Драко облизывает губы. — Спасибо тебе.

Она подмигивает и выходит из палаты.

Мерлинова борода, куда он попал?

* * *

— И тут этот Боб как запустит Адским пламенем!

— У него мозг садового гнома.

— А я о чём? Адским пламенем — в дракона! Ну, эта хвосторога и ответила. Она-то думала, это другой дракон на её территории. Но вся фигня в том, что они на это и надеялись! Чарли был прав, они сначала заставляли драконов выйти из себя, а потом выманивали на территорию, оцепленную чарами. А потом вытаскивали яйца! Идеальная ловушка! И никто ничего не подозревал — драконы шумные создания, мало ли чего они горланят. А ты вообще герой!

Драко только неопределённо хмыкает. Он прихлёбывает куриный бульон из кружки-непроливайки и слушает рассказ Гарри Поттера о том, как они героически отловили банду контрабандистов, торговавших драконьими яйцами. Рассказ включает отчёт о слежке, оду стратегии, которую придумал Драко, скромное замечание, как бравый аврор Поттер вытащил полумёртвого Малфоя с поля боя, и пару слов о пользе Чарли Уизли во всём этом деле.

Ситуация смахивает на сюрреализм, но за последние пару суток Драко неоднократно давал зарок ничему не удивляться. Он слушает Поттера, кивает в нужных местах, задаёт наводящие вопросы, спрашивает, как Сьюзен перенесла его отсутствие, покорно питается больничной пищей (бульоном, кашей и протёртыми овощами). Правда, Поттер однажды поклялся, что со дня на день Джинни вернётся с очередного матча и он незаметно принесёт ему их «чудо-коктейль». Драко содрогнулся и понадеялся, что Уизли (которая теперь была миссис Поттер) задержится подольше — вместе со своими «Гарпиями».

Всё, что он выяснил, сводится к следующему: ему тридцать, он три года женат на Боунс и они никогда не жили в Малфой-мэноре, который по-прежнему занимают старшие Малфои. Тётка Сьюзен жива. Родители Поттера умерли, защищая сына от Лорда, зато Сириус Блэк каким-то образом оказался на свободе и воспитывал крестника. Всё это приводило к главному вопросу: что стало с Тёмным Лордом? Шрама на лбу у Поттера не было. Поттер учился на Гриффиндоре, Драко — на Слизерине, и что свело их вместе, остаётся загадкой. Они благополучно закончили Хогвартс и отправились прямиком на курсы авроров. Понятно, зачем это Поттеру, но Драко и близко не задумывался об Аврорате. Точнее, иногда задумывался, но, как правило, эти мысли носили мрачный характер. В связи с драконами Драко плавно перешёл на тему Турнира трёх волшебников и долго предавался несуществующим ностальгическим воспоминаниям о давней победе Крама. Поттер, оказывается, очень жаждал поучаствовать. И Драко тоже. И бороды у них тоже были — как и у толпы других желающих. Уизли-младшего Поттер упомянул вскользь, и Малфой счастливо решил, что в этом загадочном мире их пути особенно не пересекались.

Пугает, что этому Поттеру — с его ухмылками и шуточками — даже не хочется дать по морде. И проклятьем в него запустить тоже почему-то не хочется.

Чертовщина какая-то.

Больше всего его тревожит Боунс, даже родители пугают меньше. Однажды они навестили его вдвоём, ещё раз пришла мама. Отец был немного холоден, мать держалась проще, чем обычно. Всё прошло очень вежливо и неторопливо — как подобает Малфоям.

Вот только Боунс не вписывалась в эту картину. Во всём этом зеркальном мире она одна была настоящей. Сьюзен смеялась, ругалась, целовала его при встрече и на прощание, рассказывала смешные случаи из практики и зачаровала вырезку из «Пророка», где сообщалось о геройском поступке Д. Малфоя, Г. Поттера и Ч. Уизли. Вырезка планировала по палате, то и дело попадаясь на глаза Драко. Сьюзен Боунс из Хогвартса образца тысяча девятьсот девяносто шестого была бледной тенью женщины, которую называли «целитель Малфой», но самое главное — эта Сьюзен любила его. Любила Драко Малфоя — ужасного пациента, аврора, непутёвого мужа, и он не мог от этого отказаться. Надо было впасть в кому и очнуться в каком-то параллельном мире, чтобы понять, чего тебе не хватало на самом деле.

В день выписки — через две недели после отвратительного пробуждения в незнакомой палате — она вбегает в палату, посвежевшая, сияющая, нарядная, в сопровождении чистенького эльфа.

— Мотти перенесёт нас домой.

— Мотти рад, что хозяин снова будет дома. Госпожа почти не бывать дома, а когда бывать, то плакать, много плакать, — эльф прижимает уши. — Хозяин не должен оставлять хозяйку.

Драко криво улыбается.

Домовик даёт ему советы. Неудивительно, что они не живут в Малфой-мэноре.

Посреди огромного холла, который он толком не успел рассмотреть, Драко целует свою ненастоящую жену, слышит, как она непривычно низко стонет и прижимается ближе, и больше не задаёт себе вопросов.

* * *

Они собираются отмечать Рождество, и Драко чувствует, что сходит с ума. Его выписали за пару дней до Сочельника, и он с пользой проводит время, оставшееся до праздника. Пока Сьюзен занята своими делами, он ищет в доме любые подсказки — хоть что-то, чтобы понять, где он. Дом обставлен просто и дорого, идеальная чистота, мебель светлого дерева — он всегда такую любил. Камин с безделушками, картины в глубоких рамах, пузатые вазы — Люциус считал подобное безвкусицей, а вот Драко нравилось. Даже ванная в этом доме сделана точь-в-точь как предпочёл бы Драко — с матовым куполом, пропускающим рассеянный зимний свет, и множеством светильников, косящихся из углов. Драко лежит по уши в пене, пока Сьюзен не начинает ворчать, что Мотти уже накрыл на стол, и отчаянно боится проснуться.

В доме множество фотографий, и они повергают Драко в ужас. Вот свадьба Поттера и Уизли, где Драко, похоже, был шафером (помилуй Мерлин!). Подружка невесты — полоумная Лавгуд с Рейвенкло. В этом мире жив Диггори. Драко выясняет это, пролистывая собственный свадебный альбом (он в ужасе от осознания самого факта своей женитьбы, но ему действительно нравится Боунс с её ненавязчивой заботой, прямой осанкой и привычкой сидеть с ногами на кушетке эпохи Ренессанса). На их с Боунс свадьбе было, видимо, полно народа: Диггори с Чанг, Лавгуд с Макмилланом, полукровка Тонкс под руку с рыжим верзилой (его принадлежность к семейству Уизли видна невооружённым глазом), Флинт, танцующий с Дафной. Монтегю с эффектной блондинкой — кажется, с Гриффиндора. Астория Гринграсс с Забини. А вот ещё фрукт — Невилл Лонгботтом, повзрослевший, с каким-то суровым взглядом. Рядом с ним — неприметная блондинка, что вечно вертелась возле Боунс. Кажется, Эббот. Крэбба и Гойла нигде не видно, зато есть и Крам, и та француженка, Делакур — тоже с рыжим Уизли. Сколько, однако, Уизли на его собственной свадьбе! Кое-кто из друзей отца. Тётка Андромеда, которую он видел лишь однажды — на старой маминой фотографии. Снейп, Сириус Блэк, Амелия Боунс. Одна из двойняшек Патил (Драко их не различает) машет пойманным букетом невесты. Кто вообще организовывал его свадьбу — магглы? За последние дни Драко почти уверовал в то, что мир вокруг реален, но все эти знакомые и отвратительно чужие лица сбивают с толку. Он рассматривает колдографии, пока Сьюзен пьёт какао и мурлычет какую-то песенку. Ощущение, что перед ним — одни безумцы. Какие-то лицедеи, напившиеся Оборотного. Патил всё машет букетом, а парень рядом с ней пунцовеет и закрывает лицо рукой. Гости что-то выкрикивают, обступают парочку кольцом, и те вынуждены поцеловаться...

Мерлинова борода!

Нотт. Теодор Нотт! О, Нимуэ. Неужели Нотт потом женился на Патил?

Драко поворачивается к Сьюзен, постукивая по колдографии ногтём.

— Как они? — он останавливается на максимально сдержанной формулировке.

Боунс фыркает, забрызгивая кончик носа молочной пенкой.

— Как всегда. Тео торчит в Отделе Тайн, хочет повышение и новый дом. Падма сутками пропадает в Мунго, хотя всем известно, что работа ей не нужна. Она хочет ребёнка. Но ребёнок будет только тогда, когда Тео получит повышение.

— И дом, — обречённо заканчивает Драко. — Проще остановить разъярённого кентавра, чем Нотта, когда у него есть цель.

Сьюзен посмеивается:

— Точно. Повезло, что ты оказался другим.

— Вот как? — вырывается у него.

Она закатывает глаза, будто он сморозил глупость.

— Потому что ты понимаешь всю ценность выбора. Благодаря тебе я занимаюсь любимым делом, а не контролирую выпуск наволочек для домовиков, как Дафна, и не тоскую дома в окружении древней мебели, как Лаванда.

— Вроде той, на которой ты сидишь сейчас?

— Ага.

Драко хочет съязвить, что просто нахождение среди такой мебели облагораживает, когда добирается до главной фотографии. Он в парадной мантии, Сьюзен в мерцающем платье, Поттер и Грейнджер, засыпающие их рисом. Значит, Грейнджер есть и тут. Нигде от них с Поттером не избавиться.

Драко смотрит, смотрит, смотрит... У него слегка кружится голова. Драко и Сьюзен Малфой с колдографии выглядят невозможно, идеально, ослепительно счастливыми. Он не уверен насчёт своей жены, но убеждён, что сам с детства не испытывал таких ощущений.

Даже если это какой-то другой мир, он не мог возникнуть просто так. Тёмный Лорд не мог исчезнуть ни с того, ни с сего. И Сьюзен Боунс не могла выйти замуж за сына Пожирателя и быть такой счастливой.

Он должен выяснить, в чём дело.

— Сьюзен, — тихо спрашивает он, не отрывая взгляда от альбома. — Ты счастлива?

— Да. Разве ты нет?

Теперь они смотрят друг на друга.

— У меня каша в голове после случившегося, — медленно произносит Драко. — Не пойму, что со мной.

Сьюзен медленно отставляет кружку, придвигается ближе, залезает к нему на колени. От неё всё ещё пахнет шоколадом и молоком, травами и мёдом, губы оказываются ужасно близко — и всё это ни в коей мере не способствует успешному выяснению фактов.

— Ты был в коме, — произносит она так, будто речь идёт о чём-то банальном. — Теперь ты приходишь в себя. Это нормально, Драко. Я вижу, что ты чем-то встревожен, вижу, что тебя что-то беспокоит, но ты здоров — я могу сказать это как колдомедик.

Что?

— Если тебе будет нужен совет, ты знаешь, что я выслушаю и помогу, чем смогу, — невозмутимо продолжает она, перебирая его волосы. По сравнению с привычной школьной стрижкой они порядком отросли. А может, в этом мире он предпочитал длинные волосы, как у отца. Судя по колдографиям, так и есть. — Если ты хочешь разобраться сам, я не тороплю.

До поры до времени Драко Малфой рос с пониманием простой истины: Малфои получают всё, что хотят, потому что у них есть на это право. Однажды, когда шестилетний Драко спросил отца, не нужно ли сначала заслужить это право, он получил в ответ полный взрослого снисхождения взгляд (который, кстати, ненавидел) и простое пояснение: Малфои не стараются заслужить. Они сразу получают. Так уж сложилось, сынок.

Драко дорого бы дал, чтобы Люциус Малфой из того, привычного мира мог увидеть его со стороны. Прямо в эту минуту. Вне всякого сомнения, отца не поразил бы просторный, со вкусом обставленный особняк. Ухоженный садик, заполонённый простыми цветами, скорее всего, вызвал бы брезгливую усмешку, не говоря уже об огромном полосатом коте, который имел привычку драть косяк двери в ту самую шикарную ванную на третьем этаже и спал под креслом в гостиной. Нет, Люциусу Малфою стоило взглянуть на новенькую сине-красную аврорскую мантию с блестящими медными застёжками. Люциусу Малфою стоило бы взглянуть на рыжеволосую ведьму, сидящую на коленях у его сына, женщину, сумевшую за пару недель заставить Драко почувствовать себя живым и почти счастливым.

Драко убеждён: он не заслужил ни эту форму, ни эту женщину.

И ему точно надо поговорить с отцом. О многом, кстати, поговорить.

Едва очутившись у ворот Малфой-мэнора, Драко ощущает позорное желание сбежать. Всё, совершенно всё в этом месте оказывается неправильным. Особняк — гордый, с устремлёнными ввысь башнями, не тронутый позором и запустеньем, наступившим после заточения отца в Азкабан, — похож на детскую мечту. Здесь никогда не распоряжался Тёмный Лорд, Драко никогда не уезжал отсюда со страхом вернуться и найти руины и пепел. Драко разглядывает башенки и стриженые тисы, не находя в себе мужества коснуться ворот. Как ни странно, помогает воспоминание о Поттере — о лохматом Поттере, сидящем в палате Мунго и разглагольствующем о том, как Драко спас целую кладку драконьих яиц.

Охранные чары расступаются перед ним, и Драко медленно идёт навстречу своему страху.

Страх ждёт его в кабинете. С неясным чувством горечи Драко понимает, что есть вещи, которые не меняются ни в одном из миров. Мама пригласила бы его выпить чаю. Отец же сидит за столом, медленно перебирая бумаги, и на появление Драко реагирует пластилиновой улыбкой — выверенной до мельчайших деталей.

— Драко.

— Отец.

Всё привычно, разыграно как по нотам, и оттого ощущение неправильности усиливается.

— Тебе нужны деньги?

Драко застывает посреди кабинета.

— Прошу прощения?

— Ты был в Гринготтсе, проверял счета, снова отказался от услуг гоблина, обслуживающего мой сейф, но пришёл ко мне. Единственное, что я могу заключить, — у тебя финансовые трудности. В конце концов, ты живёшь на широкую ногу, но едва ли твои доходы и доходы твоей супруги могут покрыть все растраты.

Драко чувствует, как ползут по лицу жаркие пятна. Час назад он видел свой счёт, который даже близко не стоит с богатством Малфоев, но вполне может позволить самому Драко, его жене, детям, а может, и внукам ни в чём не нуждаться.

— Как ты узнал, что я был в Гринготтсе?

— Многие стеснены в средствах и немногие стыдятся наблюдать, — Люциус по-особому выделяет последнее слово, словно оно должно что-то значить для Драко. Вот только в голове у Драко — чистый лист. — Сколько тебе нужно?

— Вообще-то я приехал не за деньгами, — медленно произносит Драко. Он всё ещё вынужден принимать лекарства, даже после выписки из Мунго, и они отчаянно тормозят мысль, а сейчас ему нужна скорость.

Люциус слегка прищуривается.

— В чём же дело? Артефакт? Книга из библиотеки? — его глаза расширяются. — Твоя жена беременна? Драко, с этого надо было начинать! В конце концов, наследник для семьи...

— Нет, — Драко сглатывает. — Нет. Я просто хотел узнать, как ты. Как идут твои дела, — поправляет он сам себя, обводя руками заваленный бумагами стол. — Но, вижу, ты занят. Как всегда.

— Драко, — вкрадчиво произносит Люциус, и длинные пальцы скользят, исчезают из поля зрения. — Если у тебя возникли проблемы...

Невербального Протего хватает, чтобы заставить Люциуса замолчать на середине фразы.

— Интересное понятие о сыновней заботе, — хмыкает он. Ни отец, ни сын не вынимают палочек, но война уже объявлена. — Так что же тогда привело тебя в родительский дом?

— Тёмный Лорд, — выпаливает Драко. Он видит, как распахиваются глаза отца от этих слов, и это подстёгивает его говорить. — Ты считал, он должен возродиться, но этого не произошло. Почему? Почему он не вернулся?

Драко хорошо знает отца, знает и тот факт, что отец бледнеет крайне редко — и причина должна быть веской. В данный момент Люциусу Малфою неуютно перед собственным сыном. Он несколько раз моргает. Откашливается. А потом — невиданное дело! — осторожно кладёт волшебную палочку поверх кипы бумаг. Драко решает, что это можно счесть приглашением, и призывает стул.

— Если ты имеешь в виду, почему я не остановил Альбуса Дамблдора и его сомнительные поиски, то сейчас уже поздно говорить об этом. Во-первых, я всегда презирал Дамблдора. Во-вторых, тогда я был уверен, что теория крестражей смехотворна и призвана отвлечь тех, кто тайно остался предан Тёмному Лорду, от реальной проблемы. К слову сказать, пока ты не нашёл дневник, я не был уверен, что Тёмный Лорд вообще смог создать эти крестражи, зато мы с твоей матерью быстро убедились, чем чреваты такие... находки. Это вторая причина. Тогда я позволил Дамблдору завершить начатое. Не могу не признать, что он организовал всё наилучшим образом. А теперь мой черёд.

Люциус подаётся вперёд всем телом. Драко знает, что отца часто сравнивают со змеёй, но на деле он похож, скорее, на белого павлина — свою самую большую любовь после чёрного бархата и птифуров с фисташковым кремом. Он так же резко вытягивает шею, поворачивает голову и, не мигая, впивается в собеседника взглядом.

— Теперь, Драко, мой черёд задавать вопрос. Почему сейчас? Почему ты молчал все эти годы, сдружился с Поттером, заставлял меня принимать мальчишку в моём доме вместе с его крёстным? Почему ты поехал к своей тётке, опозорившей всех Блэков, почему даже на Слизерине собрал вокруг себя тех, кто совершенно не годился для твоего окружения? Все эти годы ты творил что хотел, вынудил меня уйти из Попечительского совета, сделал посмешищем в глазах старых друзей, женился не на той, кого я советовал! Ты ходил за советом не ко мне, а к Снейпу — нищему полукровке и предателю! Ты стал аврором! Я не отрёкся от тебя только из-за твоей матери! Только потому, что она закончила бы так же, как Вальбурга Блэк! Ты бросил мне в лицо, что я воспитал тебя не так, как подобает, а теперь, спустя столько лет, появляешься на моём пороге и спрашиваешь «почему»!

Люциус тяжело дышит, глаза налились кровью, и Драко с ужасом понимает, что ему нечего ответить. Он в жизни не набрался бы храбрости, чтобы сделать всё, о чём рассказал отец. Слово «крестраж» ни о чём ему не говорит. Вид отца — измученного собственным разочарованием в сыне, в делах, во всей своей жизни — оставляет гнилой привкус сожаления. Этот Люциус не бывал в застенках Азкабана, зато, по-видимому, и не лепил из сына недосягаемый идеал.

— Уходи, — Люциус опускает голову и милосердно прекращает его мучения. — Уходи, живи своей жизнью и постарайся больше ничего не испортить. Ты почти научился, так не начинай заново.

Драко проходит по дому подобно слепому и аппарирует, едва оказавшись за воротами. Тошнотворное разочарование накрывает с головой, а в памяти слишком живо искажённое страхом, осунувшееся лицо отца с колдографии в «Пророке». Заключённый номер такой-то. Две буквы, три цифры. Драко надеется, что наступит день, когда он их забудет.

* * *

Визит к отцу приводит лишь к тому, что Драко окончательно запутывается в понимании того, что же с ним происходит. Случись подобное год назад, он пошёл бы к Снейпу и выложил всё как есть. В конце концов, декан был легиллиментом, и это не было секретом ни для кого из Пожирателей. Вот только в последнее время их отношения с трудом тянули даже на «натянутые», и рассчитывать на Снейпа не приходилось. Люциус назвал Снейпа предателем, он и раньше — в том мире, как окрестил его для себя Драко, — подозревал нечто подобное. Может ли он пойти к Снейпу сейчас? Но где его искать? Драко даже Поттера может найти только в Аврорате или с помощью совы. Вот уж поистине: одиночество — худшее проклятье, а одиночество в беспамятстве...

Кстати, а куда идёт одинокий человек? Куда шёл, например, Снейп, когда ему нужно было что-то выяснить? Непохоже, что у него было много друзей. Драко, нахохлившись, сидит на скамеечке в маггловском парке и представляет, как Снейп ищет информацию о чём-то, что ему совершенно неведомо. Получается плохо. Сколько Драко помнит декана, тот знал ответы на все вопросы.

Допустим, не Снейп. Кто ещё? Поттер? Тот вечно попадал в переделки. И явно не всегда всё понимал. Если бы не Грейнджер с её...

С громким стоном Драко откидывает голову и ощутимо прикладывается затылком к спинке скамьи. Грейнджер. Ну конечно. Не знаешь, что делать? Иди в библиотеку. Неудивительно, что Поттер дожил до шестого курса.

Аппарировать до Министерской библиотеки — дело двух секунд. Драко предъявляет на входе палочку, получает пропуск в архив и, зарывшись в газеты тридцатилетней давности, начинает свои изыскания. Узнать истину оказывается нетрудно, а вот принять её — куда сложнее.

Сириус Блэк вновь оказался достаточно глуп, чтобы предложить Петтигрю в защитники Поттеров (об этой его глупости ходили легенды — отец открыто насмехался, мама старалась не морщиться, Драко делал вид, что временно ослеп и оглох). Вот только в этот раз Блэк заявился к дому Поттеров раньше. Драко рассматривает пожелтевший газетный лист, снова и снова перечитывает статью от первого ноября 1981 года.

«...Сириус Блэк известен своим непокорным нравом и буйным темпераментом, но до вчерашнего дня никто и не предполагал, что именно он станет победителем Того-кого-нельзя-называть и героем магического мира! Сириус Блэк избавил мир от отвратительной заразы, и сложно переоценить заслугу этого великого волшебника! Возможно ли, что мы стали свидетелями рождения второго Альбуса Дамблдора? Сейчас мистер Блэк отказывается от комментариев, но, по словам мистера Рубеуса Хагрида — душевного лесничего из Хогвартса, столкнувшегося с мистером Блэком на месте трагедии, — тот был в ярости и отчаянии от убийства лучших друзей, возмущён зверством Того-кого-нельзя-называть, вид имел грозный, а в глазах его стояли слёзы. Мистер Хагрид также заявил, что Годрикова Впадина была объята огнём, а Сириус Блэк, только что испепеливший Адским Пламенем самого сильного Тёмного мага последнего столетия, прижимал к себе крошечного младенца, чудом избежавшего смерти. Как известно, Сириус Блэк является крёстным Гарри Поттера — сына убитых Джеймса и Лили Поттеров. Неизвестно, решится ли Сириус Блэк на усыновление мальчика или же не рискнёт отказаться от свободного образа жизни, тем более личная жизнь его до сих пор не устроена! Таинственные, драматичные и пикантные подробности биографии Сириуса Блэка читайте на стр. 4».

Автор статьи — Рита Скитер. Впрочем, это Драко понимает ещё по стилю прочитанного. Видимо, тогда Рита только начинала свою карьеру, поскольку статья оказывается более-менее правдивой. Пролистав ещё несколько выпусков, вышедших позже, Драко выясняет, что Блэк действительно застал Волдеморта в Годриковой Впадине и действительно применил Адское Пламя — как утверждал сам Блэк, это оказалось чистой случайностью, результатом ненависти и горя. Ему вторили Альбус Дамблдор и всё магическое сообщество. Драко проводит в библиотеке ещё несколько часов, тщательно просматривая выпуски «Пророка» с помощью поискового заклятья и без, но не находит ни единого упоминания Тёмного Лорда. О загадочной «теории крестражей», упомянутой отцом, и вовсе нет ни слова. Кстати, Люциус был оправдан, как и многие другие подозреваемые в пособничестве Тому-кого-нельзя-называть. Пресловутый Империус и, как решает Драко, приличное количество галлеонов сыграли свою роль. За Снейпа вступился лично Дамблдор, объявив его шпионом среди Пожирателей. Драко вздыхает, листая газеты, натыкается на объявление о свадьбе Сириуса Блэка и Эммелины Вэнс и решает, что с него хватит. Видимо, в мире, где Поттер тихо-мирно живёт своей жизнью и не убивает в младенчестве Тёмных Лордов, всё идёт своим чередом.

Драко сдаёт пропуск на выходе и аппарирует домой. Сьюзен скоро вернётся, надо, что ли, напомнить Мотти про пирог с карамелью. Интересно, что будет с ним самим после Рождества, когда придётся возвращаться на работу в Аврорат?

На работу в Аврорат, Салазар вас задери!

* * *

В Рождество они устраивают тот самый приём, о котором Сьюзен говорила ещё в больнице, — нечто среднее между вечеринкой в Хогвартсе и званым ужином в семье старших Малфоев. В воздухе — какофония запахов, в углу гостиной — ёлка. Драко отстранённо думает, что мама никогда не позволила бы поставить ёлку прямо в гостиной. Драко приветствует Нотта и Поттера, Макмиллана и Лонгботтома, Монтегю и Вуда. Все они настолько свободно чувствуют себя в его доме, будто бывают здесь чаще положенного. Позже Драко приходит к выводу, что так и есть: сменившие фамилии Лавгуд, Патил и Эббот знают его кухню не хуже домовика, а бывшая Уизли уверенной рукой левитирует подносы с канапе. Они сидят за огромным столом, стоит гомон, все передают друг другу соль и специи. Маркус Флинт и Чарли Уизли разливают вино — по три бутылки одновременно, словно соревнуясь в ловкости. Драко не притрагивается к спиртному, за что тут же удостаивается насмешливого комментария от Поттера, а Поттеру наступает на ногу собственная жена. Разумеется, все это замечают, и гостиная взрывается смехом. Драко побаивается заводить беседы, но пока ему везёт — гости благополучно развлекают хозяев и развлекаются сами, а его молчаливость, видимо, списывают на стресс после болезни.

— Сейчас Тонкс будет пить за тебя. Думаю, глоток можно, а то она обидится, — торопливо шепчет Сьюзен.

Сегодня у Тонкс волосы цвета шиповника, и Драко гадает, сохранят ли они этот оттенок до конца ночи. А ещё он гадает, хватит ли ему сил до конца этой ночи, потому что Сьюзен выглядит потрясающе в узком тёмно-синем платье с открытой спиной, и каждый раз, когда он чувствует её локоть или перехватывает взгляд, ему становится больно и сладко, и Драко знает, что он глупец, что это должно было случиться. Дело даже не в сексе — хорошо, не только в нём! — дело в том, что рядом с ней он забывает о разговоре с отцом и о газете, найденной в Министерской библиотеке, о смертельном задании, полученном в мире, который перестал существовать, и о недоверии к этому, такому яркому миру. Он в шаге от любви, ему шестнадцать, а его телу — тридцать, и ему почти так же страшно, как на первой аудиенции у Лорда.

Путаные мысли прерывает сигнал охранных чар на входной двери.

— Приехали! — восклицает Поттер и, никого не спросив, несётся открывать. — Я же говорил!

Вслед за Сьюзен, смеющейся и уже сбегающей вниз по лестнице, Драко неуверенно выбирается из-за стола, выходит в холл и чувствует, что поторопился. Прямо сейчас ему очень хочется присесть. На пороге стоит Северус Снейп. Возраст ему к лицу — и волосы в хвост, и очки в широкой оправе, и тёмное маггловское пальто. Он знакомым до боли жестом смахивает с рукава снежинки, что-то говорит Поттеру и пропускает вперёд молодую женщину с корзиной тропических фруктов — неуместных и праздничных одновременно. Неукротимая копна кудрей и улыбка до ушей — Гермиона Грейнджер обнимает Сьюзен и Поттера и машет замершему на лестнице Драко.

— С Рождеством! Мы сбежали с конференции сразу после выступления Слагхорна и сели на самолёт. Достать портключ сейчас совершенно невозможно!

— Если ты не Гораций Слагхорн и не Альбус Дамблдор, разумеется, — добавляет Снейп. — Гермиона, отдай Мотти пальто.

— А, Мотти. Привет, — Грейнджер улыбается домовику, как старому другу. — С Рождеством.

— С Рождеством, миссис Снейп. С Рождеством, мистер Снейп, — Мотти недоверчиво косится на Гермиону. — Мотти не примет подарок.

Драко против воли кривится в усмешке. Вот что не меняется ни в одном из миров — надменность его отца и глупость Грейнджер, когда дело касается домовиков.

Секунду.

Миссис Снейп?

— Драко? — Снейп, как всегда неслышно оказавшись рядом, смотрит на него своим фирменным ястребиным взглядом. — Как ты?

— И вас с Рождеством, — Драко пожимает руку декана, стараясь смотреть куда угодно, только не в глаза. В последний раз декан смотрел на него с неясной смесью жалости и разочарования, и Драко ненавидел его за это. Ещё больше он ненавидел Снейпа за то, что взгляд был вполне заслужен. — Я в порядке, прихожу в себя. Нужно время. Как Гр... Гермиона?

Снейп поворачивается и смотрит на Грейнджер, смотрит так, как раньше смотрел только на проверенный годами серебряный котёл, на последний флакон желчи броненосца, на удачно составленный рецепт, и Драко с ужасом думает, насколько плохо он знает декана. Снейп смотрит на Грейнджер с той гордостью и нежностью, с тем сентиментальным удовлетворением и неудовольствием, какое испытывает художник при взгляде на созданную им же картину, с усталой уверенностью человека, заслужившего исключительное право на нечто очень ценное.

— Она была великолепна. Полагаю, завтра проснётся знаменитой. Ей всегда этого хотелось. Сегодняшнюю конференцию можно считать репетицией. В Вене она будет блистать, и никто не оспорит её право на премию в этом году.

— Вы закончили обо мне сплетничать? — Грейнджер подхватывает мужа под локоть. — Сейчас Сьюзен откусит вам головы.

Разумеется, это неправда. Сьюзен выглядит как минимум заинтригованной, разглядывая их троицу, а потом подмигивает и кивает в сторону гостиной.

— Идёмте.

— Тост! — провозглашает Тонкс, вставая и роняя вилку. Волосы немедленно становятся ярче и сливаются по цвету с остролистом. — За моего кузена, который объединил нас всех! За его прекрасную жену, которая терпит всю нашу компанию каждый год! Ребята, вы просто волшебники! Ура!

Драко теряется в блеске бокалов и буйстве запахов, ему почему-то кажется, что жаркое пахнет пылью, а вино на вкус отдаёт чемерицей. Смех перерастает в гул, в ушах снова грохочет кровь, тёплая рука Сьюзен выскальзывает из его ладони, исчезает яркий свет гостиной, и только слышно, как Снейп снова и снова зовёт его по имени.

Лицо Снейпа проявляется из темноты — медленно, словно с неохотой. Он хмурит брови, поджимает губы и вообще ведёт себя так, словно Драко — величайшая проблема, с которой он сталкивался на своём пути.

— В очках вам лучше, — Драко морщится, пытаясь собрать мысли в кучу. — Чёрт, я выпил лишнего, похоже. Сьюзен говорила, что можно только глоток.

Драко привык, что по лицу Снейпа невозможно прочесть ничего, но сейчас явно что-то промелькнуло. Хорошо бы ещё понять, что именно.

— Мистер Малфой, — медленно и ужасно строго произносит Снейп. — Вы понимаете, где находитесь?

Драко садится — не без поддержки Снейпа — и понимает, что минуту назад лежал на полу Выручай-комнаты. Рядом с ним — распахнутый и какой-то покосившийся Исчезательный Шкаф. Артефакт кажется абсолютно мёртвым, и Драко не по себе от одной этой мысли.

Исчезательный Шкаф.

— Нет, — убеждённо произносит он. — Это просто невозможно. Я же... Рождество. Рождество! — он отчаянно вглядывается в декана. — Вы же были там. Вы приехали с конференции. Помните? Конференция в Аргентине. Вы опоздали на ужин, но всё равно приехали.

Снейпа слегка передёргивает.

— Мистер Малфой... Послушайте. Вы выпили зелье близнецов Уизли. Нечто вроде смеси Усыпляющего зелья и Морочащей закваски. Не знаю, когда это произошло, но, видимо, за ужином. Я не мог найти вас, пока не дошёл до этой комнаты. Я не сразу её увидел, видимо, это особенность замка. Мистер Малфой, что последнее вы помните?

Драко смотрит на декана и понимает сразу две вещи. Первое: Северус Снейп никогда не пытался отобрать его славу. Второе: Северус Снейп всегда, сколько Драко его знал, видимо, был человеком Дамблдора, и Драко должен понять, что ему сделать прямо сейчас, потому что уже через минуту будет поздно.

— Профессор, — привычное обращение отчего-то даётся с трудом. — Я знаю, что вы не пытались навредить мне или отобрать мою славу. Я не смогу... — Драко до боли прикусывает кончик языка, но глаза всё равно начинают гореть, а в груди всё сворачивается спиралью. — Я не смогу убить директора. Я... хочу с ним поговорить. Пожалуйста. Я знаю, что вы шпионите для Ордена Феникса. Я натворил дел, но всё можно исправить, честное слово, — он вглядывается в бледное лицо Снейпа и чувствует себя ребёнком, маленьким, едва ли имеющим значение для огромного суетливого мира. — Кажется, я сломал Исчезательный Шкаф, вместо того чтобы починить его. Никто уже не пройдёт в школу, понимаете? Пожалуйста, я прошу вас.

Оказывается, это не так уж унизительно — смотреть на того, кого ты столько лет уважал, снизу вверх и просить о шансе, даже если шанс — разговор с директором и Обливиэйт в итоге.

Оказывается, это не так уж страшно — смотреть в лицо своей судьбе, даже если в данный момент судьба — это твой декан.

— Я не представляю, о чём вы говорите, мистер Малфой, — ровно произносит Снейп, но в его глазах есть отзвук того чувства, с которым он смотрел на Драко в том мире. — Но я отведу вас к директору.

Дорога до директорского кабинета бесконечна. Хогвартс спит — отбой уже был, но Альбус Дамблдор сидит в своём кресле с таким видом, будто всю жизнь ждал этого момента.

— Мистер Малфой хотел с вами поговорить, директор, — сухо роняет Снейп.

— Профессор, останьтесь!

Оба учителя смотрят на Драко с таким любопытством, что его передёргивает.

— Я хотел сказать, — он смотрит Дамблдору прямо в глаза, — что всё знаю. Про Орден и про то, что профессор Снейп предал Тёмного Лорда, — он вспоминает смеющуюся Грейнджер, Снейпа в маггловском пальто, сидящего в палате Поттера.

— Вот как, — Дамблдор поглаживает бороду. — И что навело тебя на эту мысль?

— Братья Уизли. Их зелье. Вы можете... в общем, легиллименция. Я не против. Но я хотел сказать другое, — он думает о Сьюзен, о бледной спине в вырезе синего платья, о гордых шпилях Малфой-мэнора. — Я принял решение. Позвольте мне всё исправить. Скажите, что я должен сделать, чтобы защитить мою семью и Хогвартс. Просто скажите. Я не хочу быть Пожирателем смерти.

Дамблдор молчит, и Драко добавляет главное:

— Мне страшно.

— Присядьте, — тихо говорит Дамблдор. Где-то позади слышен свистящий вздох Снейпа. Драко не любит эти вздохи — они никогда не несут ничего хорошего. — Если вы готовы, мистер Малфой, то давайте начнём с чая.

— Простите?

— Чай, — повторяет Дамблдор, и на столе появляется сервировка на троих. — Знаете, когда человек решается на перемены, он обязательно должен выпить чаю. Вы никогда не задумывались, почему порой мы пьём чай просто от безделья? Нет? Вот я полагаю, что чай помогает нам на несколько минут отрешиться от того, что нас мучает, потому что нельзя принимать решение, когда душу разъедает острая боль.

Драко берёт чашку, отпивает глоток.

— Вы добавили Сыворотку правды? — спрашивает он.

— Нет. С чего ты взял?

— Это было бы разумно.

Дамблдор грустно улыбается.

— Драко, ничто из того, что построено на обмане, не является разумным. В лучшем случае — целесообразным, но, думаю, с тебя хватит целесообразности. Я предлагаю тебе задать три вопроса. Ты можешь спросить у меня всё, что хочешь, а я в ответ задам три вопроса тебе. Кажется, так любит делать твой отец?

— Откуда вы...

— Драко, — из уст директора его имя звучит странно. — Твой отец тоже был студентом Слизерина, так что поверь: едва ли он может меня удивить.

— Тогда я не могу тем более.

— О нет, — глаза Дамблдора сверкают за стёклами очков. — Ты меня удивляешь.

— Почему?

— Ты здесь. И уже знаешь, что спросить.

Драко смотрит на Дамблдора и думает, сколько раз его мысли были написаны на лице и сколько раз директор посмеивался над самодовольным маленьким болваном.

— Хорошо. Первое, — он отпивает ещё глоток чая. — Расскажите мне о крестражах Тёмного Лорда.

Снейп замирает в своём кресле.

— Мистер Малфой...

— Нет-нет, Северус, — голос Дамблдора спокоен, будто не произошло ничего необычного, хотя с лица Снейпа можно писать картину. — Драко должен узнать. Только вот что... Драко, ты не против, если кое-кто составит нам компанию? — Драко кивает и Дамблдор щёлкает пальцами. В кабинете появляется до боли знакомый домовик. — Добби, будь добр, пригласи сюда мистера Поттера, мистера Рона Уизли и мисс Грейнджер. Им будет полезно послушать. Ах да! — он благодушно улыбается. — Думаю, нам понадобятся ещё чашки.

Драко смотрит на декана, на директора — и со вздохом откидывается в кресле. Поттер, Грейнджер, Уизли...

Оказывается, это не так страшно — ожидать своих недругов, когда у вас общий враг. Даже если этот враг — страх.