Тишина, брат мой (джен)

Эта история началась со звонка.

Звонил Николай — старый сослуживец, человек с вечной искрой в голосе и сомнительными идеями. После армии он ударился в тему реконструкций: мечи, кольчуги, "эльфийские пиры" и всё прочее. Каждый год пытался вытащить меня на очередную ролевку. Каждый год я отказывался.

— Герман, здорово! Не забыл старого вояку? — бодро загремел он.

— Пока нет, — ответил я. — Что на этот раз?

— Лес, костёр, компания. Ну и игра. Небольшая.

— Опять твои эльфы-орки?

— Почти. Тут всё посерьёзнее. Помнишь “Древние Свитки”?

— Ник, я уже не студент.

— Да ладно тебе! Народ разный — от двадцати до пятидесяти. Возьми лук, покажешь молодым, как стреляют настоящие бойцы.

Я уже хотел отшутиться, но он добавил с какой-то странной теплотой:

— Просто отдохни. Тебе нужно.

Что-то в интонации насторожило, но я согласился. После разговора долго сидел с телефоном в руке, чувствуя лёгкое беспокойство — как перед марш-броском, где знаешь: что-то пойдёт не по плану.

* * *

Усадьба, куда мы приехали, стояла на отшибе, окружённая соснами и туманом от близкой речушки. Машины оставили у ворот — "чтобы не портить антураж". В воздухе пахло дымом и сырой травой.

Во дворе суетились десятки людей — кто в кольчугах, кто в рваных балахонах. Слышались смех, звон металла, запах жареного мяса. Всё выглядело безобидно, почти весело, но в этой суете ощущалось что-то притворно-серьёзное, как будто за масками находился кто-то другой.

Николай хлопнул меня по плечу:

— Ну что, боец, добро пожаловать в Тамриэль! Осмотрись, тут много интересного, сзади дома даже есть полноценное стрельбище.

Площадка оказалась самодельной: мишени из мешковины, пара простых луков. Я взял один, натянул тетиву — слабовато. Но для игры сойдёт.

Когда вернулся, народ уже собирался возле импровизированных столов. Николай, как всегда, не удержался:

— А вот и наш меткий стрелок! Знакомьтесь, это Герман. Этот хмурый здоровяк стреляет так, что Робин Гуд завидует!

Все засмеялись. И в этот момент я услышал женский голос — мягкий, низкий, с лёгкой хрипотцой:

— Правда? Мне всегда нравились мужчины, что умеют обращаться с оружием.

Я повернулся. Передо мной стояла женщина лет сорока, высокая, статная, в чёрном платье с серебряным шитьём. Волосы убраны в сложную причёску, а на поясе звенели ключи — будто от множества замков, и ни один для обычных дверей.

— Ольга, — представилась она, едва коснувшись моей руки. — Мы отыгрываем Тёмное Братство. Не хотите присоединиться? Возможно, вам будет интересно.

— С удовольствием, — ответил я, сам удивляясь, как легко согласился.

— Отлично. У нас всё просто: служи Ситису, слушай Мать Ночи. Остальное — тени и пыль.

От её взгляда стало не по себе — будто видела меня насквозь.

— Ольга, — кивнул вдогонку девушке Николай, указывая на особняк. — Хозяйка. Ее тут называют Мать Ночи. Сам так не называй — у нее чуткие люди. Могут затаить обиду.

Вечером странная пятерка ассасинов вслед за Ольгой удалились к отдельному костру. Они шептали догматы — короткие, жесткие формулы, которыми клянутся и вшивают в плоть: не опозорь Мать Ночи; не предай братство; не укради у своих; не убивай своих. И вдруг, после каждого пункта, тот же низкий рев:

"Иначе навлечёшь на себя Ярость Ситиса".

Это уже не реплика из сценария. Я сел поодаль и вдруг поймал себя на странном чувстве: шутки вокруг — всего лишь ширма. Кто-то верит по-настоящему.

Девушка сидела там же у огня, её лицо освещали отблески пламени. Когда она произносила "Иначе навлечёшь на себя Ярость Ситиса", ветер словно подхватывал её голос. У меня по спине побежали мурашки.

* * *

Утром Николай вытащил меня на стрельбище. Мой лук — блочный, самодельный, с идеально выверенным натяжением — вызвал у ребят восторг. Их поделки из фанеры и берёзы выглядели игрушками рядом с моим оружием.

— Покажи мастер-класс! — крикнул кто-то.

Я натянул тетиву, вспоминая подзабытые ощущения. Воздух зазвенел. Стрела вонзилась точно в центр. Ещё одна, ещё. Раздались смех, аплодисменты. Для них это развлечение, а для меня — память. Афганистан. Сирия. Пыль. Тишина перед выстрелом. Только там мишени были живыми.

Я моргнул, и мир снова стал солнечным и беззаботным.

Вечером снова собрались у костра, пели песни, пили медовуху, которую варил местный дед по прозвищу Индарин. Старик отыгрывал эльфа и отчаянно молодился, что выглядело крайне забавно. Я расслабился, впервые за долгое время почувствовал, что могу просто сидеть и слушать. Ольга присела рядом, её рука невзначай касалась моей. От этого прикосновения внутри будто что-то просыпалось — не страсть, а инстинкт опасности.

На следующий день проходили показательные поединки. "Воины" бились деревянными мечами, "маги" размахивали руками и кричали названия "заклинаний", разбрасывая листья и цветные конфетти. Всё это выглядело смешно — но под шутками чувствовалась скрытая серьёзность. Словно они тренировались не просто для игры.

Солнце уже клонилось к закату, когда я пошёл к машине за метательными ножами. По просьбе ребят обещал показать пару трюков. Тропинка вела через заросли. Ветер шевелил листву. Внезапно — шорох за спиной.

Рефлекс. Рывок, разворот, захват руки, бросок через бедро. Тело противника ударилось о землю, и я приставил к его горлу нож. Деревянный.

Передо мной лежал парень в чёрном плаще — "убийца".

— Кто ты? Где остальные? — выдохнул я на автомате.

— Герман! — крикнул Николай, выбегая из-за деревьев. — Это игра! Убийство по сценарию!

Тишина. Смех вокруг. Кто-то хлопал в ладоши, кто-то шутил. Только я стоял, чувствуя, как руки дрожат.

— Согласись, задумка неплохая, — сказал Николай, подходя ближе. — Но ты среагировал как на войне. Всё ещё ловишь флешбеки?

Я не ответил. Где-то в глубине всё ещё звучал гул выстрелов, пыль, запах крови.

Ольга появилась из тени деревьев — тихо, словно выросла из воздуха.

— Вот видите, — произнесла она мягко, — настоящий убийца не притворяется. Он просто помнит, кем был.

Её глаза блеснули в вечернем свете.

И я снова поймал себя на мысли: для некоторых эта "игра" — вовсе не игра.

* * *

Это были странные отношения.

Что-то в Ольге, в её тишине и взгляде, притягивало сильнее, чем хотелось признать. Она была как магнит, как пламя — знаешь, что обожжёшься, но всё равно тянешься.

Она почти не разговаривала со мной вне игры. Не отвечала на звонки, не писала сообщений. Иногда казалось, что она вообще не существует, пока не появится в своём чёрном одеянии Матери Ночи — тогда весь мир вокруг замирал.

Николай лишь смеялся:

— Да ты влюбился, брат. Только осторожнее — у неё свои демоны.

Я не слушал. Несколько раз приезжал к усадьбе в будни. Дом всегда был заперт, окна — тёмные. И всё же я ждал. Каждые выходные ехал снова, как заговоренный.

И вот на последнем собрании, когда ролевики готовились к новому сезону, Ольга неожиданно вышла к людям. Голос — ровный, безэмоциональный, как у палача, читающего приговор.

— В следующем сезоне, — сказала она, — Темное Братство ждёт нового Слышащего. Герман, выбор пал на тебя.

Смех, аплодисменты, подколки. Я почувствовал, как кровь приливает к лицу.

Ольга лишь посмотрела прямо в глаза и добавила тихо, только для меня:

— Сегодня останься. Мы должны поговорить.

Когда остальные уехали, дом опустел.

Только запах костра и тихое потрескивание свечей в коридоре. Мы сидели на кухне, пили терпкий мёд. Она была другой — без грима, без маски. Уставшей, живой.

— Ты знаешь, Герман, — сказала она, глядя в окно, — многие из нас просто играют. Но некоторые… слышат.

— Слышат кого?

Она улыбнулась.

— Тьму. Она не говорит словами. Она чувствуется, как дыхание за спиной.

Я усмехнулся:

— Звучит как отличный пиар для новой кампании.

— А если это не игра? — ответила она спокойно. — Если мы действительно нащупали что-то древнее?

Её голос не дрогнул.

Я хотел возразить, но в груди внезапно возникло странное чувство — будто невидимая рука коснулась сердца. Она смотрела прямо в меня, и в глазах не было театра. Только холодное знание.

Ночь мы провели вместе.

Всё казалось слишком ярким, как в сне, где чувствуешь не тело, а саму суть прикосновений.

Когда я проснулся, солнце уже поднималось. В комнате пахло свечным воском и чем-то сладковатым, металлическим.

Она сидела на подоконнике, в моей рубашке, глядя в окно. Тонкая линия света очерчивала её лицо, делая его почти нереальным.

— Ты не спишь, — тихо сказала она, не оборачиваясь.

— Как тут уснёшь. Ты вообще когда-нибудь отдыхаешь?

— Когда тьма дышит во мне — не могу.

Она повернулась, и в улыбке промелькнула грусть.

— Страшно?

— Немного.

— Правильно. Страх — это память о смерти.

Подошла ближе. Села на кровать, медленно скользнула ко мне, обхватила бедрами. Волосы щекотали лицо.

Я хотел сказать что-то — глупое, вроде "останься". Но не успел.

Холод коснулся груди. Металл.

Я взглянул вниз — в её руке сверкнул лезвие.

— Тьма наступает со смертью тишины, Герман, — прошептала она почти нежно.

Резкая боль вспыхнула, грудь словно прожгло огнём. Мир закружился, воздух превратился в вязкий туман.

Я услышал собственный крик — или это был её голос?

Свет стал алым.

Тьма сомкнулась.

* * *

Кап… кап… кап…

Последнее, что помню, — огонь костра и взгляд Ольги.

Мир будто дрогнул. Воздух стал густым, глаза заслезились от дыма. Николай что-то говорил, смех звучал рядом… а потом — темнота.

Стук капель окончательно вырвал меня из сна. Сердце билось, дыхание рвалось, будто после кошмара о войне. Я не сразу понял, где нахожусь: под руками — холодный камень, под щекой влага. Не палатка. Не дом. Не лагерь.

Кап… кап… кап…

Открыл глаза. Приподнялся. Темнота расступилась. Комната — деревянные стены, потемневшие от сырости. Прямо передо мной — старомодный комод, заляпанный чем-то темным. На нем дрожал старинный фонарь со свечой, отбрасывая гротескные тени. Справа — тележка с корзинами и бочками. Слева — шкаф с книгами и хламом. Широкая дверь из толстых досок, окованных поперек полосами ржавого металла. Позади — арка в комнату с очагом, где слабо тлели угли.

"Сон?" Я ущипнул себя за ногу. Боль пронзила — реальная. Комната не исчезла. Зажмурился, молясь: "Проснись, Герман". Но тишина только сгустилась. Только ритм — кап… кап… кап…

Ущипнул себя сильнее — без толку.

"Где я? Шутка Ника? Разыгрыш?"

— Как спалось? — женский голос раздался из тени шкафа, мягкий, но в тишине он звучал как выстрел.

Я вздрогнул, отшатнулся, задел тележку. Фонарь упал, свеча погасла. Темнота вновь сомкнулась, в уши билось собственное дыхание.

Кап… кап… кап…

Глаза медленно привыкали к мраку. Сквозь щели в потолке сочился лунный свет. Шкаф пуст.

Я осторожно поднялся на ноги.

— Кто здесь? Где я? Чего вам нужно? — голос сорвался, злость держала от паники.

Ответа не было. Только капли.

Я двинулся к арке — дверь казалась опаснее. Каждый шаг отдавался эхом. Почти дотянулся до проёма, когда тот же голос раздался снова, ближе, почти у уха:

— Не спеши. Ты ещё успеешь туда попасть.

С шипением вспыхнул свет. Я зажмурился, проморгался — и увидел её.

Она сидела на шкафу, полулежа, покачивая ногой. На ней был чёрный костюм с бордовыми вставками, капюшон, на поясе кинжал. В руках — мой метательный нож.

Ролевой костюм. Ассасин.

"Розыгрыш. Глупый ритуал", — пронеслось в голове.

— Это не смешно. Кто ты? Где я?

— Какая разница? Тебе тепло и сухо… и ты живешь, — вкрадчиво, словно несмышленому ребенку перечислила она, выделив интонацией последнее слово, и продолжила уже обвиняющим тоном. — Чего уже никак нельзя сказать про старую Грелод, верно?

Я замер. "Грелод?.. Это ведь из игры?"

Незнакомка, видимо, по-своему истолковав мое молчание, тем временем продолжила свою речь:

— Да по всему Скайриму это уже известно. Старуху прикончили в собственном приюте. О таком молчать не станут, — "Что?! Что за бред она несет?" — Не пойми меня превратно. Я не критикую…

Я хотел рассмеяться, но внутри всё похолодело.

"Скайрим? Значит, игра. Камеры где-то спрятаны. Колян, черт бы тебя…"

Снова из состояния задумчивости меня вывели капли, своим падением разбивающие сгустившуюся тишину:

— Тишину… — пробормотал я.

И, будто вторя моим мыслям, внутри головы прозвучал знакомый шёпот, чужой, но… живой:

"Что есть музыка жизни?"

Я ответил машинально, почти на автомате:

— Тишина, брат…

Хохот ударил изнутри, как вспышка боли.

— …и за это убийство тебе придётся отплатить, — произнесла ассасин с внезапной жёсткостью.

Боль в руке — порез. Кровь капала на пол.

Кап… кап… кап…

"Когда успел пораниться?"

Огляделся: всюду пыль, грязь, темные следы на полу.

На мне — майка, лёгкие штаны, домашние тапочки.

"Что за…?"

Сорвал майку, перевязал руку. Мысли мелькали в голове словно ошпаренные — нужно действовать. "Спокойно. Сначала разобраться, потом выбираться". Наконец закончив перевязку, я поднял взгляд на "убийцу":

— Я должен кого-то убить? — нервы сдали, поэтому фраза была произнесена с изрядной злостью.

— Что ж, смекалка у тебя развита, — ответила она с усмешкой и ткнула ножом в сторону проема. — Прошу, обернись и обрати внимание на моих гостей.

Пока я настороженно, не отрывая от женщины взгляда, подходил к проему и заглядывал в соседнее помещение, она весело пояснила:

— Я их "набрала" из… — и отбросив улыбку, вкрадчиво продолжила. — Впрочем, это не важно. Важно только "здесь и сейчас". Видишь ли, на одного из них заключен контракт, и этот человек не может уйти отсюда живым. Но… — закончила уже со странным азартом в голосе. — На кого? Давай, попробуй угадать.

Она подалась вперёд, глаза блеснули.

— Сделай выбор. Убей. Я хочу просто наблюдать… и восхищаться.

Три фигуры на коленях, руки связаны, мешки на головах. Мужчина, женщина… каджит. Настоящий котяра — мех, хвост.

"Каджит?! Черт, не розыгрыш? Болит же порез!"

— Молчание — знак согласия? — произнесла вопросительно убийца. — Что ж, ты знаешь мои условия. Убей, и мы в расчете. Просто метни нож.

Нож вонзился в косяк рядом. Рефлексы сработали — клинок мгновенно оказался в руке и тут же, сверкнув в пламени свечей, воткнулся в стену над шкафом. Вот только девушки там уже не было. Силуэт скользнул в тени.

"Невидимость?! Астрид. Настоящая."

Пока я готовился продать свою жизнь подороже, шепот зазвучал уже со всех сторон:

— Тиш-ш-шина — ес-с-сть муз-зыка жиз-зни. А тьма приходит с её с-с-смертью. Прочь, Ас-с-стрид, он мой!

Голос прорезал сознание, сжал сердце. Астрид вскрикнула, рухнула на пол, прижимая голову. Из ее рук выпал и откатился в сторону изящный кинжал.

Я не думал. Схватил мешок, плечом выбил дверь. Холодный воздух хлестнул в лицо.

Бежал — по грязи, по ночи, по ветру.

Бежал, пока не кончился воздух.

Бежал, пока тьма не догнала меня.