Прыжок в Небеса (джен)

These are the wonders of the younger.

Why we just leave it all behind

And I wonder

How we can all go back

Right now.

Он мало что помнил из совсем уж глубокого детства. Все его познания о дне рождения его и брата-близнеца сводились к рассказам матери и отца. Наверное поэтому все картины воспоминаний о беззаботном времени в пеленках больше похожи на черно-белые фотографии, словно вырванные из другого времени, а не на видеохронику, как прочие.

Солнце ярко светило, обогревая землю своими лучами, ветер несколько лениво гонял по тротуарным дорожкам мелкий мусор и приносил прохладу, небо было бледно-голубым, по нему редко плыли белоснежные облака, временами они перекрывали солнце, погружая город в тень. Это были последние солнечные деньки перед наступлением холодов. Совсем скоро еще теплая осень уступит свои права холодной зиме, которая укутает своим белым покрывалом их маленький городок и его окрестности. И этот столь солнечный день был наполнен нереальной радостью для одной из семей Намимори.

Совсем недавно в семье Савада родились мальчики-близнецы. Глава семейства был преисполнен радостью, о чем свидетельствовали его дурачества в коридоре роддома. Медсестры вздрагивали, стоило им увидеть столь радостного мужчину. Ликование Савады Емитсу было прервано появившимся из палаты его жены врачом. Мужчина средних лет понимающе улыбнулся и отошел чуть в сторону, давая отцу пройти к Нане-сан, единственное, о чем попросил доктор — вести себя потише, так как мама детей устала, да и новорожденные должны отдохнуть.

Палата была одиночной. Бежевые стены, удобная кровать и небольшая прикроватная тумбочка, где уже стояли ярко-оранжевые апельсины, на стене висело зеркало, большое окно выходило на внутренний двор больницы. В помещении царила тишина.

Нана выглядела болезненно-бледной и уставшей: ее волосы слиплись от пота, на лице выступала испарина, руки немного дрожали. Однако улыбка на лице говорила, что подобное ничуть не портит ей настроение; на руках женщины лежали два голубых свертка, из которых доносилось младенческое кряхтение. Емитсу не сразу решился подойти к своей законной жене.

— Какие они смешные, — нервно выдал Емитсу, улыбнувшись, вглядываясь в сморщенное лицо одного из рожденных.

— Рюю и Тсунаеши, — назвала имена сыновей Нана.

— Замечательные имена, — одобрительно кивнул отец.

Женщина зевнула, сон все же брал свое, и Нана из последних сил сопротивлялась усталости. Посетитель не стал задерживаться и покинул палату сразу же, как только в дверном проеме показалась молодая медсестра, что забрала детей.

Именно так и описал этот день отец. Впрочем… есть и другие воспоминания, уже его собственные, верно? Так зачем заострять внимание на том, что он знает только по рассказам взрослых?

Есть вопрос. Что хуже: видеть такое далекое и радостное детство или же не помнить эти солнечные моменты вовсе? Или не такие солнечные?

Подтверждением этого выступило новое видение: это был его дом… появление старого друга и начальника отца, как тот представил его маме, Тимотео. Это был седой мужчина с усами и доброй улыбкой. По правде сказать, ни он сам, ни его брат должным образом не запомнили этого мужчину, лишь общие черты… ничего особого.

Когда Нана покинула дом, уходя в магазины за покупками, они остались с отцом и Тимотео. Дети не вслушивались в разговоры взрослых, будучи увлеченные игрой в кубики, а потом отец по очереди подозвал сыновей к себе.

— Это для вашего же блага… — именно так сказал Тимотео, после чего на его указательном пальце зажегся небольшой огонек, и мир на мгновение приобрел слишком яркие цвета.

Кажется, все тогда и началось… Кажется, в тот день он впервые почувствовал это странное тепло, что разливалось по телу. Огонь внутри, что согревал его… Тогда он это почувствовал и словно в этот же миг лишился. Это не было больно, просто глубоко в душе стало пусто. Эта пустота пугала, она черной дырой зияла там, внутри, она порождала в его детском, совсем наивном сознании кошмары, что снились ему по ночам, а потом…

Спустя месяц, в начале февраля он заболел: сильный кашель, отдающий болью в груди и животе, после которого во рту чувствовался противный кисло-металлический привкус, жар, резко сменяющийся холодом, расплывающийся образ матери, звонившей уехавшему с Тимотео отцу. Стоит ли говорить, что это время, эти мгновения были для него наполнены настолько сильной болью, что хотелось сжаться в комок и просто испустить дух, сделать, выпить, съесть что угодно… лишь бы это прекратилось.

В клинике, куда его отвезла перепуганная до потери сознания Нана, его продержали неделю. Врачи носились с маленьким пациентом, как с писаной торбой, пытаясь понять, что же это за болезнь со столь странной симптоматикой? Конечный диагноз они не поставили…

Через неделю ему стало лучше, врачи, разводя руками в незнании диагноза, все же выписали его, прося, в случае повторения этого приступа, немедленно вызывать скорую. И приступ повторялся не раз и не два… Для маленького ребенка калейдоскоп из меняющихся поочередно больницы, детского сада и дома порядком утомлял и пугал. Это было страшно. Где-то в глубине сознания Тсуна боялся остаться погруженным в эту ужасающую, сводящую судорогами боль в одиночестве. Он боялся погрузиться в такую страшную и отталкивающую, но с каждым приступом все сильнее окружающую его тьму… ведь неизвестно, что же скрывается в ее недрах, будет ли его маленькое тельце бесконечно падать или же разобьется о холодное дно.

Тогда же Рюю и он перестали общаться так, как прежде.

Калейдоскоп остановился в возрасте шести лет. Нана устала от этой круговерти с меняющейся локацией. Тот разговор с матерью он очень хорошо помнит.

— Тсуна, дорогой… — Нана улыбнулась, подзывая сына к себе.

Мальчишка подбежал к матери, бросая игру в конструктор. Его заметно побледневшая от неведомой болезни кожа казалась совсем белой из-за света лампы, а карие глаза с таким удивлением и немым вопросом смотрели на Саваду, что женщина явно через силу продолжила беззаботно улыбаться. Тяжело давшееся ей решение, правильное решение, казалось сродни предательству своего любимого ребенка. Мать семейства не могла найти нужных слов для начала тяжелого разговора, но… начать разговор ведь надо?

— Милый, понимаешь… Ты ведь прекрасно знаешь, что… — она замолчала, рядом с Тсуной появился Рюю, старший взял близнеца за руку, давая поддержку. Это было сродни легкого толчка для женщины. Он поймет, ее Тсу-кун поймет это решение, но не факт, что примет. — Врачи предложили госпитализировать тебя и выявить причину твоего плохого самочувствия… Я подписала документы на согласие…

Именно с этого момента его жизнь окрасилась в больничные цвета. Серые, однотипные, простые и неяркие цвета.

Всё это — прелести детства.

И я не понимаю,

Почему мы так легко об этом забываем.

И я хочу знать,

Как все мы можем вернуться туда

Прямо сейчас…