Прыжок в Небеса (джен)

These are the wonders of the younger.

Why we just leave it all behind

And I wonder

How we can all go back

Right now.

Он мало что помнил из совсем уж глубокого детства. Все его познания о дне рождения его и брата-близнеца сводились к рассказам матери и отца. Наверное поэтому все картины воспоминаний о беззаботном времени в пеленках больше похожи на черно-белые фотографии, словно вырванные из другого времени, а не на видеохронику, как прочие.

Солнце ярко светило, обогревая землю своими лучами, ветер несколько лениво гонял по тротуарным дорожкам мелкий мусор и приносил прохладу, небо было бледно-голубым, по нему редко плыли белоснежные облака, временами они перекрывали солнце, погружая город в тень. Это были последние солнечные деньки перед наступлением холодов. Совсем скоро еще теплая осень уступит свои права холодной зиме, которая укутает своим белым покрывалом их маленький городок и его окрестности. И этот столь солнечный день был наполнен нереальной радостью для одной из семей Намимори.

Совсем недавно в семье Савада родились мальчики-близнецы. Глава семейства был преисполнен радостью, о чем свидетельствовали его дурачества в коридоре роддома. Медсестры вздрагивали, стоило им увидеть столь радостного мужчину. Ликование Савады Емитсу было прервано появившимся из палаты его жены врачом. Мужчина средних лет понимающе улыбнулся и отошел чуть в сторону, давая отцу пройти к Нане-сан, единственное, о чем попросил доктор — вести себя потише, так как мама детей устала, да и новорожденные должны отдохнуть.

Палата была одиночной. Бежевые стены, удобная кровать и небольшая прикроватная тумбочка, где уже стояли ярко-оранжевые апельсины, на стене висело зеркало, большое окно выходило на внутренний двор больницы. В помещении царила тишина.

Нана выглядела болезненно-бледной и уставшей: ее волосы слиплись от пота, на лице выступала испарина, руки немного дрожали. Однако улыбка на лице говорила, что подобное ничуть не портит ей настроение; на руках женщины лежали два голубых свертка, из которых доносилось младенческое кряхтение. Емитсу не сразу решился подойти к своей законной жене.

— Какие они смешные, — нервно выдал Емитсу, улыбнувшись, вглядываясь в сморщенное лицо одного из рожденных.

— Рюю и Тсунаеши, — назвала имена сыновей Нана.

— Замечательные имена, — одобрительно кивнул отец.

Женщина зевнула, сон все же брал свое, и Нана из последних сил сопротивлялась усталости. Посетитель не стал задерживаться и покинул палату сразу же, как только в дверном проеме показалась молодая медсестра, что забрала детей.

Именно так и описал этот день отец. Впрочем… есть и другие воспоминания, уже его собственные, верно? Так зачем заострять внимание на том, что он знает только по рассказам взрослых?

Есть вопрос. Что хуже: видеть такое далекое и радостное детство или же не помнить эти солнечные моменты вовсе? Или не такие солнечные?

Подтверждением этого выступило новое видение: это был его дом… появление старого друга и начальника отца, как тот представил его маме, Тимотео. Это был седой мужчина с усами и доброй улыбкой. По правде сказать, ни он сам, ни его брат должным образом не запомнили этого мужчину, лишь общие черты… ничего особого.

Когда Нана покинула дом, уходя в магазины за покупками, они остались с отцом и Тимотео. Дети не вслушивались в разговоры взрослых, будучи увлеченные игрой в кубики, а потом отец по очереди подозвал сыновей к себе.

— Это для вашего же блага… — именно так сказал Тимотео, после чего на его указательном пальце зажегся небольшой огонек, и мир на мгновение приобрел слишком яркие цвета.

Кажется, все тогда и началось… Кажется, в тот день он впервые почувствовал это странное тепло, что разливалось по телу. Огонь внутри, что согревал его… Тогда он это почувствовал и словно в этот же миг лишился. Это не было больно, просто глубоко в душе стало пусто. Эта пустота пугала, она черной дырой зияла там, внутри, она порождала в его детском, совсем наивном сознании кошмары, что снились ему по ночам, а потом…

Спустя месяц, в начале февраля он заболел: сильный кашель, отдающий болью в груди и животе, после которого во рту чувствовался противный кисло-металлический привкус, жар, резко сменяющийся холодом, расплывающийся образ матери, звонившей уехавшему с Тимотео отцу. Стоит ли говорить, что это время, эти мгновения были для него наполнены настолько сильной болью, что хотелось сжаться в комок и просто испустить дух, сделать, выпить, съесть что угодно… лишь бы это прекратилось.

В клинике, куда его отвезла перепуганная до потери сознания Нана, его продержали неделю. Врачи носились с маленьким пациентом, как с писаной торбой, пытаясь понять, что же это за болезнь со столь странной симптоматикой? Конечный диагноз они не поставили…

Через неделю ему стало лучше, врачи, разводя руками в незнании диагноза, все же выписали его, прося, в случае повторения этого приступа, немедленно вызывать скорую. И приступ повторялся не раз и не два… Для маленького ребенка калейдоскоп из меняющихся поочередно больницы, детского сада и дома порядком утомлял и пугал. Это было страшно. Где-то в глубине сознания Тсуна боялся остаться погруженным в эту ужасающую, сводящую судорогами боль в одиночестве. Он боялся погрузиться в такую страшную и отталкивающую, но с каждым приступом все сильнее окружающую его тьму… ведь неизвестно, что же скрывается в ее недрах, будет ли его маленькое тельце бесконечно падать или же разобьется о холодное дно.

Тогда же Рюю и он перестали общаться так, как прежде.

Калейдоскоп остановился в возрасте шести лет. Нана устала от этой круговерти с меняющейся локацией. Тот разговор с матерью он очень хорошо помнит.

— Тсуна, дорогой… — Нана улыбнулась, подзывая сына к себе.

Мальчишка подбежал к матери, бросая игру в конструктор. Его заметно побледневшая от неведомой болезни кожа казалась совсем белой из-за света лампы, а карие глаза с таким удивлением и немым вопросом смотрели на Саваду, что женщина явно через силу продолжила беззаботно улыбаться. Тяжело давшееся ей решение, правильное решение, казалось сродни предательству своего любимого ребенка. Мать семейства не могла найти нужных слов для начала тяжелого разговора, но… начать разговор ведь надо?

— Милый, понимаешь… Ты ведь прекрасно знаешь, что… — она замолчала, рядом с Тсуной появился Рюю, старший взял близнеца за руку, давая поддержку. Это было сродни легкого толчка для женщины. Он поймет, ее Тсу-кун поймет это решение, но не факт, что примет. — Врачи предложили госпитализировать тебя и выявить причину твоего плохого самочувствия… Я подписала документы на согласие…

Именно с этого момента его жизнь окрасилась в больничные цвета. Серые, однотипные, простые и неяркие цвета.

Всё это — прелести детства.

И я не понимаю,

Почему мы так легко об этом забываем.

И я хочу знать,

Как все мы можем вернуться туда

Прямо сейчас…

I wonder if there’s a justice

When I look right into your eyes,

Those feelings never lie

My only weapon is this song,

And you won’t have to sing along:

This is the story of my life.

Она хорошо помнила тот день… Она помнила ту несправедливость жизни к ней; но, если подумать, эта несправедливость обернулась для нее прекрасной дружбой. А если еще сильнее углубиться в раздумья, то станет ясно, что…

Справедливости никогда не было. Ее нигде нет и никогда не будет. А попытка всю жизнь положить на то, чтобы воцарилась кругом справедливость — абсолютно бессмысленна. Её может быть чуть больше или чуть меньше, но абсолютной справедливости просто не существует в природе. Ведь о какой справедливости может идти речь в мире, прогнившем до самых глубин? Да и тем более: что такое справедливость? У каждого, в итоге, справедливость своя. И, к сожалению, для подавляющего большинства людей понятие справедливости такое: справедливо — это когда мне хорошо, а несправедливо — когда мне плохо. Но не трудно понять, немного поднявшись над этой ситуацией, что из этого общей справедливости ну никак не получится.

Тогда напрашивается вопрос к тому, кто, по версии религиозных людей, сотворил человека и каждую живущую на нашей бренной земле тварь: «С какого Рогатого такая несправедливость?» Почему дети всегда страдают из-за ошибок родителей? Почему мир настолько ужасен, что ростки любви и добра губятся и втаптываются в грязь?

Девочка тихо дышит. Врачи уже давно не беспокоились за жизнь маленькой пациентки; пока все было относительно спокойно и ее состояние было стабильно тяжелым.

— Эта девка совсем безответственная! — разнесся недовольный голос женщины. — Она попала под машину по своей глупости! Надо же… Побежала, чтобы спасти котенка!

— И что с ней? Какие прогнозы? — флегматично спросил оппонент, переводя свой взор с истерящей женщины на общую обстановку коридора больницы.

— Ей требуется пересадка органов! Я не позволю этим докторишкам ковыряться во мне, чтобы спасти эту глупую…

— Она твоя дочь, — как бы невзначай напомнил мужчина.

— Да плевать я на это хотела! Судя по ее поведению, она пошла в своего отца! Мне такое отребье не нужно!

— Тогда можешь идти. Тебе незачем оставаться здесь, — мужчина встал, следя взглядом за появившимся в коридоре мальчишкой.

Этот ребенок был примерно одного возраста с его падчерицей: карие глаза, каштановые волосы, болезненная худоба — да и вообще мальчишка был бледным. Мужчина не понимал, чем именно этот ребенок привлек его внимание. Однако на тебе…

— Несправедливо, — проговорил он, провожая мальчишку взглядом. Тот быстро скрылся за поворотом. Еще немного простояв рядом с палатой приемной дочери, мужчина ушел.

Стоило незнакомцу скрыться, как из-за угла выглянул ребенок, тот самый мальчишка. Он тихонько прошелся по коридору, доходя до палаты, у которой недавно шел бурный разговор взрослых, и нерешительно заглянул внутрь. Там, укутанная разными датчиками, лежала девочка примерно его возраста. Несколько прядей темно-фиолетовых волос выглядывали из-за бинтов на голове, лицо почти полностью было скрыто полупрозрачной маской для подачи кислорода, один глаз был перебинтован, второй же едва открыт, но это не помешало мальчику увидеть фиалковый цвет глаз. Незнакомка сама напоминала ему фиалку. Нежный и очень хрупкий цветок. Девочка была в сознании, и, судя по стекающим слезам с единственного открытого глаза, она слышала разговор взрослых.

— Это иллюзия… — тихо шептала фиолетововолосая.

— Не плачь, — слова прозвучали неожиданно громко. На его губах расцвела улыбка, что никак не вязалась с бледностью кожи и умело скрываемой болью, которую девочка читала по глазам новоприбывшего. — Все будет хорошо. Мое имя Тсунаеши, Савада Тсунаеши, — неумело начал успокаивать ее он, решив завязать разговор.

Что заставило его это сделать, Тсуна и сам не знал. Просто ему показалось необходимым зайти в эту палату. Словно здесь его ждёт судьбоносная встреча. А может и действительно это Судьба привела его сюда?

— Йошуран* Наги, — представилась девочка. — Это ведь иллюзия, обман, сон… Ты ненастоящий, — начала лепетать она.

— Почему? Я реален, и наша встреча не иллюзия, — было в голосе Савады нечто такое, что заставляло ему верить. Просто верить. Но разве можно принять эту реальность? Неужели ей суждено лежать на больничной койке до конца своей жизни? Нет. Нет!

— Не хочу! — Наги пытается встать, хватаясь за стойку с капельницей, как за трость.

— Стой. Тебе нельзя. Ты… — он старается не допустить в голосе жалости. — Ты же упадешь!

Девочка замирает. И падает обратно на кровать.

«Какая я жалкая… — глотая боль, думает Наги. — Ничтожная…»

— Наги, не бойся… — Он проводит по ее руке кончиками пальцев, словно боясь, что стоит чуть усилить это касание, и все — она сломается. — Ты вылечишься. Этот мир не фантазия. И наша встреча не иллюзия. Я буду рядом, если хочешь?

— Д-да… я хочу.

Врач, что лишь на мгновение заглянул в палату, не стал портить такой момент. Их маленький постоялец, Савада Тсунаеши, действует на таких больных, как Наги, лучше сотни лекарств и оздоровительных процедур. Намного лучше.

Их дружба медленно делала шаги вперед. Тсуна и Наги действительно хорошо сдружились. Каждый раз, после проведенных уроков в школе при больнице, он прибегал к ней, рассказывал разные истории или просто проводил время рядом. Правда, были и дни исключения — в такое время мальчика не было ни на уроках, ни в палате Йошуран. Девочка часто переживала за своего друга, ведь тот никогда не говорил ей, почему он здесь. Не отвечал на вопросы: что у него за болезнь и как долго он пробудет в больнице? Зато почти всегда переводил тему разговора и помогал ей проходить реабилитацию после каждой проведенной операции: некоторые органы девочке все же удалось пересадить, дело осталось за немногим, но, несмотря на это, она уже могла перемещаться по больнице в коляске, чем они с Тсуной часто пользовались, выходя во внутренний двор больницы.

Сегодня же мальчишка лет десяти не появится перед ней, он не расскажет историю и не поможет покинуть пределы осточертелой палаты. Это было непривычно. Медработники постоянно бегали мимо ее палаты… Вот еще одна странность — Тсуна не показал ей свою палату: не хотел или же не мог… Йошуран этого не знала.

Он не появился и на следующий день, и после него. Это заставляло насторожиться.

«Может, его выписали? — внезапно сама себе задала вопрос девочка, рассматривая свои руки. — Или ему просто надоело возиться со мной?»

Мысленное построение цепочки из вопросов самой себе прервал бодрый топот ног: опять несколько врачей пронеслись мимо, углубляясь в самый центр больницы — там были VIP-палаты, за которые могли расплатиться далеко не все. Йошуран и вовсе повезло попасть в простую одноместку.

— Он же предупреждал… — донесся до слуха маленькой пациентки голос одного из врачей. — Говорил, что скоро начнется…

— Да ты же знаешь нашего главврача! Ему же плевать. Он только бабки лопатой гребет, — недовольно проворчали в ответ.

— Это верно, — выдохнул первый, — но все же…

Врачи скрылись, их дальнейший разговор не был слышен Наги. Странно все это. Вообще, девочка заметила много странностей в этой простой, казалось бы, больнице. Многое здесь словно делилось на две части: хорошие и плохие врачи, заботливый и не особо медперсонал… Странное поведение докторов, примерно как сейчас. Но самым странным в этом месте был ее лучший и, судя по всему, единственный друг — Савада Тсунаеши, о котором она знала совсем немного. По рассказам самого Тсуны — у него есть старший брат, оба родителя, да и вообще дом полная чаша. Вот только ни матери мальчика, ни кого бы то ни было еще девочка не видела. Еще она знала, что сегодня у него праздник — день рождения. На этом все ее познания о мальчике заканчивались.

«Видимо… он не получит подарок от меня в срок…»

Беспокойный сон все же сменил нелегкие думы о друге.

Вокруг был лес… необычный, сказочный. Он возвышался над девочкой словно божество: такой прекрасный, но в то же время непоколебимый. И вся эта могучая сила словно расступалась перед полянкой, на которой она очнулась. Что странно, пришла в себя Наги на своей больничной кровати, которую волшебством — не иначе — перенесли в эту сказку.

— Рад тебя видеть, Наги… Мое имя Рокудо Мукуро. Пожалуйста, помоги мне…

* * *

Вздох… Такой желанный, но при этом выжигающий изнутри. Все тело ломит, глаза будто налились свинцом. Открыть их получилось у мальчика с огромным трудом. Боль. Это неприятное ощущение скручивало его уже несколько дней, не давая возможности нормально мыслить.

Наверное, следует отдать строителям этой палаты должное — они потрудились на славу. Его крики не были слышны никому из соседей. А орал он громко, судя по тому, как болит горло: оно буквально пылает изнутри, словно в него расплавленный металл залили. Руки жутко ломит, даже пошевелить пальцами невозможно. Про остальное тело и говорить не приходится: в голове стоит гул; в груди ощущение, будто внутри дикобраз распушил свои иглы; ноги и вовсе отказывались выполнять элементарные запросы мозга.

Эта какофония ощущений невольно напугала бы взрослого, так что же делать ему, уже привыкшему к этому? Испытывающему эти боли, что плавно граничат с неспособностью шевелиться и неповиновением частей тела приказам мозга?

Обидно. Сейчас ему действительно по-детски обидно и больно. И рядом, как назло, только медработники, ни одного реально близкого человека… никого. Значит ли это, что он одинок? Что он уже провалился в холодную тьму? Что он поддался своим детским, кажущимся такими далекими, страхам? Он…

— Как погляжу, ты совсем плох… — он с огромным трудом смотрит на новоприбывшую. Девушка, что замерла на проходе в его палату, мило улыбнулась, начиная проходить внутрь. — Это совсем не хорошо, — медсестра Шизука. Он не знал о ней ничего, кроме имени.

И боль отступает. Он снова чувствует это странное тепло, нечто обжигающе горячее внутри себя. Взор становится более ясным. Перед ним, чуть наклонившись и положив ладонь на его грудь со стороны сердца, стояла блондинка. Медсестра убрала ладонь и села в одно из кресел, которые были поставлены в палате.

Ее голубые глаза внимательно всматривались в лицо пациента, словно ища те незаметные изменения, которые претерпела внешность Тсуны за время ее отсутствия.

— Шизука-сан, я… рад вас видеть, — проговорил мальчик с облегчением.

На вид ей было лет двадцать, блондинка с голубыми глазами, метис, что сильно заметно. Ничем не примечательна. Обычная девушка.

Она быстро прошла к креслу и вернулась уже со свертком в руках.

— Держи, — протягивая сверток, который по форме напоминал книгу, проговорила она. — С двенадцатилетием, Тсунаеши-кун. А теперь… собирайся, родители тебя уже ждут.

* * *

Рюю не особо любил, когда в доме становилось шумно. Он привык к тишине и тому, что любящая мать ему во всем угождает. Сегодня же дом наполнился шумом с самого утра, и матери было не до своего сына. Про отца говорить не приходится. Хорошо, если он раз в полгода являлся, что приравнивалось к явлению Иисуса Христа простым смертным — то есть явлением редким. Вообще, за прошедшие несколько лет сам Рюю видел Емитсу всего три раза в доме. И то, потом они дружно ехали к Тсунаеши. После же Нана еще месяц одолевала близнеца звонками… Да, собственно, Нана никогда не забывала о своем младшем сыне. Женщина частенько его навещала в больнице. А это било по самолюбию старшего из близнецов. Сильно било.

И сегодня, отчего-то подросток был в этом уверен, он увидит и Емитсу, и своего младшего брата. Последний, к слову, вызывал у Савады странные чувства.

Утром он проснулся от будильника, спокойно спустился вниз, привел себя в порядок, позавтракал и отправился в школу. Мало того, что дома шумела мама, так еще и отца, который появился неожиданно посреди ночи (в обнимку с бутылкой) не было. Парадоксально. Удивительно. Необычно. Обычно Емитсу напивался пивом и дрых до полудня.

«Неужели в этот раз все будет по-другому?»

— Опаздываешь, травоядное, — голос Хибари Кеи заставляет вздрогнуть. — У тебя пять минут, иначе… — тут на лице парня появилась улыбка садиста. — Камикорос.

Парень сорвался с места. Хибари никогда не шутил, а Рюю был у него любимой игрушкой для битья (сам Кея обосновывал это тем, что «травоядное должно стремиться к тому, чтобы стать хищником» — и не пояснял больше ничего). В кабинет, где уже собрались все ученики, Рюю влетел пулей, чуть не сбив педагога. Седовласый мужчина недовольно что-то прокряхтел.

Нет, определенно. Это странный день.

Уроки закончились для парня слишком быстро, казалось, время сжалилось над ним, не заставляя сидеть на скучных занятиях долго… или же наоборот приближало момент неизбежного. Собственно, ему сейчас было не до этого. Не успел он ступить за порог дома, как его тут же под руки выпроводили к машине. Они всей семьей поехали в больницу к Тсунаеши. Вот этого он хотел меньше всего. Хватит ему и вчерашнего подарка от родни, теперь еще и мелкого навещать. Ну... просто замечательно!

— А может я дома останусь? — жалобно протянул старший из близнецов. Что поделать, если только один вид больницы вызывал у него отвращение?

Отец отрицательно мотнул головой, потрепав того за волосы.

Интересно, есть ли справедливость.

Когда я смотрю тебе в глаза,

Эти чувства никогда не лгут…

Моё единственное оружие — эта песня,

И тебе не придётся подпевать:

Это история моей жизни.

Примечание:

*Йошуран — выдуманная фамилия Наги.

I hope yesterday’s memories will help me forget tomorrow,

As I move our heavy footsteps.

Жизнь текла привычно опустошенно. Очередной день катился к своему завершению.

— Так ты и есть Савада Тсунаеши, — это была иллюзия или же сон. Кажется, ему, Тсунаеши, следует больше отдыхать. — Извини, я не представился. Мое имя… — молодой человек насмешливо-услужливо поклонился. — Рокудо Мукуро.

Юноша внимательно всматривался в представившегося. Внешность этого Рокудо была достаточно необычной. У него синие волосы, и его прическа отдаленно напоминает ананас. Левый глаз — синий, а правый — красный, посредине последнего вместо зрачка иероглиф цифры шесть. Одет он был в белую рубашку и классические брюки.

— Ч-что? — немного сонно протянул шатен, не понимая, какого черта в его палате забыл этот парень.

— А ты так многословен. Удачи тебе, Савада Тсунаеши. Надеюсь, мы никогда не встретимся.

И с этими словами незваный гость с именем Рокудо Мукуро испарился… в прямом смысле. Он исчез, оставив после себя лишь пустоту.

Внезапно передернув плечами, Савада словно отошел от сна. Впервые за долгое время Тсуна не знал, что делать и как к этому относиться, все же не каждый день перед ним люди появляются и исчезают.

Вместе с своеобразным пробуждением пришла и надоевшая мысль, что все его детство было просто перечеркнуто ровно до недавнего времени. Если вдуматься, то, несмотря на все медицинские процедуры, лучше ему не становилось. Он по-прежнему не мог долго заниматься уроками, читать или писать. И лишь с появлением Наги ему стало немного легче говорить. Вечная слабость, что окутывала его с самого детства, не исчезала, сколько бы он ни спал или отдыхал. А теперь за последнее время столько всего произошло…

— Мир явно сходит с ума, — невесело проговорил Савада, вставая с кровати.

— Тсу-кун… — с тихим стуком к нему в палату прошла женщина с небольшим пакетом в руках. За ее спиной было видно еще несколько силуэтов.

Видимо, ему везет сегодня на неожиданности.

— М-мама, Рюю? Отец?

* * *

— Опять уезжаешь? — вопрос задан на автомате. Так всегда было, когда она уезжала обратно в Италию. Солнечное Палермо уже ждало ее.

Девушка нахмурилась, посмотрев на заведующего отделением. Окумура Йоро — седовласый старец, что уже порядка тридцати лет возглавляет свой отдел, улыбнулся. Его хорошо знали в Намимори, как первоклассного медика специалиста. Якудза и мелкие сошки знали его, как одного из лучших наемников Вонголы. Последнее играло значительную роль.

— Да, — голос блондинки был хриплым. Да и внешний вид блондинки оставлял желать лучшего. — Сдашь?

— Нет уж, спасибо, — старик широко улыбнулся. — Стукачом быть желания нет. Да и неблагодарное это дело.

— Отлично.

— Как там парни? Не скопытились от лени? — Окумура как-то странно хмыкнул.

Девушка всегда поражалась умению своего «начальника» так ловко менять маски — истинный мафиози.

Впрочем, ее сейчас должно волновать совершенно другое. Все же она возвращается в Италию не ради простого отдыха, скорее адской работы проклятого.

По всей Вонголе ходят слухи, что один из капитанов Варии мало того, что девушка, так еще и любовница Босса Варии. И эти слухи не лишены зерна истины. Вот только «любовница Босса Варии» вполне законно занимает свое место капитана, кто бы что ни говорил.

— Живы-здоровы, — усмехнулась та. — Мне пришло письмо. Старик решил, кто будет Вонголой Дечимо. Чертов маразматик.

— Вот оно как, — протянул мужчина, взяв конверт с письмом, но прочитать его так и не смог. Девушка выхватила лист. Мгновение… и она, злобно цедя ругательства на родном для нее итальянском, комкает несчастный лист бумаги.

— Я так понимаю, его в этом письме не упоминают? — он интересуется чисто из вежливости. Йоро усмехнулся, видя, как поменялась в лице его подопечная.

В этом вся Шизука, в этом вся сущность Пламени Поглощения*. Она была дочкой одного из влиятельнейших людей Вонголы и по характеру, и по поведению. Но сейчас лучше ее не трогать. Мало ли какие тараканы, если не ещё большие и опасные твари, ползают в голове миловидной «медсестры»?

Девушка недовольно цокнула. В ее голубых глазах искорками бриллиантов мерцал гнев, и врач поспешил в палату к Тсунаеши. Все же злить ее сейчас не стоило. А там, в палате, улыбались Тсунаеши, Нана, Рюю, Емитсу, которому доктор незаметно для других кивнул, ведя какие-то разговоры о состоянии Савады-младшего.

И все казалось бы идеальным в этой ситуации, если бы не натянутая улыбка Рюю.

Такой уж характер у паренька. Волнения родителей о младшем ребенке заставили его многое переосмыслить в совсем еще детском возрасте. И теперь, несмотря на внешнюю дружелюбность, Рюю маленький эгоист и ярый ненавистник своего брата.

— Тсу-кун, — несколько помедлив, сказала Нана. — Нам надо идти, но мы скоро еще раз приедем. С прошедшим тебя.

— Угу, прощайте, — проговорил ребенок вслед уходящим.

* * *

Хиори Сарукаге уже несколько лет занимает пост главы городской больницы Намимори. Молодая женщина со всей ответственностью подходила к своей работе, не желая расставаться ни с должностью, ни с кое-чем поценнее денег и статуса.

— Хиори-сан, я принесла вам кофе, — проговорила секретарша, в руках которой было блюдце с чашкой кофе и маленькой чайной ложечкой.

— Да, спасибо. Поставь на стол, — устало протянула Сарукаге, отрываясь от документов. — И еще, если тебя не затруднит, сделай ксерокопию вот этого договора.

— Будет исполнено, — девушка скрылась за дверью.

— Боже… Это невозможно! — мученически выдохнула главврач, откидываясь на спинку кожаного кресла.

Повисла тишина, нарушаемая лишь тихим гудением компьютера и кондиционера. Будь воля Хиори, она сама давно отказалась от своего поста и уехала бы куда-нибудь на море. Но, увы и ах, она связана по рукам и ногам.

— Что «невозможно», Хиори-семпай? — пропели мелодичным голосом сзади.

Врач обернулась, широко раскрыв глаза. За ее спиной была хорошо знакомая ей персона. Сарукаге нервно сглотнула. Она не ожидала столь внезапного появления этого субъекта. Главврач перевела взгляд с мужчины на бумаги, что лежали на ее столе. Хиори прекрасно знала, отчего так быстро ушел на покой прошлый владелец ее рабочего места.

Его выносили вперед ногами с несколькими огнестрельным ранениями. Потому что он допустил свою фатальную ошибку. Сама Хиори видела лишь безжалостный взгляд этих странных, словно видевших подобное не раз, глаз. И слышала щелчок револьвера.

— Сможете ли вы отнести эти документы в архив? После этого свободны на сегодня, — рукой указав на небольшую стопку бумаг, проговорила Хиори.

— Чудесно…

Быстро справившись с заданием и заглянув напоследок к Тсунаеши, Йоро направился к своему авто. На купленную в одной из немногих многоэтажек квартиру, где временно проживала Шизука, ехать совершенно не было желания, потому мужчина решил отправиться за покупками. Поправочка, отправился бы, если бы ему на пути не встретился старый знакомый.

— Реборн? — голос прозвучал глухо.

— Чаосу!

* * *

Появление нового постояльца в доме не прошло незамеченным для Рюю. Юноша с интересом весь выходной наблюдал за странным малышом. Эта мелочь не собиралась уезжать, он явно разнюхивал про него в школе. Реборн, как представился этот мелкий, был послан неким Девятым. Все это дурно пахло. И что-то нашептывало парню, что впереди его ждут крупные проблемы. Собственно, проблемы не заставили себя долго ждать. Под конец дня мелкий карапуз заявил, что является лучшим в мире киллером — из уст младенца это звучало более чем нелепо. Так мало того… это даже не главная информация. Оказывается, что ему — Рюю — уготована участь стать Десятым Боссом мафиозной Семьи. Вот это действительно походило на бред умалишенного фантазера. Собственно, он и заявил свой протест насчет этого. Правда весь его пыл быстро остудили с полпинка. Реборн не мелочился и не ограничился одним ударом: он избил старшего сына Емитсу.

Радовало Саваду то, что эта участь становления Боссом хоть и неизбежная, но отсроченная по непонятным причинам почти на год. Правда, от издевательств мелкого недоразумения его сие не спасло. Лучший киллер умело оставлял Рюю без завтрака, обеда, ужина, подстраивал разные козни и провокационные ситуации в школе. Пару раз ему крупно не повезло, и такие подставы от Реборна оборачивались бегством от Хищника Намимори, сиречь Хибари Кеи. Еще шикарнее было зимой: снег за шиворот — было самым безобидным из всего возможного репертуара мелкого. Иной раз Рюю, решив, что фиг с обидой детства, собирался обратиться к отцу, который продолжал жить под одной крышей со всеми. Конечно, перспектива быть отшитым отцом его не радовала (с учетом того, что Савада-старший и вовсе старался не отсвечивать в своем присутствии), но особого выбора не было. Либо так, либо терпеть издевательства от наглого малыша.

Итогом ему послужило молчание и театр одного актера со сценой: «Я мертв, мертв, мертв…»

К концу учебного года Рюю уже приловчился к сожительству с прожорливым Реборном. Ему удавалось избегать подстав и отвоевывать свою еду. Однако дикое желание вцепиться в горло наглого Аркобалено и душить того до момента, пока Реборн не посинеет, увы, не исчезло.

Сигнал о сообщении, что резанул тишину зала, вырвал парня из раздумий. Сообщение пришло на телефон отца, экран которого засветился, а в центре замелькала иконка в виде конверта. Конечно, брать чужое, а тем более читать сообщения, не предназначенные тебе — нехорошо, эта прописная истина известна всем, но… соблазн так велик.

«Что плохого? Если это простое сообщение от оператора, то ничего страшного не будет…» — рассудил подросток, поддавшись детскому любопытству.

Осмотревшись и припомнив, что отец ушел без средства связи, он взял телефон, проведя пальцем по экрану, тем самым открывая сообщение, юноша начал вчитываться в текст послания. Но стоило ему услышать звук открывающегося замка, как он тут же отключил телефон, бросив его на диван, а сам принялся готовить завтрак, все же до школы осталось не так уж и много времени, а Нана сегодня уехала рано утром в пригород Намимори.

* * *

Завтрак проходил в стандартном режиме. Рюю недовольно шипел и тихо матерился: Реборн наглым образом увел у него из-под носа кусок бекона, еще и омлет прихватил.

— Рюю, ты никуда не опаздываешь? — со смешком спросила Нана, накладывая прожорливому малышу еще кусок омлета.

Парень побледнел, сравнявшись цветом кожи с девственно белым листом, и понесся одеваться. Быстро справившись с натягиванием на себя мятой рубашки и школьной формы в целом, он, собранный и не готовый к урокам, мчался в школу. Все мысли юноши были направлены на то, как проникнуть в школу, миновав казалось всевидящего Хибари Кею. Мозговой штурм был прерван внезапно остановившейся девушкой на велосипеде, которая преградила ему путь. Незнакомка мило улыбнулась и кинула Рюю банку с соком.

— Это тебе, — пояснила девушка, стоило школьнику поймать разноцветную алюминиевую банку. — Можешь не благодарить.

Рюю успел приметить розовые волосы девушки. Больше из ее внешности в его памяти ничего не отложилось. Он открыл сок, но случайно выронил его, и содержимое вылилось из банки. От сока пошел странный фиолетовый пар, а спустя минуту алюминиевая емкость растворилась в жидкости, словно вместо сока внутри была кислота.

— Ох, и не нравится мне это, — проговорил парень, возобновляя путь до школы.

Средняя Намимори встретила его абсолютно пустым двором. Обычно за десять минут до занятий ребята еще гуляют по окрестностям школы…

— Ты опоздал, травоядное! — рыкнул парень, на руке которого была повязка Главы Дисциплинарного Комитета. — Забью до смерти! — на солнце блеснули тонфа.

После наказания от Хибари школьник, изрядно потрепанный, ввалился в кабинет, занимая свое место за партой.

Уроки медленно шли, заинтересованность в них угасала, и так будучи аховой. К последнему предмету Рюю относился уже более чем, уж извините, похуистически. А еще в их классе появился новичок. Злой, правда, как тысяча бесов. Но девочкам понравился.

— Так значит это ты, Савада Рюю? — спросил новенький, стоило последнему из учеников уйти домой после урока. Савада порылся в своей памяти, вспоминая имя парня, что сейчас стоит перед ним. Вроде… его зовут Гокудера Хаято.

— Да, — кивнул он.

— Отлично.

На мгновение в воздухе повисло странное ощущение неправильности происходящего. Рюю внимательно всматривался в фигуру подростка напротив себя, подмечая небольшие странности в Хаято. Все его движения казались слишком плавными, слишком отрепетированными. В голове проскочила мысль, что этот парень явно был подослан сюда киллером-репетитором, так как самого Реборна школьник за весь день в школе не видел ни разу.

— Ты недостоин быть Десятым, — быстро и коротко произнес Гокудера, доставая из кармана небольшие шашки динамита. — Я убью тебя…

Савада сорвался с места, ему только этого не хватало для полного счастья, чтобы какой-то псих подорвал его вместе с половиной школы. Впрочем, далеко он не убежал, одна из шашек упала прямо ему под ноги, Савада отпрыгнул в сторону, за мгновение до взрыва.

— Эй, подожди… — попытался хоть на секунду отвлечь Подрывника юноша. — Неужели в моей смерти есть такая острая необходимость?

Хаято не ответил, лишь сильнее нахмурился и вцепился в динамит до побеления пальцев. Ощущение неправильности происходящего было все острее. Дальнейшие события произошли быстро. Рюю даже не успел толком понять, что именно сделал, просто в один момент он повалил Подрывника, что рассыпал уже зажженные шашки на землю, они оказались в окружении догорающих фитилей на динамите. Положение в мгновение скатилось с еще терпимого до катастрофического.

Особо пускаться в раздумья времени не было. Принятое решение казалось наиболее верным и, что самое интересное, безопасным… необходимо было если не потушить, то хотя бы уменьшить последствия взрывов: выдернуть бикфордов шнур удалось не на всех шашках, а тушить оставшиеся было слишком сложной и времяемкой задачей. Но других вариантов не предвиделось… быстро бегая и начиная руками тушить шашки, каждый раз морщась от боли и стискивая зубы в нежелании, чтобы с уст слетели ругательства, Рюю справился. Последняя шашка была потушена, а сам он повалился на спину, закрыв глаза и расслабив кисти рук. Они горели, казалось, будто его покусали огненные муравьи. Легкое касание ветра приносило слабое успокоение…

Хаято с широко раскрытыми глазами смотрел на лежащего юношу. Ему стоило признать, что если бы не этот юноша, то быть сейчас Гокудере на небе, если, конечно, его имя красуется в списках на проход в Эдем.

— С-спасибо, Джудайме… — неуверенно протянул Подрывник.

— Придурок, а если бы они рванули? — спросил Рюю, не сумев скрыть раздражение в своем голосе. — Ками-сама, везет мне в последнее время на голову стукнутых… Черт вас раздери!

Я надеюсь, что завтра всё будет по-другому,

И я забуду всё плохое, что было в прошлом…