Виолончель (джен)

Четыре замерзших, голодных и очень уставших человека сидели на разложенном прямо на бетонном покрытии перрона старом шерстяном одеяле. Шла четвертая неделя их пути, а до пункта назначения все еще было далеко. Они ничего не ели уже почти три дня, поезд, на котором они добирались до этого полустанка где-то в Омской области, уехал пять часов назад, и теперь они должны были дождаться другого поезда, который мог здесь появиться через час, а мог и на следующий день.

Настроение в группе было подавленным: холод, голод и волнение за судьбу близких, которые оказались в других эвакуационных эшелонах, и так измучили всех, а сегодня еще и погиб Шафаревич.

Шафаревич раздражал: он много суетился, много болтал и иногда рассказывал несмешные похабные анекдоты, над которыми сам и хохотал, обнажая мелкие гнилые и кривые зубы. Утром, когда поезд остановился, он пулей выскочил из вагона, побежал прямо через пути на станцию, и его внезапно сбил маневровый локомотив.

Леонид Шафаревич был чужаком в этой группе, которая состояла из работников поселковой школы. Арон Соломонович преподавал физику, а Галина Валентиновна — географию, юная Ася была физруком, а Петр, однорукий ветеран гражданской войны, — завхозом. Шафаревич же появился в поселке всего полгода назад и устроился работать бухгалтером на склад. Он был сыном Адама Шафаревича — дирижера и композитора, который был единственным жителем поселка, ставшим всесоюзной знаменитостью. Видимо, это был как раз тот случай, когда на ребенке гения отдохнула природа.

Шафаревич всем рассказывал, что едет в Новосибирск к уже эвакуированному туда отцу и везет единственную уцелевшую после бомбежки его родного дома вещь — виолончель работы старого и уважаемого мастера. Неопрятный Шафаревич с виолончельным футляром выглядел нелепо, но почти не выпускал его из рук с тех пор, как они покинули Украину.

После смерти Шафаревича все решили, что они все-таки довезут виолончель до Новосибирска.

— Хорошо, что Циля до всего этого не дожила, — вздохнул Арон Соломонович.

— Хорошо, — отозвалась Ася.

Жену Арона Соломоновича, Цилю, восемь лет назад кто-то до сих пор не найденный ограбил и убил, когда она возвращалась домой с вокзала, в кассе которого она проработала тридцать лет.

Все еще крепче прижались друг к другу, пытаясь хоть как-то согреться. Сгущались сумерки, было не больше шести градусов тепла, а по обе стороны от железной дороги простиралась степь без единого деревца.

— Давайте ее сожжем, — сказала Галина Валентиновна.

— Галина Валентиновна, мы это уже обсуждали, — пробасил Петр. — Мы не будем жечь виолончель. Мы должны передать ее Шафаревичу-старшему, как хотел его сын.

— Давайте сожжем хотя бы футляр, — тихо проговорила Ася.

— Футляр не наш, и виолончель тоже не наша, — возразил Арон Соломонович. — Какое мы имеем право их жечь?

— Право того, кто спасает свою жизнь! — воскликнула Галина Валентиновна.

— Резонно, — согласился Арон Соломонович, — но все равно неправильно. Мы погреемся полчаса, а старинная и ценная вещь будет уничтожена. Если поезд приедет через несколько минут, мы пожалеем о своем решении, а если его долго не будет — сожжение виолончели нам не поможет.

Все замолчали.

— Давайте хотя бы на нее посмотрим, — предложил Петр. — Наверняка она красивая.

— А я никогда и не видела виолончель вблизи, — сказала Ася. — Только по радио ее слышала. Мне понравилось.

— Думаю, Шафаревич-старший был бы не против, если бы мы просто полюбовались его вещью, но не трогали ее, — Арон Соломонович наклонился к лежащему на перроне футляру, открыл его замки, откинул крышку и заглянул внутрь.

— О-о-о, — вдруг простонал он. — Ребята… Смотрите…

В виолончельном футляре не было никакого инструмента. В нем лежали разные вещи: завернутые в тряпицу буханка ржаного хлеба и большой шмат соленого сала; холщовый мешок, набитый сушеными абрикосами, и два мешочка поменьше — с чищеными лесными орехами и с пшеном; литровая банка меда и четыре пачки чая; семь пар носков из собачьей шерсти. Все это было накрыто очень большим, но почти невесомым пуховым платком.

В узком конце футляра лежал конверт из плотной бумаги. Петр достал его и высыпал содержимое на одеяло. Из конверта выпали какой-то потрепанный документ и аккуратный бумажный сверток. Петр взял документ и прочел заголовок: «Справка об освобождении». На справке была наклеена фотография Шафаревича, но имя было другим: «Михайлов Леонид Николаевич». Из документа следовало, что вор-рецидивист Михайлов был освобожден из колонии в Харьковской области десять месяцев назад.

Арон Соломонович развернул сверток и увидел, что в нем лежат золотые изделия: несколько завязанных в узел цепочек, четыре пары серег, шесть зубных коронок и толстое обручальное кольцо. Арон Соломонович взял кольцо и присмотрелся к выгравированной на его обратной стороне надписи.

Надпись гласила: «Циле от Арона с любовью».