В плену (гет)

Удар... вдох... Удар... выдох... Удар... вдох...

Эд бил размеренно, он был не слишком зол. Сегодня он бил почти по привычке. Так, для острастки, чтобы не забывала... Его удары были лишены той ярости и силы, которая случалась гораздо чаще. Обычно все было намного хуже. Сейчас же только тренировка... Разминка...

Вдох... выдох...

Пока человек дышит — он жив. Это прочла однажды Кэрол в какой-то книге. И с тех пор дыхание было для неё главным жизненным критерием.

Она даже сигареты бросила тогда — настолько запала ей в душу эта фраза — и начала бегать по утрам, наполняя свои лёгкие свежим кислородом. А однажды остановилась, чтобы отдохнуть, и познакомилась с Эдом. Не стоило ей останавливаться.

Нужно просто дышать. Дышать, не прекращая ни на секунду... Вдох — выдох... Это успокаивает и даёт силы перетерпеть боль.

Её учили дышать, когда она рожала Софию. И она дышала, все делала правильно — вдох и выдох — а потом, приподнявшись на локтях, долгих три секунды ждала, пока раскроются лёгкие её ребёнка. Долгий крик — вдох, выдох — вот она, новая жизнь...

Иди к папочке Эду… И дыши, ведь ничего иного в этой жизни он тебе не позволит.

Дыхание — это единственное, что пока не раздражало Эда. А ведь его могла привести в ярость любая мелочь: не вовремя брошенный взгляд, неудачно сказанное слово, любой жест, каждое действие.

Сегодня он тоже был недоволен. Вот только Кэрол, чьи щеки горели от ударов, до сих пор не знала, чем. Да и хочет ли знать?

— Больше ни один урод не скажет, что тащится по твоим волосам, — пробормотал Эд, торопливо оглядываясь.

Он нашёл нож. Повернулся к Кэрол, прижатой к стене и пропустившей один вдох — целую маленькую жизнь — и с маниакальным блеском в глазах приблизил лезвие к её щеке. Насладился своей властью и запустил руку в её распущенные волосы.

Ей было позволено распускать их лишь дома. Только дома они — густые, тяжёлые и не поддающиеся ни одной расчёске — могли свободно лежать на плечах.

Рывок — вдох Кэрол — и острый нож срезал большую прядь. Выдох — на пол упала ещё одна — каштановая, с несколькими, недавно появившимися, седыми волосками.

Она закрыла глаза, оставаясь в руках Эда безвольной куклой. А он поворачивал её из стороны в сторону и резал, резал. Сыпал проклятиями и насмешками: он срезал волосы не под корень, а на уровне лица, но так неровно, что их придётся постричь. Постричь уже навсегда.

Ведь разве решится она ещё раз дать ему такое оружие против себя?

Толкнув её напоследок, Эд остановился в дверях, швыряя нож на стол.

— Через час ужин в гостиную. И пиво. Сегодня бейсбол.

А ещё — начало его двухнедельного отпуска. Начало её личного ада.

Времени было впритык, но Кэрол все так же сидела на полу, перебирая подрагивающими пальцами мягкие кудри, лежащие на серой плитке. Мёртвые.

— Мама, а где твоя прическа?

Огромные карие глаза и два смешных рыжих хвостика — её пятилетняя дочь стояла в дверях и, часто моргая, смотрела на неё.

— У меня теперь новая прическа. Нравится?

Кэрол растрепала руками оставшиеся волосы на голове. Даже не глядя в зеркало, она могла сказать, как выглядит. Как клоун. Торчащие во все стороны кудри, красный опухший нос, горящие огнём щеки и — в довершение образа — синяк под глазом.

— Ты как одуванчик, — несмело улыбнулась София.

Прошла босыми ногами по её волосам и, сев рядом, коснулась лица кончиками пальцев.

— Больно?

— Совсем нет, дорогая.

— Правда-правда?

— Правда-правда.

Её девочке для отвлечения много не нужно было. Стол, стул и альбом с карандашами — и вот София уже тихая, как мышка, сидит и что-то рисует. А заглядывающая через её плечо Кэрол в свободные от приготовления ужина моменты пытается понять, что это. И почему оно такого чёрного цвета. Чёрного, как её жизнь…

А дальше все шло своим чередом. Эд даже не взглянул на неё, принесшую ему в гостиную на журнальный столик у дивана напротив огромного телевизора, поднос с ужином и банку пива. Он, конечно, выпьет не одну, и она весь вечер будет носить ему их из холодильника — не задерживаясь ни на минуту после громкого окрика.

Они с Софией ужинали вместе на кухне. Дочь радовалась предстоящему отдыху от садика. Эд, живший сейчас на пике ревности, не отпускал Кэрол даже туда, сам отвозил Софию в сад. Но вставать в свой отпуск так рано он не намеревался. А потому дома сидеть будут все.

И если не случится никакого чуда, это будет полной катастрофой. А чудес обычно не случалось — уж это Кэрол знала наверняка.

Никогда не придёт в этот дом фея-крестная с ворохом нарядных платьев и приглашением на бал. Никогда не приедет принц на белом коне, готовый забрать не только уже помятую принцессу не первой свежести, а ещё и её дочь. И никогда не явится сюда смерть с косой, чтобы так внезапно и так долгожданно — Господи, прости — забрать у них средоточие всех бед — Эда.

Кэрол не ждала никого. И все-таки стук в дверь раздался.

Громкий, долгий и быстрый. Тревожный.

— Шли всех нахрен! — послышался раздражённый голос Эда, увлеченного просмотром игры по телевизору.

Он успел выпить уже три банки пива — достаточно для того, чтобы начать ощущать себя королём мира, и чертовски мало для того, чтобы вырубиться наконец.

Кэрол уже в самом деле приготовилась вежливо, но очень быстро избавиться от соседки, заскочившей за стаканом сахара, продавца моющих пылесосов или представителя очередной религиозной группы, которых в последнее время стало слишком много и которые только и делали, что хором предвещали конец света, все никак не наступающий, несмотря на начало нового тысячелетия.

Она открыла дверь, не глядя, и против воли отступила назад.

Эти мужчины не были похожи на соседей — в их до безобразия благополучном районе таких вообще не встретишь. Не походили они и на продавцов. Религией от них тоже не веяло. А вот чем веяло — и даже отчётливо — так это опасностью.

— Чем я могу вам… — успела произнести Кэрол, перед тем как в испуге отшатнулась вглубь дома.

Эти люди, возникшие из ниоткуда, приглашения не ждали. Они просто вошли в её дом. Просто заперли за собой дверь и торопливо оглянулись.

Воры? Или хуже?

Пистолет в руках одного из мужчин был направлен прямо на Кэрол. И больше она не видела ничего, кроме дула — чёрной дыры, приковывающей к себе взгляд, словно это единственно важное, что здесь есть.

Голос пропал. Дыхание срывалось. Одна мысль билась в голове — София.

Она открыла рот, чтобы закричать... Чтобы позвать на помощь единственного, кто мог сейчас помочь — Эда. Но снова опоздала. Один из мужчин — постарше, с рюкзаком на плече и пистолетом в руках — быстро сориентировавшись, пошёл на звук телевизора. К Эду.

А второй грубо схватил её, прижимая спиной к своей груди и закрывая шершавой ладонью ей рот. Что-то острое кольнуло ей в бок. Нож.

— Только пискни, дамочка, — прорычал незнакомец, подталкивая её туда же, в сторону гостиной, где вдруг воцарилась полная тишина.

Эд?