Ловец бабочек (джен)

И я возвращаюсь с заключительной частью трилогии. Первые две обязательны к прочтению, если вы хотите вкурить, что происходит; впрочем, после них читать эту часть захотят далеко не все, правда, мои маленькие садомазохисты? А я предупреждала.

П.С. отныне и навеки главы будут иметь названия. Без спойлеров, но иногда с намёками и толстой иронией. Первые два фика тоже переназову. Если интересно — это всё отрывки из песен, каких, не скажу, люди для этого и придумали гугл.

П.П.С. фик посвящается... кому посвящается, тот знает.

П.П.П.С. для тех, кто доживёт до концовки, как сейчас дожил до конца этого комментария — в итоге всё закончится хорошо. Ну, в моём понимании...

_________________________

Хотела ли я покончить жизнь самоубийством?

Об этом спросил психолог, к которому меня затащили по направлению суда. Я честно ответила, что лично не пыталась, это за меня успешно делали другие — какие-то парни с большим эго, которым показалось, что я мухлевала под столом; пара подростков, решившие, что одинокую женщину ночью довольно легко ограбить; а позже, уже на суде, мамаша одного этих из придурков, недоумевающая, почему я сломала её малютке нос. И ещё пару костей. И поставила ожог, правда, сама не помню, как...

Психолог на это покивал головой и что-то начал строчить в своём блокноте. И если вы хоть раз были в подобной ситуации, то знаете, как это раздражает, когда кто-то что-то о тебе пишет, а ты не в курсе. Нет, я понимала, что этот сеанс, и ещё месяц терапии нужно было дотерпеть до конца, но разве в мои обязанности входило облегчать им задачу? Я без утайки рассказала бедному доктору про холодный Скайрим, про Цицерона и те несколько часов на летней поляне. Он покивал и снова начал записывать. А на следующий день объявил, что со мной всё в порядке и с извиняющейся улыбкой подписал судебное предписание. Если бы эта чёртова бумажка не нужна была полиции, я бы ей подтёрлась. Ибо знала, кто вправил доктору мозги.

Они вмешивались каждый раз, когда мне грозила опасность. Долбаные ангелы-хранители с поехавшими нимбами.

Во сне он всегда приходил один. Ничего не говорил, только сверкал золотисто-жёлтыми глазами, так, что хотелось их выцарапать, и мягко улыбался. Волосы колыхались на несуществующем ветру, непослушные седые прядки то и дело спадали на лоб. Он смахивал их неловким движением руки и вновь продолжал пялиться. Пальцы нервно постукивали по набалдашнику трости, то сжимали его до хруста в костях. Он вёл себя тихо — потому что был ненастоящим. Всего лишь тоска, вытеснившая из груди другие чувства, выла по ночам.

Я просыпалась в холодном поту, как сегодня, и бежала в ванную. Футболка мерзко липла к телу, горевшему, не смотря на промозглую ноябрьскую погоду. Я подставляла голову под холодные струи воды, пытаясь не выпустить из себя вчерашний ужин (если кошмары совпадали с похмельем), и бессвязными мыслями ненавидела всех на свете. Себя — не в последнюю очередь.

Я правда любила жизнь. Если ближе к истине — привыкла к её течению. Города сменяли друг друга, как огни на рождественской гирлянде; и правда, хоть до Рождества было чуть больше месяца, они уже походили на сверкающие кусочки сказочной мозаики, заставляя видеть знакомые черты в очередном крошечном городишке. Мне везло — сегодня бобби собрались и дружной толпой свалили в закат, не пытаясь остановить меня за превышение скорости. Впрочем, это не было проблемой. Когда твой багажник набит золотыми слитками, от полицейских довольно легко откупиться; забавно наблюдать, как вытягиваются их лица, когда я сую им в руки тяжёлые комочки и молча уезжаю. Видимо, бедняги сильно впечатляются, раз до меня не долетел ещё ни один штраф.

Золото — это отдельная история. Я просто находила его везде, где оставалась дольше нескольких часов. Сначала выкидывала, матерясь на "благодетелей", потом привыкла и стала воспринимать философски, как новые шмотки взамен тех, что мне запачкали кровью, или полный бензобак для очередной дальней поездки. Да и места, где я останавливалась, зачастую не были дешёвыми. Конечно, опасно было заваливаться в ломбард с кучей золота на руках — это проблемы и с полицией, и с местным криминалитетом, имеющим связи в таких сферах, поэтому слитки я сбывала по мере необходимости, по одному и зачастую значительно дешевле их реальной цены. И под необходимостью я имею в виду не отсутствие денег, а нехватку свободного места в багажнике.

Вечер открыл сияющие огни Эдинбурга. Меня почему-то успокаивала вода, поэтому я длительное время каталась вдоль восточного побережья — буквально, от буйка до буйка, не разрешая себе "доплывать" до суши и уж тем более до ненавистного Лондона. А дожди с циклонами и рады обрушиваться на мою разрывающуюся голову. Иногда не знаю, чего они хотят больше — убить меня или заставить мучиться как можно дольше. Впрочем, пока в шаговой доступности лежали ночные заведения, это было не важно.

Зелёные холмы и свежий морской бриз убаюкивали. Хотелось остановиться, бросить машину посреди какого-нибудь поля и остаться лежать на бархатной траве навечно. Но нет, человеческому организму нужно есть и спать, к тому же можно захлебнуться дождём. Поэтому я и дальше держала путь на город, тихий и бурный, манящий и отвратительный, старинный и современный, отвлекающий от мыслей и окунающий в них с головой. И снова всё было хорошо, но от этого "хорошо" хотелось удавиться.

* * *

— Повторите.

— Может, сделаешь перерыв?

— В ближайшее время не планирую заблёвывать стойку или ввязываться в мордобой, так что нет, не сделаю.

— Полметра шотов без остановки! Тебя хоть есть кому отшкрябать от пола?

— Это уже мои проблемы.

— Я предупреждал.

— Ага.

Почему все бармены говорят одно и то же? Этот разговор в различных вариациях происходил не один десяток раз.

— Может, и правда прервёшься? — спросили со спины.

На соседний стул плюхнулся ещё один посетитель. Симпатичний, но с очень хитрым выражением лица. Кого-то он мне напомнил... А, точно, каждого второго, пытающегося снять женщину в баре.

— Мне то же, что и ей.

Бармен хмыкнул.

— Стопку текилы или сразу бутылку?

— Ну, если дама осилила, то и я потяну. О, не переживайте, — посетитель помахал перед барменом ключом от номера, — я живу в гостинице наверху.

Вообще-то, я тоже, но ключи от Ягуара с начала вечера лежат за стойкой "на сохранении".

Ведь никому потом не хочется объяснять полиции, почему клиент по пьяной лавочке снёс десяток прохожих, как кегли в боулинге. Видимо, что-то во мне заставляло думать, что я и в ползающем виде могу поехать за приключениями.

Мой новый знакомый быстро опустошил треть бутылки. Эх, ну кто же так делает?.. Опыт наблюдений говорил, что женщин в подобных местах привлекало не умение ухажёра пить, а его галантность и способность красиво козырнуть толщиной кошелька. То ли этот ещё новичок, то ли на вечер искал не партнёра, а собу...седника. И второй вариант меня вполне устраивал.

Но мой сосед, похоже, и вовсе не нуждался во внимании. Жидкость из бутылки исчезала почти молниеносно, а печали в его взгляде было на целый океан. Он с великой небрежностью поднял на меня глаза и, театрально вздохнув, произнёс:

— Мир иногда так несправедлив.

Ну надо же, ещё один "рассказчик". Мне редко попадались подобные кадры, но выслушивать их было истинным мучением. Конечно, алкоголь всегда ценили за возможность вот так непосредственно излить душу первому встречному, но вашу мать, нарисуйте глаза на спинке стула и изливайтесь ему до посинения!

-... я Сэм, кстати. А ты, прекрасная незнакомка?

— Эл...

Дура! Пропустила часть его речи и ответила почти на автомате, а ведь запретила себе вспоминать это имя.

— Элеонора.

— Давай, Элли, — подмигнул мне слегка повеселевший кретин, — наверняка тебе тоже есть, что рассказать.

— Я скажу тебе — иди в жопу.

— Слишком личное, да? — он как будто совсем не обиделся. Только подвинул к себе мою стопку, наполнил до краёв и широким жестом вернул обратно. — Алкоголь, Элли, не делает людей счастливее, он просто помогает не замечать. Но ведь сейчас нам это и нужно?

Да, наглухо закрыть глаза и душу, хоть недолго ощущая лишь терпкий привкус на языке. Но вот парадокс — чем больше запираешь засовов, тем сильнее штормит внутри. А на утро... Хоть когда-то физические муки перевешивают душевные. Иногда это помогает больше, чем весь весёлый вечер накануне.

Хотя вряд ли мой собеседник вкладывал в слова такой подтекст.

Всё же я разделила со страждущим его ношу.

После первой бутылки, распитие которой перемежалось его короткими репликами и моим фырканьем, мы кое-как нашли общий язык. И не в обаянии дело, не в красоте или остроте шуток — просто, совершенно внезапно, я чувствовала себя чуть спокойней, находясь под прицелом блестящих голубых глаз. А в моём положении это стоило очень дорого.

— Я бы предложил тебе пойти наверх, — сказал мой друг где-то между полуночью у тремя утра, — но ты можешь неправильно понять.

Я только фыркнула, пьяно и весело.

— Честно, я уже не вижу настолько плохих вариантов... Разве только захочешь поговорить о великом и вечном.

Сэм тоже рассмеялся, слегка пролив из своей стопки. Бармен молча взирал на это непотребство, поскольку в его кармане давно покоились деньги за меня, моего друга и ещё пары таких же неугомонных придурков.

— Просто... — он аккуратно погладил мою скулу, — всё такое одинаковое. Мне кажется, у тебя есть шанс это исправить. Пошли!

Сэм мягко, но настойчиво потянул меня за руку, от чего мы оба чуть не свалились с неоправданно высоких стульев. В итоге, чудом удержав равновесие и повиснув друг на друге, пошли к лестнице.

— Ты первая за долгое время, кому я могу рассказать...

Чужая рука уверенно подтолкнула меня к нужному номеру.

— Надеюсь, Элли, ты не ждёшь, что я окажусь одиноким святошей, которому жестокий мир слишком сильно зарядил под дых? О, я далеко не такой...

Я видела это. В тёмных глазах моего незнакомца были воистину глубокие топи, в которые даже лучшие друзья не рискуют нырять, не утонув и не разбившись вдребезги. Но мне было всё равно, ведь мои глаза наверняка были такими же. И ничего, мы позволили друг другу не замечать разъедающей душу черноты, наслаждаясь тем, что ещё осталось.

Сэм припал к моим губам, дополняя солоноватый вкус алкоголя. И я пила этот момент, всё острее ощущая под боком острый кинжал памяти. Ведь не такой жизнью хотела жить, голоса не такими словами разрывают голову!.. А, кто с меня будет спрашивать. Кто мог — тот умер уже давно.

Сэм прижал меня к стене, заставляя замереть от удовольствия, рука никак не могла нащупать переключатель. В смутных уличных огнях я видела только тени, слишком знакомые ухмыляющиеся силуэты, и выше моих сил было оставить их на свободе. Но мой спутник быстро увёл нас от источников света; теперь он спустился к моей шее, пытаясь буквально снять нежную кожу. Но в этом была не борьба — просьба. Молитва.

— Ты самая сильная женщина, которую в видел за долгое время, — он выдохнул мне куда-то в ключицу, — и я правда в восхищении. Как жест доброй воли, я сразу скажу тебе правду. К тому же, кое-кто мне настоятельно рекомендовал тебя не трогать... А с него станется в неподходящее время основательно подгадить.

Я наслаждалась ласками, пропуская мимо ушей весь бред, но какие-то слова, схваченные подкоркой, заставили напрячься. В итоге Сэм поднял на меня взгляд и посмотрел уже совсем другими глазами.

— Только не говори, что не узнала меня! Вот уж какой удар по самолюбию...

И, боже, он выпрямился и скупался в свету прямо на моих глазах. Теперь-то я понимаю, что всё было слишком очевидно, но как было не попасться на такого очаровательно упакованного даэдра? Странного и нового, такого, что может потушить все пожары в твоей груди.

Сангвин, буквально на секунду блеснув истинным обликом, шутливо откланялся. Какой же он был... Вновь красный по чёрному, пальцы когтистые, глаза, как угли, душа, как пепел. Словно по волшебству, в комнате появился свет, а я, мгновенно протрезвев, приклеилась лишним куском обоев к обшарпанной стене. Крича от ужаса. Потому что они снова хотели мной поиграть.

— Было бы много крику, проснись мы завтра — ты и, ну, я, — в одной постели.

Этот монстр вольготно расселся в кресле. Как тогда, самоуверенный и чуточку нагловатый. Сволочь.

— О, "Элли", я не собираюсь тебя убивать! Успокойся и послушай дядюшку Сэма.

Что?! Годами этот яд подтачивал исподтишка, а теперь он купает меня в нём и говорит успокоиться?! Он пришёл из времени, где всё было так хорошо, куда лично сжёг дорогу... Оттаяв, я бросилась к выходу, но дверь — какой сюрприз — была закрыта. Резко распахнутые шторы вместе с карнизом полетели на пол; в окне маняще беззаботно мелькали люди да машины, и было им невдомёк, что за сила делит с ними воздух.

Я забила кулаками в стекло. Сквозь песок в ушах до меня доносились глухие звуки ударов, но скоро непослушные руки упали вниз. Как я его ненавидела. Всех! Зубами перегрызла бы горло. Но тело, налившееся тяжестью, просто съехало по стене. На глаза наплыл чёрный туман, а внутренности скрутило холодом. Гнев и бессилие. Сломала бы рёбра и вырвала сердце...

— Остыла? Готова слушать?

А от этой скучающей интонации я подскочила на ноги.

— Слушать?! Это же... Чтобы я...

Но все слова, которые я хотела прокричать этому гаду, наверняка уже приходили ему в голову. Поэтому я просто кинула в него торшером. Удар пришёлся на обшарпанную стену в паре дюймов от головы Сангвина, но как этого было мало... Тогда я схватила карниз, содрала с него мешающуюся ткань и с разбега воткнула даэдра в живот. Жестов и расстояний не было — лишь одно смазанное пятно, один-единственный порыв... Сукин сын перехватил железяку и играючи скрутил в узел. А я так и застыла напротив, маленькая и бессильная.

— Некрасиво.

За окном начался дождь. Первые капли разрезали стекло.

— Я ненавижу вас и желаю каждому мучительно сдохнуть. Ты меня, по-видимому, отсюда не выпустишь, так что делай то, за чем пришёл.

Сангвин поднялся и подошёл ко мне. Алый туман скрутил тело в тугой узел, но пальцы подрагивали от судороги. Сколько я не просила их оставить меня в покое — мои слова давно не имели значения.

Где-то над Эдинбургом бушевала гроза.

— Дорогая Элис... — и это было плохим началом. Самым хреновым, что я когда-либо слышала, до холода по спине, до желания немедленно вскрыть себе вены, — Нирн погибает. И, я знаю, как это прозвучит, но ты — наша единственная надежда. Се ля ви.

А вот и гвозди.