Парусник в тумане (гет)

Скорпиус

Один. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть. Семь. Восемь.

Скорпиус всегда просыпается с восьмым ударом. Ему нравится вставать рано, потому что можно застать папу дома. Сегодня — суббота, папа встанет поздно и никуда не исчезнет на целый день, но Скорпиус все равно не хочет больше спать. Он потягивается и, сладко зевая, обводит комнату довольным взглядом. Папина комната. Папа отдал ему свою комнату, когда Скорпиусу исполнилось шесть. Он сказал, что здесь никогда ничего не менялось, что здесь ребенком спал еще его дедушка.

Скорпиус садится и свешивает ноги вниз, расстроенно думая, что еще слишком маленький, чтобы достать до пола.

По стене мечется солнечный зайчик, высвечивая тусклые цветы на обоях. Мама предложила изменить обстановку, но папа был против. Он не любит, когда что-то меняется. Но Скорпиусу и так все нравится, его просто распирает от гордости: у него своя комната!

Скорпиус шлепает босыми ногами по паркету к окну. На улице — весна, сад затоплен, и в огромных лужах отражается горячее солнце. Скорпиусу весна не нравится, потому что сыро, промозгло, ветрено, и мама запрещает выходить надолго в сад. Ему по душе лето и зима — зимой у него день рождения. В его день рождения папа всегда остается дома, этот день — исключительный.

Хочется кушать. По субботам Элиза печет упо-моп-ра-читель-ные булочки с изюмом и корицей, которые очень любит мама. А Скорпиус любит воскресенье, потому что Элиза всегда готовит что-нибудь новенькое, а ему нравится новенькое. Ему все интересно.

Он подходит к дверям спальни родителей и настойчиво стучится.

— Мама!

Ему кажется, что проходит бесконечность, прежде чем дверь приоткрывается и на пороге появляется мама, в длинной ночной рубашке, белой в красные розы. В глазах у нее смешинки. Она приседает на корточки и протягивает руки, улыбаясь.

— Что, маленький? Уже проснулся?

— Мам, я есть хочу, — Скорпиус крепко обнимает ее, пытаясь взглядом найти отца среди одеял и подушек. — Хочу блинчики.

— Сначала полагается овсянка, — мама поднимается, залезает на кровать и прячется под одеяло, — аппетит испортишь.

Скорпиус разгоняется и с размаху прыгает на широкую мягкую постель. Сегодня можно баловаться, потому что суббота и папа дома. Он ложится на живот и подпирает голову руками.

— Доброе утро, молодой человек, — голова папы выныривает из-под одеяла. Сна у папы — ни в одном глазу.

— Я не молодой человек, — Скорпиус уже давно определился, кто он, — я маленький лорд.

Мама звонко смеется, почему-то толкая папу локтем, и закрывает лицо уголком одеяла.

— Маленькие лорды не прыгают на родительскую кровать, — резонно замечает папа, проводя ладонью по макушке Скорпиуса. — Они ведут себя подобающе.

— Я есть хочу, — Скорпиус недовольно смотрит на него. — И откуда берутся дети? Миртл вчера вылезла из крана и сказала, что давно жаждала меня увидеть. Значит, раньше меня тут не было. А как я появился?

— Началось, — папа почему-то хмурится и переглядывается с мамой. — Чертово привидение.

Мама смеется и ласково смотрит на Скорпиуса.

— Если мама и папа сильно любят друг друга, они закрывают глаза и загадывают желание. И потом — хлопок! Появляется малыш.

— Понятно, — тянет Скорпиус, размышляя, — а можно, я с вами буду спать?

— Нельзя, — мама бросает быстрый взгляд на папу и качает головой. — Папа должен каждую ночь шептать маме на ушко красивые слова. Иначе маме будут сниться кошмары.

Папа приподнимает брови и пристально смотрит на маму. Потом хмыкает и негромко заявляет:

— А каждое утро?

— И каждое утро, — соглашается мама, улыбаясь уголками губ — Скорпиус любит, когда она так улыбается. — Малыш, ты бы не мог сбегать на кухню, к Элизе, и попросить ее поторопиться с булочками? Мы с папой проголодались.

— Невозможно проголодались, — задумчиво повторяет папа, смотря на маму так, словно она сама — булочка. — Так что немедленно марш на кухню.

Скорпиус давно выучил, что с папой лучше не спорить, поэтому он покорно слезает с кровати и плетется обратно в свою комнату. Теперь он жалеет, что встал так рано, потому что глаза закрываются, ноги запинаются, и жутко хочется спать. Преодолевая себя, он идет в ванную, открывает кран и, набрав полные ладони воды, прижимает их к лицу. Холодно. Свежо. Весело.

— Вот это неожиданно, — Миртл, вынырнув из крана, усаживается на раковину. — Ты зачем вскочил, как петух Хагрида?

— Кто такой Хагрид? — искренне интересуется Скорпиус, смотря на привидение из-под мокрых ресниц. — Кстати, я знаю, откуда я взялся.

— Очень интересно, — Миртл складывает на груди руки и насмешливо смотрит на него.

— Меня мама с папой загадали, — гордо объявляет Скорпиус и, затаив дыхание, торжествующе смотрит на девочку-привидение.

Призрачное лицо Миртл вытягивается. Она нервно теребит призрачные косички и морщит нос.

— И я тащилась по всем вонючим трубам, через сотню миль, чтобы услышать этот детский лепет.

— А папа сказал, что ты чертово привидение.

— Твой папа, знаешь ли, никогда не отличался чувством такта. Сначала истерил часами в моем туалете, размазывая слезы по лицу, уверял, что я — его лучший друг, а потом его и след простыл. Бегал как подстреленный кентавр за твоей распрекрасной мамой. Я чем хуже? Разве я не красивее ее?

— Врешь ты все, — сердится Скорпиус. Папа для него — герой. Он работает в Министерстве и пьет чай в кабинете Министра магии. Папа не может плакать в каком-то далеком туалете у сумасшедшего привидения и бегать как подстреленный кентавр. У него даже копыт нет. — И ты вообще привидение, ты не можешь быть красивой.

Миртл срывается с раковины, истерически дергая призрачным плечом.

— Попробуй только прийти в мой туалет! Гадкий мальчишка, Лили лучше тебя в миллион раз! Такая прелестная маленькая девочка…

— Не знаю никакой Лили, — Скорпиус снова заинтересован, — а она красивая?

— Рыжеволосая, — гордо заявляет Миртл, как будто Лили — ее дочь. — Не то, что ты. Бесцветный какой-то. К тому же, мужчина. Эгоистичное себялюбивое существо.

Скорпиус набирает полную ладошку воды и выплескивает в Миртл. Ему хочется узнать, кто такая эта Лили, которая вдруг оказывается лучше него. Разве кто-то есть лучше него? Нет. Мама всегда говорит, что ее сын — самый красивый, самый умный и самый воспитанный. Мама не может врать, а, значит, врет Миртл.

— Уходи из моей ванной, — сердито заявляет он и заворачивает кран. — Или я позову папу.

Миртл возмущенно фыркает и с размаху ныряет в унитаз. Туда ей и дорога, как говорит Элиза.

Когда Скорпиус спускается в столовую, заслышав звон колокольчика, папа уже сидит там, закрывшись утренним выпуском «Пророка». Мама, зевая, осторожно кладет в папин кофе кубик сахара. Скорпиус заглядывает на первую полосу газету: Министр магии в волнении расхаживает по кабинету, заложив руки за спину.

— Папа, а тебе он нравится?

— Кто? — папа выглядывает из-за «Пророка» и вопросительно смотрит на него.

— Министр магии.

— Вполне.

Скорпиусу ответ непонятен: слишком сложно. Вполне — это как? Да или нет?

— Сегодня мы едем в Министерство, — сообщает папа, поворачиваясь к маме, — к пяти. Поэтому можешь начинать готовиться. Будет Кингсли.

— А Поттеры?

— К сожалению, да, — отвечает он и снова закрывается газетой.

Папа не любит Поттеров. Потому что они рыжие или некрасивые? Плохие люди всегда некрасивые.

Мама подбегает к папе и наклоняется так, что волна ее волос закрывает лица обоих. Скорпиусу не интересно на них смотреть. Ему хочется гулять. Он опирается руками на подоконник и выглядывает в сад. Деревья утопают в талой воде, мокрые воробьи, недовольно нахохлившись, крутят головами, выискивая еду. Гулять не отпустят, это точно.

— А ты вечером расскажешь мне про Министерство?— Скорпиус с надеждой смотрит на отца. — Обещай, что расскажешь. И про Министра магии.

Отец на мгновение опускает газету вниз. Лицо у него вытянутое и бледное, совсем как у Скорпиуса.

— Расскажу, любопытный, все расскажу.

После завтрака Скорпиус плетется вслед за папой наверх, в большой холодный кабинет и усаживается в низкое кресло, обитое зеленым бархатом, надеясь услышать про Министерство прямо сейчас.

Но папа сосредоточенно перебирает бумаги, не обращая на него никакого внимания.

— Па-ап, — тянет Скорпиус, терпеливо выждав десять минут. — Ты обещал!

— Что обещал?

— Рассказать про большое Министерство, и про Министра, — Скорпиус выжидающе смотрит на папу,— расскажи, пап.

— В другой раз,— папа откладывает половину бумаг в сторону, — черт подери, где же этот договор…

— Ты обещал! — Скорпиус, не выдерживая, повышает голос, — ты никогда не сдерживаешь обещания! Ты вечно занят своими бумагами!

Папа медленно откладывает документы в сторону и переводит взгляд на него.

— Скорпиус, выйди вон.

— Поговори со мной, — глаза у Скорпиуса блестят, — я скучаю! Ты обещал!

— Немедленно выйди вон и больше никогда не смей входить сюда без моего разрешения. Ты не видишь, что я занят? — папа сердит не на шутку, но Скорпиус не собирается сдаваться. — Не хватало только твоих капризов. Обещал, значит, расскажу, только не сейчас. Выйди вон.

— Я тебе не верю, — Скорпиус выскальзывает из кресла и, сжав кулаки, бежит к дверям. — Ты обманщик.

Папа — внезапно ставший отцом — перехватывает его у дверей.

— Пока не извинишься, я не желаю с тобой разговаривать. И никакого сладкого. Неделю.

— Мне не нужно твое противное сладкое! — Скорпиус срывается на крик. — Сам ешь свое сладкое! Ты обманщик. Я к маме пойду.

Дверь кабинета с грохотом захлопывается за его спиной.

Задыхаясь от душащих слез, Скорпиус входит в спальню родителей. Мама стоит перед зеркалом, расчесывая длинные, до талии, золотисто-каштановые волосы, и улыбается, напевая знакомый мотив.

— Папа меня не любит, — с размаху заявляет Скорпиус и садится в кресло.

— Что ты такое говоришь, маленький? — мама забирает прядь волос наверх. — Как может папа тебя не любить?

— Он выгнал меня из кабинета, а сам обещал мне рассказать про Министерство. Как там все устроено, и как он ходит пить чай к Министру.

— Маленький, но ведь папа не виноват, что он занят, — мама закалывает очередную прядь, — подумай только, какая у него тяжелая работа. А ты еще требуешь от него рассказов. Потерпи немножко.

Скорпиус стучит пальцами по ручке кресла в виде раскрытой головы змеи.

— Но ведь у него есть время говорить тебе красивые слова утром и вечером. И если он дома, он сидит в кабинете, читает газету или говорит с тобой. А я что, ему совсем не нужен? Ты его защищаешь, значит, ты меня тоже не любишь.

Мама поворачивается к зеркалу спиной и серьезно смотрит на Скорпиуса.

— Перестань капризничать. Все и так делают только то, что ты хочешь, Скорпиус. Нельзя быть таким эгоистом. Папа работает с утра до позднего вечера. Тебе его не жалко?

— Не жалко. Он обманщик.

— Мне стыдно за тебя, — мама поворачивается обратно к зеркалу и зажимает шпильку губами, закручивая прядь волос назад, в прическу.

— А ты с ним заодно, поэтому ты предательница, — Скорпиус расходится не на шутку, у него дрожат губы, но он собирается упрямиться до конца, потому что скучает по папе. — Ты предательница. Вы с папой меня не любите.

Мама молча заканчивает прическу, потом напряженно смотрит в зеркало, опираясь ладонями о столик. В тишине проходит несколько минут. Скорпиус нервно ерзает в кресле, наблюдая за мамой. Он явно сказал что-то лишнее.

Мама отталкивается от стола и, подойдя к двери, распахивает ее настежь.

— Драко, немедленно иди сюда.

Да, мама тоже иногда может приказывать. Голос у нее при этом звучит напряженно, как струна, и звеняще, чисто, как серебряный колокольчик. И папа всегда приходит.

— Мой сын только что заявил мне, что я предательница, — мама хмурится, пристально смотря на Скорпиуса. — Это твое воспитание. Вот она чем оборачивается, твоя позиция невмешательства. Доволен?

Отец приподнимает брови, переводя взгляд с мамы на Скорпиуса.

— Извинись перед матерью немедленно.

— Не собираюсь! — Скорпиус спрыгивает с кресла и скрещивает на груди руки. — Вы вечно заняты сами собой, а я вас не интересую. Так нечестно.

Отец хватает его за руку и с силой вталкивает в соседнюю комнату.

— Не трогай меня! — Скорпиус вырывается и зло смотрит на отца. — Не буду я ни перед кем извиняться. Уезжайте в ваше противное Министерство!

— Очень хорошо, — отец прикрывает дверь и оставляет Скорпиуса наедине со своими слезами, разочарованием и обидой. Из-за двери слышатся приглушенные голоса. Поток быстрых горячих слов мамы. Холодное спокойное возражение отца. Наконец наступает тишина, прерываемая только шуршанием платья мамы. Скорпиусу хочется посмотреть на нее: она всегда такая красивая в вечернем платье, но он преодолевает себя и садится на ковер, опираясь спиной о стену. Сейчас он бы с радостью поговорил с Миртл. Но она вряд ли вернется теперь, когда он ее обидел. Всех обидел сегодня.

Он дожидается, когда родители уезжают, и плетется в столовую. Элиза, расположившаяся у камина, мирно вяжет длинный зеленый шарф. У ее ног играет с клубком маленький черно-белый котенок. В другое время Скорпиус обязательно поиграл бы с котенком, но сейчас у него нет настроения. Обида прошла, и теперь ему стыдно за свое поведение.

— Элиза, я маму обидел, — признается он, подходя к экономке, — я сказал, что она не любит меня, потому что все время занята папой.

Элиза на минуту перестает вязать и смотрит на него исподлобья.

— Как же так, малыш, ведь мама все время с тобой. Ведь она должна уделять время папе, она любит его не меньше, чем тебя. Стыдно, малыш.

— Почитаешь мне?

— Не сегодня, — Элиза сворачивает вязание, — у меня выходной, так что я уеду до завтра, а ты останешься с Чарли. Папа с мамой скоро вернутся. А Чарли тебе почитает.

Скорпиус провожает Элизу до дверей, вдыхает сырой влажный воздух и возвращается в кухню. Чарли, дворецкий, зевает над чашкой кофе. Его лысина блестит при свете ярко горящего камина. Чарли уже лет двести, наверное. Он служил еще у дедушки.

Они сидят вдвоем, в тишине, в теплый и сырой апрельский вечер.

В дверь раздается стук — громкий, настойчивый, требовательный. Чарли поднимает голову и с тревогой смотрит на Скорпиуса.

— Для хозяев еще слишком рано. Может быть, Элиза что-нибудь забыла? Глупая женщина, ведь говорил же ей, проверь, все ли взяла… Все женщины одинаковы, малыш. Посиди, я открою.

Скорпиус слышит, как дворецкий, грузно топая, медленно идет к дверям, возится с тяжелой щеколдой. Тишина — негромкий вскрик и холодные слова, приглушенные, злые.

Не в силах покорно сидеть в ожидании, Скорпиус идет навстречу Чарли и застывает в дверях столовой: перед ним вырастает, из темного проема холла высокая фигура в черном плаще. В руке, скрытой до кисти длинный рукавом, зажата палочка, в другой руке — окровавленный кинжал. Скорпиусу категорически не нравится этот непонятный незнакомец.

— А вы кто? — недовольным тоном интересуется он.— И где Чарли?

Фигура вдруг разражается каркающим смехом и скидывает капюшон. Его лицо бледно, лоб закрыт длинными черными волосами, из-под которых блестят глаза. Он подходит ближе к Скорпиусу и рассматривает его несколько минут.

— Сын Драко, — не то спрашивает, не то заключает человек и довольно скалится. — Где твой отец, мальчишка?

— Он в Министерстве, — Скорпиус настороженно смотрит на незнакомца. — А вы кто?

Незнакомец снова разражается каркающим смехом и долго не может остановиться. Скорпиус не понимает, что такого смешного в том, что отец в опере. Карканье переходит в надрывный кашель, и незнакомец прикрывает рот ладонью, морщась.

Скорпиусу жалко его. Мама говорит, что когда болеешь, надо сидеть дома и пить теплое молоко с медом. А этому человеку не сидится дома. Может быть, у него холодный неуютный дом, где его никто не любит?

— Хотите чаю? — Скорпиус не знает, куда девался Чарли, но он и сам способен справиться на кухне. — Вы больны.

Незнакомец пристально смотрит на него из-под волос. Что-то в его взгляде меняется, и Скорпиусу на мгновение кажется, что в этих страшных черных, почти звериных глазах мелькает человеческое чувство удивления.

— Хочу.

Скорпиус пожимает плечами: вежливо отвечать этого незнакомого человека явно не учили. Мама говорит, что нужно не обращать внимания на невоспитанных людей, потому что не у всех есть возможность получить такое хорошее воспитание и образование.

Скорпиус идет на кухню, гадая, куда же все-таки исчез Чарли. Он ведь никогда не выходил дальше сада, он уже старенький.

Скорпиус залезает на стул и под звук пыхающего на огне чайника рассматривает незнакомца. Его лицо страшно, глаза безумны, кажется, он сам не понимает, где находится. Руки у него в шрамах, под ногтями — земля. Губы потрескавшиеся и сухие. Зачем он пришел? Скорпиус чувствует, что отцу этот страшный человек не понравится.

— А вы друг отца?

Незнакомец широко ухмыляется, обнажая ряд черных зубов.

— Приятель.

Скорпиусу не по себе, но он спокойно слезает со стула, вынимает из шкафа чашку и наливает незнакомцу чай. Скоро вернется отец и со всем разберется. Он же герой.

— Печенье хотите? — не дожидаясь ответа, Скорпиус пододвигает Незнакомцу вазочку со слоеным печеньем и оставшимися с утра булочками. Элиза будет ругаться, но нельзя же оставить человека без сладкого. Мама бы сказала, что это дурной тон. — А почему вы такой…

— Я жил в лесу,— Незнакомец берет из вазочки печенье и долго крутит в пальцах. — Десять лет. Как ты сказал, это называется?

— Печенье.

— Значит, родители не берут тебя с собой?

— Нет. Отец говорит, что я еще слишком маленький. А вы тоже были маленьким? — Скорпиус ерзает на стуле, потому что ему внезапно становится страшно. Только бы скорее вернулся отец, пусть он занимается своими делами, закрывшись в кабинете, но только бы он был рядом.

— Был. Когда-то, — Незнакомец заглатывает печенье не жуя и запивает горячим чаем, обжигаясь.

— А у вас была какая-нибудь мечта? Я мечтаю работать в Министерстве, как отец.

Незнакомец снова широко ухмыляется.

— Я желал подчинить себе грязнокровок, уничтожить их. Я хотел, чтобы мир принадлежал чистокровным волшебникам. Как и мой брат.

Скорпиус не знает, что такое «грязнокровка». Но ему слышится что-то некрасивое в этом слове. А если слово некрасивое, значит, оно плохое.

— А где сейчас ваш брат?

— Мертв. Его убил твой отец.

— Врете вы все, — сердито отвечает Скорпиус, — никого отец не убивал. Никогда. Убийц не берут на работу в Министерство.

Незнакомец запрокидывает голову и снова каркающе смеется.

— Я смотрю, ты без ума от своего папаши. Вот Люциус с Беллатрисой бы позабавились.

Скорпиус бросает взгляд в окно: две фигуры, появившись у ворот сада, медленно идут к дому. Родители. Сердце радостно бьется, колотится в груди, но становится только страшнее.

Незнакомец следит за его взглядом, усмехается, быстро поднимается со стула и берет Скорпиуса за руку.

— Идем. И ни звука. Понял?

Его пальцы словно сделаны из железа.

Незнакомец застывает у дверей гостиной, прижимает Скорпиуса к себе одной рукой и прячет другую в складках потрепанной мантии. В холле раздаются приглушенные голоса, слышится испуганный возглас мамы.

— Тихо. Оставайся там, — отец явно идет по направлению к гостиной. — Скорпиус где?

— У себя, — голос у мамы дрожит. — Драко, пожалуйста…

Дверь в гостиную распахивается. В темном проеме четко очерчивается стройный высокий силуэт отца. В его руке зажата палочка.

— Папа! — Скорпиус чувствует, как к его горлу прижимается что-то холодное, отчего по телу бегут мурашки. Незнакомец шипит.

— Люмос! — палочка отца взлетает вверх, и гостиная вспыхивает теплым мягким светом.

— Опрометчиво оставлять детей с немощными стариками, — Незнакомец шипит и плюется слюной, прижимая Скорпиуса крепче к себе. — Ведь дети и старики не способны защитить себя. Не так ли, Драко?

Отец бледнеет, и палочка в его руке вздрагивает.

— Ты, мерзавец.

За плечом отца возникает мама, ее руки взлетают вверх, к груди, в глазах застывает страх. Она касается руки отца и что-то шепчет.

— Вон отсюда! — отец резко разворачивается, с силой выталкивает ее из комнаты и запечатывает дверь. — Что тебе нужно?

Незнакомец продолжает шипеть над головой Скорпиуса, потом выдыхает:

— Ничего, мальчишка. Всего лишь месть. Сладкая, долгожданная месть. Знаешь, почему я не убил твоего сопляка сразу? Потому что я хочу сделать это на твоих глазах. Ты убил моего брата, а я убью твоего сына. Все честно, Малфой. Я ждал мести долгие шестнадцать лет. Или больше. Я хотел отомстить еще Люциусу, но с ним играть неинтересно.

Отец морщится:

— Мы были на войне, Лестрейндж. И я выбрал свою сторону.

— Ты предатель, как и твой скользкий отец, — Незнакомец плюется слюной, — я знаю, слухи распространяются и в Азкабане. Как я мечтал добраться до тебя, пока ты сидел в соседней камере. Я почти добрался, но тебя освободила эта сука, которая теперь мнит из себя Дамблдора. И я снова ждал. А потом скрывался.

— Отпусти ребенка, и мы поговорим, как мужчина с мужчиной.

— А твой мальчишка не в тебя пошел, и не в Люциуса. Вы отменные трусы, — Незнакомец только сильнее прижимает Скорпиуса к себе. — Только дернись, Малфой, и я перережу ему горло, как вашему дворецкому. Павлины, женщины, сады, дворецкие. Мать вашу, вы всегда умели устроиться, скользкие твари. Палочку на пол. Палочку на пол, Малфой, я сказал!

Отец сглатывает и медленно кладет палочку на ковер. Скорпиус отчетливо видит, как дрожат его длинные тонкие пальцы. Холодный металл больно впивается в шею.

— Можешь попрощаться со своим сопляком, Малфой.

— Чего ты хочешь, Лестрейндж? — голос отца натянут, напряжен, как струна в рояле, на котором так любит играть мама. Скорпиус отрешенно думает, что если его убьют, вот тогда отец пожалеет, что вечно возился со своими бумагами. — Денег? Свободы?

— Я ничего не хочу, Малфой. Я слишком устал от жизни, чтобы хотеть. Я живу местью и знаю, что мне осталось недолго. Всего несколько минут. Сына за брата. Кровь за кровь.

— Твой брат был редкостным мерзавцем и убийцей. Мой сын еще ребенок.

— Невинные дети хорошо устраиваются в загробной жизни, — Незнакомец надавливает лезвием Скорпиусу на горло. — Потрясающая минута. Видеть страх на твоем холеном лице, Малфой — лучшее зрелище. Скучал по нему.

— Лестрейндж.

Голос раздается откуда-то сбоку, Незнакомец на мгновение поворачивает голову, в замешательстве. Скорпиус пытается дернуться в сторону, и в это же мгновение отец хватает с ковра палочку и выпаливает:

— Авада Кедавра!

Вспышка зеленого света. Скорпиус валится на пол вместе с Незнакомцем. Тишина.

От Незнакомца пахнет тиной и затхлостью.

Скорпиус выбирается из-под его тяжелой длинной руки, мельком замечая на ней странный, продолговатый узор, и трогает горло. Из царапины выступают капли крови.

— Папа!

Отец подхватывает его на руки.

— Испугался?

Скорпиус отрицательно качает головой, смотря в папины светло-серые глаза. В них одних больше испуга, чем во всем Скорпиусе вместе.

— А Чарли убили?

— Убили, малыш, — папа качает головой и идет к двери, не выпуская Скорпиуса из рук.

Мама сидит на низкой длинной софе в холле, закрыв лицо руками и раскачиваясь из стороны в сторону. Отец отпускает Скорпиуса на пол.

— Мама.

Она резко поднимает голову, на щеках у нее вмятины от ногтей. Она сползает с софы на пол и обнимает подбежавшего Скорпиуса.

— Маленький мой, живой… — она целует его в лоб, в щеку, тихо вскрикивает, заметив порез на шее, потом вдруг поднимается и с размаху ударяет папу по щеке, потом начинает молотить кулаками по его груди. По лицу у нее текут слезы. Папа спокойно берет ее за руки, прижимает к себе, не обращая внимания на ее сопротивление, и тихо замечает:

— Запомни, Скорпиус, сильные женщины всегда плачут после того, как все закончилось. А твоя мама — сильная женщина.

— Как ты мог… как ты мог не сказать мне? Ты ведь знал, что он… — мама внезапно бледнеет, прижимает руку к животу и сгибается пополам. — Боже, боже, как больно…

— Астория, что с тобой?

— Кровь, — шепчет она, вцепившись в руку отца, — боже, как больно…

Отец быстро подхватывает ее на руки и поворачивается к Скорпиусу.

— Вот что: сейчас я отнесу маму наверх, быстро напишу письмо в Мунго и спущусь. Стой на месте и никуда не уходи. Понял?

Скорпиус кивает головой. Зачем ему куда-то идти? И откуда взялся тот странный голос? Скорпиус оглядывается и нерешительно смотрит сквозь проем двери в гостиную, освещенную мягким теплым светом. Страшно. Скорпиусу стыдно за свой страх, потому что Малфой не должен бояться, никогда и ничего. Вздыхая, он идет навстречу своему страху.

Незнакомец со сложной фамилией лежит на ковре, раскинув ноги в стороны. Лицо застыло безжизненной маской удивления и злобы. Застигнут врасплох. Рядом, на темно-красном ковре, валяется черный нож с длинным лезвием. Скорпиус наклоняется к нему и заглядывает в черные остекленевшие глаза.

— Лили, подожди в холле.

От незнакомого голоса сердце уходит в пятки. Скорпиус резко оборачивается: в гостиную заходит высокий темноволосый мужчина в круглых очках.

— Это еще кто такой? — интересуется мужчина, с любопытством уставившись на Скорпиуса. — Где Малфой?

— Папа наверху, с мамой, — Скорпиус рассматривает мужчину внимательно, стараясь не пропустить ни одной детали. — Я Скорпиус Гиперион Малфой.

Мужчина понимающе кивает, улыбается и пожимает гордо протянутую маленькую руку.

— Гарри.

— А вы тоже работаете в Министерстве? — интересуется Скорпиус.

Гарри добродушно смеется, потом переводит взгляд на лежащего на полу Незнакомца со сложной фамилией и тут же забывает про все вопросы.

— Черт, — произносит он сквозь зубы. — Я…

— Поттер, твою мать, — отец размашистым шагом входит в гостиную и прикрывает за собой дверь, — у тебя все хорошо с головой? Какого черта ты притащил с собой ребенка?

Скорпиус недоуменно смотрит на отца: он никогда не слышал от него таких слов. Никогда.

— Джинни уехала с мальчиками к родителям. Я, по-твоему, могу оставить семилетнего ребенка одного в доме? Чтобы вернуться на пепелище?

— Хватит трепаться, Поттер, — отец устало проводит рукой по лицу. — Я тебе говорил насчет этой мрази, я говорил, что он заявится в мой дом. Тебе плевать.

Гарри морщится и сердито взъерошивает волосы рукой.

— Малфой, он сбежал девять лет назад. Ты считаешь…

— Я считаю, что это ваша чертова работа, — отец понижает голос. — Что делать собираешься? Если это дело еще получит огласку…

Гарри поспешно отмахивается.

— Его давно списали как труп. Так что тащи бумагу и перо, я его сейчас быстренько зарегистрирую и поеду. Иначе Джинни мне голову открутит.

Отец закатывает глаза и чертыхается.

Скорпиусу неинтересны разговоры про кухню и незнакомую Джинни, поэтому он незаметно выскальзывает из гостиной в холл. На софе, где недавно сидела мама, болтает в воздухе ногами худая рыжеволосая девочка в зеленом платье.

— Ты Лили, — говорит Скорпиус, разглядывая ее вприщур, как всегда делает папа. — Мне про тебя Миртл рассказала.

Лили смотрит на него с любопытством и продолжает болтать ногами.

— Миртл давно не вылезала из крана, — наконец, замечает она. — Потому что Джеймс обозвал ее уродиной в очках.

— Не болтай ногами, это плохой тон, — невольно замечает Скорпиус.

— Ты зануда, как Ал, — Лили складывает на груди руки. — Это брат мой.

Скорпиус приподнимает брови.

— Еще один? Сколько же их у тебя?

— Двое. А я самая младшая, поэтому меня папа больше всех любит.

— Папы всегда больше любят сыновей, — торжествующе заявляет Скорпиус. — И вообще, тебе же приходится делить с ними папу и маму. А я единственный.

Лили насмешливо морщится.

— Это же жутко скучно. У тебя домашнее животное есть?

— Пони.

— Везет, — Лили на минуту перестает болтать ногами и смотрит на Скорпиуса с большим интересом. — А мне мама вообще запрещает кого-либо заводить. Потому что Джеймс вечно что-нибудь вытворяет. Скоро он получит письмо в Хогвартс и уедет. Мама боится, что он разнесет школу в первый же день. Ты на каком факультете хочешь учиться?

— Слизерин.

К изумлению Скорпиуса Лили снова насмешливо морщится и принимается снова болтать ногами.

— Если я попаду не в Гриффиндор, я уеду домой. И уж ни за что я не хочу попасть в Слизерин. Это факультет для плохих, жадных и хитрых людей.

Скорпиус сердито пыхтит: ему хочется ей ответить, что-нибудь злое и жалящее, но мама всегда говорит, что с девочками нужно быть вежливым, как бы плохо они себя ни вели.

— Извини, — Лили вдруг спрыгивает с софы и кладет руку ему на плечо, — ты ведь хочешь в Слизерин. Не сердись.

Скорпиус смотрит в ее зеленые глаза. Волосы, длинные, рыжие, волнами лежат на плечах. Она похожа на маму. Только пахнет незнакомо. Чужим домом. Чужим уютом.

— У тебя глаза бесцветные, — Лили наклоняется ближе к нему. — Это они всегда такие, или ты метаморф?

Скорпиус не успевает ответить: из гостиной выходит отец вместе с мужчиной в очках.

— Лили, нам пора, — Гарри выходит из гостиной и оглядывается в поисках дочери. — Ну что, нравится такой дом? Лучшего нашего? Захочешь жить здесь — тебе придется вырасти и влюбиться в этого приятного молодого человека. Но учти, я буду против.

Скорпиус улыбается: взрослые всегда так глупо шутят. За исключением дяди Блейза. Кому хочется вырастать, работать, да еще и говорить каждый вечер и каждое утро красивые слова? Слишком много обязанностей.

— И запомни, Поттер: никакой огласки, — отец недовольно хмурится.

— Когда вернется Джинни, мне будет не до твоих проблем с прошлым, Малфой, — в тон отвечает Гарри и подхватывает Лили на руки. — Всего хорошего. Завтра зайди ко мне после трех. Кажется, к тебе гости…

Отец переводит взгляд на распахнутую дверь и размашистым шагом идет навстречу старику в черной шляпе-котелке и длинной черной мантии с яркой красной нашивкой. Мистер Август, целитель из Святого Мунго.

В походке отца сквозит какое-то беспокойство. Он нервно пожимает руку целителя и неловким, резким жестом приглашает его пройти наверх, к маме.

Скорпиус некоторое время стоит на месте, потом бежит за ними вверх по лестнице. Из приоткрытой двери родительской спальни доносятся голоса: папин и целителя. Они приглушенно разговаривают добрых полчаса, которые кажутся Скорпиусу вечностью.

— Я настоятельно рекомендую больше так не рисковать, — целитель выходит из спальни, на ходу надевая шляпу. Отец идет за ним, и Скорпиус, прячась, тихонечко шагает следом. — Это может быть опасно для жизни. Я понимаю ваши чувства, но вам придется только смириться с этим.

— Спасибо,— отец крепко пожимает руку мистера Августа и, закрыв входную дверь, несколько мгновений молча стоит, прижимаясь к ней спиной и закрыв глаза. Лицо у него бледное, серое от усталости. Скорпиусу жалко отца. Внутри все заливает горячей волной стыда за сказанные утром слова.

Отец, словно не замечая его, медленно идет в гостиную, вынимает из стеклянного шкафа графин и наливает в стакан коричнево-золотистый напиток. Виски. Залпом выпивает. Стоит, опираясь ладонями о край стола. Потом наливает еще половину бокала и так же залпом выпивает, едва заметно морщась. Потом устало падает в кресло и закрывает глаза.

Скорпиус подходит к нему и осторожно тянет за рукав.

— Папа.

Он приоткрывает глаза.

— Папа, прости меня за утро. Я больше не буду.

Папа устало, как будто с трудом, улыбается и гладит Скорпиуса по голове.

— Иди сюда.

Скорпиус забирается в кресло и обнимает папу за шею.

— Ты весь горишь, — папа быстро прикладывает прохладную ладонь к его лбу. — Давай быстро в постель. Я принесу чай и шоколад.

Скорпиус неохотно вылезает из кресла. Голова тяжелая, ноги — ватные, как у игрушечного медведя. В комнате приветливо горит камин. Скорпиус залезает под одеяло, наспех раздевшись, и натягивает его до подбородка.

— Скорпиус, — голос снова приходит из ниоткуда. — Обернись.

С портрета, где раньше всегда зевала старая женщина в розовом пышном платье, теперь четко очерчивается лицо незнакомого мужчины с длинными светлыми волосами, совсем как у папы. Серые глаза смотрят с любопытством и насмешкой.

— Вы кто?

— Твой дед. Люциус Малфой, — человек усмехается. — Что, твой отец никогда не говорил обо мне?

Скорпиус отрицательно качает головой, с интересом изучая лицо деда. Он не похож на старика: он не седой, у нет морщин на лбу и вокруг губ. Он выглядит совсем молодым. Интересно, почему он не приходил раньше? И обрадуется ли папа, когда узнает о его появлении?

— Готов? — в распахнувшейся двери появляется папа с подносом в руках. — Что такое?

— Дедушка приходил, — Скорпиус усаживается на кровати. — Он хороший? Почему ты никогда о нем не рассказывал? Он умер?

Папа, мрачнея, садится на кровать, стараясь не расплескать чай.

— Не умер, сын. Просто мы с ним… разных взглядов, понимаешь? Это он виноват в смерти Чарли. В том, что ты едва не погиб.

Скорпиус задумчиво смотрит сквозь папу, обдумывая информацию. Он обязательно поговорит с дедом, если тот снова придет. Папа явно что-то скрывает. Скорпиус берет шоколадную лягушку и молча ест, все еще поглощенный мыслями о деде.

— Наелся? — интересуется папа, забирая у него пустую чашку.

— Мама говорит, что шоколад — это не еда, — авторитетно заявляет Скорпиус, вытирая губы платком. — Но я кушать не хочу, спасибо. Я спать хочу.

Папа улыбается, встает с кровати и ставит поднос на стол. Потом тихо подходит к их с мамой спальне и медленно приоткрывает дверь. Он неподвижно стоит несколько минут, вглядываясь в темноту. Несколько минут тишины. Потом он тяжело вздыхает, медленно закрывает дверь и проводит рукой по волосам.

— Сын, ты не будешь против, если я переночую в твоей комнате? Маму лучше не беспокоить сегодня.

— Здорово, — Скорпиус сияет. Разве он может быть против?

Папа слабо улыбается, быстро раздевается и забирается под одеяло.

— Завтра приготовите маме завтрак, если Элиза не вернется утром. Договорились? Будете ухаживать за мамой. Мне нужно рано уйти.

Скорпиус согласно кивает. Он настолько рад, что папа рядом, что даже забывает слова.

Огонь в камине гаснет, и в комнате становится темно и еще более уютно. Скорпиус любит ночь, и ему никогда не страшно спать одному, потому что он знает: папа — за стеной. А сейчас папа рядом с ним. Он зевает и подкладывает руку под подушку, пытаясь рассмотреть папу в темноте.

— Что тебе рассказать про Министерство? — шепотом спрашивает папа.

— Расскажи про Гринготтс, — так же шепотом отвечает Скорпиус, блестя глазами. — Про гоблинов. Их много? У них острые уши? Они злые?

Папа переворачивается на спину и тихо смеется.

— Нет. Они злые только по отношению к тем людям, которые пытаются украсть деньги из банка. Гринготтс отлично охраняется, так что туда не пройдешь даже под маскирующими чарами. Только если применить Непростительное заклятие.

Скорпиус понимающе кивает, хотя не знает, что такое Непростительное заклятие.

— Пап, а дядя Блейз и тетя Пэнси никогда не смогут загадать ребенка?

Папа поворачивается к нему и подпирает голову рукой.

— С чего ты это взял?

— Потому что они друг друга не любят.

Папа хмурится и ласково взъерошивает волосы Скорпиуса.

— Детей не загадывают, любопытный мальчишка. Они появляются из маминого живота.

— А как они туда попадают?

— Вырастешь — узнаешь. И что это за глупость про Блейза?

— Ирэн сказала.

Папа вздыхает и натягивает одеяло до губ, как недавно сам Скорпиус. Глаза у него уже закрываются, но он упрямо поворачивается на бок и смотрит на Скорпиуса.

— Расскажи мне про своего пони.

— Его зовут Аристократ, — Скорпиус подкладывает ладошку под щеку. — У него такой теплый-теплый нос, горячий язык и густая жесткая грива. И глаза такие добрые — добрые, карие… радостные, потому что я всегда приношу ему сахар. Еще я люблю с ним просто разговаривать, он ведь все понимает. Он мой лучший друг… Папа, а у тебя тоже был пони?

Папа не отвечает. Папа крепко спит.

* * *

Вчера Скорпиус весь день провел с мамой в Косом переулке, покупая разные, но необходимые вещи для школы. Отец категорически запретил покупать метлу, хотя Скорпиус смотрел на новенькие модели с полчаса, пока мама не оторвала его от витрины.

Зато они купили филина, точно такого, какой был раньше у отца. Скорпиус еще не придумал имя, и теперь часто гладил птицу по белым крыльям, бормоча разные имена вслух. Но ничего не подходит.

А сейчас — утро. И он стоит на платформе 9 и ¾, чтобы через каких-то полчаса поехать в Хогвартс.

Мама, такая изящная, восхитительная, в зеленом платье с черным поясом, с волнением поправляет шляпку и улыбается. Отец выпрямляется и серьезно смотрит на Скорпиуса уже сверху вниз.

— А если я не попаду в Слизерин? — наконец тихо спрашивает Скорпиус, беспокойно смотря на отца.

Прежде чем ответить, отец поворачивает голову и коротко, холодно кивает кому-то далекому. И на его лице появляется незнакомое выражение, которого Скорпиус никогда раньше не видел.

— Можешь на Рождество домой не возвращаться.

— Драко, — мама смеется, обнимает Скорпиуса, притягивает его к себе, — отстань от ребенка со своим Слизерином. Мы будем рады любому факультету, малыш.

Скорпиус улыбается в ответ, поправляя ремень новенькой школьной сумки, от которой приятно пахнет кожей.

Поезд, пыхтя и плюясь клубами дыма, медленно подползает к платформе, как ленивая толстая гусеница.

— Тебе пора, — мама наклоняется, крепко обнимает Скорпиуса и целует его в щеку. — Веди себя хорошо. Обещаешь? Я буду присылать тебе сладости из дома.

— Только не каждый день, — усмехается отец, — моя мать присылала мне их в таком количестве, что Гойл с Крэббом страдали от ожирения уже через месяц. Который час, Астория?

Мама приподнимает край перчатки и смотрит на часы.

— Почти одиннадцать. Опаздываешь?

— Как говорит Забини, без меня не начнут.

Поезд с громким свистом выпускает в воздух клуб дыма. Студенты торопливо хватают сумки и, толкаясь, влезают в вагон. Скорпиус снова поправляет ремень сумки и нерешительно оглядывается на поезд.

Мама ободряюще ему улыбается.

— Напиши сегодня же, как прошел твой вечер. Если попадешь в Слизерин, не ходи раздетым, в подземельях холодно и сыро.

Отец приподнимает брови.

— Кто сказал тебе эту глупость?

Скорпиус неохотно идет к вагону, сердце колотится в груди так, что все вокруг точно слышат его биение. Он проходит вглубь вагона и занимает единственное свободное купе.

Родители останавливаются напротив него, по ту сторону стекла. Отец обнимает маму за плечи и что-то шепчет на ухо. Прощальный свисток — и поезд трогается. Скорпиус прилипает носом к стеклу, забыв о приличиях.

Последнее, что видит Скорпиус — мама, придерживая одной рукой шляпку, поднимает голову к отцу. Она всегда так делает, если вокруг много людей: за полями шляпки не видно лиц. Но Скорпиус знает, что отец с матерью целуются. Они ведь любят друг друга.

Скорпиус откидывается на мягкую спинку сиденья и закрывает глаза.

Лили

Она берет ромашку за самую головку и считает лепестки. Одиннадцать. Лепестки, бархатные и нежные, тихо трепещут в пальчиках.

Лили нравятся цветы, особенно яростно красные, гордые маки. Дурманящие, полные жизни, но такие простые. В них нет надменности. А гиацинты, растущие у дома, покоряют ее своим изяществом. Она часто садится на корточки и пристально рассматривает их, вдыхая сладковатый аромат. Ее восхищает цвет, который природа так щедро раздаривает: белоснежные ромашки, алые, яркие, вызывающие маки, насыщенные синевой гиацинты. Лили чувствует силу цвета, но не знает, как о ней рассказать — слова не находятся.

Больше, чем любоваться цветами, Лили любит смотреть на море. Синее, завораживающее и страшное, оно манит к себе каждый летний вечер и каждое летнее утро. Лили жалеет, что только летом родители перебираются из Лондона на побережье. Как было бы здорово жить в домике зимой, выходить в белый сад, кормить птиц хлебными крошками. Летний дом был гораздо уютнее, чем большой, иногда пугающий дом на площади Гриммо.

— Эй!

Лили неохотно оборачивается.

Роза бежит к ней со всех ног, и Лили инстинктивно закрывает собой ромашки. Роза слишком любит срывать их, обрывать лепестки и бросать на землю измученные ни за что цветы.

— Поиграем?

— Во что? — Лили закусывает губу, смотря на двоюродную сестру снизу вверх. У Розы смешной круглый нос и пухлые щеки.

— Мальчишки там что-то придумали, но нам они не нужны, правда? — Роза улыбается, но Лили вздыхает: с мальчишками ей проще и веселее, чем с Розой, которая вечно придумывает что-то сложное и постоянно командует, потому что она старше. А Лили уже десять и через год она тоже поедет в Хогвартс. Скорее бы! Из всех только она одна до сих пор не видела замок. Альбус привозил ей колдографии, но Лили этого мало. Ей не терпится получить свою палочку, научиться колдовать, найти друзей… Роза всегда морщит нос, рассказывая ей про Скорпиуса, но Лили не питает к нему неприязни. Он кажется ей немного странным, только и всего. Как будто отдельным, оторванным от всех, как огромный камень на побережье. Но Розе он не нравится, и она усиленно пытается заставить Лили чувствовать то же самое. Почему? Неужели людям так нужно, чтобы их чувства разделяли?

— Эй, Лили!

Она снова оборачивается — на этот раз с радостью. Дядя Джордж машет ей рукой, опираясь ногой на ступеньку крыльца.

— Это тебе, — он сует ей в руки карликового пушистика. — Ты ведь давно о нем мечтаешь?

Лили прижимается к груди пищащий комочек.

— А что я скажу маме?

— Что у нее такой же был, — дядя подмигивает, и губы Лили непроизвольно расплываются в улыбке.

Странный он, дядя Джордж. Веселый, а в глазах — боль. Или ей только кажется? Но у всех остальных этой боли нет, только грусть.

— Просто ему без брата тяжело, — замечает Роза спокойно, как будто рассказывает про пушистиков.

Просто. Лили не любит это слово. «Просто». Кому просто? Розе? Поднеся пушистика к самому лицу, она долго рассматривает его мордочку.

— Как же его назвать? — Лили обожает давать имена, без имен все кажется ей ненастоящим, ничейным, несуществующим. — Может, Пончик? В честь пончиков бабушки?

Роза фыркает и закатывает глаза, совсем как тетя Гермиона. Роза всегда ей подражает, чем забавляет взрослых и раздражает Лили и Альбуса.

— Да ну. Лучше, например, Корнелиус. Или Гораций.

Лили смотрит в ее лишенное веснушек лицо и, сорвавшись с места, бежит по тропинке за дом, за кусты сирени, за поляну, к дорожке, которая всегда ведет ее к морю. Там есть скамейка, на которой Лили проводит часы, читая книги или придумывая истории. И сейчас на этой скамейке она придумает имя. Имя…

На скамейке сидит папа. Лицо у него закрыто ладонями, и плечи сгорблены, словно ему лет двести.

— Привет, — говорит она тихо и садится рядом. — Смотри, что мне Джордж принес.

Папа отвечает не сразу. Его лицо, красное и усталое, словно выныривает из сложенных лодочками рук.

— Пушистик, — улыбается он и гладит Лили по голове. — Как назовешь? Пряник?

Лили звонко смеется и обнимает его за шею.

— Пряник! Мне нравится, — говорит она и переводит взгляд на пушистика. — Привет, Пряник!

— Слушай, Лили, — папа тяжело вздыхает и с трудом выпрямляет спину. — Если бы тебе нужно было принять важное решение, неприятное для тебя… ты бы от него сбегала? Вот сюда, в сад?

— Я бегу сюда навстречу, а не от него, — терпеливо поясняет Лили и откидывает волосы назад. — Оно же быстрее решится, пап.

Он счастливо смеется и крепко прижимает ее к себе. Лили любит проводить с ним время, потому что его так мало: папа нужен всем, и Лили старается украсть каждую минутку, когда он дома.

— Ты что, опять сбежала от Розы? — волосы у папы привычно взъерошены, значит, все в порядке. Если он начинает причесываться — случилось что-то плохое, и его немедленно вызовут в Министерство.

— Она скучная. Знаешь, например, что если посмотреть сквозь лепесток ромашки на солнце, то видны все-все прожилки? — Лили болтает ногами, гладя пушистика одной рукой.

— Нет, но я тебе верю.

— А Роза сказала, что так и должно быть, — Лили обиженно надувает губы. — Все, что мне нравится — ей кажется глупым.

Папа пожимает плечами. Ему хочется, чтобы все дружили друг с другом, но сам-то он не пробовал дружить с Розой.

— Кстати, держи, — он с минуту роется в кармане мантии, потом протягивает ей слегка замусоленную по краям карточку из шоколадных лягушек. — У тебя ведь Миранды Гуссокл еще не было?

Лили радостно спрыгивает со скамейки, одной рукой держа пушистика, а другой выхватывая у папы карточку.

— Спасибо, пап, ты лучший, — она звонко целует его в щеку и кружится на месте. — Я пойду, поставлю ее в альбом.

Папа что-то говорит ей в спину, но Лили слышит только ветер и шелест листьев сирени. Завидев впереди, у дома, бабушку Молли, она быстро прячется за жасмин. Стоит только попасться ей на глаза — сразу отправит на кухню, помогать с пирогами и рагу… Лили терпеть не может готовить, и это нетерпение вечно ссорит ее с бабушкой. Отсидевшись за жасмином, Лили обреченно идет вглубь сада, сунув карточку в карман платья. Сейчас бы побеситься с Альбусом — но у них в гостях Скорпиус, так что брат снова потерян на пару недель. Лили вспоминает бледное лицо Скорпиуса и его странные, больные глаза, какими он последний год смотрит на всех — и вздрагивает. Может, подарить ему пушистика?

Она останавливается и смотрит на Пряника. Тот высовывает длинный розовый язык и забавно облизывает ее руку.

Нет. Она придумает, что подарить Скорпиусу, чтобы он перестал так смотреть, но Пряник принадлежит ей, и она ни за что его не отдаст. Он — первое существо, которое полностью принадлежит Лили помимо нее самой.

Она растягивается на высушенной солнцем траве и закладывает руки за голову, наблюдая за облаками. Вот черепаха, а вот — жираф. Ей жарко, ей счастливо. И ей хочется, чтобы ее подольше не находили.

* * *

Лили нетерпеливо поправляет на горящем плече сумку и оглядывается по сторонам. Над платформой, над черной гусеницей поезда клочьями висит сентябрьский туман. Школьники, в разноцветной, еще не форменной одежде, хаотично расхаживают по мокрому асфальту. Куда подевались родители и братья? Она же только что их видела! Не нужно было сразу меняться с Финч-Флетчли карточками из шоколадных лягушек, этим можно и в поезде заняться…

Забравшись на край тележки с чемоданами, Лили обегает взглядом толпу и вдруг натыкается на Скорпиуса и его отца, стоящих справа от нее. Вместо лиц у них — тени, и глаза покрасневшие, словно от дыма. Наверное, от дыма — мужчины ведь не умеют плакать. Лили смотрит на них завороженно, но они стоят безмолвно, статуями, глядя поверх друг друга. Потом отец Скорпиуса отстраненно хлопает его по плечу и, развернувшись, исчезает в толпе.

Не раздумывая, Лили спрыгивает с тележки. Ей холодно, но поезд подойдет уже совсем скоро, а в купе наверняка тепло, и она заставляет себя потерпеть.

— Привет, — произносит она жизнерадостно. — Ты Альбуса не видел?

Скорпиус долго молчит, смотря на нее, как на неживую, и только потом разжимает бледные губы:

— Я как раз его ищу.

Он говорит с ней так, словно никогда раньше не видел.

— Ты на месте стоишь, — возражает Лили, разглядывая его с интересом. — Что с тобой сегодня?

Скорпиус опускает голову так низко, что Лили даже становится страшно.

— У него мать умерла, ты разве не знаешь? — Роза встает рядом и широко зевает. Лили это поражает — и мгновенно, сразу, навсегда, отдаляет ее от двоюродной сестры. Нельзя зевать, когда говоришь о смерти. Даже если умер близкий человек того, кто тебе глубоко неприятен. Смерть и жизнь — они выше всех неприязней. И Лили незаметно для самой себя отодвигается от Розы.

— Соболезную, — произносит она и горячо обнимает его. Скорпиус не отвечает на объятия, но Лили это неважно. Она никогда не просит ничего взамен. Можешь дать — дай, как говорит мама.

Роза приподнимает свои худые плечи. Ее рыжие волосы заплетены в две толстые тугие косы. Лили все время хочется их распустить.

— Поищем родителей?

— Я сейчас приведу Ала, — обещает Лили твердо, но Скорпиус не поднимает головы. Они с Розой уходят, он остается стоять так, пригвожденный к платформе, словно фонарный столб.

Лили впервые сталкивается со смертью. Родители что-то говорят ей, и Джеймс привычно отпускает шутки, копируя дядю Джорджа, но Лили только кивает, не слушая. Что чувствует Скорпиус? И его отец? Почему он только похлопал его по плечу? Почему ничего не сказал?

Лили мотает головой из стороны в сторону, пытаясь занять себя чем-нибудь другим. Пристально рассматривает других ребят своего возраста, пытаясь угадать, с кем будет учиться вместе. И наконец, внезапно для себя, оказывается в купе, а родители — счастливые и улыбающиеся — машут ей с платформы. Они уверены, что она попадет в Гриффиндор, и Лили тоже в этом не сомневается. Хотя, наверное, было бы забавно попасть в Когтевран — тогда все они учились бы на разных факультетах.

— Здесь свободно? — в купе появляется чья-то кучерявая русая голова.

Лили кивает и отворачивается к окну.

Поезд уже трогается, но Лили мысленно все еще видит Скорпиуса, стоящего неподвижно на платформе, в утреннем тумане.

Там, позади нее, остается море, сирень и гиацинты — а впереди вырастает Хогвартс.