Назначенная встреча (гет)

Чтобы начать сначала, довольно роз и рассвета.

Само собой, если вы в самом деле собрались начинать.

(с) Вера Камша

1.

Вечер в Лондоне выдался чудесный. Уже наступившая осень отчего-то передумала заливать город дождями, хотя буквально пару дней назад лило, как из ведра. Настроение тоже было чудесное. Ещё бы: поездка на выходные в Шотландию! Меня даже не смущало, что в городке под странным названием Хогсмид ждёт совершенно незнакомый человек. Сложно считать незнакомцем мужчину, с которым вот уже больше полугода состоишь в переписке. Весьма активной и чрезвычайно содержательной. Маньяки такие письма писать не будут. Наверное.

Единственное, что вызывает неприятную настороженность, — выключенный мобильный моего интернет-знакомого. Количество исходящих вызовов уже перевалило за второй десяток, но абонент по-прежнему не отвечает. Впрочем, о встрече мы договорились заранее. Ничего необычного: в 7 на станции. И, раз уж других планов на выходные не предвидится, почему бы не съездить. Не съест же он меня, в конце концов. Наверное.

В последнем уходящем в Хогсмид автобусе свободных мест почти нет. Никогда бы не подумала, что небольшой городок где-то в Шотландии может пользоваться такой популярностью. И ведь даже не курорт. Впрочем, ночная дорога очень располагает к размышлениям. Особенно, когда сидишь у окна. Очередная попытка дозвониться заканчивается ничем. Моя соседка недовольно морщит нос во сне, остальные пассажиры тоже, судя по всему, спят.

* * *

Утро в Хогсмиде ровно такое же, как и вчера. Шотландская осень солнцем не баловала, но дождя не было. Кофе, как ни странно, получился вкусным. По радио вещают о событиях в стране и мире, культурной жизни Эдинбурга и Лондона, прогнозе погоды на ближайшие пару дней. Обещают оттепель.

Уходя из дома, я ещё раз проверяю, закрыты ли окна, не льётся ли где вода. Потоп в квартире в это время года — удовольствие ниже среднего. Ах да, электроприборы! Выключаю компьютер и отстранённо наблюдаю, как старенький кинескопный монитор охотно гаснет. Захлопнув за собой дверь, выхожу на улицу. Глубоко вдыхаю сырой осенний воздух, поплотнее запахиваю куртку и направляюсь к машине. Проблему с через раз срабатывающим зажиганием надо решать как можно скорее.

Печка работает исправно, радио продолжает что-то лопотать про очередные гастроли очередного театра. Вспоминается, что когда-то мне нравилось ходить в театр, точнее, ездить. Давно. В прошлой жизни. В этой же есть квартира, машина и работа. Может, не самая лучшая, но меня устраивает. Не всем же сидеть в офисах или вкалывать на заводе. Кому-то надо и катафалк водить. Всё-таки надо поинтересоваться, какая муха укусила директора ритуального агентства, что он решил назвать свою контору "Мерлинов катафалк".

На автовокзале Хогсмида, который всегда был одним из самых оживлённых мест этого городка, всё как обычно. У стенда с расписанием замечаю водителей рейсов на Манчестер и Эдинбург и вспоминаю, что собирался вернуть набор инструментов. Пока я парковался, подрулил очередной автобус. Похоже, что вечерний лондонский. "Ночной рыцарь", как его называют местные.

Пассажиры, уставшие от ночного путешествия, сонные, немного злые, с помятыми лицами, выбираются из салона и стараются придать себе независимый, и даже бодрый вид. У кого-то получается хорошо, у кого-то не получается вовсе. Почти все местные или их родственники, бывающие у нас частенько. Хотя вот эта девушка с растрёпанной причёской точно не похожа на местную.

* * *

Мда, ночные поездки точно не мой любимый формат путешествий. Особенно в автобусах. Впрочем, выбирать было особо не из чего. Выбравшись из салона, пытаюсь придать хоть какую-то форму причёске. Порой мои волосы просто невыносимы и я с трудом подавляю искушение их отрезать, опасаясь, что с короткими будет ещё сложней справиться.

Поправляю шарфик, одёргиваю плащ. Хорошо, что весь мой багаж заключён в одном небольшом саквояже. Ведь если меня не встретят, с небольшой сумкой управиться проще. Оглядываюсь по сторонам в поисках "своего человека", но никто из встречающих под это описание не подходит. Вот разве что этот мужчина... Но нет, мимоходом оглядев меня, он проходит мимо, не проявив совершенного никакого интереса. Что ж... Подождём...

* * *

Барт приветствует меня в своей обычной манере: "Ещё один перевозчик для избирателей". Интересуется, за кого буду голосовать на грядущих выборах. Ассортимент кандидатов совсем невелик, а в то, что хоть кто-то сделает для Хогсмида в частности что-то действительно полезное, мне лично верится с трудом.

Джон рассказывает, как во время последнего рейса до Манчестера у него в салоне чуть не родила женщина. К счастью, а может и к сожалению, мне рожающих подвозить не приходилось никогда. Ещё неизвестно, кто больше всего боялся не доехать: мамочка или Джон. Впрочем, рожать в манчестерских пробках — сомнительное удовольствие.

Возвращаю Джону инструменты. Он, как всегда, спрашивает, не буянят ли мои пассажиры и не страшно ли мне их возить. Моё мнение на этот счёт они знают: всегда был уверен, что бояться надо живых.

"Ночной рыцарь" отваливает с платформы, и я замечаю ту самую девушку, что так внимательно присматривалась ко мне. Странно, что она ещё не пьёт чай у своей хогсмидской тётушки или бабушки...

— Это же "Ночной рыцарь" приехал, верно? — уточняю на всякий случай у Барта.

— Да, он самый, — кивает тот, отправляя окурок в урну. — Всё, нам пора двигать. До встречи!

— А я докурю, — зачем-то сообщаю им вслед я.

Обдумывая, как можно решить свой автомобильный вопрос, не сразу замечаю, что девушка с растрёпанной причёской, так и не дождавшаяся встречающих, направляется ко мне весьма решительной походкой.

* * *

Безусловно, наблюдать за людьми на вокзалах невероятно интересно. Если сам при этом не ощущаешь себя полным идиотом. Все, кто приехал со мной, уже разошлись со своими друзьями, родными или сами по себе и только я одиноко стояла, стараясь сохранить независимый вид.

Получалось ли у меня — не знаю, поинтересоваться было не у кого. Никто из прошедших мимо за последние десять минут даже отдалённо не был похож на человека, который должен был меня встретить. А может я просто ему не понравилась, и он решил не подходить ко мне вовсе? Если это вон тот тип, что докуривает возле информационных стендов, то надо выяснить всё пока он здесь. Если основываться только на внешности, то его вполне могут звать... В конце концов, глянул он на меня ну очень внимательно. Осталось только набраться смелости, подойти и спросить...

Прежде чем обратиться к незнакомцу, который, надеюсь, окажется тем, кто мне нужен, я делаю глубокий вдох и такой же старательный выдох. Всё, теперь можно:

— Простите, вы, случайно, не Люциус?

— Да, — мой собеседник не проявляет даже тени узнавания.

— Люциус! Господи, боже мой, зачем вы меня так разыграли?! Да вы прям шпион! У вас мобильный не отвечает, — моему облегчению просто нет предела, и я начинаю буквально тарахтеть, вручая ему свой саквояж. — Я знаете как переволновалась!

Его лицо по-прежнему бесстрастно и я вынуждена пояснить своё радостное оживление: — Я Гермиона.

— У меня нет мобильного, — выдаёт мужчина, между затяжками. Мне уже неловко, но я не сдаюсь.

— Как нет? Как нет? Вы же мне его сами дали. Смотрите: 2079460347.

Наградив меня недоуменным взглядом, Люциус решительно и совершенно спокойно произносит:

— Я вам ничего не давал. Я вас вообще не знаю, — и вновь затягивается. Я невольно отмечаю, что курит он весьма аристократично. Впрочем, это меня беспокоит меньше всего.

— Как? — растерянно переспрашиваю, но потом меня осеняет: — А, вы писали, что у вас нет чувства юмора... Хотя, это правда не смешно. А зачем вы тогда приехали меня встречать?

Люциус беззлобно усмехается: — Никого я не встречал. Стою, сигарету докуриваю. На ходу курить вредно.

Я злюсь. На себя и на этого странного человека, который оказался совсем не тем, кого я ожидала увидеть. Поэтому отвечаю довольно резко: — Это есть на ходу вредно, а курить вообще вредно.

— Ну, спасибо, что просветили, — всё так же беззлобно усмехается мой собеседник, отточенным движением отправляя окурок в урну. В Лондоне теперь такого не увидишь... Неловкость сгладить уже не получится, и я забираю саквояж у него из рук, намереваясь отойти на прежнее место:

— Извините, — уже сделав пару шагов в сторону, решаю кое-что уточнить на всякий случай: — Вы — Люциус?

— Ну, — кажется, мне удалось вызвать его раздражение.

— А фамилия?

— Вам какая разница? — он разворачивается, чтобы уйти, и я отчаянно спрашиваю:

— Ваша фамилия Мортимер?

— Нет.

— Извините, — совсем смутившись выдаю я, раздумывая над тем, какова вероятность, что два человека в этом городишке с таким необычным именем окажутся незнакомы друг с другом.

— Ничего, бывает, — он пожимает плечами и уходит.

Деваться мне некуда, и я остаюсь рядом с этим дурацким информационном стендом, который никто, кажется, не читает. Очередная попытка дозвониться "тому" Люциусу оказывается безуспешной. Осенний день стремительно скатывается в вечер и передо мной в полный рост возникает перспектива остаться ночевать если не на улице, так на вокзале. Возникшую мысль о том, что я оказалась полной дурой, приехав сюда, додумывать до конца не хочется. Привычка доводить всё до конца просто не позволит мне уехать отсюда, так и не встретившись с тем, кого я жду.

* * *

Полтора часа и несколько десятков кругов вокруг автостанции спустя прихожу к выводу, что идея приехать сюда точно не относится к числу гениальных. А назвать её хотя бы просто хорошей вообще язык не поворачивается. Найдя в себе достаточно эмоций, на которых можно продержаться хотя бы ещё минут сорок, отправляюсь в кассовый зал, твёрдо решив уехать отсюда, пока не поздно.

Людей в здании нет. Свет уже кое-где потушен. Чувствуется, что в девятом часу вечера в Хогсмиде, как и во всех маленьких городах, жизнь замирает. Техничка в форменной жилетке старательно намывает пол, в котором и так отражаются лампы. Обойдя по широкой дуге результаты её трудов, направляюсь к кассе.

Кассира нет, но дверь для персонала приоткрыта и я, теряя остатки смелости, начинаю нервно и даже отчаянно стучать в стекло, надеясь на её появление. Результата ноль. Что ж, придётся спросить, есть ли у меня шанс не оказаться этой ночью на улице в незнакомой деревне. Называть Хогсмид городом уже не хочется категорически...

К тому моменту, когда я перестала стучать в явно закрытую кассу, старательная женщина домыла полы и прямо на рабочем месте закурила сигарету, весьма уютно расположившись в одном из кресел зала ожидания. Интересное кино... За подобное в Лондоне её бы уволили в момент. Впрочем, я не в Лондоне, об этом надо помнить каждую минуту. Сделав глубокий вдох, подхожу к ней.

— Простите, пожалуйста, — женщина смотрит на меня с явным недоумением, и я невольно осматриваю свою одежду. Явных недостатков не замечаю и продолжаю: — Простите, вы не знаете, последний автобус когда отходит?

— Девушка, вот вы кем работаете? — светски интересуется моя собеседница, выдыхая сигаретный дым колечками. Я совершенно теряюсь и отвечаю:

— Французский преподаю.

— Французский, — тянет техничка.

— Да, в колледже.

— Ну так французы, небось, по помытому не ходють, — резюмирует женщина.

Окончательно потеряв нить её рассуждений, я растерянно оглядываю помещение. Как всегда, когда мне что-то бывает непонятно, начинаю злиться и отвечаю первое, что приходит в голову: — Французы моют утром, когда всё закрыто!

— И у нас всё, закрыто! Все автобусы завтра будуть.

Всё. Приехали. Ночевать придётся на ближайшей лавочке. Злость на окружающих трансформируется в раздражение, причиной которого являюсь, как ни странно, я сама и дверь слишком громко захлопывается за моей спиной. Ещё бы: сорваться невесть куда, непонятно к кому, удовлетворившись устной договоренностью о встрече и весьма размытым описанием внешности! Это ж какой дурой надо быть! Машинально отмечаю, что техничка заперла дверь на ключ, опасаясь, видимо, что я попытаюсь проникнуть в здание для ночёвки. Или просто выполняя инструкцию.

Не слишком длинный осенний день окончательно подошёл к своему логическому завершению, плавно сменившись поздним вечером. Фонари осветили платформу автостанции, информационные стенды, козырёк остановки. На углу я заметила своего недавнего собеседника с необычным и таким подходящим этому человеку именем. Люциус... Что ж. Деваться мне больше некуда: если этот товарищ аристократической наружности откажется мне помочь, стану добычей местного маньяка. Здесь наверняка найдётся хотя бы один такой тип...

* * *

Уже стемнело, а машина всё никак не хотела вести себя прилично. Перепробовав буквально всё и даже умудрившись прочистить карбюратор, не снимая его, я понял, что домой придётся отправляться пешком. Делать это очень не хотелось, потому как путь был не такой уж и близкий, а вовсе не из-за сомнительной безопасности таких прогулок. Местное хулиганьё к таким как я не пристаёт. Инстинкт самосохранения у них не напрочь отшиблен. Продолжая мысленно костерить этот мерлинов катафалк, в очередной раз поворачиваю ключ в зажигании. Эффекта ноль. Что и требовалось доказать. Звук шагов и упавшая на капот тень выдаёт женское присутствие:

— Что, не заводится? — при желании в моём выдохе можно уловить и раздражение, и безразличие, и усталость. Непонятно, что именно различила эта странная девушка, приехавшая из Лондона в наше шотландское захолустье, но реагирует она в свойственной ей манере:

— Извините!

Это на минуту выбивает меня из хрупкого эмоционального равновесия:

— Что за манера?

— В смысле? — совершенно глупо и несолидно переспрашивает она. Ещё раз тяжело вздохнув, поясняю свой предыдущий вопрос:

— Ну что вы всё время извиняетесь?

— Извините... — слышу растерянность и беру себя в руки, не сумев всё же удержаться от сарказма:

— Опять!

Барышня, как ни странно, оказывается не робкого десятка и берёт сразу с места в карьер:

— Вы не знаете, есть здесь какая-нибудь гостиница или что-то в этом духе?

— Нет тут гостиницы. Есть трактир "Кабанья башка", там можно было раньше снять комнату. Работает или нет — не знаю.

Проверив контакты, опять пробую завести. Безрезультатно. А девушка всё не унимается:

— А может, вы знаете кого-нибудь, кто может сдать на ночь комнату?

— Не знаю я никого, — надеюсь, я с ней достаточно груб, чтобы она отстала, но при этом не сильно обиделась. Не тут-то было:

— Вы, я вижу, человек хороший.

— С чего вы... — кажется, ей удалось меня ... нет, не смутить... Заинтриговать, что ли...

— По глазам вижу: хороший человек, — говорит она необычайно уверенно, и это заявление всё проясняет: блаженная, ей богу! Любительница романов разной степени сентиментальности с неистребимой верой в лучшее. Мне практически очевидно, каким ветром её занесло в наши края. Явно заметив перемену моего настроения, барышня с вычурным именем, которое я выговорить и на трезвую голову не смогу, выдаёт своё потрясающее коммерческое предложение: — Давайте так: если машина сейчас заведётся, вы отвезёте меня в эту самую "Кабанью башку".

Воистину простота порой хуже воровства. Весь её вид говорит о том, что ночевать ей негде, приехала она в Хогсмид впервые и кроме меня — случайного знакомого — обратиться ей тоже не к кому. Мысль отказать ей в помощи не исчезает, но любопытство или давно оставленные в прошлой жизни благородство и хорошее воспитание не позволяют так по-свински повести себя с дамой. Особенно с дамой, попавшей в затруднительное положение. Недоверчиво оглядев её с головы до ног, я ещё раз поворачиваю ключ в замке зажигания, заранее не веря в успех. И зря: чихнув, моя рабочая лошадка заводится. Двигатель работает на удивление ровно, и я начинаю думать, что барышня заслужила ночлег в более комфортных условиях, чем когда-либо были у Аберфорта...

Взглянув на свою новую знакомую, замечаю, как радостно она улыбается. Закрываю капот, собираюсь сесть за руль. Настроение по неизвестным мне причинам стремительно улучшается, но сменить выражение лица мне в голову не приходит. Подтверждать её гипотезу о том, что я хороший человек — в глубине души, где-то очень глубоко — совершенно не хочется. Девушка, наблюдая за мной, видимо, решила, что я всё-таки уеду, оставив её здесь. Иначе как объяснить этот отчаянный возглас:

— Ну, хотите, я вам заплачу как таксисту?

Киваю, чтобы садилась в машину. Она уже не улыбается, но облегчённо вздыхает, хватаясь за ручку двери.

* * *

В машине значительно теплее, чем на улице. Я понимаю, что основательно продрогла, только когда чувствую поток воздуха от автомобильной печки. На улицах Хогсмида не слишком светло: фонари горят только в центре, а мы его, судя по всему, уже проехали. Мы молчим. Причём я никак не могу определиться, какой считать эту тишину: неловкой, странной или пугающей.

Назвать ситуацию неловкой можно с натяжкой. Ничего неожиданного в том, что кто-то подвозит девушку в гостиницу, нет. Так что странного в этой поездке тоже не много. И, что самое удивительное, я совершенно не боюсь своего спутника, так что слово "пугающая" тоже не про эту историю. За окнами темно, так что рассмотреть окрестности не удаётся. Остаётся смотреть на дорогу и время от времени — на руки своего нового знакомца. Красивые руки, кстати.

Мой провожатый первым нарушает молчание:

— А что это за Люциус? Городок у нас небольшой, имя редкое. Может, я его знаю.

Рассудив, что никакого криминала в моей истории нет, решаю поделиться. Вдруг действительно поможет:

— Мы в интернете познакомились. Переписывались полгода. Знаете, письма такие хорошие. Умные. Не знакомы, а как будто знаем друг друга всю жизнь... И ведь он сам меня пригласил. Мы договорились: в семь на автостанции. Автобус из Лондона 12 часов шёл.

— Понятно.

— Что вам "понятно"?! — не думала, что меня может разозлить вполне безобидная реплика. Понятно ему, видите ли.

— Да всё понятно, — как-то неопределённо пожимает плечами мужчина.

Весь его отрешённый вид и принципиальное, какое-то ненормальное безразличие вызывает странное желание вызвать хоть какую-то живую эмоцию. Прежде, чем я придумаю подходящую формулировку, слова опережают мысли:

— Знаете, это, конечно, не моё дело, но я скажу, — замечаю, как недоверчиво усмехается мой собеседник. — Вы зря притворяетесь.

— Что значит "притворяюсь"?

— Зря притворяетесь грубым циником. Вам это не идёт.

— А что идёт? — безмятежно уточняет Люциус, словно ведёт беседу в высшем обществе, и я в момент теряю весь свой запал.

— Пока не знаю, — чувствую себя полной дурой и потому стараюсь даже не смотреть в его сторону.

— Понятно.

Разговор обрывается. Пытаясь сообразить, что такого необычного в этом мужчине, который встретился мне совершенно случайно, я старательно раскладываю свои впечатления от нашего непродолжительного общения по полочкам. С одной стороны, он ведёт себя совершенно невежливо, с другой — помогает мне с решением проблем, которых не возникло быть, не решись я укатить в Шотландию на выходные. И он совершенно точно не вызывает у меня страх, а то, что он молчит, не угнетает. Скорее, интригует. Вот оно: любопытство! Если наше знакомство получит какое-то продолжение, я даже не расстроюсь, если моя встреча с товарищем по переписке не состоится вовсе!

Свет фар выхватывает из темноты разросшуюся живую изгородь, сбросившие листву деревья и покосившийся заборчик. Люциус чуть сбрасывает скорость, а я, не сдержавшись, настороженно осматриваюсь, хотя пользы от этого никакой.

— Вы смелая девушка, Гермиона, — надо же, он умудрился запомнить и даже выговорить моё имя!

— Или глупая.

— Ну, или и то, и другое, — не без сарказма комментирует Люциус.

— Спасибо! — огрызаюсь я. Окружающий пейзаж вызывает иррациональный испуг.

— Пожалуйста, — снисходительно отвечает мой водитель и неожиданно жёстко добавляет: — Не о том думаете!

— Откуда вы знаете, о чём я думаю? — мне страшно, но я пытаюсь этого не показать.

— Знаю, — или у меня сейчас слуховая галлюцинация, или он сейчас сказал это очень... пугающе. Это совершенно не вяжется с его спокойствием и тем чувством симпатии, которое этот мужчина вызывает у меня. Мне становится откровенно страшно, и я прошу:

— Остановите.

— Зачем? Вы же хотели, чтобы я вас в "Кабанью башку" отвёз.

— А теперь не хочу! Остановите, пожалуйста!

— Это не самый безопасный район в нашем городе.

— Остановите!!!

По счастливому, как мне кажется, стечению обстоятельств именно в этот момент Люциус притормаживает у небольшого палисадника, в глубине которого виднеется двухэтажный дом. Вероятно, это и есть тот самый обещанный мне ночлег. Картинка мрачная.

— Я вас предупреждал, что не знаю, работает трактир или нет, — сообщает мой спутник, положив подбородок на сложенные на руле руки и вглядываясь в темноту за окном.

— Обойдусь без ваших советов, господин всезнайка.

— Уверены?

— Да! — меня буквально колотит от страха и раздражения, но я предпочитаю думать, что как только выйду из машины, это пройдёт.

— Точно? — нет, он издевается надо мной. Рыцарь недоделанный! Аристократ доморощенный!

— До свидания!

* * *

Хлопнув дверцей, направляюсь к темнеющему в палисаднике дому. Страх, против ожидания, не проходит, а наоборот усиливается. Наверняка за мной сейчас очень внимательно наблюдает один странно галантный кавалер. Интересно, он собирается и дальше за мной "присматривать" или поедет по своим делам? Шорох автомобильных шин недвусмысленно намекает, что я осталась одна. В тёмном палисаднике, в сомнительном районе захолустной шотландской деревни. Маньяки, ау-у! К вам в гости шагает добровольная жертва!

Калитка нещадно скрипит, разрывая хрупкую тишину осенней ночи. Стук в тяжёлую дверь не вызывает внутри никакого отклика, как и в кассе местного вокзала пару часов назад. Мне уже не страшно — мне жутко. Поэтому я совершаю поступок, который в здравом уме не совершила бы точно: заметив два тёмных силуэта у живой изгороди, окликаю их:

— Простите, а трактир работает?

Пара местных, судя по виду, гопников неторопливо проходят в калитку, а я понимаю, что влипла окончательно и бесповоротно. Вот оно — желанное знакомство с местными криминальными элементами. Даже странно, что я не нарвалась на них раньше. С моей-то везучестью. Очень хочется, чтобы Люциус, которого я совершенно невежливо отшила, сейчас оказался рядом и вытащил меня из этих необычайно цепких ручонок. Они медленно подходят, заставляя меня вжиматься спиной в дверь давно закрытого трактира.

— Трактир? Для вас — работает, — светским тоном сообщает один из ребят.

— А что это ты здесь делаешь? — второй, очевидно, не утруждает себя лишним политесом.

— Спокойно! — его товарищ делает сдерживающий жест, строя из себя галантного кавалера. — Трамвая ждёт.

— Трамвая? — противно хихикают эти двое. — Не, скорее, автобуса!

— Автобуса... Но автобус здесь не ходит. А только мы — два английских джентльмена.

В конце этой фразы два типа окончательно отрезают мне всё возможные пути бегства или стратегического отступления. За спиной — дверь, впереди — перспектива стать жертвой как минимум ограбления. Как раз в то мгновение, когда я уже готова визжать и брыкаться, в отчаянном желании оказаться где угодно, только не здесь, загораются фары и раздаётся сигнал автомобиля. Товарищи бандиты оборачиваются, щурятся и расступаются. Я, облегчённо выдохнув и собрав остатки мужества, интересуюсь у них самым светским тоном:

— Вас подвезти, мальчики?

— Спасибо, мы пешочком, — отвечает давешний не слишком галантный тип и, подхватив своего подельника под руку, указывает путь к бегству.

Садясь в спасительный автомобиль к самому лучшему в этот момент человеку на свете, я чувствую не только огромное облегчение, но и странную уверенность, что больше со мной точно ничего дурного не случится. Никогда.

* * *

Зная местные нравы, уехать я не мог. Судя по виду палисадника и самого здания, Аберфорт бросил свою забегаловку уже давно. Но желание дамы — закон, так что я не только довёз её, куда просила, но и уехал в полном соответствии с её невысказанным пожеланием. Впрочем, уехал недалеко. А вернувшись, обнаружил её в обществе двух типов, вид которых не вызывал сомнений в роде их деятельности. Что ж, это послужит девочке хорошим уроком. Включив дальний свет и посигналив, наблюдаю, как она, встряхнув волосами и что-то сказав этим двоим, уверенной походкой направляется к машине. Парни, сообразив, что им сегодня не обломится и надо валить, уходят куда-то за дом. Помнится, там была ещё одна калитка... Гермиона, надо же, не думал, что запомню её имя, садится в машину.

— Это кто? — нимало не смущаясь, осведомляюсь я.

— Два английских джентльмена, — следует лаконичный ответ.

— Английских?

— Ага, — и ведь не шутит...

— Проверим.

— Что проверим? — кажется, я сумел вызвать удивление.

— Какого цвета у них панталоны.

Объехав "Кабанью башку", выруливаю на соседнюю улицу и пробую догнать этих "джентльменов". Они убегают необычайно старательно, всерьёз полагая, вероятно, что я их не только задавлю, но и на местное кладбище на своей же тачке свезу. Гермиона сначала недоумевает, потом начинает хмуриться. Я притормаживаю. Хватит, поиграли и будет.

— Ну, теперь точно можно сказать, что они не англичане.

— Почему? — интересно, она всегда так забавно хмурится, когда чего-то не понимает?

— У них панталоны коричневого цвета. Англичане таких не носят, — я довольно ухмыляюсь. Шалость, что называется, удалась! Она тоже смеётся. Ну что ж, с чувством юмора у этой девушки точно всё в порядке.

— А какие носят англичане? — интересуется Гермиона, поддерживая мою игру.

— Не знаю, — мы дружно смеёмся. Мне даже начинает казаться, что это самый лучший вечер за последние несколько лет.

— Спасибо, что вернулись, — она явно смущена.

— Не за что, — всё, хватит быть дружелюбным. — Вы мне ещё денег должны, как таксисту. Помните?

— Сколько? — лезет в саквояж. Выбившаяся из причёски прядь падает на лицо.

— Много, — мысленно прикидываю, что делать дальше. — Трактир, значит, закрыт, да?

— Значит закрыт.

— Ладно, — везти её к себе мне хочется меньше всего, но девочка и так сегодня натерпелась. Я в Хогсмиде даже с учётом катафалка точно не самый страшный персонаж. — Могу вам комнату сдать в своей квартире. На ночь. 200 фунтов. Пойдёт?

— Ого! А чего это вы так расщедрились?

— Хочу подзаработать. День не сложился.

— Что, сегодня никто не умер? — оказывается, мы ещё и язвить умеем! Я заинтригован.

— Не хотите, как хотите, — я умело, и откуда что взялось, разыгрываю передумавшего.

— Хочу! Какой вы обидчивый! А по виду не скажешь... А горячая вода у вас есть?

* * *

По дороге домой я обдумываю не слишком интересную мысль, приходилось ли моей гостье прежде ночевать в холостяцкой квартире, не отличающейся особым порядком и уютом. Но устроить её на ночлег где-то ещё уже не выйдет, да и некуда больше мне её везти. За всё время жизни здесь я так и не обзавёлся новыми друзьями, а старые разъехались кто куда. Надеюсь, вид моего жилища не вызовет культурный шок.

Когда мы заходим в квартиру, она не спешит вылезти вперёд. То ли боится, то ли просто очень хорошо воспитана. Включаю свет. Моя спутница по-прежнему сдержанно осматривается. На её лице можно без особого труда прочесть и любопытство, и недоумение, и не прошедший полностью страх. Напряжённость немного отпускает девушку только после того, как я закрываю дверь, а ей под ноги плавно проскальзывает Кот. И откуда только он опять вылез?

Гермиона совершенно по-женски радуется вполне понятному и безопасному живому существу, подхватывая Кота на руки. Что ж, пусть тискает зверюгу. Царапаться он не станет, а ей будет спокойнее.

— Привет! Как тебя зовут? — моя полуодомашненная зверушка слегка задавленно мяукает, но помогать я ему не собираюсь. — Мя-я-я-у, — передразнивает его наша нежданная гостья. Ладно, спишем эту жажду общения на стресс.

Сбросив куртку в кресло, прохожу по комнатам, включаю свет и отвечаю на заданный Коту вопрос:

— Никак не зовут. Когда жрать захочет, сам приходит.

Пока я пристраиваю куртку на вешалку, моя квартирантка с Котом на руках бродит по квартире, осматривается. Ровно в ту минуту, когда я собираюсь зажечь лампу в отведённой для неё комнате, она протягивает руку к абажуру. Щелчок выключателя оказывается заглушён её нервным ойканьем и мявом Кота: его благополучно уронили.

— Трогать не надо ничего! — раздражённо бросаю я. Она здесь всего минут десять, а я уже начинаю жалеть, что решил помочь. Аристократ недоделанный. Что ж, согласно всем законам жанра нужно предложить гостье ужин и чай. Подхожу к ней с кастрюлей в руках, стараясь сохранять безмятежный вид.

Гермиона, судя по всему, уже вполне освоилась, даром что малость напугалась:

— Вы говорили про отдельную комнату! — в её голосе можно уловить и раздражение, и даже какую-то обиду.

— Я говорил про комнату в своей квартире.

— Ваша квартира похоже на жилище маньяка, — она смущена, но разговор не прерывает.

— А я и есть маньяк, — совершенно искренне подтверждаю её наблюдение. Посмотрим, хватит ли смелости после этого заявления на ночь остаться. С самым честным видом делюсь подробностями своих "тёмных дел": — Я сюда заманиваю доверчивых женщин. Мучаю, убиваю, потом в камине сжигаю.

Ничего смешного в этом нет, но мне отчего-то хочется улыбнуться. Обойдётся. Я сегодня очень устал и потому буду суров и бесстрастен.

— И вывозите на своём катафалке? — очаровательное создание, я гляжу, справилось со своими эмоциями и язвит. Какая прелесть!

— Хорошая идея. Давно пора совмещать хобби и работу, — несмотря на всю абсурдность происходящего, я получаю удовольствие от этой беседы.

— Что ж меня не убиваете? — ей удаётся принять гордый вид, почти не выдав очередной приступ паники.

— Я ж сказал: сначала мучаю, — отвечаю я, немного изменив тон и добавив интимных интонаций.

— М-м-м.

— Угу.

Потрясающе содержательная беседа! А я по-прежнему держу в руках кастрюлю, о которой уже умудрился забыть. Впрочем, Гермиона мне тут же напомнила:

— Варить будете? — светским тоном интересуется она, многозначительно глядя на кухонную утварь в моих руках.

— Откормлю сначала. Суп хотите?

Отрицательно качает головой. Отказывается. Судя по всему, её доверие ко мне не простирается на мои кулинарные таланты. Ну что ж, значит, Коту сегодня повезло с ужином гораздо больше, чем нам. Подзывая своего независимого домашнего питомца вульгарным "кис-кис-кис", отправляюсь на кухню и выливаю суп в миску. Кот мявчет почти радостно и принимается за еду. Видимо, и правда проголодался за день. Что ж, с этим разобрались. Остался чай.

* * *

Сообразив, что гостеприимный хозяин собирается избавиться от супа, я зачем-то отправляюсь следом за ним и обнаруживаю, что первое блюдо сегодня досталось на ужин коту. Обалдев от местной простоты нравов, я не удерживаюсь от удивлённого возгласа:

— Ваш кот ест суп?! Ха.. А мой только корм ест и эту... рыбу просит.

Пока я наблюдаю за котом, Люциус гремит на кухне посудой. Судя по всему, наливает чай. Выходит ко мне с уютной белой кружкой, над которой уютно завивается пар. Его поведение вызывает массу эмоций: от растерянности до благодарности, которую надо непременно как-то выразить. Именно поэтому я выдаю самое незамысловатое:

— Спасибо вам! — и понимаю, что прозвучало это чересчур пафосно.

— Не за что, — он продолжает стоять рядом, глядя на меня со странным выражением, а с эмоциями справляться становится всё трудней. Чтобы хоть как-то скрыть своё замешательство, я хватаюсь за первую связную мысль:

— ... Простите, чуть не забыла... Вам сейчас деньги отдать, да? — суетливость, с которой я надеваю очки и пытаюсь добраться до кошелька, выдаёт меня с головой, но мой собеседник никак это не комментирует, а лишь отвечает:

— Завтра, — и протягивает чашку.

Принимая чашку из его рук, я киваю, стараясь не встречаться с ним взглядом, и улыбаюсь. Зачем-то поправляю волосы. Хозяин дома наблюдает, по-прежнему стоя рядом. Вероятно, присесть мне не предложат. Что ж, побеседуем стоя.

— Значит, по интернету познакомились, да? — мой собеседник возвращается к разговору, начатому ещё в машине. Изучающе смотрит на меня, прислоняясь к косяку. Чтобы удобнее было меня разглядывать, наверное.

— Что, я дура? — конечно же, этот Люциус не виноват в моём сумасбродстве и в том, что нужный человек меня не встретил. Но отчего-то его молчание, безразличный вид да ещё этот изучающий взгляд раздражают, вызывая странное желание оправдываться. Мне совершенно не хочется, чтобы этот мужчина считал меня легковерной дурочкой, начитавшейся романов. Его насмешка будет последней каплей. — Смешно?

— Ну, скорее удивительно, — неопределённо формулирует он своё отношение к обсуждаемому вопросу и картинно приподнимает бровь.

— А что тут удивительного?

— Приехать в незнакомый город, к чужому человеку... — он собирается добавить что-то ещё, но сворачивает рассуждения, возвращаясь к своему всегдашнему безразличию: — В общем, дело ваше.

— Можно подумать, вы всегда всё делаете правильно! — я злюсь. Уже не на себя за глупость, а на него. За это непробиваемое равнодушие к происходящему вокруг. Как он при таких привычках меня на вокзале подобрал и переночевать-то пустил?!

Заметив, поджатые губы и мгновенно изменившийся взгляд, понимаю, что затронула больную тему, но остановиться уже не могу. Мне хочется понять, что с этим мужчиной не так. Готова спорить на что угодно: он не всегда был таким!

Люциус, явно не желая продолжать разговор, направляется в другую комнату, а я увязываюсь следом:

— Вот вы, — я неосознанно перехожу на противный учительский тон. — Давно работаете в этой вашей ... организации? И можно узнать почему?

Он что-то ищет в стоящем на табурете у стены ящике с детскими игрушками. Не оборачиваясь, комментирует:

— Потому. Вы кем работаете?

— Французский преподаю. В колледже.

Искомого в ящике не оказывается, и Люциус отправляется в другую комнату. Скрипит какая-то дверца. После непродолжительной паузы он возвращается с ещё одной кружкой в руках. Не дойдя до меня пары шагов, подытоживает:

— Учительница, значит, — и совершенно по-мужски выдувает из кружки пыль.

Чтобы не молчать, я продолжаю свой нехитрый рассказ:

— А язык я начала учить, потому что с детства много мечтала путешествовать. Отец выписывал "National geographic".

— Так вот куда, — Люциус многозначительно оглядывает комнату, а я с трудом сдерживаю желание стукнуть его, — приводят мечты.

Берёт у меня из рук чашку и отливает немного для себя. Чтобы не остаться в долгу, со всем доступным сарказмом осведомляюсь:

— А вас они куда привели?

Его лицо и взгляд снова неуловимо меняются, становятся жёсткими.

— Поздно уже. Мне завтра на работу, — сообщает он. Что ж, кажется, сегодня мне больше ничего нового узнать не удастся. Я вздыхаю, снимаю очки и потираю переносицу. Оказывается, мне ужасно хочется если не спать, то хотя бы добраться до нормальной кровати.

— Да, давайте ложиться, — соглашаюсь я и отправляюсь в предоставленную мне комнату.

Люциус откидывает покрывало на кровати:

— Спать здесь будете.

— Спасибо...

Хозяин сам застилает простынь с совершенно мужской небрежностью. Сообщает:

— Всё чистое. Только не глаженное.

— Да ничего...

Он без особой необходимости проходит совсем рядом со мной, направляясь в другую комнату. И это смущает. Я наблюдаю, как он расстёгивает свою шерстяную и наверняка очень тёплую и немного пахнущую табачным дымом кофту, потом снимает часы и кладёт их на тумбочку возле своей кровати.

Сообразив, что мне надо переодеться, а Люциус может оглянуться в любой момент, я торопливо переодеваюсь в домашнее платье, посматривая в его сторону, и забираюсь под одеяло. Крепко вцепившись руками, натягиваю одеяло до самого подбородка, ощущая себя маленькой девочкой, которая боится засыпать в тёмной комнате. Ведь под кроватью сидит неведомое чудище. Люциус выключает свет, но уличный фонарь не даёт обстановке совсем погрузиться в темноту.

Я слышу, как он ходит по квартире. Вот шаги приблизились и на какое-то время замерли. Судя по всему, хозяин мне не особо доверяет или думает, что у меня есть привычка ходить во сне... Я медленно выдыхаю, закрываю глаза и стараюсь не обдумывать сегодняшние события. Утро вечера мудренее, так что будем разбираться завтра...

* * *

Через какое-то время я пришла к выводу, что бессонница меня догнала-таки. Чужой, незнакомый дом и город за окном полны тайн, звуков, шорохов. Машины время от времени высвечивают фарами белые квадраты на стенах. В одной из комнат противно и слишком громко тикают часы. Наверное, старинные.

Хозяин дома спит. Мне без особого труда удаётся различить его дыхание. Сосредоточившись на этом звуке, снова пытаюсь заснуть. Но едва я погружаюсь в зыбкую дрёму, Люциус что-то бессвязно и довольно громко восклицает и просыпается. Судя по всему, от кошмара. Я слышу, как скрипит его кровать, когда он садится. Сбивчиво дышит.

Потом поднимается и нетвёрдой, как у пьяного, походкой направляется к моей кровати. Когда он подходит совсем близко, я чуть приоткрываю глаза и замечаю, что он наклоняется, видимо, пытаясь в темноте понять, уснула ли я. Притворяться спящей бессмысленно и даже опасно, особенно с учётом того, что мне совершенно не понятно, что он намерен делать. Не придумав ничего лучше, я спрашиваю:

— Таблетку хотите?

Кажется, он испугался, потому что отшатывается от кровати и делает шаг назад. Молчит, вглядываясь мне в лицо. Я приподнимаюсь на локте, стараясь разглядеть его в темноте. Кровать скрипит.

Люциус включает стоящую на тумбочке лампу под оранжевым, как оказалось, абажуром, и я раздражённо жмурюсь. Яркий свет на несколько мгновений слепит глаза. Мой собеседник выглядит странно: растерянно и потерянно одновременно. Тяжело вздыхает, проводя рукой по лицу. Как будто пытается стряхнуть наваждение. Я, не пытаясь скрыть волнение, спрашиваю:

— Что с вами, Люциус? Приснилось что-то?

Он не отвечает. Бессмысленно глядя даже не на меня, а куда-то мимо, присаживается на стоящий у кровати стул. Постепенно он немного расслабляется, взгляд становится более осмысленным. А я, со свойственной мне тактичностью, скрываю накативший опять страх за дурацким вопросом:

— Призраки прошлого?

Люциус отводит взгляд и выдаёт потрясающе информативное: — Ага.

Судя по всему, вот только теперь он более-менее ясно соображает. Так что я повторяю свой вопрос: — Так как насчёт таблетки?

Он хмурится. Между бровей залегает глубокая складка. С таким выражением лица обычно что-нибудь старательно припоминают. Следующая его реплика подтверждает мои выводы:

— Простите, я не помню, как вас...

— Гермиона, — отвечаю я, усаживаясь в кровати поудобнее.

— Какая таблетка? — недоумённо и очень устало осведомляется Люциус.

— Гомеопатическая, — с готовностью отвечаю я, пытаясь закутаться в одеяло так, чтобы встав с кровати, не выглядеть неподобающе. Видавшее виды ложе вымученно скрипит подо мной.

— Знаете, очень улучшает качество сновидений.

Ощущая себя едва ли не Алисой на безумном чаепитии, поднимаюсь-таки с кровати и босиком по голому полу направляюсь к оставленному в углу комнаты саквояжу. По дороге слышу:

— Хорошо, что не количество.

Что ж, судя по тону, каким это сказано, к моей затее отнеслись почти серьёзно. И не исключено, что нам обоим удастся всё-таки поспать этой ночью. Пока я роюсь в сумке в поисках таблеток, одеяло разматывается и падает к моим ногам. Ночная прохлада не слишком тёплой квартиры хватает за ноги, а от осознания, что я не совсем одета и нахожусь в одной комнате с незнакомцем, бросает в жар.

* * *

— Лучше бы отвернулись, — бросает моя гостья через плечо, кое-как укутываясь в одеяло заново.

— А! Гермиона! — восклицаю я, вот только сейчас окончательно проснувшись и сообразив, что это вообще за девушка и как она сюда попала. Придерживая коварное одеяло, она возвращается к кровати с таблетками в одной руке и бутылочкой воды в другой:

— Вот! Вспомнили! — усаживаясь на кровать, выдаёт моя нечаянная квартирантка и решается пошутить: — А ещё вы обещали на мне жениться. Припоминаете?

Она протягивает мне таблетку и бутылочку с водой, внимательно наблюдая за переменами моего выражения лица и, вероятно, настроения. Сейчас мои эмоции можно определить как смесь недоверия и замешательства. Углядев, видимо, что-то забавное, она хихикает. А мне плохо. Тоскливо. Некстати приснившаяся прошлая жизнь разбередила неприятные воспоминания и тягостные размышления. Говорить об этом не хочется. С ней — тем более. А Гермиона, судя по всему, действительно обеспокоена и пытается как-то сгладить неловкость, но задаёт при этом крайне неудобные вопросы:

— Люциус, что же вам такое приснилось-то?

Не собираясь отвечать, я беру у неё из рук воду, делаю глоток, аккуратно закручиваю крышку. Встаю и в полном молчании закуриваю. Больше всего мне хочется сейчас, чтобы её вообще не было в моей квартире. Свидетелей собственной слабости не терпел никогда, даже случайных. Подойдя к окну, отдёргиваю штору, открываю створку. В комнату проникает ночной осенний воздух, смешиваясь с вишнёвым ароматом табака. Моя гостья молчит, внимательно рассматривая то ли меня, то ли обстановку. Возможно, ей хватит сообразительности понять, что подобные всплески я обычно старательно скрываю, и она просто помолчит, пока я курю. И шутки тут неуместны. Но молчать ей, видимо, невыносимо и Гермиона снова нарушает тишину:

— Вы слышали про "Аполлон-10"?

Этот вопрос и какая-то странная интонация, с которой он задан, отвлекают меня от воспоминаний. Я отрываюсь от созерцания сырой темноты за окном и оборачиваюсь в её сторону.

— Аполлон? Это который бог?

Получилось гораздо резче, чем мне хотелось бы. Впрочем, лучше так, чем озвучивать "Не приставайте ко мне с расспросами". Однако прекращать эту странную беседу Гермиона не намерена. Свою мысль она хочет высказать до конца. Что ж, послушаем...

— "Аполлон", который космический зонд.

Мне это ни о чём не говорит, поэтому я просто выдыхаю дым и снова затягиваюсь, не проявляя интереса к разговору. Огонёк тлеющей сигареты чуть освещает мои пальцы. А она продолжает свой нехитрый рассказ:

— Его послали исследовать Марс. Он там полетал над Марсом, всё сфотографировал. Отправил на Землю сигнал и полетел уже один, никому не нужный, — я не без удивления улавливаю в её голосе сожаление. — Так и летает. Посылает сигналы, которые никто не расшифровывает... Говорят, он достигнет созвездия Андромеды через десять миллионов лет... — Гермиона делает паузу, ожидая от меня хоть какой-то реакции, но я по-прежнему молчу. Хочу понять, куда она клонит: — Вы на него чем-то похожи.

Я не закашлялся только потому, что чего-то такого и ожидал. Уж не знаю, какую цель преследовала девчонка, рассказывая мне всё это, но она определённо её достигла. Потому что мне очень сильно хочется сделать или сказать что-нибудь... Злое. Но я сдерживаюсь и, обернувшись, со смесью раздражения и заинтересованности уточняю, ехидно ухмыляясь:

— До Марса или после?

— После.

— Ага. Спасибо! — раздражение берёт верх над всеми остальными эмоциями, накатывая горячей волной. Чтобы не нагрубить, вновь отворачиваюсь к распахнутому в ночь окну. В комнате отчётливо и грустно пахнет вишней и опавшими листьями.

— Обиделись, — печально утверждает Гермиона, внимательно разглядывая мой профиль. Кажется, злить она меня и правда не хотела. Но тогда чего пристала? — Вам это не идёт.

Отмалчиваюсь. Не объяснять же ей, что, пожалуй, впервые за очень долгое время я наконец-то испытываю настоящие эмоции, источником которых служит она. Пусть эти эмоции и отрицательные по большей части. Вероятно, она хочет добиться наконец от меня хоть какой-то живой реакции, но я не собираюсь признаваться, что ей это удалось. Потому что завтра она уедет обратно в Лондон и больше никогда не появится в моей жизни. И хорошо. Скатертью дорога. Уверенным щелчком отправляю окурок за окно и прикрываю створку. Задёргиваю штору. Гашу свет. Её лицо не разглядеть в темноте.

— Спокойной ночи, — желаю Гермионе, надеясь, что в этом не слишком уютном и не гостеприимном доме ей всё-таки удастся поспать.

— Покойной, — с непонятной интонацией эхом откликается

она. И, мне кажется, провожает меня взглядом.