Sunny Hearts

— Ну что, поздравляю с первым концертом!

Радостная физиономия профессора Поттера меня совершенно не воодушевляет. А то он не слышал, что я налажал везде, где можно и где нельзя? Впрочем, малютка Лили говорила, что «папе гиплоглиф на ухо наступил»…

Это все из-за Розы. Она как встала прямо перед сценой в начале моего выступления, так и не уходила до самого конца. Не танцевала, не веселилась — стояла в зале напротив меня и смотрела своими невозможными синими глазищами. Попробуй тут не слажать.

А еще она выглядела до неприличия счастливой, хотя за весь вечер — я точно видел! — с Леманном даже взглядом не перекинулась. И я начал путать слова в песне, когда по голове не хуже бладжера проехалась мысль: а почему я не пригласил Розу на бал?!

Вот и сижу теперь в захламленной лаборантской при кабинете ЗОТИ, и думаю — не попросить ли профессора Поттера применить ко мне легиллименцию, поскольку вербально выразить свои сомнения вряд ли удастся. Но Гарри (наедине можно без церемоний), видимо, решил обойтись щадящими методами и применил ко мне огневиски.

Под внимательным профессорским взглядом делаю два глотка — и прорывает. Говорю, говорю, не могу остановиться, несу полную хрень, и, в общем-то, понимаю, что неправ, но вот где именно, никак не могу определить. Замолкаю, лишь когда Гарри достает из ящика стола пачку сигарет. Настораживаюсь. Он курит очень редко, и только под серьезным градусом, а вот так, «всухую» — никогда. Что-то будет…

— Скорпиус, послушай внимательно и не перебивай, — близоруко щурится на меня сквозь завитки табачного дыма. — И ты, и Роза одинаково дороги мне. А тот факт, что вы вместе, дорог вдвойне. Но, извини, если бы мне было семнадцать, а не тридцать семь, я бы с удовольствием набил тебе морду. Молчи.

Я и рта раскрыть не успел, а он уже меня затыкает!

— Если женщина уходит от тебя, причина не в ней. Причина в тебе. Скорпиус, я ношу очки, но я не слепой. А вот ты от своей идиотской ревности ослеп напрочь. Ты жевал сопли в Восточной башне и дулся, как эльф на одежду, вместо того, чтобы просто поговорить со своей девушкой. Обнимал гитару вместо того, чтобы обнимать Розу. Женщина может простить все, кроме невнимания. Теперь скажи, только честно: сколько раз за предыдущие две недели вы были вместе?

Чертов профессор. Вспоминаю, понимаю…

— В субботу…

— И все?

Ответа ему, похоже, не нужно.

— Он еще удивляется…

Да по какому праву?.. Слова вылетают вскриком, похожим на истерику:

— Потому что она все время на уроках, а когда не на уроках — с Леманном!

Громкий стук — это Поттер поставил свой бокал на стол:

— А ты?! Где был ТЫ, когда Роза была с Леманном?

Возмущение накрывается медным тазом осознания. Где я был…

— На репетиции… в основном.

Гарри молча пожимает плечами, выдыхает дым через ноздри.

Каша из обиды, горечи и ревности расхлебалась в один момент. Я не пригласил Розу на бал, потому что считал само собой разумеющимся: она пойдет со мной. Я так привык, что моя Роза всегда со мной, что даже не сразу заметил ее отсутствия. Вот и результат. Получите, распишитесь. Но разве можно теперь что-то исправить?..

— Она весь вечер простояла перед сценой. Ты ушел, а Роза искала тебя по всей школе, не нашла. Как думаешь, где и с кем она сейчас? А главное, почему?

Тихий голос профессора буквально пригибает меня к полу.

— Женщины никогда не уходят просто так.

В кабинете громко хлопнула дверь, и раздался возмущенный окрик Директора:

— Гарри!

— И не приходят, — Поттер многозначительно поднимает указательный палец, тушит сигарету. — Сиди, думай.

Он вышел из лаборантской, а я остался. Думать? О чем?..

— Гермиона, что…

— Вот объясни мне, глупой бабе, почему вы все, мужики, такие козлы?!

— Ээээ…

Ну да, а что тут еще скажешь?

— Где Малфой?! Я его на ингредиенты для зелий пущу!

Может. Грейнджер — может. Она за дочку кого угодно ломтями заживо настругает. Как бы мне отсюда испариться? В буквальном смысле…

— Который Малфой тебя интересует?

— Из-за которого Роз уже полтора часа рыдает в ванной!

— С чего это? — очень удивленно удивился Поттер. — Она ж вроде с молодым фон Леманном общается…

— А при чем тут фон Леманн?! — от воплей директрисы, кажется, позвякивают стекла. — Ей теперь ни с кем противоположного пола общаться нельзя?!

— Ну, на дружеское общение это мало похоже…

— Что-о?! Это не похоже даже на дружеское общение! Или ты считаешь, что девушка, которой ее парень уделяет меньше внимания, чем своей гитаре, должна бегать за ним хвостиком?

Интересно, почему у меня так горят уши и щеки…

— А, то есть это Скорпиус должен все бросить и ходить за Розой, как привязанный? Ничего, что она при этом на глазах всей школы с Эрихом флиртует?

Вот те раз. Гарри только что меня стыдил и отчитывал, а перед директрисой защищает! Великая вещь — мужская солидарность…

Секундное молчание. Жаль, я не вижу выражения лица Грейнджер в этот момент — наверняка незабываемое зрелище.

— Какие же вы все… скоты! Дальше своего хера ничего не видите! Информация к размышлению: фон Леманны владеют той частью компании «Hohner», которая поставляет продукцию в волшебный мир.

— Ну да, очень неплохая партия. Многообещающий союз.

По голосу слышно, что Гарри Поттер начинает злиться.

— Ты тупой, да? Магическая часть «Hohner» выпускает мастеровые музыкальные инструменты! По индивидуальному заказу!

Мерлин… Я не знал, что это Леманны…

Поттер, видимо, тоже.

— Гермиона…

— Убери руки. Эрих фон Леманн — лучший гитарный мастер компании, хотя и самый молодой. — Грейнджер говорит устало и надломленно, словно не надеясь, что ее поймут. — Роза как узнала, вцепилась в него мертвой хваткой. У меня весь кабинет завален каталогами: она неделю одно только дерево выбирала. Готовила подарок на Рождество. Аж прыгала от восторга. А этот гаденыш даже не пригласил ее на бал.

Не надо меня убивать. Я сейчас сам умру.

— А Роза на бал не с Эрихом разве…

— Разве. Она ему отказала. Руки убери.

— Ни за что.

— Сволочи вы все. И гады.

Согласен. Вот теперь — согласен.

— Конечно…

Ну ни фигассе, как замурлыкал! Это и есть то самое внимание, отсутствие которого не прощают женщины? У нашего профессора можно поучиться не только ЗОТИ…

— Пусти. Пойду пореву с Розой.

— А ты-то зачем?

— За компанию. Пусти.

— Не пущу. Останься со мной. Они сами разберутся.

— Ага, разберут… мф… ммм…

Осторожно выглядываю в кабинет — кажется, самое время оперативно испаряться. Ну так и есть: Гарри Поттер прижал Гермиону Грейнджер к стене и знай себе целует, не обращая внимания на слабые протесты, а одной рукой указывает мне на распахнутую дверь класса — проваливай, мол.

Дважды объяснять не надо.

Я выскочил в коридор быстрее и тише мыши. И с трудом подавил желание убиться головой об стенку. Значит, пока я пропадал на репетициях, обнимал гитару, с упоением культивировал свою ревность, моя Роза… готовила мне подарок на Рождество. Именную гитару.

Дайте мне умереть.

Грохот захлопнувшейся двери словно пнул меня под зад: чего стоишь, как Дракучая Ива на поляне? Бегом, к Розе, объясняться! Только словарь надо прихватить побольше, потому что слов для объяснения самостоятельно я сейчас не найду.

И мне бы радоваться, идиоту, что все мой бредни ревности бреднями и остались, а я готов сброситься с Восточной башни, потому что во всем сам виноват, и как теперь оправдываться — не представляю. Да как тут вообще можно оправдаться?! Но хоть попробовать…

По пути к Гриффиндорской башне меня несколько раз едва не утащили на пьянку в честь первого концерта — еле отбился. Чтобы раздобыть Карту Мародеров, пришлось совершить тринадцатый подвиг Геракла: оторвать Джеймса от Аманды. Старший младший Поттер громогласно клялся исполнить мечту отца и прибить хотя бы одного Малфоя, но я предложил ему встать в очередь за Директором, и он малость успокоился.

Надпись «Роза Уизли» трепетала над Восточной башней. Трепетало еще что-то где-то, но я не обратил внимания. Иррациональная надежда, что, если Роза пришла на наше место, значит, все будет хорошо, привела меня в состояние такой эйфории, что я даже не заметил, как оказался у заветной лестницы. Поднимаясь, прыгал через ступени, как будто мог опоздать…

— О, фройлен Роз, ви будете меня ругать, но я посмель изменить материал и гриф…

— Почему?

Они сидят друг напротив друга на нашем подоконнике, и жесткий горбоносый профиль Леманна четко вырисовывается в светлом от рождественской иллюминации проеме окна. Между ними — плохо различимая в темноте гитара. Разум говорит, что ничего предосудительного не происходит, но мое дурацкое сердце вопит, что в голосе Розы слишком много слишком недружеского тепла…

— Я послушаль сегодня вашего друга — у него сильная атака, и он играет блюз. Ему нужень округлый гриф с изменяющимся… как это… радиус, правильно? Его гитара ошень короша, но слишком звенит. Надо… глубокий звук, такой даст немецкая ель.

Ишь, как по-английски шпарит… Почти без акцента. Хотя, влюбишься — и по-китайски заговоришь, если надо будет.

— Эрих, я все равно в этом ничего не понимаю.

— Тогда верьте мне, фройлен Роз.

Он целует ей руку, и у меня внутри все переворачивается от гнева.

— Моя семья состоит в родстве с Амати. Мы — не ошибаемся. У лорда Малфоя солнечное сердце, а людям с такими сердцами нужны жаропрочные друзья, иначе они рискуют быть сожженными.

Поэт, мать твою… Какой я тебе лорд?!

— Спасибо, Эрих, я не знаю, как вас благодарить… В каком виде вы хотите получить оплату — наличными или…

— Не нужно денег.

— Но…

— О, фройлен, я не только мастер, но и немножечко делец. Эта гитара — мой шедевр, и я вам говорю: она прославится вместе с вашим другом. Его блюз сделает из этой гитары новый бренд, и тогда мой труд окупится.

— Вы оптимист, Эрих.

— Мы — не ошибаемся.

Сволочь, он так и держит ее руку! Почему я молчу?..

Видимо, я все-таки издал какой-то звук, потому что Роза и Леманн обернулись ко мне одновременно.

— Лорд Малфой, — Леманн соскочил с подоконника и учтиво поклонился.

Пришлось ответить взаимным протокольным приветствием, хотя и сжав от бешенства зубы.

Свернуть бы сейчас тебе нос на сторону, да куда мне с зубочисткой на громамонта…

— Прошу прощения, мне пора уходить. Желаю счастливого Рождества, фройлен Роз. Мое почтение, высокородный лорд.

Пока Леманн грохочет тяжелыми шагами вниз по лестнице, я смотрю на Розу. Она уже сменила бальное платье на повседневную одежду, заплела волосы, и без всей этой пышности кудрей и кружев кажется такой тонкой, такой ломкой и легкой, что я боюсь даже выдохнуть посильнее — а вдруг сдую ее с подоконника…

— С Рождеством, Скорпиус… — шепчет Роза, и я слышу в этом шепоте слезы.

Прости меня, Роз. Что мне сделать, чтобы ты простила? Хочешь, с башни спрыгну?..

Полированная дека гитары поблескивает в отсветах уличных огней. Молочный оттенок дерева — легендарная немецкая ель, по эбониевой накладке грифа вьется бледно-желтый узор затейливо переплетенных роз. А на деке изящной тонкой вязью чернеют два слова: «Sunny heart».

Роза смотрит в окно. Снизу долетают приглушенные визги и смех. Сегодня ночь Рождества, а значит, сегодня должны случаться чудеса. Если ты простишь меня — это будет чудо.

Гитара словно сама прыгает в руки, ложится на колено уверенно и надежно. Струны отвечают на прикосновение сочными бархатными голосами.