Портрет (джен)

— Плакать — недостойно чисткровного волшебника, — доносилось с портрета, но маленький Скорпиус, только что сломавший игрушечную метлу, не унимался, чем вызвал новую порцию упрёков и даже брани.

Утешать его в тот раз пришлось маме, а сам он тогда впервые заинтересовался, что за тётя там нарисована.

— Это Вальбурга Блэк, — ответила тогда мама. — Она приходится тётей бабушке Нарциссе, — пояснила она.

Бабушка Нарцисса Скорпиусу нравилась, но она никогда не позволяла себе грубо сказать ему, чтоб он прекратил реветь, говорить что-то о позоре рода и правилах чистокровного волшебника, которые он то и дело нарушает, и прочие малоприятные слова. Наверное, в поведении с ним она не сильно отличалась от мамы, и потому такое родство выглядело для него странно. Возможно, та старая женщина на портрете была чем-то очень сильно расстроена, а он просто попался под руку?

Тем не менее, в следующий раз та самая Вальбурга была недовольна чернильными пятнами на носу и руках, оставшимися после первых попыток освоить навыки письма (ещё больше она, правда, осталась недовольна тем, что домовики не удосужились привести его в правильный вид до того, как она его увидела, но это было менее обидно), и тогда тоже довела его до слёз, что воспринималось и обидно, и даже немножко унизительно. Потом она сообщала ему о невоспитанности ещё и ещё, а потом ещё… А потом портрет куда-то убрали, и больше Скорпиус не вспоминал об этих курьёзных случаях до Хогвартса, чему не придавал никакого значения.

В Хогвартсе Скорпиус познакомился с сыном самого Гарри Поттера — Альбусом Северусом, названным так в честь двух предыдущих директоров, каждый из которых был славен чем-то особенным (и лично Скорпиус считал, что во многом второй компенсирует собой достоинства первого). Естественно, возник и другой вопрос: а в честь кого тогда Поттеры назвали первого сына? Оказалось, в честь отца самого Гарри и его крёстного — Сириуса Блэка. Услышав знакомую фамилию, Скорпиус не поленился выяснить потом, кто же такой этот Сириус. Сын Ориона и Вальбурги (той самой!) Блэк, учился на Гриффиндоре, был другом Джеймса Поттера, впоследствии — член Ордена Феникса. Имел брата, погибшего при невыясненных обстоятельствах в 1979. После гибели Поттеров по ложным обвинениям посажен в Азкабан, откуда сбежал в 1993, став, таким образом, первым волшебником, которому удалось провернуть подобное без всяких следов посторонней помощи. Погиб в 1996, посмертно реабилитирован. В общем, богатая биография, интересная.

Во время школьных каникул Скорпиус узнал у домовика о новом местоположении портрета и решил поговорить с Вальбургой лично — благо, такая возможность была. В отличие от того, что он помнил из совсем нежного возраста, Скорпиус был совсем не приятно удивлён, что женщина на портрете выглядела не просто отталкивающей пожилой тётей, но почти что карикатурной злобной старухой из иллюстраций к детским сказкам. Речь её о собственном сыне тоже отнюдь не развеивала сложившееся впечатление.

— А-а-а… Проклятый предатель крови! — почти выплюнуло изображение на холсте. — Он всегда был взбалмошным и дурным мальчишкой! А потом… связался с дурной компанией, наслушался проклятых речей магглолюбца Дамблдора… и потом этот мерзавец умудрился сбежать из дома!..

Вальбурга говорила много всякого о своём сыне — и все её слова были сказаны отнюдь не в положительном ключе, — но Скорпиусу было с чем сравнивать её слова: и с официальной позицией Министерства, и с тем, что думали по этому поводу однокурсники… И их мнение кардинально расходилось со словами Вальбурги. И доверял Скорпиус в этом вопросе отнюдь не ей. Тем не менее, её гневные пассажи по поводу Сириуса и магглолюбцев натолкнули его на одну мысль, проверить которую он решил у профессора Флитвика, почтенного и уважаемого профессора, преподававшего чары, а также курирующего факультет Рэйвенкло.

— Скажите, — спросил его Скорпиус, оставшись после окончания занятия, — а насколько изображение волшебников на картинах можно считать продолжением их жизни после смерти?

— Ой, — профессор даже немного смутился, — эту теорию, мистер Малфой, мы иногда разбираем на старших курсах, так что исчерпывающие объяснения я вам сейчас, боюсь, не дам, — он ненадолго замолчал, подбирая слова. — Но если вкратце, то портреты — не совсем те самые люди, что были при жизни, а скорее некие слепки с них, выполненные, естественно, не совсем точно и без должной глубины. Так что на них чаще всего проявляются самые яркие черты, несколько, — он снова сделал небольшую паузу, — смягчённые, тем не менее, что ли, хотя это и не совсем верное слово… Это делается для налаживания их общения с последующими поколениями, потому что…

Дальше Скорпиус особо не слушал и не вникал — ему было достаточно того, что на портрете — не живой человек, а некая так себе выполненная копия. Про «смягчение» он задумался уже позже. Это ж насколько надо было быть… жёсткой в общении, чтобы в виде рисунка предстать той Вальбургой, которую он знал?

— Пап, а как у нас появился портрет Вальбурги Блэк? — решил он выяснить у отца.

— Блэк? — переспросил отец, а потом поморщился. — Этот портрет раньше висел в доме у Поттеров, — холодно ответил он, — потом они решили, что картина им больше не нужна и предложили её приобрести.

— А зачем мы её приобрели?

— Потому что иначе Поттер хотел её выставить на продажу, — с некоторой неприязнью ответил отец. — Но мы не могли себе позволить, чтобы родственница твоей бабушки, а моей мамы, досталась непонятно кому — так что взяли себе. Это семейная память, так сказать…

— То есть Поттерам она была не нужна? Почему? — на всякий случай уточнил Скорпиус. Отец на это ничего не ответил.

Когда он задал примерно такой же вопрос Альбусу, то выяснил, что тот ничего ни о каком таком портрете не знает, но может спросить у родителей. Подумав, Скорпиус решил, что беспокоить по этому поводу самого Гарри Поттера ни к чему, тем более — с чего бы ему признавать, что он интересуется матерью Сириуса Блэка? Так что на тот момент он временно прекратил свои попытки выяснить информацию касательно картины и личности на ней.

Хогвартс Скорпиус закончил с весьма и весьма высоким рейтингом: девять ТРИТОН, и все сданы на «выше ожидаемого» и «превосходно», — правда, не то чтобы этот факт имел решающее для него значение. Пусть и весьма подрастерявшие своё состояние на компенсациях, Малфои всё ещё оставались достаточно богатой семьёй, а потому могли позволить Скорпиусу открыть собственное дело по закупке и продаже канцелярских принадлежностей разных иностранных компаний. У него появился свой домик в Сассексе, и туда же он решил забрать с собой портрет. Решение было принято во многом случайно, спонтанно, когда он неожиданно наткнулся на имя Вальбурги в какой-то старой газетной вырезке в архиве, куда зашёл в поисках документов, нужных для изучения истории одного из партнёров. О чём вообще было написано в той заметке, он не вспомнил, зато решил выяснить немного про историю портрета так, как раньше, в школьные и дошкольные годы, стеснялся — просто расспросив личность на самой картине. Предварительно решил взять её себе — никто не возражал.

— Скажите, — обратился он в какой-то из свободных вечеров к Вальбурге, — можно ли задать вам вопросы касательно, кхм… вашего прошлого?

— Что за дрянь на тебе надета? — высказалась вместо ответа та.

— Костюм…

— Маггловский костюм на чистокровном волшебнике?! — взвилась Вальбурга. — Да это в тысячу крат хуже, даже чем вольные мантии от Малкин! Кто это вообще допустил? Да если б в моей семье такое себе позволил кто, я б ему задала!

— Но сейчас все так ходят, — пытался парировать Малфой.

— Какая отвратительная мода! — едва ли не взвизгнула та. — Надо было вас в детстве пороть, а не приучать к подражанию этим уродам и маггловским выродкам! До чего довели страну проклятые магглолюбцы! Зря их Волдеморт всех не выкосил… — бросила она со злобой.

— Но я хотел узнать про то, как вы попали к нам, — сделал Скорпиус попытку сменить тему.

— Хочешь узнать, почему? Потому что мерзкие предатели крови — эти Поттеры и Уизли, и их грязнокровные друзья, — выругалась она, — они смогли найти способ обойти заклятье вечного приклеивания, которым я обработала картину! — Вальбурга распалялась. — Они нагло сняли меня и отдали, как какой-то мусор! И теперь в моём доме, в родовом гнезде Блэков, живут предатели крови! Туда заходят грязнокровки, которых должно содержать в свинарнике!

В принципе, к этому она могла свести любой разговор. Наверное — не то чтобы Скорпиус стремился проверять это почаще, скорее наоборот. Он слышал, что Гарри Поттер был весьма уравновешенным и терпеливым человеком, старавшимся уважать мнение едва ли не каждого, — по крайней мере, именно такой образ рисовали ему практически все вокруг. И теперь становилось ясно: даже он, не выдержав потоков брани и придирок, нашёл в себе силы напрячь кого надо, и вопрос с портретом был решён. Терпеть её явно было себе дороже. Вероятно, именно потому её и повесили в комнате, куда очень редко кто-либо заходил надолго. Для чего, говорил Флитвик, характер частично намеренно искажается? Чтобы легче было общаться с последующими поколениями? Если это так, то насколько эта Вальбурга должна была быть конченой сволочью и мразью, насколько она должна была быть свихнувшейся на почве чистокровного движения, насколько мелочной, придирчивой и грубой — если сейчас, уже в виде портрета, никто не мог её переносить, и она сама — тоже никого. Вероятно, вот оно — зло в чистом виде, мелкое и уродливое, без единой привлекательной черты. Да и внешне она могла сойти только за выжившую из ума старуху, а речи её — только отравлять другим жизнь.

Решение он принял быстро: уже через пару дней, взяв с собой маггловский бензин и столь же маггловские спички, а также портрет, аппарировал на заранее найденное поле недалеко от Хогсмида — там не должно было встретиться ни магглов, ни волшебников — и полил бензином картину.

— Эй, что ты делаешь?! — вопила Вальбурга с портрета. — Что это ещё за дрянь?!

— Уничтожаю тебя с помощью маггловских средств, — пояснил Скорпиус. — Символично, не находишь? — он издал смешок. Сейчас он должен был избавить мир от зла.

— Продажная грязнокровная тварь! Когда твои родители узнают, то убьют тебя и сотрут из семейной памяти! Поганый маггловский прихлебатель! А-а-а-а! — последний вопль был похож на выражение то ли боли, то ли отчаяния — это Скорпиус кинул зажжённую спичку, и картина ярко вспыхнула. В отличие от средневековых ведьм, политый бензином холст горел прекрасно.

Крики вскоре стали совсем невнятными, а потом и замолкли, вероятно, навсегда. Скорпиус улыбнулся.