Слабое превращение (джен)

Пятнадцать шагов по камере вперёд и шестнадцать назад. Или так: шестнадцать — вперёд, а назад — дойти за четырнадцать. Чёрт, полшага осталось.

— Барти? — глухой голос раздаётся с противоположной стороны. Там, прижимаясь к решётке, стоит его сосед. Короткие волосы, когда-то чёрные, а сейчас почти совсем седые, умные глубоко посаженные глаза — это Август Руквуд. Руквуду скучно, он ищет зарядки для мозга. Барти чувствует в нём бешеное желание назло всем сохранить ясный рассудок. Руквуд собирается выйти отсюда, а Барти... Барти понимает, что его здесь ждёт лишь смерть. Острым куском щебёнки на земляном полу у Барти в камере расчерчена шахматная доска. Более светлые куски камня — белые, те, что с вкраплениями графита — чёрные. Сперва сложно, конечно, было отличить коня от пешки, но со временем каждая трещинка на «фигурах» заучена наизусть.

«Конь дэ-три е-пять», — командует Руквуд, и Барти послушно передвигает шишковатый камень у себя на полу, задумывается над диспозицией... Дни текут однообразно, он спиной чувствует, что скоро зашелестят по полу тени в оборванных чёрных мантиях, разлетятся по камерам, послышатся из-за решёток стоны, женские протяжные крики и даже одинокий собачий вой. Никогда, никогда им больше не дотянуться до Барти Крауча, сколь бы ни протягивали свои костлявые руки и ни обдавали камеру смрадным дыханием.

— Барти. — Когда всё заканчивается, Руквуд опять стоит у решётки. Дементоры им не сильно интересуются, и стоит он на ногах твёрдо, а взгляд такой же ясный, насмешливый. — Барти, почему ты всё время пьёшь?

— Жажда, — хрипло отвечает Барти, — у меня, наверное, лихорадка.

— Ты изменился, с тех пор как вернулся из комнаты свиданий, — продолжает Руквуд, облокачиваясь на ржавые прутья. — Не очень сильно, не переживай, я не думаю, что кто-либо другой смог бы это заметить. Ты всего лишь перепутал короля с королевой и постоянно проводишь рукою по волосам.

Помолчав, он некоторое время смотрит в глаза Барти и вкрадчиво продолжает:

— Скажи мне Барти, мне ужасно интересно, как ты решилась на такое?

— Что? — Барти смотрит удивлённо, но без страха. — Я не понимаю, что ты имеешь в виду, Август. Да и ты меня не поймёшь, ты ведь никогда не был матерью.

* * *

Всё ещё не веря, он осторожно поднимается по каменным ступеням наверх. С первым дуновением ветра и ощущением брызг на лице Барти понимает, что он будет вспоминать, если вдруг придётся создать патронуса. И, Мордред побери, патронус этот будет такой силы, что местная гниль разлетелась бы по стенкам обрывками чёрных тряпок!

Голова всё ещё тяжела, а в глазах плывут разноцветные круги, но уже дышится свободнее, несмотря на тесный корсет, и чувство безысходности, которое просыпалось раньше него и следовало за ним как тень, вдруг пропало, испарилось, словно кто-то наложил очищающее прямо на душу. Ноги в узких лодочках на каблуке немного колеблются вправо-влево, и тогда он, улыбаясь, просовывает руку отцу под локоть. Тот вздрагивает, как от пощёчины, но молчит. «Ничего, недолго нам с тобой мучиться, — Барти молча улыбается мягкими женскими губами. — Убью тебя при первой же возможности, только... позже, не сейчас, я не должен больше расстраивать маму».