Meine Sonne (джен)

Тот, кто борется с монстрами, не сможет уберечь себя, чтобы самому не стать монстром.

Ф.Ницше

Но если ты не сможешь, Гарри…

— Тогда я сделаю то, что должен, — убью его, профессор — ярко-зелёные глаза лихорадочно горели на осунувшемся худом лице.

— Мой мальчик, ты не должен… Я тебя прошу, не раскалывай душу убийством.

Голубые глаза Дамблдора поблекли — как и всё здесь. Бесцветное, расплывчатое, неживое — как в вязком сне. Гарри отвернулся, не в силах смотреть на директора.

— Мне нечего терять, сэр, — я уже мертв.

— Тогда прошу, не забывай, кто такой Том Риддл.

Гарри не обернулся. Небольшой шаг, и он летит; в голове лишь одна мысль: туда, где он ещё человек.

* * *

И снова Шляпа закрыла от него всё вокруг — кажется, даже стало тише. Гулко, будто бы мысли бьются о сознание, не в силах вырваться наружу.

— Мы встретились вновь, Гарри. Я вижу — Слизерин, ребёнок? А семь лет назад ты отказался от моего предложения… — голову прострелило от новой волны боли, разбуженной каркающим голосом Шляпы.

— Я должен встретиться с ним, я должен попытаться всё исправить! — собственный голос долго звенел в голове, будто многократно отражённое эхо.

— Мальчишка, хочешь победить Наследника Слизерина, обвести вокруг пальца того, кому с кровью была дана хитрость великого Основателя? Глупец!

— Я не боюсь его — он всего лишь студент.

— Он великий волшебник, ребёнок, а возраст не имеет значения. Ты когда-нибудь думал, почему я хотела отправить тебя в Слизерин в первый раз?

Гарри всегда боялся этих слов. Боялся, что…

— …что похож на него? Ты должен был стать похожим на него — понять его, найти слабость. Зачем было спорить с мудрой Шляпой?

Ему хотелось возразить, сказать, что Гриффиндор дал ему друзей, научил всему тому, что он сейчас умеет, но он молчал. Сильнейшая мигрень мучила его с момента перемещения, делая мир таким же бесцветным и расплывчатым, как на том призрачном вокзале.

— Я помогу тебе, маленький гриффиндорец. Надеюсь, что за семь лет ты не потерял те качества, которые делают тебя слизеринцем, — прокряхтела Шляпа в конце концов.

— Слизерин!

Когда он снимал Шляпу, ему показалось — лишь на мгновение — что Шляпа каркающе шепнула: «Не забывай, кто такой Том Риддл».

* * *

К большому удивлению Гарри, учиться в сороковых ему нравилось. Спокойные, ничем не обеспокоенные, кроме, пожалуй, своих собственных проблем, слизеринцы были именно тем, чего ему бы хотелось. Они не были злыми и ужасными — Гарри было даже смешно, что он верил в такую глупость. Даже самый худший из них, Том, был очаровательным старостой с милой улыбкой, чуть прищуренными, будто ему действительно интересно, глазами и, конечно, идеальный во всем. Перси Уизли не смог бы превзойти его даже со своей книгой «Старосты, достигшие власти». Едва ли кто-то видел в образцовом студенте ужасного тёмного мага — стоило посочувствовать Дамблдору, оказавшемуся одиноким в своём суждении.

Риддл всегда любил что-то коллекционировать: в детстве — мелкие трофеи, в старшем возрасте — редкие артефакты, становившиеся его хоркруксами. Но его всегда привлекали неординарные люди: те, кто мог показать нечто выбивавшееся из серой и скучной для него обыденности.

Гарри всегда считал себя всего лишь отражением более могущественного волшебника — Лорда Волдеморта. Пророчество лишь уверило его в этой мысли — он был всего лишь тем, кого выбрал Темный Лорд. Если Волдеморт был чёрным солнцем, обжигавшим своей магией, то себя он видел холодной луной, которая отражала его силу.

Последний тяжёлый год во многом изменил не только его самого, но и понимание им многих вещей. Люди шли за ним, тянулись, как цветы к солнцу. Признавали его силу. Верили в него. Говорили, что он — свет нового дня. Он не луна Лорда — он яркое слепящее солнце.

Юный Риддл иррационально тянулся к нему — забывая о своих последователях и обожателях. Не понимая почему, но тянулся к свету, так похожему на его, но совершенно иному. Том говорил, что они, должно быть, были созданы, чтобы творить великие дела.

Гарри пугало, как он начинал тянуться навстречу — шаг за шагом, он начинал доверять своему будущему врагу. Ему казалось, что он как будто со стороны наблюдает за тем, как его утягивает в сети обаяния идеального старосты. Иногда он думал, что его дрессируют как собачку: верный поступок — поощрительная улыбка, от которой внутри всё замирает от восторга против воли. Не стоило ожидать от юного Тёмного Лорда меньшего.

Но донести до этого обаятельного, но уже жестокого и амбициозного мальчика простые понятия доброты, дружбы, любви, привязанности оказалось почти невозможно. Том иронично улыбался на его замечания о недопустимости использовать других людей, смеялся высоко и звонко — Темные Лорды не должны так смеяться — и менял тему разговора. Гарри начинал понимать безрезультатность своей затеи.

Он боялся, что начинает забывать, кто такой Том Риддл.

Они подолгу сидели у озера или в библиотеке, говоря о том, каким прекрасным мог бы стать этот мир. Том хотел разрушить, что есть, говоря, что на прогнившем фундаменте не построить нового светлого будущего. И иронично улыбался, когда Гарри робко отмечал, что могут быть жертвы.

Ему так шла эта чуть кривоватая улыбка, особенно когда он немного щурил глаза.

Гарри его просил — почти умолял — не заходить в Тайную комнату. А Том снова смеялся и говорил, что Гарри просто ещё не понимает, к чему их приведет он, Том.

«…к войне» — тихо прошептал Гарри и скатился вслед за старостой в тёмный туннель под туалетом.

Что можно сказать человеку, который так уверенно говорит о прекрасном будущем?

Чешуя Василиска мелкая и гладкая. А монстр рассерженно шипит: «Убить… Растерзать… Голоден…» Точно как пятьдесят лет спустя. С острых клыков срываются капли мутного яда. А Том — какой же он очаровательный — стоит и шипит змее: «Тихо. Я — твой хозяин».

Гарри уже давно стало казаться, что он смотрит на этот мир сквозь кривое, разбитое на множество осколков зеркало — и в каждом есть лицо Тома. Он едва ли может представить хоть день без этой улыбки, ироничных насмешек, косых взглядов из-под опущенных ресниц. Он тонул в Томе и не видел смысла это больше отрицать.

Он почти забыл, кто такой Том Риддл.

Гарри начал понимать первых Пожирателей: как можно не преклониться перед кем-то вроде Тома?

Он любил говорить о прочтенных книгах, но не поучающим тоном, как Гермиона. Слушая его, ты верил, что история магии — самый интересный предмет, а зелья — элементарная последовательность очевидных действий. Когда он говорил с тобой, казалось, что весь мир останавливается и сосредотачивается на красивом лице и тягучем высоком голосе.

Что могло быть не так с этим милым мальчиком?

Том хотел убить каждого грязнокровку: он верил, что они несли грязь маггловского мира. Волшебники не могли быть осквернены этими глупыми, ничтожными существами.

Гарри кричал на Тома, сжимая до кровавых полумесяцев кулаки, — в школе нашли первого окаменевшего студента.

Его попытки не забыть, кто такой Том Риддл, были похожи на рваные глотки воздуха утопающего.

— Но ведь этот мир станет чище! Он будет очищен от поганой скверны! — тёмные глаза лихорадочно горели на прекрасном лице, искаженном жуткой, демонической гримасой.

— Ты ведь хочешь убить их, что же здесь хорошего?

— Они твари, притесняющие нас. Они веками истребляли нас — у волшебников было недостаточно сил, но теперь…

Где же этот милый мальчик?..

— Сама судьба свела нас, Гарри. Мы сможем уничтожить эту мерзость вместе. Нам хватит сил вдвоём! — этот надрывный высокий крик не принадлежал его прекрасному Тому: это был Волдеморт.

Сквозь пелену сознания проступило лицо Волдеморта, искажённое ужасом и горячей ненавистью. Зелёная вспышка отразилась в тёмных глазах, которые тут же помутнели.

Он знал, кто такой Том Риддл.