Другая Поттер (джен)

Сквозь белоснежную кружевную тюль мягко пробивался солнечный свет, ложился на пол, стены и стол с огромной кучей разноцветных коробок, перевязанных не менее огромными бантами, причудливыми узорами. Пылинки, которые так не любила Петунья Дурсль, подсвеченные солнцем и благодаря ему ярко выделяющиеся, кружились по комнате в медленном вальсе. Негромко играло радио: какая-то джазовая композиция.

Кожица картофеля, кусочек за кусочком, падала в мусорное ведро с еле слышным шуршанием. За окнами пели птицы и кричали соседские дети. Грейс, пожалев о том, что не может пока выйти на улицу, тихо вздохнула, положила очищенный клубень в раковину и потянулась за новым.

Вдруг дверь кухни открылась. На её пороге появилась высокая худощавая женщина с длинной шеей и таким выражением лица, будто она только что наткнулась на что-то очень неприятное. Вместе с ней в комнату, нарушая спокойствие, ворвался звук телевизора из гостиной, где Вернон Дурсль и его сын Дадли, без сомнения, в очередной раз смотрели какое-то глупое телешоу. Петунья, поджав и без того тонкие губы, неприязненно посмотрела на Грейс.

— Ты еще не закончила?

— Нет, — ответила она, не поднимая головы и дальше продолжая вертеть в руках небольшую картофелину.

— Так поторопись. Я не хочу, чтобы Дадли в свой день рождения остался без праздничного ужина.

Она вышла, хлопнув дверью.

Грейс и ухом не повела. Она стеклянными глазами смотрела на то, как лезвие ножа в её пальцах медленно скользит по коричневому боку, спотыкается на шероховатости и, так и не подцепив кожуру, утыкается прямо в подушечку её большого пальца. На этом месте тотчас стали появляться круглые красные капельки крови. Грейс вздрогнула, выронила нож и прижала палец к губам, проводя по ранке языком. Несмотря на это, мысли её были далеко отсюда.

Всю сознательную жизнь Грейс Поттер жила в доме номер четыре по Тисовой улице. В доме Дурслей. Тем не менее, Вернон и Петунья никогда не скрывали, что не являются её настоящими родителями, а просто приходятся кровными родственниками. Вернее, им была только Петунья — сестра матери Грейс. У мистера и миссис Дурсль был сын Дадли — невоспитанный избалованный маменькин сынок, любящий поиздеваться над слабыми. Мальчик даже не пытался скрыть своё поведение, ведь увидев, что её сын даёт кому-то, обычно Грейс, подзатыльник, Миссис Дурсль совершенно на это не реагировала, а могла ещё и по головке погладить. Зато, когда она отвечала на его ругательства и оскорбления, всё семейство вставало на дыбы и её ждало заключение в чулане под лестницей до конца дня, что, кстати, случалось довольно часто. Грейс терпеть не могла издевательства.

Было что-то ироничное, в том, как Дурсли не любили то, что выходило за рамки их понимания: они ненавидели всё странное, все ненормальное, но при одном только упоминании чего-то такого, сами вели себя не менее странно и ненормально.

Про своих настоящих родителей Грейс как-то спросила у тёти Петуньи, на что та нахмурилась и сказала, что они погибли в автомобильной катастрофе, и чтобы Грейс больше не приставала к ней со своими вопросами. Она и не приставала. Кстати, об этой же катастрофе, у неё осталось напоминание: тонкий шрам на лбу в виде молнии, который служил очередной темой для насмешек Дадли.

В свои почти одиннадцать лет Грейс мало отличалась от ровесниц: не худая и не полная, среднего роста, с чуть вьющимися на концах черными волосами, зелёными глазами и россыпью веснушек на длинном прямом носу. Одежду она либо донашивала за Дадли, это обычно касалось кофт и футболок, либо Дурсли могли смилостивиться и купить ей какие-нибудь джинсы или даже юбку, но на несколько размеров больше, чтобы дольше носилось, поэтому и то, и другое вечно приходилось туго затягивать поясом.

Разобравшись с картофелем, Грейс сладко потянулась: от долгого сидения в согнутом положении спина начала ныть. В гостиной тётя Петунья, загораживая телевизор, рьяно пыталась оттереть жирное пятно от пиццы, которую Дадли ел позавчера, с ворсистого бежевого ковра. И очень мешала этим дяде Вернону.

— Петунья, дорогая, может, ты сделаешь это потом? Просто Джарвис Вошинг в своей новой программе рассказывает про автомобили, и я хотел бы посмотреть, а…

Он стушевался под суровым взглядом жены, не совсем сочетающимся с её лошадиным лицом и некоторой сухостью, и замолк, больше не возражая. Дадли в комнате уже не было. Грейс сообщила тёте, что закончила и получила разрешение подняться к себе. Точнее, «уйти и не путаться у неё под ногами».

«Вот так всегда, — думала она, поднимаясь на второй этаж. — День рождения Дадлички — день особенный, все должно быть идеально. Сколько ему купили подарков? Тридцать семь? Так он и этому был недоволен».

Самой Грейс везло, если на день рождения её хотя бы просто поздравляли, а уж о подарке и думать было нечего.

В самой маленькой спальне в доме Дурслей, она жила не всегда. Грейс с отвращением вспоминала те дни, когда ей приходилось ютиться в маленькой тёмной каморке под лестницей, деля кровать с пузатыми черными пауками. Всё изменилось в один день: когда Грейс было девять лет, она осмелилась завести разговор с Дурслями о возможности её переселения в одну из спален Дадли, в которой тот хранил ненужные или сломанные игрушки и все книги, что когда-либо ему дарили. Сначала всё шло как обычно: она просила и доказывала; они — кричали и ругались, но потом… потом все изменилось.

Дядя Вернон замолчал, оборвав фразу, так её и не закончив, тётя Петунья вцепилась тонкими пальцами в его мясистое плечо. Оба завороженно смотрели на стоящую перед ними Грейс. Изредка их взгляд падал на что-то за её спиной. Не останавливаясь, с воодушевлением, видя, что её больше не перебивают, Грейс продолжала упрашивать их, а в конце, когда она спросила:

— Так, можно мне занять вторую комнату Дадли?

Тётя Петунья вдруг тоненько пропищала:

— К-конечно.

Выходя тогда из гостиной, Грейс успела заметить страх, промелькнувший в глазах тёти, когда та переводила взгляд на дядю Вернона. О странно разрешившемся конфликте она старалась не вспоминать: ей совершенно не хотелось думать о том, что могло так напугать родственников. А в тот день ей и подавно не хотелось об этом задумываться. Грейс приходила в восторг, перенося немногочисленные вещи в новую комнату и раскладывая их на полках под аккомпанемент из недовольного жалобного нытья Дадли.

Вообще, если так подумать, странностей в её жизни всегда хватало, пусть даже Дурсли пытались пресечь это любыми способами. Например, однажды они ездили в магазин и привезли целую гору шоколада и шоколадных конфет. Грейс редко доставались сладости, потому что Дадли всегда забирал всё себе. Он стоял в коридоре, не позволяя ей пройти, и грыз плитку молочного шоколада, показывая язык. Грейс до боли сжала кулаки и готова была ударить Дадли прямо в вымазанную шоколадом толстую щёку, но рядом тут же появилась тётя Петунья. Грейс просто старалась сдерживать злость и обиду, которые, казалось так и лились из неё невидимым потоком. И, к удивлению всех присутствующих, сладости в руках мальчика начали медленно таять. Дадли нелепо размахивал ими, пытаясь собрать пухлыми ладонями как можно больше, жадно запихивал жижу в рот, а тётя Петунья больно схватила Грейс за ухо и заперла в чулане. Она так и не поняла, почему наказали её, а не Дадли, который запачкал шоколадом весь коридор, но от чего-то все равно чувствовала удовлетворение.

В коридоре никого не было. Дверь в соседнюю спальню была приоткрыта. Оттуда доносились звуки стрельбы и предсмертные стоны побежденных монстров: Дадли играл в свой новенький компьютер. Грейс облегченно выдохнула и только ступила на порог своей маленькой, но довольно уютной комнаты, как почувствовала, что кто-то больно дёрнул её за волосы. Она спешно повернулась и встретилась глазами с двоюродным братом. Он ехидно ухмылялся, держа в руке большие серебристые ножницы.

— Мама всегда говорила, что у тебя слишком длинные волосы. Она говорила, у тебя швабра на голове, — он хихикнул. — Сейчас мы это испра-авим.

Грейс хотела забежать в комнату, но не успела: Дадли рванулся к ней, схватил черную прядь, потянув её назад. Та вскрикнула от боли, а потом отчетливо услышала, как несколько раз возле её ушей щёлкнули ножницы.

— Отстань от меня!

Развернувшись, Грейс толкнула Дадли обеими ладонями в круглый толстый живот, выглядывающий из-под серой футболки. Мальчик отшатнулся и хотел было снова наброситься, но ему помешал крик тёти Петуньи с нижнего этажа:

— Да-Дадличек, дорогой, мы с папой хотим поговорить с тобой. Спустись, пожалуйста, милый!

Дадли тяжело дышал, словно огромный разъярённый бык. Его толстощёкое лицо пылало, а заплывшие маленькие глазки бегали. Казалось, он раздумывает: оставить пока Грейс в покое, или нет.

— Давай, иди, тебя мамочка зовёт, Дадличек, — она скорчила ему гримасу. Получилось как-то вымученно и так, будто она сейчас расплачется, что было не так далеко от истины.

Дадли ушёл, а Грейс так и стояла в коридоре. Она пересилила страх и посмотрела вниз: на полу, будто свернувшиеся кольцами змеи, лежали длинные чёрные локоны. Они ярко выделялись на фоне светлого паркета. Грейс неуверенно подняла дрожащую руку, изо всех сил надеясь, что Дадли не успел сильно её обкорнать. Изо рта вырвался не то всхлип, не то вскрик, когда вместо привычной массы волос, она почувствовала под пальцами тёплую кожу. Грейс принялась двумя руками щупать и изучать голову, все больше убеждаясь в своей страшной догадке: спереди волосы оказались нетронутыми, но сзади от них почти ничего не осталось. Жалкие обрубки, едва прикрывавшие шею.

Грейс закрыла рот ладонью и почувствовала, как горячие слезы бегут по её щекам, падают на пол. Она и сама понемногу оседала на колени, сжав в кулаках подобранные пряди. Её тело сотрясалось от рыданий. Может, сама потеря волос ничего и не значила, но ей было обидно от того, что над неё так нагло поиздевались, а она не успела ничего сделать.

Прошло не меньше десяти минут, прежде чем снизу раздался притворный плач Дадли, которым тот очень любил пользоваться для того, чтобы заставить родителей сделать для него что-нибудь. Или наоборот не делать.

— Ну ма-а-ам… Я… Я не х-хочу, о-она всё испо-портит!

Грейс замерла и прислушалась. Неужели, речь шла о ней? Кажется, да. Громкий и, как всегда, когда он обращался к Грейс, недовольный голос дяди Вернона отрезвил её и немного привёл в чувство.

— Девчонка, спускайся. Живо!

Она вытерла лицо длинным рукавом кофты и на негнущихся ногах спустилась вниз. На кухне собранные и готовые к выходу тётя Петунья и дядя Вернон изо всех сил пытались успокоить Дадли, лицо которого сейчас было еще более красным, но по-настоящему он, все же, не плакал. Ни на трясущиеся губы Грейс, ни на её зареванные красные глаза, ни на уродливые торчащие пряди никто внимания не обратил.

«И на том спасибо», — подумала она и прокашлялась, привлекая к себе внимание.

— Миссис Фигг сломала ногу, — пробурчал в усы дядя Вернон. — Нам негде тебя оставить, пока мы празднуем день рождения Дадли.

— Я могу побыть дома, — ответила ему Грейс, желавшая сейчас только одного: остаться наедине с самой собой.

— И чтобы мы пришли, и обнаружили, что от нашего дома остались одни руины?! Нет уж, ты едешь с нами.

Дадли завыл ещё громче. Возможно, если бы не этот инцидент наверху, то Грейс бы даже обрадовалась такой возможности провести день в Лондоне. Её никогда никуда не брали, каждый год оставляя с сумасшедшей соседкой миссис Фигг, жившей в двух кварталах от них. Весь её дом насквозь пропах кабачками, а единственным развлечением было разглядывание фотографий кошек, живших когда-то у старухи. Кошек Грейс любила, но ей все равно всегда хотелось покататься на аттракционах, сходить в кинотеатр или цирк, как все нормальные дети из всех нормальных семей. Но не в этот раз. Одна мысль о том, что ей придется выйти на улицу в таком виде ужасала и заставляла совсем упасть духом.

— Я не буду взрывать дом, честно! Пожалуйста, можно мне остаться?

— Нет, — рявкнул дядя Вернон. — Это не обсуждается. Мы не такие дураки, не-ет, нас не проведешь!

Раздался звонок в дверь.

— Боже, это Полкиссы! Они уже пришли, — взвизгнула тётя Петунья и побежала открывать входную дверь, а Грейс обреченно поплелась в ванную комнату, чтобы хотя бы привести заплаканное лицо в порядок.

* * *

В зоопарке было полно людей, что сразу очень не понравилось Грейс. Она постоянно чувствовала на себе чьи-нибудь взгляды. Некоторые, включая Дадли и его друга Пирса Полкисса, откровенно над ней посмеивались. Но, несмотря на это, она немного повеселела. Светило солнышко, Грейс нравилось смотреть на животных и даже досталось одно мороженое. Правда, только потому, что Дурсли не смогли вовремя увести её от прилавка, и, чтобы не показаться странными, купили ей фруктовый лёд. Улыбающаяся мороженщица протянула Грейс угощение, а после проводила недоуменным взглядом её затылок.

Они все пообедали в маленьком ресторанчике и направились в террариум. Там было немного прохладно и светили голубоватые лампы, отчего создавалась атмосфера прибрежной пещеры со множеством чешуйчатых обитателей. Грейс с интересом разглядывала спящую на камнях огромную коричневую змею, когда услышала за спиной:

— Эй, Поттер! — Она обернулась. Дадли и Пирс, видимо, уставшие от наблюдения за животными, решили найти себе занятие повеселее и переключиться на неё. Второй встал рядом с Грейс, облокотившись на стекло террариума. — Скажи, ты себе причёску сама делала, или кто-то помогал?

Они заржали.

— Боже, Дадли, мы же уже прошли вольеры с обезьянами, — Грейс притворно удивилась. — Но, кажется, забыли оставить там твоего друга: он отбился от стаи!

Пирс поперхнулся и злобно на неё посмотрел, в то время как Дадли продолжал заливаться смехом и закончил только тогда, когда друг толкнул его в бок.

— Нарываешься?

— Нет, что ты, — Пирс с Дадли обходили её с двух сторон, заставляя упереться спиной на стекло. — Просто думаю, какому виду вы больше подходите. Дадли своей огромной задницей очень смахивает на бабуина, а ты, Пирс, пожалуй только для мартышки и сгодишься.

Они одновременно бросились на неё. Грейс, не долго думая, пригнулась как можно ниже и кинулась им под ноги, схватив за штанины. Она рассчитывала, что мальчики потеряют равновесие и врежутся прямо в стекло, но его, почему-то, там не оказалось! Дадли с Пирсом полетели вперёд головой в террариум прямо в объятья самой большой в мире змеи.

Грейс, сидя на полу, удивленно смотрела на то, как та, проснувшись и оглядевшись, расправляет свои огромные кольца. Глаза-бусинки, блестевшие в свете ламп, неотрывно вглядывались в лицо Грейс, а потом…

Змея ей подмигнула!

Грейс выпучила глаза и подняла брови. Змея указала головой на барахтающихся в небольшом прудике Дадли и Пирса, а потом возвела глаза к небу. Грейс улыбнулась и кивнула, как бы говоря, что разделяет её чувства. Рядом с террариумом висела табличка с надписью: «Боа констриктор. Бразилия». Грейс пробежалась по ней глазами: «Вроде, не ядовитая», а потом, не без злобы, обратилась к удаву:

— Укусите их, если захочется. Они это заслужили.

Тот быстро-быстро закивал продолговатой головой, хоть Грейс и не думала, что её вообще поймут, а потом развернулся к мальчикам и открыл пасть. Грейс заворожённо смотрела на длинные белые клыки, торчащие из неё. Только змея хотела кинуться к Дадли, как рядом раздался истошный крик тёти Петуньи. Грейс, подпрыгнув от неожиданности, посмотрела по сторонам: люди собрались вокруг них, наблюдая за разворачивающимися событиями. Змея снова повернулась к ней и прошипела:

— Прос-с-стите, сеньорита…

А когда вылезла из террариума и, распугивая людей, поползла к выходу, то, Грейс могла поклясться, говорила что-то о Бразилии.

Директор зоопарка вместе с дядей Верноном откачивали тетю Петунью сладким чаем в главном здании. Когда они уже ехали в машине домой, Пирс и Дадли несли полнейшую чушь, и в основном рассказывали о том, как змея собиралась их укусить, приукрасив целой кучей придуманных подробностей, вроде горящих кроваво-красных глаз или страшного яда, капающего с её клыков. Но, когда Пирс наконец успокоился, то вдруг сказал то, чего никто никак не ожидал услышать.

— А Грейс разговаривала с ней. Я уверен, это она натравила змею на нас с Дадли!

Грейс внутри похолодела от страха. Она думала, что никто этого не заметил, но, видимо, ошиблась. Маленькие глазки дяди Вернона на миг нашли её глаза в зеркале заднего вида, и Грейс по ним поняла, что ничего хорошего её не ждет.

Приехав домой и отдав Пирса его родителям, он первым делом схватил её за ухо и повел в дом.

— Ты натравила змею на моего сына?! — кричал дядя Вернон по дороге.

— Как я бы это, по-вашему, сделала?

Она старалась не дергаться, чтобы не сделать себе еще больнее, и покорно шла за ним. Казалось, от этого её ответа он разозлился еще больше. Открыл дверь чулана и зашвырнул её туда, как нечто отвратительное, чего никогда больше не хочется видеть, прорычав напоследок:

— Ты будешь сидеть здесь неделю… Нет, две… Три… Столько, сколько потребуется, чтобы выбить из тебя всю дурь!

Много часов спустя, сидя на полу в тёмном чулане, Грейс думала о том, какой могла бы быть её жизнь, если бы родители были живы. Отчего-то, она не хотела верить в рассказ про автомобильную аварию, явно сочинённый Дурслями для того, чтобы пресечь любые вопросы, равно как и не хотела верить в чудесное возвращение её мамы и папы. Грейс ничего о них не знала. Иногда, ей снились странные сны. В них она то видела высокую фигуру в чёрном балахоне, то вспышку яркого, ослепительного зелёного света, после которой сразу же просыпалась.

Еще ей не давало покоя то, что она говорила со змеёй, и та её понимала. А потом ещё и сама что-то ей ответила!

Сделав себе небольшую подстилку из тряпок и старого белья, которые теперь хранились в чулане, Грейс свернулась на ней калачиком и, под яростное урчание живота, начала засыпать.

Ей снилась змея. Большая красивая змея с красными глазами и тонкими полосочками зрачков. Она что-то говорила, пыталась о чём-то рассказать, и это, несомненно, было очень важно, Грейс чувствовала. Но изо рта рептилии вырывалось то шипение, то целые слова, а может, девочка просто не всё понимала. В конце концов, змея осторожно скользнула на её запястье и поползла дальше по руке. Грейс испугалась, что не выдержит её, но та была почти невесомой и очень-очень мягкой. Змея легла на девичьи плечи, вытянув треугольную морду вверх. Внезапно шрам на лбу взорвался безумной болью. Грейс упала на колени, схватилась за лоб. Из глаз брызнули слёзы. Голову будто разрывало на куски, а змея, глядя на неё, улыбалась…

Грейс проснулась с тяжело бьющимся сердцем и мокрыми щеками. Сквозь решётку и из щели под дверью лился свет. В коридоре слышался стук каблуков тёти Петуньи и её бормотание. Грейс просунула руки под волосы, прилипшие к телу, и встряхнула ими. Внезапно, она осознала, что что-то не так. Точнее, наоборот — всё очень даже так. Она замерла и открыла от удивления рот, пощупав рукой затылок.

Волосы, которые с таким наслаждением вчера отрезал Дадли, сейчас были целыми и невредимыми.