Щенячий патруль (джен)

Собака — друг человека, а еще лучше — двух.

Эл. Ригби

Это полнейший крах. Окончательный и бесповоротный. Дин в этом более чем уверен. А он неделю готовился, старательно и детально, и по задуманному сценарию все должно было получиться… ну, не так лажово, по крайней мере. Как результат: еще на входе в бункер он, пока тащил свою суперактивную ношу, наступил на шнурок собственного ботинка и чуть не навернулся с лестницы, — из-за этого грохота Сэм и выскочил ему навстречу: взгляд цепкий, дыхание сбито, грудь ходуном, дуло пистолета практически утыкается Дину прямо в лоб. Ничего не скажешь, так все и было запланировано.

У Дина все лицо мокрое от собачьей слюны, рубашка слетела с плеч и висит на одних рукавах, волосы — дыбом, и этот крошечный пес, стараясь достать языком до его подбородка, извивается в захвате так, как если бы у него из задницы торчал зонтик Мэри Поппинс. При всем при этом Дин старается удержать невозмутимое-я-вообще-ошибся-дверью-выражение, которое он репетировал не день и не два, потому что Сэм порой делает слишком поспешные выводы.

Бинго, Сэм делает их снова: взгляд из цепкого перетекает в ошарашенный — глаза становятся мультяшно огромными, — рот приоткрывается в немом изумлении и щеки вспыхивают. Но как раз к этому Дин готов. Конечно он готов. Можно подумать, его слегка потряхивает не от того, что щенок елозит на руках, как кролик-энерджайзер, а от чего-то там еще.

— Ты купил собаку? Мне? — почти благоговейно шепчет Сэм. У Дина в кладовке еще с пяток других Сэмов запрятано, ну да. И если в голове и проносится самодовольно: выкусите, у меня самый лучший младший брат, скромный, милый пай-мальчик (с йети-размером ноги чуть ли не от рождения и запрятанной за резинкой трусов базукой), и, чтобы добиться такой лестной реакции, не нужно копить на Ленд Ровер, как в других семьях, — то он никогда в этом не признается. Даже самому себе.

Ленд Ровер, блин. Да открой Дин новую планету и сообщи, что назвал ее в честь Сэма и заселил плюшевыми коровами из Айовы, успех был бы и вполовину не таким шквальным.

Когда его система наконец отвисает и перезагружается, Сэм убирает пистолет обратно за пояс джинсов и делает робкий, маленький шаг вперед. Дин распознает это как руководство к действию и удачное завершение операции, трудной и чрезвычайно опасной. Резво покрывает оставшееся между ними расстояние, с нескрываемым облегчением поспешно передает шерстистый электровеник Сэму на руки и остервенело трет рукавом обслюнявленное лицо. Щенок тут же принимается обрабатывать языком новый объект обожания, а Сэма хлебом не корми, дай себя облизать: он только раскатисто смеется и сам подставляет ему щеки.

У Дина, кажется, немного (прилично) подскакивает уровень глюкозы в крови, ведь вряд ли он должен в этот момент делать все возможное, чтобы удержать дурацкую улыбку, верно? Это противозаконный прием.

— Да, Сэм, — чрезвычайно серьезно говорит Дин, — купил. Тебе.

Это — судя по всему, дворняжка с хрен пойми чьей помесью, а он никогда и ни за что не купил бы собаку. Но Сэму совершенно необязательно об этом знать. Он нашел щенка дней восемь-девять назад, когда ездил за провиантом в супермаркет: тот хромал вдоль обочины, грязный, измученный, — и Дин по какой-то непонятной причине с такой силой дал по тормозам, словно в своей жизни бездомную, несчастную собаку встретил впервые. Щенок подошел к нему сам, робко, не веря, осторожно, как и Сэм сейчас, смотрел на него жалобно и еще смиренно и твердо. При первом взгляде на него у Дина осталась одна мысль: у бедолаги должен быть Сэм. Именно в этой расстановке. Просто обязан.

Впрочем, кое-что еще: когда щенок вырастет, он будет большим, лохматым и верным, как и брат. И глаза у него казались добрыми и светлыми, такие редко у людей бывают. У Сэма раньше были.

Ересь какая. Отчего-то упрямо засевшая в мозгах. В общем, Дину под сороковник приелось все это стариковское пафосное дерьмо, и он забрал собаку с собой.

Щенок жил в старой пристройке недалеко от бункера, пока Дин его выхаживал, выкармливал и с мученической миной катал в Импале по ветклиникам. Он вывернул все так, чтобы Сэм решил: у него тестостерон зашкаливает там или что-то вроде. Потому вопросов не последовало — к счастью. Даже если Сэм что-то и подозревал, а он точно подозревал: те дни, когда это послужило бы Дину оправданием, прошли уже давным-давно. В гараже Дин щенка прятать не рискнул — тот устроил бы сольный концерт и спалил к чертям своим собачьим весь сюрприз.

Да, это должен был быть сюрприз.

— Только давай договоримся: безо всей этой твоей любимой сентиментальщины и розовых блесточек, окей? — вворачивает Дин, лишь бы прервать эту затянувшуюся очень, очень неловкую, смущающую паузу. — Никакой там Победы или очкастого гепарда-гуру кукурузных палочек, ладно?⁽¹⁾ Я буду смертельно разочарован, если ты назовешь его Мистером Мягкие Лапки или Мохнатиком, но с этим еще попробую смириться. И нет, даже не думай про Идефикса, — я в курсе, что псина и заложила в твои гены собачье уси-пуси, — но это автоматически будет подразумевать, что самой адекватной в нашей семье является собака. Да и кому-то из нас двоих придется играть роль огромного танка с косичками, а это точно буду не я, я коротко стрижен. Плюс меня всегда смущали непонятные трусы в сине-белую полосочку, да и собака была как раз у него, а то, что собаку принес я, ни хрена не означает, принес я ее… его — тебе. А количество потребляемой еды в данном конкретном случае вообще не рассматривается. И это ты смахиваешь на шкаф. Без обид.

Сэм, судя по всему, особо и не вникает в его пулеметную, бессвязную речь — а Дин старался, на одном дыхании выдавал это все. Он гладит, непрестанно гладит балдеющего щенка по голове ладонью размером с эту самую голову, молча смотрит на Дина, а в его глазах, конечно же, мелькает-скачет что-то смахивающее на розовые блесточки (не померкнувшие даже от осознания, что в диновой системе координат ему не быть Астериксом). И Дин был бы даже, наверное, рад, ну, что так угодил (типа мог и не угодить, ага, и Дин не тщеславный, загордившийся ублюдок, ни в коем случае), если бы это не ставило под угрозу брутальность и репутацию их семьи.

Он же знает все прекрасно. Знает, что Сэма и бронепоездом в таком случае не остановишь, он слишком упрямый. Да, непробиваемый. И когда Сэм с ухмылкой торжественно сообщает мгновенно придуманную щенку кличку, он возводит очи горе и изображает вселенское горе скорее для вида, чем по правде. Сэм все равно назвал бы его так, чтобы дать понять, что это не его пес, это их пес. Идея фикс, как ни крути.

И плевать, что в глубине души Дин подобные сэмовы выверты любит куда сильнее, чем в принципе положено любить мужикам его возраста. Иногда это единственное, что удерживает его на плаву.

— Дюйм?

Вывертелся же, а.

И собачке, похоже, нравится. Серьезно?

— Ты хочешь назвать собаку Дюймом? За что? — с ужасом в голосе переспрашивает он. На четверочку вышло, плюс-минус. Дин теряет сноровку.

Сэм в ответ широко улыбается, пес, кажется, улыбается тоже. Да ла-адно.⁽²⁾

Спелись. Разумеется.

— Спасибо, Дин, — мягко говорит Сэм, в его глазах первая бушующая радость превращается в ласковую, тихую теплоту. Дин успевает уловить, как судорожно дергается его шея, и не успевает — как Сэм меняется сам и меняет настрой разговора. С ним никогда нельзя знать заранее. — За Инча. Не знаю, почему ты… Зачем ты… Так что… да. Спасибо. Честно. Я…

— Пожалуйста, Сэмми, — спешно перебивает Дин. Получается чуть хрипло, в горле пересыхает. Представлялось это… легче. Под оду «К радости» или снэповскую «Everybody dance now» примерно. Торжественно так. А на деле хоть врубай на всю катушку «My heart will go on» и «It must have been love» как фоновые саундтреки для завершения картины и вперед танцевать медляк.

А то он не предполагал. Да здесь без вариантов, вообще.

Дин сглатывает, кивает сам себе — идиот, какой же он идиот, — нервно трет костяшки большими пальцами. Верно. Конечно, Сэм не понимает. В этом как раз и вся соль. Щенок — не последняя просьба Сэма, не прощальный подарок Дина, не извинение, не прощение. Щенок — просто… щенок. Инч. Сэму. Для него, черт, ради него — как будто может быть иначе и одновременно совершенно по-другому. Трудно понять, когда такого не случается.

В любом случае Дину остается одно: притворяться, что его вот ну ни капельки не трогает этот самый взгляд. Теперь еще и в квадрате. Судя по всему, способность глядеть Сэм передал псу воздушно-капельным путем.

Помоги ему господи.

Песик, конечно, милашка и все такое, и Сэм со своими щенячьими глазами вполне тоже да, но Дин определенно пока не готов к постоянному перевозу собаки в своей машине. Поэтому вечером Инч остается скрупулезно изучать весь бункер, за исключением комнаты Дина, само собой, а они с Сэмом едут за мисками и прочей лабудой. Дин догадывается, что в отделе зоотоваров они застрянут надолго, но он даже вообразить себе не мог насколько.

А следовало бы.

Оказывается, есть мисочки с нарисованными косточками, есть мисочки без косточек, косточки могут быть нарисованы снаружи, а могут — внутри, их может быть несколько, а может быть одна, они могут быть белыми, а могут быть и зелеными, и это все очень важно учитывать, Дин, потому что собаки тоже личности со своей индивидуальностью, Дин, куда ж ты так несешься, нм в другую сторону, Дин.

Про игрушки и говорить нечего. Вернее, про них как раз можно говорить слишком много, но ни в коем случае не «Инч вполне может обойтись без этой дребедени, Сэм, ради благой цели даже сверну в клубок свой чистый носок и отдам ему на растерзание». За этим вполне может последовать катастрофа. Она и следует. Дин капитулирует тогда, когда понимает, что Сэм на полном серьезе будет скупать все, в смысле, все пироги в радиусе тридцати миль от бункера и скармливать их не ему, а Инчу.

И вот это вот жуткое и жестокое создание зовется его единственным, неповторимым, любимым младшим братишкой, ну-ну.

Сэм уходит в полный отрыв, а Дин послушно идет рядом с тележкой и кивает и поддакивает в нужных и не очень местах. Сэму в действительности не очень-то и требуется его компания: он сам спрашивает и сам себе отвечает — не затыкается ни на миг.

— Дин, гляди, ошейники! Как думаешь, Инчу понравился бы с висюлькой или без?

— Дин, нужна подстилка. Я почему-то уверен, что он не будет на ней спать, я не против, но она все равно нам нужна.

— Дин, а бывают резиновые шарики гипоаллергенными или нет?

— Дин, посоветуй: какой «Педигри» больше подойдет для растущего организма — с говядиной, рисом и овощами или кроликом и индейкой?

Дин молча складывает все, что Сэм ему выдает целыми батареями, и думает, насколько брат сейчас смахивает на Джона Арбакла, хозяина Гарфилда, — только Джон был более кошатник, — что из тележки скоро начнет все вываливаться и пора, пожалуй, идти за второй. Думает, что он уже и не помнит, когда Сэм выглядел таким расслабленным, настолько ожившим.

Поэтому они покупают ошейник с висюлькой и ошейник без нее, миски с нарисованными рисунками и нет, шарики, ежиков, косточки и даже латексную кошмарную, как сама смерть, лысую пищащую курицу, которые понравились Сэму. И которые обязательно, можешь совершенно не беспокоиться, Дин, понравятся Инчу.

Да Инч от всего просто в диком восторге, в самом деле. Он вертится вокруг них, как маленький реактивный волчок, как только они заходят в бункер, носится безостановочно по лестнице сверху вниз, аж в глазах мелькает. Но стоит Сэму поставить на пол пакеты, сразу же засовывает в них свой нос и передние лапы, скрывается внутри почти наполовину. Очевидно, увиденное там приходится ему очень даже по душе: наградой им становится восторженное повизгивание и продолжение ритуальных скачек. Радости полные штаны, в общем. Интересно, с какого такого перепугу Дин вдруг ощущает полное удовлетворение?

— Что я говорил? — довольно спрашивает Сэм, подхватывая щенка на руки. Инч, бешено молотя хвостом по воздуху, облизывает ему все лицо, а Дин пытается придумать достойный ответ недавнему сэмовому «Смотри-ка, похоже, он пытается съесть твои веснушки, Дин», пытается, честно. — Вкусы у нас совпадают.

— Тащи из машины мешки с собачьей жратвой, корми свою живность, — командует Дин — ну что ему еще сказать? Подкалывать не хочется, совсем. Тут другое. Сэм выглядит счастливым, и пальцы безумным порывом тянутся прикоснуться, мимолетом — проверить, убедиться, что он настоящий, что такое бывает, что такое вообще может с ними случиться. Дин прячет руку в кармане, продолжает практически беззаботно: — И раз уж я теперь не тот, о чьей набитости желудка ты будешь беспокоиться в первую очередь, пойду что-нибудь сварганю. И убери уже эту свою невыносимую улыбочку, у меня внутри все засахарилось.

И позорно сбегает. Серьезно, по-другому никак не назвать. Лысая курица под лапой Инча издевательски пищит ему вслед. Она-то в курсе.

А Дин — еще нет. Вечером у Сэма появляется светлая идея устроить щенку Великое Купание, хотя Инч чуть ли не сияет, как тарелка из рекламы «Фейри»: Дину пришлось доплатить за это удовольствие в ветклинике, сам он провернуть ему горячую ванну не рискнул. Были у него догадки, что все может пойти не так…

«Не так» — то есть почти как мокрый, взмыленный — буквально — Сэм, который несется по бункеру вслед за четвероногим пенным облачком и орет: «Дин, лови его, лови!». Ну, Дин, который, к вящей радости щенячьей, вышел как раз им навстречу, и ловит. Не Инча — Сэма. У него выбора нет. Мирно уйти с траектории и в голову не приходит. Еще чего.

Брат поскальзывается на луже босой ногой и остаток пути до него бодро проезжает со скоростью в пару световых лет и тысячу матерных слов в час. А поскольку Дензела Вашингтона и Криса Пайна, чтобы остановить Сэма, под рукой не имеется , то он врезается в Дина со всей дури, выбивая воздух из легких.⁽³⁾ Дин-таки успевает чуть уклониться, чтобы лбом не встретиться с его переносицей, дальше действует инстинктивно: руки крепко вцепляются Сэму в плечи и тянут на себя. Он даже удерживает равновесие, на секунду, но удерживает. А в следующую — хвостатое пенное облачко, через которое проглядывает черно-рыжее, с веселым тявканьем бросается под ноги, и они рушатся, как башенка из Лего, так и не расцепив хватки. Молча, важно заметить.

Сэму везет больше: он приземляется на Дина сверху, распластывается грудью на его животе.

Дин пересчитывает все звезды, когда сэмов подбородок врезается в мечевидный отросток, и лишь то, что ему по-прежнему нечем дышать, не дает высказать все… наболевшее. Да и при детях не выражаются, пусть это и последнее, что вообще Дина волнует. Особенно когда «деть» запрыгивает на них сверху, разражаясь торжественным лаем, и Сэма под синхронное глухое «о-ох!» вдавливает в него еще сильнее. Футболка становится влажной — теперь не только на спине.

— Дин? — выдержав паузу, осторожно зовет Сэм снизу.

Дин сипло втягивает в себя воздух, смаргивая подступившие к глазам слезы.

— М-м?

— Ты там как?

— Я все еще здесь, — выдавливает он. С трудом разгибает руки, отпуская Сэма, и морщится, когда хрустит один из локтевых суставов. — Ты? Цел?

— У меня была мягкая посадка. Спасибо.

— Да всегда пожалуйста, черт возьми.

— Уа-аф?!

— Ну да, малыш, конечно, куда мы без тебя.

Судя по сдавленным ругательствам Сэма, Инч жизнеутверждающе пропрыгивает по его ребрам.

— Сэм? — Дин ощущает дыхание брата — тот вжался носом ему куда-то в район грудины, — горячее, сорванное. Сам едва дышит через раз, уставившись в коридорный потолок.

— Да?

— Как считаешь, слезть с меня будет хорошей идеей?

Дин кожей чувствует улыбку Сэма, даже через слой ткани.

— Ты не у того спрашиваешь. Инч, старина, мы же хотим, чтобы у нас остался целый и невредимый Дин, правда?

— Р-рау-ау!

— Надеюсь, это было «ну конечно да, Дин просто супер».

Сбоку звонко цокают о пол когти. Дину сразу становится легче — немного. Брат с протяжным стоном сползает с него, растекается на полу рядом, и он наконец делает глубокий вдох, один, другой. А потом начинается традиционный терапевтический сеанс ослюнения Инчем.

Сэм поступает умнее: как только Инч переключает на него свое внимание, живо отворачивается и прячет лицо в изгибе шеи Дина, — и щенку не остается ничего другого, кроме как вернуться обратно на базу. Дин со смирением закрывает глаза и терпеливо пережидает новый поток обожания.

— «Инч, купаться, ай хороший мальчик», говоришь? — мрачно резюмирует он.

Сэм фыркает — а через мгновение уже громко хохочет, сотрясаясь всем телом. Инч соловьем заливается следом. От этой какофонии закладывает уши и скулы от улыбки сводит, к чертовой матери.

Дин все своим придуркам прощает, все.

Они на удивление быстро приспосабливаются к новому быту, будто это самое простое из всего, к чему им приходилось привыкать в своей жизни. Так оно и есть, если прикинуть.

Дин тогда и не задумывался, есть ли хоть капля здравомыслия в том, чтобы заводить собаку с их-то безумным образом жизни: нестабильным заработком, постоянными командировками, да господи, едва ли не ежеквартальными смертями, после которых не полагаются ни больничный, ни премии, и кто, ответьте, должен будет кормить, холить, лелеять и любить несчастную собаку, если они оставят ее сиротой.

Потому что оно не имело смысла. В сущности, все не имеет — когда Сэм так... Просто — когда Сэм.

И, честно, это — безвыходная ситуация? Пожалуй, обустроить комфортную жизнь собаке в чрезвычайно экстремальных условиях будет чу-уточку легче, чем то эпическое дерьмо, через которое они пролезли, как-никак. И уж в самом крайнем случае точно найдется тот, кто сможет позаботиться об Инче.

Без самых крайних случаев это совсем несложно.

Когда они завтракают или ужинают на кухне, Инч неизменно в то же время чавкает из своей миски, занявшей свое место у холодильника, когда они в библиотеке разбираются с очередным делом, Инч мирно посапывает у входа или тихонько играет в какой-нибудь другой комнате, пока они на охоте, Инч не разносит бункер по кирпичику и ждет их с преданностью, коей может позавидовать любой собачник, встречает каждый раз как с войны. Он понимает, не может не понять.

Сэм легко поднимается в несусветную рань, чтобы выгулять Инча, пусть пистолет по-прежнему остается такой же неотъемлемой частью прогулки, как и поводок, и в спокойные дни все что следует после становится своеобразным ритуалом. Сэм возвращается в спальню, и они с Инчем недолго валяются в кровати до тех пор, пока не встает Дин, чтобы прошлепать босыми ногами до комнаты Сэма. Дину недолго позволяют стоять, опершись на дверной косяк, и со снисходительной усмешкой закатывать глаза на происходящее: Инч за штанину втаскивает Дина внутрь (Дин великодушно позволяет, конечно же; тем более что для собачки он — брат-близнец Эмпайр-Стейт-Билдинга) и, сделав подсечку, которой стоило бы и им у него поучиться, роняет его на кровать и шустро запрыгивает следом сам.

Начинается игривая возня на троих с подушковыми боями (Дин — Сэму и Сэм — Дину и Инчу время от времени прилетает), щекотанием пяток (Сэм — Дину), заплетанием втихую косичек, пока кое-кто очень занят сюсюканьем с собакой (Дин — Сэму), и обильным облизыванием (Инч — Дину и Сэму и всему, что попадется ему на пути). Она могла бы оправдать одного щенка — ему по возрасту катит, он еще ребенок, — но никого это, в общем-то, не заботит. Иногда подниматься не хочется совсем, и они могут провозиться даже больше получаса.

Так смеяться им больше нигде и не приходится.

С туалетом, конечно, пришлось повозиться. Дин сразу сказал Сэму, что если тот когда-нибудь где-нибудь в каких-нибудь пометках Хранителей Знаний укажет, что его вкладом в совершенствование бункера оказался секретный подземный ход, чтобы собака могла справить нужду в их отсутствие, то он ему этого никогда не простит. Ни-ког-да, слышишь, Сэм.

— Но это и правда очень полезное нововведение! — то ли восхищается, то ли обижается Сэм.

И кто научил его зубоскалить? Впрочем, вопрос риторический.

— А-ауф! — вторит ему Инч. У них даже интонации голосов идентичны, о боже.

— Никто из прошлых поколений не мог завести собаку, потому что…

— Сэм, — Дин надеется, что это звучит довольно угрожающе. — Ты меня понял.

— Ладно, — вздыхает Сэм. — Слава твоя навеки будет похоронена и скрыта от людских умов. Всегда знал, что ты излишне скромник.

— Всегда знал, что у тебя напрочь отсутствует инстинкт самосохранения.

Сэм, к его чести, решает не испытывать судьбу. Все равно Дин сомневается, что этот урок хоть насколько-то усвоится: в моменты с главным действующим героем Инчем Сэм на все провокации усмехается, щенок, это уже точно, тоже усмехается, и, эй, так нечестно, двое против одного. Все-таки надо было сказать Сэму, что у щенка уже было имя. Фрикаделька, например. Или Сосисочка — как в «Сезоне охоты». Вряд ли сейчас оба так таинственно ухмылялись бы.

Ну, они действительно чем-то неуловимо похожи, Инч и Сэм, насколько в принципе в разумных пределах собака может быть похожей на своего хозяина. Дин знал, что не ошибется.

— …Ты не расскажешь, откуда он, да? — Сэм сидит на полу библиотеки, прислонившись спиной к стене, и бросает мячик вглубь комнаты. Инч коричнево-рыжей молнией носится за ним вслед — обвисшие мохнатые уши смешно болтаются вверх-вниз, хвост за ними повторяет, о пол громко цокают когти — и, хватая мячик еще в движении, гордо несет его обратно Сэму. Сэм забирает мячик, треплет щенка за холку, получая свою порцию собачьей любви, и по-новой отправляет игрушку в полет.

И это без единой тренировки. Слишком умный, успеть все и везде, отхватить огромный кусок за раз. Яблоко от яблоньки, о том и речь.

Дин, вздрогнув, спешно утыкается в экран.

— А это важно?

— Умница Инч, давай еще раз… Лови! Да интересно просто. Ты ведь всегда был против.

Однако.

Дин медленно отставляет ноутбук в сторону и переводит взгляд на Сэма. Сэм не смотрит в ответ: обеими руками ласково гладит щенка по все еще немного впалым бокам, зарывается пальцами в шерсть, щекочет под мордой. Дину прямо в грудь ударяет внезапным осознанием, кажущимся диким, нелепым контрастом: насколько Сэм больше щенка, Инч словно может затеряться в его ладонях, остаться там навсегда. От понимания этого почему-то сдавливает горло.

Дин молчит примерно минуту, прослеживает ногтем узор на кружке.

— Да ну? — отвечает вопросом на вопрос он. — Не помню, чтобы эта тема поднималась у нас после того как… ну ты знаешь. И, кажется, ты путаешь меня с отцом. Это он терпеть не мог собак, после того как соседская овчарка хватанула его за ногу, а не я.

— Я… — Сэм замирает. Он кажется потерянным и ошарашенным, будто вдруг увидел, что в стене, в которую он долбился годами, есть дверь. — Я же всегда думал, что ты не захочешь собаку, ну, не захотел бы, то есть, я хочу сказать, если бы была такая возможность, — сконфуженный, он привычно частит, сбивается, путается в словах. — Не то чтобы я хоть раз задумывался о том, чтобы ее завести, последние лет пятнадцать точно, но иногда, знаешь, мелькали мысли о… — Сэм откашливается пару раз, прочищая горло. — И в этих мыслях, не знаю почему, ты был против.

Сэм поднимает глаза и смотрит ему в лицо, беззащитно как-то. Ему действительно стыдно, хотя Дин не может понять за что.

— По сути, я на самом деле перенес подсознательно отцовское мнение на тебя, еще тогда, в детстве, только потому, что ты меня не поддержал, — едва слышно продолжает Сэм. — И столько лет я таскал это в голове как правду и ни разу не спросил тебя самого.

Дин хмыкает.

— Ты так говоришь, типа эта информация поможет спасти мир. У нас все равно не могло быть собаки, ты сам знаешь. — Дин раздраженно машет рукой: Сэм по-прежнему как прибитый. — Дерьмо, да мы как будто обсуждаем Эффект бабочки или как его там, и из-за того, что ты не спросил у меня какую-то чушь, лет через пять на меня рухнет метеорит!

— Это и правда важно! — горячо возражает Сэм. — Я не спросил тебя. Не спросил же. За всю жизнь, — его голос совсем стихает к концу фразы.

Сэм — он такой.

Дин разглядывает его, Инча, спящего на его коленях, и пытается понять, когда мир окончательно сошел с ума, и после всего, что с ними случилось, все еще может причинять боль иллюзия того, что даже никогда не произойдет. Или это они слетели с катушек — что вероятнее.

Дин тяжело поднимается со стула и, помедлив, садится на пол рядом с братом, бедром прижимается к бедру. Проходит около минуты, прежде чем застывший камнем Сэм все же расслабляется и будто оседает глыбой, привалившись к его плечу. Дин чуть погодя поддается: обхватывает Сэма за шею, склоняется ближе. Он начинает говорить не сразу — слушает его тихое дыхание и сопение Инча. Хорошо. Давно так не было.

— Странно, что мы завели речь об этом только сейчас, идиотизм, не думаешь? Я и сам почти был собакой, ты помнишь же, Полковник меня за родного принял. — Его перекашивает от воспоминаний. Сэм фыркает.

Дин тянется рукой, проводит по собачьей спине, путаясь пальцами в длинной шерсти.

— Я догадываюсь, чего ты так подорвался. И все это фигня полная. Как раз ты, Сэм, никогда не путал меня с отцом, пусть мог и наговорить в запале всякого. В отличие от меня самого. Думаешь, я не понимал? Ты представить себе не можешь, сколько раз я пытался уломать отца купить тебе собаку. Но пришлось отстать, когда мне стало казаться, что в следующий раз он меня подстрелит, если я снова к нему с этим подойду.

Глаза Сэма недоверчиво расширяются.

— Ты ни разу не говорил.

И он уже словно светится изнутри, в ту же секунду. С ним никогда нельзя знать заранее, именно.

— А ты не спрашивал, — Дин негромко смеется. — Думай, что так было нужно: чтобы ты считал в глубине души, что я собаконенавистник, а я тебя в этом негласно поддерживал. Иначе мое внезапное появление с Инчем на руках не вышло бы для тебя и вполовину таким крышесносным и изумительным, а?

Сэм с улыбкой бодает его лбом в висок, легко проезжаясь носом по щеке. Кого-то это Дину напоминает. Мохнатого, сопливого, таскающего носки из его комнаты.

В области солнечного сплетения собирается горячая, мягкая тяжесть — ее хочется удержать как можно дольше, собрать горстями, не потерять.

— Буквально фейерверк, скажи же?

— Ты невыносим.

— Я и не отрицал никогда.

Если Сэм и собирался что-то ответить, то не успевает: Инч глухо ворчит, дергается, — и оба резко замирают. Щенок вздыхает, стрункой вытягивается на сэмовых коленях, сложив передние лапы Дину на бедро, но не просыпается. Дин невольно выдыхает, прямо у уха ему вторит эхом Сэм. Как две квохтушки над чадом, честное слово. Дин незаметно усмехается краешком рта. Вот это и случилось. Они одомашнились, ей-богу.

Инч поворачивается набок, забавно морщится во сне. Их пес.

Сэм рядом дышит глубоко и ровно, его волосы щекочут Дину шею, и от ладони расходится тепло.

По всему телу, к сердцу.

1) Win и Chester, конечно же

Вернуться к тексту

2) если не Win или Chester, то хотя бы Inch выцепить, Сэм же у нас не лыком шит

Вернуться к тексту

3) отсылка к фильму-катастрофе о поезде «Неуправляемый»

Вернуться к тексту